"Смоленское направление. Книга 2" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей Николаевич)

Глава 7. Копорье

Новгородское ополчение без особых проблем подошло к Суйде, где разместилась ставка Александра. Отсюда было запланировано начать движение после двухдневного отдыха. Дружинники выгребли все запасы продовольствия у местных жителей, но те, особо не роптали. Вроде, освободители пришли, как не поделиться? Правда, и радости не выказывали, ибо освобождать было не от кого. Единственный немец, проживающий в деревне – был ливонским дезертиром. Три года уже как состоял в браке с местной вдовой, успел наплодить двух ребятишек и, по мнению сельчан, был прекрасным хозяином, да и просто хорошим человеком.

На совете было принято решение идти двумя колонами. Князь с основным войском должен был двигаться по направлению к Вздылицам, а оттуда к Замошью, после чего по замёрзшему руслу Копорки выйти к замку и начать осаду, перекрывая возможную помощь с Юга. Пахому Ильичу предстояла задача посложнее. После того, как у Вздылиц армия разделялась, Ильич шёл на Дяглино, выбивал оттуда скудный гарнизон из десяти орденцев, захватывал Кипень, за ним Дятлицы, Гостилицы и поворачивал к Копорью, тем самым завершая окружение. Если бы удалось точно установить численность гарнизона неприятеля, то новгородцы сразу бы рванули напрямик. Так как после неудачного похода Хайнрика, немцев осталось с гулькин нос. Но Северная Русь всегда славилась расчётливостью, а упустить возможность обогатиться с освобождённых деревень – не понял бы никто.

– Ну что, Лексей, в путь? – Пахом недавно закончил завтракать и лепил снежок, собираясь запустить его в Гаврилу Алексича, который за минуту до этого обкидал снегом Ильича.

– Мы со Снорькой вперёд пойдём. Мало ли что.

– То да …, разведка завсегда нужна. Парамона с собой возьмите. Хоть и старый хрыч, а немца за версту чует.

– Раз советуешь, то пусть идёт с нами. – Я развернулся и зашагал к лошади, которую уже оседлал Снорри.

– Ой, чуть не забыл. – Бросил Пахом вдогонку. – Там это … кабанчика если повстречаешь, али косулю, но лучше кабанчика.

Пришлось кивнуть головой, от свежего мяса я бы и сам не отказался. За два дня отдыха, в окрестных лесах пропали даже зайцы, не говоря о крупной дичи.

Помимо сложностей с продовольствием, среди ополченцев появилась мода обменивать полученные для похода доспехи на предметы быта. И если воин, ни за какие коврижки не уступит свою кольчугу, то несознательные горожане, решив, что вышли на прогулку отдавали выданное обмундирование за какие-то цацки, в виде золотых височных колец. Кто-то сменял каску на барана, топор на янтарные бусы. Таких набралось семь человек. Ильич приказал прилюдно выставить коммерсантов перед строем, назвал сумму долга и отправил в обоз, без права доли в добыче.

За время, отведённое на отдых, успели сколотить гвардию из тридцати человек. Это были в основном бывшие ушкуйники, или люди, успевшие повоевать. В их задачу входило охрана санок с боярами во время перехода и полицейские функции, когда войско становилась лагерем.

Ополченцы погрузили на санки свои вещи, приватизированное за время похода имущество, после чего, неспешно покинули гостеприимную Суйду. Местные жители возблагодарили Бога, что рать спешила и не стала задерживаться ещё на несколько дней, иначе бы зиму не пережили. Нетронутым осталось только посевное зерно и стадо из шести коров. Однако, деревни дававшие приют во время похода, если они не находились на вражеской территории, освобождались от всех видов податей на будущий год. Так что момент вынужденного разорения был палкой о двух концах.

В Дяглино мы впервые встретились с религиозными фанатиками. Село обороняли садисты и насильники из Польши, под предводительством обезумевшего монаха. За год оккупации, они умудрились ополовинить население деревни, замучить и сжечь почти всех мужчин. В построенной кривоватой часовне, изувер в рясе нёс слово божье, а после проповедей, под страхом смерти, мерзавцы издевались над женщинам и детьми. Большего запустения мне не приходилось видеть ни в одном месте, даже небо было свинцово-серым из-за туч и казалось, что солнце забыло согревать своими лучами эту землю. Когда-то, читая про Жемайтийские сёла Путеники и Юнигенды, где крестоносцы вырезали даже младенцев, я старался представить, что там могло остаться, теперь, это можно было увидеть своими глазами.

Когда к одиннадцати часам наша троица вышла к посёлку, Снорька заметил одинокую женщину, с вязанкой хвороста за спиной и подъехал к ней. Женщина еле передвигала ноги и останавливалась передохнуть через каждые десять шагов. Пронизывающий ветер буквально валил её с ног.

– Красавица! Немцы есть в деревне?

– Господи! Ангел спустился с небес. – Успела произнести женщина и свалилась на снег, потеряв сознание, приняв Снорри, одетого в белую накидку и с такого же цвета попоной на лошади за посланца свыше.

– Вот тебе раз. – Свей соскочил с лошади и растёр лицо упавшей снегом.

Спустя минуту, дяглинка пришла в себя. Снорька отрезал маленький кусочек сала от своего пайка и вложил в рот женщине. Кожа и кости, даже венки видны на исхудавшем лице, и только текущие слёзы из глаз, говорили – в теле ещё теплится жизнь. Хурстут[49] был перепачкан кровью и аккуратно зашит в нескольких местах. Видимо носовое кровотечение было частым, раз заштопать порванную одежду времени хватило, а отстирать – нет.

– Как звать тебя? – Спросил у женщины, давая ей таблетку глюкозы. – Разжуй и проглоти, это предаст сил.

– Suuгot[50].– Прозвучало в ответ на странной смеси финно-угорского языка. Специалист бы опознал явную примесь ижорского диалекта, так что, разговаривать с ней мог только Снорька.

Разжевав сладкую таблетку глюкозы, женщина окончательно пришла в себя. Звали её Лауха какая-то. Снорри так и не смог перевести её полное имя, пояснив, что дано оно по названию зверушки с мягкой шерсткой, о котором свей, только слышал, но никогда не видел, да и понимает он её с пятого на десятое. Девушке было восемнадцать лет, дом, где она жила находился на окраине и кроме матери и старшей сестры никого в живых не осталось. Я начертил на снегу крест и тыкнул в рисунок кончиком сабли, попытался узнать, где обитает неприятель, прося объяснить хотя бы жестами.

– Хрестос. – Произнесла Лауха с ненавистью и показала рукой в сторону деревни.

Збигнев Бжезинский доедал свою похлёбку из сваренного зайца, обмакивая сухарь в варево. По плохо выбритому подбородку текли слюни, но это, ни сколько не беспокоило монаха. Перед ним на коленях стояла маленькая девочка, голодными глазами посматривавшая на еду и просила на своём языке, оставить хотя бы одну косточку.

– Жрать хочешь? Читай молитву, тварь! – Прохрипел Збигнев и закашлялся, супчик попал не в то горло.

Девочка не поняла польскую речь, но решила, что от неё хотят того, что монах совершил с её сестрой. Ребёнок покорно приподнял рубаху и уткнулся головой в земляной пол, посыпанной соломой.

– Кхе! Кхе! Такая молитва тоже пойдёт. – Бжезинский утёр рукавом грязный рот и встал из-за стола, трогая рясу ниже пояса. – Буду отпускать тебе грехи.

Караульных в деревне не было, оккупанты сидели по избам, наслаждаясь своей властью. Лауха проводила нас до своего дома, показала один палец, а затем поднесла второй, изображая крест.

Парамон остался с лошадьми, а мы со Снорькой отправились воздавать по заслугам. Первого поляка свей удавил, пока тот спал на лавке. Гадёныш даже крикнуть не успел, когда Стурлассон схватил его за горло, только ножками короткими засучил, да лужу под себя пустил.

– Не дёргайся. Многое я в своей жизни повидал, сам зло творил, но что б такое …, Лауха, он твой.

