"Призрак и другие соучастники" - читать интересную книгу автора (Романова Любовь)

ГЛАВА 11. Стася

Стася со смесью страха и восторга наблюдала за призрачной фигурой. Надо же — настоящее приведение! Мертвенное сияние, шедшее от балахона, не вызывало никаких сомнений — это пришелец с того света.

Ребята по очереди смотрели в бинокль на застывшего в обрамлении кружева веток призрака. Ну, просто фильм ужасов какой-то! И вот, наконец, фигура в белом осторожно двинулась в сторону интерната. Решено было следовать за ней. Друзья выключили свет и в спешке покинули Убежище.

Им удалось нагнать призрачную женщину минуты через три. Она не торопясь вошла в мастерскую Мироныча, которая в это время стояла темной — занятия давно закончились. Троица притаилась за полуголым кустарником, росшим под окнами бывшего флигеля Вершицких. Повисло томительное ожидание. Ленивыми гусеницами ползли минуты, а из мастерской не доносилось ни звука.

— Может, в окно заглянем? — предложил Вадик.

— Нет. Спугнем. Давайте, еще подождем. — отрезал Гарик.

Прошло не меньше четверти часа, но окна мастерской так и остались темными, в них не мелькнуло даже намека на движение. Из главного здания интерната донесся дребезжащий звук.

— Ужин. — Гарик с тоской посмотрел на окна столовой. — Все. Пошли, — Он встал во весь рост и решительно направился к мастерской.

— Постой! Не надо! — попыталась остановить его Стася, но было поздно. Гарик в два прыжка оказался рядом с дверью. Девочка ждала, что он осторожно заглянет в мастерскую, может, фонариком посветит, но не таков был близнец Соболев. Гарик резко распахнул дверь и включил свет.

— Степан Миронович, вы здесь? — услышали ребята его голос, — А я к вам пришел!

Стася и Вадик, не сговариваясь, бросились вслед за Гариком. Вдруг ему понадобиться их помощь! Первое, что заметили друзья — это открытая шахта заброшенного подъемника. Фанера, заботливо прибитая братьями, теперь болталась на одном гвозде. Квадратный лаз скалился на ребят черной пастью. Призрака таинственной женщины в мастерской не было и в помине.

— Ушла! — выдохнул Гарик, — через подвал!

И тут Стася увидела ногу. Большую ногу в грубом башмаке. Она торчала из-за задернутой занавески, которая отделяла помещение мастерской от диванчика Мироныча. Девочка сделал пару робких шагов, не отрывая взгляда от неподвижной конечности, отвела в сторону засаленную штору и обнаружила весьма неприятную картину. На диване, свесив огромные ручищи, лежал учитель труда. Его усатая физиономия сейчас имела серо-зеленый оттенок. Фланелевая рубаха на груди была разорвана, словно в приступе удушья. Глаза закатились, оголив желтоватый белок. Стася почувствовала резкий приступ тошноты.

— Мироныч, что с Вами? — услышала девочка у себя за спиной голос Гарика, — Он мертвый?

— Кажется! Призрак убил его! — оторопело произнес Вадик, — Нужно звать на помощь.

И ребята, что есть духу, кинулись прочь из мастерской.

Через двадцать минут на территорию тихореченского интерната въехала «Скорая помощь» и пара милицейских машин с мигалками. Стася из окна наблюдала, как санитары вынесли из мастерской носилки, накрытые белой простыней, и, включив сирену, поспешно укатили в сторону города. А около флигеля все еще толпились люди в милицейской форме и мерцали вспышки фотоаппарата.

— Место преступления осматривают! — важно изрек Гарик, стоявший рядом. — Протокол составляют.

До отбоя оставалось совсем ничего, но никто в интернате и не думал укладываться спать. Все возбужденно обсуждали несчастье, приключившиеся с Миронычем. Стася до сих пор не могла прийти в себя — у нее перед глазами стояло посеревшее лицо учителя труда. Лицо мертвеца. Бррр! Как же это неприятно находить трупы! Бабушка была права: в убийствах нет ничего романтичного…

От неприятных мыслей Стасю отвлекло движение в тусклом свете фонаря. Через двор к крыльцу интернат уверенно шагали два человека. Одного из них девочка смогла бы узнать даже в полной темноте. Это был дядя Тарас. Она вмиг ощутила холод внизу живота, к гору поступила забытая в суматохе обида. Стася отшатнулась от окна.

