"Смоленское направление. Книга 2" - читать интересную книгу автора (Борисов Алексей Николаевич)

Глава 8. Вперёд, на Запад

Раненого Гаврилу Алексича перенесли в 'Руссобалт'. Печка топилась не переставая. Лишившись много крови, Гаврюша часто терял сознание. Родственник Сбыслава привёл колдуна-лекаря, но тот, осмотрев боярина, только оценил качество перевязки, задержал взгляд на капельнице и пообещал принести в жертву петуха.

– Не жилец. Руды потерял больше, чем осталось. – Выдал резюме колдун-лекарь.

После вердикта медицинского светилы, друзья поникли. Шутивший после оказания первой медицинской помощи Гаврюша, приходил в себя всего два раза, и то, после укола глюкозы. Ночью, температура больного поднялась, и теперь, его периодически обтирали уксусом. Под утро, в лагерь прибежал колдун с медицинским образованием, сообщив, что во сне, ему было видение:

– Сломанная кость неправильно составлена. Если не исправить сейчас, то шансов нет совсем. А так, раненый держится только на его жертвоприношениях.

– Исправить берёшься? – Спросил Сбыслав.

– Берусь. – Не моргнув глазом, ответил колдун-лекарь. – Отвар нужен из грибов. Очень дорого стоит. Из Готланда везут. Иначе, от боли умрёт.

– Сколько надо, столько заплатим. – Не выдержав откровенного вымогательства, встрял в разговор Пахом Ильич.

– Тогда за дело. Оставьте меня наедине с раненым. То, что буду делать, вам лучше не видеть.

Бояре отошли от крытого возка, молясь про себя Богородице, дабы отпустила великий грех.

Водьский колдун вскипятил воду. Чуть ли не кипятком помыл руки. Вытер их белоснежной холстиной и уже собирался залезть в 'Руссобалт', как замер от окрика.

– Далеко собрался? – Спросил я у лекаря.

Пахом всё же решился меня разбудить. Просидевши всю ночь возле Гаврилы, сбивая ему температуру, я проштудировал справочник, составленный в Севастопольском госпитале. Под утро, глаза начали слипаться, и когда Ильич сменил меня, то моментально уснул.

– Не мешай мне! – Завизжал водьский колдун. – Хочешь, что б он умер?

– Не хочу. Но, пока ты не расскажешь, что собираешься делать, туда ты не пойдёшь.

– Вот как?! Тогда лечите его сами. – Обиженный недоверием колдун сплюнул на снег, подобрал меховой мешок и коротким шагом направился в сторону опушки, откуда пришёл. Шашки всё замедлялись, а в спину никто не кричал, с просьбой остаться.

– У Гаврилы Алексича раневая инфекция. Кость не раздроблена. Всё срастётся как надо. – Подождав, пока колдун-лекарь отойдёт шагов на пятьдесят, продолжил. – Я дал ему очень сильное лекарство, но уже вечером его надо кормить. Где хотите, достаньте печень кабана или медведя. И что б повар бульона куриного наварил.

– Так выкарабкается Гаврюша? – Всё ещё смотрящий в удаляющеюся спину колдуна спросил Сбыслав.

– Должен. Хотя каждый прожитый день после вчерашнего – забран у судьбы. Пахом Ильич, будь добр, как Алексич проснётся, разбуди и меня.

После того, как я завернулся в тёплое одеяло и уснул, бояре стали обсуждать добычу печени зверя. Не найдя ничего лучше, порешили купить нескольких гусей, поросёнка и всё, что подвернётся в Гостилицах. Для этого, был отправлен в торговую экспедицию Ефрем в сопровождении Миколы и Вятко. Внук Парамона, назначенный присматривать за Гаврилой переселился в крытый возок, а новгородская рать собиралась покинуть Копорье с восходом солнца.

К утру было подобрано всё, что плохо лежало, или оказалось слабо привязано. Отягощенные добычей ополченцы выстраивались в колонну, пропуская всадников дружины Александра вперёд. Князю, как известно, слава и уважение, а простым ратникам – набитый трофейным добром мешок. Посланные в разведку степняки проходили по двадцать вёрст, оставляли небольшой отряд дожидаться остальных и уходили дальше, в сторону Новгорода. Через несколько дней пути, ополчение основательно подотстало от князя, и теперь, только потухшие кострища на берегах реки указывали, что дружина прошла в этих местах.

Ильич хотел идти через Орешек, чтобы потом вернуться по Волхову. Так бы и поступил, кабы не Гаврила Алексич. Дома, оно и стены помогают, так что, пришлось следовать кратчайшим маршрутом.

– Никуда остров не денется. Обождёт Бренко. – Бурчал под нос Пахом.

– Стойте! Очнулся! – Закричал из возка внук Парамона.

Колонна остановилась. Бояре подскакали к крытому возку, спешились и стали заглядывать внутрь. Гаврюша, проспавший двое суток, раскрыл глаза и изволил поесть горяченького.

– Привал. Ефрем, скачи к Лексею. Сам знаешь, что сказать, да охранение пусть выставят.

– Сделаю, Пахом Ильич. – Бывший приказчик стегнул лошадку, направляясь в авангард рати.

Осмотр больного привёл меня в полный восторг. Шов, под которым скрывалась золотая пластинка, сделанная из шестиконечного креста, скреплявшая кость ключицы, немного нагнаивал, однако, всё было в пределах нормы. Наложенный пластиковый гипс затвердел подобно панцирю жука. Гаврюша чувствовал страшный зуд, жаловался, но иначе, вероятность возникновения ложного сустава была слишком велика. Пришлось объяснить это на словах боярину, и даже показать маленький рисунок, как будет выглядеть кость, если без иммобилизации, всё пустить на самотёк. Алексич согласился с доводами, а потом покраснел.

– Лексей, сил терпеть, боле нету.

– Блин, совсем забыл. Я лукошко под тебя положу. Не переживай, не протечёт. Как дела свои закончишь, позови.

Вложив в глубокий оловянный поднос полиэтиленовый пакет, я подложил самодельное судно под Гаврилу и вылез из возка. Внук Парамона в это время разводил костёр под большим котелком. На снегу лежали три ощипанные курицы и два мешочка: один с сухарями, а второй с крупой.

Что только не услышал я от новгородских бояр, за эти два дня. И то, что колдуну-лекарю дерзить не стоило, и то, что на Гаврюшу наслали порчу. Сбыслав, с чьей подачи и прибыл знахарь, вообще предлагал вернуться, да прихватить дедка с собой, на всякий случай.

– Если бы, он не заикнулся о стоимости снадобья – слова бы не сказал. Шарлатан чистой воды, хотя, и имеющий представление о медицине. Всё берётся излечить, а как сам заболеет, то в аптеку бежит, аж хохол трясётся. – Оправдывался перед друзьями.

– Куда бежит? – Не понял меня Сытинич.

– В аптеку, изба такая, где лекарства хранятся.

– Зачем куда-то бежать? Все травы и мази у знахаря завсегда дома лежат.

До знаменитого путешествия Ганса Шмета, после которого и был привезён в Москву Аренд Классен, считавшийся первым русским аптекарем, было ещё триста лет. Пришлось изворачиваться на ходу.

– У вас, может, и дома они снадобья берегут. А у нас, лекарства продают в аптеках. И к колдунам, никакого отношения они не имеют.

– Скажи ещё, что и пчёлы у вас мёд сами в бочках приносят, а не по бортям сидят. – Подсмеялся надо мной Михайло.

– Самостоятельно сдавать мёд – ещё не научились. Пчёл в ульях, на пасеке держат. Как буду в Смоленске, через Евстафия, передам тебе их. Пчёлок сможешь разводить – не отходя от дома.

Так и завершился наш разговор, плавно перешедший от состояния здоровья Гаврилы Алексича к делам насущным. Война закончилась, и новгородцы думали о проблемах мирной жизни. Только прятать бронь по сундукам было слишком рано. Ослабленный потерями Орден не мог смириться с поражениями. И если бы не восстание покорённых балтов, то ответных действий ливонцев можно было ожидать уже в конце лета этого года. А пока, Псковские земли подставляли незащищённое брюшко под острый меч новгородских дружин. Александр, окрылённый почти бескровными победами, вынашивал планы по возврату утерянных земель. После посевных, можно было продолжить кампанию. Князю оставалось упросить отца помочь суздальскими полками, тем более что братец Андрей рвался в бой, стараясь получить славу.

Спустя десять дней, новгородское ополчение с триумфом вступило в столицу. Переодевшись за две версты до города в сверкающие на солнце кольчуги, развернув знамя и укрепив на санках Парамона большую икону, ратники под стук барабана, в полдень подошли к Софийскому храму. Рафаилу был заказан молебен, во славу Русского оружия, после чего, Пахом Ильич устроил строевой смотр, радуя горожан слаженными действиями воинов. Три отряда промаршировали почти в ногу перед боярами, позвенели оружием и разошлись к своим санкам. После торжественного молебна, Ильич распустил ополчение по домам. Те, кто согласился продолжить ратную службу в крепости, оставляли доспехи себе, остальные – сдавали под роспись Ефрему.

В течение двух недель, мы с Пахомом навещали Гаврилу Алексича. Меч Карла, нанёсший почти смертельную рану, висел над изголовьем больного. Сам боярин, себя таковым уже не считал, совершал пешие прогулки в сопровождении жены и регулярно навещал хозяйственный двор, где плотники, под руководством Тимофея, пытались смастерить крытый возок.

Мебель в хоромах, пока Гаврюша ходил в Копорье на немца, изменилась в лучшую сторону. Появилось кресло, две софы и стулья со спинками, как у Ильича в кабинете. В окнах стояли стёкла, а в горнице висело небольшое зеркало, обрамлённое в резную ореховую раму.

– Гаврила Алексич, я в Смоленск отправляюсь, хочу тебя в гости пригласить. – Мы вели разговор после снятия каркаса повязки.

– Не Лексей, давай, на будущий год. Отдохнуть мне надо.

– Дело в том, что лечение твоё не закончено. Пластинка золотая на твоей ключице, вынуть её надо, а сделать это можно только там. Если хочешь, чтобы рука была как прежде – надо ехать.

– Ну, раз так, тогда поеду, а то, мешает мне что-то. – Боярин показал пальцем на на розовый рубец.

Через два дня, в составе купеческого поезда мы выехали из Новгорода. Семь сотен шкурок соболя, лисицы и несчётное количество беличьих шубок следовали за нашими санями. Гаврюша ехал на рентген. Одновременно, в сторону Запада, к маленькой деревушке Самолва выехал второй караван, под предводительством Федота, приехавшего с посланием от дочери к Пахому Ильичу. Письмо Нюры вмещалось на трёх листах, причём писалось новыми буквами. Несколько строк были написаны для меня.

– Дяденьке Лексею низкий поклон. Передаю с Федотом редкую вещицу, найденную на месте, где стоял старый идол. С Гюнтиком вышел спор, даст ли дядя взамен за это, десять кольчуг? Думаю, муженёк спор проиграет.

Ну как, после этих слов не поддержать юную особу? Рукоять старинного ножа не имела цены. И дело было не в золоте. Сам факт, что древние русичи обучали своих детей грамоте, посредством такого наглядного букваря, привёл меня в восторг. Это ж надо было додуматься, выгравировать алфавит, чтобы ребёнок, играясь с дорогой вещицей, попутно изучал буквы.

– Русская система образования – самая лучшая в мире. Это вам не тесты, с возможными вариантами ответов. – Подумал я, слушая письмо Нюры.

Пахом Ильич, по моей просьбе выделил со склада стальные рубахи. Но это было не единственным подарком от меня. Бата Сухэ уступил пленного немца по имени Воинот за шесть локтей синего бархата. Ветеран, получивший две стрелы в спину, во время поджога штурмовой башни – выжил. Конь кочевника, потрогал его своим копытом, и Бата Сухэ счёл это каким-то знаком свыше, после чего немца перевязали и не повесили с остальными. История этого обмена была весьма занимательна.

За пять дней до моего отъезда в Смоленск, я посетил Городец, сопровождая в поездке Пахома Ильича. Степняки расположились слева, в пол версте от кремля, где были построены новые конюшни, и было место для шатров и юрт. Жить в избах они ещё не привыкли, хотя сам сотник имел большую усадьбу с крепким забором. Пока Пахом был на аудиенции у князя, мы со Снорькой поехали к конюшням, прикупить парочку лошадок для будущей поездки. Проезжая возле свежесрубленного теремка, свей обратил внимание, что за забором ругается немец, точно так, как Гюнтер. Вернее, акцент такой же.

– Teufel fotid[54] – Послышалось из-за частокола.

