__ 8.30 - 10.00

Сталин шел по Красной площади, всматриваясь в очертания Мавзолея, словно пытаясь расшифровать в геометрии его строгих ступенчатых контуров некий тайный знак, ключ к неизвестному, близкому и грозному будущему.

Итак, враги готовят ему позорную казнь; впрочем, не только ему, но и всей Красной Республике, прообразу "земшарной республики Советов". И кажется, нет на земле никакой силы, которая бы спасла от гибели, неумолимо надвигающейся под звуки тевтонских боевых маршей. Кажется, некому уже противостоять танковым колоннам, режущим своими клиньями на части русское пространство, и Красный Всадник разрублен топором разгневанного Вотана. Словно и не было прежних времен, когда Красная Вера совершала невозможное, приводила в движение миллионные массы, когда командиры под Красными Знаменами вели к победе революционные полки; когда за считанные годы, словно в сказке, появилась сложнейшая, работающая, как часы, Красная Машина. В те времена люди, принадлежавшие к старому, уходящему миру, не могли понять, как возникали заводы, встававшие в глухой Тайге, магистрали, пересекавшие страну вдоль и поперек, как проложен Северный морской путь. Удивленно следили за полетами Чкалова и смотрели на фотографии, где Красное Знамя развевалось над Полюсом.

Но теперь все изменилось. Красная Машина наполовину сломана, искорежена и работает со страшным скрипом, хрипя и задыхаясь. Красной Армии больше нет. Командиры и комиссары по-прежнему зовут в атаку и первыми встают из окопов, но солдаты там и тут вжимают головы в плечи, чтобы встать с поднятыми руками, идти бесконечной вереницей в немецкий плен.

Куда идти ему?..

Сталин подошел к Мавзолею. Часовые взяли под козырек, отдавая честь, и вождь в ответ почти машинально приложил руку к фуражке.

Прежде, в страшные месяцы лета этого года, он гнал от себя эти мысли, подавляя всегда присущую ему способность к холодному и беспощадному анализу. Теперь эти мысли не покидали его: им уже было некуда уходить, как и ему самому. Положение на фронте критическое, и считанные часы отделяют его от конца всему, от катастрофы. Значит, для победы нужно нечто удивительное, сверхъестественное, необычайное.

Нужно Чудо! Только Чудо, мгновенное вторжение мощного импульса, вихря энергий, сметающего все на своем пути. Чудо должно изменить все, спасти его и планетарный Красный Проект.

Сталин прошел внутрь Мавзолея и спустился по ступенькам вниз. Медленно подошел к саркофагу и встал рядом с Красным божеством. Внезапно подумал о том, что по всем человеческим меркам Ленин мог бы еще жить, управлять государством, командовать войсками, строить новый мир; мог снять со Сталина это давящее, невыносимое бремя власти. Перед войной Ленину исполнился бы семьдесят один год. В этом возрасте у таких, как он, сохраняются воля, агрессия, энергия, логика. Если бы Ленин вернулся из небытия, вышел из Мавзолея, занял свой кабинет в Кремле!.. Книги, бумаги, письменные приборы — все лежит там на своих местах, как будто он только вчера покинул свое рабочее место, как будто его кабинет семнадцать лет ждет хозяина, надеется на его возвращение. И возможно, это ожидание не напрасно. Ведь Ленин, наверное, смог бы выиграть эту войну, сделать то, что не под силу ему, Сталину! Но для этого он должен вернуться в мир живых, вопреки всему, наперекор безжалостным законам материи...

Сталин выпрямился.

Живой Ленин — вот чудо! Он, великий, знающий законы мироздания, безошибочно ведший горстку соратников к революции, сокрушившей трехсотлетнюю империю... Он — создатель новой, Красной Вселенной, Творец удивительного, доселе невиданного мира. Сегодня он должен выйти из Мавзолея, возглавить Красные Полки, разом увидеть прорехи в обороне врага, создать гениальный план, ведущий к победе, потеснив Сталина, ставшего в людских сердцах на его место.

Его воскрешение оправдало бы все, доказало бы правоту Красного Дела. Тогда Красная Машина снова заработает на полном ходу, сокрушит захватчиков, тогда революция не закончится, найдет свое продолжение.

"Не для этого ли часа и была сооружена эта магическая пирамида? И не для этого ли Чуда вождя бальзамировали, как египетского владыку?"

Сейчас Сталин верил ему больше, чем когда бы то ни было, и это чувство было неожиданным и необычным. Оно жило в нем далеко не всегда — было время, когда Сталина мучили кошмарные видения, мерещилось лицо Ленина в последние дни, в Горках, изнуренное болезнью, лишенное энергии и смысла, с дикими, полубезумными глазами. Казалось, Ленин хотел крикнуть, попросить о помощи, но язык отказывался произносить слова внятно, издавая лишь малопонятные звуки. Каждый раз, когда Сталин видел перед собою это лицо, он чувствовал свою вину перед ним, которому болезнь и смерть не дали довести до конца огромное дело, и говорил себе, что лучше всех знал, чего хотел Ленин. Мысленно обещал ему исправить все, что испоганили, извратили тщеславные и коварные соратники, уродовавшие и перекраивавшие на свой лад планы кремлевского мечтателя, строившие свою власть на рабстве, пытках и концлагерях. И он действовал против них их же методом...

Избавился Сталин от пугающего, страшного видения совсем недавно, когда пришла весть, что Раймон Маркадер в далекой Мексике проломил ледорубом череп Троцкому, мечтавшему стать владыкой мира. В тот день Сталину показали картину молодого художника из русской глубинки. С полотна смотрел русский юноша с небольшой бородкой, чуть вьющимися, аккуратно зачесанными волосами, смело, уверенно глядевший вперед. Это был двадцатилетний Ленин — молодой, полный энергии и сил, чувствовавший волю России.

Это было знамение. Такого же откровения Сталин, казалось, ждал и сейчас. Он знал, что Ленин не откроет глаза, не встанет, не пожмет ему руку — но хотел увидеть, услышать, почувствовать нечто такое, что могло бы стать знаком...

Знака не было. Ленин лежал молча. Но чувство ясности и уверенности все же возникло — и словно наполнило Сталина предощущением неодолимой силы...