"Оседлать чародея" - читать интересную книгу автора (Крускоп Сергей)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Невзлюбил царский советник Селиван Виана за что-то, невзлюбил. С самого его появления во дворце. Смотрел на парня косо и хоть в открытую и не цеплялся, а все равно противно. То зайдет на конюшню проверить, как там кони – почищены ли, накормлены ли, хотя это вовсе не его, Селивана, забота. То в личную Вианову каморку при конюшне сунуть нос норовит. То вдруг пристанет с какой пустяковой беседой, да по ходу дела поинтересуется, как Виан к чернокнижничеству относится. Проверяет, значит, на – парень даже слово умное выучил – благонадежность.

Если не считать этого, то к жизни при дворе Виан быстро притерпелся и притерся: в чужие дела не лез, своими занимался исправно. Место и впрямь оказалось непыльным и хлебным, даром что и те два кошеля с серебром еще не иссякли, хотя Виан прикупил себе и рубах новых, и портов, и кушаков, и пару кафтанов, и две пары сапог – на разные случаи жизни. Даже заказал себе у кузнеца кольчугу – мало ли чего еще случиться может! Да и в свободное время пригожей девке одной не поскупился на бусы и пряники. Так что и выглядел, и жил Виан теперь не бед нее всех прочих царских конюхов.

Разумеется, едва выдалась возможность, Виан принялся удовлетворять свое любопытство относительно столичной жизни и быта, начав – если не считать покупку обновок и сопутствующую прогулку по торговым рядам – с пряников и той самой ласковой и пригожей девки.

– Ты, Виан, дикарь, – сказал ему на это несколько позже конек. – Ты попал в какой ни есть но культурный центр – так припади к этому источнику культуры, попробуй поместить в свою голову хоть какие-нибудь знания о мироустройстве! Даром что грамоте обучен.

В тот вечер Виан, чистивший скребницей златогривых коней и размышлявший, что общение со столичными жителями, и в первую очередь – жительницами, уже принесло ему некоторые новые знания о мире, горбунка отмахнулся. Однако позже принял конькову критику к сведению и, заказав себе кольчугу, зашел примеченную крошечную лавку книготорговца.

В лавчонке размером всего четыре на три шага было пыльно, темно и тесно. Пока глаза Виана не привыкли к полутьме, он мог различить только старую потрескавшуюся конторку со стоящей на ней чернильницей и прилепившиеся к двум стенам массивные темные стеллажи. Затем послышался скрип половиц, в комнату вошел сгорбленный старик со свечой в руке.

– Здравствуйте, молодой человек, – обратился он к Виану; голос лавочника оказался похожим на скрип старого дерева. – Но вы совершенно зря сюда зашли.

Здесь вовсе нет ни любезных младым девам безделушек, ни шарлатанских приворотных снадобий, ни новомодных лубков сомнительного содержания.

– Э… – протянул Виан. – Но книги-то у вас есть? На двери было написано…

– Книги? – прищурился старик, поставив подсвечник на конторку. – Даже удивительно, что хоть кто-то в этом городе еще интересуется книгами. Книги надо уметь читать, без этого они годны только на то, чтоб собирать пыль или разжигать печь.

– Я грамоте с малолетства обучен! – обиделся Виан. – Матушка покойная меня сама обучала. Я даже по-бодански немного могу.

Старик пристально поглядел на парня.

– Книги у меня есть, как ни странно. Вот они, – он обвел рукой стеллажи, на которых, как теперь увидел Виан, действительно стояли и лежали самые разнообразные книги, от каких-то криво сшитых стопок пергаментов до огромных томов из настоящей бумаги, заключенных в тяжелые кожаные или деревянные переплеты. – У меня есть сочинения по охоте на зверя и птицу, труды по выращиванию и воспитанию коней, описания стран, земель и народов. Что вы хотели бы найти в книгах, молодой человек?

– Я бы… это, – Виан замялся, вспоминая слова конька, – хотел бы что-нибудь про мироустройство… Про страны и земли – тоже хорошо, – добавил он, подумав, что и про выращивание коней бы пригодилось, раз уж он теперь конюх. Наверное, раз кто-то про такое взялся писать, так излил на страницы мудрость от мудрости по данному предмету; прочитаешь такое – и из любого деревенского жеребенка боевого коня вырастишь!

– Мироустро-ойство, – протянул старик, – это широко. У всех разные взгляды на устройство мира, и не всегда одним нравится то, что думают другие. Под подкладку же мироздания никто еще своими глазами не заглядывал и, как там что с чем сшито-сострочено, не видел. Да и в мастерской создателя никому бывать не приходилось… Ну что ж. Походите, юноша, поглядите, ежели не боитесь пыли. Может, – добавил он с сомнением, – и присмотрите чего.

В своей прежней жизни Виану довелось прочесть всего две книги, бывшие у его матери. Одна называлась «Чуда Мира» и содержала грубые и аляповатые, но яркие картинки, снабженные не слишком пространными подписями. По ней Виан учился читать и по малолетству полагал едва ли не венцом совершенства и кладезю мудрости, но, выросши, справедливо усомнился и в том, и в другом. Вторая книжица, совсем небольшая, представляла собой собрание стихов, красивых, но не всегда понятных и написанных причудливым, трудным для прочтения шрифтом.