– Наш Гюнтер из Швабии, может, и этот оттуда? Давай узнаем. – Предложил я Снорри.

– Эй, немец, ты откуда родом? – Крикнул Стурлассон.

– А тебе какое дело? – Раздалось в ответ.

– Да так, просто интересуюсь.

– Ну, раз просто так, то езжай дальше. Из Швабии я.

После покупки трёх кобылиц, мы спросили у конюха про немца, живущего в усадьбе. Кочевник махнул рукой, сплюнул и сообщил, что проку от старика никакого, лошадей не понимает, по хозяйству абсолютно не годен и чего его хан держит у себя – не понятно. Так и выменяли мы пленника, дабы Гюнтеру было приятно поболтать с земляком.

Торговый поезд, к которому мы присоединились, возглавлял Захар Пафнутьевич, знакомый мне ещё со Смоленска. Купец полностью перепрофилировал свой бизнес, став заниматься торговлей специями, кои брал на реализацию у Евстафия. Захар получал по двадцать пудов перца, гвоздики, корицы и имбиря, после чего фасовал пряности по маленьким мешочкам, опломбировал завязки сургучной печатью и вёз их в страны Запада. Каждое наименование имело свой цвет сургуча. От красного до зелёного. И сколько не пытались подделывать недобросовестные фальсификаторы фирменную упаковку, смешивая воск с терпенитом – ничего у них не выходило. Секрет приготовления испанского воска был им недоступен, а Евстафий продавал цветной сургуч только Пафнутьевичу. Младший сын купца Удо, смышленый Миленко, организовал в Бирке торговое представительство, выстроил огромную лавку и распространял специи по Скандинавии, заручившись поддержкой короля. На особо крупных мешочках делалась вышивка, изображавшая трёх слонов. Среди знати, приобрести такой мешочек считалось шиком. И Миленко пошёл дальше. Видя, что дамы стали использовать купленные мешочки с вышивкой в качестве кошельков, хвастаясь своим благосостоянием перед подругами, свей приехал в Новгород и предложил Захару делать новую упаковку. Суть состояла в следующем:

– Не все могут позволить себе купить специи в крупной расфасовке. А если изготовить кошелёчек из бархата с кожаным дном, нанести фирменную вышивку, добавив бисер и вложить в него маленький мешочек с пряностями, то торговля пойдёт намного быстрее. Мужья с более скромными доходами смогут радовать своих дам, делая им такие подарки.

Эту идею и вёз в Смоленск Захар Пафнутьевич, осложняя нелёгкую жизнь девочкам-вышивальщицам. Но с одной идеей в дальний путь не поедешь. Миленко привёз с собой медные бруски, чистая контрабанда. Пятьдесят пудов обмазанных затвердевшей глиной напоминали плинфу. Купцам вновь запретили поставлять медь в Русские земли, и в ответ, правительство города отменило пошлину на ввоз цветного металла. За последние десять лет это повторялось неоднократно, кое-кто страдал, а некоторые – изрядно наживались. Складывалось впечатление, что акция по запрету, чуть ли не проплачена самими новгородскими медными олигархами. Вот и выглядели санки купца в результате этих действий более чем скромными, что нельзя было сказать об охране. Отряд в дюжину викингов, нанятых ещё в Бирке, отпугивал любителей лёгкой наживы одним своим звероподобным видом. Снорька перекинулся с ними несколькими словами и расцвёл широкой улыбкой.

– Йомсвикинги. Вернее, остатки некогда славного воинства.

– И что с того? Йомсборг давно пал. Двести лет уже прошло. Разве можно их так называть?

– Можно, Лексей. Это первые рыцари. До Смоленска будем спать спокойно.

Вечером, когда поезд стал лагерем на ночлег, Стурлассон прихватил с собой десятилитровый кувшин с пивом и отправился в гости к охранникам. До полуночи шло веселье. Снорька ещё два раза возвращался к санкам за добавкой, а когда ячменный напиток закончился, упросил меня выдать фляжку со спиртом. Это был явный перебор, и я отправился вместе с ним к весёлой компании.

Офицер военно-морского флота СССР, ни разу не выпивший спирт, таким считаться не может. Это как у подводников. Если не испил плафон морской воды при первом погружении, то можно считать, что его и не было вовсе. Вигинги спирта в глаза не видели, не говоря о том, что пробовали. После показательного выступления, при попытке повторить действо за мной, храбрые воины прониклись уважением. Снорри на ходу сочинил какие-то стихи, суть которых мне была непонятна из-за невежества в знании языка, после чего я был зачислен в близкие друзья северного народа.

Утром, с помятыми лицами мы стали растираться снегом. Это был единственный способ соблюдения гигиены во время пути. До ближайшего погоста, где можно было попариться в бане – было три перехода.

– Лексей, где ты научился пить эту гадость? – Спросил меня Снорри. – У меня горло дерёт до сих пор.

– В Западной Лице. А что?

– Это где такое место? Надо знать, дабы обходить его стороной.

– Далеко на север отсюда. Ночи там как день, северное сияние освещает горизонт сиренево-изумрудным светом, стылый ветер пронизывает до костей, а когда поёт вьюга, то нечем дышать из-за снежной крошки. Но это самое красивое место на всей земле. В тех местах я родился.

– Понятно. Нет ничего краше Родины. Я тоже мечтаю попасть домой …, только не ждёт меня там никто.

Мы помолчали с минутку. Каждый подумал о чём-то своём, что было близко к сердцу.

– Трюггви сказал, что после Смоленска, он будет наниматься на службу. Но если, его будут заставлять поклоняться кресту, то служить не будет.

– И кто его на работу возьмёт? Времена давно изменились. Все князья христиане и не потерпят язычников.

– Ты возьмёшь. Тебе всё равно, какой веры придерживается человек. Я это давно заметил.

– И что ты ещё заметил? Говори, рядом с нами никого нет, в бою мы сражались вместе, какие могут быть секреты?

– Неправильный ты какой-то. Ничего тебя тут не держит. Ты на всё смотришь со стороны. Наш разговор прервал Захар Пафнутьевич.

– Лексей, соль у вас есть? Мешок где-то потеряли, все санки перерыли – найти не можем.

– Сейчас, обожди. Найдём.

Натянув на себя тельняшку и накинув на плечи шубу, я отправился к нашим возкам. Берестяной короб с солью лежал вместе с продуктами на последних санках. Гаврила Алексич в это время делал заученные упражнения утренней гимнастики, разрабатывая левую руку. Поначалу, к подобным действиям боярина относились с лёгкими усмешками, но узнав истинную причину и рассмотрев свежий рубец на могучем теле, смеяться перестали. Рана, полученная Алексичем, по тем временам была практически смертельна. И если человек выживал, то работать уже не мог, становясь иждивенцем, пополняя ряды просящих милостыню на паперти церкви. Гаврюша закончил приседать с одновременным поднятие рук, покрутил туловищем из стороны в сторону и взяв у Вятко меч, проделал несколько финтов, изображая бой с тенью.

– Как рука, Гаврила Алексич? – Поинтересовался состоянием здоровья у боярина.

– Плохо. Но с каждым днём становится лучше. Что ж ты Лексей меня с собой не позвал, когда к данам в гости ходил? – С укором ответил Гаврюша.

– Помилуйте, Гаврила Алексич, за полночь уже было. Думал, спишь уже давно, будить не стал.

– Ага. Как же, песни орали, что проснулся я. Так что, в следующий раз не забывай друзей.

– Следующий раз будет в Смоленске. Я тебя таким напитком угощу, как звать себя забудешь. – Подумал про себя, но вслух сказал другое. – Как можно? В Смоленске для дорогого друга подарок приготовлен. Какой? Секрет.

Пройдя мимо Гаврюшиного возка, оставив боярина ломать голову что за подарок его ожидает, я приблизился к продуктовым саням. Соли в них не было. Лукошко присутствовало, а внутри пусто.

– Чертовщина какая-то. – Пронеслось в голове. – Ещё вчера тут лежал целый фунт, не меньше.

Факт пропажи соли в обозе я поведал Снорьке. Свей посмотрел на меня удивлёнными глазами и выдал то, от чего мне стало стыдно. Оказывается, после спирта я выдул бутыль вина, после чего рассказал, что из соли можно вырастить кристалл, а если добавить медный купорос, то он будет похож на сапфир. В связи с этим и был собран весь запас соли в обозе.

– Надеюсь, сделать ничего не успел?

– Не знаю. Я спать пошёл.

Соль вскоре вернули, а опыт пришлось пообещать закончить в более приемлемых для химических процессов условиях. То есть, в крепости у камня.

После этого случая, мною был сделан вывод: пить спирт без вина или пива – не всегда деньги на ветер. Каким образом мне удалось разговаривать, не зная языка и понимать сказанное датчанами, как ни напрягал память – вспомнить не удалось. Видимо, действие алкоголя приводит выпивающих в одной компании людей к какому-то состоянию, когда языковой барьер исчезает и собутыльники изъясняются жестами, понимая друг друга по мимике лица, а зачастую, просто говорят одни и те же вещи. Так что изучение языков при активном посредничестве Бахуса – нужного эффекта не приносят.

Через двадцать пять суток мы были в Смоленске. Захар остановился в городе, а мы отправились дальше, к моему дому, проведя в столице одну ночь и треть дня. Трюггви согласился поступить на службу, условившись о встрече через неделю. За это время я планировал закончить дела с Гаврилой Алексичем, подготовить всё необходимое для Пахома Ильича и посетить госпиталь в Севастополе. Одно дело оказать первую помощь на поле боя и совсем другое, когда требуется консультация специалиста.

Ишая согласился помочь при операции, но выделить мог только два дня. Популярность у врача после событий в Долгомостье и возврата полноценной улыбки дочери аптекаря была бешеная. Он даже стал вести записи историй болезни, отмечать свои успехи и неудачи, анализировать их, составляя справочник для будущих поколений медиков. Доверить ассистировать другому лекарю я не мог. Бывший ученик Мойши и так обладал знаниями, коих иметь был не должен. Одно только использование в практике зубных протезов, сделанных Барухом, принесло юноше солидное состояние. Слава стала распространяться за пределами княжества и к Ишае потекли больные. В основном это были весьма состоятельные люди, и что не удивительно, одного с врачом вероисповедания. И каково же было их удивление, когда по приезду в Смоленск, они узнавали о существовании банка, в котором можно было получить кредит и оставить на хранение ценности. Евстафий провожал клиентов в каменное подземное хранилище, показывал дверь, открываемую с помощью гидравлики, давал осмотреть ложные замки, над которыми поработали братья Гримм, а самым сомневающимся демонстрировал грамоту, якобы привезённую из Рима, в которой сообщалось об особом интересе Ватикана на предмет сохранения в целостности данного хранилища. Бумага была подписана кардиналом Синибальдо Фиески. Что рассказали и передали бывшие воры Якоб и Карл будущему понтифику никто не знал, но подпись и печать были настоящие. Пытавшимся навести справки очень быстро доносили, что банк охраняется сотней рыцарей православного ордена Меркурий, Смоленский епископ патронирует заведение, а князь в Евстафии души не чает. То есть, возможность сохранить, а в случае чего показать зубы – банк имел, особенно примечателен был скандал, разгоревшийся в начале года.

В Смоленске стояла католическая ротонда. Безусловно, церковная служба там шла, но основное предназначение подобных сооружений в православных городах было несколько другое. В церкви хранили свои сбережения, а зачастую самый ценный товар иностранные купцы. На ночь, там даже организовывали дежурство, запирая дверь и оставляя внутри куца.

Пришлые воры решили в одну ночь очистить закрома банка Евстафия и ротонды. Была проведена кропотливая подготовительная работа и в ночь с субботы на воскресенье назначена операция. И если с церквью проблем не было, серебро удачно упёрли, то в хранилище банка всё развернулось несколько иначе. Тати проделали подкоп к подземному сейфу, разобрали кирпичную кладку и, наткнувшись на стальной шкаф, не смогли его вынести. Открыть замок, принцип действия которого будет придуман через семьсот лет, не хватило ума. А сдвинуть с места не позволяли намертво зафиксированные болты. Медвежатников взяли на месте преступления, ну а после допроса с пристрастием было выяснено, куда подевалось серебро из ротонды. Меркурьевцы повязали шайку. Украденное добро вернули купцам через Смоленского епископа, а татей отдали в городской поруб.

Людская молва – лучшая реклама. И вскоре, Евстафием заинтересовались представители Ломбардской лиги. Пока, интерес был связан только с возможностью поглощения мелкого конкурента. Слишком незначительным был русский купец в их глазах.

