"Десантура" - читать интересную книгу автора (Ивакин Алексей Геннадьевич)

4

— Дальше я встретил в Москве Надю, женился, а потом был отправлен на Дальний Восток…

— В каком году вас арестовали? — спросил фон Вальдерзее.

— Летом тридцать седьмого.

— А какова причина?

— На Дальнем востоке я был адъютантом командующею байкальской группой Дальневосточной армии у полковника Горбачева. Горбачев же до этого работал в военной миссии в Германии. Руководителем ее был соратник Тухачевского Путна.

Немец прошёлся по комнате, разминая затекшие мышцы. Подошёл к окну. Посмотрел на улицу. И задал неожиданный вопрос:

— Как вы считаете, заговор Тухачевского действительно был? Или это параноидальные страхи Сталина?

Тарасов удивился:

— Лично я не знаю. Тогда я был всего лишь майором.

— Но ведь вы были адъютантом, и какая-то информация до вас все же доходила?

— Герр обер-лейтенант, Вы плохо себе представляете нашу жизнь…

Тарасов вдруг задергал щекой.

А Юрген фон Вальдерзее вдруг наклонился над старым столом.

— Не понимаю вас, господин Тарасов.

— И не поймете, герр обер-лейтенант…

— Нихт ферштеен…

Тарасов грустно посмотрел на немца. Шмыгнул. Потер спадающую на левую бровь повязку…

* * *

— А как ты думаешь? Это моя страна! Понимаешь? Ленин, Сталин, Троцкий, даже Николашка! Причем тут эти говнюки, а?

Николай так шарахнул по столу стаканом, что кот сбрызнул с кухни в комнату.

— Коль, ты не горячись так. Ты майор?

— Майор. Что это меняет?

— Все, Коля, все меняет, — полковник Горбачев махом кинул в себя полстакана кваса, запивая горький водочный вкус, горько осевший на корне языка. — Ты — майор. Ты старший. Так это с латыни переводится?

— Так. Дальше-то что?

— Под тобой десятки. Нет. Сотни бойцов. Значит что?

— Что? — пьяно покачиваясь на табуретке, спросил Тарасов.

— Что ты не один. Понимаешь? — хлопнул его по плечу Горбачев.

— Нет, — качнулся Николай.

— Сейчас я тебе объясню… Вот ты, — полковник положил на кривоногий стол кусок хлеба с тарелки.

— Ну?

— Не нукай, не запряг… Где твой батальон?

— У меня нет батальона. Я ж адъютант твой, забыл что ли?

Горбачев откинулся на спинку единственного в квартире стула.

— Будет у тебя батальон, когда-нибудь. А может и полк. Или бригада. Или дивизия. Да хоть отделение. Какая разница? Дело не в количестве! Дело в отношении. Понимаешь?

Тарасов почесал щеку:

— Не понимаю.

— Твою мать… Начну сначала. Какая разница — кто у власти? Кто нынче царь? Ты же не за царя в атаку идешь? Так?

— Так… Ну и что?

— Что? Вот тебе вопрос, — Горбачев оперся локтем на столешницу. — Что такое Родина?

Тарасов взялся за бутылку:

— Бхнем, таарищ полкник?

— Бахнем. Но чуть позже. Ты на вопрос-то ответь. Или слабо?

Тарасов подержал бутылку на весу, подумал… И поставил ее:

— Надя.

— Что Надя?

— Надя — моя родина. А вот ещё родит…

— Поздравляю. Но не в этом суть. Значит, Надя — твоя Родина?

— А кто ещё?

— Тебе виднее, кто ещё…

Как это часто бывает с пьяными, майор Тарасов вдруг нахмурился, поскучнел и двинул граненый стакан к центру стола. Горбачев широко плеснул водкой по стаканам, непременно залив столешницу…

— Мужики, вы спать-то собираетесь? — Надя стояла в дверном проеме, осторожно держа одной рукой тяжелый живот. Второй она держалась за ручку двери.

— Наденька, мы по последней за тебя и спать! Служба ждет! — спас Тарасова Горбачев. Почему-то друзья всегда первыми начинают такой смешной, но острый разговор с женами. Чуют запах беды, что ли?

— Вот ещё секундочку, Надин… Коль, думаешь, Тухачевский предатель? Я, когда в Германии работал, понял одну вещь, — почему-то Горбачев казался Тарасову трезвым. — Надо что-то менять. Что и как не знаю… Но немцы нас сделают. На раз-два сделают. Легко и непринужденно. У них нет ничего. Ни техники, ни солдат обученных, ни идеи. Есть только одно — организация. Они злые. По-хорошему злые. На весь мир. И они выиграют следующую войну. А мы просрем все. У нас есть все — танки, люди, орудия. А они все равно выиграют. Потому что они за Фатерлянд, а мы против Родины. Согласен?

