"Империя Звёзд" - читать интересную книгу автора (Бэрд Элисон)

15. СИЛКИ РАССТАВЛЕНЫ

Гарем Йанувана занимал целое крыло замка, и жили там около двухсот женщин — жен и наложниц Халазара. Когда-то крыло предназначалось для приема гостей, и роскошь его сохранилась с тех пор: гарем мог похвастаться уютными двориками, с плитками ручной росписи и фресками, мраморными ваннами размером с рыбный пруд. Так многочисленны были женщины и так причудлив был капризный выбор Халазара, что некоторые жены и наложницы, бывало, по месяцам не попадали в его комнату. А некоторые вообще никогда — крестьянские девушки, выбранные жрецами в деревнях и привезенные сюда силой, в слезах и страхе. Халазар часто совсем забывал о них, и они становились париями гарема, с ними обращались как с рабынями. Родители их, и без того нищие, совершенно разорялись на приданое, которое должны были выплатить царю. Женщины, пользующиеся благоволением Халазара, жили в относительном уюте и неге, а вокруг играли царственные дети и комнатные собачки. Но и эти женщины были пленницами. Огороженный стеной сад — все, что видели они из внешнего мира.

Гаремом правили евнухи, и их можно было подкупить, чтобы рассказали, что происходит во дворце и в мире. Ни один мужчина не мог войти в это крыло под страхом смерти. Но Мандрагор не считался смертным мужчиной и посещал гарем свободно. Здешние сплетни казались ему интересными: цепочка евнухов отлично передавала известия, и гарем был центром, куда сходились слухи со всего двора.

Сегодня он сидел на мраморной скамье, наигрывая на зимбурийском ситаре. Особого интереса к музыке у него не было: одно из многих средств, к которым он прибегал, чтобы развеять скуку, накопившуюся за несколько веков жизни. Не было инструмента, на котором он не умел бы играть, и играл на каждом хорошо. Женщины гарема, которым в его присутствии можно было не закрывать лицо, бросали на него долгие взгляды, потом спохватывались и отворачивались. Даже тем, кого Халазар не замечал, не разрешено было заводить себе любовников.

Сегодня темой сплетен было спасение дезертиров повстанцами из Мохары.

— Про них такие чудеса рассказывают, про этих воинов, — говорила одна из царских жен. — Один из них что-то вроде пророка, который когда-то дрался на арене гладиатором, потом сбежал. И говорят, что ничто живое — ни человек, ни зверь — не могут его победить. А в бою ему помогают два ангела, один в серебряной броне, говорят, и меч у него алмазный. Он с виду — как светловолосый северный варвар, волосы у него золотые, а глаза — синие, как небо. И второй тоже не из мира этого, не мужчина и не женщина…

— А где же эти повстанцы прячутся? — скептически перебила ее другая.

— А ты не слыхала про затерянный город, который мохарцы построили давным-давно? Он далеко в пустыне и окружен деревьями и водой, и крыши там золотые, а столбы серебряные. И есть роскошный дворец, где лежат в саркофагах древние мохарские цари и царицы, и саркофаги эти вырезаны из алмаза, и тела забальзамированы, как живые, кажется, вот сейчас встанут. Дверь этого дворца стерегут наводящие ужас духи — джинны с львиными лапами и крыльями орлов, и если кто минует этих стражей, то ждет его еще худшее, ибо цари и царицы закляты могучим заклятием, и оно падет на того, кто потревожит их покой. Те немногие воры, которым удалось уйти живыми, недолго наслаждались своей добычей…

Волшебные сказки, подумал Мандрагор. Не раз и не два летал он над этими развалинами в обличье дракона и знал, что там разве что щебень от них остался, хотя изобильный водой оазис вокруг — это правда. Беглые мохарские рабы, что нашли там приют, жили в тростниковых и деревянных хижинах и вряд ли представляли собой угрозу для вооруженной мощи Зимбуры. Куда больше Мандрагора обеспокоил исходящий откуда-то из этих развалин безмолвный вой чистого железа. Мохарцы, как и элеи, мало пользовались этим металлом до недавнего времени и в основном применяли его в виде сплавов. Вряд ли они пойдут на армии Халазара с холодным железом. Тогда, быть может, такое оружие они куют против Мандрагора? Или просто используют металл как щит против его чародейства? С тех пор он облетал это место только на большой высоте и предупредил своих лоананов и гоблинов, чтобы они туда не приближались. Пусть уж лучше солдаты бога-царя пойдут на штурм! Они могут быть и слабее, но им хотя бы ничего не грозит от холодного железа, кроме острого лезвия.

— Принц Морлин! — Он обернулся и увидел, что на него смотрит Ашвари, старшая из жен Халазара, когда-то — царица при царе Зедекаре. — Зачем ты приходишь сюда, в гарем, снова и снова? Дух недоступен чарам смертных женщин — так говорят по крайней мере.

— Говорят правду, — ответил он, не переставая играть.

Она протянула руку и положила ее на струны.

— Брось! Ты сам знаешь, что никакой ты не дух! Кто ты на самом деле — и что здесь делаешь? Если Халазар догадается, что ты — всего лишь смертный, тебя больше не пустят в гарем — и очень может быть, что и голову снимут. В опасную игру ты играешь.

Он посмотрел на нее поверх ситара.

— Уверяю тебя, что не играю ни в какие игры.

— Мы все знаем, что ты хочешь свергнуть его и стать царем вместо него, как стал царем он сам, свергнув Зедекару! Ты при нем изображаешь оракула, как он при Зедекаре. От нас не ускользнуло, принц, что ты, усилив власть царя и его веру в тебя, заставил людей еще больше его ненавидеть. Ты готовишь его падение, а не его триумф. — Взгляд насурьмленных глаз был устремлен в лицо Мандрагору. — Захватив трон, Халазар решил взять себе женщин Зедекары, чтобы тем его опозорить. И ты тоже так поступишь — возьмешь нас в свой гарем?

Мандрагор вздохнул. Как он устал от людей, особенно от зимбурийцев!