Девушка подошла к лавке, пристально посмотрела на труп, зачерпнула земли с пола и с силой затолкнула комок в раскрытый рот насильника.

– Там, – девушка показала пальцем вверх, – он не сможет ничего сказать.

Перед тем, как войти в дом, Лауха показала нам свою голую спину, на которой калёным железом был выжжен крест. Вот так, крестоносцы крестили Водь. Снорри тогда ничего не сказал, только кивнул головой и теперь спокойно смотрел за древним языческим обрядом.[51]

Мать девушки находилась рядом, поглаживала вынутый из схрона амулет и улыбалась. Я показал на мертвеца, сотворил пальцами крестик, провёл ладонью по горлу и изобразил с помощью указательного и безымянного пальцев ходьбу, мол, надо идти к остальным.

Старушка кивнула, подошла к дочери, что-то сказала ей на ухо, потрогала нас за нос и поклонилась. Благословление было получено. Лауха повела к соседним избам, и следующим домом был как раз тот, где осквернял землю своим присутствием Бжезинский.

Монах почти пристроился к ребёнку, но что-то ему мешало. Нужен был страх и мольбы о пощаде. Без этого, мысли путались, и желаемого вожделения не приходило.

– Умоляй! Проси о пощаде, исчадие ада! – Заорал насильник.

– Мамочка! Помоги! – Закричала девочка. Нож негодяя срезал прядь волос и дотронулся до уха.

В этот момент дверь распахнулась, но из-за крика жертвы Збигнев ничего не услышал. Волна удовольствия прокатилась в его безбожной душе. Сатана в рясе почувствовал безграничную власть над крохотным тельцем беззащитного ребёнка.

То, что я увидел, ввергло меня в ступор. На долю секунды сознание помутилось. Мне приходилось убивать, видеть, как это делают другие, но подобное издевательство над ребёнком предстало перед глазами впервые.

– Скотина! Получай! – Вошедший за мной Снорька подтолкнул меня, и я прыгнул на насильника, позабыв о винтовке.

Я не видел лица монаха, только тёмное пятно. Не почувствовал и как нож Бжезинского воткнулся в броню жилета, как Снорри вцепился в мою спину, пытаясь оттащить от избитого растлителя.

– Мразь! Никогда! Не смей! Прикасаться к детям! – Каждый выкрик сопровождался ударами кулаков. Слюна потекла у меня изо рта, слов уже не было, только рычание.

На помощь Стурлассону пришла Лауха. Вдвоём они оттянули меня, при этом Снорьке досталось по рёбрам, но броня и ватник сгладили удар.

– Лексей! Ты ему глаза выбил. Остынь. – Свей посадил меня на землю, прислонив к стене дома. – Лауха, быстро принеси снега.

Дяглинка выбежала во двор, и тут же вернулась, неся в пригоршнях крупный снежок.

– Кому? – Лауха посмотрела на лежавшую девочку с задранной рубахой, потом перевела взгляд на меня и завершила поворот головы, уставившись на Снорьку.

– Лексею лицо разотри. С девочкой всё в порядке. Не успел гад.

– Ага, сейчас, только …, – Лауха подскочила к лежащему монаху и пнула его ногой, со всей силы, на которую была способна.

После снежного умывания я успокоился. Извращенец-монах был ещё жив, но лежал в отключке. Глаза его были целы, а вот лицо походило на отбитый кухонным молотком кусок мяса. Привязав Бжезинского к лавке, используя его разорванную на полоски рясу, мы отправились к следующему дому. На этот раз, первым в дверь вошла Лауха, якобы навестить соседку.

– Смерть к вам пришла. – Сообщила женщина поляку, сделав шаг вправо, уступая место Стурлассону.

– Бумц! – Болт арбалета воткнулся в грудь крестоносца.

Второй оккупант схватился за лежавший на столе нож, и выронил его, заметив ещё одного вошедшего гостя.

– На колени! Живо!

Растерявшийся поляк медленно опустился на колено, поглядывая одним глазом на лежащие в углу доспехи, прикидывая, успеет ли он добраться до топора.

Не успел. Может и был Яцек до знакомства с Бжезинским хорошим человеком, храбрым воином, заботливым отцом и неплохим скорняком, да только с кем поведёшься. Людей среди оккупантов не было, всё человеческое в них давно выгорело, вместе с костром, в котором сгорели двенадцать дяглинцев, запертых в сарайчике напротив кузни. Изуверы-каратели платили по долгам. Как потом платили их потомки, сжигавшие целые деревни во время Великой войны. И не один суд в мире, не сможет обелить их зверства. Ни один порядочный человек не подаст им руки, слушая враньё про освободительное движение. Ибо нет места на земле нелюдям.

Девять из десяти орденцев были убиты прямо в домах. Помогла погода, никто не высовывал нос на улицу. Сильный порывистый ветер стал потихоньку ослабевать и дяглинки вынесли тела убитых, сложив их возле кривой часовни. Полуголый Сбигнев так и остался лежать привязанный к лавке в избе матери Лаухи. Обходя этот дом, случайно наткнулся на козий череп, и тут в голове возникла идея. Пока никто не видел, отсёк кончики рожек и положил их в поясную сумку. Дело оставалось за малым, главное, чтобы клей не подвёл.

Парамон со Снорькой волокли Бжезинского с кляпом во рту к его часовне. На голове насильника была надета шапочка с тесёмками, но пленник всё время мотал головой, пытаясь её сбросить. Возле церквушки росла осина, к ней его и привязали.

– Снорька, переводи. – Попросил стоящего рядом со мой свея.

– Постараюсь. – Ответил Стурлассон.

– Дяглинцы! Сегодня новгородское войско под предводительством храбрейшего боярина Пахома Ильича освободило вашу деревню от ненавистных захватчиков. Голод, смерть и унижения принесли вам враги. С этим покончено. К осине привязан нелюдь, насиловавший детей, сжигавший мужей и вравший, что он посланник Христа. В своих проповедях он не раз упоминал дьявола, указывая, на его рога, растущие из головы. Так знайте, он и есть дьявол. – Я подошёл к привязанному монаху и снял с него шапчонку. На выбритой макушке торчали два костяных нароста.

– Господи, и вправду нечистый. – Прошептал Парамон, несколько раз перекрестившись.

Сбигнев бешено вращал глазами, пытаясь освободиться от верёвки, стал напрягать мышцы тела, но всё было тщетно.

– Как вы поступите с дьяволом?

– Лайла знает! Пусть она решит. – Закричали дяглинки.

Из толпы вышла мать Лаухи, держа в руках короткий серп. Ловким движением она скинула с себя верхнюю одежду, оставаясь в одном хурстуте и рубахе. На груди переливалось янтарное ожерелье, обрамлённое в золотые кольца. Женщины деревни затаили дыхание.

– Хрысс! – Серп вспорол остатки рясы, оголяя живот Бжезинскому.

И тут я заметил на пузе монаха, чуть ниже пупка клеймо. Лоренский крест на знаке бесконечности.

– Епископский крест сатаны! Значит не зря. Бог шельму метит. – Вырвалось у меня.

– Что ты сказал, Лексей? – Переспросил Снорька.

– На брюхо посмотри. Это тайный знак сатанинский.

– Ммда …, так вот отчего ты на него набросился. – Удивлённо пробормотал Снорри.

Когда вязали монаха, рожек на голове Стурлассон не заметил, а вот клеймо было старым, такое за день не появится. Тут и Снорька перекрестил себя, возблагодарил Тора и всех святых, пришедших на память, не каждый может побороть врага человеческого, а ведь он был рядом, он смог.

Бжезинский увидев, что его тайна раскрыта на секунду сник, перестал дёргаться и вдруг выплюнул кляп.

– За меня отомстят! Вы все сгорите в огне. Мы уже царствуем на земле, а скоро будем царствовать на небе.

Это были его последние слова, дальше был только визг. Серп Лайлы вспорол кожу на животе.