В этой пыльной лавке на потрескавшихся полках стояло больше книг, чем Виан видел за свою жизнь, и, честно говоря, больше, чем он готов был увидеть. Парень брал тома один за другим, с трудом сдерживая желание чихнуть, раскрывал, пытаясь вчитаться в первые строки текста и понять, о чем же собирался поведать миру очередной незнакомый автор. В одних книгах были картинки – старательно вырисованные тушью или любовно раскрашенные изображения людей, зверей и птиц. В других рисунков вовсе не попадалось, не считая фигурных букв в начале каждой страницы, а текст был мелким и состоял почти сплошь из незнакомых слов. В конце концов Виану попалась не слишком большая и, судя по виду, довольно новая книга «Страны, Соленое море окружающие, с описанием населяющих их народов и с приложением земных чертежей». Открыв наугад, парень обнаружил несколько схематическое изображение знакомого пейзажа и на его фоне – мужика, чем-то похожего на Драпа, с кружкой в руке. Подпись гласила: «Нижнеугорийский селянин на отдыхе», что, по мнению Виана, явно соответствовало истине.

Книготорговец удивленно изогнул бровь – видимо, и впрямь ожидал, что молодой посетитель, не обнаружив лубков с непристойными картинками, уйдет восвояси, – и запросил за «Страны» пять с половиной клинков. Деньги были немалые, но недавно и нежданно разбогатевший Виан выложил их без спора. А затем, ощутив себя настоящим ценителем литературы, взял себе еще и «Занимательные и познавательные истории о персонах, науки постигающих» некоего Бабена. Старик чуть поморщился и взял за этот том всего один клинок. Виан добавил еще пару медных монеток за кусок холстины, в который хозяин лавки заботливо завернул обе покупки.

Вечером, управившись с работой, парень зажег свечу и развернул свое приобретение.

– Дельно, – одобрил конек «Страны». – Не зря деньги потратил. Не все описания земель здесь заслуживают полного доверия, но в целом труд добротный.

– Ты-то откуда знаешь! – фыркнул Виан, листая тонкие страницы и разглядывая затейливые виньетки и выполненные тонким пером иллюстрации.

– Я много чего знаю, – проворчал конек, укладываясь на соломенную подстилку. – Мог бы уже понять…

Какие уж там были в тексте изъяны и неточности, Виан не знал. Сам факт, что кто-то вздумал описать в книге быт простых, ничем не примечательных селян, поразил его до глубины души, заставив преклониться перед добросовестностью автора. Однако, долистав до упомянутых в заглавии земных чертежей, парень обнаружил вложенную меж листов небольшую книжечку. Виан с удивлением взял ее в руки и повертел, рассматривая со всех сторон. Книжечка была написана удивительно ровными и четкими буквами на очень тонкой чуть желтоватой бумаге и заключена в мягкую пергаментную обложку. Название на обложке сообщало, что это «Основы материализации, а также распространенные транспортные и бытовые заклинания». Ничего из названия не поняв, парень открыл книжечку где-то посередине и прочитал, начав с начала страницы:

«…одну часть суспензии икры тритона, измельченные цветы сурепки и залить восемью частями оливкового масла первого отжима. Смесь помешивать серебряным кинжалом, вращая посолонь…»

Парень перевернул несколько страниц:

«Переплетите средние и безымянные пальцы правой и левой рук, а указательные сложите вместе, выпрямив. Большие же тоже сложите, отогнув кверху, а сложенные указательные направьте на объект, мысленно говоря…»

Виан еще некоторое время листал странную книжицу, и его изумление все возрастало. «Боги мои! – сообразил он. – Это ж настоящее чернокнижничество! Застукают меня за такой «мудростью» – враз не то что со двора государева погонят – в Тищу отправят с камнем на шее, и то еще будут считать, что милостиво поступили!» Не иначе как старик-книготорговец эти крамольные сочинения меж страницами припрятал, когда к нему кто-то из стражи или из Храма заглядывал.

Впрочем, на самом деле не так уж строго боролся Храм с чернокнижной крамолой. Устраивали иной раз показательные сожжения или еще какие казни – Виан сам не видел, только слышал от прохожих людей рассказы. При этом и фокусники по праздникам выступали вместе с прочими лицедеями на базарных площадях, и знахарки травами да зельями торговали – власти на все это смотрели спокойно, видимых препятствий не чиня. Так что Виан, еще раз изучив свое нежданное приобретение и не найдя ни надписи «колдовская книга», ни рецепта превращения человека в жабу, спрятал книжицу на дно сундука, где хранил одежные обновки и прочие пожитки.


Виан проминал коней. Вообще-то златогривая пара таинственным образом проявила свой норов тогда на торге в первый и, похоже, в последний раз в жизни. Теперь они были само спокойствие, слушались всех конюхов, кроме одного молодого (которого Ушибли на торге особенно сильно, так что неприязнь была взаимной), и даже жеманная красавица Сура, царева фаворитка, справлялась с ними без особого труда. Но раз уж Виана взяли на государеву -службу ради этих коней, то ему и пристало и проминать, и кормить, и чистить, и златы гривы расчесывать, и конские яблоки убирать.

В конюшне Виана встретил мрачный конек.

– Где у тебя перо хранилось? – поинтересовался он.

– Какое? – не понял Виан.

– Какое-какое. Жар-птицево. Я тебе велел его никому не показывать.

– Я и не показывал, – отозвался парень, закрывая за златогривым жеребцом дверь денника. – Только пару раз по вечерам доставал – вместо свечки, читал при нем.

– Ну вот и дочитался, – сказал конек. – Тут этот тощий Селиван вертелся и в твои вещи нос совал. Сдается мне, спер он перышко. Почему этот хрыч мне знакомым кажется? Напоминает, что ль, кого?

– Как спер? – до Виана наконец дошла серьезность проблемы. – И что теперь будет, горбуночек?

– Меня Лазаро зовут – забыл? Да ничего не будет, может быть. Пера у тебя не будет, придется на свечки разоряться.

