Кожевников Вадим Михайлович

Особое подразделение (Степан Буков)

XVII

Что касается Степана Букова, то его достижения по линии производственной значительно опережали успехи в личной жизни.

Он охотно кочевал по самым тяжелым стройкам, не обеспеченным ни хорошим климатом, ни сколько-нибудь сносными жилищными условиями, извлекал наиболее трудные первоначальные тысячи кубометров и, когда появлялся наконец населенный пункт, уезжал туда, где населенного пункта еще не было, а он только намечался вбитыми в землю колышками.

На новом месте пребывания его обычно вскоре вызывали в милицию, где вручали любезно и уважительно очередное письмо от Зуева, отправленное тем для надежности, что ли, по собственным каналам связи. И местный начальник милиции считал долгом по просьбе коллеги предложить Букову свою заботу о его благоустройстве.

В пустыню в Среднюю Азию Букова сманил Кондратюк. Кондратюк писал восторженно о том, что в триста шурфов заложил более четырех тысяч тонн взрывчатки и одновременно массовым взрывом выбросил около миллиона кубометров твердого грунта, после чего образовалась траншея ирригационного канала почти проектного сечения. Он звал к себе Букова, соблазняя красотами здешней природы, чистым воздухом, полезным для здоровья.

Но когда Буков прибыл на место, он не нашел там Кондратюка. Выяснилось, что Кондратюк, не дождавшись фронтового друга, отправился в горы. Там производились взрывные работы. Требовалось завалить ущелье обломками скал, чтобы обезопасить долину от бурных местных потоков, вызываемых сильным таянием ледников.

Буков обиделся на Кондратюка, не стал дожидаться, когда тот вернется, и поступил на строительство медного рудника, где еще пока не велась добыча, а только снимали крышу с рудного месторождения.

Поскольку Букову выпала доля работать только на больших стройках, как говорится, всесоюзного значения, он привык к крупным их масштабам. Сила и могущество Отчизны определялись ими. Должность машиниста экскаватора не самая главная на земле, но это ведущая специальность домонтажного периода. Поэтому Буков знал себе цену. Он самолично столько уж переместил грунта в самых разных районах страны, что, если этот грунт собрать воедино, получилась бы гора, ничуть не меньше тех, которые были сработаны самой природой. Мысленно он высоту этой своей горы представлял себе довольно точно, но никогда ни с кем на эту тему не разговаривал, предпочитая на новом месте показать окружающим, на что он способен, не словами, а делом.

На следующий день по прибытии на медный рудник Буков обошел все инстанции, какие полагается посетить человеку при оформлении на работу.

Все эти инстанции располагались в палатках, в вагонах и даже в на скорую руку сколоченных из тарных досок будках.

Вел он себя при этом степенно, вопросов не задавал, сам же на вопросы отвечал кратко, четко.

С начальником мехколонны Зыковым, который с первых же слов сообщил, что подготовительный период обычно характеризуется всякими трудностями и неполадками, Буков согласился и даже посоветовал курить сигареты строго по счету, поскольку должность у Зыкова нервная, а никотин — яд. На вопрос: «Пока поработаешь на бульдозере?» — Буков ответил: «Можно!»

Зыков сказал:

— Нужно дорожникам помочь!

Буков заметил:

— Без обеспеченных коммуникаций на фронте не навоюешь и в гражданском деле много не настроишь.

Прораб Филиппов, ознакомившись с документами Букова, сказал убежденно:

— Самая подходящая кандидатура на то, чтобы доверить вам взять первый ковш с рудного тела. Момент будет исключительно торжественный.

Буков сказал:

— Это правильно, что вы каждого машиниста так обнадеживаете, на воодушевление толкаете. Соревнование будет обязательно. Самым лучшим каждому быть охота.

— С бытом у вас улажено?

— Быт я себе добуду.

— В перспективе жилстроительство грандиозное. Но пока что придется подождать.

— Я подожду, — согласился Буков.

Замсекретаря парткома Гуров спросил:

— В армии тебя на политработе не пробовали?

— Нет, — сказал Буков.

— Почему так?

— А потому, — сурово сказал Буков, — что на фронте я еще весь в пуху был, серенький. Политработники у нас орлы были. Потому-то я там в человека оформился.