— В последний раз повторяю: мне не нужен трон. Только безумец может хотеть царствовать в этом змеином гнезде интриг! И я буду тебе благодарен, если ты такие слухи распускать не будешь. Меньше всего мне надо, чтобы Халазар впал в панику и стал подсылать ко мне убийц.

— Значит, ты все-таки смертный. — Лицо Ашвари стало мрачно-серьезным. — Принц, я должна предостеречь тебя. Если ты все-таки ищешь трона, берегись. Генерал Гемала поклялся, что сперва убьет тебя.

Нетрудно было понять желание женщины уберечь Мандрагора от беды. Он был ее единственной надеждой, ее и всего гарема. Если Халазар умрет своей смертью и передаст трон сыну, то законы наследования требуют, чтобы каждая обитательница гарема была убита и предана земле вместе с умершим монархом. Не потому, что ему в загробной жизни нужна будет их служба, но потому что позор будет на его имени, если хоть одна из его рабынь станет собственностью другого. У этих женщин нет другого назначения в жизни, кроме как ублажать его, а если его не станет, им незачем жить. Рабыни его были приведены к присяге служить всю жизнь ему одному, и им не подобает служить никому другому. Каждый день, каждый час своей жизни они это помнят, эти жены и рабыни, от умной и зрелой Ашвари до девочки-невесты Йемины, все дрожат от страха, что их стареющий господин вдруг падет жертвой припадка или умрет во сне. А вот узурпатор может пощадить их и оставить себе. Чувство отвращения к этому варварству и прилив жалости к этим обреченным узницам нахлынули на Мандрагора и, очевидно, отразились у него на лице, потому что Ашвари хотела еще что-то сказать. Но ей помешало появление Йегоси, который размахивал руками и вопил:

— Он сумасшедший, сумасшедший!

— Ты про царя? — спросил Мандрагор.

Главный евнух смахнул пот со лба.

— Вчера какие-то бедные женщины из города пришли к воротам замка молить за своих голодных детей — зимбурийских детей, говорили они. Каменное сердце сжалилось бы над ними, но он велел их казнить за дерзость и вывесить тела на стенах замка. И он убил капитана Йофи из дворцовой стражи — не за преступление или оплошность, а чтобы у него был дух-слуга, сообщающий ему сведения из Нижнего Мира, и ему нужен был человек, которому он доверяет! А на той неделе, на арене — вы не поверите, но это правда, — медведь задрал двух гепардов, которых на него натравили. Халазар хотел, чтобы победили гепарды, потому что это были охотничьи гепарды из царских конюшен. Вы не поверите, но медведя официально обвинили в государственной измене, отдали под суд, и его публично обезглавил придворный палач! Он с ума сошел, говорю вам.

Мандрагор покачал головой.

— Нет, не сошел. Он просто показывает народу, что он и царь, и бог, и может делать все, что пожелает. Это предупреждение любому, кто посмеет ему противостоять.

— Но сколько еще народ будет это терпеть? Еще немного — и начнется бунт, замок возьмут штурмом, а нас всех перебьют. Разве что бунт будет здесь, внутри, — дворцовый переворот…

Он с надеждой посмотрел на Мандрагора.

Принц снова начал равнодушно перебирать струны.

— Так ничего не изменить, Йегоси. Просто у вас будет другой деспот.

— Уж лучше это, чем торжество толпы! Оно слишком многое переменит.

— А отчего вы тогда сами его не свергнете? Здесь, в гареме, он беззащитен как нигде. Секундное дело — сунуть ему в ребра кинжал. Но никто из вас ничего не делает.

— Мы боимся.

Йегоси старался не смотреть в глаза Мандрагору, а Ашвари опустила голову на руки.

— Да. Не ваш царь держит вас в плену, а ваш страх.

Тут вошел другой евнух, и все взгляды обернулись к нему.

Тот поклонился.

— Йегоси и принц Морлин, ваше присутствие немедленно требуется в тронном зале.

Йегоси побледнел. Мандрагор отложил ситар и поднялся со скамьи, не изменившись в лице.

— Что ж, пойдем узнаем, чего он хочет.

Халазар был весьма не в духе.

Наследного принца Йари сегодня выпустили на арену, и на глазах у публики он убил привязанную антилопу полудюжиной стрел. Мальчишка вошел в тронный зал, горя от возбуждения и держа за рога отрезанную голову антилопы. Первой, убитой им. С древних дней мужчина-зимбуриец мог считаться взрослым лишь после первого убитого им животного — обычно на охоте, хотя самые бедные довольствовались убийством свиньи или курицы на церемонии возмужания сыновей. Но Халазар восторга сына не разделял. Скорее его этот обряд обеспокоил.

Если Йари уже не ребенок, не значит ли это, что он, Халазар, стареет? Собственная сердитая физиономия смотрела на него из зеркала в спальне. Да, среди черных волос в бороде — еще один седой! Все появляются и появляются беспощадные напоминания о смертности вопреки всем обещаниям джиннов.

— Как это может быть? — бушевал он. — Я — бог! Как я могу стареть подобно любому смертному? Они мне солгали?

И его окатило холодной волной страха, тут же погасившего гнев. Ему хотелось убить сына, остановить его взросление!

— Я бессмертен! — сказал он одутловатому покрасневшему лицу в зеркале.

Но в голову ему закралось сомнение. Где же его божественная сила, которая, как говорили, скоро проснется? Эти духи его обманули ради каких-то своих интересов?

Он вылетел из спальни и бросился по каменной лестнице вниз, в тронный зал. Там его уже ждали Мандрагор, Гемала, Йегоси и преемник Беренгази.

— Давай-ка я угадаю, — сказал Мандрагор. — Это опять Йомар и его компания?

При имени Йомара Халазар побагровел и грохнул кулаком по столу, от чего Йегоси вздрогнул.

— Поймать их и убить — убить! Я назначил награду за их головы, я ее повысил — сколько сейчас, Йегоси?

— Десять тысяч серебряных, ваше величество! — проблеял Йегоси.

