"Игрушка богов" - читать интересную книгу автора (Коронько Станислав)

Глава 5

Посёлок нашелся у подножия холма. Аккуратные бревенчатые домики с соломенными крышами компактно сгрудились вокруг круглой площади, в которую вливалась дорога. Их было немного- не больше сотни. К тому же на поверку многие дома оказались банями, сараями, где хранились припасы и сено, или хлевами, в которые жители загоняли на ночь свой скот. Все строения стояли как попало- параллельно друг другу, под прямыми углами, наискосок, иногда почти впритык, соприкасаясь углами. Но несмотря на такой беспорядок в застройке, выглядели они добротно. Жилые избы были просторны, каждая имела дымоход, два-три широких застекленных окна. У глухих стен под самый козырек крыш были сложены завалинки с дровами, поддерживаемые конструкциями из досок и упёртых в землю жердей. Кое-где на подворье важно расхаживали куры, где-то лаяла собака. Между домами с гиканьем бежала стайка ребят, махая прутьями и самодельными деревянными мечами. На дороге, рассекающей посёлок пополам, в круге стояли четверо мужиков и, оживлённо жестикулируя, что-то между собой обсуждали.

За вспаханным полем слева от поселка текла узкая речка, которая, видимо, брала свой исток в чаще леса как небольшой ручеёк. У её берега стояли два строения- крохотная водяная мельница из камня и низкий кособокий домик. Его крыша почти сползла на землю, и в ней зияло несколько больших дырок. Во всём посёлке это было единственное строение, которое выглядело так убого. Видимо, в нём никто не жил.

То же самое решил и Курц. Он указал на домик у реки и сказал:

— Вот и моя крыша на сегодняшнюю ночь.

— Если не найду Себастиана, то и моя тоже, — откликнулся Тимур. — Но надеюсь, что найду. Чего-то мне этот домик не очень нравится. Какой-то он зловещий.

Курц ухмыльнулся.

— Да брось. Приличное, должно быть, местечко. Гнилые стены, гнилой пол, дырявый потолок, крысы для компании- что может быть лучше?

— Горячая ванна, вкусный ужин и мягкая постель, — отрапортовал Тимур.

Курц покосился на него, покачал головой. Закинул свою палку себе на плечо и бодро, словно только-только отправился в путь, зашагал вниз с вершины холма.

Багровый диск солнца коснулся горизонта, окрасил редкие облака светло-розовым цветом. Вода в речке потемнела, стала почти черной. На ней появилась кроваво-красная дорожка света. Тени, отбрасываемые небольшими рощицами деревьев, тут и там встречающихся посреди обширных полей, вытянулись. С лугов поднялась прозрачная дымка тумана.

Путники подошли к первой хижине посёлка, переступили через невидимую глазу границу и оказались в первом тронутом цивилизацией месте за несколько дней дороги. По молчаливому согласию направились на площадь. Еще издалека они заприметили на ней большое двухэтажное здание с вывеской над входом. К нему прилегал распахнутый настежь сарай, который должен был быть стойлом для лошадей. Не нужно было быть особо умным, чтобы опознать в этом здании постоялый двор.

Двое пришельцев со стороны леса не вызвали практически никакого интереса. Лишь четверка разговорчивых крестьян обратила на них внимание. При их приближении они замолкли, проводили чужаков испытывающими взглядами и продолжила свой разговор, понизив голоса до шепота.

Хотя с первого взгляда улицу трудно было назвать оживлённой, народа в селе проживало немало. В окнах домов мелькали силуэты людей. Они ужинали, беседовали, кто-то что-то мастерил, одна женщина вязала. С дворов доносились окрики хозяев на свою живность. В дверном проёме хлева молодая девушка в сером платье доила корову. Громкий мужской голос матом отчитывал плачущего ребёнка за излишнюю энергичность, приведшую к разбитой тарелке.