— Ну хоть агитатором можешь?

— Что сказать людям, всегда найдется.

— Значит, договорились. Материал мы тебе подберем, — обрадовался Гуров.

— Важно не только, что сказать, важно, кто говорит, а у меня пока для этого личности нет.

— Как нет? Вот же твоя партийная характеристика.

— Она на бумаге. Людям неизвестная. Докажу себя на работе, тогда, пожалуйста, хоть на митинге.

— Обижаешься, что машиной тебя сразу не обеспечили?

— Машина у меня будет, мне ее организуют.

— Оборудование для монтажа не пришло еще.

— А тут один местный товарищ чутко подсказал, как можно из подручного материала подъемные средства соорудить по известному ему способу, как во фронтовых условиях.

— Это кто же такой?

— Так, местный.

— Если у тебя по производственной линии порядок, почему про себя говоришь, будто у тебя личности нет?

— Правильно, пока нет. Но в ближайшее время обзаведусь обязательно. Тогда и давай нагрузку по силам.

— Ну что ж, и дам.

Гуров задумался, потом сказал:

— Я ведь, понимаешь, сам из танкистов. Так что мы с тобой почти родственники.

— Приятно, — сказал Буков.

Гуров обхватил руками свою ногу, твердо постучал ею об пол. Спросил:

— Понятно?

Буков кивнул.

— Под Белградом, — сказал Гуров. — Но, как видишь, живой и веселый, МАЗ водил до самого последнего времени.

— На партийную работу плохие люди не требуются, — сказал Буков. — Нужны такие, которые сами себя умеют выпрямить при любом положении.

Ни как общественник, ни как производственник в первые дни Буков себя ничем примечательным не проявил. Возможно, его не увлекали верхние слои рассыпчатого, рыхлого грунта на вскрышных работах. Хотя расценка на мягких грунтах была не такая высокая, как на твердых, при усердии и на них можно было перекрывать нормы, а за сверхнормативные кубики платили вполне удовлетворительно.

С машиной он обращался вежливо, без особого любопытства к ее возможностям. Присматривался, прислушивался. Не то себя к ней приспосабливал, не то ее к себе.

Со сменщиками держался приветливо, но уклончиво, не проявляя инициативы для дружеского сближения. Не спрашивал, кто и откуда, и о себе тоже не докладывал. Но к рассуждениям об особенностях машины прислушивался внимательно. Сам лично высказывался только в одном смысле: если машина новая, то все ее данные в техническом паспорте записаны. Но вот когда она обработается и части ее притрутся, тут уже не по техническому паспорту о ней судить, а по тем людям, которые ею командуют. Машинисты понимали этот многозначительный намек. И когда Буков добавлял, что на твердых грунтах тяжелее работать, чем на мягких, соглашались с ним, хотя это и без него всем было известно. Соглашались в расчете на то, что Буков заговорит конкретно о себе, о своем опыте на твердых грунтах.

А Буков, со своей стороны, ожидал от них того же самого.

Машинисты — народ тактичный. Хорошо зная, что на мягких грунтах нельзя показать себя с лучшей стороны, они пока что помалкивали. Человек выявляется в трудном деле. Пока они только присматривались друг к другу, прицеливались со сдержанным достоинством людей, знающих себе цену.

С водителями самосвалов, обслуживающих экскаваторы, рабочими-дорожниками, электриками, буровиками и взрывниками Буков знакомился охотно, с готовностью выкладывая о себе все, располагая тем самым человека к откровенности.

Общаясь с людьми не своей профессии, Буков не проявлял особой заботы, чтобы создать о себе впечатление как о человеке солидном, выдержанном, с собственным мнением о жизни. Живо интересовался подробностями их труда, и так, словно собирался сменить свою профессию и только выбирает, какая поинтереснее, получше, повыгоднее.

После смены он охотно, садился в кабину самосвала и, сопровождая шофера в его поездках, присматривался к маршрутам, к тому, как водитель ставит машину в забое, вел разговоры с бывшими фронтовиками о войне, а с молодыми ребятами тоже находил темы подходящие. Он коротал свободное время с железнодорожниками, наблюдая, как они кладут путь, проявляя интерес к устойчивости вагонов-думпкаров. Беседовал с машинистами электровозов. Затевал с ними дискуссию о том, какой транспорт в открытых выработках надежней — автомобильный или железнодорожный.