Дом встретил меня теплом солнца и откровенно жаркой погодой. В Смоленске двадцать первого века ничего не поменялось. Во дворе ещё витал в воздухе запах дыма из выхлопной трубы КАМАЗа, а сам грузовик покачивал синими боками тента, преодолевая неровности дороги ведущей к шоссе. Сбросив с головы бобровую шапку, я уселся на ступеньках, распахнул шубу и вдохнул аромат индустриального мира.

– Закурить бы. – Возникла мысль в голове.

С чего это вдруг, такая тяга к табаку. Столько времени обходился без этого и желания даже не было.

– Может, хочешь совсем бросить? – Продолжала развиваться мысль.

– Стоп! Я разговариваю сам с собой.

Кульбиты, происходившие в моём мозгу, мне не понравились. Резко вскочив со ступенек, я направился в хозяйственный отсек дома. Принять ванну, посмотреть телевизор и поспать на мягкой постели. Благами цивилизации надо пользоваться, пока есть такая возможность.

В шесть утра прозвенел будильник. Плотно позавтракав и созвонившись с Левиным я выехал в Севастополь. Предстояло закупить кучу медицинского оборудования, а самое главное, упросить травматолога подежурить в моём доме, на случай, если потребуется срочная консультация. Ход операции планировал снимать на камеру, и если что-то пойдёт не так, то узнать мнение профессионального врача можно предоставив ему запись. Минус в этом был только один: при попытке переместиться в прошлое на несколько минут раньше с начала перехода из средневековья я оказывался в совершенно незнакомом месте. Камень стоял, как и прежде, но вокруг него ничего не было. То есть, исправить ошибку я уже не мог. Всё сделанное будет окончательным и бесповоротным.

Но нет худа без добра. По приезду в город славы русских моряков, меня ждала удача. Матрос из Харькова, проходивший срочную службу в одной из украинских частей получил перелом ключицы. Командир не стал дожидаться приезда кареты скорой помощи, пасущейся на чьей-то генеральской даче, погрузил пострадавшего в свою машину и рванул на Ластовую.[55]

Пока матросу делали снимок, я упросил дежурного врача, не без помощи нескольких звонков от своих друзей, разрешить присутствовать во время операции. Полученный от увиденного опыт – был бесценен. И уже стоя в курилке, решил поговорить с Андреем Васильевичем, который ставил спицу Богданова потерпевшему. Выслушав меня, майор усомнился в предложении.

– Алексей, что это за кино вы снимаете, если нет медицинского консультанта?

– Есть такой, только понимаете, в запой ушёл человек, а время не терпит. Оплата будет достойная. – Слукавил я.

– Достойная говоришь? А с чего это киностудию заинтересовал военный медик?

– Так кино про войну.

– Тогда понятно. Только консультировать я смогу в свободное от службы время.

– Всего один день. Ездить даже особо никуда не нужно. В Балаклаве, на диванчике посидеть, да советом помочь.

– Нет. За советом приезжай сюда. Подскажу, всё, что в моей компетенции. – Андрей Васильевич выкинул окурок, и уже уходя к себе в кабинет, добавил. – Поляну накроешь. У нас Степановна всю жизнь мечтает омара попробовать. Понял?

– Будет омар. Спасибо Андрей Васильевич.

Вскоре, всё необходимое для извлечения из Гаврюши пластины было доставлено и переправлено в крепость у камня. На втором этаже мы с Савелием оборудовали операционную. Теперь можно было не волноваться из-за чрезмерной потери крови или угрозы заражения. Генератор был спрятан в сарае, и различить шум работающего двигателя мог только чуткий слух. Сонному Гавриле Алексичу был сделан рентгеновский снимок, и в десять часов утра пластина была успешно удалена. Гаврюша даже ничего не увидел. А вот Ишая, сидел с трясущимися руками и прикладывался к кружке с вином, немного заикаясь.

– Ле… Лексей, я зн… знаю. Я не сплю. Как это м… может быть? – Вид электрических ламп, незнакомых инструментов и капельницы напугал лекаря, но свои чувства он выразил уже после операции.

– Может. Ты только не переживай. Главное, держать язык за зубами. Мне Евстафий поведал, что зубы ты лечить стал. Так вот, подарок у меня тебе есть, только чтобы им воспользоваться, кое-что знать нужно.

– Не хочу ничего знать. Я боюсь. Он уснул и не чувствовал боли, как только подышал через тряпку. Я отрезал людям руки и бил их по голове, чтобы они могли вынести страдания. Оказывается, можно делать гораздо проще. Я мог бы спасти десятки жизней. Я жалкий неуч. – Слёзы выступили из глаз юноши.

– Научиться никогда не поздно. Отдохни, постарайся выспаться, а завтра поговорим.

Гаврила Алексич проснулся сразу после кварцевания горницы. Тёмная повязка ещё находилась на лбу и, обнаружив её, боярин с удивлением снял со своей головы, внимательно рассматривая материю. После этого он обратил внимание, что лежит на мягкой лавке, покрытой белой необычайно тонкой выделки холстиной, а голое тело прикрывает тёплое одеяло, заправленное в такое же полотно, сшитое по бокам. Рана, полученная при штурме Копорья, немного болела и была залеплена широкой белой полосой. Кожа вокруг пластыря была вымазана жёлтой пахучей краской.

– Доброе утро. Как самочувствие? – Раздался голос Лексея.

– Ооо, Лексей. А где это я? Как уснул вчера, так вот …. – Боярин пощупал пальцами простыню. – Рубаха на мне была. Не помнишь, куда дел?

– Одежда на стульчике лежит. Два дня поживёшь тут. Тебе вчера пластинку вынули. Кость как новенькая, срослась ровно. Так что, скоро сможешь доспех носить. – Сообщил новости Гавриле.

– Ага …, а поесть?

– Микола сейчас принесёт.

На завтрак был кефир и творог. Алексич выдул стакан, посетовал на скудность кормления и, решив, что основной приём пищи он просто проспал, стал молотить ложкой, съев всё, до последней крошки.

– Завтра еда будет нормальной. А пока, кисломолочная диета и фрукты. – Утешил боярина и уже собиравшись уходить, передал альбом с иллюстрациями битв античности и средневековья. – Это как развлечения …, дабы скучно не было.

Микола остался с Гаврилой. Присев на стульчик стал поглядывать на переворачиваемые картинки, изображавшие подвиги Геракла, штурм Трои и многолетнюю Пуническую войну, некогда сотрясавшую величайшую империю древности.

– Смотри, Микола. Мужик на деда моего похож. Ну, прямо вылитый дед. – Гаврюша ткнул пальцем на Одиссея, привязанного к мачте в окружении сирен.

Два часа из горницы доносился шелест страниц и вздохи восхищения. Маленьким буковкам, сообщающим названия и цифрам, извещающим о дате написания произведений, новгородцы не придали значения. Приобщившись к высокому исскуству, Алексич позабыл обо всём на свете.

В это время, дверь перехода только и успевала открываться и закрываться, пополняя новыми вещами сарайчики возле дома. Савелий трудился за троих, перетаскивая мешки, ящики и тюки с ленты транспортёра. В конце концов, оставшись в одной рубахе и штанах, утёр со лба пот и присел отдохнуть, запросив немедленного перерыва.

– Алексий, я вчера к Свиртилу Велимира посылал. Он Елену с сыном из Смоленска привезти должен. Надо бы встретить.

– Извини. Совсем из головы вылетело. Шабаш работе. Пошли переодеваться, а то видок у нас…, испугаются ещё.

Зачехлив транспортёр и омывшись ещё тёплой водой в бане, мы поднялись на второй этаж, где в кабинете, пока светлица была превращена в госпитальную палату лежали наши вещи.

Ишая сидел возле пластикового макета челюсти, поочерёдно вытаскивая муляжи зубов из креплений. Наглядность и простота поразила медика. Он давно хотел сделать нечто подобное, но боялся, как отнесуться к наглядному пособию клиенты. Рядом стояла бормашина с ножным приводом. С виду – обыкновенный велосипед. Лечение в то время сводилось к одному. Причинявший беспокойство зуб вырывали, так как не было технологии его спасения. Теперь она появилась. Понятно, что пульбит он не вылечит, а вот начинающийся кариес был уже вполне по силам. Мысли врача были об одном: передать полученные знания ученикам. Чем больше он сможет обучить, тем больше людей получат радость в своей жизни. Оставалось упросить Лексея разрешить поделиться своими знаниями, и это было самым сложным. Ишая ещё раз вынул зуб из челюсти, покрутил его и поставил обратно. Доктор решился. Отложив подарок в сторону, юноша встал, поправил телогрейку и открыл дверь своей комнатки. Обойдя летнюю кухню, из трубы которой струился сизый дымок, а из открытого окна неслись слова песенки на китайском языке, лекарь направился к дому.

– Вчера ты пообещал поговорить со мной. Я готов к разговору. – Ишая выждал момент, когда Савелий отправится к конюшне, и мы останемся одни.

– Подарки понравились, с картинками разобрался?

– Я не об этом. – Юноша немного замялся, но собрав волю в кулак высказался: – Лексей, я хочу иметь учеников. Знаю …, мне самому надо учиться, но помнишь, ты сам говорил, что даже самые мудрые всего не знают.

– Если ты откроешь школу, это будет здорово. Но запомни, при первой же твоей неудаче, не смей опускать руки. Не ошибается только тот – кто ничего не делает.

– Значит, ты не будешь возражать, что знания, которые я получил от тебя, станут известны другим?

– Ах вот ты о чём. Не буду Ишая. Инструменты рано или поздно скопируют, возможно, у мастера это даже получится, но за это время ты сам улучшишь их, и дай Бог, придумаешь новые. Самое главное, помни о гордыне, не пренебрегай знаниями других. Там в сундучке, на самом дне лежит книга. В ней собрана мудрость сотни медиков за целое тысячелетие, но бывает, что безграмотная бабушка-травница из лесной глуши действует более эффективно, чем врач изучивший сей трактат вдоль и поперёк. – Я протянул юноше упаковку зубных щёток. – Пригодится.

– Алексий! Пора. – Савелий уже сидел на лошади и был готов выехать через раскрытые цыганом ворота.

– Иду.

Оставив Ишаю во дворе, мы тронулись в путь через широкую просеку в лесу, ведущую к подвесному мостику. По укатанной санками дорожке, лошадки резво перебирали ногами, фыркая от удовольствия, получив возможность размяться. И если в прошлом году, зимой в основном двигались по реке, то теперь, когда была построена дорога соединяющая крепость у камня с деревней Свиртила, все предпочитали этот маршрут.

Преодолев мостик, мы углубились в лес. До поляны оставалась треть версты, когда Савелий резко остановил коня. Перед его лошадью из снега выпрыгнула толстая верёвка, перегораживающая просеку. Из-за деревьев выскочили шестеро мужичков и, не говоря ни слова, вцепились в нас, стаскивая на снег. Нападение было столь стремительным, что оказать сопротивления мы не успели. Лошадки оставшиеся без седоков, рванули вперёд, перескакивая через верёвку, сбив с ног разбойника, оказавшегося по ходу движения.

– Савелий! Открой рот и закрой глаза! – Моя рука успела дотянуться до пояса, а когда тать прижал её своей ногой, то было поздно.

Из глаз брызнули искры: получив удар в лицо, я на мгновенье отключился, а потом раздался громкий хлопок.

– Бабах!

Светошумовая граната 'Заря' только с виду безобидный предмет. Эбонитовые осколки корпуса и жёсткой резины не щадят никого. Убить, может и не убьют, но боль причиняют существенную. Тати повалились на землю, прижав руки к глазам. Мой обидчик рухнул на меня, не подавая признаков жизни. Резиновая шрапнель и ударная волна сбили снег с ёлок, и теперь мы оказались в маленьком снежном буране.

Савелий связал последнего разбойника, попытался свистнуть сбежавшим лошадкам и засмеялся, глядя на меня.

– Что смешного?

– Снег к глазу приложи, а то распухнет.

Через полчаса на нас вышел отряд из десяти всадников, сопровождающих санки с брезентовым верхом. За эскортом следовали две лошади, сбежавшие с поля боя. Свиртил восседал на мохнатом низкорослом жеребце, укрывая его белым плащом с золотым православным крестом чуть ли не до самых копыт. Приблизившись к нам, кортеж остановился.

– Мы услышали гром, а когда поймали ваших лошадей, то поняли, что-то случилось. Здравствуй Савелий. Алексий, что у тебя с лицом?

– Привет Свиртил. Мы тут в снежки играли. Вот, неудачно глаз подставил.