В общем, жизнь кипела. И жизнь, судя по всему, не бедная. Здесь чувствовался дух общности и взаимовыручки. Люди помогали друг другу, и их отношение к друг другу окупалось сторицей. Хозяйства были крепкими, если не сказать зажиточными, а люди- сытыми и всем довольными.

Помимо постоялого двора, на площади нашлась кузница, уже закрытая на навесной замок, и лавка, заманивающая посетителей открытой дверью, из которой лился мягкий желтый свет масляной лампы. За прилавком скучал бородатый, пузатый торговец. Полки за его спиной буквально ломились от изобилия товаров. Дела у него, по-видимому, шли не очень. Впрочем, после поимки терроризирующей лес шайки, клиентов у него должно прибавиться.

Путники прошли мимо стойла- в нём, повернувшись кормой к дверному проёму, мирно жевало сено шесть лошадок. Распознать с такого ракурса среди них кобылу Себастиана было довольно проблематично.

Подойдя к двери постоялого двора, Курц потянул за вбитое в дерево бронзовое кольцо. Со скрипом ржавых петель массивная дверь открылась, и на путников обрушился гул голосов.

Курц шагнул внутрь, а Тимур еще с секунду задержался на пороге, рассматривая висящую на вбитом в стену штыре вывеску с надписью "Постоялый двор". Буквы были незнакомыми- какие-то черточки, галочки и круги. Но читались без труда. Тимур передёрнул плечами и зашел внутрь заведения.

Зал был довольно тесным и тёмным. Его освещало всего две масляных лампы, стоящих на полках в дальних углах. Слабенькие язычки пламени с трудом разгоняли темноту, заставляли тени от предметов колыхаться и плясать на полу и стенах. В зале стояло шесть круглых столов, за каждым из которых восседало по несколько человек. Большинство из них было жителями села, но дальний угловой столик, располагающийся как раз под лампой, облепила довольно большая компания приезжих. От местных из отличала чистая, опрятная одежда, оружие на поясе и отсутствие волос на лицах. Селяне в основном ужинали, неспешно потягивали что-то, должно быть пиво, из огромных глиняных кружек и тихо беседовали. А вот приезжим было не до еды. Они уже порядочно набрались и, похоже, не собирались останавливаться. Как раз в этот момент к ним бежала девочка- прислуга с парой объёмных кувшинов. Заплетающимися языками гости что-то возбужденно обсуждали, из-за чего удостаивались неодобрительных взглядов со стороны местных. Так же на них поглядывал и стоящий за прилавком справа от входа хозяин заведения- тощий, усатый старик лет шестидесяти, умудрившийся сохранить в свои годы ярко-рыжий цвет волос. Он нервно барабанил пальцами по столешнице и хмурился. Наверное, прикидывал, сколько ещё можно содрать с приезжих, прежде чем нужно будет отправлять их по койкам. Пока что компания не проявляла признаков агрессивности, поэтому хозяин терпел их разнузданное поведение.

— Хороши, а? — кивнул он на дальний столик новеньким посетителям.

Девочка-прислуга в этот момент поставила на стол кувшины и протянулась за парой пустых. Лет ей было тринадцать- четырнадцать, но это не удержало одного из клиентов от крепкого шлепка по её заду.

Курц прищурился, покосился на разгулявшихся клиентов. Растягивая слова на манер селян, спросил:

— Эт кто такие?

— Дык слуги князя нашего. Сегодня он и сам с воинами своими приезжал, разбойников вешали. А энти вон остались. Пойдуть завтра лагерь ихний искать. Говорять, добра там навалом. Дескать сами разбойники об энтом барину нашему доложили.

— А, ясно. Мил человек, а мы вот товарища нашего ищем. Из лесу он выехать должен был, на лошади.

— Эт не бородатый такой мужичок? Лысый такой, на кобыле пегой?

Тимур энергично закивал.

— Ага. Он самый.

— Дык, люди добрые, захаживал сюда такой. Ой, чудной, доложу я вам. Со штукой стеклянной расхаживал, барматать чаво-то изволил. Искал, видать, каго-то.

