Варвара Карбовская Пустяки

– Как у вас хорошо, какой воздух! Отдыхаешь душой и телом, – каждое утро говорит Анна Ивановна, выходя в сад и встречаясь с кем-нибудь из хозяев дачи.

Если это сам доцент Репейников в полосатой пижаме, то он приветливо улыбается и отвечает:

– Да. Нам, работникам умственного труда, необходим чистый воздух.

Если это его жена, Нина Михайловна, в длинном халате, она в тон Анне Ивановне восклицает восторженно:

– Господи, да кому же и отдыхать, как не вам, дорогая! Вы директор школы, это такая нервная работа.

Дед Репейниковых, грузный старик в чесучовом пиджаке и вышитой тюбетейке, неизменно повторяет одно и то же:

– Нынче бог дал погоду специально для дачников. Живите на здоровье.

А Ляля, единственная дочка хозяев дачи, здороваясь с Анной Ивановной, заглядывает через ее плечо на террасу и спрашивает:

– Юра еще спит? Фу, какой сурок! Как дедушка говорит, проспит царство небесное.

Анна Ивановна снимает у Репейниковых пристройку: две комнаты с террасой. У доцента Репейникова к дачникам особые требования: чтоб ни детей, ни стариков, ни собак, ни кошек. Кроме того, у Нины Михайловны свои обоснованные соображения: чтоб дачницы были не моложе сорока лет и некрасивые.

Анна Ивановна отвечает всем этим требованиям как нельзя лучше: ей сорок восемь лет, она женщина солидная, седая, с лицом рябоватым, но благодушным и безмятежным. Выражение лица меняется только тогда, когда она ждет у калитки своего Юру. В эту минуту она становится похожей на курицу, потерявшую цыпленка.

Ее сын Юра – красивый юноша, студент четвертого курса энергетического института. Он скромен и держится с достоинством. Когда мать снимала дачу, он почтительно стоял в стороне и сосредоточенно смотрел на муравьиную кучу.

Репейниковы довольны. По вечерам они приглашают Анну Ивановну к себе на террасу пить чай, беседуют о трудностях воспитания молодого поколения и радуются на Лялю: девочке весело с Юрой, и она не просится к Ивановым, у которых танцуют под патефон – бог знает кто! – как говорит Нина Михайловна.

Юре нравится Ляля. Достаточно посмотреть, как он нежно гладит рукой ее косынку, забытую на садовой скамейке. Ляля откровенно влюблена в Юру и целый день торчит у них на террасе.

– Боже мой, ты, наверно, надоела Анне Ивановне! – мило улыбаясь, говорит Нина Михайловна.

– Что вы, мы с Лялей большие друзья, – благодушно отвечает Анна Ивановна.

Когда мать и сын остаются одни, Юрий говорит:

– Культурные люди, но почему-то у них к каждому слову: господи, боже мой, слава богу…

Анна Ивановна снисходительно пожимает плечами:

– Привычка. Маленький и безвредный пережиток. Пустяки.

Когда Ляля сидит у Анны Ивановны, она болтает без умолку.

– Девочки в вашей школе, наверно, так же, как я, бывало, во время экзаменов не моют голову и не меняют белья, да?

– А разве…

– Что вы, Анна Ивановна, как будто не знаете? Есть такая верная примета: как вымоешь голову или переменишь белье – обязательно засыпешься.

Юрий влюбленно смотрит на Лялю. Анна Ивановна волнуется и становится похожей на курицу, потерявшую цыпленка.

– Как можно, Ляля! Вы будущий педагог – и верите в приметы.

– Что ж такого? Вон папа – доцент, читает лекции о происхождении человека, а вы знаете, какой он суеверный? Один раз он ехал в академию на совещание и ему перешел дорогу священник. И папа велел шоферу свернуть в переулок. А потом он сам рассказывал знакомым, и они смеялись.

– Смеялись? Ну, разумеется, все же знают, что папа высококультурный человек, а это просто пустяки, шутка.

Ляля энергично трясет головой, отчего каштановые кудряшки весело прыгают вокруг ее лица. Юрий не вслушивается в разговор и вообще ничего не понимает: он видит одни каштановые кудряшки.