– А в черном колдовстве-то меня не заподозрят? – Виан бросился в свою каморку и поскорее заглянул в сундук – проверить, не нашел ли Селиван запретную книжицу.

К счастью, книжица была на месте – глубоко в чужие веши царский советник залезать либо постеснялся, либо побоялся. Виан захлопнул крышку и, пригорюнившись, уселся сверху.

– Эй, Виан! Парень вскочил.

– Виан! – в дверях коморки появился один из младших конюхов. – Собирайся скорее: государь тебя пред свои очи требует.

– Что это? – начал самодержец, едва Виан появился на пороге престольной палаты.

Палату (по крайней мере – центральную ее часть) озарял знакомый Виану ровный свет, исходивший явно не от свечей или масляных ламп. Источник его Влас Второй сжимал в руке, обвинительно им помахивая. По сторонам от резного престола стояли недобро ухмыляющийся Селиван и откровенно скучающая Сура.

– Это перо жар-птицы, – не стал отпираться Виан.

– Без тебя, дурак, знаю! – рявкнул царь.

Виан, как он ни был напуган, обратил внимание, что государь щурится, пытаясь его разглядеть: держа источник света прямо перед собой, царь, естественно, дальние части палаты видел словно погруженными в темноту.

– Почему от нас утаил столь ценную вещь?

– По дурости единственно, государь, – отозвался Виан. – Не представлял ценности, полагал за забавную безделицу.

– По дурости! За безделицу! А взял где? Может, ты и жар-птицу где-нибудь в сарае выхаживал-выпаивал?

– Не приходилось, государь, – ответил Виан. – А перо нашел в лесу, – честно сообщил он, – когда в столицу на торг добирался, перекладах в дюжине отсюда.

Осознание того факта, что царь, ослепленный светом, его не видит, и беспокоило (ан как из-за этого еще пуще осерчает!), и обнадеживало (не надо было особенно следить за собственным лицом). Виан подумал еще пару мгновений и для пущей убедительности осенил себя кругом с перекладиной посередь – знаком Пастха, бога, как утверждали в Храме, единого и вездесущего.

– А вот люди бают, – сказал между тем царь, – что ты, ежели и не выхаживал жар-птиц, похвалялся, будто знаешь, где они водятся.

Виан хотел было отпереться, затем задумался – не было ли чего такого? А потом вспомнил, что третьего дня зазвали его другие младшие конюхи выпить по чарке – обмыть, так сказать, новое место. Парни они все оказались местные, тищеборские, дальше десятка перекладов от городских стен и не бывали никогда. А потому Виан щедро делился с ними всякими селянскими байками про деревенскую жизнь да про лесных птиц и зверей. Может, и про жар-птицу чего ляпнул – поди теперь упомни! А на государевой службе, оказывается, надо всегда думать, что и кому говоришь.

– А, молчишь! – царь истолковал затянувшуюся паузу в свою пользу. – Так вот тебе моя царская воля: поедешь в то место и привезешь мне жар-птицу.

Живую. Я ее Сурочке подарю, а то она что-то скучает последнее время.

– Государь! – Виан упал на колени. – Не губи! Если я сболтнул что за чаркой – то моя вина! Но откуда ж мне знать, как да где тех птиц-то ловить!

Царь чуть подался вперед, держа перо в вытянутой руке, и в первый раз взглянул Виану в глаза.

– А какое мне дело? – проговорил он. – Какое мне дело, что здесь правда, а что нет? Привезешь птицу – будет тебе наша царская ласка. Нет – либо на кол, либо в ров. Все, иди с глаз, и Пастх с тобой! Иди-иди. Стража!

Двое стражников ввалились в двери палаты и, подхватив Виана под мышки, выволокли на свежий воздух. Выволокли, впрочем, без злобы, спокойно и по-деловому – видать, выполняли вполне рутинное действие.

– Ты, друг мой Виан, не грусти понапрасну, – сказал конек Лазаро, чуть подумав. – Не такая уж большая Проблема – жар-птицу добыть.

– Ага, – хмыкнул парень, – они у нас прямо так стаями и летают!

– При чем тут – «у вас»? – возмутился конек. – Мало ли чего у вас нет! Вон ушастого ежа или птицу-грифа, что с голой шеей, у вас тоже не сыщешь, а по ту сторону моря их – как мух, что тех, что других!

– А что, где-то есть место, где жар-птиц – как мух? – поинтересовался Виан.

– Может, и не как мух, но все же есть подходящее место. Есть. И, на твое счастье, я знаю где. Не радуйся раньше времени – без меня жар-птицу все одно не поймаешь. Да и путь туда неблизкий.

– И где же?

– Значит, так, – строго сказал конек, – я тебе, кажется, уже говорил – слушай меня, и будет тебе счастье.

– Ага, – уныло согласился Виан, – раз с полсотни.

– Вот мог бы уже и запомнить эту бесхитростную мысль. Короче, слушай, а вопросы потом задашь, если останутся. Слушаешь? То-то! Сегодня ты ляжешь спать и как следует отдохнешь, а с утра ступай прямо к царю и говори следующее…


– Куда? – вопросил стражник.

– К царю, – глазом не моргнув ответил Виан. – Дело государственной важности! Связано с особыми поручениями лично его величества, – шепотом добавил он.

Стражник с подозрением поглядел на посетителя, но какие-то представления об особых поручениях у него, видимо, были, а потому он слегка подался в сторону, пропуская парня. Мало ли что там за особые государственные дела – не ему, простому стражу, в это ввязываться. Виан ободряюще ему улыбнулся и спокойно прошел в царские покои.