— Ты чего? А-а-а — Леонова увидела. — Догадался Гарик, — Может, еще раз поговоришь с ним?

— Нет. Он не хочет меня знать! — гордо вскинула подбородок Стася, — Обойдусь как-нибудь. Там с ним Стас пришел. Давай его расспросим об убийстве Мироныча.

Дядя Тарас и молодой оперативник прошагали в кабинет директора. Через минуту рядом со Стасей и Гариком материализовался Вадик.

— Все! Дело сделано. В кабинете Стервеллы лежит диктофон, — не скрывая гордости, сообщил он, — Пока все бегали в мастерскую, я спрятал его под ее столом.

— Ты Супер Бизон! — хлопнул Гарик по спине брата, — Главное, так же ловко его потом оттуда достать.

Дождаться оперативника Перепелкина друзьям так и не удалось. Перед ними, словно тень мадагаскарского шамана возникла ночная воспитательница, имя которой братья не смогли вспомнить. Это было бесцветное существо неопределенного возраста. Возможно, двадцати пяти, а возможно и сорока лет от роду. Худая сутулая женщина, с волосами цвета половой тряпки, которой Тетя Аля намывала интернатские полы. Стасе отчего-то почудилось в ее невнятном лице что-то знакомое. «Наверное, напоминает кого-то из той, дугой жизни, — подумала девочка». Ночная воспитательница постояла, молча глядя на ребят, а затем еле слышно сообщила, что пора в постель. И снова замолчала, терпеливо дожидаясь, пока друзья соизволят выполнить ее распоряжение.

Братьям Соболевым и Стасе не оставалось ничего другого, как покинуть свой пост. Они разошлись по палатам, договорившись завтра продолжить расследование.

Стася забралась в постель, включила, прихваченный у Гарика фонарик и открыла книжку Загубского. Но отправиться в прошлое рода Вершицких ей не удалось.

— Что читаешь? — на кровать присела Милка, — Учебник?

Стася удивилась. До сих пор никто из девчонок не пытался с ней заговаривать. Она успела понять, что Вилку здесь не просто бояться — ее слушаются. Она была важным звеном в интернатовской иерархии, которое держало этот маленький уродливый мирок.

— Ты бы лучше с Акуловой поговорила, — наставительно сказала Мила, — Она от тебя не отстанет, пока ты ей клятву не дашь…

— Пока, что не сделаю? — Стасе показалась, что она ослышалась.

— Пока ее главной не признаешь. Покури с ней, подари что-нибудь, и она тебя оставит в покое. Ну и оденься по-другому, прическу измени, а то ходишь, как зубрила недоделанная: косички, колготки эти. Только очков не хватает.

— Я не курю.

— Так начни! Это же просто. Мы все курим.

Стася внимательно посмотрела на свою белокурую соседку. От нее пахло ванилью — аромат добрых намерений, как успела усвоить Стася. Милка и правда хочет ей помочь.

— Это так важно?

— Что?

— Чтобы нормально относится к человеку, он должен курить и одеваться так же, как остальные?

— Ну да!

— Мил, спасибо тебе, большое. Ты очень добрая. И смелая. Только я не хочу меняться. Лучше вы бросайте курить. От этого изо рта плохо пахнет. И Вилке я клятву верности давать не буду. Справлюсь как-нибудь.

— Зря. Соболевы тебе не помогут.

Милка махнула рукой и пересела на свою кровать, где как всегда собрался клуб поклонниц малагасийского шамана. Вскоре по палате начали бродить волны сладкого ужаса. Приятного, уютного. Так бояться под страшную сказку или безобидный триллер.