Взрывники, которые пока еще были без Дела, делились с Буковым своими соображениями. Первая их забота — расчетливо экономить взрывчатку, — когда после взрыва получаются крупные, нетранспортабельные скальные куски, их приходится штучно подрывать.

Канительно, требует расхода дополнительной взрывчатки, хотя и доходно: наряды на такие дополнительные работы неплохо оплачиваются.

Конечно, взрыв на мелкое дробление облегчает работу экскаваторщиков, транспорта, шаровых мельниц, но для подготовки таких работ нужно бурить больше скважин, быстрее снашиваются буровые станки, долота коронки, и получается перерасход взрывчатки. Поэтому ко всему этому надо подходить с умом, с расчетом: с одной стороны, вря не крошить породу, с другой — не давить габаритные куски излишне.

В кернохранилище Буков подолгу внимательно разглядывал колонки кернов, бережно уложенные в ящики.

Добытые из глубины недр, эти каменные колонки кернов как бы раскрывали будущее разреза, все пласты его, каждый из которых обладал своими особенностями прочности, твердости, колкости.

Буков почтительно слушал молодого парнишку, геолога-практиканта, который сановитым лекторским голосом стал давать ему пояснения, начав издалека: что пришлось пережить нашей планете, пока она не приобрела современного и достойного вида.

Медная руда оказалась самым обычным камнем, мало отличимым от пустой породы, в которой она была зажата, только по весу тяжелее и оттенком чуть погуще. Услышав это, Буков с беспокойством спросил геолога, может ли тот сам, на глаз, безошибочно определять, где руда и где пустая порода.

— Могу, — сказал геолог.

— А как? — спросил Буков. — Какими приметами руководствоваться?

— Чутье надо иметь!

— А если его нет?

— Надо развить практикой.

— То есть?

— Геологические структуры — это летопись планеты. Каждый пласт — страница миллионолетия.

— Как на пне дерева, годы кольцами обозначаются? Так, что ли?

— Допустим. Но геологические пласты запечатлевают чудовищные катаклизмы.

— Значит, пласт может быть крученый, вроде сучка?

— Не исключено.

— Так как же угадывать?

— Надо учитывать все данные геологоразведки и ее прогнозы.

— И на каждый забой имеются точные данные?

— В масштабе одного забоя разведка не ведется.

— Значит, надо самому соображать?

— Если в общих чертах познакомитесь с геологической структурой, вам легче будет ориентироваться во всех ее частностях.

— Уступы я понимаю, — задумчиво сказал Буков, — я их в кубометрах мыслю, но вот что планета переживала, как ее всякие силы тут перемешивали, знать полезно и интересно. И то, что миллионы лет от нас утаивалось, обнаружить сознательно, с толком — совсем другое дело, чем просто так кубики на-гора выдавать. — Сказал раздумчиво: — На котлованах под гидростанцию мне доводилось работать. Но там не добыча велась, а просто выемка грунта. А тут получается: после вскрышных работ главное — ни килограмма руды с пустой породой ковшом не вышвырнуть в отвал. Маханешь зря ковшом, выходит, вроде километр электропровода выбросишь на свалку или штук пять снарядных гильз орудия крупного калибра. А мы стреляные гильзы даже в отступательных боях собирали и с собой волокли, поскольку цветной металл — ценность.

Желание знакомиться с представителями разных профессий было у Букова не просто результатом общительности, а обретенной еще на фронте расчетливой необходимостью.

Букову доводилось служить механиком-водителем в танковой роте НПП, что на армейском языке обозначает: непосредственная поддержка пехоты. В последние годы войны стрелковый батальон кроме штатных боевых средств, увеличивших многократно его огневую мощь, располагал приданными ему могучими средствами усиления для свершения ударно-штурмовых пробивных действий.