— И все равно никто не привел мне этих негодяев, живых или мертвых! — Халазар рванул себя за волосы. — Меня уже тошнит от них, слышите? Они напали в пустыне на мой караван, похитили товары и забрали рабов!

— Ваше величество, эта война не похожа ни на одну, что вашему величеству приходилось вести. Эти трое пришельцев воюют с тобой, царь, не за твою землю, но за сердца твоих людей. Зимбурийцы не предают тех, кто им помогает.

— Что? Из-за нескольких жалких дезертиров мои подданные выступили против меня? Я пошлю солдат сжечь десяток домов, отрезать пару дюжин голов, и тогда посмотрим, как они будут сочувствовать бунтовщикам! Но мои солдаты — почему они до сих пор не принесли мне головы моих врагов?

— Бунтовщики прячутся в развалинах в пустыне, — ответил Гемала. — Развалины служат им крепостью, и у них там много источников пресной воды. В моих людей летят стрелы и копья, а еще им приходится выдерживать жар пустыни.

— Оправдания, вечно оправдания! Остался ли хоть один человек в Зимбуре, верный моей воле? Где мой начальник стражи?

— Убит, ваше величество, — задрожал Йегоси, — по вашему приказу.

— Почему же его до сих пор не заменили?

— Может быть, возникли трудности с поиском желающих занять такую должность? — предположил Мандрагор с простодушным лицом.

Халазар обернулся к нему в гневе.

— А ты, дух? Почему ты еще не поймал этих преступников, при всей твоей чародейской силе?

— Ваше величество забывает, что у мятежников тоже есть союзники-чародеи, которых они могут призвать, чтобы те их скрыли. — Мандрагор решил промолчать о железе, которое он ощутил там, в руинах. — Но у меня есть план, — продолжал он, шагнув вперед. — Вы приготовите новых жертв, но на этот раз будете готовы к попытке этих воинов их спасти. Казни зимбурийцев на время следует прекратить: люди этого не стерпят. Вместо этого подойдет принцесса Марьяна — она иноземка и рабыня. Пошли ее в Долину Гробниц, предположительно как жертву огненному дракону, который там обитает. И подготовь засаду.

Гемала поморщился.

— А если чудовище нападет на моих людей?

Мандрагор должен был признать, что такая возможность существует: глупость и жестокость огненных драконов вошла в поговорку, и они нередко пренебрегали приказом своего хозяина.

— Я отошлю дракона прочь из долины. Ночью, чтобы никто не знал, что его нет в логове.

— Истинный воин не прибегает к подобным хитростям, чтобы добиться победы, — с презрением бросил Гемала.

Мандрагор приподнял брови.

— Так мне оставить дракона в долине? Как прикажете.

— Молчать, Гемала! Ты не схватил преступников при всем своем хваленом воинском умении! — рявкнул на него Халазар. — Подготовь все, как велел принц Морлин. Да будет так.

«Как мне надоели эти игры!» — думал Мандрагор, уходя из зала. Мало смысла ловить друзей Эйлии, если она действительно погибла. Но точно этого никак не узнаешь. О результатах поисков на Неморе пока ничего не сообщали, но чем дольше не могли найти ее тело, тем сильнее крепло подозрение, что она все еще жива.

«Надо самому лететь ее искать, — думал он. — На Неморе моя мощь сильнее. Пытаясь найти и уничтожить меня там, где я живу, бедная дурочка поставила себя в очень невыгодное положение. Но сейчас я не могу лететь, пока здесь дело не окончено. Все-таки может оказаться полезным захватить заложников. Тогда мне вообще не надо будет биться с Триной Лиа…»

Деревня в оазисе росла. После многих набегов на трудовые лагеря в пустыне освобожденные мохарцы и зимбурийцы присоединялись к повстанцам, пополняя их ряды. Каждую ночь открыто горели костры по всему оазису, звучали песни. Повстанцы расставили на подходах ловушки, ловчие ямы и сети, и все время в руинах скрывались лучники. В оазис все-таки вошли несколько разведчиков и зимбурийский отряд — люди, боявшиеся Халазара больше, чем повстанцев. Их поймали еще на полпути к деревне. Из мохарцев некоторые хотели перебить всех, но Дамион и шаман настояли, чтобы их оставили пленниками. Некоторым предложили вступить в ряды мохарцев, как поступил Киран Йарисс. Когда ни один из них в город не вернулся, другие солдаты проявляли еще меньше охоты идти в оазис. Киран доносил, что среди призывников назревает бунт.

Нашлись несколько фанатиков среди захваченных в плен солдат, которые не были благодарны, что их пощадили. Они говорили, что это жестоко — брать пленников живыми. «Ничего я так не желаю, как умереть за бога-царя!» — кричал один из них, когда его привели в деревню. Лорелин присмотрелась к нему. Глаза его горели лихорадочным огнем, щеки пылали нездоровым румянцем.

— Если бы Халазар был действительно богом, — сказала она, сложив руки на груди, — он бы любил своих людей. Не бросил бы их на войну, на смерть.

Солдат не отвел глаз.

— Халазар-Валдур превращает нас в великую нацию, — возразил он, — и предлагает нам весь мир. И мы должны заплатить ему за это, пусть даже жизнью. Наши жрецы говорят, что маурийский бог — слабак, потому что тем, кто идет за ним, не дает ничего.

— Ну и твой тебе пока тоже не дал весь мир. Вы еще не выиграли войну, которую затеяли. Ты разве не видишь, что вы для него — всего лишь орудия, средства отомстить миру?

— Отомстить? Не понимаю твоих слов. Наш бог карает порочных и безбожных. Много веков назад он разрушил царство элеев огнем с неба.

— А что они ему такого сделали, позволь узнать? — гневно спросила Лорелин.

— Он — бог. Кто мы такие, смертные, чтобы вопрошать богов? Валдур одной рукой дает награду и жизнь, другой — разрушение и смерть. Он в своем праве.

— Гм… там, откуда я родом, «двуличный» не звучит комплиментом.

