"Свитки Магдалины" - читать интересную книгу автора (Вуд Барбара)5Первое занятие прошло неплохо. На нем делали упражнение по криптографии. Бен всегда получал удовольствие, расшифровывая сложные иероглифы, клинопись, и вспомнил: языки археологии всегда были его любимым предметом. Однако урок, который начался в два часа, прошел уже не так хорошо. Поскольку ему между двумя занятиями пришлось выполнять другие дела, а он боялся опоздать или пренебречь своими обязанностями профессора, ведь и так пришлось пропустить несколько уроков, Бен не успел зайти на почту за заказным пакетом. Занятие по древнееврейскому языку и ивриту продолжалось два часа, а часто затягивалось еще дольше, Бен все время следил за тем, чтобы уложиться в отведенные рамки времени. Темой сегодняшнего занятия был язык ашкенази. Видно, все, как назло, особенно интересовались ей и старались затянуть дискуссию. Присутствие Джуди еще больше обеспокоило Бена. Хотя та почти не смотрела на него и не говорила, он заволновался. Бен сам не знал причину своего беспокойства. Она склонилась над бумагой и быстро конспектировала, длинные волосы закрыли лицо. Даже после вчерашнего разговора, когда оба делились мнениями о Давиде бен Ионе, она не выходила у него из головы. Он не мог забыть ее и не мог объяснить, почему так происходит. – Доктор Мессер, вам не кажется, что возрождение иврита сыграло свою роль в упадке идиш? Он взглянул на того, кто задал этот вопрос. Но не успел Бен ответить, как другой студент опередил его: – Вы исходите из того, что идиш переживает упадок. Кстати, я так не думаю. Оба студента молчали, а Бен снова погрузился в раздумья. Да, присутствие Джуди Голден почему-то действовало на него. Она прочитала слова Давида, ей было известно о свитках Магдалины. Она знала о Давиде не меньше Бена. Возможно, как раз в этом и кроется загвоздка: Джуди уже не была посторонним человеком. Она стала физическим напоминанием, возможно, даже персонификацией переживаний Бена, связанных с переводом свитков. Сейчас он смотрел на нее и воспоминания сразу нахлынули на него: ужасное преступление, совершенное Давидом, мучительная потребность исповедаться, жизненная философия отца, воплощенная в первом псалме, проклятие Моисея и тот невыносимый и бесспорный факт, что сын Давида так и не обнаружил этих свитков. После того как Джуди вчера ушла, Бен отправился к Энджи. Они отведали экзотический ужин, смотрели фильм по кабельному телевидению, дважды предались любовным утехам, а утром не услышали будильник и проспали. Всю ночь Бен не вспоминал свитки, все его мысли заняла Энджи, и в голове не осталось места для Давида. Он спал сном праведника. Но теперь, когда Бен знал, что еще одно письмо от Уезерби ждет его на почте и видел Джуди, склонившуюся над бумагой, он не мог вытеснить из головы мысли о Магдале, которые все время не давали ему покоя. Он бросил взгляд на часы. Уже четыре, и все говорило о том, что занятие сильно затянется. Бен набрался терпения и выделил им пятнадцать минут, в течение которых отвечал на вопросы, писал на доске выражения на иврите и идиш, сравнивая оба языка, и хотел подвести черту. – Думаю, мы исчерпали тему, – наконец сказал он, не обращая внимания на две поднятые руки. Было уже четверть пятого. Около двадцати минут потребуется на то, чтобы покинуть университет и добраться до почты. Если дорога будет забита транспортом, то уйдет целых полчаса. Времени оставалось в обрез, и на душе у него стало тревожно. – Если вспомните еще какие-нибудь вопросы, мы сможем вернуться к ним в пятницу. Он наблюдал за Джуди – та продолжала писать, видимо, она с головой ушла в работу. Бена заинтересовало, чем