Липучки на брезенте разошлись, и сквозь проём показалось лицо Елены. Жена Савелия после рождения сына немного поправилась, но стала выглядеть ещё красивее. Атласные вставки на шубе из соболя переливались изумрудно-лиловым цветом, а короне из страусиных перьев, укреплённых на шапке, могла позавидовать прима карнавала. Мужчины замолчали, затаив дыхание, следя одними глазами, как красавица подошла к мужу и вместо поклона до земли, кокетливо сделала книксен и наклонив голову, обдала Савелия ветерком от перьев.

Праздничное застолье устроили на следующий день. Светлица вновь превратилась в то, чем должна была быть, лишившись больничной ширмы и койки. Гаврила Алексич держал руку на перевязи, сверкая пуговицами новенького кителя, рассказывал Елене про свои подвиги возле деревни при монастыре, сообщил подробности захвата Копорья, не забывая похвалить однополчан.

– Смотрю, в Новгороде не скучают. – Елена поставила бокал с вином на стол и наколола вилкой дольку ананаса.

– Скучать некогда. Немца так пнули под за…, за…, заставили убраться за Лугу. – Алексич прокашлялся. – Псков бы ещё освободить.

– Бьются крепко? – Прервал наступившую заминку в рассказе Савелий.

Гаврюша немного помрачнел лицом, хотел было ляпнуть, что одной левой раскидал бы супостата, но врать не стал.

– Дюже крепко. Особенно рыцари.

– К нам, в Смоленск приехало пяток из Рима, с монахом важным во главе. Рысёнок сказывал, игрища свои устроить хотят. Витязей созывают, силой померяться. – Обмолвился Свиртил.

– И кто за княжество выступать будет? – Мне стало интересно. Рыцарские турниры на Руси как-то не были отражены в летописях.

– Да пока желающих не нашлось. Есть там один латинянин. Кабан здоровый, поболее тебя Алексий будет. Две подковы за раз разогнул, а потом сложил вместе и скрутил как верёвку.

– Подумаешь. У нас в Новгороде, такое любой кожемяка сделает. – Возразил Гаврюша.

– Дело в том, что после этого, вызов он бросил. Мол, вера римская посильнее нашей будет. И никто из смолян ему не ответил. Ермоген сильно опечалился, узнав об этом.

Попытки склонить приграничные с католиками земли, принять римскую веру, после победоносного шествия степняков заметно усилились. Папский престол стал направлять своих посланцев к русским князьям, предлагая всевозможные блага. И самым заманчивым предложением было возможное получение короны, за которым следовало признание королевства европейскими державами. Купцам якобы автоматически открывались рынки сбыта, исследовалась возможность посылки армии для защиты рубежей, и предоставлялось право интегрироваться в светлое будущее христианских народов. Забывали, правда, сообщить истинные цели. Но это такая мелочь, что на них не стоило обращать внимания. Лозунг: – Давайте жить дружно, молясь в одной церкви – был слишком правильным.

– Придётся тряхнуть стариной. – Савелий наполнил бокал и приподнял руку, произнося тост: – За Русь! За славных сынов земли нашей! Все присутствующие встали, прокричали: – За Русь! – Выпивая вино до дна.

Никто не заметил, как в люльке, проснулся младенец, сжал кулачок и выставил большой палец. Карапуз посопел, поёрзал и вскоре уснул безмятежным сном. Желтоватый огонёк лампадки, освещающий иконостас дрогнул, посылая луч света на ладанку, подвешенную над колыбелью мальчика, и отразился на лбу ребёнка. Русь спала, но скоро ей суждено было проснуться. Встать с постели, расправить могучие плечи и сделать шаг, от которого вздрогнет земля, открывая доступы к морям и океанам. И завизжат враги, собирая чёрные армии, и заскулят иуды, прячущие ножи для удара в спину, ибо не найдут они сил, дабы поставить русский народ на колени.

К полудню в крепость у камня приехал Евстафий. Важный купец отдал распоряжения приказчикам начинать погрузку специй, а сам направился размеренной походкой к двери дома, опираясь на посох с золотым набалдашником. Кто научил бывшего приказчика Пахома Ильича так ходить, ещё предстояло узнать, но видимо большие деньги очень способствуют этому. От Евстафия веяло властью. У обитателей дома, которые помнили купца ещё в заштопанных портках, подобное поведение вызвало улыбку, но портить ореол богатея не стали. Дверь распахнулась, на крыльце появилась молоденькая девушка, держащая в руках кубок из жёлтого металла, напоминающий набойную ладью. Вслед за ней вышли Савелий с женой, а за ними можно было рассмотреть Лексея и Гаврилу.

– Мир вашему дому и долгих лет жизни. – Купец выпил горячий сбитень и, поклонившись хозяевам, на сколько позволил животик, зашёл в дом.

Тут произошло чудо. Из пузатого сноба, Евстафий превратился в привычного всем приказчика. Сказав каждому из присутствующих комплемент, купец развязал кошелёк и передал Савелию для Елены маленький мешочек из тонкой кожи.

– Барух просил передать поклон. – Евстафий поклонился, коснувшись рукой пола. – И скромный подарок.

Тонкий браслетик с двумя сердечками на цепочке вскоре красовался на запястье красавицы. И когда возок Елены в сопровождении меркурьевцев, въехал на площадь перед церковью Михаила Архангела, то принимавшие милостыню люди могли увидеть искусную работу мастера по золоту.

– Молитесь за Русь, православные. – Женщина опускала в протянутые ладони чешуйки серебра, продвигаясь к двери. – Дай Бог тебе здоровья княжна – раздавалось в ответ.

– Боярин! Лошадь на заднюю ногу охромела. Подкову потеряла. – Молоденький подмастерье Данилы сообщил воину на чёрном коне, когда Елена скрылась за дверью храма.

– И вправду. Подковать бы надо.

– Так это мы мигом, тут недалеко! – Юноша нарочно говорил громко, привлекая внимание окружающих.

– А может, подковы у тебя – дрянь? Посмотреть бы сначала.

– Как так? Отличные подковы. Вот, посмотрите люди добрые, какие подковы у меня! – Подмастерье вынул три подковы из сумки и стал показывать окружающим. Толпа стала собираться. Кое-кто пытался потрогать их, но ловкий подмастерье ходил по кругу, окружая воина с лошадью людской массой, пока чуть ли не уткнулся в него.

– А ну, дай сюда!

Витязь выхватил изделия из рук юноши, сложил вместе и с лёгкостью разогнул, прямо перед носом подмастерья.

– Ах! – Раздался чей-то голос из толпы.

Но представление было не закончено. Кривоватые куски металла стали завязываться в косичку, и вскоре были возвращены своему владельцу.

– Держи. Ковать надо лучше.

– Да как же? Не может такого быть. Православные! Попробуйте сами. Железо отменное, ночей не спал. – Подмастерье ловко положил испорченные образцы в сумку и тут же вытащил пару новых подков.

Толпа стала смеяться, пока юноша не подошёл к мужчине с дебиловатым выражением на лице. Возле него, на лавочке сидел инвалид, без обеих ног. Бог не дал Степану разума, остановив развитие на десятилетнем возрасте, зато щедро наградил недюжинной силой. Так и жил силач возле юродивых, нося на руках калек к церкви, а заодно колол дрова и помогал священникам перетаскивать тяжести.

– Пусть Степан попробует. Пусть разорвёт! – Раздались крики, предвкушая продолжение веселья.

Подкова оказалась в огромных руках Степана. Раздался треск лопающихся стежков на одежде силача. Мышцы вздулись буграми, лоб покрыла испарина, лицо стало красным и из носа пошла кровь, но результата не было. Сталь не поменяла своей формы.

– Хватит! – Крикнул безногий. – Выбрось!

Толпа замолчала. Смешков больше не было. Степан послушно выронил подкову на снег. По указке инвалида кто-то подобрал её и передал тому в руки.

В этот момент из храма вышла Елена. Эскорт сел на коней и возок двинулся в сторону детинца. Уступающая дорогу всадникам толпа, оттеснила подмастерье кузнеца Данилы в сторону, лишая его возможности забрать подкову назад. Юноша пытался разрыть снег, поискал пропажу, хотел поинтересоваться у Степана, но потом махнул рукой и скрылся из вида. Среди юродивых пробежал слух, что воин, игравший с подковами, не совсем человек. Уж больно он похож на героя Савелия, защитившего Смоленск от кровожадных степняков.

Как бы там ни было, но этот случай был рассказан на княжьем подворье, а вскоре звероподобный латинянин перестал хвастаться своей силой и просил отыскать ему эту подкову.

Вызов был принят. Ермоген в своей проповеди упомянул, что Господь всё видит, и непременно накажет хулигана, портящего по две подковы за раз, ибо любит он число три. Сказано было немного иносказательно, так что, упрекнуть епископа в разжигании вражды было невозможно, а те, кто захотел услышать – намёк поняли.

Через пару дней новая весть облетела город. Латинянский рыцарь всё же разыскал подкову. Инвалид дал возможность испытать тому силу в присутствии православного священника, дабы всё было без обмана и в случае чего, ценная вещь не пропала. В результате проб, рыцарь запустил неподдавшуюся подкову в небо, облаял нищих и ретировался под общий гогот с церковной паперти.

Сразу после этих событий, князь вызвал папского посланника. В ходе беседы, как бы невзначай, поинтересовался:

– Правда ли, что после двести семьдесят шестого папы, которого будут звать Пётр Римлянин – наступит конец света?

– Эээ…, откуда известно сие? – Пролепетал посол.

– Хм…, так святой Малахия об этом писал. Неужели не читал?

– Читал, конечно, читал. Помню, как сейчас. Сидим мы это с Ма….

– Малахия почти как сто лет назад в Клерво умер. – Прервал фантазии посланника Рысёнок, стоявший позади князя.

В разговоре наступила пауза. Посланник почувствовал себя более чем неудобно. Привыкший поучать и вести религиозный диспут монах, не мог сообразить, что ответить.

– С тобой знатные воины приехали. Веру нашу хулят, горожан задирают. Образумь их, а то побьют смоляне и не спросят кто такие. – Продолжил князь, поглядывая одним глазом на боярина.

– Так пусть бьются. Они готовы. Сколько раз предлагали? Рыцарь католической веры – непобедим.

– Что скажешь, Рысёнок? Выставим гридней? – В полоборота к боярину спросил князь.

– Зачем дружину беспокоить? У них и так забот хватает. Горожане сами выберут. Так хоть у римлян шанс будет, а то, скажут потом, что не по чести было.

– Так и порешим. Через пять дней устраиваем игрища. За городской стеной пусть поле расчистят. Остальное посланника не касалось. Монах откланялся и попятился к выходу.

– Лавки в два яруса пусть поставят, а купцы, что торговать вздумают – должны особое мыто заплатить. – Развивал идею Смоленский князь.

– Будет исполнено, княже.

Регламент будущего турнира был прост. Участники соревнуются в стрельбе из лука, после чего проходит конный поединок двух спортсменов, а в завершении – общий бой. Пять на пять. Неразрешённым оставался только один вопрос. Запретить биться насмерть князь не рискнул. Поединщики должны сами выбрать, рисковать или нет.

Римский посол приехал на немецкое подворье и сразу отправился в ротонду Святой Девы. Миссия находилась под угрозой срыва. Кочевые орды вот-вот вторгнутся в Силезию, и судя по данным разведки, руссы будут находиться среди них. Ярослав, а значит и Полоцк с Новгородом, уже готовят свои войска. Тевтонцы не смогли добиться успеха на северо-восточном направлении, наоборот, практически всё потеряли. Даже Псков они уже не смогут оборонить. Оставалось нейтрализовать Смоленское княжество. Хотя бы не допустить совместных действий с Ордой-Еженом. Если не получается привлечь к союзу, то подтверждение нейтралитета – уже будет расценео как успех.

Монах зажёг свечи и стал писать отчёт в Рим, используя шифр. Суть послания состояла в том, что северо-восточная Русь, так удачно раздробленная на княжества, объединилась со степью. Подтверждением тому стали тайные переговоры Ярослава, а прибытие в Смоленск якобы торгового представителя кочевников, только подтвердило полученные с таким трудом сведения.

– Считаю своим долгом сообщить, что полчища язычников, под предводительством Байдара, пусть поглотит его тартар, в апреле сего года соединятся с кровожадными изменниками истинной веры и выдвинутся к Вальштатту. Смоленский герцог не поддержит Генриха Благочестивого. Посол на секунду задумался. Второго гуннского нашествия Рим не переживёт.

– Ладно, пока пусть будет так. Может, после сокрушительного фиаско на ристалище турнира, смоляне поймут, что держаться надо нашей стороны. – Подумал римлянин.