— И где он теперече? — спросил Курц.

— Дык часа три как уехал. Про замок барона нашего спросил и ускакать изволил. Вернуться на заре обещал.

На вопросительный взгляд Курца Тимур ответил донельзя удивленным выражением лица. Что там надумал себе этот Себастиан, представить было невозможно. Наверное, у него появилась веская причина для поездки к властителю этих земель. А может, ему велел сделать это дракон. Пригнал же он его в село…

Курц задумчиво пожевал губы, спросил:

— Хозяин, сколько у тебя комната стоит? С двумя кроватями если.

Старик разинул в щербатой улыбке рот.

— Два серебреника.

Курц беззвучно выругался, расстегнул пару верхних пуговиц на куртке. Запустил руку за пазуху, извлёк на свет одну серебряную монету. Размером она была как земные десять копеек. Грубой круглой формы, с отчеканенной на ней профилем какого-то человека. Скорее всего, человека… Или медведя, или орла, или быка. Без лупы и богатого воображения- не понять.

Монета упала на столешницу, завертелась. Сверху её прихлопнула ладонь Курца.

— Хозяин, продай-ка нам бочонок пива и хлеба. И ещё заверни нам во что-нибудь пару мисок жареной картошки.

Курц подвинул ладонь по прилавку к хозяину, оторвал её от столешницы. Старик взял монету, повертел её в пальцах, подобострастно улыбнулся и отвязал от пояса кожаный кошель. Распустил стягивающий его шнурок, кинул в него монету, покопался внутри и достал три медяка. Монеты перекочевали в ладонь к Курцу, а затем и во внутренний карман его куртки.

Старик затянул кошель, повесил его на пояс. Сделал услужливое лицо и произнёс:

— Картошка тёплая. Господа желають подогреть её?

— Нет.

Хозяин кивнул, нагнулся, достал из-под прилавка пятилитровый бочонок пива и водрузил его на прилавок. Затем прошёл в коридор, ведущий к комнатам и лестнице на второй этаж, свернул в первую же дверь. Через минуту появился из неё с круглым хлебом и бумажным кулём, пропитанным пятнами жира.

Курц кивком головы указал Тимуру на бочонок, зажал под мышкой свою палку и принял из рук старика еду. Сказал:

— Хозяин, ежели наш товарищ объявится, вели ему ждать нас на площади. К рассвету мы подойдем.

Старик любезно открыл своим клиентам дверь, энергично затряс головой.

— А чего ж не велеть. Так и скажу ему. Дескать приходили два вьюноши, расспрашивали.

— Спасибо, мил человек, — поблагодарил его Курц и вышел в темноту улицы.

Тимур просто кивнул, поплотнее прижал к бокам бочонок и тюк и опасливо переступил за порог. Когда дверь закрывалась, из зала донёсся звук сильной пощечины и вибрирующий от ярости звонкий девичий голос. Кто-то всё-таки доигрался.

На улице уже совсем стемнело. В стеклах домов горели редкие огоньки от свечек или масляных ламп. Но было их совсем чуть- после заката в селе принято укладываться в койку. Лавочка торговца закрылась. Постепенно стихали все звуки. Никак не унималась только собака. Её гавканье разносилось по посёлку и окрестным полям. Очевидно, ей вскоре предстояло почувствовать на своих боках увесистый сапог хозяина.

С неба на землю лился холодный свет тысяч звёзд. За четыре дня, которые Тимур провел на Наутике, это был первый раз, когда ночью не было облаков. Он с тоской и надеждой задрал вверх голову, но так и не нашел ни одного знакомого созвездия. Чужой мир, чужое небо. И звёзды тоже- чужие.

— Давай за мной, — окликнул Тимура Курц.

