"Призрак и другие соучастники" - читать интересную книгу автора (Романова Любовь)

ГЛАВА 12. Гарик

Если бы сердце Гарика уже несколько дней как не было занято, он бы влюбился. Влюбился в изображение женщины, проплывавшее мимо него. Затененные глаза красавицы смотрели загадочно и одновременно грустно, словно нашептывая мальчику: «Увы, малыш, мы с тобой разминулись во времени. Нас разделяют полтора века — непреодолимая пропасть даже для такого мечтателя как ты». Гарик помотал головой, отгоняя наваждение. Два мужика, кряхтя и матюгаясь, волокли по лестнице картину, извлеченную сегодня утром из подвала. Плесень и паутина поглотила большую часть полотна, оставив только лицо обворожительной княжны Вершиской.

— Эй, а куда вы ее тащите? — крикнул вслед уплывавшей красавице Гарик.

— На кудыкину гору! — отрезал один из мужиков.

— В кабинет рисования. — уточнил другой.

Гарик побрел в столовую, бормоча про себя любимое стихотворение: «Ее глаза как два тумана, полуулыбка, полу плач…».

Столовая гудела, обсуждая последние новости. Все уже знали про таинственную комнату, обнаруженную в подвале. Фима Лютиков даже пытался попасть в нее через шахту лифта. Для этого он прокрался в мастерскую, которую не очень добросовестно охранял молодой милиционер, и спустился в лаз. Но добраться до комнаты не смог — шахта оказалась слишком узкой для упитанного Фимы. Лютик застрял в дыре, оглашая окрестности душераздирающими воплями. К нему на помощь прибежал милиционер, извлек тушку испуганного парня из шахты, дал подзатыльник и посоветовал больше не появляться на месте преступления.

Гарик слушал разные предположения о том, что скрывается в этой загадочной комнате, и украдкой улыбался, наслаждаясь чувством собственного превосходства — он-то там каждый сантиметр изучил, пока выход со Стасей искал. Кстати, а где она? Да и брата по близости не наблюдается. Чтобы не терять время напрасно, Гарик решил выяснить подробности убийства Мироныча.

— Что ты! Что ты! — всплеснула руками тетя Аля, чьи глаза за ночь покраснели от слез и теперь напоминали помидорчики черри, — Жив он! В коме наш Мироныч. Врачи сказали: отравили его. Когда в себя придет — не знают. Может, сегодня, а может — никогда…

На последнем слове женщина всхлипнула и промокнула глаза краем фартука.

Наконец, в столовой появились Вадик со Стасей. Они о чем-то весело болтали. Гарик, наблюдая за братом и новенькой, испытал приступ раздражения. В манной каше тут же обнаружилась пара неаппетитных комков, ломоть батона показался кислым, а чай не сладким.

— Привет, Гарик! Что слышно? — на щеке девочки мелькнула ямочка, в вишневых глазах отразилось окно столовой, залитое утренним солнцем. Гарик уже собрался сморозить что-нибудь язвительно, мол, нужно не болтаться неизвестно где и неизвестно с кем, а пораньше на завтрак приходить, но, к счастью, не успел. Его отвлек громоподобный голос интернатской медсестры. Колотушкина О.В. отличалась мощным телосложением и таким же мощным голосом, который мгновенно заполнил собой до самого потолка пространство столовой.

— Минуточку внимания! Послушайте меня! — гремела она, — Повторяю для бестолковых: прекратите носить мне в кабинет мочу в баночках! Виола, отдельно для тебя: я не знаю, зачем ей промывать глаза! Никакой эпидемии в интернате нет! Кто только придумал эту чушь!

Вся столовая как по команде уставилась на Вилку. Та побагровела, словно вареная свекла.

— Гляньте, у нее глаза красные. Небось, мочой умывалась! — хихикнула Женя за соседним столом.

И эта фраза что-то изменила. Что-то очень важное для всех собравшихся в столовой. Нет, Вилка не перестала быть фавориткой Стервеллы, ее все еще считали главной, но авторитет Акуловой пошел трещинами, задрожал и дал опасный крен. И тут Милка добавила керосину в костер:

— Акулова — мисс утренняя моча!

Девочки за ее столом едва не подавились кашей от приступа из последних сил скрываемого хохота.

Вилка вскочила из-за стола. Она с ненавистью обвела взглядом смеющуюся толпу и уставилась на Гарике. Тот почувствовал, что еще немного, и его испепелит на месте электрический разряд в десять тысяч воль.

— Соболев, придурок, ты еще об этом пожалеешь! — прошипела она, а потом властно кивнула подругам — Пошли! Живо! — И выскочила за дверь.