же она так увлеклась и трудно ли ей забыть о Давиде бен Ионе, но он тут же отмахнулся от этих мыслей. Вчера вечером профессор обещал держать студентку в курсе дел относительно последующих свитков и дать ей знать, когда их пришлют. Сейчас он решил не делать этого. Бен взял трубку, портфель и быстро покинул аудиторию. Уйти далеко он не успел: в коридоре его остановил Стен Фримен, профессор восточных философий и давний друг. Они занимались родственными науками, оба были одного возраста, и, конечно, их объединяли разные интересы. Бен несколько раз отправлялся в горы порыбачить, и Стен составлял ему компанию. – Привет, дружище! – радостно поздоровался Фримен. – Давно не виделись! Чем ты занимаешься? – Обычными нехорошими делами. – Мы редко видимся. Энджи совсем не оставляет тебе времени? – Да, конечно. Я также перевожу одну египетскую рукопись. – Ты не шутишь? Мне хотелось бы взглянуть, на нее. – Стен умолк, ожидая, когда Бен скажет что-нибудь, но тот молчал. Стен рассмеялся и добавил: – Вижу, ты все-таки начал вести богемный образ жизни! – Что? Стен указал на его ноги. – Сандалии. Знаешь, за все годы, что мы дружим, я ни разу не видел тебя в сандалиях. Ты всегда говорил, что в них человек выглядит дутым либералом. Сколько помню, ты их страшно ненавидел. Эти сандалии смотрятся хорошо. Где ты купил их? Бен взглянул на свои ноги. Сандалии, купленные им в то утро, были из грубой кожи, прошитой нитками. В них не было ничего элегантного. – Я купил их в Вествуде. Мне захотелось чего-то новенького. – Бен вдруг почувствовал раздражение и подумал: – Почему его вдруг так заинтересовали мои сандалии? В этот момент мимо прошла Джуди Голден, согнувшись под тяжестью книг, и исчезла за углом. – Послушай, Стен. Я очень спешу. – Бен уже собрался уходить. – Понимаю. Скажи, когда назначен великий день? – Великий день? – День свадьбы! Когда у вас с Энджи свадьба? Ты забыл? – А! В перерыве между семестрами. Я дам тебе знать. Если будешь вести себя хорошо, сможешь стать моим шафером. – В последнюю минуту Бен решил догнать Джуди Голден и отдать ей александрийскую рукопись, которую он не забыл прихватить с собой. Ему хотелось отдать ее сейчас, на территории университета, чтобы девушка не приходила к нему домой. – Стен, мне действительно пора идти. Я позвоню тебе. Договорились? – Конечно. До встречи. Когда он вышел из здания, солнце уже садилось и ему пришлось искать Джуди в толпе студентов, под вечер собравшихся вместе. Вдруг он заметил Джуди – она быстрым шагом направлялась к библиотеке. Он посмотрел на часы. Двадцать пять минут пятого. У него еще оставалось время. – Мисс Голден! – позвал он и побежал за ней. Видно, она не услышала его. Хотя Джуди была невысокого роста, она шла поразительно быстро. Черные волосы развевались. – Мисс Голден! Наконец она оглянулась, остановилась и повернулась к нему. – Я сегодня забыл передать вам на занятии вот это, – сказал он, неуклюже возясь с застежками портфеля. – Вчера вы забыли рукопись. Она пристально смотрела на него. – Вот. – Он достал коричневый конверт из плотной бумаги и протянул ей. Джуди взяла конверт, но не спускала с него глаз. – Ах да. Александрийский канон. Спасибо. Бен робко улыбнулся ей. «Я не скажу ей, – убеждал он себя. – Забудь о прошлом вечере и больше не возвращайся к теме свитков». – Если не возражаете, мне хотелось бы получить это обратно примерно через неделю. Несколько последних строк чертовски трудно перевести, а я связал себя с конкретным окончательным сроком. – Да, понимаю. – Она засмеялась в нерешительности. – Доктор Мессер, можно мне сказать кое-что? Он вытряхнул давно потухшую трубку себе в