Они вышли по дороге из деревни и свернули на поле, за которым текла река. Осторожно ступая по вспаханной и засеянной на зиму почве, быстро добрались до покосившейся коробки заброшенной хижины. Она имела прямоугольную форму, стояла на откосе, узкой стеной к реке. Два окна были крепко-накрепко заколочены досками. Река текла чуть ниже уровня дома, метрах в двадцати от него. В черной воде отражались бриллианты звёзд. Словно кто-то рассыпал блёстки по ленте черного шёлка.

Шепотом Тимур спросил:

— А ты уверен, что там никто не живёт?

— А похоже, что там может кто-нибудь жить? — так же шепотом переспросил Курц.

— Не очень.

— Тогда чего волнуешься?

— Не знаю. Чужой дом всё же. Вдруг принадлежит кому. Придёт с утра хозяин, а там мы. Не думаю, что он обрадуется двум каким-то голодранцам.

— Не боись. Если замка на двери нет, то тогда можем спокойно занимать этот домик.

— Я вообще не уверен, что здесь есть дверь.

Курц хмыкнул и двинулся вокруг хижины. Дверной проём они нашли в смотрящей на реку стене. И двери действительно не было. Из зияющего мраком прямоугольника дохнуло сыростью и гнилью. Послышался крысиный писк.

Тимур скривился от отвращения. Пробормотал:

— И как здесь спать?

Курц смело шагнул через порог, и его поглотила тьма. Не желая оставаться в одиночестве, Тимур последовал за ним. Но не успел он сделать и двух шагов, как уткнулся в спину своего спутника.

— В чём дело? — громко спросил Тимур.

В голосе Курца смешались напряжение и задумчивость:

— По-моему, мы тут не одни.

— А?

— Есть кто живой? — спросил Курц.

В ответ- тишина. И какой-то шорох.

Набрав в легкие воздуха, Курц зычно гаркнул:

— А ну отзовись! Обещаю- никого не тронем!

Снова шорох и как будто шепот. А затем раздался голос. Его обладателем была испуганная до смерти старушка. Срываясь на шепот, глотая звуки, она прошамкала:

— С-сынки, по-по-помилуйте бабку. Не… не бейте, молю…

Тимур непроизвольно захихикал, за что получил концом палки в живот.

— Успокойтесь, бабушка, — спокойно произнёс Курц. — Не ведали мы, что живёт здесь кто-то. Думали на ночлег устроиться.

Старушка вернула контроль над голосом и тихо спросила:

— Не местные вы, что ль?

— Да, бабуль. Путники мы. Три дня по лесу шли, думали под крышей переночевать.

— Диана, вылазь да зажги нам лампу, — попросила кого-то бабушка.

В темноте раздался шорох, а затем загорелся слабенький огонек. Возник он словно из воздуха. Фитиль просто взял и занялся слабым пламенем. А плавал он в плошке с маслом, которую держала на крохотных ладошках очень худая девочка. Создавалось впечатление, что огонёк горел прямо в её руках. Словно очень яркий светлячок плясал на ладонях.

Рядом с ней, на деревянном каркасе кровати, застеленном всякими тряпками, согнувшись в три погибели, лежала пожилая женщина. Не было ни одеяла, ни подушки. Первое заменяла какая-то рваная куртка, второе- завернутая в рубаху солома. На вид бабушке было лет сто, не меньше. Губы вваливались в беззубый рот, острый подбородок почти касался кончика изогнутого крючком носа, кожа- полу-прозрачная, вся в глубоких морщинах. Брови нависали над впавшими глазами. На левом- бельмо. Остатки волос пучками торчали во все стороны. Маленькое, иссохшее тело скрывалось под длинным, до пят, черным платьем.

Ребёнку было лет двенадцать. Волосы темные, очень короткие. Лицо худое, если не сказать изможденное, болезненное. Даже при слабом освещении хорошо заметно, насколько бледна её кожа. Девочка будто бы не видела солнца со дня своего появления на свет. Одета в серое платьице до колен и с открытыми плечами. Руки, ноги тонкие, длинные.