Дылда с Гульнарой печально посмотрели на недоеденный завтрак и последовали за ней. Столовая за их спиной разразилась больше не сдерживаемым хохотом.

Немного успокоившись, друзья приступили к уничтожению манной каши и бутербродов с яблочным конфитюром. Стася коротко рассказала о том, что удалось узнать в книге Загубского. Братья согласились с ней: припрятанный где-то в интернате сапфир, стоимостью в целое состояние, вполне мог стать причиной смерти Забияко и комы Мироныча. Этот факт не стоит скидывать со счетов.

— Каждый из них мог прочитать книгу Сергея Николаевича или статью в немецком журнале. — Гарик задумчиво почесал курносый, усыпанный крупными веснушками, нос, — Видимо, есть кто-то, кто не хочет делиться добычей, — он перевел взгляд на учительский стол. За ним поглощали манную кашу строгая Анна Геннадиевна, меховая дама все в той же кокетливой шляпке с вуалеткой, Глиста и Жанна Львовна. Остальные взрослые либо успели позавтракать дома, либо уже покончили с утренней трапезой. «Интересно, есть ли среди них убийца? — подумал мальчик, — Возможно, он сейчас так же как я разглядывает столовую, и прикидывает, как бы ему выйти сухим из воды…»

Коротко обсудив план действий, друзья решили сразу после уроков приступить к опросу подозреваемых.

— Кстати, Перепелкин в кабинете Стервеллы с утра снова допрашивает всех, кто может что-нибудь знать об отравлении Мироныча, — сообщил Вадик, — Я его сегодня видел. Скоро и нас позовет.

— Прекрасно, обменяемся информацией! — небрежно бросил Гарик.

До начала занятий оставалось минут десять и ребята поспешили закончить завтрак.

Первым в расписании стоял урок рисования. Даже два. За это Гарик и обожал пятницу. Ну, и еще, пожалуй, за то, что следом шли суббота и воскресенье, которые чаще всего братья проводили дома, у дедушки.

— Директриса подписала деду заявление. Нас отпустят! — сообщил Гарик новость, которая распирала его с самого утра, — И не только нас!

— А кого еще?

— Стасю! Она на выходных с нами!

— Нашел чему радоваться! — неожиданно скривился Вадик.

Близнецов прервал звонок, который, по мнению Гарика, перед уроком рисования звонил совсем не так противно, как, например, перед математикой или русским языком. В класс вошел Константин Васильевич Горчаков — учитель рисования и муж арестованной Алисы Сергеевны. Горчаков был долговязым мужчиной лет тридцати с небольшим. Всклокоченные темные волосы, бородка-эспаньолка и глаза умудренного жизнью спаниеля делали его похожим на печального конкистадора, решившего перепрофилироваться в арлекина. Очень рассеянного арлекина. Муж Алисы носил растянутый серый свитер и джинсы, протертые до дыр не столько усилием дизайнеров, сколько временем и безжалостной ноской. Интернат был далеко не главным местом его работы. Кажется, он устроился сюда только ради того, чтобы быть ближе к Алисе. На самом же деле Горчаков занимался реставрацией тихореченского храма, ну и еще рисовал картины, которые довольно бойко скупали столичные и зарубежные ценители современной живописи. Вадик считал, что нужно быть полным идиотом, чтобы платить деньги за такую белиберду, вроде мухоморов, утыканных человеческими глазами, или русалок, подвешенных за хвосты на бельевой веревке. Гарика злило самодовольное мещанство брата. «Это же неоавангардизм!» — Пытался втолковать он лишенному тяги к прекрасному близнецу, но тот только крутил пальцем у виска.

Сегодня учитель рисования был особенно печален и рассеян.

— Тема нашего занятия — грусть, — сказал он, задумчиво глядя в окно, на теряющую последние листья березу, — Рисуем, как мы ее видим.

Сердце Гарика сжалось. Он переглянулся со Стасей. В глазах девочки светилось сочувствие. «Бедняжка!» — прочитал он по ее губам. Еще бы! Весь интернат знал, как нежно художник любит Алису! Как она там в тюрьме?

— Константин Васильевич, а куда делась картина? — Гарик решил отвлечь учителя от печальных мыслей.

— Ты про портрет Вершицкой? — оживился Горчаков. — Он здесь.

По классу прошла волна шепота: «Вершицкой?», «Жены князя?», «Из подвала?»…

— А покажите! — поддержал брата Вадик, — Вам поручили ее реставрировать?

— Вы угадали, молодые люди! От вас ничего не скроешь! — усмехнулся учитель, — Ну пойдемте. Покажу вам роковую княжну.