ладонь. – Говорите. – Кстати, я не согласна с тем, что идиш умирает. Я допускаю, что сфера его употребления, возможно, смещается, а его ценность в жизни евреев изменилась, но идиш не умирает. Бен уставился на девушку и невольно улыбнулся. – Разумеется, вы имеете право на свою точку зрения. Вероятно, лишь опрос во всемирном масштабе дал бы нам ответ, а пока мы можем лишь строить предположения. Я об этом знаю столько же, сколько и вы. Она согласно кивнула: – Я с детства разговаривала на идиш. Моя мать не знала других языков. Когда я была ребенком, дома все разговаривали на идиш. Возможно, он дорог мне как воспоминание. Как бы то ни было, спасибо за то, что принесли мне рукопись. Я вам признательна. – Пустяки. Она помахала рукой и повернулась, собираясь идти дальше. Бен посмотрел на нее и вдруг, уступая порыву чувств, сказал: – Да, кстати… – Да? – Похоже, из Магдалы прислали еще один свиток. Бен держал в руке бокал, вино казалось теплым, горьким и не доставляло никакого удовольствия. Токката и фуга Баха в до миноре терзали слух настоящей какофонией. Дым из трубки заполнил воздух ядовитыми парами. Бен нетерпеливо встал, выключил стереомагнитофон, выбил трубку в пепельнице и вылил вино в раковину. Затем вернулся к столу и снова сел. Оставшийся во рту привкус от сандвича с копченой говядиной напомнил ему о том, что он не столько ел, сколько глотал его, словно избавляясь от неприятной обязанности. Так оно и было. Бен проголодался, однако не хотел утруждать себя едой. А теперь, когда в желудке застрял кусок, а во рту остался скверный привкус, он пожалел о том, что ел столь торопливо. Под ярким светом лампы он снова увидел отвратительно напечатанное письмо доктора Джона Уезерби. Это была короткая записка, касавшаяся свитка под номером четыре. Его обнаружили в плохом состоянии и сфотографировали под инфракрасными лучами, чтобы буквы были четче видны. В записке упоминался и свиток под номером три, от которого остался один кусок дегтя из-за того, что в кувшине образовалась трещина. Это было все. Рассматривая обе фотографии, Бен от досады покачал головой. С ними придется повозиться. Поля свитков выглядели так, будто их изодрали дикие собаки. Средние части напоминали швейцарский сыр. Недоставало целых абзацев. Многие слова было невозможно разобрать. Бен чувствовал себя так, будто его обманули, будто это сделали нарочно. Третий свиток навсегда потерян, а теперь вот еще и этот. Он с размаху ударил кулаком по столу. Где-то в тени затаилась Поппея Сабина, она весь день спала, а теперь начала свой ночной обход. Она знала, когда нельзя докучать хозяину, и держалась на почтительном расстоянии от него. Резкий звук удара испугал кошку и заставил скрыться в спальне – оттуда она настороженно вглядывалась в темноту. – Давид бен Иона, – сказал Бен, склонившись над фотографиями. – Если хочешь, чтобы я прочитал твои слова, если ты решил, что я должен узнать твою исповедь, с которой не смог ознакомиться твой сын, тогда не усложняй мне жизнь. Он встал, пошел на кухню за новым бокалом вина, вернулся к столу, снова раскурил трубку и приступил к переводу свитка под номером четыре, не сулившим легкой работы. Эту часть он перевел с удивительной легкостью. Дело в том, что при внимательном рассмотрении оказалось, что это самое разборчивое место на обеих фотографиях. Остальное дастся не столь легко. На полях перевода Бен сделал несколько пометок. «Свиток номер три – видно, описывает учебу и первые годы в Иерусалиме. Давид учится у раввина Иосифа, наверно, вместе с другими мальчиками. О предмете обучения можно лишь гадать – похоже, учили Тору, декламацию, мнемонику, молитвы и т. д. Сомневаюсь, что