А вокруг настоящая нищета. Сквозь дырки в потолке видно звёзды, он перекошен. Стоять в полный рост у дальней стены просто невозможно. Доски пола подогнаны неплотно, между ними довольно большие щели, сквозь которые из подвала просачивается холодный воздух. Из мебели только две кровати друг напротив друга и низкий квадратный стол с пеньками заместо ножек. Повсюду лежат кучи рваной одежды, пустые мешки. Под столом сложена пустая глиняная посуда- несколько мисок, сковорода, чугунный котелок, пара чашек и ложек. Котелок погнут, все миски в трещинах. Пользуются ими, похоже, нечасто. Слева от входа свалена куча хвороста и дров. Справа стоит чугунная печка с ведущей на крышу трубой дымохода.

… И как можно жить в таком месте? Как можно в нём спать? Как можно не замерзнуть зимой? Ведь всё это просто невозможно…

Тимур и сам не понял почему, но вдруг присел на корточки, поставил бочонок на пол, положил свой тюк и начал разматывать ремень. Через секунду сообразил, что жевать мясо беззубым ртом не слишком удобно, и предложил:

— Курц, давая махнёмся. Я тебе мясо, а ты мне картошку и хлеб.

— Не вопрос, — легко согласился тот.

Тимур разложил плащ, достал сверток с мясом, вручил его Курцу. Взял картошку и хлеб, осторожно подошел к пустой кровати и положил еду на её край. Чувствуя, как кто-то невидимый хватает его за горло, натужным голосом произнёс:

— Вот возьмите. Это за то, что мы вас потревожили.

Немного подумав, Тимур поднял свой плащ и положил его вместе со всей одеждой перед кроватью.

— И это вот возьмите. Там есть теплые вещи.

Старушка, охая и ахая, кое-как села. На её спине тут же появился огромный горб. Держать голову на весу ей было очень тяжело- она почти роняла её на колени.

— Сынка, — прошамкала бабушка, — а как же ты? У тебя ж ничего не останется…

— Ничего-ничего. Вам нужнее. Берите, не спорьте.

— Ой, пасиб, сынка. Обожди чутка. Дай я встану, погляжу на тебя.

— Не-не-не. Сидите. Мы сейчас уходим.

— Да куда ж вы пойдёте? Нынче холодно уже. На земле-то вам несподручно спать. Оставайтесь, тута переночуете.

Тимур попробовал было возразить, но ему не позволил сделать это Курц.

— Мы с радостью останемся на ночь, — сказал он.

— Добро, сынки. Диана, душенька, растопи чугунку. Еду себе разогрей. Да пущай люди добрые погреются.

— Спасибо, бабуль, — хором поблагодарили пожилую женщину оба гостя.

Девочка кинула на мужчин испуганный и смущенный взгляд, проскользнула мимо них к чугунке, поставила на неё плошку с фитилём, открыла дверцу. Закинула внутрь несколько поленьев, пару листьев берёзовой коры, нашла на полу щепку, поднесла её к огоньку. Когда щепка занялась, запалила ею бересту, подождала, пока огонь не перекинется на дрова, и закрыла печку. Всё это время она с любопытством поглядывала на стоящих, как столбы, гостей.

— Да чегой-то вы там встали, — проворчала бабушка. — Давайте садитесь.

Тимур с Курцем мгновенно зашевелились, подошли к кровати. Уселись на самый её край, в смущении переглянулись. Курц скинул свой рюкзак, прислонил к кровати палку.

Тем временем Диана принесла оставленный на полу бочонок, поставила его перед Тимуром. Проскользнула к столу, достала из-под него сковородку, деревянную ложку и пару чашек с отколотыми ручками. Вручила чашки Тимуру, взяла с кровати сверток с картошкой и, сверкая босыми пятками, ускакала к печке.

Глядя на ребёнка, старушка улыбалась и искренне за неё радовалась.