Тарасов покачнулся, почти упав, и, на всякий случай решил согласиться — тем паче, кто такое Родина он не знал. Просто пытался не думать. НЕ ДУМАТЬ!

Надя презрительно покачала головой и тяжело унесла беременный живот обратно в комнату. «Завтра опять ругаться будет… Надо бросать пить. А то ведь беда…»

А настоящая беда пришла позже. Под утро…

— Открывайте! НКВД!

Бешеный стук ломал дверь.

ещё пьяные они открывали двери. ещё пьяные тряслись в открытой полуторке. ещё пьяные весело затянывали: «Черный ворон, чооооорный вороон!»

— Имя, звание?

— Тарасов… Майор…

— Цель заговора?

— Какого ещё заговора? Не понял!

Конвоир так двинул прикладом, что все вопросы снялись.

Особая тройка дала пять лет. Полсотни восемь дробь три.

А освободили в сороковом. По бериевской амнистии. Статью не сняли, но хотя бы поражения в правах не было. Живи — где хочешь, работай — кем хочешь. Но не в армии.

В Харькове его встретила Наденька с дочкой на руках. Со Светланкой…

Четыре года он просидел в одиночке. Есть такой город — Ворошиловск. Родина, говорите?

А потом он работал инструктором по парашютному делу. В парке развлечений. Ну, лекции ещё читал. Сто семьдесят прыжков! Сто семьдесят! А он — лекции…

А двадцать четвертого июня его снова призвали в армию.

Двадцать четвертого июня сорок первого…

* * *

— Двадцать четвертого я первый раз водку попробовал. Когда батю на войну провожали. Мать тогда как зыркнет… А отец спокойно так ей: «Он сейчас старшой». И в стакан мне плеснул на донышко. Не чокаясь. Как знал. Осенью похоронка пришла. В октябре. Пропал без вести под Киевом. Вот же… Где Киров, а где Киев?

— И что?

— Что, что… — пожал плечами рядовой Шевцов. — Ни что! Унесло меня тогда с того самогона… Батю так и не проводил толком. Полуторка за ними пришла — а я в кустах блевал. Стыдно до сих пор. А после похоронки я в военкомат побежал. Добровольцем, говорю, возьмите. А они говорят — приказа нет такого, чтобы до восемнадцати. А мне восемнадцать в ноябре. В ноябре и ушёл. Сначала в запасный полк. А оттуда уже в бригаду.

— За сиську баб так и не подергал в колхозе-то? — засмеялся кто-то из темноты.

— Коров только… — вздохнул Швецов, — Матери, когда помогал…

И тут до рядового дошло:

— Что? Что ты сказал? Да наши девки…

— Да не ори ты, — добродушно ответил ему голос. — Бабы, они же и в Турции бабы. Их дергать надо, да. Иначе тебе дергать не будут.

Отделение заржало в полный голос.

— Ошалели совсем? Сейчас у меня кто-то не по сиськам огребет!

Сержант Заборских выскочил из темноты:

— Млять, епишкин корень, вы чего, уху ели? Швецов — три наряда вне очереди!

— А я то что? — возмутился рядовой. — Это они!

Рядом кто-то прыснул со смеху.

— Норицын! Три наряда!

— Есть три наряда! — придавливая смех, ответил ефрейтор Норицын.

— Заборских, мать твою! — послышался голос отдалече. — Совсем обалдели? Тишину соблюдать! ещё один звук — пять нарядов сержанту.

— Есть, товарищ младший лейтенант! — сержант Заборских показал отделению кулак.

Парни замолчали, тихо смеясь про себя.

А потом кто-то из них свистнул. Тихонечко так.

— Млять, кто свистит? — зашипел командир взвода.

В ответ свистнули ещё раз.

— Удод! Заткнись! Узнаю — хохолок в жопу засуну. Заборских, опять твои хулиганят?

— Никак нет, тащмлалей! — полушёпотом крикнул сержант.

За его спиной кто-то засмеялся в полголоса. Отделение зафыркало в рукавицы.

— Лежать! Лежать, я сказал!

В темноте щелкнул затвор.

— Лежать, пристрелю! Вы чего, бойцы, совсем охамели?

Младший лейтенант Юрчик погладил левой рукой дергающуюся щеку — результат летней ещё контузии. Ссука… Сколько дней прошло…

— Лежать тихо. Без звука. Чтобы слышно было как мышка пернет. Что особо не ясного? Почему орем на весь котёл, так что в Демянске слышно?