он разбирал законы. Скорее всего, он получал образование, подобающее обычному молодому человеку из средних слоев общества. Четырнадцать лет – возраст ученичества и созревания. Друг Саул, обстоятельства их знакомства, вероятно, упоминаются в свитке номер три». Бен положил ручку и протер глаза. Потеря третьего свитка была весьма досадной. А пустоты в этом свитке просто выводили из себя. Он начал терять терпение и раздражаться. Бен машинально встал, подошел к окну и посмотрел на улицу. Что-то беспокоило его. Обычно он садился за работу и тут же приступал к ней, но сегодня вечером все происходило наоборот. Читая слова Давида, он терял покой и начинал волноваться. Тут ему в голову пришла Джуди Голден. Почему он столь необдуманно выболтал ей новость о четвертом свитке, ведь он дал себе слово, что больше не будет посвящать ее ни в какие тайны! Джуди ведь не тянула его за язык, не настаивала на том, чтобы он ей об этом говорил. Это ведь он побежал за ней и задержал ее на минуту. Тогда почему же он все же рассказал ей о свитке в тот момент, когда она собиралась уходить? Бен некоторое время расхаживал по комнате, чуть прихрамывая. Его также беспокоили и другие вещи. Он с чрезмерным нетерпением ждал, когда получит следующие свитки, его раздражало, что свитки доставляют слишком медленно. Бен завидовал Джону Уезерби: тот находился прямо на месте событий и обнаруживал кувшины в том положении, в каком их оставил Давид бен Иона. Мучительные раздумья Бена прервал телефон. Он собрался было не обращать внимания на него, но все же решил поднять трубку. – Привет, любимый, – раздался неясный голос Энджи. – Я тебе помешала? – Я уже перевожу новый свиток. – Правда? – Сегодня от Уезерби пришел четвертый свиток. Переводится с большим трудом. Энджи тихо рассмеялась: Не знаю, мне радоваться или жалеть тебя. – С какой стати? – Я рада, что ты получил новый свиток, но сожалею, что он трудный. – Она умолкла. – Бен? – Да? – Ты говоришь как-то странно? С тобой все в порядке? – Я чувствую себя хорошо. Я просто думаю. – Не зайдешь ко мне? – Не сегодня. Я уже много перевел и хочу закончить работу. – Разумеется, – пробормотала она. – Я понимаю. Все же если ты проголодаешься или тебе станет одиноко… Я буду на месте. – Спасибо. – Он уже хотел распрощаться с ней, но передумал и позвал ее: – Энджи? – Да, дорогой. – Разве ты не хочешь узнать, о чем говорится в четвертом свитке? На другом конце наступила тишина. – Ладно, как бы то ни было, – продолжил он, – все это действительно скучно. Речь идет лишь об учебе Давида бен Ионы в Иерусалиме. Пока, Энджи. Указательным пальцем он нажал на кнопку приема, затем прислушался, проверяя, действительно ли связь отключена, и совершил такое, чего не делал ни разу в жизни: не опустил трубку на рычажок. Закончив с текстом первой фотокопии, Бен снял очки, осторожно положил их на стол и стал потирать глаза. Он невольно взглянул на теснившиеся арамейские буквы, скопированные под инфракрасными лучами, и почувствовал, будто вернулся к тому времени, когда ходил в нью-йоркскую школу, где крепко сдружился с мальчиком по имени Соломон Лейбовиц. Эта ортодоксальная еврейская школа находилась в Бруклине, а тогда Бену было четырнадцать лет. Он шлепал по слякотным улицам, неся с собой книги на иврите и идиш. Идя в школу, они с Соломоном постоянно выбирали самую длинную дорогу, ибо прямая дорога вела через католический район, где всегда слонялись забияки, любившие говорить им колкости. Однажды подростки польских иммигрантов с бычьими шеями сорвали с Бена ермолку, бросили ее на землю, начали втаптывать ее в грязь и смеялись, видя, что он плачет. Но он плакал не от огорчения