Беренгази улыбнулся, глядя на нее.

— Все вы обречены, все и каждый. Аватара Валдура обрушит еще на вас свою месть.

Проходивший мимо Йомар обернулся к нему.

— Тихо, ты, а то отпущу тебя домой — по частям.

Беренгази угрюмо покосился на него, но замолчал. Он явно не разделял тягу своих соотечественников к мученичеству.

— Кто-нибудь видел Дамиона? — спросил Йомар, оглядываясь.

— Он пошел в развалины, к Вакунге, — ответила Лорелин.

— Опять? Он теперь целые дни торчит с этим шаманом.

— А что такого? Он хочет побольше узнать о своей немерейской силе — как ее вызывать по желанию, как маги делают. Он думает, что от него будет больше пользы как от мага, а не как от бойца. Может быть, он и прав. Он уже научился понимать любой язык, как я.

Йомар сам не знал, почему это увлечение Дамиона чародейством так его тревожило. Он отлично знал, что народ сильнее верит, будто он Заим, еще и потому, что с ним — два чудесных золотоволосых «ангела». Особенное почтение внушала и мохарцам, и зимбурийцам Лорелин — это непонятное, не от мира сего создание, не мужчина и не женщина, которая умела драться, даже не обнажая оружия. Но и Дамион их интриговал. Они думали, что он, поскольку божествен, делится с Вакунгой небесной мудростью, и мало кто знал, что на самом деле поток информации идет в обратную сторону. Только Унгуру и несколько его близких друзей сохраняли скептицизм. Йомара наполняла тревога, смешанная с усталостью, из-за роли, которую ему пришлось играть, — усталостью от постоянного притворства, от груза ожиданий народа. Впервые до него дошло, каково пришлось Эйлии, когда она увидела толпы обожающих ее арайнийцев.

Он вышел из деревни и пошел к развалинам, где нашел шамана и священника за беседой под древней стеной. У Дамиона были закрыты глаза, руки расслабленно лежали на коленях, а Вакунга что-то тихо шептал ему на ухо.

— Дамион! Дамион, очнись! — окликнул его Йомар, решительно подойдя к медитирующему священнику и наклоняясь над ним.

У Дамиона задрожали веки, потом открылись.

— Не следовало его прерывать, — мягко заметил Вакунга, когда Дамион встал и застонал, потягиваясь.

— Что это он делает? И что ты с ним делаешь? — спросил Йомар подозрительно.

— Помогаю ему найти путь. Тот путь, что ему предназначен.

— Йо, все нормально, — вставил Дамион. — Он действительно мне помогает. Я теперь понимаю, что имеет в виду Лорелин, когда говорит, что у нее есть Предназначение. Я сюда прибыл не сражаться и убивать, а узнать, какое Предназначение у меня.

— Дамион, перестань молоть чушь, — поморщился Помар. — Только потому, что люди считают тебя ангелом…

Дамион улыбнулся.

— Йо, это же ты мне велел с этим не спорить.

— Но это было только вначале, когда нашей жизни грозила опасность. И я не говорил тебе, чтобы ты сам в это верил!

Священник стал серьезным.

— Йо, пусть я не ангел, но я точно знаю, что во мне есть сила, которую я могу изучить, чтобы пользоваться ею, и еще… есть у меня какая-то миссия. Что-то, для чего я предназначен .

— Спятил, — сказал ему Йомар.

Дамион не ответил. Он так и смотрел в пространство с безмятежным выражением лица. Мохарец ощутил небольшой укол тревоги. Опять боевой шок? Бывало, что солдат вроде совсем оправлялся от этой болезни, и вдруг она возвращалась, когда он пытался вернуться к обыденной жизни. Некоторые умирали от нее постепенно, и разум с телом угасали одновременно. То же самое бывало в лагерях рабов с людьми, которые больше не могли выносить страданий. Им уже было не помочь, как не поможет лекарь смертельно раненному. Вид таких людей вызывал у Йомара сострадание, пока он не научился подавлять скорбь и отворачиваться. И тогда он поклялся себе, что сам никогда не сдастся так жалко, но умрет в бою, когда придет его час. Вот так и вышло, что он в ярости гнева бросился на пришедшего в лагерь льва, не страшась его клыков и когтей. Для него это тогда и не лев был вовсе, а царь Зедекара, и надсмотрщики, и сама пустыня в ее неумолимой жестокости. Спустя годы этот поступок казался ему актом не мужества, но безумия. Не виноват был лев, что его охотничьи угодья разрушили люди, а дичь разогнали. Убить его — это как убивать подневольных солдат армии Халазара: истинный враг был не тот, которого ты сразил. А когда ты окровавишь меч, враг этот издевается над тобой из своего недоступного укрытия, смеется над твоими мелкими и бесполезными победами.

У Дамиона глаза были закрыты: он снова ушел куда-то, куда Йомар за ним пойти не мог. Воин пожал плечами, повернулся и отправился обратно в деревню.

Лорелин ушла под навес из звериной шкуры, который ей поставили, и Йомар минуту постоял, глядя, как она лежит на мехах. Лорелин спала, вкладывая в это занятие ту же тщательность, что и во все свои действия: она лежала на спине, вытянув руки и ноги, все мышцы тела полностью расслаблены, спала изо всех сил. Йомар залюбовался ее худощавой грацией. Он чувствовал, что она в любой миг могла вскочить, полностью готовая к бою, как пробудившаяся от дремы тигрица. Но что-то он ощущал и помимо ее физической силы: безупречную чистоту, как в каком-то редком кристалле. Дух ее не был способен ни на какое двуличие или фальшь, на нее можно положиться во всем, доверить собственную жизнь. Идеальный товарищ по оружию, который никогда не побежит, не отступит, всегда выполнит свой долг — если его не убьют. Она вполне могла сама о себе позаботиться, и все-таки Йомару почему-то хотелось защитить ее. Не потому ли отчасти он так против ее участия в боях? — подумалось ему. Не потому ли, что ему невыносима мысль, что ее могут убить или ранить?