— Какая умница, моя Дианочка. Золотая девочка. Только она меня и держит ещё на свете-то…

Тимур сглотнул, поставил на пол кружки, вытащил из бочонка пробку. Затем вспомнил, что пиво-то вовсе не его, и вопросительно уставился на Курц. Не говоря ни слова, тот поднял кружки и держал их, пока Тимур наполнял их янтарным напитком.

Глотнув пива, Курц довольно ухмыльнулся, взял свёрток с мясом и всучил пробегающей мимо девочке.

— Держи. Разогрей его на себя и на нас. А картошка пусть для твоей бабушки останется.

Девочка взяла еду, с благодарностью кивнула и убежала к печке, на которой разогревалась сковородка.

— Чего? — грубо спросил Курц, заметив пристальный взгляд Тимура.

— Да… Это так… думаю.

— Не думай, что ты тут самый правильный.

Чтобы скрыть улыбку, Тимур поднёс ко рту кружку.

— Больше не буду.

Дрова в печке занялись как следует, и в хижине мгновенно потеплело. Девочка метнулась к столу, вынула котелок, подбежала к сковородке и вылила на неё немного воды. Подняла с пола сверток с картошкой, развернула его и вывалила половину порции на сковороду. Завернула бумажку, подбежала к столу и кинула свёрток в миску. Затем добавила на сковороду несколько полосок мяса, завернула рубаху и вернулась к кроватям. Поклонилась и протянула свёрток Курцу.

— Нет-нет, — замотал тот головой. — Это всё тебе.

Девочка кивнула, спрятала свёрток под стол.

— Ой пасибо, сынки, — поблагодарила гостей бабушка. — Уважили старуху. Тепереча доброты вашей не забуду. Хоть с памятью у меня неважнецки, но вас не забуду. И Дианочка вас помнить будет… душенька моя…

— А как же вы живете-то тут? Всего вдвоём? — спросил Курц.

— Справляемся кое как. Да и люди с деревни помогають кто как может. Еду приносять, вещи какие ненужные.

Тимур вздохнул с облегчением. Ну хоть не забывают эту бабушку селяне. Только вот внешний вид хижины говорит об обратном…

— А зимой? — спросил Курц.

— А зимой тяжко. В мельницу перебираться приходится. Прошлую-то зиму кое-как пережила. А энта, видать, последней будет. Мне-то уже давно пора, да вот за Дианочкой тогда присмотреть некому будет. Вот всё волнуюсь, как бы с ней чего недоброго не случилось.

Допив пиво, Тимур поставил кружку на пол. Дрожащими руками наполнил её до краёв, в несколько глотков осушил, наполнил снова. Вкуса напитка он не чувствовал- горло сжимало судорогами. Смиренный тон бабушки, её искренняя радость за ребёнка, её желание жить, терпеть страшную нищету, голод и холод, но оставаться в этом мире лишь с одной единственной целью- чтобы жить и расти могла Диана- не могли оставить его равнодушным. А осознание того, что скоро жизнь этого человека закончится и что остаток её пройдёт в мучениях, разрывало Тимура на части.

Курц продолжил:

— Неужели никто из посёлка не может приютить девочку?

Старушка тяжело вздохнула.

— Ах коли бы так… Неродная мне Диана. Была бы моя кровинушка, взял бы её кто-нибудь. А так не берут. Думають, шо нечистая она.

Тимур с удивлением посмотрел на девчонку- та как раз перемешивала ложкой картошку и переворачивала мясо. И что в ней такого нечистого? Да, грязновата, худа, болезненна, но если помыть, покормить и дать возможность пожить в нормальном месте- без крыс, сквозняков и запахов гнили и плесени, — то уже через пару недель она ничем не будет отличаться от своих сверстниц. Из замарашки она превратится в симпатичную юную особу- энергичную, любознательную и смышлёную. К тому же еще хозяйственную и заботливую. Нетрудно представить, на что было бы похоже жилище одинокого пожилого человека, не имеющего возможности позаботиться о себе, если бы за ним никто не ухаживал. А за этим домом следили. Конечно, двенадцатилетняя девочка не сможет смастерить дверь, починить пол, залатать дырки в потолке и утеплить на зиму жилище. Но вот пол подметали, одежду полоскали, посуду мыли и какую никакую еду готовили. И кто всем этим занимался- вполне очевидно.