Тайная языческая жрица давно подозревала в монахе Перголу[52]. Поделилась она своими соображениями и с сельчанками, и вот теперь, настал момент её торжества. Пришлые новгородцы сумели только поймать, а вот убить перевоплощённого дьявола может только потомственная жрица.

Пахом не стал даже делать привал. Ополченцы протопали через мрачную деревню, показали силу и устремились к посёлку Кипень. Двенадцать вёрст, разделяющие насёлённые пункты прошли на одном дыхании. Вроде бы стихший ветер задул с новой силой и, едва новгородцы успели стать лагерем, как началась метель. Бояре, разумеется, разместились в самом лучшем доме, потеснив старосту с семейством.

Кипень славилась двумя вещами: шикарными лугами, сено с которых везли на продажу и скрытыми домницами, где местные жители, бригадным способом выплавляли крицы. И если дяглинское производство уничтожили орденцы, то кипеньский староста по прозвижу Железняк умудрился каким-то образом договориться с оккупантами. Да не просто, а так, что наезжавшие с Дяглино каратели брали только продуктовый оброк, собранный к условленному сроку. Об этом и поведал дедок в своём рассказе Пахому Ильичу, в надежде, что всё останется по-старому.

– Сено для лошадок дадим, репы два возка, зерно брать нельзя – скоро сев.

– За корм для лошадей спасибо, пригодится. Да только другое меня интересует …, крицы болотные. – Ответил Ильич.

– Какие такие крицы? – Удивлённо переспросил староста.

– Ты верно совсем не понял. Железняк, Водская пятина под Новгородом. Только так, иначе не будет. Если не договоришься с нами, то сюда придут другие. Они будут только брать, я же – платить.

– И чем платить, защитой от ливонцев, али от свеев? – Железняк усмехнулся.

– Вои защищают. Я плачу вот этим. – Пахом выложил на стол серебряную гривну.

В избе воцарилась тишина. Кипеньский староста до прихода ливонцев успешно торговал через посредников. Крицы возились как в Новгород, так и в Псков, но сейчас, было явное перепроизводство. Железо лежало в схронах, купцы-посредники пропали, а скорее всего, просто сгинули на необъятных просторах, попав в плен к рыцарям. Рудная артель, возглавляемая Железняком, затаилась. Робко ища рынки сбыта, а точнее способы доставки, посланцы так и не вернулись.

– Мне надо посоветоваться. – Еле слышно пробормотал староста. – Один, я такое решение не принимаю.

– Советуйся, только время дорого. Мы завтра выступаем в Гостилицы. Если хочешь, отправляйся с нами.

– Да, конечно. Только сыновей в Дудорово и Стрельню пошлю.

– Это ещё зачем? – Внимательно следивший за разговором Сбыслав встревожился.

– Сходку проведём. Тогда и дадим ответ …, устраивает, Сбыслав Якунович? – Железняк, назвавший по имени незнакомого боярина, проявил осведомлённость, не свойственную деревенскому жителю. Он бы назвал и остальных, да только стоит ли раскрывать все карты, ведь игра только началась.

Староста пожелал гостям спокойной ночи, высказал пожелания жёнам сыновей побыстрее убрать со стола и не выказывать носа, после чего отправился за перегородку, отделявшую общий зал от его спальни. Там, при свете лучины ждала жена, держа в руках католический крест.

– Спрячь пока. – Железняк показал рукой на распятие. – Кто знает, может и сгодится ещё.

Женщина усмехнулась, осторожно вынула короткое бревно из ложной стены дома и положила в тайник предмет, недавно висевший над лавками.

Утро началось с общего построения, переклички и приёма пищи. Всё, как было заведено Пахомо Ильичом с начала похода. Кашевары уже были готовы раздавать еду, как ко мне подошёл Парамон. Старик был явно чем-то недоволен, и всё время косился в сторону берёзовой рощицы, на восток, где возле последнего дома деревни начиналась молодая поросль.

– Витёк Рябой сбежал. Всю дорогу бухтел …, пустозвон липовский.

– Кто такой? – Это был первый случай дезертирства, и выяснить причину, отчего ополченец победоносной рати, которую кормили, одевали и давали возможность улучшить своё благосостояние, посредством похода, вдруг покинул её.

– Рябым прозвали оттого, что лицом не чист. Жаловался, мол, колдуны травануть хотели, а он выкарабкался. Только сдаётся мне, лжа всё это. Откуда у них колдуны на Липне? Так, смех, да и только. Все колдуны тут, в этих местах сидят.

– А может, местные липненским подсобить решили, так сказать доделать незавершённое. – Отшутился я, вспоминая своё время. – Вещи его забери, вдруг, объявится.

– Как же, с вещичками убёг. Всё сало нашего десятка спёр, да ещё у внучка моего торбу с безделушками. – Парамон зло спюнул на снег.

Витёк, навострив лыжи, спешил в Новгород, к своему любимому хозяину Строгану, донести подслушанный разговор в доме Железняка. Это был тот случай, когда полученная информация стоила дороже всех сил и затрат, вложенных в попытку втереться в доверие. И самое главное, в тряпицу была замотана стреляная гильза, случайно подобранная внуком Парамона.

В Гостилицах Железняк собрал старост окрестных посёлков. Всех он знал лично, а с тремя из них, даже имел родственные связи. Старшый сын был женат на дочери старосты из Стрельни, младший два года назад породнился с Дудоровцем, хозяин Гостилиц, вообще являлся тестем. До Сицилийской вечерни[53] ещё было сорок лет, а в землях Води уже как столетие существовала клановая группировка с жёсткой дисциплиной и своими ритуалами. Никто не мог выведать местонахождение подпольного производства криц. Все знали, что делают, но никто – где.

Новгородских бояр просили немного обождать, пока шёл совет, а дабы не было скучно, устроили охоту на рысь в соседнем лесочке. Звероловы выследили добычу и ожидали подхода знати на опушке. Ильич согласился, отозвал Железняка в сторонку, подвёл к санкам обоза и развязав узел на верёвке распахнул брезент. Запасное оружие лежало свёртками. Так делали на случай внезапной атаки, когда паника и неразбериха случается обязательно. Воин вынимал свою упаковку и облачался не мешая остальным.

– Выбери любой нож. – Пахом выложил кучку оружия перед старостой. – Хотя …, что тут выбирать, они все одинаковы.

– Вот этот. – Железняк указал пальцем в серединку.

– Это подарок тебе. А теперь, попробуй вот что …. – Пахом Ильич сказал несколько слов старосте на ухо, отчего у последнего округлились постоянно прищуренные глазки.

Оставив Железняка наедине с подарком, Ильич пошёл переодеваться. В длиннополой шубе на охоте можно только греть руки у костра, да травить байки про размеры добытых зверей. Одежда охотника должна быть практичной, тем более что рысь ловить будут.

Старосты деревень восседали на лавках, выложив перед собой молоточек – знак власти. Собрались только главы семейств, старшие сыновья охраняли дом снаружи. В случае чего, дети задержат недругов, пока отцы скроются в подземном лазе.

– Мы опять становимся данниками Новгорода. – Начал вступительную речь Кипеньский староста. – Ливонцы, не сегодня, так завтра будут изгнаны. Снова настают добрые времена, когда наши крицы будут покупать нарасхват. Но …, не всё так хорошо. Я осмотрел железо у простых ополченцев, да и сами вы, наверное, заметили.

Представитель из Дятлиц кивнул головой в знак согласия. Через его посёлок рать проходила.

– Нашу крицу кузнец может сто раз нагревать с углём и охлаждать, но такого качества он не получит. Это какое-то новое железо, и его у новгородцев в избытке, если даже простой ратник имеет кольчугу. Сейчас, я вам кое-что покажу.

Железняка внимательно слушали, не перебивая. Публика собралась уважаемая, авторитетная и цену сказанного слова знала, а посему, когда вороненая сталь ножа выходила из ножен, было слышно тихое шуршание.