«Я люблю ее», — подумал он в изумлении. Как молния из Эфира — откровение.

Он смотрел, и она заворочалась, зевнула, открыла глаза и, увидев его, улыбнулась. Его вдруг потянуло сказать ей то, что он сейчас о ней думал, но слова не пришли, и Йомар упрекнул себя, что никогда не умел переводить мысли в слова. Этого искусства жизнь воина никогда от него не требовала. Вот Дамион — тот знал бы, что сказать. А он, Йомар, только стоял как пень, и миг прошел.

Лорелин посмотрела на Йомара и ощутила прилив теплого чувства, такого сильного, как до сих пор не знала. Вопреки их нередким стычкам было в нем что-то столь же твердое, прочное, надежное, как в земле под ногами. Такие чувства, как знала Лорелин, часто возникают среди товарищей по оружию: те, кто вместе встречал опасность, не могут не привязаться друг к другу умом и сердцем, несмотря на мелкие различия. Она села и снова улыбнулась, и на миг ей показалось, что в его глазах мелькнуло ответное тепло, и он будто вот-вот что-то скажет. Но что хотел он сказать, так и осталось неизвестным — вечернюю тишину нарушил громкий крик, и мгновение было упущено.

— Весть! Я принес весть!

Крику вторил стук копыт.

Йомар раздраженно обернулся.

— Ну что еще? — резко спросил он.

Киран Йарисс въезжал в лагерь на степной лошади, которую ему выделили.

— Что за шум? — снова спросил Йомар.

— Новости из города, — ответил запыхавшийся Йарисс, соскакивая с седла. — Объявлено, что, раз вас никто не может поймать, бог-царь будет убивать людей, пока вы не сдадитесь.

— И как им предстоит погибнуть, Киран? — спросила Лорелин, вскакивая на ноги. — Опять в храме?

— На этот раз нет. Их станут отдавать огнедышащему дракону, у которого берлога в Долине Гробниц. Жертвы будут приносить каждый день. Первой будет пленница благородных кровей — дочь царя Шурканы, которого убил Халазар. Ее держали в замке рабыней, но сейчас ей предстоит умереть.

— Нет! Этого нельзя допустить! — заявила Лорелин. — Когда она умрет, Киран?

— Сегодня на закате. У гробницы Зедекары.

— Значит, у нас еще есть время собрать отряд.

— Что-то мне это не нравится, — сказал Йомар. — Почему в Долине? Это слишком далеко от города. Почему не на арене, не в храме? Очень похоже на засаду. Нас ловят на приманку, выманивают.

— Йо, мы не можем дать этой девушке умереть, — возразил Дамион. Он вместе с Вакунгой тоже пришел в деревню на шум.

— Не ходи, — сказал шаман.

— Я нужен моим друзьям. И Халазар…

— Ты не понял. Халазар здесь ни при чем. Это колдун-дракон вас ловит — и тебя особенно. Если он тебя схватит, это может быть конец нам всем — в том числе дочери Утренней звезды.

Дамион опешил.

— Неужто я настолько важен?

— Важно все. Наводнение начинается с одной капли, песчаная буря — с одной песчинки. Вот таков и ты, Дамион, по крайней мере сейчас. Потому что сейчас все зависит от тебя. Пойди в этот набег, и ты выберешь неверную дорогу, — предупредил его старик. — Ты потеряешь путь. Ты должен остаться и учиться, а не скакать с оружием в руках, как все.

— Может, действительно следует оставить Дамиона, — предложила Лорелин. — Остальные могут идти.

— Послушай ее, — сказал Дамиону шаман. — Она и другие бойцы едут навстречу опасности, но для тебя там куда опаснее. Это будет конец многим чужим жизням.

Священник неохотно повиновался.

— Возьми мой меч, Лорелин. Адамантиновый клинок прочнее твоего. А я останусь.

«И ладно, — подумал Йомар. — Если он с ума сошел, то лучше ему быть здесь».

Воины готовили коней и оружие, а Дамион задумчиво смотрел на них.

— Вы там поосторожнее, ладно? — попросил он. — Если Йо прав и это западня…

— Не бойся, будем начеку, — заверила его Лорелин, пристегивая к бедру меч.

К набегам люди готовились каждый день, отрабатывая выпады и защиты на мечах, испытывая копья и луки. Когда солнце опустилось и ветер стих, бойцы оседлали коней и надели доспехи. Собравшиеся мохарские женщины проводили их пронзительными криками, как полагается провожать воинов на битву. Когда небольшой отряд пустился прочь по пустыне, Дамион озабоченно смотрел ему вслед.

— Удачи! — крикнул он.

И смотрел, пока люди не скрылись в темнеющей дали.

Быки, запряженные в телегу, были белые без единого пятнышка — цвет жертвы. В праздничные дни приносили в жертву ягнят, голубей, других белых животных, а в старые времена людей, приносимых в жертву на алтаре Валдура, облачали в белые одежды и сажали на белых коней. Марьяна это знала: еще живя в доме своего отца, она, любопытствуя об обычаях и нравах других народов, прочла много книг с рассказами путешественников. Так что, хотя никто не говорил ей о причине неожиданного путешествия, она отлично поняла, что это означает, когда ее одели в белое и возложили цветы на распущенные волосы. И упряжка белых быков с венками на рогах подтвердила страшное предположение.

Телега в сопровождении верховых стражников ехала медленно по широкому сухому руслу, иногда останавливаясь, когда колесо цеплялось за крупный камень или попадало в одну из многочисленных трещин, зияющих, как пересохшая пасть.

Вскоре русло стало глубже, потом открылось в широкую долину, ложе древней реки. Ее давно ушедшие воды вырезали в земле странные силуэты: высокие вертикальные формы, будто окаменевшие деревья или статуи на пьедестале. Но в красных стенах каньона были и другие формы, уже не природой сделанные: покатые фасады храмов, портики с колоннами, вырезанные прямо в камне, и украшенные крышки гробниц с фризами, живописующими славные деяния покоящихся в них царей. Пугающие колоссы, каменные великаны с головами шакалов или крокодилов, сторожили входы. Здесь в далекие дни хоронили усопших зимбурийских царей со всеми их домочадцами: женами, наложницами, рабами — всеми, кроме детей. В этой долине сотни людей под угрозой меча принимали яд и ложились в землю рядом с царственными саркофагами.