– Кто таков? – вопросил самодержец, отрываясь от лежащих перед ним на столе бумаг. – Кто пропустил?!

– Ваше величество, – сказал Виан, – это ж я, ваш конюшенный. Сами же изволили наладить меня в эск… короче, за жар-птицей.

Поджилки у Виана тряслись, однако он специально готовился к этому разговору, а потому держал себя в руках и смотрел на государя как ни в чем не бывало. Ну и корешок помог, который конек велел с вечера в чугунок с кипяченой водой бросить, а утром ту воду выпить.

– И что? – угрюмо спросил царь.

– Ну, ваше величество, не мог же я обсуждать подобное предприятие с вами через третьих лиц! Чтобы подробности стали известны всей столице уже к вечеру! Сами знаете – во дворце народу пруд пруди, не один, так другой разболтает…

– Это верно, ни колом, ни каторгой иных не проймешь – болтают и болтают! – согласился царь, а потом, спохватившись, снова помрачнел. – Так ты чего, конский подтирало, никак просить пришел, чтоб тебя от сей работы избавил?! Предпочитаешь сразу на кол?

Сердце Виана екнуло – а ну как кликнет сейчас стражу? Те на алебарды подденут раньше, чем спросят, как звать. Оставалось лишь надеяться, что конек и вправду знал, что говорил.

– Никак нет, царь-надежа! – ответил он, стараясь, чтоб голос не дрогнул. – Наоборот! Готов отправиться хоть сейчас же!

– Чего ж тогда? – удивился царь.

– Дело это государственное… – начал Виан.

– Без тебя знаю!

– …а потому прошу, – не дрогнув, продолжал парень, – выдать мне некоторые предметы, необходимые для успешного завершения предприятия.

– Коня небось? – недобро сощурился царь. – И денег?

– Нет, – ответил Виан. – Вот тут, – он порылся за пазухой, – у меня свиток, в нем все написано, что потребно будет.

– Та-ак, – протянул самодержец. – Дай-ка сюда. Посмотрим…

Он всмотрелся в желтый пергамент, испещренный не слишком ровными строчками, и брови его удивленно приподнялись:

– Осьмушку пуда иноземного зерна, соей называемого? Да полстолька заморских сушеных фруктов фиников? Флягу сладкого виноградного вина? Да еще и из-под Торсы, что на правом берегу Галсаны?! Ты что, две седмицы пить-гулять за государев счет надумал?!

– Никак нет, это все абсолютно необходимо для ловли жар-птиц. Приманка это, государь. Да вы любого ловца жар-птиц спросите!

– Знаешь ведь, подлец, что нет такого ловца, – отозвался царь, но вроде бы не так грозно. – Ну-ка, что там дальше ты напридумывал… Выделанную рогожу, корыто, рукавицы из каменного льна [9]… А это еще зачем?

– От жара, – ответил Виан, радуясь, что сам накануне не забыл задать тот же вопрос коньку. – Известно же, что жар-птицы огнем так и пышут, а каменный лен не горит.

– Ага, – согласно кивнул царь.

– Там, в списке, еще пять мешочков из того же материала, – напомнил Виан.

Царь, встав из-за стола, задумчиво принялся ходить взад-вперед по горнице. Виан молчал, следя взглядом за самодержцем.

– Значит, так, – сказал тот, останавливаясь. – Все, что есть в этом списке, прикажу тебе выдать. Что касается времени… Так вот, на пятнадцатый день, считая от сегодняшнего, если явишься без птицы, плохо тебе будет! Ты это уже усвоил? А ежели не явишься вообще… У тебя ведь отец вроде как есть и двое братьев? Тогда что-то не менее плохое и болезненное случится с ними. Справедливо?

Виану почему-то все это особо справедливым не казалось, и он лишь вяло кивнул.


– Ну-ка, давай сюда свою книгу, ту, которая про страны и народы, – скомандовал конек.

Виан покорно вытащил фолиант из сундука и, догадываясь, что может понадобиться, открыл сразу на чертеже Соленого моря с окружающими странами.

– Не, не эту, – сказал горбунок, бросив на карту взгляд. – Там дальше покрупнее есть, где Угория и окрестные земли.

Он аккуратно и на удивление ловко расправил нужную страницу передними копытами и принялся ее разглядывать.

– Знаешь, как эти чертежи правильно читать? – поинтересовался он у Виана.

Парень отрицательно покачал головой.

– Ну, тогда смотри. Мало ли что – в жизни пригодится. Вот эту звезду надо располагать так, чтоб ее правый луч смотрел на восход, тогда верхний укажет на север. Мы вот здесь… – конек поискал, чем бы лучше было показывать, нашел прутик от метлы и, зажав его в зубах, продолжал: -…вот ждешь. Вот это – побережье Шоленого моря, вот примерно там – Эриант.

– Не слыхал про такую землю.

– Нишего, еще ушлышишь. А нам надо вот шюда.

– А деревня моя где? – поинтересовался парень.

– Да шовшем рядом, ежели по этой карте, – отвечал конек, водя по пергаменту прутиком, – вот ждешь примерно. Тьфу, да что за гадость мели этой метлой?!

Виан посмотрел на карту, сравнил расстояния и огорчился.

– Царь-то мне две седмицы на все про все дал. А тут, как ты показал, дней шесть ехать в одну сторону, и то если нигде не останавливаться. Ан как не успеем?

– За себя боишься или за семью? – поинтересовался конек.

– Так родня – она на то и родня, чтоб за нее опасаться. Пока я жил с ними – вроде как они за меня отвечали, а теперь, получается, я за них в ответе! Да и самому на кол садиться неохота.