Для Стаси этот вид страха имел особый запах. Кроме противного привкуса гвоздики, он отдавал корицей и, чуть-чуть, оплавленным воском. Сразу представлялся треск поленьев в камине, горячий чай, дождь за стеной.

На обоях колебались силуэты деревьев. Фонарь, скучавший за окном, каждую ночь устраивал в детских спальнях театр теней. Деревья на стенах и потолке то шевелили корявыми «руками», то водили хороводы под октябрьским ветром, то, вдруг, замирали, словно прислушиваясь к Милкиному рассказу.

Голос девочки монотонно журчал. Лишь иногда его прерывали вздохи благодарных слушателей. «Все-таки артистка эта Милка! — Стася улыбнулась про себя и погрузилась в книгу.

К удивлению девочки история рода Вершицких в изложении бывшего директора интерната ничуть не походило на скучный учебник. Это была сага. Сага о дворянском роде, бравшем свое начало еще во времена польского царя Сигизмунда III. Предок князя, Яков Вершицкий, участвовал в русско-шведской войне, был взят в плен и 13 лет провел в Москве. За преданность своей новой Родине царь Александр Михайлович пожаловал пленному поляку титул князя, надел земли и три сотни крестьянских душ. В отличие от русских дворян из шляхтича вышел рачительный хозяин. Уже через десять лет он утроил, а потом и удесятерил полученное состояние. Род Вершицких начал играть заметную роль в российском дворянстве…

Стася быстро пролистала описание жизни предков Владимира Вершицкого и приступила к изучению главы, посвященной последнему из рода польских князей.

…В пять лет он потерял мать — ее унесла коварная чахотка, косившая ряды знатных господ в позапрошлом веке. Сейчас бы сказали — туберкулез легких. Когда молодому князю исполнилось 23 года, на тот свет отправился его батюшка — Василий Владимирович, за долгие годы истосковавшейся по своей покойной жене, и не чаявший вновь встретится с ней. Владимир Вершицкий погоревал, да и решил вернуться в Петербург, где до этого учился без малого три года.

Но тут ему встретилась юная Тамара Кадушкина — дочка местного дворянчика.

«Итак, она звалась Тамара… — прошептала Стася, — Необычное имя». Да и девушкой Тамара оказалась необычной. Ходили слухи, что мать ее была цыганкой с буйным, неуступчивым нравом. Впрочем, матери Тамары никто из тихореченцев не видел. Отец привез малютку из далекой губернии, объяснив любопытным соседям, что жена, де, умерла при родах. Девочку растила старая нянька — женщина добрая, но со странностями. Поговаривали, что не чужда она была магии: то травку какую от ревматизма присоветует, то коровку заговорит так, что та никогда хворать не будет. В порчи ее никто не уличал, но разве их, деревенских ведьм, разберешь! Обидится на что-нибудь и все стадо положит.

А Тамара выросла знатная девка. На тысячу верст в округе такой не сыскать: спина прямая, глаза чернеющие, словно южная ночь, волосы — смоляной водопад. Взглянет на мужика — и тот готов за ней хоть на край света. Она же ни кому надежды не давала. Все с нянькой своей по лесам бродила — траву неведомую собирала, колдовать училась. Слухи о дочери Кадушкина разные ходили. Рассказывали, будто влюбился в Тамару богатый сосед, посватался, но получил от девушки отказ. Отец, понятное дело, настаивать не стал — человек он был мягкий, да слабохарактерный — с дочерью ему не тягаться. Но сосед решил не отступаться. Скупил все долги Кадушкина — у того дела-то не очень шли — и снова приехал к нему. Говорит, не отдашь дочь — в долговую тюрьму посажу. Тут к шантажисту вышла сама Тамара. Глянула своими глазищами — жениха аж пот прошиб — и так тихо попросила дом их с батюшкой оставить и все долги им простить, иначе завтра же лишится он близкого человека. Сосед не поверил, у виска покрутил и домой поехал. Но на следующее утро в его семье случилось несчастье — утонула в пруду родная сестра — пошла с подругами купаться, да не вернулась, только к обеду мужики тело девушки из воды выловили. Смекнул сосед, в чем дело, и быстрее к Кадушкным — угрожать начал, что полицию позовет, а Тамара ему отвечает: «Не спеши. У тебя еще два брата остались, мать, отец, племянников полон дом». Тот, ясное дело, решил жизнями родных не рисковать — долги простил, и свататься больше не приезжал. Вот такая девушка встретилась молодому князю. Тот не один месяц ее порог обивал — все замуж звал. Тамаре он вроде по нраву пришелся, но разве сразу гордячка уступит?