Заброшенное было здесь место, и сейчас особенно: огромные куски и без того высохшей земли были искорежены и обожжены огнем, и от немногих жестких пустынных кустов остались обгорелые палочки. А вокруг повсюду валялись обглоданные и обгоревшие кости животных: коров, коз, лошадей, даже массивные скелеты слонов — подношения неутолимому голоду твари, что устроила здесь свое обиталище. Маленькая процессия, идущая сейчас по высохшему руслу реки, знала об этом страшном существе. Лица у солдат посерели, а лошади закидывали головы и фыркали от вони жженой извести и падали, густо наполнявшей воздух. Одна вдруг вскинулась на дыбы, испуганное ржание отразилось эхом от стен ущелья. Всадник выругался — у него тоже нервы были на пределе. Быки заревели и заупрямились, но их ударами бича заставили идти вперед.

А молодая женщина, лежащая связанной в телеге, давно уже миновала страх и ушла в забытье, когда вся окружающая действительность кажется нереальной. Когда-то она была принцессой, изнеженной, избалованной, любимой овдовевшим отцом и четырьмя старшими братьями, и все они теперь мертвы, убиты солдатами Халазара. Перемена судьбы была столь быстрой и необратимой, что Марьяна через плен и последующее рабство прошла как в трансе. Предстоящее последнее испытание хотя бы обещало положить конец этим страданиям. Поэтому она поплакала только немного, когда поняла, что конец дороги уже близок, а с ним и конец ее жизни. Про себя она молилась, чтобы после смерти встретиться с родителями И братьями.

Но через какую ужасную дверь придется войти в рай!

Она попыталась представить себе другую сцену: притвориться перед самой собой, что идет по дороге, ведущей к родному дому, возвращаясь с приятной прогулки. Марьяна закрыла глаза, стараясь представить себе вместо тряской телеги открытую царскую карету отца. Ей даже послышались тонкие колокольчики на упряжи яков, упорно и ровно везущих карету вверх. И еще много этих бородатых быков пасется высоко в горах на альпийских лугах, потому что як для шурканца — то же, что лама для маракита, северный олень для риаланца: источник молока, мяса и шкур, подъяремный скот и выкуп за невесту, самая древняя в мире валюта. У ее отца, поскольку он был царем, стада исчислялись тысячами. А дальше еще — дикие горные долины, где пасутся стада диких мастодонтов и шерстистых носорогов, но здешние закрытые от ветра склоны давно уже превращены в террасы, и выращивают на них растения с незапамятных времен. А над ними — древние развалины, вырезанные в скальной толще гор, — пещерные города, построенные исчезнувшими элеями. Марьяна будто видела их перед собой и видела дворец в горах с мощными стенами и сторожевыми башнями, и доброе, ласковое лицо отца, и братьев с веселыми дразнящими глазами. Наверное, она действительно близка к своему концу, раз так ясно видит их…

«Они ждут меня в моем последнем доме…»

Снова телега подпрыгнула, наехав на камень, и глаза девушки невольно открылись. Впереди высился хмурый фасад из колонн и статуй, вырезанных в толще горы, и вход без двери зиял непроглядной тьмой. Марьяна отвела глаза прочь, и ее изможденное тело содрогнулось. Уже так скоро…

— Вон его логово, — сказал капитан. — Самая большая гробница.

— А зверь точно на нас не нападет? — спросил кто-то.

Капитан покачал головой.

— Этот гоблин клялся, что нет. Он вроде бы не просто скотина, а с разумом, как человек.

— И все равно можно жертву здесь оставить.

— С ума сошел? Да если она каким-то чудом удерет, Халазар с нас головы снимет. Привязывайте ее к колонне, и уходим.

Солдаты выполнили приказ, а потом будто собрались уходить, но тут что-то лязгнуло, и капитан зашатался: в шлеме его торчала стрела. Солдаты потянулись к оружию, но без толку: их враги прятались в проеме другой гробницы с противоположной стороны долины. Засвистели еще стрелы, и солдаты бросились в поспешное бегство, подвывая на ходу и бросив принцессу, привязанную к колонне у входа в гробницу.

Освободители выбежали из темного проема и бросились к девушке — кто пешком, кто на лошади. Марьяна подняла глаза, и в голове у нее прояснилось, когда она увидела своих спасителей. Высокий золотоволосый воин соскочил с коня, разрубил мечом путы Марьяны. Принцесса вскрикнула.

— Сэр Дамион! — И она бросилась к ногам воина, плача и целуя его руки в железных перчатках. — Я слышала легенды о тебе, которые рассказывали женщины…

Ошеломленная Лорелин сообразила вдруг, что в серебристой броне ее вполне можно было принять за Дамиона.

— Я не… — начала она, но Марьяна не слушала, плача от радости, цепляясь за ее руку и поливая ее слезами.

— Сэр Дамион! Как мне отблагодарить тебя?

Лорелин снова попыталась указать ей на ошибку, но тут все вдруг замолчали, услышав низкий рокот, будто голос самой земли, из глубины гробницы. Во мраке разинутого прохода появились два ярких огня, будто лампы в невидимых руках, и послышалось хриплое дыхание. Пришел дракон.

Марьяна подняла крик:

— Бежим! Бежим!

— Отходим! — крикнул Йомар своим людям.

— Нет! — крикнула в ответ Лорелин. — Он нас догонит и всех перебьет, сожжет огнем с воздуха! Его надо убить здесь, на земле.

И она снова вскочила на коня, пришпорила фыркающего жеребца в сторону входа гробницы, к ожидающим горящим глазам.