– Все знают, сколько стоит мой клинок? – Кипенец вынул свой ножик и положил рядом с новгородским. Костяная рукоять водьского оружия была украшена тонкой резьбой, повторяя мельчайшие складки кожи моржа. В навершии сверкал самоцвет, закреплённый между клыков скульптурки животного, превосходя по красоте своего собрата, как натуральная шуба превосходит китайский пуховик.

Железняк взял нож с самоцветом в левую руку, новгородский в правую и одним движением срезал стружку железа с лезвия своего клинка, после чего, под общий звук: – Ох! Отложил свой ножик и протянул оружие с воронёным клинком тестю.

– Даже царапины нет. Я уже не уверен, купят ли наше железо мастера.

– Если только на гвозди. – Старичок покрутил нож и вдруг резко швырнул его в стену. Сила броска была настолько велика, что из щелей вылетел мох. Клинок вошёл в дерево на полтора вершка. – Что предлагает Пахом Ильич?

– Он хочет покупать всё наше железо, всё до последней крицы, по единой цене. – Ответил Железняк.

Старейшина обвёл взглядом собравшихся. Всё было предельно ясно. В их земли пришёл не просто новгородец, желающий импортировать их продукцию, таких и до него было множество. В этот раз пришла система, причём организованная не хуже, чем тайный клан производителей криц, а видимо, даже на порядок выше. Оставалось подчиниться более сильному, либо сопротивляться, а для правильного решения нужно узнать мнение остальных.

– Так и мы хотим продавать наше железо. Но, если будет только один покупатель, мы потеряем всё. Что скажите, уважаемые?

– Наши болота одарили нас богатством. Но что проку от него, если моим людям нечего есть? Стрельня продаст свои запасы.

В таком же духе высказались и остальные. Раз у Новгорода появилось альтернативное железо, да ещё гораздо лучшего качества, то глупо поворачиваться к покупателю спиной. Свеям крицы не продать, у них своих полно. Ливонцы предпочтут забрать силой, не в первой.

– Оставим про запас по двадцать пудов. Якобы для собственных нужд, а там, кто знает, как оно обернётся. Думаю, на пять лет соглашение заключить можно. – Старейшина принял решение.

Вернувшийся с удачной охоты Пахом Ильич, получив добро на своё предложение от Железняка, попросил везти железо в Орешек. В крепости его будут взвешивать, а раз в месяц, выбранный представитель, сможет получать плату серебром, либо брать нужным товаром.

– Можно и на Ореховый остров, нам всё равно куда везти, только платить лучше сразу, тем более, что раз в месяц и будет приезжать караван.

– Железняк, дело сейчас не в оплате. Мне надо, чтобы возле Орешка городок появился. А это можно сделать только тогда, когда торговля рядом будет. С Ладогой он, конечно, не поспорит, а вот с Торжком, вполне. Так что, ты давай помогай мне. Все в прибытке будем.

– Так ты хочешь, что б кузнецы к тебе за крицами в такую даль из Новгорода ходили? Не получится. – Железняк усмехнулся, представив цепочку стоящих в очереди мастеров.

– Кузнецы мне как раз и не нужны, только купцы. – Пахом не собирался устраивать ярмарки или выносную торговлю. В крепости планировалось открыть оптовый склад. Когда этот вопрос обсуждался на боярском совете, то Якунович вспомнил забытое правило: – Пограничная крепость не платит налогов, так как должна обеспечивать себя сама. Вот это и было положено в основу будущего склада.

Утром ополчение выступило из Гостилиц, и ещё при свете дня соединилось с дружиной Александра. Орденцы заперлись в недостроенном замке, на холме, где речка Копорка охватывала возвышенность двумя рукавами, создавая маленький остров. Лучшего места не найти, но зимой, замёрзшая вода не давала дополнительную защиту. Перед русской ратью были только деревянные стены на валу в два аршина высотой и три башенки. От укреплённых ворот, через речку был проложен настил из брёвен на нескольких опорах. Ломать его немцы не стали. Если штурмующие пойдут по узкому мостику, то численное превосходство не будет играть никакой роли. Это понимал князь, а посему брать замок с наскока, как предлагали самые горячие советники – не стал. Руссы встали в пятистах шагах от укрепления и стали разбивать лагерь. Договариваться о сдаче замка никого не посылали. Новгородцы на своей земле, а то, что ливонцы временно тут обосновались, так это поправимо.

Ульрих проклинал себя, что остался командовать остатком гарнизона. Виде даже дня не задержался в Копорье, пригласив сопровождать свою персону оставшихся рыцарей. Полученная под Орешком рана была предлогом показаться лекарю епископа в Дерпте. Ничего серьёзного там не было, если не считать странного наконечника стрелы, сумевшего пробить доспех на плече, само плечо и вылететь наружу, не оставив древка. Арбалеты, стреляющие пулями – были, Ульрих такие видел, но использовали их только для охоты, утку подбить, или глухаря.

– И на старуху бывает проруха. – Объяснил свою рану Хайнрик, презирающий стрелков всех мастей. В его-то доспехах, их можно было не опасаться.

Сотня немецких кнехтов, семь десятков наёмников, принявших католическую веру больше для вида, нежели из убеждений, да брат-рыцарь. Вот и весь гарнизон, который был под рукой. Русских, было вчетверо больше. В принципе, если подойдёт подкрепление, то можно отбиться. Гонец был отправлен сразу, как только объявился Грот. Свея, постаравшегося улизнуть из замка, после того, как он узнал об отсутствии Хайнрика – никуда не выпустили. Хотя тот рассказывал, что является доверенным лицом Ульфа Фаси, показал письмо, грозился скандалом и громко ругался. Если ополчение шло к Орешку, то им уже известен итог похода фон Виде, следовательно, можно было ожидать ответного визита. А когда из Замошья прибежал сочувствующий новой власти староста, то Ульрих стал готовиться к обороне. Было запасено продовольствие и дрова. Голод и холод не грозил, а там, как бог рассудит.

Рассвет разгонял ночное небо, освещая янтарным светом заснеженное поле перед замком. Караульный на воротах затушил в снегу факел и собирался идти отоспаться после ночной смены, как что-то остановило его. Почти вечность, проведённая в постоянных стычках в Палестине, три года непрекращающейся войны с пруссами создали второго Воинота, который жил в голове своего носителя и всегда предупреждал о грозящей опасности. Второе Я, буквально кричало: – Обернись!

Немец замер, обративши все свои чувства в слух. Ничего подозрительного, только слабый шелест стяга с чёрным крестом, укреплённый над воротами.

– Старею. – Сказал про себя Воинот. – Пора отправляться домой, доживать свой век в тихой родной деревушке. Гроба Господнего здесь нет, и никогда не было.

Ветеран уже было направился к лесенке, как внезапно замер и резко развернувшись, присел, ткнув перед собой копьём наугад. Верёвка со свинцовым шариком, совершив полукруг, поймала лишь пустоту. Молодой лазутчик Бата Сухэ промахнулся, не успев выпустить из руки бесполезную удавку, свалился на мостики, орошая их собственной кровью, бьющей фонтаном из пробитого острой рогатиной горла.

– Тревога! – Закричал Воинот, бросившись под крышу навеса ворот. В воздухе запели стрелы.

Дежурные кнехты выбегали из караульной, на ходу поправляя амуницию. Спали одетыми, но ремешки ослабляли, теперь же тот, кто останавливался, дабы подтянуть слетавшие доспехи создавал толкучку. Длилось это несколько секунд, а на войне это может стоить жизни. Два десятка стрел упали на головы бегущих. Раздались крики, несколько человек, не успевших надеть шлемы, свалились замертво.

– К стене! Быстрее к стене, тупицы. – Прохрипел Воинот, стараясь подсказать наёмникам, пока новая волна летящей смерти не обрушилась с неба.