Долго мучила красавица влюбленного князя — целый год он ходил бледной тенью, ни спать, ни есть не мог — все о Тамаре думал, а, однажды, взял и уехал в дальние страны. В Тихореченке заговорили, что это Кадушкина его отправила — подвиг совершить, да доказать свою любовь делом. По городу молва пошла, якобы поехал князь не куда-нибудь, а на остров Мадагаскар за колдовским камнем, яхонтом, как тогда говорили, а по-нынешнему — сапфиром. Рассказывали, будто прадед няньки Тамары был в числе беглых камчатских ссыльных, которые под предводительством опального дворянина Морица Августа Бенёвского высадились на Мадагаскар, добираясь по океану из Камчатки во Францию. Знаменитый авантюрист провозгласил себя королем этого острова, но вскоре был убит, а Мадагаскар попал под протекторат Франции.

Зато земля Русская пополнилась множеством легенд о странных жителей тех далеких земель и их малопонятных обычаях. Одна из них гласила, что на берегу малагасийской реки Икупа живет нелюдимое племя. Поклоняется оно одноглазому идолу, в глазнице которого лежит драгоценный камень. Камень этот не простой. Племя верит, что голубой сапфир — не что иное, как кусок небосвода, куда уходят души умерших соплеменников. Тому, кто сумеет им завладеть, камень дарует волшебную силу и вечную жизнь.

Через три года князь вернулся в Тихореченск, а еще через месяц Тамара Кадушкина и Владимир Вершицкий обвенчались. У невесты на груди во время церемонии мерцал голубой камень, невероятной величины и чистоты. Неизвестно, жили ли в нем души умерших малагасийцев, но стоил он, уж точно, куда больше всего состояния отца Кадушкина.

Увы, на этом счастливая жизнь князя закончилось. Его сын умер почти сразу после рождения, а молодая жена, как писали газеты того времени, повредилась рассудком. Вскоре вокруг дома Вершицких начали твориться совсем уж странные, и даже зловещие вещи. На пожелтевших страницах губернского вестника можно найти немало упоминаний очевидцев о фигуре в белом, бродившей в окрестностях нынешнего интерната. Поначалу такие рассказы появлялись только в колонке слухов, но через пару месяцев они переместились в раздел криминальных новостей. Это случилось сразу после пропажи одиннадцатилетнего сына торговки рыбой, некой Марфы Невзгодовой. Мальчик ушел гулять вместе с ватагой сверстников и не вернулся. Его друзья рассказывали, что он увязался за призрачной фигурой, увиденной ими на окраине города, и пообещал выследить, где обитает таинственный дух. Никто из ребят не согласился составить ему компанию — побоялись — и сын торговки пошел один. А через три дня мальчика нашли с перерезанным горлом на берегу реки Чудилка, неподалеку от усадьбы Вершицких.

По Тихореченску поползли слухи, что в деле замешан молодой князь. На рынке, в пропахших кислой капустой кабаках и изысканных гостиных люди шептались про дух шамана, живущий в голубом камне. Мол, иноземный чародей мстит за свою смерть и заставляет князя совершать непотребные поступки. Уж откуда взялась эта неправдоподобная версия, неведомо, только дошло до того, что местной жандармерии пришлось провести обыск в доме Вершицких — в одном из номеров губернского вестника содержится подробный отчет об этом. Естественно, найдено ничего не было.