или гнева, а от досады. Эти goyim[19] и не догадывались, как Бену хотелось выйти из дома без ермолки, как он мечтал учиться в государственной школе и вести себя так же, как и все остальные дети. Однажды Соломон, который был выше и плотнее Бена, набросился на этих забияк и расквасил не один нос. Унося ноги, сыновья польских иммигрантов кричали, озираясь: «Мы вам покажем! Вы убили Иисуса! Мы вас проучим!» С тех пор Бен с Соломоном стали ходить в школу по длинной дороге. К горлу Бена подступил комок. Он оттолкнулся от стола и взглянул на свои руки. За многие годы он ни разу не вспомнил Лейбовица – с тех самых пор, как Бен уехал из Нью-Йорка в Калифорнию, а Соломон решил стать раввином. За семь лет, когда оба жили по соседству и стали лучшими друзьями, Бен полюбил Соломона, как родного брата, и проводил большую часть времени вместе с ним. Затем настала пора расставания – время принимать мужские решения и избирать путь, подобающий мужчине. Детские годы закончились, Соломон Лейбовиц и Бен Мессер больше не могли искать приключений на улицах Бруклина, словно два солдата удачи. Настало время смотреть действительности в лицо. Бен избрал науку, Соломон – Бога. В дверь робко, словно извиняясь, постучали. Сначала Бен ничего не услышал, а когда услышал, повернулся в ту сторону, откуда шел стук. Поппеи Сабины, любившей царапать дверь, нигде не было видно, так что проказничала не она. Когда стук стал громче, Бен сообразил, что к нему кто-то пришел. Он взглянул на телефон – трубка лежала на столе. – Проклятье, – прошептал он, подумав, что непрошеный гость – Энджи. Бен покорился судьбе, открыл дверь и, к своему удивлению, увидел, что перед ним стоит Джуди Голден. Ее волосы, всегда прямые и блестевшие иссиня-черным цветом, почти скрыли футболку с ярлыком «Курт Воннегут». На плече сумка, в руках – коричневый конверт. – Привет, доктор Мессер, – сказала Джуди, улыбаясь. – Надеюсь, я вам не помешала. – Ну, если честно, то помешали. Чем могу быть вам полезным? Не говоря ни слова, она протянула ему конверт. – Вы так быстро управились? – спросил Бен, приподняв брови. – Он ведь был в вашем распоряжении не больше двух часов. Четыре часа, доктор Мессер. Время уже близится к девяти. – Неужели? – А я… – Джуди вела себя со странной сдержанностью. – Я долго не могла решиться, идти к вам или подождать до занятия в пятницу. Но мне так не терпелось прочитать рукопись, а вы назначили мне предельный срок. Поэтому я решила не откладывать дело в долгий ящик. – Не понимаю. Джуди протянула ему конверт: – Он пустой. – Не может быть! – Бен открыл его и не мог поверить своим глазам. – Ах, ради бога. Входите. Входите же! Джуди улыбнулась и заметно успокоилась. – Правда, я не хочу отнимать у вас время, но я… – Знаю. – Он прервал ее. Джуди последовала за ним, Бен вошел в кабинет и оглядел царивший кругом беспорядок. Тексты древних арамейских свитков, еврейские апокрифы и тома семитских трудов валялись повсюду вперемежку с крошками пастрами,[20] высохшей кожурой от маринованного огурца, трубкой с неприятным запахом, тремя недопитыми бокалами вина. «Типичное холостяцкое гнездо, – подумал он, мучительно вспоминая, где он последний раз видел александрийскую рукопись. – Эта девушка точно подумает, что я неисправимый грязнуля». – Я недолго, – пробормотал он, перебирая книги. Одни были открыты на фотокопиях фрагментов пожелтевших папирусов, другие – на таблицах, где сопоставлялись алфавиты, третьи – на длинных текстах. Все это служило Бену подспорьем для перевода свитков Давида бен Ионы. Пока он рылся в книгах, Джуди рассматривала две фотокопии, оставленные на столе рядом с записной книжкой