Подписавшись и посыпав чернила песком, монах прочёл молитву, потряс пергаментом, после чего свернул его в трубочку, запечатывая своей печатью. Купец из Гронингема уже готовый следовать домой, дожидался у алтаря. Он передаст послание по назначению, а в случае непредвиденных обстоятельств, без соответствующего ключа, текст не прочесть.

Евстафий выступил спонсором турнира. Напротив Малоховских ворот мальчишки расчистили снег практически до самой земли. Вдоль импровизированного стадиончика стали появляться трибуны. Только не в два яруса, как указывал князь, а в шесть. Цетральная часть с правой стороны, именуемая ложей, имела навес, составленный из досок, и была выкрашена краской. Горожане, ходившие посмотреть на строительство, только удивлялись, насколько быстро всё было установлено. Но ещё большее удивление вызвало то, что право разместиться под крышей, можно было купить. Четверть гривны и ты восседаешь возле князя. Поле ристалища огородили невысоким заборчиком, в аршин высотой. А дабы было мягко сидеть, стружкой и опилками наполнили маленькие подушечки, кои должны были выдаваться счастливчикам, оказавшимся под навесом.

Рысёнок, инспектирующий строительство, пришёл в полный восторг. Места, где должен был разместиться князь со своими ближними боярами, соединялись с домиком для отдыха. Небольшой сруб имел отдельный вход с лестницей, снабжённой перилами, располагал печкой-буржуйкой и столом для закусок. В окошках сверкали стёкла, а на стенах висели гобелены, прославляющие русское оружие. Для Смоленского епископа было привезено отдельное кресло, а пол под ним предпологалось застелить красным ковром.

Участникам турнира поставили два шатра в разных концах поля и палатку лекаря. Торговцам пирожков и напитков повезло меньше. Ожидаемого ажиотажа предложений от трудящихся в сфере быстрого питания не последовало. Уплатить по десять резан, за право торговли на один день решился только один корчмарь. С ним провели беседу, выдали дюжину фартуков, и сделали предложение, после которого владелец увеселительного заведения на торговой площади переосмыслил некоторые аспекты своего бизнеса. До турнира оставалось два дня. Восемьсот горожан и сотня представителей знати ожидали представления, готовя свои лучшие одежды.

Евстафий возвращался из кремля в приподнятом настроении. Богемские иудеи, занимавшие видные посты в товариществе под названием 'Рузарии', предложили обмениваться векселями, дабы упростить торговлю. Приехавшие подлечить зубки у знаменитого стоматолога, финансовые воротилы, просто настояли на встрече. Согласно подписанного час назад договора, в банке Евстафия открывалась кредитная линия для богемцев. Русские купцы, в свою очередь теперь могли набирать товар, рассчитываясь специальными жетонами, полученными у бывшего приказчика Пахома Ильича. Барух с помощью секретного механизма наносил гравировку на пластине установленного образца, где сообщался вес серебра и имя купца. Подделать подобный жетон было практически невозможно. Предупреждённый заранее Ишаей, Евстафий захватил с собой образцы, продемонстрировал их иудеям и теперь, подсчитывал предполагаемую прибыль от процентов, кутаясь в меховое одеяло. Крытый возок, сопровождаемый телохранителями, уже подъезжал к воротам терема.

– Мы ищем дом Евстафия. Не подскажешь, как найти? – Услышал новгородец голос, напомнивший далёкий родной город. Так говорила дочка Пахома Ильича, племянница Нюра.

Юнная амазонка приехала не одна. В Самолве, было откровенно скучно. Готовить блинчики и ожидать носящегося взад-вперёд Гюнтера, можно было неделю, максимум две. А когда прибыл караван из Новгорода, девушка взмолилась и упросила мужа отправиться в путешествие, оставив стройку на попечение Федота. Тем более, что десяток ушкуйников, теперь охраняли покой в деревне.

Связавшись по рации с Лексеем, Евстафий отправил Велимира сопровождать племянницу с мужем к крепости у камня.

– Тут недалеко, дорога накатана. Успеете до заката. У нас игрища послезавтра начинаются. Пяток римских рыцарей будут биться со смолянами. Так что, жду. Смотреть будете с лучших мест. – Уже провожая гостей, сообщил Евстафий.

– Рыцарский турнир …, здесь? – Удивился Гюнтер.

– А что такого? Аль думаешь, только у вас такое возможно? Вы ещё приз не видели. Я б показал, да нельзя. Сам хотел участвовать …, Лексей отговорил, в ноги бросился.

Гюнтер только покачал головой в ответ, и пообещал воспользоваться приглашением. Четвёрка всадников поскакала к городским воротам. Обгоняя многочисленные сани, отряд вскоре добрался до деревни Свиртила, дал отдых лошадям и вечером добрался до конечной цели своего вояжа.

Походив с открытыми ртами по территории усадьбы, гости разделились: Нюра засела в светлице с Еленой, примеряя новые наряды, а Гюнтер, отправив Воинота подкормиться на кухню, составил компанию в бане вместе с Савелием, Свиртилом и Гаврилой.

Мне пришлось снова отправиться домой. Новые доспехи для пятёрки спортсменов требовали примерки. И если имя пятого участника было под вопросом, Гаврила Алексич ещё не оправился после операции, то теперь с уверенностью можно было сказать, что состав готов. Гюнтер настаивал, что бы его зачислили в список. Не смутило его и то, что после боя пять на пять, римляне договорились между собой сделать всё возможное, дабы смоляне бросили вызов сражаться боевым оружием. Уверенные в своей победе, латиняне решили глумиться над поверженными воинами.

Участники турнира выстроились перед ложей, тем самым, подтвердив своё участие в соревнованиях. Доспехов на воинах не было. Смоленская команда облачённая в серебристые плащи с капюшонами выглядела зловеще. Лиц было не разглядеть. Предстояли состязания стрелков, а уже после разогрева начнётся то, из-за чего собралось столько народа. Зрителей оказалось много больше, чем вмещали трибуны. Шум стоял страшный, смоляне ругались за места на лавках, доходило до драк, но ловкие стражники разнимали хулиганов весьма действенным способом. Древко копья стукало по голове неспокойного, а если действо не приводило к результату, то удар повторялся, но уже гораздо сильнее. Обычно, после этого, утихали даже самые буйные, прижимая снег к шишке на голове.

Смоленский епископ немного задержался, но без его присутствия, никто не посмел и пикнуть о начале игрищ. Вскоре полог комнаты отдыха распахнулся и на главной трибуне показался Ермоген в сопровождении Иннокентия и Серафима. Бояре, окружавшие князя, расступились, пропуская вперёд служителей культа. Римский посол недовольно фыркнул, а затем ехидно улыбнулся.

– Странно, я всё время считал, что после буллы Григория IX, дай Бог памяти, тринадцать лет назад это было, турниры запрещены для католиков, видать, Иннокентий, не уважают они решения своего понтифика. – Нарочито громко произнёс Ермоген.

– А Селестин III, вообще запретил хоронить. – Добавил Серафим.

Римские рыцари переглянулись. Сказанное в шести шагах от них было услышано. То, что существует запрет – им было известно. Посол перестал улыбаться, опустил голову, посылая проклятия в адрес православного епископа.

– Пусть не переживают, если кому-то суждено сегодня умереть, у нас заготовлены монашеские католические одеяния. Усопшего облачат и похоронят.[56] – Иннокентий ответил потише, но и его слова были услышаны.

Когда Ермоген уселся в кресло, Серафим заботливо укрыл ноги епископа пледом. На противоположной трибуне стали смолкать голоса, и через минуту установилась тишина.

Боярин Тороп вскочил на трибунку и зычным голосом рассказал правила турнира. Если таланты передаются по наследству, то Майкл Баффер должен считать Торопа своим предком. Хоть и подл был боярин, но талант не пропьёшь.

Стрелки стреляли из луков или других приспособлений метающих стрелы по три раза. Любой свободный горожанин имел право участвовать в турнире, записавшись у судей, до третьего удара в колокол. Те, кто это сделал заранее, должны быть готовы выйти к барьеру, а остальным советовалось поспешить. Стрелять в любую другую сторону, кроме мишений было запрещено. Нарушителей убивали на месте. После соревнований в меткости объявлялся перерыв, необходимый для уборки ристалища, и начинался конный поединок. Так как предполагались командные соревнования, то от каждой группы выставляется по одному поединщику. Бой на копьях с тупым концом. Три заезда. Если кто-то коснётся ногой земли, то ему засчитывается поражение. Попытка руками стянуть всадника с коня – поражение. Всё остальное – разрешается. То есть, если после крепкого словца, противник растерялся и упал, то победа будет засчитана. После последней фразы трибуны заржали. Тороп чуть ли не раскланялся перед публикой, от своего остроумия. Бой пеших пять на пять с затупленным мечом и одним щитом идёт до трёх падений. Трижды упавший, уходит с поля, либо остаётся лежать, пока не закончится поединок. Нарушивший правила будет наказан.

И теперь наступало самое интересное. Боярин выдержал паузу, обвёл взглядом трибуны, глотнул сбитня, заботливо поднесённого девушкой в белом переднике, надетым поверх тулупчика, незаметно отдал назад глиняный стаканчик и произнёс:

– Учитывая взаимные обиды, связанные с крепостью подков, римский рыцарь Федериго из Урбина вызывает на бой до смерти рыцаря из отряда Меркурий.

Сидевший на лошади меркурьевец, приподнял руку и бросил под копыта римских коней три скрученные в косичку куска железа. Лошадка Федериго дёрнулась и стала пятиться назад, словно предмет на снегу мог причинить смерть. Боевой запал зачинщиков турнира стал напоминать сосульку во время жаркого весеннего дня.

– Жаль, на кулачках никто не дерётся. Эй, латинянин! Лужу подотри. – Гаврила Алексич высказался, а вслед за этим пожал плечами, встретившись с немного разочарованным взглядом Елены. – Ну, вырвалось. Извините. Конь не виноват, коли наездник такой.

– Турнир на кубок Смоленского князя объявляется открытым! – Тороп произнёс заключительную фразу, последнее слово растянулось до невозможности от многократного 'о', прибавило задора и вызвало ликование трибун. После чего боярин одним движением сдёрнул материю скрывающую приз, вызваляя на свет чудо, не уступающее перу жар-птицы.

Перед глазами зрителей предстала чаша, сверкающая золотыми линиями, устремившимися от изящной ножки к краям по спирали. Самоцветы украшали кубок, ловя гранями солнечные лучи, щедро отдавая свет назад, создавая вокруг себя неповторимое сияние. Хрустальная основа тонула в блеске золота, где линии сужались, выныривала посередине и вновь погружалась в золотой ободок края.

– Приз достойный короля. – Промолвил римский посол. Монаху захотелось получить чашу любой ценой.

На противоположной трибуне зашушукались. Если приз из золота, то стоимость заоблачная, кому же он достанется? А вдруг, чаша для стрелков? Вот повезло же кому-то.

– Стрелкам что? – Раздались возгласы. – Стрелков чем наградят?

Тороп был одним из немногих, кто видел призы перед соревнованием. Комиссия, состоявшая из князя, Рысёнка и его самого осматривала награды за несколько часов до открытия турнира. Всеволд Мстиславович, тогда чуть не заменил приз, на менее ценный. Но вовремя опомнился, так как вещь была не его.

– Приз самому меткому стрелку будет вручён князем! – Прокричал боярин.

Ну, если рыцарям золотая чаша, то лучшему стрелку не мешок же гречки достанется, рассудили смоляне и успокоились. Над ристалищем прозвенел первый удар колокола. В сторону, где распологался шатёр римлян выкатили бревенчатые щиты. Перед ними установили круглые мишени, на белом поле которых были намалёваны чёрные круги с красной точкой посередине.

Записавшиеся смоляне стреляли по очереди и вскоре, в результате отбора остались три человека. Римский посол отупел от вычислений. На его глазах не менее сотни горожан выстрелили из арбалетов. Мало того, что оружие не самодел, а судя по виду весьма дорогое и сделанное одним мастером, так ещё и стреляли метко. Невдомёк ему было, что недоствшие билеты на трибуны жители Подола решили посмотреть на состязания самым простым для них способом, а именно участвовать в нём.

– Господи! Если Смоленск выставит ополчение, то от одного залпа поляжет вся рыцарская конница. Даже дети у них умеют стрелять. – Посланник смотрел на юношу невысокого роста с лисьей шапкой на голове. Стрелок весьма изящно двигался и столь же метко всаживал болты в центр мишени.

