Дэвидсон Майкл Ленинград

Дэвидсон Майкл

Ленинград

АРХИВ

Книга Leningrad , переводы глав из которой мы намереваемся предложить ниже, вышла в известном издательском доме Mercury House (California) в 1991. Буквально книга посвящена одной неделе августа 1989 года, когда в Ленинграде состоялась первая (и, увы, надо полагать, последняя) Ленинградская летняя школа: языксознаниеобщество . В подготовке этого в целом странного по тем временам проекта принимали участие многие. Назову лишь некоторых - Борис Останин, Алексей Адашевский (ныне в Германии), представители Фонда Культуры... - до сих пор не оставляет удивление их страстным участием в том приключении, не сулившим, признаться какихлибо особых выгод.

Впрочем, это и было самым настоящим приключением. Созданная незадолго до того творческая лаборатория Поэтическая функция , на короткое время объединив писателей, философов, критиков, социологов Ленинграда, предприняла, как мне теперь кажется, действительно опрометчивый, но вместе с тем единственно верный шаг в попытке преодолеть изоляцию, в которой по известным причинам пребывала не только внеакадемическая культура, но и сама академия .

Проект летней школы предполагал семинары, чтения, дискуссии, а вдобавок, конечно же, обещал сладостные и бесконечные кулуарные разговоры с последующим, как водится в таких случаях, изданием тома, в коем надлежало увидать свет докладам, выступлениям, статьям, записям дискуссий, текстам, - словом всему тому, из чего состоит хрупкая оболочка реальности подобных встреч. Книга с самого начала обещала быть вполне привлекательной. Участие Вячеслава Вс, Иванова, Ивана Жданова, Дмитрия Спивака, Владимира Малявина, Эммануэля Оккара, Лидии Гинзбург, Тадеуша Раквела, Анри ДеЛюи, - осложнения с визой не позволили приехать Феликсу Гваттари, поэтому его присутствие ограничилось лишь присланным Текстом для русских - список можно продолжать еще долго - было как бы естественной гарантией того, что очевидно скучным этот компендиум не будет. Нужно ли упоминать, что общая приподнятость той поры, интеллектуальная раздраженность, жадное желание общения, ускоренность переживаемого времени и, главное, ощущение причастности к истории придавали этой затее не только специфическое очарование общего дела , но и успешно позволяло искать мгновения соприкосновения с мировой культурой, надеясь на возможности изменения в том, что и называется сознаниемязыкомобещством . Что ж... На то были не такие уж и ординарные причины. Возьмем, к примеру, падение Берлинской стены.

Как и следовало ожидать, книга на русском языке не вышла. За тощими коровами следует отсутствие коров. За 80-ми, вопреки всякой логике последовали 90-е и все остальное, что и по сию пору вызывает некоторое изумление. Но в результате долгой и скрупулезной работы Еллен Берри, Алисы Погокар, Джона Эйшби в издательстве Мичиганского университета (Анн Эрбор) в 1990 выходит в свет антология постсоветской поэзии в переводах на английский, во многом обязанная летней школе и тотчас обратившая на себя внимание критики, тогда же начал готовиться и второй том, который в ближайшем должен выйти в свет (скорее всего, это уже свершившийся факт): Re-Entering the Sign , на этот раз целиком состоящий из теоретических и критических материалов школы того далекого, жаркого и душного доисторического лета. Издательские жернова мелют медленно, но все же мелют.

Отведя взгляд от прелестного пейзажа с ветряными мельницами, фонтанами и разноцветными коровами на склонах, обратимся к третьей книге, написанной по следам той недели, к книге, возрождающей традицию географических описаний, наподобие записок Марко Поло, путевых заметок, переходящих в пристальные и краткие, как предутренние сны, размышления о ряде предметов, достоверность которых в самих размышлениях подвергается вопрошанию, - к книге, в которой четыре ее автора - Майкл Дэвидсон, Лин Хеджинян, Рон Силлиман, Барретт Уоттен, так сказать цвет Language School, направления долгое время плававшего бревном в глазу американской академии, избавляясь от собственности на воспоминание и преставление ткут, на первый взгляд, бесхитростную ткань детальномонотонного повествования. Встречи, имена, прикосновение подробностей, реплики. Ни одному даже мельчайшему факту этого общего (разделенного на предимена лишь только графическими заставками - icons) письма не отдается предпочтения перед какимлибо другим.

Намеренно деиерархизированное письмо, архаичное в пространстве кажущегося безразличия, но постоянно заинтересованное каждым намерением предложения, создающего ячейку за ячейкой контекст повествования - именно контекст по замыслу должен стать протагонистом этого письма - по мере накопления , по мере длительности и погружения в него читателя насыщается все более, хотя никаких спасительных - тут подошел путешественник не происходит. Оставим теологию, спасение и путешественников. Лучше перейдем к самой книге, главы которой Митин Журнал намерен публиковать в последующих номерах.