– Не бойся, не опоздаем, – успокоил его конек, – обещаю. Если, конечно, слушать меня будешь.

– Так мы что, пешком пойдем? – сообразил Виан, когда они оказались за воротами стольного града.

– А на чем ты предлагаешь ехать? -

поинтересовался конек. – Мы, лошади, вообще всюду ногами ходим. По морю разве что…

– Э-э… Ну, вообще-то я думал – на тебе…

– Еще чего! Хватит того, что я все пожитки везу, как ишак последний!

– Ну тогда же… Когда братьев догоняли…

– Ага, – конек сердито тряхнул ушами, – ты мне чуть спину не сломал. А сейчас ты еще и на царских харчах отъевшийся! Тогда особая ситуация была, и я тебе сразу сказал – больше не проси. Давай-давай, топай! Чай, налегке человек может за день не меньше верхового пройти, да и для здоровья полезнее.

На самом деле шагалось и впрямь легко и свободно, благо погода вполне располагала к пешим прогулкам. Виан ходить был привычен, бывало, за три-четыре переклада к соседям сбегать за крюк не считал. А потому и теперь шел быстро и размеренно, как только и можно ходить на большие расстояния. Шел, закинув на плечо связанные ремешком сапоги, не без удовольствия ощущая, как мягкая дорожная пыль расступается под подошвами ног, и подставляя лицо нежаркому вечернему солнышку. Конек с мрачным видом топал позади, нагруженный разного рода добром в соответствии со списком, который сам же и составлял.

До вечера успели отмахать перекладов шестнадцать.

– Неплохо, – одобрил конек, стряхивая с себя часть поклажи на облюбованной для ночлега лужайке под раскидистым дубом.

– Иной раз с подводой медленнее получается, – согласился Виан, доставая из переметной сумы котелок и холщовый мешочек с провиантом. – Лазаро, а тебе не тяжко? Может, и вправду я часть понесу?

– Ладно уж, – отмахнулся конек копытом. – Еще люди встречные увидят, скажут – при живой лошади на себе поклажу таскает! А тебе оно надо – лишнее любопытство людское?

Виан промолчал, разбирая снедь. В списке ее не было – съестным в дорогу парень озаботился сам, благо, по его меркам, денег у него теперь куры не клевали. Он с ходу выдал коньку щедро посоленный ржаной ломоть, но горбунок оставил вкусное на потом и отправился щипать ненавистную траву.

– Ты, – проговорил парень, – так себя ведешь, словно когда-то не был лошадью.

Конек отмолчался, только тоскливо покосился на извлекаемое из тряпицы сало. Виан огляделся в поисках дров. Невысокий взлобок, на котором они остановились, с одного края подмывала речка с прозрачной, чуть желтоватой ледяной водой. Годами речные струи подгрызали, подтачивали берег, и пару лет назад уронили-таки один из дубов, нашедших себе приют на взлобке. Теперь мертвое дерево лежало наполовину в воде, вздыбив гнутые корни, дочиста отмытые дождями и выбеленные летним солнцем. Виан наломал тех корней, нашел пару старых сухих сучьев и принялся разводить костер на подходящей песчаной проплешинке.

Конек Лазаро некоторое время наблюдал, как парень старается, затем подошел поближе.

– Подожди-ка, – сказал он.

Виан покорно отодвинулся. Горбунок сел по-собачьи и несколько мгновений смотрел на сложенные шалашиком щепки и веточки. Затем, с трудом удерживая равновесие, оторвал обе передние ноги от земли и слегка цокнул копытом о копыто. К удивлению Виана, воздух огненным плевком прочертила крупная искра, немедленно вгрызшаяся в сухую древесину.

– Вот это да! – восхитился парень. – Это ж настоящее колдовство!

– Какое колдовство? – отозвался конек. – Так, баловство детское! Ты и сам так сможешь.

– Ой ли? – усомнился Виан, но попробовать страсть как захотелось.

– Еще как ой, – решительно сказал конек. – Давай, котелок вешай, чтоб времени не терять, а потом я тебе покажу.

Вода в котелке задышала паром, стенки изнутри стали покрываться пузырьками. Виан между тем сжевал кусочек сала и сложил рядом с костром еще один «шалашик» из палочек.

– Все очень просто, – объяснил конек. – Смотри на предмет, который желаешь поджечь, и представляй себе пламя во всех подробностях, чтоб как настоящее. Как представишь – мысленно попроси у пламени помощи и пальцами щелкни, будто огнивом о кремень.

– И все? – усомнился Виан. – Ежели так все просто, так что ж люди-то мучаются – то огнивами стучат, то угли с собой возят?

– Они просто не знают. А кроме того, много людей воображением обделено. Огонь каждый день видят, а представить себе не могут.

Виан вспомнил, как получал от братьев насмешки «за воображение», и мысленно согласился. Впрочем, оказалось, что и ему не так-то просто представить пламя, чтоб было как живое, да еще и удержать этот образ перед глазами достаточно долго.

– Давай-давай, старайся, – напутствовал его конек. – В жизни пригодится.

Виан напрягся, глубоко вздохнул и задержал дыхание. От очередного щелчка с кончика указательного пальца сорвался огневой росчерк – и «учебный» костерок разом вспыхнул, взметнув вверх алые пылинки искр. Виан поспешно опрокинул его и прибил пламя палкой.

– Ты поосторожнее, – сказал горбунок, удовлетворенно ухмыляясь. – Вот видишь, получилось. Только потом поупражняйся в каком-нибудь безопасном месте, а то, не ровен час, царский терем спалишь.