Бена. Должно быть, это новый свиток, с волнением подумала она и уже собралась незаметно приблизиться к ним. Но Бен неожиданно обернулся, от досады воздел руки к небу и сказал: – Мне потребуется вся ночь, чтобы просмотреть эту свалку… – Он умолк, видя, что она разглядывает фотокопии. – Ничего страшного, – тут же откликнулась Джуди. – я подожду. Извините, что побеспокоила вас. Комната погрузилась в темноту, если не считать яркую лампу и то место, которое она освещала. В такой обстановке Бену работалось лучше всего, она помогала ему сосредоточиться. Однако сейчас, когда кругом витали неясные тени, он наблюдал за лицом Джуди и жалел, что не слишком светло, ибо не мог прочитать его выражения. Вдруг его осенило, и он сказал: – Вам лучше было подождать до пятницы. Или прийти ко мне на урок, который завтра начинается в десять часов. Или оставить сообщение в моем кабинете. – Да, – тихо ответила она. – Я знаю. Бен посмотрел на фотографии четвертого свитка. – Эта сохранилась не так хорошо, как первые две, – сухо заметил он. – Уезерби утверждает, что крыша древнего дома, видимо, рухнула четыре столетия назад и повредила некоторые свитки. Как вам известно, стоит только воздуху попасть внутрь, папирус превращается буквально в липкое дегтеобразное вещество, лишенное всякой ценности. Собственно, так погиб третий свиток. Джуди раздумывала, она, похоже, взвешивала его слова. – Доктор Мессер… – Да? – Что здесь написано? Бен снова взглянул на лицо девушки. Бледная кожа, широко раскрытые черные глаза и длинные темные волосы. Красотой она уступала Энджи, но в ее лице было нечто такое, чего не хватало его невесте. – Что здесь написано? – повторил он. Затем он вспомнил Соломона Лейбовица и годы, проведенные вместе в Бруклине, когда оба были еще мальчишками. Это было так давно, что сейчас напоминало сон. Будто этих лет и вовсе не было. – Подойдите сюда. – Бен взял свою записную книжку и передал ее Джуди. Та взяла ее и стала читать при свете настольной лампы. Она читала перевод, заметки на полях и пробелах. Она читала и перечитывала. Затем положила записную книжку и посмотрела на Бена. – Спасибо, – пробормотала девушка. – Жаль, что мой почерк не очень разборчив. – Все нормально. Просто замечательно. – Мой почерк… – Бен покачал головой. Джуди посмотрела на фотографию и сосредоточила свой взгляд на ней. – Давид бен Иона был подлинным действующим лицом, – заметила Джуди. – Что бы ни говорилось в этом отрывке, он мог жить и вчера. Мы вполне могли познакомиться с ним. Бен рассмеялся: – Я чувствую себя так, будто уже знаком с ним. – Надеюсь, это не все свитки. – Нет, не все. Еще их осталось четыре, если говорить точно. Джуди резко вздернула голову. – Еще четыре! Доктор Мессер! – Да, я знаю… – Он резко повернулся и вышел из кабинета, включая на ходу остальное освещение. – Вина хотите? – спросил он, оглядываясь через плечо. – Только если это недорогое вино, – ответила она, входя в гостиную следом за ним. – Ну, в этом можете не сомневаться. Присаживайтесь. Я сейчас вернусь. Бен возился на кухне, где в последнее время царило все больше беспорядка. Бен обычно был аккуратен и убирал за собой, но в последние дни почти забросил квартиру. Кухня все больше напоминала его рабочий кабинет. Бен нашел два чистых бокала, налил вина и вернулся в гостиную. Он застал Джуди Голден на диване. Она гладила Поппею Сабину. – Я не знала, что у вас есть кошка, – сказала она, принимая бокал с вином. – Спасибо. – Она обычно не показывается, когда ко мне кто-либо приходит. Поппея не выносит людей и никогда не выходит, чтобы завести дружбу с ними. Она не встречает даже мою невесту. К тому же у Энджи аллергия на