Егорка перенервничал, в результате чего промазал. Болт коснулся оперением края круга, срикошетил и вонзился в бревно щита. Стоявший слева юноша, прибывший с торговым представителем с востока, увидя промах конкурента – оскалился. Стал выцеливать, передержал натянутый лук чуть дольше, чем могла выдержать рука, и то же не попал по центру. Стрела как заговорённая вильнула в бок, зато молчун с лисьим хвостом на голове вновь выстрелил по центру.

– Эх, не судьба. – Егорка погладил ложе арбалета и, дождавшись команды судьи, побрёл к мишени, уже думая про завтрашний день. – Застрявший в бревне болт, без помощи топора не вынуть. Придётся просить Фрола.

Победителя подвели к главной трибуне. Смоляне привстали с лавок, в надежде лучше рассмотреть нграду. Князь, выслушал Рысёнка, сообщившего ему что-то на ухо, слез со своего места, оставив вмятину на подушке и, подойдя к чаше, запустил туда руку.

– Самым метким среди стрелков объявляется … – Тороп вопросительно посмотрел на победителя и недождавшись подсказки продолжил. – Объявляется Лисий Хвост.

Всеволод Мстиславович вынул руку из чаши, зажав между пальцев золотую цепочку с фигуркой белки, держащей стрелу в передних лапках. Покрутив приз перед глазами, князь быстро разобрался с механизмом защёлки и, вот медальон сверкает на груди победителя.

– Молодец. Захочешь ко мне в дружину, приходи в кремль. Вот тебе мой нож, как увидят – сразу пропустят. – Мстиславович отстегнул клинок в дорогих ножнах от пояса и отдал Лисьему Хвосту.

Заневшему второе место достался набор из трёх тетив, необычайно прочных и сложенных в костяном пенале. Бруска с выемкой для полировки древка стрел и двух дюжин стальных наконечников в кожаной сумочке. Егорке прицепили на шапку кокарду. Две перекрещанные стрелы, обвитые лавровым венком. Их награждал уже Тороп, подгоняя писаря, заботливо выводившего имена призёров на пергаменте с печатью и подписью Всеволода Мстиславовича. Призы можно продать, обменять, наконец, они могут закончить свой срок службы, как тетива, а вот грамота …. Такая вещица будет лежать в сундуке, передаваться своим детям, а те, в свою очередь своим, рассказывая о славном предке. Мгновения спустя, рог проревел о начале перерыва. На трибунах засверкали белые передники. Князь и ближние бояре отправились в комнату отдыха, дабы восстановить силы, а заодно подтвердить выигранные или проигранные пари.

Возле Ермогена поставили круглый стол на одной ножке, поднесли горячий травяной чай, оставив заварник на подносе с несколькими сухариками пшеничного хлеба. Епископ решил провести время на свежем воздухе. Может, и отправился бы он в комнату отдыха, но пронырливый римлянин одним из первых забежал туда, а находиться с ним в одном помещении – православный священник не пожелал. Тем боле, самые интересные собеседники тут, рядышком. А Евстафий, так вообще – находка для шпиона. Язык без костей, но говорит всё по делу. Еванглие преподнёс, и теперь делится своими соображениями по поводу победителя.

– Ты точно уверен в словах своих, сын мой?

– Ваше преосвященство, как пить да…, она это. Я ж её с детства помню. Племянница моя.

– А муж то куда смотрит? Слепой что ли, девице такое позволять?

– Мужа вы её видели, перед Вами, в капюшоне стоял. Вот и решила она – не отставать.

– На исповедь ко мне. Немедля.

Евстафий засуетился, хотел, было, чайку подлить, но его опередил Иннокентий. Где ж племянницу сыскать? Лисий Хвост, словно на метле улетел. Елена, с которой приехала Нюра, опустила вуаль на лицо и лишь по колебанию перьев на шапке, можно было понять, что дама хихикает.

– Ну, Нюрка. Всё батьке расскажу. – Решил про себя Евстафий и бочком стал протискиваться к служебному выходу.

Амазонка тем временем подбежала к возку, распахнула полог и влезла внутрь. Полчаса на переодевание, пять минут на посмотреть в зеркало и из крытых саней вышла прекрасная дама. Евстафий поймал её почти у самой трибуны. Нюра готовилась повязать белый передник, дабы под видом разносчиц напитков попасть в ложу.

– Нюрочка! Заждались мы тебя. Где пропадала?

– Дяденька, животиком занедюжила. – Девушка приложила руки к животу, быстро комкая передник.

– Идём со мной. Там у епископа нашего чай с травами лечебными, вмиг поможет. – Евстафий провёл Нюру через пост охраны.

Стоит одному человеку при скоплении большого количества людей на свежем воздухе, когда дел никаких нет, да ещё в разгар веселья начать что-нибудь есть, да причём с аппетитом – окружающих вмиг охватывает чувство голода. Румяные пирожки, блинчики со всевозможной начинкой, горячий сбитень и лесные орешки стали появляться в руках горожан. В ложе торговали сразу лукошками. Корзинка, напоминавшая большой лапоть была прикрыта белым полотенцем, и приобретший её зритель получал готовый обед на полторы персоны. Сделано это было специально. Платить четыре резаны за один обед как-то неувязывалось в голове. А когда еды визуально гораздо больше, чем можно съесть, то вроде бы и не считаешь себя обманутым. К тому же полотенце бесплатно, да и упаковка ещё в хозяйстве сгодится. Корчмарь даже заволновался, что не хватит сбитня. Огромный, на три четверти пустой бидон с напитком стоял на углях, сынишка помешивал половником, а разносчицы уже разобрав вторые сани с продуктами, всё шли и шли, позвякивая серебром в карманах передников.

– А ведь, это только первый перерыв. Пусть на второй съедят в шесть раз меньше, но уже и нет-то ничего. – Размышлял корчмарь.

– Бать, можно мне на бой одним глазком взглянуть? Я быстро. – Попросил мальчик.

– Не сынок. Беги к мамке, скажи, чтоб пироги с рыбой несли. Беда у нас, сани уже пусты. Потом посмотришь.

Мальчик разочарованно крутанул половником и, оставив его плавать в бидоне, побежал к городским воротам. Прав отец, беда. Такой успешной торговли никогда не было.

Над ристалищем проревел рог, а вслед за ним раздался бой барабана. Поле для поединка разделили на две части посредством вбитых в землю колышков и натянутой верёвки с флажками. С разных концов поля к главной трибуне подъезжали два всадника. И тут стало видно огромное различие в доспехах. Конь покрытый бордовой попоной с двумя медведями по бокам был снабжён нагрудным доспехом, налобная пластина закрывала голову и даже защищала торчащие уши. Сам всадник имел глухой шлем, намертво соединённый с ребристой кирасой посредством стального воротника. Поножи переходили в пластинчатый сапог, а наручи в латные рукавицы с шипами. Казалось, что исполин в железе не сможет и повернуться, не то, что руку поднять.

– Гюнтер Штауфен из Самолвы. – Представился рыцарь распорядителям турнира.

Конь после речи хозяина вытянул левую переднюю ногу вперёд, правую согнул и выполнил поклон, изящно изогнув шею. Постояв так несколько секунд, повинуясь команде, лошадь приняла исходное положение, а затем, перебирая ногами, подобралась к трибуне боком. В этот момент в ложе привстала дама, поправила подушечку на лавке и, выпрямившись, подошла к краю перил, за которым начиналось ристалище. В руке женщины появился шёлковый шарф, который она тут же повязала на протянутую правую руку рыцаря. Шуба в этот момент распахнулась и, на груди красавицы золотом засверкал медальон на цепочке.

– Лисий Хвост? – Пробормотал удивлённый Тороп.

– Победи его, Гюнтик. – Нюра чмокнула губами, посылая поцелуй возлюбленному.

Публика на трибунах не могла сказать и слова. Появление совершенно непривычного доспеха, манеры и поведение участника – всё было ново.

– Смотри, платок на руку повязала. Не иначе, жёнка его. Вот молодец, мужа бережёт, вдруг, рана какая? – Перешёптывались горожанки.

Ермоген в этот момент прикрыл глаза. Иногда, на некоторые мирские дела лучше не смотреть. Девушка воспитана, Святое писание знает, пост соблюдает, старших уважает, а то, что мужа любит – так это богоугодно. Пусть так будет.

Латинянин скис. И если поначалу Просперо обрадовался, что неповоротливый рыцарь станет лёгкой мишенью, то после кульбитов лошади и вёрткости соперника, все видимые недостатки тяжёлого доспеха превратились в ощутимые преимущества.

– Просперо Колома. – Назвал своё имя римлянин.

Лошадка не кланялась, исскуство выездки не показывала, а двойная кольчуга с засаленной безрукавкой, усиленной редкими железными пластинами, защищавшими шею, впечатления на смолян не произвели.

Всадники разъехались по своим местам. Сигналом к началу поединка будет звук боевого рога. Оруженосцы поднесли копья с трёхлучевыми наконечниками. Гюнтер ловко свесился с лошади, подбросил копьё в руке и поднял лошадь на дыбы. При этом конь разъярённо заржал, а после тягучего звука рога резко стал набирать скорость, переходя на галоп. Латинянин поскакал навстречу.

Римский посол стал молиться про себя, заклиная всех святых даровать победу. За здоровье Просперо с него спросят в первую очередь.

– Бабах!

Поединщики ударили друг друга одновременно. За первым звуком раздался треск. Древки не выдержали напряжения. Только Гюнтер поскакал дальше, а Просперо вылетел из седла. Удар латинянина был мощным. Копьё угодило в щит, прочертило борозду, скользнуло по стали воротника и разошлось волокнами. Штауфен тоже метил в щит, но наконечник зацепил окантовку и угодил точно в шлем. Турнирное ведро от удара вмялось, а шея …. Подбежавший к лежащему на снегу рыцарю Ишая только развёл руками.

– Спондилолистез. Он скоро умрёт.

– Что ты там сказал, проклятый иудей? – Федериго хотел было схватить лекаря за грудки, но его остановили товарищи.

– Проклятый иудей сказал, что это называется 'перелом палача'. Дуга второго шейного позвонка сломана.

– Спаси его. Просперо сын кардинала.

– Режте кольчугу. Вот. – Ишая достал кусачки, расщепил несколько колец и, протянув инструмент одному из рыцарей, стал готовить бандаж.

Зафиксировав шею, раненого понесли на носилках в медицинскую палатку. Врач шёл за санитарами и выслушивал от Федериго сначала обещания золотых гор, затем угрозы, а перед самым пологом послышались проклятия. Стражник с рогатиной перегородил вход латинянину, а его напарник направил взведённый арбалет на скандалиста. Однако рыцарь не успокоился, обзывательства полились с новой силой. И тут Ишая не выдержал. Выйдя из палатки, он с укором посмотрел на римлянина, после чего зашёл обратно.

– Прости лекарь. Я был неправ. – Раздалось в спину.

Турнир продолжался. Только теперь, в связи с выбывшим бойцом, команда, оставшаяся в меньшинстве, запросила уровнять количество участников. Латиняне жаждали мщения, но драться пять на четыре не хотели. На центральной трибуне находились и немецкие купцы. И хоть побили католика, но Штауфен-то вроде свой, немец. Значит, болеть надо за него. А то италийцы совсем обнаглели. Пусть оруженосца ставят, либо поражение признают.

Растерявшийся Тороп обратился за советом к князю, но тот был не в курсе сложившихся традиций и чуть было не ляпнул, что если римляне боятся выйти против пятерых, то что они скажут, если смолян будет трое? Помог Рысёнок.

Два отряда по пять человек вышли продемонстрировать своё умение в обращении с оружием. Я,Савелий, Свиртил, Гюнтер и Воинот против Федериго с тремя рыцарями и оруженосцем. Мы бросали жребий, кто будет участвовать, как решили этот вопрос римляне – осталось тайной.

– В связи с тем, что не все участники турнира могут продолжить участие, изменены правила боя. –Тороп выдержал паузу, дабы переводчик мог пересказать латинянам его слова. – Меркурьевцы защищают свою хоругвь. Атакуют зачинщики турнира. Если стяг падёт, бой окончен. Драться можно до тех пор, пока весь песок не высыплется. Повторный звук рога и бой барабана известит об окончании.

Публике продемонстрировали песочные часы, а Воиноту вручили копьё с красным флажком, которое он воткнул в землю в указанном месте. Отряды разошлись в стороны к заранее прочерченным линиям.

– Воинот, нас попробуют связать боем, а их оруженосец постарается завалить стяг. Не подведи. – Гюнтер предположил, как будут действовать римляне.

В принципе тактика была оправдана и мы все согласились, добавив, что лучше биться в строю, и сразу идти в атаку, не ожидая неприятеля. Представитель латинян в присутствии Торопа осмотрел затупленность мечей и отсутствие другого оружия, после чего боярин проверил противника.