– Все-таки я не понимаю, – сказал поутру Виан, собирая пожитки. – Почему люди не пользуются таким способом? Ну, не всякому бы удалось, так хоть каждому второму, или пятому, или хоть одному из деревни. Все не с трутом возиться! Я же не особенный какой.

– Ага, – согласился конек, потягиваясь на кошачий манер. – И этот единственный работал бы на всю деревню штатным Поджигалыциком! А то и на соседнюю – ежели с тамошним собратом случится чего, – и добавил, словно бы неохотно: – Да нет, Виан, таких, как ты, действительно не слишком много. Да и Храмовые ваши не одобряют, как я слышал, колдовства…

– Это они чернокнижничества не одобряют, – ответил Виан. – За него могут и на кол, и на костер! И то сказать: кто ж его любит, чернокнижничество-то, окромя самих темных магов. А добрую ворожбу – с урожаем там помощь или лекарство какое – никто не пресекает.

Конек Лазаро хмыкнул.

– Это та бабка, что возле Западных ворот живет, – добрая ворожея? Которая своих пациентов щами крапивными, киселем из плесени да заячьим пометом от всех недугов пользует?

– Ну да, ты прав, – согласился Виан, пораздумав. – Поизвилось в наших краях колдовство, и доброе, и злое.

Горбунок только фыркнул.

– Попробуй пока запомнить, – проговорил он после паузы, – нет колдовства злого и доброго, есть просто магия. Ее вообще-то в мире довольно много, и большая часть заключена в предметы или людей. И та и другая магия рано или поздно становится инструментом в чьих-то руках, а уж как ею распорядятся… Ну как тебе объяснить? Вот, к примеру, топор. Полезная вещь?

– Еще как! – согласился Виан. – Без топора-то и дом не срубишь, и дров не наколешь – так и околеешь зимой.

– А если за тот же топор схватится пьяный мужик, что на соседа хмельную обиду затаил? Или лесной тать, что одиноких проезжих в глухом месте поджидает? Вот то-то! Топор, скажешь, виноват?

– Да нет, прав ты, горбунок. Топору, ему все едино – дрова колоть или головы, его человечья рука направляет…

– Вот и с магией та же история. Придет время – поймешь.

Какое-то время шли молча, ловя то состояние в природе, когда уже светло и по дороге шагается весело, а дневное светило еще не вошло в полную силу и не стремится согнать с путника семь потов.

– Вот там, на взгорке, знаешь – что такое? – неожиданно спросил конек.

Виан посмотрел на пригорок, курчавящийся порослью, из которой кое-где проглядывали покрытые лишаями обломки каменной кладки, на подъездную дорогу, когда-то широкую и ровную, ныне же едва заметную среди кустов, переплетенных ежевикой.

– Да, пожалуй, слышал, – сказал он неуверенно. – Сказывают, это Кощеев замок был. Когда-то некромант там жил сильнейший!

– Не Кощеев, а Кошчеев, – поправил конек, явственно помрачнев. – Его владельца звали Леcк Кошч, и был он из старинного магического рода, да и сам – маг не из последних.

– А злой или добрый? – поинтересовался Виан.

– Обычный, наверное. Не злее и не добрее всякого человека. Книги писал… Это его потом Кощеем Бессмертным прозвали.

– А почему «бессмертным»?

– А потому, что все маги, что безвременной насильственной смерти избежать сумеют, живут куда дольше простых людей. Не вечно, разумеется, но для обычного селянина и шестьдесят лет – вечность. А хороший маг за это время и состариться толком не успеет.

Руины Кощеева замка успели скрыться за поворотом, когда Виан спросил:

– А если ж он был такой хороший чародей, как же случилось, что и сам не спасся, и замок разрушенный стоит?

– Сила силу ломит, – неохотно проговорил конек.

Еще как ломила! Кошч стоял, сжимая в руках дымящийся посох, и смотрел, как осаждающие карабкаются на стены. Заклинания у него закончились, но разогретую жрецами толпу это не только не остановило, а даже подстегнуло. На место треснувших и рассыпавшихся лестниц были принесены новые, а в одночасье проржавевшие алебарды и цепы сменила сталь в руках храмовых стражников – добротная сталь, не боящаяся ни воды, ни соли. Разумеется, заклинания в памяти и в магических «игрушках» Кошча не иссякли полностью. И будь под стенами не задуренные кесами [10] селяне и стражники, а войска неприятеля, он бы не колебался ни минуты. Уже сейчас лежали бы под стенами обугленные трупы, кривя изувеченные руки, навеки отученные держать бранное железо. А поднимись он на башню да переломи посох – отсюда и до самого стольного града не осталось бы в живых не то что человека – мыши полевой! Но вокруг простирались поля, леса и деревни страны, которой он когда-то поклялся служить. Не царю поклялся и даже не народу – самому себе. И на стены лезли те, чьих дедов он охранял от нашествий с моря, от кхандийских и сурицийских пиратов, от моровых поветрий… А теперь дети тех угорийцев, что не умерли от чумы и не были проданы на невольничьих рынках Суриции, орут: «Выходи, поганый чернокнижник!» – Уходить пора, господин! – донесся из-за спины голос слуги. – Или уж сделать что-нибудь. «Удивительно, – подумал тот, кого называли Кощеем, – бедняга Салив, я ведь его помню совсем молодым человеком, а теперь он уже при седой бороде и внуками, наверное, обзавелся! И вправду, как тут не объявить меня Бессмертным! А люди такое не прощают. Всякое могут простить: богатство, и славу, и умения разные, а вот бессмертие, даже мнимое, – нет. И когда ты, седея и горбясь, видишь, что чаша сия минует того, кто помнил ребенком еще твоего отца, – тогда и возникают легенды о похищаемых и предаваемых лютой смерти девицах, о страшной черной магии и о Смерти, спрятанной в ларце на краю Света…»

– А бессмертие, даже мнимое, – не простят! вслух сказал Лазаро.

