Глава двадцать пятая

В воскресенье утром Биной отправился к Анондомойи. Анондомойи была занята приготовлением пана. Рядом с ней сидела Шошимукхи и крошила орехи бетеля, складывая их в аккуратные кучки. Как только Биной вошел в комнату, Шошимукхи вскочила, рассыпав по полу лежавшие у нее в подоле орехи, и выбежала из комнаты. Анондомойи улыбнулась.

У Биноя был дар легко сходиться с людьми. С Шошимукхи они были большими друзьями и очень любили подшучивать друг над другом. Девочка придумала прятать туфли Биноя и возвращала их только после обещания рассказать сказку. В отместку Биной рассказывал действительные события из жизни Шоши, сильно приукрашивая их всякими небылицами. Возмущенная его коварством, девочка обвиняла рассказчика в клевете, отчаянно спорила, стараясь перекричать его, и в конце концов спасалась бегством. Иногда она пыталась отплатить ему тем же и придумывала нелепую историю из его жизни, но в области фантазии ей было нелегко тягаться с Биноем.

Несмотря на это, стоило Биною прийти, как Шошимукхя немедленно бросала свои занятия и со всех ног бежала к нему играть. Когда она уж слишком надоедала Биною, Анондомойи приходилось ее останавливать, однако справедливость требует сказать, что обвинять в этом одну Шоши было нельзя — Биной напрашивался на неприятности сам, и очень охотно.

И вот теперь эта самая Шошимукхи сконфузилась при виде Биноя и убежала из комнаты. Анондомойи, правда, улыбнулась, но улыбка вышла невеселая. Да и Биной был так смущен этим, казалось бы, пустячным эпизодом, что некоторое время сидел молча. У него словно открылись глаза, и он понял, насколько неестественны, в сущности, были эти новые отношения с Шошимукхи. Давая согласие жениться на ней, он думал только о дружбе с Горой и совершенно упускал из виду, что у брака есть еще и другие, не менее важные стороны. Ведь он неоднократно писал статьи о том, что брак в Индии имеет общественное, а никак не личное значение, и не допускал и мысли, что к женитьбе можно подходить с точки зрения своей симпатии или антипатии. И только сегодня, когда смущенная Шошимукхи убежала, едва завидев своего предполагаемого жениха, Биной вдруг ясно представил себе, во что выльются их будущие отношения.

Впервые он совершенно отчетливо понял, что, безвольно следуя за Горой, зашел слишком далеко, и почувствовал досаду на друга. Горько упрекал Биной и себя самого. Тут он вспомнил, что Анондомойи с самого начала была против этой свадьбы, и сердце его наполнилось чувством глубокого уважения к ней, смешанного с восхищением и признательностью.

Анондомойи догадалась, что творится на душе у Биноя, и, чтобы отвлечь его от неприятных мыслей, сказала:

— Биной, я вчера получила письмо от Горы.

— Что он пишет? — рассеянно спросил молодой человек.

— О себе немного, все письмо о том, как тяжело живется у нас в Индии бедным людям. Он очень подробно описывает злоупотребления судьи в деревне Гхошпур.

Чувствуя, что в душе его поднимается раздражение против Горы, Биной вдруг вспылил:

— Гора всегда видит соломинку в чужом глазу. А вот когда мы сами ежедневно поступаем со своими соотечественниками и несправедливо и жестоко, он не только смотрит на это снисходительно, но даже еще называет такие поступки добродетельными.

Понимая, что горячая защита Биноем противников Горы объясняется его желанием излить свою досаду, Анондомойи улыбнулась.

— Ты вот смеешься, ма, удивляешься, наверно, почему это я вдруг так разозлился? Я скажу тебе почему. Недавно Шудхир пригласил меня в гости к одному своему приятелю, который живет за городом. Не успели мы отъехать от Калькутты, как хлынул дождь, и когда мы сошли на своей остановке, нашим глазам представилась такая картина: на перроне, раскрыв над головой большой зонт, стоял одетый по-европейски бенгалец и смотрел, как выходит из вагона его жена. Она держала на руках ребенка и кутала его своей шалью; самой же ей укрыться было нечем, и она, дрожа от холода и смущения, буквально сжалась в комок, а ее муж невозмутимо стоял под своим зонтиком, во всеуслышание отчитывая ее за что-то, — причем никто на станции не находил, по-видимому, в этом ничего необычного. В этот миг я подумал, что во всей Бенгалии не отыщется ни одной женщины, ни богатой, ни бедной, которая была бы как следует защищена от дождя и солнца. И я поклялся никогда не повторять ложь о том, что мы боготворим наших женщин и преклоняемся перед ними. Мы называем нашу страну «Мать-родина», но если мы не видим проявления ее женственного величия в женщинах, не видим в них полнокровного и яркого проявления ее разума и воли, ее щедрого служения делу, если мы не можем отрешиться от привычки видеть наших матерей и жен поглощенными домашними заботами, ограниченными, слабыми и безвольными, мы никогда не поймем, в чем же сила нашей родины.

И, внезапно устыдившись своего порыва, Биной обычным тоном добавил:

— Ма, ты, конечно, думаешь, что, по своему обыкновению, я решил прочитать тебе лекцию? Может быть, я и правда излишне пристрастен к громким словам и пышным фразам, но только не сейчас. До сих пор я как-то не понимал, какое большое значение имеют женщины для судьбы каждой страны! Не понимал и не задумывался над этим… Ну, хватит, что-то я уж очень разболтался, ма. Я так много говорю, что никто не верит, будто я высказываю собственные мысли. Постараюсь в будущем больше помалкивать.

И Биной, волнение которого еще не совсем улеглось, ушел так же внезапно, как появился. Немного погодя Анондомойи позвала Мохима и сказала ему:

— Вот что, сынок, брак Биноя с нашей Шошимукхи не состоится.

— Почему? Ты что-нибудь имеешь против?

— Да, я против, потому что все равно из этого ничего не выйдет…

— Гора согласен, Биной согласен, а ты говоришь, что ничего не выйдет. Но, конечно, если начнешь возражать ты, Биной никогда не женится, в этом я уверен.

— Я лучше тебя знаю Биноя.

— Может быть, даже лучше, чем Гора?

— Да, и лучше, чем Гора. Я обдумала все и поняла, что своего согласия на этот брак дать я не смогу.

— Посмотрим, что скажет Гора, когда вернется.

— Мохим, послушай меня. Если ты будешь настаивать, неприятностей не миновать, уверяю тебя. Я не хочу, чтобы Гора снова поднимал этот вопрос и разговаривал с Биноем.

— Ладно, там видно будет, — ответил Мохим и, положив в рот кусочек пана, вышел из комнаты.