Танковые взводы НПП закреплялись за определенными стрелковыми ротами. Стрелковому взводу указывался танк, за которым он должен наступать. Танки шли на штурм, сопровождаемые самоходными установками, которые вели огонь прямой наводкой и по орудиям врага, и по его танкам при поддержке своих батарей орудий разных систем. В стрелковом подразделении обязательно имелось инженерно-саперное отделение или даже взвод, на обязанности которого было зачистить от мин пространство, удалить противотанковые препятствия, оказать машинам помощь при плохом грунте или при одолении глубоких противотанковых рвов.

Кроме того, танкам содействовала и авиация. На броню порой сажали пехотинцев, откуда они вели огонь из автоматов и из ранцевых огнеметов.

Полосы для прорыва обороны врага на всю тактическую глубину нарезались теперь узкими, время для их преодоления давалось короткое, потому что насыщенность огневых средств стрелкового подразделения со всеми приданными ему средствами усиления даровала ему могущественную пробивную силу, что и называлось высокой тактической плотностью.

Но главным и решающим во всем этом было отлаженное взаимодействие всех сил и средств, действующих как единый боевой агрегат.

Штурмовой бой по прорыву вражеской обороны проводился обычно ночью.

Он был ошеломляющим для врага, требовал от воина высокой психологической устойчивости, безошибочной ориентации и четкого понимания маневра во взаимодействии.

Организация такого боя в сложном и слаженном взаимодействии всех средств усиления — это уже не просто выучка, а искусство высокого дальновидного командирского расчета всех ступеней — способность героического сосредоточенного мышления складывать воедино действующий механизм, состоящий из, казалось бы, несоединимых но своим свойствам и особенностям боевых средств. Скорость танка и скорость самолета, подвижность колесной артиллерии и подвижность самоходных установок, различная дальнобойность калибров орудий и минометов — все это надо слить в едином, непрерывном наступательном огневом потоке, каждому средству отводя на каждом новом этапе соответствующую возможностям и назначению цель для подавления.

Но бой — дело обоюдное. Бой, как указывают научные источники, двусторонний акт, в котором выступают две противоположные силы, неизбежно влияющие друг на друга в процессе борьбы. Значит, надо обладать в ходе боя героической способностью изменять тактические его приемы, если враг приспособился к ним, и поражать врага новым, неожиданным приемом боя. А это возможно только при гибкой слаженности взаимодействия, четко отработанных новых приемах боя.

Новое качество — не только высокая насыщенность боевых средств, но и армейская образованность всего личного состава, высокое понимание им всех возможностей каждого рода войск.

Для экипажей танковой роты НПП, где служил Буков, стало обычаем задолго до боевой операции сводить деловое знакомство с экипажами самоходных установок, с расчетами артиллерийских и минометных батарей, с инженерно-саперными подразделениями, с бойцами стрелковых подразделений. И не только на совместных учениях, где отрабатывалась тактика боя в сложном взаимодействии всех родов войск.

Если прикинуть, таких учений в последний год войны проводилось войсками больше, чем даже в мирное время И по своей трудности они отличались от обычного боя только тем, что в живой силе потерь не было, а только в живом весе, несмотря на усиленное питание по нормам переднего края. И если в бою старший командир не всегда мог заметить какую-нибудь твою промашку, нечеткость, то на учениях все засекалось без всякой скидки на геройство в минувших боях. Этот чистый счет на мастерство, умелость, воинскую культуру вызывал жажду проявить себя с лучшей стороны не меньшую, чем жажда подвига в бою.

Поэтому в условиях проводимых учений было не до знакомств, не до сердечных разговоров между представителями дружественных родов войск. Тем более что на учениях каждый род войск желал показать свое превосходство над другим родом войск, так как чувство патриотизма имеет способность расширяться и сужаться в зависимости от обстоятельств. Поражая цели, огневики ревностно следили за тек, чтобы самоходники не приписали себе то, что сделали позиционные артиллеристы. Авиаторы свои бомбовые воронки подсчитывали столь же тщательно, как считают отверстия в мишенях бойцы стрелковых подразделений.

Артиллеристы противотанковых орудий, выведенных на прямую наводку, запальчиво утверждали, что они чаще попадают в служившие мишенями трофейные танки, чем танкисты, которые вели огонь с ходу по этим же трофейным танкам.