– Нет, – говорит Ляля и улыбается так же мило, как ее мать. – Многие знают, что папа суеверный, и это некоторым даже нравится. Один старичок-профессор так прямо и говорит: «Меня умиляет эта разносторонность и широта взглядов: можно иметь обширнейший кругозор и все-таки быть суеверным и даже верить в бога!» Он говорит, что это очень хорошо. Анна Ивановна, вы в церкви бываете?

Беспокойство Анны Ивановны доходит до крайних пределов.

– Ляля, как вы можете говорить такие вещи! Я – директор школы и вдруг…

– А папа по большим праздникам ходит. Положение становится чрезвычайно щекотливым:

Репейников – отец Ляли и хозяиалачи.

– Может быть, ему нравятся песнопения?

– Нет, папе вообще все нравится. Он говорит, что в церкви отдыхает душой.

Анна Ивановна нервничает – почему молчит Юрий? Ах, понятно… Он под шумок поймал Лялину руку и перебирает ее пальчики. На это занятие ушли все его умственные и физические усилия.

…Наступила осень. В семьях Репейниковых и Воробьевых – большое событие: Юра и Ляля собираются пожениться.

Репейниковы очень довольны: зять попался покладистый, добрый, милый, носит Лялечку на руках. Анна Ивановна тоже сперва была как будто довольна, но очень недолго. Ее благодушию пришел конец в то самое утро, когда Юрий, бреясь перед зеркалом, сообщил между прочим:

– Репейниковы настаивают, чтобы мы окрутились по всем правилам.

– Как это… окрутились? – не поняла Анна Ивановна.

Юрий сказал, как будто речь шла о чем-то забавном:

– В церкви. С кольцами и венцами, под руководством попа. Как в «Неравном браке», в Третьяковке.

– Юра, но ты же не согласишься?!

– Э, мама, я не придаю этому решительно никакого значения. Просто не желаю портить отношений с родителями. В сущности, все это пустяки. Ты же сама говоришь.

Да, когда Анну Ивановну это не касалось лично, она считала, что все это отживающие предрассудки. Ro теперь, когда они вошли в ее жизнь и облепляют кругом, она испугалась.

– Твой отец погиб за родину, он был коммунистом! Я… ты же знаешь, я воспитала в тебе честность, принципиальность. Ты – комсомолец.

Юрий ответил не сразу, он оттопырил щеку языком, чтобы удобнее было бриться.

– Разговор в пользу бедных. Агитировать нужно тех, в ком еще сильны пережитки. А я сам любого сагитирую. Только не следует, чтоб об этом знали в институте. Будут смеяться, а горячие головы еще вздумают прорабатывать. Но ты-то ведь понимаешь, что все эти пережитки с меня как с гуся вода.

Анна Ивановна решилась на последний шаг – повидалась с секретарем комсомольской организации. Круглолицый юноша в очках солидно выслушал ее, потрогал очки растопыренными пальцами.

– Нехорошо. Плохо. Не надо, чтоб об этом знали в институте. Положит тень на весь курс. Лично я, если проанализировать, рассматриваю это явление как уступку несознательным старикам. Только так. Старики умрут – и крышка. К Юрию это не пристанет, я уверен. Я его знаю. Я всех ребят своих знаю. Но, в общем, я с ним побеседую. Вправлю ему мозги.

Секретаря комсомольской организации Анна Ивановна видела еще один раз на свадебном вечере. Он пел, плясал и был душой общества. Вправлял он Юрию мозги или нет, осталось неизвестным. Юрий венчался в церкви.

…Снова наступило лето и снова событие у Репейниковых и Воробьевых – родился Алеша.

Анна Ивановна опять живет на даче, но не в прежних своих двух комнатах, а в оборудованном под жилье сарайчике в глубине сада. Комнаты с террасой сданы дачникам: заведующему магазином «Яйцо-птица». Каждый день у Репейниковых жарят цыплят, стряпают омлеты, взбивают белки для кексов.

– Теперь много расходов, – говорит Нина Михайловна и уже не улыбается мило, как прежде. Намекает Анне Ивановне, что те пятьсот рублей, которые она дает Юрию, – капля в море расходов.

Из городской квартиры Анны Ивановны на квартиру к Репейниковым перевезены пианино, трельяж, книжный шкаф, ковер. Отбором вещей для «молодых» занимался сам доцент Репейников. Анна Ивановна как-то сказала сыну:

– У этого человека стяжательство отлично уживается с религией.

Юрий ответил сухо:

– Я тебя не узнаю. Тебе жалко вещей?