– Что-что? – переспросил Виан.

– Нет, это я так, – отмахнулся конек, – мысль голову пришла одна.


На четвертый день пути Нижняя Угория закончилась. Об этом объявил конек, который на каждом привале скрупулезно изучал карту, прося Виана от метить пройденный путь.

– А теперь что? – Виан с интересом оглядывался по сторонам.

Границы как таковой не было. Формально ею служила речка Умча, протекавшая по широкой долине. Однако на том месте, где через песчаную дорогу перекатывались холодные водные струи, не было ни рогатки, ни хотя бы шильды. Деревья на обоих берегах росли одни и те же: поближе к воде – морщинистые корявые ветлы, подальше – раскидистые дубы и липы, меж которыми затесались редкие черемухи да дикие яблони. Если Виану, до недавнего времени полагавшему столицу невесть какой далью, и казалось, что над заграничным берегом небо должно быть мрачнее, а солнце светить по-другому, то он был разочарован. Светилу ведь все едино, на кого тепло лить, и облака границ человеческих не признают. Да и деревья на той и этой стороне запросто могли вырасти из семян, созревших когда-то на одной ветке.

Нет, неверно было бы утверждать, что угорийцы вовсе никак не отметили границу. Были и шильды, и рогатки, любовно, хоть и криво выкрашенные в черную и белую полоску, были скучающие стражи, собиравшие дань с проезжих купцов – не слишком, впрочем, на этом тракте многочисленных. Но все это жалось к крупным селам, к большому жилью. Здесь же, в окрестностях Умчи, люди селились негусто, маленькими деревеньками, а то и вообще заимками. Так повелось еще с тех времен, когда Эриант простирал свою власть над всеми здешними землями. А почему – этого конек не знал.


Перейти Умчу и выйти, таким образом, за границу Угорий труда не составило. Речке было все равно, в чьих владениях она протекает и чьи подданные мутят ее воду. Она бежала по долине, то торопливо снуя между корявыми ветлами, то разливаясь вширь и с журчанием переливаясь через собственные же песчаные намывы. Там, где копыта коней и колеса подвод за десятилетия разбили прибрежную дерновину, Умча сделалась шириной саженей в десять – двенадцать, зато глубиной от силы до середины голени.

Виан, и так большую часть пути несший сапоги на плече, закатал штаны и шагнул в студеную воду. Три дюжины шагов – и Угория осталась позади, проводив путника столь же равнодушно, как встретил его чужой берег.

– Здесь переночуем или пройдем еще? – поинтересовался конек, отряхивая ноги от речной воды.

– А сколько мы за сегодня отмахали? – встречно спросил Виан, оглядывая приречное редколесье. – Перекладов, пожалуй, четыре по десять, а то и более…

– Это называется сорок, – вставил конек.

– Ну да. Я бы и здесь остановился, но вон там, похоже, деревенька какая-то. Видишь, дым из-за деревьев поднимается? Может, там люди добрые пустят на постой – надоело что-то на земле да на листьях спать.

Конек присмотрелся, а потом и прислушался.

– Точно, – сказал он, – деревня: собака лает.

– Ну так пошли, чего время тянуть.

Деревня была довольно большая и не на угорский манер окружена частоколом. В спокойной Угорий строили частоколы или насыпали земляные валы лишь вдоль побережья, боясь нападения пиратов, или по самой границе степи, где, случалось, в голодный год шли в набег степные племена. В остальном же государстве справедливо рассуждали, что ежели какой неприятель сможет преодолеть порубежные крепости, частокол против него – плохая защита. Лучше уж загодя поклониться чем-нибудь, чем земля одарила, ближайшему боярину или храму, а в трудную годину уйти всем за прочные стены – замковые либо монастырские.

Ворота, впрочем, заперты не были – похоже, никаких набегов давно не случалось и в скором времени не предвиделось. Виан с горбунком осторожно прошли во внутреннюю часть ограды. У ворот, пусть даже и незапертых, могла бы стоять стража. Однако частокол, видать, и вправду окружал деревню больше по местной традиции, «на всякий случай», и никакой стражи Виан не заметил. А может, дозорный и был, но сидел где-нибудь повыше, на одной из примкнутых к частоколу башенок, и не счел нужным спускаться ради одинокого путника.

Широкая улица вела от ворот к тому, что можно было бы назвать центральной площадью, – вытоптанному кругу пыльной земли шириной саженей тридцать. Здесь, видимо, происходили все наиболее значительные общественные события, включая торги, ежели таковые вообще случались, всевозможные празднества, народные гулянья и народные же собрания. Площадь была окружена домами, принадлежавшими, надо полагать, наиболее важным представителям здешней общины, включая, разумеется, и старосту. На ступеньках новенького, не успевшего еще потемнеть крыльца Старостиной избы сидели и важно беседовали трое мужиков в возрасте Вианова отца.

– Здравствуйте, люди добрые! – Виан поклонился. – Не найдется ли в деревне места для ночлега усталому путнику?

Мужики прервали беседу и переглянулись.

– Здравствуй и ты, путник, – проговорил один из них. – Доброму человеку грешно не оказать гостеприимства и не найти угла на ночь. Однако скажи сначала, кто ты, да без утайки.

– А то, может, ты не такой уж добрый, – проворчал второй, косясь на горбунка.

– Таить мне нечего, – ответил Виан. – Я Виан, сын Нарна, служу ныне младшим конюшенным у государя-царя Нижней Угорий Власа, держу же путь на восток, посланный им на поиски некой диковины.