Обломки дотов исследовали и диагностировали дотошно, дабы выяснить, что послужило причиной их окончательного разрушения: авиабомбы, снаряды орудий больших калибров или взрывчатка, дерзко подложенная под эти доты бойцами инженерно-саперного подразделения.

Подвергались анализу скорость продвижения родов войск, количество средств поражения, выпущенных ими по целям в единицу времени, система и маневр огня во всех подвижных моментах боя.

Каждый представитель своего рода войск испытывал при этом ревность к другому роду войск, высказываемую подчас в недружелюбной форме. Армия есть армия — старший критикует младшего, командир — подчиненного. Но всегда можно найти равного себе по званию, по должности и, не нарушая уставного положения, выложить ему все, как понимаешь. В разговорах выражали недовольство, утверждали, что и сами могли бы справиться при наличии одних лишь своих боевых средств, без излишней поддержки со стороны приданных сил.

Но существует привилегия для тех, кто участвует на разборах учений, — здесь знание может спорить со званием.

Когда же бойцы-коммунисты обсуждают на своем собрании ход учений, каждый из них — добровольная мишень для обстрела товарища: вызывай огонь на себя — это и есть самокритика по-солдатски, из нее потом рождается ратный подвиг самоотверженности в бою.

В силу всех этих обстоятельств для дружественного общения различных родов войск выбиралось время или перед учениями, или после, в канун подготовки боевой операции, в час отдыха перед ней, чем Буков и пользовался, как и другие члены экипажа его машины.

Бой есть бой — дело коллективное, мудреное, и после каждого боя ума прибавляется для ведения нового боя. Поговорить о минувшем, обсудить будущий — солдатская необходимость. Но как? Торжественно, словно на митинге? Не пойдет. Зачем же со своими своему величаться? Лучше всего между собой по-солдатски, начистоту, но с подходцем, чтобы не коснуться, не задеть сокровенного, пережитого, и вместе с тем для обоюдной пользы. И чтобы всем было приятно слушать, чтобы ни у кого не гасла охота свое соображение высказать,, не быть хуже других. И тут по натуре, свойственной нашему человеку, отдавалось предпочтение тем, кто обладал способностью говорить так, чтобы при этом не себя над другими ставить, а другого раздразнить, вызвать на рассуждения.

Эту фронтовую манеру усвоил и Буков, в владел он ею не хуже других.

Поэтому, появляясь во взводе, которому назначалось в бою следовать за его танком, Буков прежде всего советовал, лукаво усмехаясь:

— Вы, ребята, главное, наизусть номер моей машины запомните. Он счастливый. Если от брони отстанете, повторяйте мой номер, не подведет.

— Понятно, значит, сам рванешь, а нас с одним только названием номера оставишь?

— Потерять мне вас жалко, — задумчиво произносил Буков, — уж больно вы симпатичные. Только не знаю, как вам за мной поспешать, разувшись, что ли. Начальство из жалости к вам наметило рубежи для передышки. Но у меня своих делов в машине до черта, могу и позабыть, где для вас остановку делать.

— А мы тебе сами укажем. Танки нам приданы, а не мы им.

— Допустим! Ну а как же скомандуете, если вы такие полновластные?

— Постучим прикладом в броню, напомним.

— По мне немцы снарядами стучать будут. Шуму всякого хватит.

— Для наружного наблюдения мы тебе на танке своего человека посадим, он по крышке башенного люка колотить будет...

— Ну мало что он вдруг заколотит, может, ему просто до ветру захочется.

— Причина уважительная.

— Вот именно, хорошо бы заранее установить, чтобы стучал с толком, по сигнальной договоренности, — мол, пешка отстала, огневую опасную точку просим подавить, или даже, допустим, по личной нужде ему желательно. Если башковитый боец, так может угодить во всем.

— Какой добренький! Думаешь, если со всех сторон железом прикрыт, так немец через него не достигнет? Нам-то со всех сторон виднее, как он казенную твою машину пожелает испортить!

— Вот правильно, — согласился Буков. — Имущество у меня ценное. Желательно его зря не повредить. Сунет какой-нибудь отчаянный фриц гранату под гусеницу — испортит на ней обувку. У вас снайперы, пусть окажут любезность — за такими хулиганами присмотрят.

