19. ПРОШЕНИЕ О ПОМИЛОВАНИИ

Итак, благодаря счастливому стечению обстоятельств и усилиям своих защитников, Элен благополучно спаслась от покушения. А что же произошло с кайзером Вильгельмом? Для него опасность была по столь велика, ведь гнусный террорист, по каким-то ему одному известным причинам, целился именно в королеву Вильхемину.

Находясь в следующей карсте, император стал свидетелем драматической сцены. Но, в отличие от королевы, которая при виде опасности гордо выпрямилась во весь рост, немецкий монарх в испуге бросился плашмя на пол своего ландо, крича во весь голос; «Назад! Назад!» Подобный маневр не был предусмотрен протоколом, и кучера сделали то, что и должны были сделать,— пустили лошадей в галоп и, следуя за каретой королевы, подкатили к подъезду Оперы.

Когда Элен вышла из карсты, ее окружили царедворцы, всячески выражая ей свое восхищение и справляясь о ее самочувствии. Вместо ответа она только милостиво кивала и улыбалась. Гораздо больше, чем она, больше, чем все присутствующие, был взволнован Грундал. Он был так предан престолу, так дрожал за жизнь королевы Вильхемины, что даже забыл о произошедшей подмене.

— Клянусь Вашему величеству,— проговорил он дрожащим от волнения голосом,— что я готов отдать всю свою кровь до последней капли, лишь бы вам не пришлось вновь пережить столь ужасные события! Ваше величество может не сомневаться, что виновные будут найдены и сурово наказаны!

Элен улыбнулась, видя искреннее волнение старого солдата.

— Господин генерал,— сказала она,— человек, который покушался на мою жизнь, конечно, негодяй, по я не хочу ему мстить. Насколько мне известно, королеве в вашей стране принадлежит право помилования. Так вот, я хочу воспользоваться этим правом, пока нахожусь на троне. Я приказываю вам прекратить поиски преступника.

Грундал был не в силах скрыть свое смущение.

— Пусть Ваше величество не прогневается на старого слугу престола,— пробормотал он,— но не чрезмерно ли проявляемое вами милосердие?

— Милосердие никогда не бывает чрезмерным,— ответила Элен.

Несколько секунд генерал боролся с волнением, затем проговорил тихо, так что его услышала только Элен:

— Позвольте сказать вам, что моя глубочайшая преданность королеве Вильхемине распространяется также на ту, которая сумела ее заменить, проявив качества ума и сердца, достойные королевы!

Милостивая улыбка была ответом старому генералу.

Тем временем император Вильгельм с трудом выбрался из своей карсты. Чувствовалось, что он еле держится на дрожащих ногах.

— Надеюсь, Ваше величество не пострадали? — осведомился он. — Слава Богу! А я очень испугался... Я полагаю, Ваше величество отменит представление?

Элен высокомерно посмотрела па гостя. Страх могучего тевтонца внушал ей презрение.

— Мы не можем обмануть ожидания тех, кто пришел сегодня в театр ради нашего появления,— холодно проговорила она.— Не будем забывать, что вежливость — добродетель королей.

Император вынужден был подчиниться, хотя недовольство явно читалось на его лице. Рука об руку оба монарха поднялись по лестнице и вскоре заняли свои места в королевской ложе. При их появлении публика поднялась со своих мест и разразилась приветственными криками, но при этом все приветствия относились только к королеве Вильхемине, то есть к отважной, великодушной и нежной Элен!

Выбравшись из водоворота толпы, Жюв и Фандор обсуждали случившееся и пытались разобраться в его сути. Каким образом Элен оказалась на место королевы? Почему она играла роль Вильхемины?

— Я ничего не понимаю,— признался Жюв.— Почему она согласилась? Кто и каким образом мог ее принудить? Это могли бы сделать противники королевы, но в числе тех, кто сопровождал Элен, я видел Грундала. Он предан Вильхемине душой и телом, и уж он-то никак не мог ошибиться и принять Элен за Вильхемину!

Все эти вопросы гораздо меньше волновали Фандора. Для него в данный момент было важно, что Элен жива и здорова, и беспокоило его не столько прошлое, сколько будущее: что ожидает Элен? Не грозят ли ей как королеве новые опасности?