– Ррумм. – Проревел рог, а песок в часах начал ссыпаться вниз.

Мы побежали вперёд. До флажка было шагов десять, не больше. Римлянам достался путь в полтора раза длинее. Воинот встал у стяга, закрывая его своим телом. И тут стало ясно, что нас переиграли. К Воиноту побежал Федериго.

Сшибка произоша почти одновременно. Мой противник был невысокого роста, в кольчужном капюшоне и шлеме похожем на тарелку. Первое, что он сделал – нанёс удар щитом со всего маха. Окантовка должна была попасть мне в голову. Когда-то, мы проводили тренировки, и мой друг Егор показал мне замечательный приём, рассказав, что увидел его во сне. Все удары наносятся в связке. Если бьют щитом в голову, то почти одновременно наносится удар по ногам. Суть приёма в том, что надо пригнуться, принять удар меча на щит, после чего не наносить ответный, а просунуть свой меч под ногу атакующего и навалиться всем телом. То есть, элементарная подножка с использование подручных средств. В бою, упавший на землю фактически труп. У меня получилось. Выдержать толчок корпуса человека в центнер весом очень сложно, а когда под ногой препятствие, то падение на спину обеспечено. Римлянин плюхнулся на снег, выставив позади себя руку с мечом, пытаясь закрыться щитом, но опоздал. Мой сапог угодил в лицо, и он уже больше не поднимался.

– Лексей! Задержи! – Савелий умудрился каким-то образом увидеть, что к Воиноту прорвался Федериго, и шансов у оруженосца практически нет. Град ударов обрушившихся на немца прижал того к флагу и ещё немного и мы проиграли.

Отбросив своего противника, Савелий в два пыжка очутился рядом с Федериго и ударил того мечом по руке. Прямо по наручу. Аж искры брызнули. Римлянин взвыл от боли и выронил свой клинок. На помощь своему предводителю бросился рыцарь, бившийся до этого с Савелием. Воинот попытался его отвлечь, но видимо удар по шлему, полученный в самом начале схватки, и старая рана, дали о себе знать. Оруженосца сбили на землю, и теперь рыцарь встал против меня, давая возможность отойти потерявшему меч Федериго. Мы обменялись ударами, разок столкнулись щит на щит и разошлись. Стяг был спасён.

Свиртил бился со своим пртивником на равных. Они даже сместились немного в сторону. Начали кружить и обмениваться выпадами. Латинянину стало неинтересно захватывать вымпел, повстречав достойного соперника, он решил провести личный поединок и заслужить свою славу.

Гюнтер в это время играл на публику, гоняя своего оппонента по всему ристалищу. Командного боя не получилось. Римлянин кое-как уворачивался, получал синяки и вскоре лишился шлема. Это означало сдача в плен.

– Руммм! Бум! Бум! Бум! – Прозвучал сигнал окончания боя.

Воинот отказался идти к лекарю, выдернул флаг и, положив древко на плечо, отправился к нашей палатке. Свист и крики поздравлений достались Гюнтеру. Он действовал наиболее эффектно. Причём особо радовались немецкие купцы из Бремена. Как потом удалось выяснить, осенью прошлого года их рыцарям досталось на орехи от веницианцев. Вот и посчитали они, что реванш взят.

Наступил самый ответственный момент. Так сказать, изюминка турнира. Предстоял бой на смерть. Савелий проверял ремешки на доспехе лошади, когда к нему подошёл Рысёнок. Он один из всех распорядителей знал, кто скрывается под личиной шлема.

– Савелий, Федериго сломал руку. Если ты его убьёшь, чести не будет. Он готов драться, но … ситуация такова, что для Смоленска желательно показать, насколько великодушны его рыцари. Князю нужна слава.

– Что ты предлагаешь?

– Римский посол обмолвился, что если вы разъедетесь, то Федериго не уронит своего достоинства. Ведь именно он вызвал тебя на бой.

– Хорошо. Я не буду убивать. Можешь так и передать.

Рыцари встали на исходные позиции. Правая рука Федериго была привязана к туловищу. Повод уздечки намотан на луку седла, копьё – в левой. На трибунах обратили внимание на эту странность, а с мест, где сидели иноземные купцы, послушался гул недовольства.

– Федериго из Урбина против рыцаря дружины 'Меркурий'. – Прокричал Тороп, после чего проревел рог, призывающий к бою.

Савелий легонько стукнул пятками коня и двинулся вперёд. Копьё так и осталось в вертикальном положении. Поравнявшись, латинянин кивнул головой и молча, проехал дальше. Бой состоялся, а то, что соперники не наснесли ни одного удара, так это их личное дело.

После того, как поединщики вернулись к своим палаткам, на трибуну вылез Тороп. Дождавшись, когда смолкнут голоса зрителей, боярин прокричал:

– Победитель не выявлен. Ничья.

Елена, сжавшая в ладошке платок, облегчённо вздохнула. Любимый муж жив, а это самое главное. До её слуха донеслась немецкая речь.

– Нюра, что они говорят? – Елена спросила сидящую рядом с ней подругу.

– Говорят, что таких рыцарей, как этот русс, днём с огнём не отыскать, уже лет как сто назад перевелись. Так великодушно мог поступить только герцог или король. – И добавила. – Их герцог – по-нашему князь.

– Они правы.

Разговор дам прервал грохот барабана. Тороп объявлял новых участников, под одобрительный гул толпы, жаждущих продолжения игрищ.

– Ликарио из Виченцы против Свиртила из … из Свиртила.

Литвин не на шутку завёлся во время пешего поединка. Только вмешательство стражи вынудило их разойтись. Разгорячённые боем, они ещё долго смотрели друг на друга, а потом обменялись интернациональными жестами, сопроводив их крепкими выражениями. Как ни противился римский посланник, видя полное фиаско своей затеи с турниром, будущего пирата и грозу Адриатики отговорить не смог. В свои восемнадцать лет, Ликарио авторитетов не признавал. Всадники сломали уже по два копья и готовились к решающему заезду.

– Держи копьё повыше, покажи, что метишь в голову, он приподнимет щит, а сам ударь в корпус. – Наставлял литвина Гюнтер, как самый опытный в подобных поединках.

– Убью гада. – Свиртил опустил забрало.

– Убить не убьёшь, панцирь у него хороший, а из седла выбьешь. – Уже вдогонку, умчавшемуся вперёд меркурьевцу сказал Гюнтер.

Всё вышло с точностью наоборот. Свиртил попал по щиту и пропустил страшный удар в бок. Кираса выдержала, пластиковый поддоспешник спас от гематомы, а когда всадники разъехались, то выяснилось, что копьё Свиртила треснуло у наконечника, но не сломалось. Так называемое 'копьё мира' с тремя остриями сослужило плохую службу своему хозяину.

– Ликарио победил. Слава Ликарио. – Закричал обрадовавшийся посол.

Рысёнок кивнул головой Торопу. Деваться было некуда. В подобных случаях даже запрещали заменить оружие, считая, что оно пригодно к использованию и лишь частично повреждено.

Ликарио было засчитано три попадания, а Свиртилу два с половиной. Шуметь и доказывать свою правоту, можно было сколько угодно. Турнир объявили законченным. Настало время для определения победителей и вручения призов.

Вынужденная заминка, связанная с переодеванием Торопа, который на радостях от выигранного пари залил кафтан вином, только добавила страсти на трибунах. Боярин, казалось, подрос на полголовы, приподнявшись на цыпочки, заливался соловьём, славя князя Смоленска, самого мудрого и самого сильного. Не пожалевшего ни времени, ни сил, ни серебра, устроившего для своих подданных настоящий праздник. Оттрубивши здравницы князю, Тороп стал зачитывать имена призёров и деяния, за которые им вручались награды.

– Воинот из Швабии, как лучший оруженосец в бою награждается щитом с правом нарисовать свой рисунок по его усмотрению.

– Ого! – Раздалось с лавок, где сидели купцы из Бремена. Подобный приз был равносилен получению рыцарских шпор, ибо рисунок на щите можно было именовать гербом.

Ветеран чуть слезу не пустил, принимая щит. Столько лет жизни отдать военному ремеслу, умирая от жажды в песках Палестины, гния в Прусских болотах и вот, только тут, на Руси его оценили по достоинству.

– Федериго из Урбина. За личное мужество, вышедший на смертный бой со сломанной рукой, награждается булавой.

Тороп вручил шестопёр. Смоленские бояре переглянулись. Приз явно высосан из пальца.

– Рыцарь дружины 'Меркурий', не пожелавший воспользоваться преимуществом в поединке, награждается … фибулой из золота с надписью 'Честь и слава'.

Савелию вручили медаль на цепочке. Отчего Тороп назвал её фибулой – было непонятно. Видимо, боярин позабыл название.

– Ликарио из Винченцы, как сломавшему наибольшее количество копий на турнире, присуждается приз …. – Боярин нагнулся к сундуку, стоявшему возле его ног, и вытащил кольчугу, с наклёпанными внахлёст стальными пластинами, демонстрируя её публике. – Вот ещё шелом.

Ликарио, проведший детство в полной нищете, запрыгал от счастья. Ограбивший соседа, дабы вооружиться и пойти на войну, он получил звание рыцаря на поле боя. Согласился сопровождать посла в Смоленск только из-за обмундирования. Всё, что на нём было надето – с чужого плеча.

– Главный приз турнира, 'Чаша из Назарета' вручается Гюнтеру Штауфену из Самолвы, как обладателю наибольшего числа побед. Император Фридрих должен гордиться своим сыном. – Тороп вручил чашу.

И тут многие раскрыли рты. Участие принца в турнире – это событие. Бременские купцы захлопали в ладоши, выражая свою радость. И лишь римский посол схватился за голову, вспоминая сыновей Фридриха, был ли Гюнтер среди них. В памяти всплыл Уголино Буццакерини, разбивший в пух и прах флот генуэзцев и молоденький рыцарь, стоявший рядом с ним, когда его, Убальдино, с верёвкой на шее вели в трюм.

– Похож. – Подсказывала память.

Зрители левосторонней трибуны ещё долго шумели, обсуждая справедливость решения судей, отдавших победу латинянину. По их мнению, сумевший сохранить оружие Свиртил, и должен был победить, так как, в реальном бою шансов у вооружённого – больше. В процессе спора всплыла мысль, что судьи куплены и, искать правду бесполезно. На правой стороне, события разворачивались несколько иначе.

Князь поздравил призёров, пообещал позвать на пир, забыв уточнить, когда и во сколько, после чего отправился в комнату отдыха и изъявил желание рассматривать гобелены у себя в кремле. Гридни материю со стены сняли, упаковали и вскоре, Всеволд Мстиславович с чистыми руками и спокойным сердцем утаптывал снег копытами своего коня в сопровождении ближников.

Купцы Бремена порешили устроить праздник, сварить пива и отметить, как следует, безоговорочную победу немецкого оружия. Ибо участников было много, а почти земляков всего двое, но они в списке победителей. Смоленские купцы тоже решили не отставать, договорившись собраться в корчме и гудеть там, пока хватит сил.

Ермогена мирские дела интересовали мало, задуманное – удалось, можно и в келью ехать, тем боле, что Серафим привёз смету каменного храма, строительство которого планировали начать весной.

Я же отправился к Ишае, пообещав Савелию присоединиться к празднованию победы в его тереме, как только осмотрю Просперо. Латинянин получил травму, с которой и у нас-то не живут. Тысячи погибли в автомобильных авариях, пока не придумали подголовник. А тут был аналогичный случай.

Возле палатки лекаря стояли римские рыцари. Спорили, и по-моему, больше изъяснялись жестами. Федериго среди них не было. Стражник у полога узнал меня, но не пропустил.

– Велено никого не впускать.

– Понятно, служба. Ишая, ты как там? Мне можно зайти!? – Крикнул через полог.

– Алексий, руки заняты, заходи.

На кушетке, возле жаровни лежал без движения Просперо. Рядом с ним, на табуретке, с деревяшкой в зубах Федериго. Ишая мазал ему руку йодом и явно готовился накладывать гипсовую повязку. Рыцарь терпел и пытался прочесть надпись на бинте.

– Я лекарство от боли принёс. Что с Просперо?

– К утру умрёт. Эти … – Ишая кивнул в сторону Федериго. – Будут дежурить всю ночь. Воротник надо забрать, покойному он ни к чему. А у меня их всего два.

– Может, выживет? Если есть хоть единый шанс – надо использовать.

-Алексий, ты сам-то, в это веришь?

– Верю. Я в последнее время во многое верить стал. Ладно, таблетки на твою сумку положу. С деревяшкой в зубах, дай проглотить две сразу и кляп можно выплюнуть. А морфин Просперо всё же вколи. Удачи.