— Снайперов мы имеем. Присмотрят за твоей коляской.

— Коляска у меня ничего, пока исправная, — сухо сказал Буков. — На ходу.

— С полным удобством воюешь, как в самоходном доте. А мы одной гимнастеркой от пуль прикрытые.

— Зато у вас ноги; правда, у некоторых даже головы при них. Вот ежели она имеется в наличии и ежели ею правильно пользоваться, большое удобство для боя.

— А ты этим удобством сам пользуешься?

— Мы кто — простые механики. Жми на рычаги — всего делов. Это вам прозвание дали: пехота — царица полей, — произнес с усмешкой Буков. — А сунешься машиной на эти ваши поля царственные, от мин деваться некуда, проходы, если саперы нечисто приберут, дочистить не вашего ума возможность.

— А ты, видать, минами пуганный!

— Правильно, любитель, чтобы снарядами молотили, а когда мина подо мной рвется, сильно вздрагиваю, могу от этого ушибиться, блямбу на лбу набить.

— Значит, хочешь свою личную красоту сохранить?

— Желательно, по возможности.

— Ладно, есть у нас ребята сообразительные, выскочат, покопаются щупом, обеспечат тебе пожизненное пространство.

— Вот это приятно, — расплывался в улыбке Буков, — а я им за это в одолжение из пулемета местность буду прочесывать, чтобы обстановка была приятная для работы. А если будет от них особое желание, можем из орудия. Как закажут, так и будет.

— Скажи какой щедрый, снаряда не пожалел!

— Вы всего меня еще не знаете. Как первые траншеи их минуем, подвезу на резвом на всю тактическую глубину. Пуляйте на ходу с брони сколько вашей душе угодно, отдыхайте от пешего вашего хождения со всеми удобствами. Транспорт мной обеспечен.

— А через противотанковый ров тебя как, вместе о машиной на руках перенести? Или толкануть, словно полуторку? Только весу в твоем агрегате, как в каменном доме, не меньше.

— Если с ходу не возьму. Бывает, закиснешь.

— Ни туды и ни сюды?..

— Именно.

— Мы от себя тебе сюрприз имеем. Бревна с накатов пачку связали. К корме привяжем. Вид, конечно, у боевой машины получится некрасивый, зато на самообеспечении.

— Вот за это спасибо, ребята!

— Спасибо тогда скажешь, когда мы тебя, как борова, из ямы вытащим.

— Я это из вежливости, на всякий случай.

— Фамилия твоя как? Запомнить желательно, если машина у тебя заглохнет, чтобы после войны ты случайно ко мне в колхоз трактористом не зачислился. Мы механиков только знающих будем брать. Из гвардейских частей, с набором всех регалий.

— Они у меня вон на виду!

— Ладно, но мы тебя еще лично проверим. Если подходящий, значит, считай себя зачисленным на высшую должность. Землю пахать — это тебе не танки фрицевские сшибать, большая аккуратность требуется.

— А ты что, взводный, из председателей?

— Угадал.

— Ну что ж, значит, снова народ тебя выберет.

— Это почему ж так обязательно?

— Толковый ты мужик.

— Ты тоже ничего. В трактористы, пожалуй, ко мне годишься.

— Ну, значит, поладили!

Буков пожал взводному руку, а тот ему.

Но это последнее вовсе не обозначало, что они договорились насчет их будущей мирной жизни, а то, что совместные действия их в бою полностью согласованы и обсуждены.

Хотя положено было обсуждать это несколько иначе, вроде бы шутейное обсуждение было им больше по душе, теснее по-человечески сближало, что для боя имело часто решающее значение.

В этом же духе Буков беседовал с самоходчиками, с артиллеристами, бойцами инженерно-саперного подразделения. Бойцы разного рода войск запоминали танкистов, каждого из них в отдельности, и запоминали те особые условия будущего боя, в котором им предстоит взаимодействовать, оказывая друг другу обоюдные боевые услуги. Так очеловечивался план боевой операции, очеловечивалась взаимозависимость всех родов войск, ибо главная повелительная сила в бою — человек, со всеми его особенностями.