"Василий Звягинцев. Бульдоги под ковром. Одиссей покидает Итаку, Книга 3" - читать интересную книгу автора

ЕЕ - словно бы сразу уравнять с бесчисленной массой всех прочих сестер по
полу, даже хуже того. А уж тем более невозможным мне очень долго
представлялось перейти с ней к "интимным отношениям". Чтобы с ней - и вот
так?! С другими как бы и нормально, но с НЕЙ! По той же причине я не
решался всерьез предложить ей выйти за меня. Не помню, у кого я прочел:
"Смысл отношений с выбранной женщиной состоит в том, чтобы быть с ней
только тогда, когда ее хочешь. А в браке ты, увы, должен быть с ней и в те
моменты, когда она тебе безразлична, ради того, чтобы она была рядом,
когда ты ее захочешь".
Настолько точно я своих ощущений не формулировал, но чувствовал
инстинктивно именно это. И в итоге ее потерял, почти навсегда. А может, и
действительно навсегда, а сейчас у меня к ней не любовь, а так... зомби
любви.
...Со стоном прервав поцелуи, Ирина несколько раз судорожно
вздохнула, огляделась, словно не поняв сразу, где находится, и за руку
потянула меня к темному проему двери.
...Все время, пока я ее раздевал, она лежала, запрокинув голову, на
вызывающе-широкой кровати, застланной скользким атласным покрывалом,
падающий из окна красноватый свет освещал ее плотно сжатые веки и
полураскрытые губы.
Что она думала сейчас, какие воспоминания проносились перед ее
внутренним взором? Наша первая ночь у стога на берегу озера или последняя,
на даче у Левашова, а может быть, вообще что-то не из нашей жизни? Слишком
она вся - не здесь... Лежит, распластавшись, расслабив все мышцы, и чтобы
справиться с ее пуговицами, застежками, резинками и прочим, приходится
прикладывать немалую силу. И сноровку. Так же трудно, как перевязывать
потерявшего сознание раненого...
И лишь когда на ее забытом, ставшем каким-то чужим и неподатливым
теле не осталось ничего, кроме красных с черными кружевами трусиков, она
словно проснулась.
Теперь она стала такой, как я ее запомнил по той ночи в доме ее мужа,
обняла меня горячими и сильными руками, начала шептать сбивчивые,
страстные, почти бессвязные слова, в которых было все сразу: и горькая
обида на меня за то, что так надолго ее бросил, и радость, что мы снова
вместе, и просьбы обнять ее еще и еще крепче, а в общем - все то, чего
нельзя ни как следует вспомнить, ни повторить на свежую голову, на
нормальном, трезвом, обыденном языке.
Слишком бурная и слишком короткая вспышка страсти, ее несдерживаемый,
переходящий в низкий стон вскрик - и мы лежим рядом, разжав объятия, и не
поймешь, чего сейчас больше в душе - радости, облегчения или странной
неловкости, что бывает после таких вот для обоих неожиданных эксцессов.
Когда и ты и она одеваетесь, не глядя друг на друга, и уже одевшись,
прячете взгляды и мучительно молчите, не зная, как быть. То ли сделать
вид, что ничего вообще не было, то ли...
...Примерно так получилось у нас с ней в самый первый раз. Проехав за
день километров триста, остановились на ночевку у берега темного, тихо
плещущего внизу озера. Натянули палатку, поужинали. Просто по привычке, да
и обстановка располагала - летняя ночь, костер, уединение - я начал
целовать пахнущие дымом и озерной водой лицо и волосы.
Мучительное своей бессмысленностью занятие - я ведь знал, что и