В жилах степного мохарского коня текла кровь элейских скакунов, и он подчинился приказу, хотя прижал уши к голове и закатил глаза. Лорелин ухватилась за меч. Был шанс, что ей удастся нанести смертельный удар, пока тварь не набрала воздуху, чтобы изрыгнуть пламя…

Послышался рев, и с неуловимей быстротой жалящей змеи из дыры вырвалось огромное тело. Лорелин натянула поводья, не отрывая изумленных глаз от чудовища. Это был не огненный дракон в эбеновой броне, но лоанан, и крылья его и чешуя были красны, как камень, на котором он стоял.

— Мандрагор! — воскликнула она, потрясая адамантиновым клинком. Клинок светился синим пламенем. — Это ты, Мандрагор! Иди и сражайся с нами!

— Лори! Тебе нельзя с ним биться! — крикнул Йомар.

Но она лишь снова взмахнула пылающим лезвием и бросила коня в галоп, прямо к дракону.

Он припал к земле, потом взмыл в воздух, как раз когда она ударила. Увидев это, Лорелин попыталась придержать копя, но слишком уже разогналась. Как только она оказалась в его тени, он сложил крылья и упал камнем. Передняя лапа разодрала зад коня, заставив животное встать на дыбы, потом метнулся вперед хвост, сбив коня с ног. Лорелин успела спрыгнуть, когда конь с диким ржанием упал набок, молотя копытами воздух. Тут же рядом оказался Йомар, влетел в схватку, чтобы Лорелин оказалась в сфере действия железного меча.

Снова дракон взмыл в небо, уходя от железа, потом закружился между стенами долины, снова нырнул вниз. Йомар попытался достать мечом пролетающего над головами дракона, но тот был слишком высоко.

И тут на них обрушились враги — теперь в западне оказались мохарцы. Десятки, сотни воинов полезли из проема огромной гробницы. У некоторых были искаженные фигуры, несоразмерные черты: это были гоблины, метнувшие огненные молнии в Йомара. Но чародейские огни тут же погасли, как только он поднял Меч Звезд. Тут один из мохарцев с криком бросился перед Йомаром, и стрела, выпущенная зимбурийцем, попала в него. Он упал со стрелой в груди — это был Унгуру.

— Нет! — вскрикнула Лорелин, подбежала к упавшему, бросив меч, и положила его голову себе на колени. Свой меч павший воин еще стискивал в ладони. Глаза у него открылись, повернулись к Йомару, который тоже склонился к нему.

— Заим, — прохрипел раненый, и голова его откинулась назад и потяжелела на коленях Лорелин.

— Унгуру! — шепнула она, глядя в темные глаза, уже ничего не видящие. Ее потрясло, как мгновенно гаснет искра жизни.

Высоко в небе взревел красный дракон. Еще раз низко пролетев над головами, он лег на крыло и полетел в сторону Йанувана.

— Кто из вас Дамион Атариэль? — спросил зимбурийский солдат, вытягивая меч из ножен.

— Его с нами нет… — начал Йомар, но его перебил крик другого солдата:

— Он врет! Вот, вот этот — это он и есть! Рабыня его узнала, она назвала его по имени — я слышал!

Йомар обернулся в изумлении. Солдат показывал на Лорелин.

— Вот это Дамион! Воин с волосами как золото.

— Ты ослеп? — рявкнул на него Йомар. — Это не…

— Нет, Йо! — не дала договорить Лорелин. Она обернулась к солдату. — Это правда. Я Дамион.

Зимбуриец осклабился.

— Не сильно страшный воин. Ты же просто мальчишка.

Йомар смотрел в полном отчаянии. Эти зимбурийские солдаты никогда не видели женщины, похожей на Лорелин: она отличалась от низкорослых, робких, закутанных в шаль зимбуриек, как день от ночи. Вряд ли и гоблины поймут разницу. А цвет волос у нее действительно тот же, что у Дамиона. Лорелин намеренно поддерживала их заблуждение — но зачем? Сколько времени она рассчитывает морочить им голову? Или она думает, что они убьют ее на месте, и так она спасет настоящего Дамиона?

— Это не Дамион, — возразил он, выступая вперед. — Я вам говорю, что его с нами нет.

— Ты Дамион или нет? — спросил солдат у Лорелин.

— Да.

Она даже глазом не моргнула.

— Нет! — одновременно с ней заревел Йомар.

Он пошатнулся, когда солдат обернулся и ударил его наотмашь.

— Лгун! Защитить его хочешь?

— Прекратить! — Этот командный голос принадлежал генералу Гемале, идущему через ряды своих людей. — Связать всех и отвести к царю. Мертвеца похоронить здесь. Это был враг, но он хорошо служил своему хозяину. И он оказал нам услугу, назвав имя хозяина с последним своим вздохом. Мы теперь знаем, кто это. — Тяжелый взгляд остановился на Йомаре. — Мы поймали их вождя. Того самого Заима.

В тронный зал их ввели в цепях. Лорелин и Йомар шли с суровыми лицами, Марьяна всхлипывала, мохарские пленники шли подавленно. Халазар сидел на троне с глазами черными и непроницаемыми, как у гадюки. Рядом с троном стоял Мандрагор, облаченный в красную мантию.

Гемала посмотрел на него с вызовом.

— Поскольку ты был занят слишком важными делами, принц, чтобы участвовать в бою, приз пришлось брать мне и моим людям. Мы взяли Заима и того, о ком ты говорил, что Трина Лиа в нем души не чает: сэра Дамиона.

— Мои поздравления тебе и твоим людям, генерал, — отвечал Мандрагор. — Уверен, что вам понадобилось все ваше мужество и смелость, чтобы взять в плен эту девушку.

— Девушку? — заморгал Гемала. — То есть как?

— Это женщина, а не мужчина, старый ты дурак. Тебе объяснить разницу?

— Сэр Дамион — женщина ? — ахнул какой-то солдат.

Мандрагор возвел золотые глаза к потолку.

— Нет! Дамиона здесь нет .