— А где Вильхемина? Куда делась настоящая королева? — вздыхал Жюв.— С ума можно сойти!.. Кстати, Фандор, я могу сообщить тебе одну важную новость: вчера на железнодорожном вокзале схватили и увезли какую-то женщину. Сейчас она находится в государственной тюрьме. Я подумал: может быть, это и есть самозванка?

— Нет... Самозванка — Элен...

— Тогда, может быть, это женщина, которую приняли за Элен?

Тут Фандор хлопнул себя по лбу: он вспомнил рассказ Жоффруа Бочки и Бенуа Сундука.

— Ну конечно! — воскликнул он.— Это же Бобинетта! Ее приняли за самозванку...

Жюв сжал рукой плечо Фандора:

— Если это так, малыш, то все складывается наилучшим образом! Что касается Бобинетты, то ей недолго оставаться в тюрьме...

По окончании представления мнимая королева Вильхемина и кайзер Вильгельм вышли из Оперы и сели каждый в свое ландо. В соответствии с протоколом, кортеж направился па вокзал, откуда должен был отбыть специальный поезд германского императора. Вильгельм несколько оправился от страха и довольно внятно отвечал на адресованные ему слова и комплименты. Как и положено, он наградил нескольких голландских сановников немецкими орденами и почетными званиями германской армии. В заключение церемонии он повернулся к той, кого считал королевой Вильхеминой:

— В этот момент прощания я прошу Ваше величество принять от меня как от монарха выражение самого глубокого почтения, а как от человека — пожелания самой искренней дружбы! Прием, оказанный мне Вашим величеством, останется в моей памяти как пример истинной любезности, очарования и благородства.

Это был просто мадригал!

Загадочная улыбка промелькнула па губах Элен.

— Я счастлива, что Ваше императорское величество сохранит хорошие воспоминания о визите, которым вы нас удостоили. Уверена, что отношения дружбы и добрососедства между Германией и Голландией от этого еще более укрепятся и что Ваше величество соблаговолит забыть о неприятном инциденте, омрачившем наши торжества.

Император Вильгельм слегка поморщился:

— Ваше величество понимает, что подобные мелочи не имеют для нас значения.

— Разумеется! — сказала Элен, откровенно рассмеявшись.— Подобного рода риск неотделим от профессии монарха.

Проделав все протокольные церемонии, кайзер поднялся в свой вагон, «Гора с плеч!» — подумала Элен, глядя вслед удаляющемуся поезду. Потом она подозвала генерала Грундала:

— Генерал, вы поедете со мной в карете.

Групдал смутился и покраснел:

— Это невозможно... Ваше величество должны вернуться в обществе министров и иметь при этой сияющий и довольный вид. Тогда назавтра все газеты напишут, что переговоры прошли удачно и что были заключены важные соглашения. Если же вы сядете в карету с генералом, обязательно заговорят о войне...

— Хорошо,— сказала Элен в некотором раздражении, — с министрами так с министрами...

Потом, жестом приказав придворным отойти, она добавила:

— Скажите, генерал, долго мне еще играть эту комедию? Когда, наконец, королева Вильхемина вернется к своим обязанностям?

Генерал Групдал грустно улыбнулся:

— Увы, я не могу ответить на ваш вопрос. Я не знаю, где королева. Зато я знаю, что пока вы находитесь на троне, трону ничего по грозит. Поэтому я умоляю вас не отказываться от роли, которая волею обстоятельств выпала па вашу долю! Сегодня, благодаря вам, мы избегли ужасных дипломатических осложнений. Прошу вас, мадам, побудьте еще некоторое время пашей доброй и милостивой королевой! Как раз сегодня должен состояться традиционный королевский прием, в ходе которого государыня выслушивает прошения своих подданных. И верю, что вы не откажетесь принять тех, кто придет к вам за милостью...

Генерал низко поклонился и отошрл: этикет не позволял ему долее продолжить этот разговор. Главный камергер ван ден Хорейк уже приближался к ним с таким видом, будто что-то подозревал.

— Ваше величество возвращается во дворец? — спросил он.

— Да,— сказала Элен,— и пусть министры сядут в мою карету, нам надо посовещаться... А затем я буду принимать прошения от моих подданных.