— Почему это нечистая? — с удивлением спросил Курц.

— Дык она пастуха нашего спасла, когда только года два назад появилася. Того волки порвали, а Диана его залечила. Травами да заговорами на ноги поставила. Вот люди её и бояться начали. Прогонять не прогнали, но сторонятся. И только я о ней забочуся. Дык и меня тепереча боятся. Помогать-помогають, но не как раньше. Раньше и в дом брали на зиму-то, а тепереча нет. Боюся, как бы они девочку-то мою не обидели, как меня не станет-то… Меня ж еще уважають, мужа моего, мельника, помнють, а вот помру…

А ведь магии нет… Никакого знахарства, врачевания, заговоров тоже. Так сказал дракон. Только как убедить местных, что в чудесном выздоровлении пастуха повинны не сверхестественные силы, а лекарственные растения и его лошадиное здоровье. Как им объяснить, что девочка- обычный ребёнок, а приютившая её старушка- святая? Как им втолковать, что они её на руках носить обязаны, а не мелкими подачками в попытке заглушить совесть кидаться? Никак… Они останутся глухи к словам чужака, они высмеют, или того хуже- закидают камнями, если узнают, что этот чужак общался с драконом, который и велел ему не верить во всякие сказки. Впрочем, как в них не верить, если это сказал дракон?

Тимур опорожнил стакан, снова наполнил его. Решил, что нужно идти в открытую. Возможно, слово Игрока возымеет на селян хоть какое-то воздействие, заставит их отказаться от предрассудков, проявить к этим двоим гуманность. И тогда старушка сможет заснуть навечно с легким сердцем, а девочка получит то отношение, которого она заслуживает. И за спасение чьей-то жизни её будет ждать искренняя благодарность, а не судьба изгоя.

И что там себе подумает этот Курц- неважно. Нельзя пройти мимо этих двух женщин, а затем просто выкинуть их из памяти. Если есть силы и возможность- надо помочь. Иначе поступают только свиньи.

Но обнадёживать бабушку и Диану пока ещё слишком рано. Прежде чем делать громкие заявления лучше побеседовать с Себастианом.

Эти мысли успокоили Тимура, заставили его почувствовать внутри себя умиротворение. Теперь всё решено. Окончательно. Эти двое не останутся одни. Они страдали уже слишком долго. Они достаточно натерпелись.

…Курц задумчиво почесал подбородок, повертел в руках свою кружку. Глотнул из неё и спросил:

— Неужто у Дианы совсем родственников нету?

Старушка посмотрела одним глазом на возящуюся у печки девочку, пожевала губы.

— Никто энтого не знаеть. Два года назад она излесу появилася. Голенькая, вся в грязи. Ни слова не говорила. И тепереча редко с кем разговаривает. Её спрашивали- кто она да откудаго, только не помнит она ничегошеньки. Видать, сиротка она.

— И врачевать умеет, значит?

— Ага. Бывает, меня подлечит. Только вот к людям её не пускають. А могла бы помогать им. Вона прошлой зимой двое мальчишек от болезни померли, а Диану к ним не пустили. Родители молили, да староста в город велел их везти. По дороге они и померли.

— А почему не пустил?

— Ась?

— Почему староста не пустил Диану к ним?

— Да кто ж его знает… Сказал, что непотребно так людей врачевать. Дескать только Бог Эзекиль чудеса творить может. Он даже к священнику ездил, когда про дар моей девочки прознал. Всё ведьмой её называл, палкой её поколачивал.

Курц вскинул вверх брови, удивленно хмыкнул.

— И что же сказал священник?