— Как? — загремел Халазар, краснея от гнева. Он бросился на злосчастных конвоиров, бранясь и раздавая затрещины. — Безмозглые псы, безголовые болваны! Никогда не можете сделать дело как надо! — Он обернулся к Лорелин и Йомару, тяжело дыша. — Я поймаю этого Дамиона, слышите? Я его поймаю, даже если придется казнить всех жителей этого города — мужчин, женщин и детей! А вы… — он шагнул ближе, пылая черными глазами, — ваши головы сегодня же будут торчать на воротах!

Марьяна ахнула и разразилась слезами. Халазар ударил ее наотмашь, и она растянулась на полу без сознания.

— Эту обратно в гарем, пленников — в подземелье. Кроме этих двух. Им — немедленно головы долой!

— Нет, — сказал Мандрагор.

— То есть как нет?

— Вашему величеству они нужны живыми. Они знают, где Дамион. Найди его, царь, и Эйлия у тебя в руках. А вам, Йомар и Лорелин, я советую сказать, где Дамион.

Лорелин встретила его взгляд ясными голубыми глазами.

— Я не скажу.

— Тебя пытать будут, дурочка.

— Мне все равно.

— Ничего ты от нас не узнаешь, — добавил Йомар.

Охранник ударил его с такой силой, что он пошатнулся, рухнул на пол — тяжело ударился, не имея возможности подставить скованные руки, и Лорелин подбежала к нему и нагнулась.

Мандрагор повернулся уходить.

— Оставь их в живых, царь, и не дай им самим с собой ничего сделать, даже если придется сковать их по рукам и ногам. Они должны жить, чтобы рассказать нам все, что знают.

— Ты смеешь мне указывать? — возмутился Халазар. — Мне, твоему господину?

Мандрагор посмотрел на него холодным взглядом, с таким презрением, что скрывать его он больше не мог. Боги в небесах, как же ему все это надоело!

— Последуй моему совету, царь, иначе тебе придется об этом пожалеть, — только и сказал он. Потом добавил: — А теперь я пойду к себе.

Он развернулся и вышел из зала.

Халазар сердито глядел ему вслед и минуту подумывал приказать провести казнь — чтобы показать свою власть. Потом он увидел, что маги-гоблины окружили Лорелин и лежащего Заима, передумал и велел отвести этих двух в подземелье вместе с прочими.

Мандрагор быстро шагал через огромный приемный зал. Вечерние тени уже ложились в углах и за мощными колоннами, слуги зажигали лампы на длинных цепях. Стояли на страже часовые, и железо их оружия неприятно пульсировало, но он едва замечал их присутствие. Его раздирали противоречивые эмоции.

Что за жалкие фигуры эти двое — Йомар с его несокрушимым упрямством и Лорелин, вся в розовых мечтах о рыцарстве! Даже угроза смерти не заставит их говорить, в этом Мандрагор был уверен. Лорелин, в частности, явно решила стать мученицей: паладины всегда были до смешного уверены в награде на Небе. Ни один зимбуриец не мог подумать без страха о встрече с Валдуром Ужасным, но паладины верили, что их бог добрый и любящий, и смерть им не страшна. Мандрагор вдруг ощутил подавленность. Почему его все еще интересует судьба людей, когда уже столько времени прошло? Их жизнь и смерть должны идти своим чередом и к нему отношения не имеют… почему это вдруг он подумал о смерти?

Поглощенный своими раздумьями, он слишком поздно заметил опасность. Человек, выскочивший сзади, застал его почти врасплох. Чей-то локоть сдавил горло, и когда он схватился за него двумя руками, кинжал, направленный в сердце, соскользнул по ребру. Лезвие у него в мозгу ревело железом — звук металла, который мог бы предупредить его о приближении убийцы, если бы его не заглушал фон другого оружия. Мандрагор вывернулся, и крик его, крик боли, ярости и тревоги, всколыхнул часовых, и даже Халазар выглянул из тронного зала со своими придворными.

Генерал Гемала стоял неподвижно, все так же держа в руке кинжал с железным лезвием. Мандрагор одной рукой зажимал рваную рану на груди, под разорванной красной мантией, а другую поднял и согнул как клешню перед лицом неудачливого убийцы.

— Ты! — вскричал Халазар. — Я так и знал!

— О царь, — начал седой воин, — у меня были причины. Разве я плохо тебе служил? Я был с тобой с самого начала — послушай меня, царь. Этот человек — не дух, всего лишь злой волшебник, и он служит себе, а не тебе. У меня на глазах он позволил себе отменить твой приказ — только что! Он хочет убить тебя и занять твое место. Я уже давно раздобыл этот кинжал холодного железа и ждал случая. Мне не удалось убить его, но смотри, о царь! — Он вытянул руку с окровавленным лезвием. — Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы у духа текла кровь?

— Я восхищаюсь твоим мужеством и преданностью, генерал, — прошипел Мандрагор сквозь зубы. — Но все равно я тебя убью, — добавил он, шагнув вперед.

— Нет, мне решать его судьбу! — зарычал царь. — Стража, в подземелье генерала! Он умрет сегодня — медленно, под пыткой… нет, Мандрагор, отпусти его! Я сказал, что он умрет медленно !

— Ваше величество, я умоляю… — кричал Гемала, пока его уволакивали.

Мандрагор широким шагом пошел прочь. Сквозь пульсирующую боль, туманящую разум, стало проступать растущее отвращение. Убийства и интриги! Уже тошнит от них. И сейчас он был близок к тому, чтобы потерять жизнь, а нанесенная железом рана останется, даже если он сменит обличье.

Не приманивал ли он опасность нарочно, подумал он, чтобы ее пряной остротой отогнать скуку? Если да, то больше он этого делать не будет: он стал беспечен, и это чуть не кончилось плачевно. Какие еще интриги ждут его в этой проклятой стране? Пусть гоблины проследят за Йомаром и Лорелин и ищут Дамиона в пустыне. А у него есть свое царство и свой народ, которыми надо править, и еще более опасный враг, который даже еще не найден.

Давно уже пора было вернуться на Немору.