Идея захватить замок втихаря и преподнести в качестве подарка своему князю, пришла в голову Бата Сухэ перед самым сном. Отец как-то рассказывал, что во время набега в страну, откуда привозят драгоценный шёлк, он сумел с одним десятком нукеров, на рассвете захватить маленькую крепость. Тогда он с помощью ножей взобрался на стену и перебил охрану на воротах, после чего остальные воины смогли занять её почти без потерь. За этот подвиг Шоно получил в подарок табун кобылиц, а вскоре, уже командовал тысячей. Вот и решил закрепить успех предка Бата Сухэ, проявил преступную инициативу. Пока новгородцы спали, трое кочевников сумели незаметно прокрасться к воротам и затаиться под настилом мостика. Когда проходила пересменка стражников, они прильнули к деревянной стене. Перед самым рассветом, самый крепкий из них присел на корточки, а второй забрался на его плечи. Выждав удобный момент, ловкач и перебрался через стену и попытался задушить охранника. Попытка закончилась неудачей, и теперь двое оставшихся в живых сыновей степи бежали к лагерю руссов под прикрытием дождя из стрел.

Однако не всё было так плохо. Прятавшись под мостом, степняки сумели каким-то образом в темноте разглядеть подрубленные стойки. Только за это, можно было простить самовольство Бата Сухэ. Иначе при штурме, санный танк был бы угроблен. Этими новостями поделился со мной Пахом Ильич, вернувшись с военного совета от Александра.

– Крепостицу без потерь не взять. Слишком удачно черти поставили её. Может, всё же попробуешь огнём? – Ильич почесал бороду, ожидая моего согласия.

– А что князь? Он сюда воевать пришёл, али смотреть, как мы за него всё сделаем?

– Да как сказать, Яков идти на штурм не захотел. Конница у них, видите ли. Сказал, пусть новгородцы ворота разобьют, да атаку ложную, на противоположной стороне устроят, а они уж всё остальное доделают.

– Атаку говоришь …, пока новгородцы подбегут к замёрзшей речке, спустятся на лёд, потом поднимутся на вал, поставят лестницу, их три раза успеют убить. А если останутся целы, то сражаться с профессиональными войнами на стенах не смогут. Это же ежу понятно. Как такое Яков мог предложить? – Возмутился я.

– Мне то, душу не трави. Гаврила Алексич до сих пор спорит, только безтолку всё это. Штурм на завтра, после полудня, степняки помогут стрелами, так как на счёт огня?

– Придумаем что-нибудь. Немцу сдаться предложим, иначе …, без крови никак.

Снорька оседлал своего коня, подхватил копьё с белой тряпкой в одну руку, во вторую большой бутерброд и направился к воротам замка. За ним последовали Парамон с внуком, держась чуть позади. Троица миновала караульный костёр, и полукруг из составленных вплотную к друг дружке саней, являвшихся оградой лагеря, остался за спиной. Перед мостом всадники остановились.

– В рог погудеть что ли? Так инструмента нужного нету. – Подумал Снорри и просто крикнул в сторону замка: – Эй, есть кто живой? Послание для воеводы!

Перекинув через ворота тубус с грамотой, троица осталась ждать ответа. Свей ел бутерброд, а Парамон с внуком грызли орехи, прихваченные в Гостилицах. За жующими новгородцами наблюдали стражники, подслушивая, как еле разбирая буквы, Ульрих читает вслух ультиматум. Помимо сдачи замка, предлагалось заплатить выкуп за каждого кнехта, желающего отбыть домой.

– Воинот, где тело лазутчика, что с утра пролезть пытался? – Ульрих скрутил грамоту, пытаясь засунуть её в футляр, но получалось плохо.

– Возле часовни, у поленницы. – Ответил стоявший рядом воин.

Рыцарь хотел было спуститься по лесенке вниз, как что-то передёрнуло его, Ульрих ещё раз посмотрел на новгородских парламентёров. В голове всплыли недавние события под Орешком, когда он сам, пытался сообщить условия капитуляции. И снова, наглый, жрущий какое-то лакомство русский сверкал золотой бляхой на солнце. Это не совпадение, это точно он. Завтра значит приезжай … ну-ну.

– Подвесь труп перед воротами, это и будет ответ дикарям.

Спустя пятнадцать минут, из-под навеса ворот высунулось бревно с верёвкой, а вслед за этим, вылетело тело. Повешенный кочевник раскачивался подобно маятнику, под весёлый гогот ливонцев, почти задевая босыми ногами промёрзшую землю.

– Готовьте доски. – Распорядился Пахом Ильич, в бинокль, наблюдая за ходом переговоров.

После этих слов, обозники, подхватив топоры с клиньями, вооружившись двуручной пилой, отправились в лес. Было б дело где-нибудь в Дерпте али в Варшаве, то разобрали бы по брёвнышку близстоящие домишки. А так, в Копорье, вроде как у себя дома, безобразничать негоже. Спиленную ёлку освобождали от лап, вбивали клинья по всей длине, и раскалывали на грубые доски, после чего, лошадки отвозили готовые изделия к противоположной воротам стене замка.

Новгородцы строили осадную башню. Когда каждый ополченец чуть-чуть плотник, то сколотить грубый сарайчик в два человеческих роста не представляется сложным. На четыре гладких бревна, исполняющие роль полозьев, устанавливается опорная рама. Расколотые пополам брёвна, сбитые крест-накрест, образуют ферму. Сверху, бревенчатая рама поменьше. В итоге получается вытянутая усечённая пирамида, наверху которой могут разместиться четыре человека. С трёх сторон башня обшивается досками, а если зимой её полить водой, то поджечь её невозможно.

Несколько ливонских арбалетчиков попытались помешать строительству, но путного из этого ничего не вышло. Замок лишился двух стрелков, а сборный отряд кочевников Бата Сухэ, так и просидел весь день в засаде, ожидая вылазки неприятеля. Отвлекающий манёвр был готов. Деревянную башню вытащили на лёд реки и поставили в ста шагах от вала. Подвести её непосредственно к стене не смог бы и расчёт силачей. Толкать две тонны дерева на горку – занятие совсем бесперспективное. Осаждённые кнехты посмеивались над руссами и даже давали советы, аккуратно высовываясь в бойницы.

– Облегчиться надо сначала, а уж потом тяжести таскать. – Раздавались голоса.

Командиры ливонцев, напротив, молча, поглядывали за приготовлениями, обдумывая возможные варианты. Если осадную технику построили, значит, есть план по её использованию. Возле северной башни, являющейся одновременно донжоном, откос не такой и пологий. Полил водичкой промёрзшую землю, и через пару часов, двадцать человек смогут поставить её впритык.

Ночью, Ульрих решился на вылазку. Снабдив двенадцать добровольцев горшками с горячей жидкой смолой, немцы разобрали тайный лаз под башней и, вооружив шестерых стрелков зажигательными стрелами, стали ждать, когда серп луны закроет облаками.

– Воинот, запомни, главное облить башню смолой. Дай бог, одна стрела, да попадёт в цель, и задача будет выполнена. – Наставлял командира добровольцев Ульрих.

– Я добегу, господин. Можете не сомневаться. С сарацинами было в сто раз труднее.

– Пусть так. По мне, более свирепых воинов, чем руссы – я не встречал. – Ульрих задрал голову, погода была на стороне орденцев. – Пора.

Кнехты стали спускаться в подземелье. Галерея выходила к реке, в сорока шагах от оставленной на ночь деревянной башни. Воинот держал в одной руке пеньковую верёвку. Как станет совсем темно, наблюдатель из замка потянет трос на себя. Это будет сигналом к началу вылазки. Начались томительные минуты ожидания.

– Господи, как холодно. – Пробормотал Воинот, прижимая к своему телу стремительно остывавший горшок, и чуть не пропустил условленный знак. Верёвка вылетела из ладони. – Вперёд, храбрецы.

Ливонцы шустро выбравшись из подземелья, побежали к никем не охраняемой осадной башне. За десять шагов до цели остановились, бросок горшка, и назад, к спасительному лазу. Всё складывалось как нельзя удачно. Хрупкая керамика лопалась от удара, смола текла по свежеколотым доскам, обволакивая горючей смесью новгородскую башню.