Я вышел из палатки. Ещё час назад, латиняне были врагами, и мы были готовы искалечить друг друга. Сейчас же, ненависти не было ни капли. Снорри ожидал меня, придерживая осёдланную лошадь, тихо напевая какую-то песенку.

Утром нас разбудил Трюггви, который по договорённости уже два дня ночевал в пристройке терема Савелия со своей командой, заодно охраняя его. Датчанин замучился ожидать во дворе, пока мы выспимся, и стал орать песни во всю глотку. Степанида, пёкшая хлеб, выбежала на крыльцо, нацелившись на певца кочергой.

– Ирод! Куры нестись не будут. Чего разорался?

– Мне скучно. Сколько можно ждать? Ведьма, покличь Снорри. – Трюггви не придал значения предмету в руках женщины, продолжал строгать свистульку, распевая новый куплет ужасным голосом.

– Я сейчас тебе такую ведьму покажу! А ну брысь! – Степанида огрела кочергой дана, да так, что от тулупа на спине пыль поднялась.

– Ай! Ой! За что? – Трюггви от неожиданности выронил ножик со свистулькой.

Поднять руку на кормилицу он не смел, а увернуться уже не получалось. Степанида выбивала пыль из овчины, как из половика. Размашисто и с напором. Дан побежал к сараю, спасаясь от ударов.

– Попросишь ты у меня сегодня пирожков в дорогу. Таких дам, что век вспоминать будешь.

– Хрясь! Хрясь! – Раздовалось возле пристройки.

Гаврюша, проснувшись первым, видел всю эту картину и, схватившись за живот, чуть не покатился по снегу, смеясь, пока не выступили слёзы. Вскоре повылезали и остальные, за исключением семейных пар. Экзекуция закончилась, Степанида с минуту постояла перед закрывшейся у самого носа дверью в сарай и с видом победительницы зашагала на кухню. У такой ключницы не забалуешь.

Как ни торопились мы с отъездом, но раньше полудня выехать из города не получилось. После завтрака пришёл Евстафий. Купец поведал об украденных гобеленах из комнаты отдыха и предложил оставить серебро, вырученное на тотализаторе турнира в его банке.

– Оборотных средств не хватает. Богемцы собираются десять поездов с товаром на днях отправить, а наши когда там будут, ещё неизвестно – жаловался Евстафий.

– Подожди, так товар-то твой будет.

– Если бы. Пока зима, они меха хотят. Воск им подавай. Где я это возьму? Я им свечки готовые хотел втулить, так они сами делают. Лексей … – Купец перешёл на шёпот. – Они оружие хотят купить.

– Так в чём проблема? Разве Данила мало производит? Пятнадцать кузнецов у него в артели.

– Да не то. Они хотят как у Гюнтера. Чтобы лошадь и человек. Ну …, конские доспехи и рыцарские. Пять комплектов просят.

– Евстафий, латы – не рубаха. Подвернуть и ушить не получится. С Гюнтером просто было, там Нюра его всего, вдоль и поперёк обмеряла.

– Я это тоже им говорил. Они чучела привезут. А бардинг подобрать не сложно. Лошадки что у них, что у нас одинаковые. – Не унимался Евстафий, продвигая идею торговли оружием.

– Ничего не выйдет. Если им нужны доспехи, то пять комплектов у меня есть. Пусть покупают и подгоняют под владельцев самостоятельно. А не захотят так, то к Даниле. Я тебе лекала передам, а ты уж сам с кузнецом договоришься. Только сдаётся мне, им один комплект нужен.

– Думаешь, как с мешочками для перца будет? – Купец усмехнулся. – Пафнутьевич зело переживал тогда, всё про сургуч спрашивал, продавал кому ещё, али нет.

– Кишка у них тонка. Повторить доспех не смогут, но к чему надо стремиться – поймут. Влупи им цену в двести гривен. Пусть себя за пейсы дёргают.

Время латного доспеха ещё не пришло. Технологии доступные оружейникам тех лет не позволяли его изготовить. Понимали ли это хитрожо … хитрохвостые Богемцы? Скорее всего – нет. Но то, что новшество надо украсть или купить – осознавали.

После Евстафия притопал Иннокентий. С ним было гораздо проще. Строится новый храм – собираются пожертвования. Раз место строительства в деревне Свиртила, то и основные расходы несёт тот, за кем земелька числится. Четыре сотни гривен вынь, да положь. Это не считая полного набора колоколов и церковной утвари.

– Иннокентий, денег нет. Утварь, иконы, облачения к весне будут. С колоколами давай договоримся так …

Священник поводил перед моим лицом указательным пальцем, как стержнем метронома.

– Что значит договоримся? Лексей, я сказал, что нам надо. Это не обсуждается. Мы денно и ночно возносим молитвы Господу, дабы уберегал рать Меркурьевскую.

– Понял. Неправильно высказал мысль. Колокол на пять пудов, четыре на четверть пуда, три двухпудовых и один пудовый. Серебра сто гривен, остальное ладаном и лампадным маслом.

– Так правильно. И что б к обедне, все были в храме. Сам … – Иннокентий сделал паузу, подчёркивая значимость. – Службу вести будет. А воин, что фалеру в награду получил, пусть не волнуется, Его преосвященство всё знает.

Подвести Ермогена было нельзя. Раз он обещал прихожанам, что хулители веры будут наказаны, значит так и должно быть. Епископ сказал – епископ сделал. А то, что в храме присутствуют непосредственные исполнители его обещания, так и быть иначе не может.

Передав Савелию последние слова Иннокентия, которые он воспринял со вздохом облегчения, мы отправились в церковь Михаила Архангела, отстояли службу, поставили свечи, дождались, пока закончится таинство исповеди Нюры и выехали из города. Кабы не сани, добрались бы засветло, а так …, пришлось освещать дорогу к крепости у камня факелами.

Следующие сутки прошли за обильным столом. Продолжали отмечать победу. Изрядно подвыпив, принялись обсуждать правомочность решения судей, отдавших победу Ликарио.

– Вот помню, у меня дома, есть такая игра, хоккей называется, типа ирландского хёрлинга. Две команды, по пять человек, гоняют по льду на коньках одну шайбу, стараясь забросить её в чужие ворота с помощью клюшки. В воротах стражник стоит. Наши играли с очень сильным противником. Только они могли биться с нами на равных.

– И у нас в похожее играют, только не шайбу, а камень кожей обернут, и вперёд. – Прервал меня Снорри.

– Так вот, клюшки имеют загиб, дабы шайбу бросать было сподручнее. Наши тогда три шайбы забросили, а канадцы одну.

– Постой, Лексей, а кто такие канадцы? – Теперь проявил интерес к рассказу Гаврюша.

– Команда так называлась. Наши – СССР, противник – Канада. На чём я остановился?

– Сколько шайб забросили. – Подсказал Свиртил.

– И тут, Гимаев нарушает правила и его отправляют отдохнуть, молитву там прочитать, водички попить, и в это время командир канадцев усмотрел, что клюшки у наших, загиб имеют другой. А это не по правилам. И давай судья, наших с неправильными клюшками со льда выдёргивать. Втроём-то супротив пяти биться тяжело.

– Во гады! Клюшки то причём? – Гаврила Алексич плеснул винца в бокал, попытался наколоть вилкой дольку яблока, промахнулся пару раз и выпил не закусывая.

– В общем, наши тогда выиграли, но осадок остался. Так и тут. Из-за дурацкого правила, Свиртила победы лишили. Копья, видите ли, не такие. Просто у нас древко – качество, а у них …, давайте выпьем…

Елена с Нюрой покинули стол, ещё задолго до того момента, когда мысли давно путаются, а спать ещё явно рано. Женщины заперлись в кабинете и стали обсуждать свои дела, делясь тайнами и переживаниями.

– Рассказывай, как венчались? – Елена уселась с ногами в кресло, положив подбородок на коленки.

– Давай, лучше о тебе поговорим.

– То есть?

– Не могу я рассказать. Не спрашивай. Хорошо?

Елена прикусила губу. Её венчание с Савелием было тоже весьма странным. Какой-то расстрига обвенчал их в часовне, что стоит во дворе и исчез, так же быстро, как и появился.

– А детки когда будут? Сколько вы уже с Гюнтиком вместе?

– Недавно, если ты хочешь узнать, до венчания или после мы вместе, то …

– Я когда Ростислава носила, от капусты солёной было не оторвать, просто внимание обратила, что разносолы ты любишь, вот и спросила.

– Вот ты о чём. Мы по дням особым. У меня календарь свой есть, супружница Лексея подсказала. Пока Гюнтик замок не построит, деток заводить не будем. Ругаемся иногда из-за этого.

Женщины проболтали до полуночи. Примеряли новые наряды, хвастались украшениями и нюхали духи в красивых флаконах. Но главный, по их мнению, вопрос, как бороться с храпом Савелия и постоянно ворочавшимся во сне Гюнтером, утаскивающим на себя одеяло – остался неразрешённым.

На следующий день мы попробовали сыграть в хоккей, разметив площадку прямо на льду реки. Кататься на коньках не стали, но и без этого важного атрибута игра пошла на ура. Снорри забросил девять шайб. Видимо опыт, приобретённый в детстве, помог, свею со своей командой одержать решительную победу. После товарищеского матча, напарившись в бане и усевшись за стол, не успели зачерпнуть кашу из огромного чугунка, как в светлицу забежал Велимир, прервавший трапезу.

– Боярин Рысёнок приехал. Да не один.

Оказалось, что вчера в Смоленск прибыл гонец от Ярослава. Грамота, зачитанная в режиме полной секретности, гласила следующее:

– Отряд смолян в количестве трёх сотен, каждый с запасной лошадью должен немедленно выступать на соединение с основными силами и двигаться к Кракову.

Рысёнок в краце пересказал приказ, сообщив, что рать поведёт сам, а в заместителях у него Тороп, от которого проку никакого.

– Войско совершенно не готово к длительному переходу. Провианта нет, оружия нет, какого лешего нам там делать? – В сердцах выпалил боярин.

– Владимежа и Пакослав будут разбиты в середине марта. Вы туда не поспеваете, значит, после Кракова вас бросят под Легницу. Будете совместно с Орду рыцарей бить. – Поведал я Рысёнку.

– Ты хочешь сказать, что Сандомир уже пал? Но как же так? Мы и степняки, вместе?

– А что удивительного? В первый раз что ли?

– Да не в первый, но всё же.

– От меня что надо? Говори, чем смогу – помогу.

– Савелий говорил, что карты у тебя шибко хорошие есть. Да и …. – Рысёнок замялся, видно было, что нужно всё, о чём так сокрушался боярин. – Всеволод Мстиславович пообещал целый год мыто с купца твоего не требовать.

– Купец не мой, а родственник Пахома Ильича. В Смоленске он просто торгует, не понравится – уедет в Новгород. Так что, мне от этого налогового счастья ни радостно, ни горько. Что может Всеволод дать ещё? Я так понимаю, казны у князя кот наплакал, значит, серебра не будет.

– Вообще-то, он и тебя в поход может исполчить. Земельки за тобой прилично числится.

– Я не отказываюсь. Родине послужить – это долг каждого. Тем более, что поход этот, сильно Пскову поможет. Карты дам, оружие и провиант будут, завтра присылай обоз.

– Сани уже в деревеньке Свиртила стоят, ждут. Князь в долг просит, а леса, что в двадцати верстах на восход от тебя – можешь считать своими.

– Договорились. Рысёнок, ты знаешь, что такое дымовая завеса?

– Отец рассказывал. Когда от половцев уходил. Их всего два десятка было. Но у них тогда выбора не было. Невесту друга своего он вёз, бабушку Торопа. – Боярин вспомнил свою юность, отца, рискнувшего отправиться в степь, дабы похитить красавицу-дочь одного их половецких ханов и гордо приподнял голову. – Отец ничего не боялся, но тогда …

– Ты устроишь по Легницей нечто похожее. Кочевники бросят русские дружины под главный удар. Это в их стиле.

Смоленский обоз загрузился продовольствием под самую завязку, как не смешно, но польская свинина была именно из тех мест, куда следовала русская рать. Три тонны гречки, двадцать четыре тонны овса, более ста мешков сухарей перекочевали из амбаров Свиртила в возки. На первое время этого должно было хватить, дабы накормить триста ртов. Дружину Рысёнка перевооружили. И если до этого, только каждый шестой имел кольчугу и меч, то сейчас, под рукой боярина оказась двести пятьдесят тяжеловооружённых всадников и полсотни лёгкой конницы. Русские шли вперёд, на запад.