— Сказал, шо не ведьма она, шо всё это оговор. И велел старосте нашему забыть про Дианочку.

— Славный, должно быть, человек, этот ваш священник.

— Все так говорять. Добрый он, сироток воспитывает. Может, и девочку мою приютит.

Курц вздрогнул и замахал перед собой указательным пальцем.

— Нет-нет. Не надо ей в храм. Лучше в город податься и к лекарю в помощники пойти. Скажет, что в травах ведает, сразу возьмут. А от храмов и священников пусть подальше держится. Не любят они слухов про ворожбу, могут и обидеть Диану.

Бабушка подняла руку и пригладила растрепанные волосы. Пальцы уже не слушались её, рука дрожала.

— Правду ль ты говоришь, сынка? Шо обидеть её могуть?

— Чистую, бабуль, — кивнул Курц. — Не стоит ей держаться служителей Эзекиля. Не кончится это добром, помяните моё слово.

— Коли так, пасибо тебе сынка за науку. Вразумил старую.

— Не за что, бабуль. Мне не трудно.

Покашливание Дианы отвлекло их от разговора. Девочка уже принесла к печке миски, разложила по ним еду и с помощью двух плоских щепок сняла сковородку. Курц поставил свою кружку, поднялся, взял пару дымящихся мисок и вернулся к кровати. Сел, вручил одну миску Тимуру, свою положил на колени. Схватил пальцами одну из четырёх полосок мяса и, вскрикивая и постанывая от боли, начал вгрызаться в мясо поросёнка.

Тимур взглянул в свою миску: кусков мяса было три. Возмутился. И с какой это стати девочка его обделила?

Словно прочитав его мысли, подошла Диана с миской и хлебом. С виноватым видом протянула их Тимуру- в миске было четыре полоски мяса. Оказалось, что обделил его Курц. Мгновенно устыдившись своих мыслей, Тимур замотал головой, отказываясь заодно и от любимого им хлеба.

Прежде чем накормить бабушку, Диана мелко-мелко растолкла картофель, превратив его в пюре, села рядом со старушкой и из ложки, как младенца, начала кормить её. Выглядело это так трогательно, что Тимур почувствовал умиление от этой сценки. Похоже, старушка немного приврала, когда говорила, что только беспокойство за Диану держит её на этом свете. Задержаться ей здесь помогала и сама девочка.

Поев, Тимур запил пищу парой кружек пива, сонно зевнул и вышел из дома. Туалета не было и в помине, поэтому пришлось дойти до речки. Когда он направлялся обратно, он заметил за полем несколько ярких огоньков. Не придав этому значению, зашел в хижину, где все готовились укладываться на ночь.

— … Нет, бабуль, — спорил Курц, — Мы ляжем на полу. Только постелим что-нибудь.

— Да что ж ты такой упрямый, сынка? Я с Дианочкой на своей кровати умещусь, а вы вдвоём ложитесь. Всяко лучше, чем на полу. Да и дуеть из подвала.

— Ничего страшного. Мы рядом с печкой ляжем.

— Ага, нам лучше на полу, — поддержал идею Тимур.

— Ну глядите. Захвораете, сами виноваты.

— А нас тогда Диана подлечит. — Курц подмигнул смиренно стоявшему возле бабушки ребёнку. — Подлечишь же?

С серьёзным лицом девочка кивнула. Видимо, взаправду собиралась в случае чего прийти своим гостям на помощь.

— Вот видите, — улыбнулся Курц. — Ляжем на полу, никаких проб…

Курц прервался на полуслове, к чему-то прислушался. Кроме потрескивания дров в печке, больше не было слышно ни звука.

А затем послышались голоса. Много голосов. Из-за большого расстояния ещё слабых, но постепенно усиливающихся.

— Похоже, к нам гости, — заметил Курц.

Вздрогнув, Диана упала на пол и забилась под свою кровать.

Лишь через несколько секунд Тимур разобрал среди многоголосья одно повторяющееся слово. И слово это было "ведьма".