– Фррр, фррр. – В воздухе запели стрелы. Кнехты знали, что шесть чудинцев будут стрелять и не обратили на это внимание. А когда чужие стрелы стали втыкаться в снег, совсем рядом – было поздно. Немцев ждали. Отряд Воинота полёг весь. Кочевники не зря ели свой хлеб и слыли отменными стрелками. Правда, поставленной цели добились обе стороны. Щедро просмоленная башня вспыхнула подобно факелу, ярким пламенем, освещая ночное небо. Со стороны русских раздался шум и крики разбуженного лагеря. В замке тоже зашевелились. Желающих посмотреть на светопреставление собралось немало. Люди повылазили на стены, радостно поздравляя, друг дружку с такой удачей. О двенадцати храбрецах, ценой своей жизни, оградивших остальных от опасности, как-то позабыли. Прошитый двумя стрелами Воинот был ещё жив, кое-как смог перевернуться на бок, посмотреть на творение своих рук и закрыл глаза. Силы оставляли воина.

Семеро кочевников, спустя полчаса, подскакав к догорающей башне, обошли её с двух сторон. Двое спрыгнули с коней и стали оттаскивать убитых ливонцев, не забывая подбирать целые стрелы. Пятеро, с луками наизготовку охраняли спешившихся. Связав за ноги, по двое тела неприятеля, отряд с визгом поспешил к лесу, волоча за собой на арканах скорбный груз.

Утром, одиннадцать виселиц были выставлены на льду, в качестве ответа, за повешенного диверсанта. Защитники замка приуныли. Мало того, что новгородцы к полудню выставили новую башню, поставив её рядышком с обугленными останками первой. Так она казалась ещё выше прежней, а наверху, сидел стрелок сумевший сразить двух ротозеев, неосторожно прогуливающихся по стене. Со стороны ворот, вообще что-то странное. Проезд через мост перегородили наглухо закрытые сани, которые закованная в броню лошадка еле дотащила до места.

В час дня, новгородцы, под рёв рога и рокот барабана начали штурм замка. Две колонны, сверкая сталью доспехов, выдвинулись на исходное положение. Первая штурмовала с севера, вторая с востока. К башне присоединили две оглобли, впрягли четырёх коней и покатили по льду, пытаясь с разбега взобраться на вал. Дабы ничего не препятствовало качению, бревенчатые полозья были загнуты кверху, как на санках. Для этого специально выбрали кривые деревья. Лошадкам помогали два десятка из личной гвардии Пахома Ильича, защищённые железом с головы до пят. Сотня кочевников непрерывно посылала стрелы в сторону обороняющихся, не давая высунуть и носа в бойницы. Толкающих прикрывали щитоносцы, подняв ростовые щиты над головой. В самой штурмовой башне сидел молотобоец с кувалдой в руках. Когда техника подползёт к стене, он вобьет клинья в землю, дабы строение не сползло вниз. Были заготовлены и лестницы, кучкой сложенные невдалеке. Всё говорило, что основной удар будет именно здесь.

В то время, пока башня скользила к донжону замка, с санного танка сбросили укрывавший его брезент. Под соплом огнемёта вспыхнул огонёк, и дуло высунулось из амбразуры лобовой брони. Длина моста почти десять аршин, плюс два метра перед воротами. Расстояние почти предельное для успешного применения огня.

Снорька подправил ствол и нажал на педальку насоса. Подожжённый напалм вылетел из сопла, попав точно по краю парапета, над которым возвышалась крыша укреплённых ворот. Следующая струя прошлась по навесу. Зону обстрела заволокло чёрным дымом, сквозь который высовывались языки пламени. Дерево загорелось. Последний пуск огня был уже наугад. Бронированная лошадка тронулась с места, освобождая проезд. Остался ли кто живой, в этом огненном аду было не разобрать. Когда новгородцы подтаскивали брёвна, чтобы подпереть подрубленный мостик, никто не препятствовал. Ни стрелы, ни камня, ни даже грубого слова не было в ответ.

Как только танк отъехал со своего места, а мост был починен, по дороге, ведущей к воротам замка, стали разгоняться санки с тараном. Подгоревшие доски не выдержали удара тяжёлого бревна и рухнули, вырывая железные петли. Теперь оставалось с помощью верёвок выдернуть таран, дабы освободить проезд, либо дотолкать его внутрь. Но когда всё вокруг горит, ни то, ни другое сделать невозможно. Удачно начавшаяся атака на воротах захлебнулась.

Ливонцы даже не пытались тушить пожар. Защищавшие ворота кнехты отошли к часовне, где Ульрих собрал резервный отряд. Потери были незначительны: два чудинца навсегда остались на своём посту, да шестерым опалило бороды. Брат-рыцарь Карл, отвечавший за оборону южной башни, прислал на подмогу двух арбалетчиков и явился сам с тремя оруженосцами. С его стороны новгородцы не атаковали, а после потери ворот, лучше держаться с крупным соединением.

– Почти сотня со мной, пять десятков на стенах. Надо контратаковать. – Ульрих обратился к Карлу.

– Как ты это сделаешь? Ворота в дыму, мы задохнёмся. – Рыцарь покачал головой, не соглашаясь с мнением командира.

– Забудь про ворота. Через них, ни мы, ни руссы пройти не смогут. Когда горелые брёвна рухнут, там будет завал. Мы поступим иначе, захватим их штурмовую башню.

– Ульрих, ты в своём уме? Проще снова бросить горшки со смолой, да запалить её к чёрту.

– Я то в своём. Руссы на этот раз поступили умнее. Доски блестят на солнце, значит, их полили водой. Карл, ты лучший мечник ордена. Когда на башне опустится мостик, запрыгни на него и освободи верхнюю площадку. У тебя получится. С нами Бог!

Гаврила Алексич, сидя на коне, в окружении своих друзей, заметно нервничал. Скорость, с которой приближалась башня к замку – была черепашья. На восточной стороне повалил чёрный дым.

– Тяжело ползёт. Ну кто ж так толкает? Нельзя было обозников привлекать, ленивы они. Говорил я тебе, Пахомушка, не послушал меня.

– Нечего было доспехи на харчи менять. Пусть отрабатывают. – Огрызнулся Ильич.

Новгородцы почти подвели осадную башню, оставалось всего несколько метров, но в этот момент поскользнулась одна из лошадей. Конструкция, удерживаемая обозниками, не покатилась вниз каким-то чудом. Щитоносцы успели подпереть её своими телами, однако сдвинуть махину с места, сил не хватало.

– Ааа, пропади всё пропадом! – Гаврила хлестнул коня и помчался к замку. За своим боярином устремился отряд из десяти телохранителей, со знаменем войска.

Подскакав к башне, Алексич спешился, перекинул круглый щит за спину, осёк острым ножом ремни упавшей лошади и вцепился в оглоблю, толкая изо всех сил вперёд. Башня словно почувствовала, что ещё пару шагов, и её перестанут мучить, поддалась, сдвинулась с места и замерла, соприкоснувшись с бревенчатой стеной донжона.

– Бах! Бах! – Молотобоец забил в землю кол, фиксируя осадную технику.

– Вперёд православные! За мной! – Гаврила вбежал в чрево башни. Вятко и Микола не отставали от боярина ни на шаг. Так, втроём и оказались они на верхней площадке.

Пару секунд перевести дыхание, поправить амуницию, щиты перед собой. Снизу раздался топот. Наверх втиснулись два телохранителя с взведёнными арбалетами.

– Вятко, выбивай подпорку, с Богом! – Мостик с треском рухнул на стену, разнося в щепки хлипкий навес крыши.

Упавшие доски ещё дрожали, а два вражеских болта впились в крепкие щиты новгородцев. Стрелки Карла разрядили оружие, надеясь очистить место для рыцаря. В ответ выстрелили руссы, сразив кнехтов, оказавшихся на линии огня.