Час спустя, надев более скромный туалет, который, тем не менее, шел ей еще больше, чем парадный наряд, Элен заняла место в зале приемов, куда, следуя указаниям камергеров, один за другим заходили просители. Здесь были вдовы, пришедшие просить о пенсии после смерти мужей, находившихся на государственной службе; бедные рыбаки, лишившиеся своих лодок или сетей; другие люди, по разным причинам оказавшиеся в беде и просившие о вспомоществовании... Путаясь в формулах придворного этикета они, в конце концов, отбрасывали их и начинали говорить с королевой так же просто и бесхитростно, как говорили бы со своей соседкой.

Элен наконец-то почувствовала, что в своей повой роли она может хоть кому-то оказать реальную помощь. И никто не отходил от ступеней ее трона, не получив желаемую милость. А манера, с которой она разговаривала с людьми, была такова, что все просители, выходя из дворца, не уставали повторять:

- Благослови Господь нашу милостивую королеву Вильхемину! Только злые люди могут замышлять против нее что-либо недоброе!

Вдруг Элен вздрогнула и побледнела: в череде просителей она увидела два знакомых лица: это были Жюв и Фандор! Что бы это значило? С какой целью они явились?

— У вас есть прошение? Дайте мне вашу бумагу,— обратился к ним один из камергеров, стоящих у трона.

— Пусть Ее величество сама соблаговолит прочесть... — проговорил Фандор, державший в руке конверт. И в глазах его Элен прочла немое признание в вечной любви, безграничной преданности, безмерном восхищении. И молодая женщина ответила ему столь же нежным, столь же пылким взглядом. Но тут же она овладела своими чувствами.

— Господин камергер,—сказала она,—передайте мне прошение.

И так как камергер хотел заглянуть в бумагу (помогать королеве входило в его обязанности), Элен добавила:

— Прошу вас отойти, я разберусь сама...

Недовольный камергер удалился, и Жюв, пока Фандор невнятно бормотал слова любви, быстро изложил суть дела:

— Элен, мы узнали, что Бобинетта содержится в государственной тюрьме, ее принимают за самозванку и обращаются с ней соответственно... Надо, чтобы вы подписали ей помилование!

— Разумеется, мой дорогой Жюв! Только как это сделать? Я не могу помиловать самозванку, узурпаторшу престола, но вызвав громкого скандала...

— Конечно, и мы это предусмотрели. Вы помилуете заключенную, содержащуюся в камере номер семнадцать, не указывая ее имени... Никто, кроме генерала Грундала, не знает, что в этой камере содержится мнимая самозванка. А генерал акта о помиловании не увидит...

Элен кивнула головой. Впрочем, она не очень внимательно слушала Жюва, потому что в это же самое время Фандор шептал ей:

— Элен, я люблю вас... Я схожу с ума от страха за вас. Не давайте втянуть себя в опасные авантюры! Бегите!... Возвращайтесь во Францию...

— Нет, Фандор...— так же шепотом отвечала Элен.— Меня здесь удерживает долг. Я могу принести пользу и, следовательно, обязана это сделать!

— Умоляю вас, уезжайте! Я молю вас об этом как... как о милости!

С нежной улыбкой Элен ответила Фандору:

— Я сегодня оказала милость всем, кто ее у меня просил. Но в этой милости я вынуждена вам отказать... Не сердитесь на меня, этого требует мой долг!

И, не дав Фандору времени ответить, Элен обратилась к камергеру:

— Господин камергер, пожалуйста, акт о помиловании!

Камергер поклонился и протянул ей гербовую бумагу, на которой уже стояла королевская печать.

— Вашему величеству угодно, чтобы я заполнил формуляр? — спросил он.

— Нет, спасибо.

Элен собственной рукой начертала формулировку помилования и протянула бумагу Жюву со словами:

— Ступайте и помните, что королева остается вашим другом... Если у вас появятся новые просьбы, я буду рада их исполнить!

Выходя из дворца, Жюв сказал Фандору:

— Какая восхитительная королева!

Но Фандор, разрываемый между любовью и тревогой, шептал, подняв глаза к небу:

— Элен отказала мне в милости!.. Она не хочет бежать... Ах, она достойна величайшей любви!

Единственный проситель, которому королева отказала в милости, испытывал к ней самую страстную любовь и самое высокое восхищение!