Аркадий Драгомощенко

Майкл Дэвидсон

Рон Силлиман

Лин Хеджинян

Барретт Уоттен.

ЛЕНИНГРАД

( ( (

Запись в моем дневнике, относящаяся к 13 марта 1989, в самом конце моего тогдашнего пребывания в Ленинграде являет собой первый черновик перевода официального приглашения который меня попросили сделать для Ленинградского отделения Фонда Культуры. На следующий день я привезу это приглашение в США. Первый абзац гласит:

Уважаемые Майкл Дэвидсон, Лин, Хеджинян, Рон Силлиман, Барретт Уоттен:

совет творческой лаборатории Поэтическая функция при Ленинградском отделении Фонда Культуры приглашает принять вас участие в первой Международной летней школе - в конференции по проблемам современной культуры, которая состоится в Ленинграде. Тема будущей конференции - Язык-Сознание-Общество . Предполагаемые время проведения 9-15 августа 1989 г.

Дальше в письме говорилось о том, что попечители конференции ожидают от нас подтверждения согласия на участие, а также просят прислать необходимую информацию для оформления виз. Тут же, следом, безо всякого интервала, я записала: Аркадий предлагает мне написать русский роман ; роман нужно начать с третьей главы, сказал он, предпослав эпиграф, который следует отнести к Канту: все происходит настолько часто, что говорить об этом бессмысленно .

История моего сотрудничества с Аркадием началась шесть лет назад, в 1983 году, когда я приехала в Советский Союз в свой первый раз и впервые пережила будоражащие, одновременно подавляющие впечатления от России, мира который казался необыкновенно знакомым и одновременно совершенно непроницаемым. Однако логика, повлекшая совпадение очень специфичных признаков литературной сцены США с подобными признаками литературной сцены в Советском Союзе берет для меня начало в моменте почти десятилетней давности, когда началась моя переписка с Роном Силлиманом и Барреттом Уоттеном. Они подтолкнули меня к чтению великих русских футуристов и формалистов, и они же были в ряду других поэтов, разрабатывавших тогда предпосылки литературной жизни, что также вовлекло меня в ту пору. Работы футуристов и формалистов, вне всякого сомнения, были материальной подоплекой нашей активности; имели место, разумеется, и другие влияния - французское, в особенности американское, но все они определялись социальной и политической жизнью той поры, нашим отношением к войне во Вьетнаме, борьбой за гражданские права, а позднее и женским движением. И у меня самой, надо сказать, возникли, скорее фантастические, нежели вразумительные отношения с произведениями таких поэтов, как Велимир Хлебников, - отчасти потому что в 1970 году в переводе на английский его работы публиковались крайне редко, но в большей части по той причине, что я находилась вне русского контекста, который смог бы определить мое понимание масштабов и интенций (следовательно смысла) его работ.

Тем не менее определенные черты нашей литературной жизни, как и характерные признаки самой сцены были обязаны нашему пониманию раннего периода Русской поэзии, в особенности критическим работам того же Хлебникова, Виктора Шкловского, Юрия Тынянова, Бориса Эйхенбаума, Романа Якобсона и других. Выделение ими и исследование конструктивности литературного текста предлагало множество возможностей для обсуждения и анализа наших собственных работ, а в более глубоком смысле положение конструктивности сыграло и социальные роль в нашей жизни. Мы представляли, а, вероятно, в какойто мере даже преуспели в этом, что создаем литературную и интеллектуальную среду вне традиционной, санкционированной институтами (в основном - университетами). Желание эстетических открытий и социального их воплощения - по отношению к поэзии и роду мышления, которое она требует - вылилось в организацию нескольких литературных издательств, литературной радиопрограммы, в развитие публичных дискуссий и лекций, мы обратились к жанру эссе, к критике, прозе, и тех, кого эта бившая ключом (бьющая и поныне) жизнь вовлекла в себя стали известными как language poets.