Карл, стоявший прямо по центру, немного замешкался. Два оруженосца, находившиеся по обе стороны от рыцаря, свалились с громким криком, зацепившись за его одежду, потянув его вниз. В это мгновение, клубок из трёх тел, одновременным прыжком сбил ливонца с ног. Лучший мечник ордена оказался на четвереньках. Получив удар мечом по шлему, кое-как отбил второй выпад, чуть не лишившись руки. На помощь пришли несколько наёмников Ульриха, закрыв своими телами поверженного рыцаря, давая ему возможность подняться. Несколько секунд они продержались.

– Назад! – Зарычал кнехтам, разъярённый своей неудачей Карл.

То, что это было сказано уже трупам, ливонца не беспокоило. Перед ним был враг, которого он собирался убить. Руссы перехитрили его, сумев не только защитить свою башню, а даже проникнуть на боевую площадку донжона. Если немедленно что-то не предпринять, то замок падёт.

Гаврила Алексич почувствовал, как хлопнули по нему два щита, прикрывавшие его с боков.

– Молодцы ребята, оберегли. – Пронеслось в голове витязя.

Короткий разбег и прыжок на огромного немца, стоявшего прямо перед Гаврюшей. Лезвие новгородского клинка ударило по шлему. В последний момент, противник неожиданно присел, и вместо рассечённой головы брызнули только искры. От таранного удара троицы немец свалился с ног. Микола успел пырнуть здоровяка остриём своего меча, задел плечо, но большего достигнуть не удалось. На пути встали два кнехта, выставив вперёд маленькие щиты. Вятко сбил меч левого, Алексич, принял коварный удар по ногам второго на щит и сильным, рубящим как топором ударом, рассёк ключицу ливонцу с отбитым в сторону мечом. Микола расправился с последним, поразив того в открытую шею. За пять секунд боя, новгородцы расчистили место для остальных штурмующих. Упавший немец очухался, вскочил на ноги и что-то пролаял. Его меч просвистел перед глазами Гаврилы с такой стремительностью, что боярин даже не успел среагировать.

– Прижимаем его! – Крикнул Алексич своим бойцам. – Матёрый волчара.

Новгородцы сделали одновременный шаг вперёд, окружая рыцаря, и нанесли по удару. Каков бы мастер не был, но отбить три меча одновременно, когда возможности для уворота практически нет – невозможно. Гаврюша бил сверху, наискось, дружинники по бокам.

Рыцарь и не думал защищаться. Полагаясь на крепость доспеха, Карл перехватив меч двумя руками, нанёс страшный удар по центральному воину, стараясь проскочить между двумя остальными, после чего, можно попытаться проникнуть на осадную башню. Шесть наёмников, толкающихся позади, как-нибудь справятся с двумя руссами. Сталь со свистом разрубила окантовку выставленного вперёд щита, развалила его, останавливаясь в меховом налатнике.

Резкая боль в области шеи заставила Карла вскрикнуть. Русский меч разрубил кольчугу, войдя в тело на всю свою ширину, напитываясь кровью. Рыцарь сквозь прорезь шлема видел, как его удар достиг цели, но руки уже не держали оружия, а ноги отказывали идти вперёд. Два воина упали одновременно. Мёртвый Карл и раненый Гаврила Алексич.

Удары Миколы и Вятко пришлись в пустоту. Немец был настолько быстр, что сумел ускользнуть, напав на боярина. Мгновение, и Гаврила выпустил застрявшее в теле рыцаря оружие из руки, завалился на недавно убитого им кнехта.

– Гаврила Алексич! Живой? – Прохрипел Микола, наклоняясь к боярину, пока Вятко прикрывал обоих, отгоняя воодушевившегося было неприятеля.

– Живой, только дюже больно. Задел меня схизматик. Руки не чувствую. Стяг на башне укрепите, слышишь, стяг …. – Алексич потерял сознание.

Вслед за ударным клином командира, полезли Гаврюшины телохранители, растекаясь в разные стороны, размахивая секирами и фальшионами, уничтожая всё на своём пути. Свиреп и беспощаден русский воин в атаке. Напор был настолько стремителен, что высунувшийся с нижнего этажа в люк немец, сразу захлопнул его, не давая спуститься руссам дальше вниз.

– Пахомушка, смотри! Стяг с медведями на башне! Ай, да молодец Гаврюша. Утёр всем нос. – Сбыслав на радостях так хлопнул Ильича по плечу, что тот, чуть не свалился с лошади.

– Дай Бог здоровья Гавриле. Надеюсь, князь не подведёт. Айда к замку, поможем нашим! – Пахом Ильич пришпорил коня, увлекая за собой новгородский резерв. Второстепенное направление превратилось в основное. Русские воины уже сражались на мостиках стен, примыкающих к донжону, и важно было численное превосходство.

Кочевники Бата Сухэ перестали пускать стрелы. Хоть и было у каждого по два колчана, да рано или поздно, всё когда-нибудь заканчивается. Всадники стали обходить стену, концентрируясь у горящих ворот. Дружина Александра стояла в бездействии.

– Пахом Ильич захватил большую башню! – Раздавались выкрики скакавших степняков.

Князь зло сплюнул. На его фронте заметного успеха не намечалось. Санки с бревном дружинники бросили, позабыв привязать к ним верёвки. Жар от огня стоял такой, что в пяти аршинах невозможно было даже дышать. Несколько добровольцев, предварительно облитых водой, так и не сумели приблизиться к тарану. Смельчаки лишившись бород и бровей, растирали опалённые лица медвежьим жиром, постоянно кашляя. Желающих отличиться – больше не нашлось.

– Яков, возьми полсотни, шмелём к Ильичу, и захвати южную башню. Немцы пойдут на прорыв, замок для них уже потерян.

– Сделаю, князь. – Яков сорвался с места.

Прихватив с собой две лестницы у Михайлы Сытинича, дружинники обогнули замок с севера, выходя к недостроенной южной башенке. Яков сообщил Ильичу новый план действий, восхитился мужеством горожан и поспешил к своим воинам. Несколько раз чудинцы пробовали отогнать штурмующих стрелами, но каждый раз, в сторону защитников летело в десять раз больше. Одну лестницу прислонили непосредственно к башне, вторую к стене. Руссы полезли наверх.

Едва Савва перемахнул через стену, как перед ним предстала странная картина. Деморализованные наличием новгородского знамени на донжоне замка, финские наёмники сложили оружие. Южная башня была взята без потерь.

– Яков, наша взяла! – Закричал Савва толпившимся у стены дружинникам.

– Что внутри видно? – Раздался зычный бас ловчего в ответ.

– Немец у церквушки собрался. Много, под сотню. Главарь их на коне, остальные пешцы. Мужички в них из самострелов стреляют, на рожон не лезут, боятся. На стенах почти никого нет.

Ближник князя усмехнулся, от ополченцев большего ожидать и не приходилось. Обернувшись, высмотрел самого молодого и послал гонцом к Александру.

– Передай князю, башню захватили. Ливонцы собрались в кулак. Как станут прорываться, пошлю человечка. Из-за дыма, условленного сигнала не подать. – Яков слез с лошади и направился к лесенке, дабы всё посмотреть самому.

– Катастрофа! – Других слов у Ульриха не было.

Карл провалил задание. Руссы были повсюду. Каждый третий кнехт имеет ранение, чёртовы стрелы дикарей сыпались как град. Держать оборону уже не было смысла. С воротной башни доложили, что новгородцы выстроились для штурма, и вот-вот пойдут на приступ. Пути отступления были отрезаны.

В этот момент, из двери часовни высунулась голова священника. Спустя мгновенье, дверь распахнулась полностью и, святой отец в сопровождении Грота выскочили на улицу. Словно крысы, почувствовав, что борющейся за живучесть корабль скоро пойдёт ко дну, монах и шпион решили дать дёру. Тощий пастырь бежал бы один, только вот, мешок с добром, дотащил бы наврятли. Миновав поленницу дров, беглецы юркнули в пристройку сарая. Под сеном, закопанный в землю лежал сундучок, в котором святой отец хранил серебряные женские украшения, отобранные у местных жительниц силой. Так сказать, дары церкви. Помимо этого, в тайнике хранилась утварь, приватизированная из православных храмов.