Константин Горчаков открыл неприметную дверь, которая вела в тесную мастерскую, оборудованную в соседней комнате. Там, в набитом мольбертами, рулонами бумаги, коробками с краской и незаконченными рисунками помещении, пахло клеем и гуашью. Две стены были полностью отведены под грубо сколоченные стеллажи, на полках которых пылились груды дымковских игрушек, самопальные витражи, поделки из шишек и разномастные баночки с краской. Посреди всего этого хаоса, поддерживаемый покосившимся мольбертом, стоял портрет темноволосой женщины.

— Какая красавица! — услышал Гарик шепот в первых рядах одноклассников, которые сейчас толпились в тесной мастерской, разглядывая запыленное полотно.

— А что это здесь написано? — заволновалась Милка, — Смотрите!

Гарик пробился вперед и оказался перед картиной. Сначала он ничего не заметил, но уже через несколько мгновений мальчик различил слова. Они проступали из плесени так естественно, что казалось, будто серо-зеленый грибок случайно вырос в форме букв, которые сложились во вполне отчетливую надпись.

— «Еще одна жертва»! — прочитала Мила.

И тут же до удивленных ребят донесся дикий крик: «Помогите! Убили! Помогите!»

Весь класс вывалил в коридор и бросился туда, откуда доносился испуганный вопль. Впереди летел учитель рисования, отмеривая гигантские прыжки своими длинными ногами. Гарик еле поспевал за ним. Через пару минут они были на месте.

На третьем этаже, рядом с комнатами, где поселили членов московской комиссии, на полу, уткнувшись носом в колени и закрыв лицо руками, лежал Фима Лютиков. Он не двигался. Рядом суетилась Тетя Аля, которая и подняла шум.

— Ой, батюшки! — хваталась за сердце испуганная женщина, — Не уж-то и пацаненка порешили?

— Тихо! — остановил ее Горчаков. Он опустился на колени рядом с Фимой, лоб учителя пересекла глубокая складка, на висках выступили бисеринки пота, нервные пальцы нащупали пульс на посеревшей шее мальчика. Рука Лютика безвольно упала на пол, открыв искаженное, словно в приступе дикого ужаса, лицо. Кто-то из девчонок испуганно взвизгнул, — Живой, — пробормотал учитель, — Немедленно звоните в «Скорую» и в милицию.

Дав короткое распоряжение Алевтине Ивановне, Горчаков с видимым усилием поднял Фиму на руки и словно большую тряпичную куклу понес в медпункт на первый этаж. Весь класс молча последовал за ним.

— У него лицо такое же серое, как и у Мироныча было! — едва слышно прошептала Стася.

— «Еще одна жертва», — задумчиво произнес Гарик, — Дело становится «все страньше, и страньше». Тут не сыщики, а заклинатели духов нужны.

Вадик и Стася с ним полностью согласились.

Пожалуй, это был самый странный день за всю историю интерната. В коридорах, даже во время перемен стояла непривычная тишина. Ребята сбивались в стайки и пересказывали друг другу легенду о духе шамана и князе Вершицком, который, как выяснилось, был настоящим маньяком-убийцей. Учителя старались не выпускать поля зрения своих учеников. Даже в туалет ребята теперь ходили по двое — по трое — кто его знает, в каком из многочисленных коридоров дома Вершицких их поджидает опасность. Да что там дети! Взрослые и те старались не передвигаться по интернату в одиночку. Всем было страшно, а таинственная надпись на картине княжны только добавляла поводов для пересудов. Обитатели тихореченского интерната по очереди заглядывали в кабинет рисования, чтобы увидеть зловещее предупреждение на портрете прекрасной Тамары. В конце концов, Горчаков стер буквы из плесени спиртовым раствором, накрыл картину куском холста и запер в мастерской. Даже съемочную группу с Тихореченск-ТВ, которая откуда-то прознала о происшествиях в интернате, тетя Аля, по распоряжению Стервеллы, не пустила на порог. Мол, нечего позорить имя лучшего интерната в России — рассказывать про него всякие ужасы! Знакомая ребятам круглолицая журналистка и ее лохматый оператор неловко потоптались на крыльце, приветливо помахали Стасе, глядевший на них из окна, и удалились.

Несчастного Фиму Лютикова увезли в больницу. Так же как в случае с учителем труда, врачи не могли сказать ничего вразумительного о его состоянии: может завтра очнется, а может — и никогда. Милиция, как ни странно, не связывала последние события со смертью Забияко. Стас сказал: нет никаких оснований считать, что все это дело рук одного человека, или, там, духа. Поэтому Алису Горчакову из тюрьмы никто не выпустит. Тем более, с таким железобетонным мотивом для убийства. По его словам, от Колобка остался двухэтажный дом в Подмосковье и пара солидных счетов в разных банках, а Алиса — единственная наследница. Так что через неделю состоится первое судебное заседание — дело можно считать успешно завершенным. Но троица даже и не думала сдаваться. Сразу после уроков друзья приступили к собственному расследованию.