Перед моим первым отъездом в Советский Союз, в мае 1983 года как раз вышел третий номер журнала Poetics Journal, посвященный проблемам Поэзии и философии , редактором которого (вместе с Бареттом Уоттеном) я являюсь и ныне. Вообще говоря, наше путешествие было случайным для нашей литературной жизни в США и таким, наверное, было бы ему быть и на этот, если бы не особенные условия в Советском Союзе, с которыми нам довелось встретиться, - но из-за невероятно удушливой политической обстановки 80-х в Советском Союзе, ощущавшейся всеми художниками без исключения, жизнь художественного и интеллектуального андеграунда оказалась необыкновенно насыщенной и дружественной. А поскольку я отправилась в поездку со своим мужем Лэрри Оксом и другими музыкантами Rova Saxophone Quartet, представителями музыкального авангарда, приглашенными в Ленинград и Москву любителями, музыкантами и критиками, принадлежавшими к неофициальной культуре, и деятельность которых официально иногда была попросту запрещена, мы так или иначе стали встречаться с представителями этого андеграунда. Мы приехали в Москву, где были встречены Александром Каном (влиятельным музыкальным критиком и основателем неофициального Ленинградского общества современной музыки), Сергеем Хреновым (издателем и редактором самиздатского журнала переводов, представлявшего на своих страницах такие имена как Ролан Барт, Жак Деррида, Роберт Крили, Юлия Кристева), Борисом Гребенщиковым (как и сегодня культовым героем и наиболее известным поэтомпевцом роксцены, хотя в то время ему не разрешалось публично выступать), Сергеем Курехиным (великим пианистом и гением, скрывающимся за фасадом Попмеханики), Александром Лепнинским (еще не ставшим в то время членом Звуков МЫ). Мы провели три дня в Москве. ROVA должны было дать два концерта, а потом - нам сказали - ночью на поезде мы должны были переехать в Москву, где нас ожидала встреча с Аркадием, поэтами и музыкантами.

Ситуация в Ленинграде была осложнена несколькими факторами. Концерты в Москве привлекли очень большую аудиторию, что заставило, вероятно, насторожиться официальных лиц Ленинграда и не столько по причине обширного интереса аудитории, сколько изза возможности встречи большого числа художников, интеллектуалов, писателей, разделявших одни и те же взгляды. Когда мы приехали в Ленинград, мы тотчас узнали, что наши концерты отменены.

Я встретила Аркадия Драгомощенко на Дворцовой набережной у Эрмитажа и поехала вместе с остальными челнами нашей компании к нему домой, в северные районы города. Благодаря словарю, жестикуляции и помощи друзей, в особенности Майкла Молнара, писателя из Англии, который прекрасно говорил порусски, у нас состоялась первая беседа, и мне кажется у нас какоето наитие по части того, что значил наш разговор.

Я привезла экземпляры моих собственных книг, книги Рона, Баретта, Майкла, других поэтов, я привезла также номера журналов This, издававшегося тогда Барреттом. Все книги я раздала. В последующие месяцы Сергей Хренов, Владимир Кучерявкин, Михаил Хазин начали коечто переводить из того, что я привезла.

На следующий день отмененный концерт неожиданно разрешили. Это также было моим первым опытом встречи с многослойной логикой событиий и ситуаций, одним из первых впечатлений все той же неуправляемой, подчиняющей сюрреалистической реальности , с которой мне Рону, Барретту, Майклу довелось вновь встретиться в 1989 году.

( ( (

Наше путешествие по времени пришлось на краткий отрезок времени в мировой истории между расстрелом на Тайнаньмынской площади и падением Берлинской стены. Антрополог Владимир Малявин, с которым я впервые встретился, когда он любезно предложил мне завтрак из отварной говядины и нарезанного огурца в крохотном подвальном буфете Дома Композиторов, был свидетелем событий на Тайнаньмынской площади. Он как раз был в то время в Китае, изучая христианство в китайских сельских общинах. Любопытное взаимоположение деталей было типично для нашего восприятия: отсутствие потребительских товаров и бессилие мягкой валюты являлось еще одной причиной чрезмерной щедрости русских, - какой смысл беречь деньги! - которая прямотаки противопоставлялась тщетности. Распад коммунизма являлся едва ли не главной темой всех разговоров, оттеняемых обычным для русских пессимизмом и страстным интересом советских интеллектуалов к религии и к различным формам мистицизма; это постоянно бросалось в глаза. Прежде, чем даже приехать, события (начиная с United Airlines) дали понять насколько далеко от знакомого мира мы собрались. United Airlines отменили наш короткий рейс в Лос Анжелос из Сан Франциско, так что Майкл и я не смогли найти ни Лин, ни Баретта, у которых находились наши визы, - пришлось втиснуться на борт другого самолета летевшего до LAX. Там, в здании огромного аэропорта, чья многоязычная адресная система вне всякого сомнения была плодом вдохновения, навеянного Бегущим по лезвию , мы в итоге нашли своих друзей и вылетели вместе в Хельсинки. Однако багаж Лин и Баррета полетел в Сиэттл. О чем мы узнали спустя тринадцать часов и десять временных поясов.

Leningrad, American Writers in Soviet Union, by Michael Davidson, Lyn Hejinian, Ron Silliman, and Barrett Watten. Mercury House, Incorporated. San Francisco, 1991.

Впослествие опубликованным в Митином Журнале и почти одновременно, в переводе на английский в - Poetics Journal (Berkeley).

- "Русский роман" все же был написан и издан в Sanamp;Moon Press в 1993 году под названием "Охота".