Небо чернело мартовской ночью. А ели почему-то голубели…

— Товарищ младший лейтенант, вы бы пригнулись… Хоть и темно, но демаскируете…

Юрчик заиграл желваками. Сержант явно издевался над ним. Знают, сволочи, что не воевал ещё. Хоть и контузия…


…Младший лейтенант Женя Юрчик не всегда был младшим лейтенантом. Раньше он был студентом Гомельского педагогического техникума. Только вот доучиться не успел. Двадцать шестого июня наскоро сформированный из коммунистов и комсомольцев истребительный батальон приступил к охране «Гомсельмаша». Там-то Женя и столкнулся с первым немцем.

— Ваши документы, товарищ командир!

Высокий, ладный артиллерийский капитан с удивлением посмотрел на двоих студентов в кепочках, но с винтовками за плечами.

— Вы ещё кто такие?

Женя показал ему красную повязку на рукаве:

— Истребительный батальон Центрального района, товарищ капитан.

— Ну да… Истребительный батальон… Свои документы предъявите для начала!

Студенты смущенно переглянулись. Патрулировать им приходилось в гражданской одежде. Хотя командир батальона — старший лейтенант НКВД товарищ Соловьев — обещал в ближайшее время обеспечить истребителей армейским обмундированием.

Женя закинул винтовку на плечо и полез в карман белой рубашки.

Капитан взял временное удостоверение и стал его изучать:

— Действительно, истребители… А что ж как махновцы одеты? — капитан добродушно улыбнулся.

— Так не успели ещё, товарищ командир. А вы с фронта? — спросил товарищ Юрчика — Коля Савельев.

— С фронта, ребята, с фронта.

— И как там? — жадно спросил Костя. У него даже заблестели глаза, и он подался всем корпусом к капитану так, что тот слегка отодвинулся.

— Нормально! — спокойно кивнул капитан. — Мы давим. Временные трудности есть, но мы их скоро преодолеем. И пойдем вперёд.

— Эх… Не успеем повоевать… — грустно вздохнул Женька, поджав губы.

— Не переживайте, — подмигнул артиллерист. — А покажите-ка мне как к заводоуправлению пройти.

Женька повернулся, показывая дорогу:

— Значит вот прямо сейчас пойдете, вдоль этого забора, там свернете налево и…

Вдруг он запнулся, будто вспомнил что-то:

— Товарищ командир, а документы все-таки покажите…

— Вы что ребята, немецкого шпиона во мне разглядели? — развел руками капитан, удивленно улыбаясь.

— Порядок такой, товарищ капитан…

Капитан опять улыбнулся, полез левой рукой в карман гимнастерки и мельком посмотрел за спины ребят.

Юрчик машинально стал оглядываться…

Последнее, что тогда увидел Женя — финка, летящая в горло Косте. А потом сокрушительный удар чем-то тяжелым сзади.

Диверсантов тогда так и не взяли. Это Женя узнал уже в Смоленском госпитале. А в октябре его призвали в армию…


…- Заткнитесь, говорю, ироды! — Юрчик вышел из себя от злости. — Немцы рядом!

— Лейтенант, разведка возвращается!

Взвод моментально затих. Послышался скрип снега… А потом появились две фигуры в маскхалатах. Ребята из его взвода, посланные за речку посмотреть — что там да как.

— Ну что там?

— Речка промерзла. А за речкой в перелеске — кабели связи. Тихо, следов нет. Что делать будем?

— Норицын! Бегом до командира роты. Доложи.

— Да, товарищ младший лейтенант.

— Бегом!

Норицын исчез в темноте.

Ребята-разведчики разгребли снег до земли и зажгли там сухой спирт-пасту — синее пламя давало иллюзию уюта и крохи тепла — и торопливо стали грызть гороховый концентрат.

— Эй, вы что это? — возмутился Юрчик. — Это же НЗ. Паек не трогать!

— Товарищ младший лейтенант, сутки уже не ели… — не отрываясь от сухпая, пробурчал один из разведчиков.

— И в самом деле, — поддержал их Заборских. — Кишка кишке бьет по башке. Последний раз перед заброской суп хлебали, силы-то надо восстанавливать.

— Есть приказ по бригаде… — сквозь зубы, зло и решительно сказал Юрчик. — НЗ не трогать. На то он и НЗ. Продукты будем добывать у немцев. Вот возьмем обоз или продуктовый склад, там и поедим. Да и местные жители нам помогут.

— А на кой черт мы тогда жратву с собой тащим, а товарищ младший лейтенант? — спросил кто-то из темноты и тут же зашуршал фольгой. — Пока до немцев дойдем — копыта отбросим.