А на следующий день Тихореченск постигла новая трагедия. Обнаружили тело еще одного ребенка — девятилетней дочери крестьянина Егорова. Она вместе с отцом приехала в Тихореченск на субботнюю ярмарку, да затерялась в толпе разряженных горожан. На утро не находившему себе места отцу сообщили, что малышку обнаружили мертвой на берегу реки, точно там, где до этого лежало тело мальчика. Как и в первый раз, горло ребенка было перерезано.

Вот теперь уже Тихореченск охватило настоящее безумие. Все чаще звучали призывы поджечь дом душегуба-Вершицкого, а самому ему вогнать осиновый кол в сердце. К этим разговорам добавился еще один слух. Говорили, что, якобы, жестокий князь держит свою несчастную жену в подвале, привязанной к кровати. Вроде при обыске жандармы наткнулись на тайную комнату, но так как отношения к убийству детей этот факт не имел, вменять в вину князю ничего не стали.

Всего Сергею Николаевичу Загубскому удалось отыскать упоминание о шести схожих преступлениях. Все они произошли с интервалом в месяц — во время полнолуний — жертвами были дети от девяти до тринадцати лет. Пожалуй, ни что не могло уже удержать горожан от самосуда над Вершицким, но тут скончалась его жена. Сразу после похорон князь отписал свое состояние местной бедноте, а дом передал кадетскому корпусу. Несколько лет он возглавлял учебное заведение, отгораживаясь от гнева толпы государственным чином. Правда, по воспоминаниям современников, делами корпуса Вершицкий почти не занимался. Жил во флигеле, как раз там, где сейчас находится интернатская мастерская, в городе показывался редко, с людьми старался не встречаться. Умер князь тихо, за три года до октябрьской революции, и был похоронен на местном кладбище.

К удивлению Стаси, история Владимира Вершицкого на этом не закончилась. Неожиданном образом легенда о призраке и кровожадном князе получила продолжение. Лет пять назад в одном немецком журнале, читатели которого в основном составляли русские эмигранты, была опубликована любопытная статейка. В ней приводились воспоминания некого поручика Ершова, который, якобы, вместе с князем совершил путешествие на Мадагаскар в поисках колдовского сапфира. Понятное дело, статья была написана на потребу публике. В ней фигурировало и проклятие шамана, и мстительный дух, покидавший камень каждое полнолуние, и красавица Вершицкая, к которой, судя по всему, горячий поручик питал сердечную слабость. По словам Ершова, после смерти сына князем действительно завладела жажда крови, и гостившему в то время в Тихореченске поручику довелось пару раз видеть его в окровавленной одежде с мясницким ножом в руках. Каждый раз после таких встреч приходило известие об очередном убийстве.

Но, пожалуй, самым интересным в этой статье оказался рассказ о судьбе злосчастного сапфира. Согласно дневнику Ершова, камень был спрятан в неком помещении, где злодей держал свою супругу. В тексте упоминался план подвала нынешнего интерната, на котором, якобы рукой поручика, была изображена мифическая комната. «Да, уж, мифическая. — хмыкнула Стася, — теперь про нее вся тихореченская милиция знает». Любопытно, что этот план не выдумка автора немецкой статьи. Он хранится в краеведческом музее нашего города, — пишет Сергей Николаевич, — По его мнению, сапфир до сих пор находится где-то в здании дома Вершицких. Возможно, в его словах есть тень правды, — признается Загубский, — Нельзя не обратить внимания, что ни в период революции, ни во время коллективизации, ни в последующие годы наш интернат не пострадал. До сих пор в нем полностью сохранена вся отделка, лепнина, скульптуры и даже живописные полотна, которые украшали дом еще в эпоху российских царей. Словно некая волшебная сила охраняет это здание. Возможно, где-то в его недрах и поныне томиться, заключенный в камне, дух могущественного чародея, и пока он здесь, нашему интернату не страшны никакие исторические потрясения…

Стася захлопнула книгу. Кто бы мог подумать, что бывший директор был таким шутником! Закончил свой рассказ о Вершицких красивой сказкой. Ну что же, не самый плохой способ внушить воспитанникам любовь и уважение к родному интернату. Впрочем, сказка сказкой, а в музей наведаться придется — что-то во всей этой истории не сходится.