кошек. – Как жаль. Эта кошка настоящая куколка. Бен с удивлением заметил, что, обычно капризная и высокомерная, Поппея свернулась на коленях Джуди и от удовольствия закрыла глаза. – Вы не забыли, что трубка телефона лежит на столе? – Да, я сделал это нарочно. Я хотел, чтобы меня не прерывали. – Как здорово. Хорошо, если бы можно было снять нашу дверь с петель… Бен тихо рассмеялся: – Пусть это вас не беспокоит. Кстати, я раньше так не поступал. Разумеется это не очень удачная идея. Ведь я могу кому-то срочно понадобиться. – Согласна. Спасибо за вино. – Как оно? Не очень дорогое? – Если вы заплатили за него более восьмидесяти девяти центов, то оно для меня слишком дорогое. Бен снова рассмеялся. Странно, но теперь ее общество доставляло ему удовольствие. Обстановка на том дневном уроке, то, как она вывела его из равновесия, – все это теперь было забыто. – Почему вы назвали ее Поппеей? – спросила она, гладя кошку. Бен пожал плечами. Он об этом даже не задумывался. Это имя пришло само собой, когда ему два года назад принесли еще маленького котенка. – Эта та самая Поппея Сабина? – Джуди продолжала задавать вопросы. – Совершенно верно. – Жена императора Нерона. Кажется, жила примерно в 65 году новой эры. Интересное имя для кошки. – Она обольстительная, несговорчивая, высокомерная и испорченная маленькая тварь. – А вы любите ее. – А я люблю ее. Оба некоторое время потягивали вино, прислушивались к темноте, царившей за периферией света настольной лампы. Джуди осматривала квартиру, восхищалась ее обстановкой, видела, что та подобрана с большим вкусом. Ей показалось, будто она нашла в ней фирменный знак Бенджамена Мессера, продолжение этой личности из Южной Калифорнии – беспечной, либеральной. Вдруг ей в голову пришла мысль, ее неожиданно зажгло любопытство. Джуди не решалась задать вопрос. Она посмотрела на мужчину, сидевшего рядом с ней, на его милое и привлекательное лицо, нечесаные светлые волосы, тело, развитое как у пловца. Тут она сама удивилась, спросив глухим голосом: – Вы исповедуете свою религию? Бен не ожидал подобной откровенности. – Простите? – Извините. Это не мое дело, но меня всегда интересуют религиозные убеждения людей. Я поступила невежливо. Бен отвел глаза, чувствуя, как в нем инстинктивно пробуждается защитная реакция. – Тут нет никаких секретов. Нет, я больше не соблюдаю заповеди иудаизма. Я не исповедую его уже много лет. – Почему? Бен снова посмотрел на нее, не понимая, почему он неожиданно для себя рассказал ей о четвертом свитке. И почему он предложил ей вино, почему охотно сидит рядом с ней вместо того, чтобы выставить ее за дверь. – Иудаизм не может решить мои проблемы, вот и все. На мгновение их взгляды встретились и застыли. Казалось, это мгновение возникло с целью сблизить расстояние между ними. Бен отвел взгляд и начал медленно вращать в руке бокал с вином. Его начало охватывать чувство крайней неловкости. – Хорошо. – Джуди сняла кошку с коленей и встала. – Должно быть, вам не терпится скорее получить следующую фотокопию. Бен тоже встал, он был намного выше ее. – Я постараюсь не забыть об александрийской рукописи… – Не утруждайте себя. – Джуди отбросила волосы с плеч, они упали ей на спину и достигли пояса. Затем взяла сумку на ремешке. Они вместе прошли до двери, Бен остановился, потом открыл и сказал: – Я дам вам знать, о чем пишет Давид. Она бросила на него мимолетный вопросительный взгляд: – Спасибо за вино. – До свидания. Сев за стол, Бен снова прочитал первую фотокопию. И сразу принялся за перевод второй. [В этом месте папирус разорван с одного поля до другого, вследствие чего пропало около четырех строчек. ]… |
||
|