Стоявший рядом Заборских ухмыльнулся.

Юрчик же, понимая, что бойцы после суточного перехода хотят, есть как волки, махнул рукой. Зимой голодным быть нельзя.

— Черт с вами. Разрешаю по половине брикета горохового концентрата. И по сухарю.

— Вот это дело!

Взвод обрадовано загомонил и моментально стал шуровать в вещмешках.

Сам же млалей сел чуть в стороне, прислонившись к старой берёзе. И с огромным удовольствием вгрызся в соленущий брикет.

Половины его молодому желудку не хватило. Но он, переборов себя, сунул брикет обратно в мешок. И вовремя. Вернулся ефрейтор Норицын.

— Комбат приказал — уничтожить кабели к эээ…, в общем, к такой-то матери.

— Комбат?

— Да, он в роте сейчас.

— Понятно… Первое отделение! Есть возможность отличиться!

Юрчик торопливо надел вещмешок:

— Смирнов, поведешь дорогу показывать! — бросил он одному из разведчиков.

— Смирнитский я, товарищ младший лейтенант. А чего ее показывать? Мы как слоны лыжню натоптали.

— Не рассуждать! вперёд.

Десантники попрыгали на месте, проверяя — не бренчит ли снаряжение и пошли на спуск к речке.

Каждый шаг давался с трудом — спуск ночью по берегу, заросшему кустами чреват опасностями. Полуметровый слой снега скрывал все, что угодно — от валунов до стволов деревьев. Шагать приходилось высоко. Да и шума было — как от стада коров.

Кусты трещали, кто-то упал, сбряцав котёлком, кто-то матюгнулся вполголоса.

Наконец спустились на лед реки и зашагали по сугробам. Юрчик шёл вторым, после разведчика, чью фамилию он так и не мог запомнить.

На противоположный берег поднялись не так шумно — подниматься всегда легче — лесенкой, один за другим.

— Пить хочу, сил нет, — тяжело дышал замыкающий маленькую колонну Миша Иванько. — Товарищ младший лейтенант. Там промоина. На обратном пути наберем водички?

— А что, фляжка пуста уже у тебя? — утирая пот с лица — мороз, а ходьба на широких лыжах по ночному лесу способствует согреванию организма — ответил вопросом Юрчик.

— Да концентрат этот — соленый, ужас!

— Терпи. На обратном пути попьешь. Далеко до кабеля?

— Километр, примерно.

— Отлично… вперёд, вперёд, вперёд!

Смирнитский протянул свою фляжку Иванько. Тот сделал несколько больших глотков и пошёл…

Кабель нашли быстро. Пережгли термитными шариками в четырех местах, куски же выбросили подальше.

Немцы здесь не бродили зимой — целина нетронутая. Так что времени много. Часа два, а может и больше. Не любят немцы ночью по лесам ползать.

Поэтому не спеша тронулись обратно. На речке наполнили фляги ледяной водой. Иванько, как самого легкого, положили на лыжи и он подполз к промоине. Напился сам, потом и фляжки наполнил.

А через час его скрутило от боли в животе.

Санинструктор Белянин ничего не мог понять — любое прикосновение к животу вызывало у рядового дикие стоны.

— Мама, мама, ой, мамочка!

— Хрен его знает, товарищ младший лейтенант, — растерянно чесал затылок санинструктор. — Живот тугой как барабан. На аппендицит не похоже. Может, отравился чем?

— Да чем он травануться-то мог? Не водой же из реки?

Пришлось соорудить волокуши и тащить его в батальон.

ещё час прошёл в томительном ожидании. И немцев с той стороны, и санинструктора Белянина.

Вернулся он мрачнее тучи.

— Помер Иванько.

— Как?! — всполошился взвод.

— Как, как… Взял да помер. Скрутило парня так, что разогнуть не смогли.

— Сержант Заборских! Вещмешок его дай, — заиграл желваками Юрчик.

Младший лейтенант начал рыться в мешке. Гранаты, патроны, тротил, лыжный ремнабор, смена белья, продукты…

Продукты!

Командир взвода достал шесть пустых бумажных оберток из-под горохового концентрата.

— Батюшки-светы! — изумился Белянин. — Так он что… Шесть упаковок сожрал?

Юрчик хмуро кивнул.

— Так это он, почитай, ведро супа разом умял… Таперича и понятен ход… Заворот кишок у парня случился…

— Всё всем понятно? — спросил Юрчик. — Командиры отделений! Довести до личного состава, что продуктовый НЗ не трогать ни под каким предлогом.

А сам стал готовиться к неизбежному вызову к комбату, а то и комбригу. А Тарасов был суров на расправу…