Своего сына Анна Ивановна тоже не узнает. Когда-то Юрий мечтал по окончании института работать на севере. Теперь он, при деятельном участии Репейникова, куда-то устраивается, втирается. Юрий никогда не пил. У Репейниковых устраивают попойки по всем праздникам: по двунадесятым, церковным и по советским… Празднуют Новый год и «по новому стилю» и «по старому». Юрий с удовольствием участвует во всех попойках…

И все-таки Анна Ивановна живет в сарайчике на даче. Ей хочется быть поближе к внуку. Внук прелестный, голубоглазый, толстенький. Но только… на кругленьком животике у него покоится эмалевый крестик.

– Это очень ценный, старинный крестик, – поясняет Нина Михайловна. – Пока он на голубой ленточке, чтоб не тереть шейку, а когда шейка окрепнет, наденем золотую цепочку.

Внук на цепочке! Анна Ивановна не выдерживает:

– А когда он пойдет в школу?

– Когда пойдет в школу, можно будет снять, повесим у него над кроваткой.

Юрий редко заглядывает к матери в сарайчик. Ему надоедают одни и те же разговоры.

– Э, пустяки! Пока Алешка маленький, он ничего не понимает.

– А когда начнет понимать?

– Ну, тогда видно будет. К тому времени, может быть, старики умрут или мы переедем на отдельную квартиру.

– А Ляля? Ведь она причащалась перед родами!

– У Ляли все это наносное. И потом нужно шире смотреть на вещи. Мне ничуть не мешает, что она целует икону чудотворца, ложась в постель. Я не ревную к чудотворцу.

По вечерам дед в тюбетейке откровенно рассказывает, не стесняясь присутствия заведующего «Яйцо-птицей», о том, как в начале революции бог помог ему ликвидировать небольшой винокуренный заводик, а на вырученные деньги приобрести ценности. И как он тогда, благодарение богу, устроился в гортопе делопроизводителем и пересидел трудные времена.

Доцент Репейников с одобрением говорит за чаем о народном артисте, который перед выходом на сцену обязательно крестится.

– Откуда вы знаете? – нервно спрашивает Анна Ивановна.

– Слухом земля полнится.

– А кто распространяет слухи?

Репейников закуривает и произносит с ленцой:

– Сарайчик придется перестраивать. Вы ведь, Анна Ивановна, в августе в город перебираетесь?

В день отъезда Анна Ивановна сидит над белой детской коляской, смотрит не отрываясь на спящего внука и думает:

«Разве я плохо воспитала Юру? Нет, хорошо воспитывала, всю душу вкладывала. Я – старый педагог, пятнадцать лет работаю директором школы, ничего, кроме благодарностей… Ляля говорит, что не мыла голову перед экзаменами, причащалась… А может быть, и у меня в школе есть такие ляли, а я проморгала, благодушествовала, гордилась благодарностями? В молодости нас учили бороться с предрассудками, с религией, – опиум для народа – ведь как сказано! А теперь мы должны учить, должны! Юра говорит – пустяки, а сам подпал под репейниковское влияние. Репейников – стяжатель и фальшивый человек, кокетничает суевериями, а старик профессор, впавший в детство, умиляется: ах, широта взглядов! – и по слепоте не может разглядеть, что такое Репейников. А я сама давно ли разглядела? А разглядев, что делала? Боролась с репейниковыми? Нет, отдала им сына – и все. А еще – директор школы, общепризнанная умница, авторитет…»

Алеша выпрастывает ручонки из одеяла и чмокает губами.

– Маленький, хотят забить тебе голову гнилой трухой. Репейниковы помрут рано или поздно, но сперва постараются создать себе подобного. А ведь тебе жить по-новому, по-хорошему… Для тебя люди строят прекрасный, светлый дом, а репейниковы пытаются насовать в него хоть по углам старого хлама и рухляди… Я, я должна бороться с репейниковыми!..

– Юра, что она там колдует над колясочкой? – шепчет Ляля. – Я замечала, она хоть и мать тебе, но у нее дурной глаз: вчера тутушкалась с Алешей, а нынче у ребенка расстройство желудочка.

Юрий озабоченно подходит к Анне Ивановне.

– Мама, я вызвал машину, у тебя все уложено? Ну, опять трагическое лицо. Как я не люблю, право, когда раздувают проблемы из пустяков.