– Рой здесь. – Священник указал место, где следовало копать, Гроту.

– Дай нож. Не руками же рыть. – Ответил свей, поддев носком сапога мёрзлую землю.

– Ща, подожди. – Священник поставил котомку на деревянную колоду, порылся в ней и протянул широкий тесак в ножнах сообщнику.

Это было второй ошибкой. Поведав Гроту, каким образом можно ускользнуть из замка, святой отец раскрыл все свои карты, а теперь, отдавал свой единственный козырь. Подельник вытащил оружие и воткнул его прямо в сердце священнику.

– Ааа! – Только и успел произнести священнослужитель, с пустыми ножнами в руках.

– Тише, ты поступил бы так же, как только бы мы выбрались отсюда. – Грот выдернул тесак, вытер лезвие, отодвинув труп в сторону, стал обратно засыпать тайник сеном. – Пусть полежит здесь. Сейчас, главное спастись.

Выбравшись из сарайчика, свей подобрал торчавшую из снега стрелу, осмотрелся, не видит ли кто и вернулся обратно. Аккуратно вдавив наконечник в место, куда была нанесена рана ножом, взвалил труп на плечи и понёс его к часовне. В суматохе, на него даже не обратили внимания, а перед входом, сердобольный кнехт, помог открыть дверь.

– Не уберёг господь своего слугу. Что поделать – война. – Грот указал пальцем на торчавшую из груди стрелу, сложил лапки священника на груди и опустился на колени, якобы молясь, за безгрешную душу.

Помогавший кнехт перекрестился, оставив доброго христианина молиться за своего поводыря. За стенами часовни вовсю гудел боевой рог Ульриха. Немцы решили идти на прорыв.

– Идиоты! – Вслух высказал свою мысль Грот. – Это руссы, их не победить. Сдались, может, и остались бы живы.

Свей прихватил котомку с продуктами, два тулупа и отодвинув алтарь спустился в подземелье. Тут он пересидит несколько дней, а когда новгородцы уйдут, солнечная Венеция с радостью распахнёт свои объятия. Богатым людям, там завсегда рады.

Отряд из сорока кнехтов устремился к донжону, скапливаясь в подземной галерее. Остальные, побросав всё тяжёлое, построились перед воротной башней с Ульрихом во главе. Боевой рог прогудел три раза. Створки узких ворот распахнулись. В это время, из лаза стали появляться немцы, оказавшиеся прямо в тылу новгородских ополченцев. За подземным ходом следили, и неожиданностью появление неприятеля не стало. Сбыслав Якунович с десятком своих ушкуйников практически не дал ливонцам вылезти. Мясорубка была почище, чем в прошлом году в устье Ижоры. Боярин был забрызган кровью с головы до ног. В самом замке, Пахом Ильич развалил препятствующий спуску на нижний этаж донжона люк и оказался у противоположного выхода из подземелья. Два десятка кнехтов оказались запертыми в ловушке. Ефрем, сопровождавший своего патрона, стоял с топором на длинной рукояти, готовый зарубить каждого, кто бы высунулся наружу. Пойманные, как лиса в норе немцы – затихли.

– Эй, наверху! Микола, Вятко. Дуйте сюда. – Приказал Пахом. По лестнице застучали сапоги. Ратники Алексича оказались перед Ильичом.

– Звал боярин?

– Подсобите Ефрему, я с Гаврюшей посижу. Как он там?

– Лексей с ним. Какую-то повязку хитрую наложил. Две стрелы изломал, тряпицей длинной связал и под мышку положил. Гаврила Алексич сказал, что боли совсем не чувствует …, плохо это. Кость у него побита, грудь рассечена несильно, но руды много вытекло, очень больно должно быть. – Вятко покачал головой. – На моей памяти, при подобной ране, воин сильно мучился, а через день Богу душу отдал.

– Типун тебе на язык. Не смей так говорить. Выкарабкается Гаврюша. Лексей сейчас его подлатает, а в Новгороде, к лучшим знахарям поедем, к волхвам пойду на поклон, поставим на ноги. – Ильич поспешил к раненому другу.

Раздетый по пояс Гаврила Алексич лежал в бинтах и как-то по-детски улыбался. Над ним склонился Лексей, а рядом, с медицинской сумкой, с красным крестом на белом круге, перекинутой через плечо стоял Снорька, держа в руках флягу со спиртом.

– Снорри, подержи на вытянутой руке. Сейчас приспособу сделаю – Лексей протянул Стурлассону пакет с физраствором.

Собравшийся было с расспросами Пахом, закрыл рот. Из прозрачного бурдюка через невероятно тонкую кишку капала жидкость и втекала прямо в руку Гаврилы через железную иглу. Ловец голоса и изображения померк перед новым колдовством.

– Ступня правая онемела, да и холодно. Может, ещё коньячку выпить? – Пожаловался Гаврюша.

Вои Михайлы Сытинича, завидев решившегося на вылазку неприятеля, бросились в лес, побросав мешавшие манёвру штурмовые лестницы. Пяток ливонских всадников, с копьями наперевес устремились в сторону дороги, увлекая за собой оставшийся в живых гарнизон. На долю секунды, Ульрих пожалел, что решился на бегство из замка. В голове пронеслась мысль:

– Если, руссы драпают только от одного вида храброго христова воинства, то, может, стоило дать бой? А все неудачи, из-за неумелого действия Карла?

– Бумц! Бумц! – Две стрелы стукнули о доспехи и вернули Ульриха на землю.

Ядро русского войска – княжья дружина, вылетела навстречу, дав предварительный залп из луков. Поворачивать назад было уже поздно. Больше ста аршин до стен замка, не успеть. Конная лава через мгновение опрокинет не успевших выстроиться пехотинцев. О сопротивлении не было и речи. Бросив бесполезное копьё на снег, Ульрих дал шпоры своему коню. За ним поскакали четверо оруженосцев. За спиной раздались вопли ужаса и проклятья. Бешеный галоп лошади выносил командира орденцев из боя.

Лёгкая конница Бата Сухэ готовила арканы. Начиналось самое интересное. Пятёрка всадников, отделившаяся от толпы кнехтов, оказалась в окружении. В воздух взметнулись волосяные змеи. На рыцаря в белом плаще вели охоту сразу пятеро степняков. И как назло, ни одна петля не достигла цели. За то время, пока Ульрих находился в Копорье, единственным развлечением была охота. Крестоносец изучил окрестный лес настолько, что мог передвигаться в нём с завязанными глазами. Пригнувшись к шее коня, бывший комендант замка уносил ноги из своего фоггства по хорошо изведанному маршруту. Посланная вдогонку стрела застряла в кольчуге, войдя в спину лишь на пол вершка. А вскоре, из-за постоянного движения железных колец, и вовсе вылетела. На рану, Ульрих обратил внимание, когда дал отдых спасшему его четвероногому другу. Расценив ранение как пустяшное, и выждав, пока конь начнёт ровно дышать, рыцарь неспешно поехал в сторону Радунино. В деревню заезжать не стал. Местные жители наверняка знали об осаде, и скорее всего, даже предложат напиться, а затем, просто огреют дубиной по голове.

– Заночевать лучше в Льешах. К ночи как раз доберусь. – Подумал Ульрих, и впервые, за много месяцев прикоснулся к поясу, где висел кошелёк. Наместник Водьской земли перестал существовать. На боевом коне ехал незваный гость, вынужденный проситься на ночлег и оплачивать своё пребывание.

Пятьдесят два кнехта попали в плен. В Новгород, живыми добрались лишь четыре десятка. Потери русской рати были ничтожны. Двенадцать убитыми и двадцать один получили ранения. Угроза торговым путям была ликвидирована. Сгоревшие укреплённые ворота замка восстановлению не подлежали. Лишь спустя сорок лет, Русь заинтересуется наличием крепости в этих местах. А пока что, новгородское войско готовилось возвращаться домой. Русичи праздновали победу.