Пока Вадик караулил Стервеллу, чтобы забрать диктофон из ее кабинета, Стася и Гарик отправились в библиотеку. Там, как всегда, на свое скрипучем стульчике с вязанием сидела толстенькая Такса. Ее губы торопливо шевелились, словно бормоча молитву. «Петли считает!» — догадался мальчик.

Гарика переполняло нетерпения. Сейчас он впервые в жизни будет допрашивать подозреваемого, а может, чем черт не шутит, самого настоящего убийцу! Гарик критически глянул на Таксу — уж больно эта аккуратненькая старушка, которая вязала полосатый шарфик, не походила на коварного злодея. Но, в конце концов, убийца совсем не обязан быть угрюмым волосатым мужиком с черными усищами. Например, в романе «Нелепый домишко» Агаты Кристи все убийства вообще совершает девочка не старше самого Гарика. Размышляя на эту увлекательную тему, мальчик решительно шагнул к библиотекарше.

— Здравствуйте! — строго сказал он.

Стася улыбнулась и молча кивнула.

— Ну, здравствуй, добрый молодец! — отозвалась старушка, — Зачем пожаловал?

— Не могли бы вы рассказать, что делали во время убийства? — рванул с места в карьер Гарик.

— Какого убийства? — Такса перестала вязать и уставилась на мальчика поверх стареньких очков.

— Как какого? — опешил он, — Ну, этого, Забияко…

— А я уж думала, слесаря Сафронова, которого дружок его в 88-м по голове поленом шарахнул. Да-а, давно это было! А какого парня угорбили! Руки золотые…

— У кого? У Забияко?

— Да при чем тут Забияко! — рассердилась Такса, — Сережа Сафронов, говорю, мастером был отменным…

— А что про Забияко? — Гарик окончательно запутался.

— А про Забияко, мил человек, я все милиции рассказала, — отрезала Такса, — И повторять ничего не собираюсь!

Библиотекарша снова уткнулась в вязание, а Гарик с ужасом понял, что его первый в жизни самостоятельный допрос потерпел фиаско.

— Вы это внукам вяжете? Очень красиво! — внезапно вступила в дело Стася.

— Нравится? — гордо улыбнулась старушка, — Вот, внучке подарок на день рождения готовлю. Она чуть помладше тебя будет. Думаешь, обрадуется?

— Конечно! — горячо заверила ее Стася, — Полоска в этом сезоне самый писк! Неужели, вас родные не боятся сюда на ночь отпускать дежурить? Здесь же такой кошмар твориться!

— Да кому я старая нужна! — отмахнулась Такса.

— Любовь Никитична, мы вот думаем, может, нам всем подписи собрать, чтобы на ночь охрану выделили. Ну, хотя бы пару милиционеров. Как вы думаете?

— И то верно! — поддержала девочку библиотекарша, — Меня по ночам аж мороз продирает! Со стула своего встать боюсь! Давно пора людей поставить.

— Вот-вот. В ту ночь-то, ну, когда Забияко с лестницы столкнули, — Стася понизила голос и наклонилась к Таксе. Та перестала вязать и тоже подалась к девочке. — Я в коридоре привидение видела. Честное слово! А вы?

— Видеть — не видела, но слышала. Ходил кто-то, это точно! Не ребенок! Я детские шаги всегда различу! — заверила Любовь Никитична, — У меня тогда ревматизм разыгрался. Вставать было тяжело — проверить не могла. Да вот еще, странное дело, я в кладовке на первом этаже, связку запасных ключей от всего интерната повесила. Никто про нее не знал, а в ту ночь один ключик кто-то стащил. И ведь слышала, как негодник со связкой возится, да подойти не успела.

— А от чего ключ? — встрял Гарик.

— Отчего — отчего! От подвала!

— Может, кто-нибудь из учителей взял? Или тетя Аля прихватила?

— Чего же тогда мне не сказали? — Такса сокрушенно покачала головой! — Да и Алевтина в ту ночь занята была. Гость у нее сидел. Сама слышала, как она у себя в коморке с кем-то тихо разговаривала.

Стася еще немного поболтала с библиотекаршей о странных событиях и о бездействии милиции, которая вместо того, чтобы ловить настоящего преступника, все свалила на бедняжку-Алису. Через пять минут стало ясно, что ничего полезного Такса больше не расскажет, поэтому ребята быстренько свернули беседу и выскочили из библиотеки.

— Стася, ты просто сыщик экстра-класса, — промямлил Гарик, — Сам бы я все провалил!

— Я — самая обычная врунья!

Близнец с удивлением уставился на свою подругу. Она и не думала валять дурака — эту странную девчонку действительно терзали угрызения сувести.

— Ерунда! Это же для дела!

— Нет. Я бабушке обещала никогда никому не врать, а сейчас … В меня будто вселилось что-то. Страшное, чужое! И я — это уже и не я вовсе.

— А может, это как раз ты и есть? Супер-сыщик, эмпат, сверхчеловек!

— Издеваешься?

— Нет — успокаиваю.

— Ладно, давай о расследовании. Знаешь, есть несколько простых принципов, которые помогают разговорить любого человека. Меня бабушка учила. Она вообще была гением общения. Во-первых, никогда не начинай с того, что интересно тебе. Главное — вычислить тему, которая зацепит твоего собеседника, и только после того, как разговор встал на надежные рельсы, можно переходит к главным вопросам.

— Ты для этого начала ее расспрашивать про шарфик? — понял Гарик.

— Конечно. Во-вторых, нужно использовать зеркало.

— Это как?

— Очень просто. Ты должен как бы «зеркалить» того, с кем говоришь: повторять интонации, подстраиваться под его манеру выражать мысли, показывать, что думаешь точно так же как он. Тогда твой собеседник почувствует в тебе близкого человека и выложит все начистоту.

К этому моменту ребята уже стояли рядом с комнатушкой Алевтины Ивановны. Судя по доносившимся из-за двери всхлипам, она была у себя.

— Ну что, попробуешь сам? — спросила Стася, — В случае чего, я помогу.

Друзья толкнули дверь и обнаружили тетю Алю, роняющую слезы в чашку с остывшим чаем. Искать интересную тему для разговора не пришлось. Весь интернат знал, что Мироныч в прошлом году звал Алевтину Ивановну замуж. Она отказала — мол, не в том возрасте, чтобы под венец бегать. Но, по-видимому, продолжала питать к учителю труда нежные чувства. Стоило только спросить ее о самочувствии Мироныча, как она тут же окатила ребят потоком причитаний. Никаких улучшений в его состоянии пока не было, никто из врачей не мог толком ничего объяснить, в палату ее не пустили, сколько не просила. Гарик начал осторожно переводить разговор на ночь убийства Забияко. Рассказал об идее Стаси собрать подписи, чтобы интернату выделили охрану, поинтересовался, не встречалась ли ей фигура в белом и не пропадали ли последнее время ключи. Тетя Аля на все вопросы отвечала охотно, но ничего нового рассказать не могла. Приведения она не видела, ключи не теряла, охрана, конечно, нужна, вот только кто ж ее даст. Однако стоило Гарику спросить завхоза о ночном госте, как Тетя Аля тут же сообщила, что она ужасно спешит, и выставила ребят вон из комнаты.

— Она что-то скрывает! — уверенно сказала Стася, оказавшись вне пределов слышимости завхоза.

— Понятное дело! Неужели, это она Забияко…

— Вряд ли. Я не почувствовала даже намека на страх. Просто, не хочет говорить.

Следующей в очереди на допрос у юных сыщиков стояла вторая ночная воспитательница. Ребята выяснили, что ее зовут Екатерина Егоровна Агапова. Стася и Гарик отыскали женщину в учительской, где она в полном одиночестве читала книгу Загубского. Разговор начала Стася, спросив, понравилась ли ей работа бывшего директора интерната? Но Екатерина Егоровна оказалась крепким орешком. Разговорить ее было просто не возможно. Она односложно отвечала на любые вопросы и, не мигая, словно очковая кобра, смотрела на ребят, дожидаясь, когда они оставят ее в покое.

Покинув учительскую, Стася с Гариком обменялись тяжелыми взглядами.

— Я почувствовала… гм… напряжение! — объявила девочка, — Она чего-то опасается, и еще… Такое ощущение, что ею владеет какая-то идея, она не дает ей свободно, дышать, думать, жить. Она сковывает ее словно кандалы!

— Может, почудилось?

— Вряд ли…., — Стася ненадолго замолчала, шагая рядом, — А тебе не показалось, что эта женщина на кого-то похожа? — внезапно спросила она.

— Да, нет, — Гарик с сомнением почесал рыжий затылок. Попытался представить невзрачное лицо воспитательницы и не смог. Оно было настолько непримечательным, что мгновенно стералось из памяти.