– Что же это государь своего конюшенного посылает за диковинами? Да одного, без свиты, без отряда? – поинтересовался первый. – Или совсем обеднело Угорийское царство?

– Царство не обеднело наше, да так уж вышло, пожал плечами Виан, – что до выполнения просьбы царевой впал я в немилость.

Он немного помолчал, набираясь решимости, потом спросил:

– А скажите, отцы, отчего это у вас столь строгая ограда вкруг деревни, а надзора за воротами нет никакого?

– А к нам сейчас не особо люди заезжие заглядывают. Днем еще да, купец какой может завернуть, даже и с обозом, аль гонец переночевать останется. А ночной люд-то наш край стороной обходит.

Виан удивленно покосился на конька, но тот ответил ему таким же удивленным взглядом и чуть заметно пожал плечами.

– Змей огненный у нас завелся, – пояснил третий из мужиков, пока еще в беседу не вступавший. – Как зазеваешься ночью либо в сумерках, так он и схватит да и сожрет. Вот он-то всех татей лесных и приел. Хоть какая польза от окаянного!

– А как же вы? – Виан про себя решил, что если то, что рассказывают об огненных змеях – правда, то деревянный частокол – защита явно ненадежная. Видимо, эта мысль достаточно явно отразилась на его лице, потому что первый мужик – надо полагать, сам староста – ответил:

– А мы откупаемся от него. Дань платим. Тяжкую, да только змей нас после этого не трогает, а и никто другой на нас не лезет. А вот скажи, – переменил тему мужик, – что это за животное у тебя такое, добрый путник? Ни разу подобного не встречал! Вроде на лошадь похоже…

– Это… – Виан несколько мгновений соображал, что бы сказать, – редкостный боданский горбатый лошак. Невелик, да дюже умен и вынослив.

Староста лишь покачал головой.

– А где же, – вернул разговор в прежнее русло Виан, – этот змей живет? Слыхал я, они в пещерах подземных только и водятся.

– Да есть у нас пещеры, – сказал мужик. – Вон, – указал он пальцем на темнеющее небо, – отсюда плоховато видно, но есть там гора. Так и называется – Змеев Палец. В ней пещерами все изрыто. Там-то он и поселился.

Виан внимательно посмотрел туда, куда указывал собеседник. Даже в сумерках можно было разглядеть нечто, бугром выступающее над черной стеной леса и торчал этот бугор почти точно там, куда направлялся Виан.


Ночевать «доброго человека» определили все ж не в избу, а на сеновал. Впрочем, Виан сам отказался от домашнего ночлега, не пожелав расставаться коньком. Сеновал был на удивление чистый, гнильцой в нем не воняло, а мыши хоть и шуршали в соломе, вели себя деликатно и по лицу бегать не порывались. К тому же Виана накормили от души, грех был жаловаться на хозяйку дома и сеновала.

Сытый Виан расстелил на предварительно взбитой соломе рогожу и приготовился отойти ко сну Горбунок еще где-то возился, и краем глаза парень видел бледные синеватые сполохи.

– Горбунок! – позвал Виан.

– Спи уж! – ворчливо отозвался конек. – Тоже мне, лошака боданского придумал!

– Ты что делаешь?

– Защиту устраиваю. Так, на всякий случай.

– Ты что, – на слове «защита» Виан приподнялся на локтях, – змея опасаешься?


– Людей я опасаюсь, – проворчал конек, – людей, а больше никого. Больно странно на тебя ста роста нынче глядел. А змей даже если и есть… Не так страшен змей, как его малюют, запомни.

Виан в поведении старосты ничего предосудительного не заметил, но ежели коньку так спокойнее, пускай. Парень пожал плечами и, опустившись на самодельное ложе, сразу провалился в сон.

Разбудила его вспышка синего света, видимая даже сквозь сомкнутые веки, многоголосый вскрик и гулкий удар чего-то тяжелого обо что-то твердое. Видать, не зря конек старался. Виан мигом вскочил на ноги.

Уже начало светать, и, хоть цвета и оставались неразличимы человеческому глазу, можно было разглядеть кучи соломы в углу, вилы, грабли и прочие полевые инструменты, горбунка, приподнявшего голову и насторожившего длинные уши. И несколько фигур, медленно сползающих по дощатым стенам. Судя по всему, горбункова защита, чем бы она ни была, с силой отбросила тех, кто пытался окружить спящего Виана. Приглядевшись, парень увидел у двоих татей мотки веревок – видать, не дружески по плечу похлопать шли. А прислушавшись, различил слабые стоны и ругань с улицы – кого-то защита выкинула прямо в дверной проем.

Тати постепенно приходили в себя, потирая ушибленные места и охая. Приглядевшись, парень узнал среди ранних визитеров и старосту деревни, и хозяина дома, к которому примыкал сеновал.

– Однако ж раненько в этой деревне поднимаются, – проговорил Виан, – да сразу гостя проведать!

– Молчал бы уж! – откликнулся кто-то из мужиков (похоже, приложившийся сильнее прочих). – Я так и подумал, что ты колдун-чернокнижник! Нешто добрые люди одни по лесам ходят!

– Был бы чернокнижником – вообще убил бы! негромко проговорил из-за спины Виана конек.

– Да и какой из меня колдун? – возмутился Виан. – Так, на постоялом дворе у странника нище поспросил кой чего, а он меня за краюшку хлебную и подучил. Вы лучше скажите, что это вы, на все: гостей – вот так, с веревками?

Действовала горбункова защита все еще или нет, Виан не знал. Не знали и мужики, но, получив раз, осторожничали и в течение разговора к парню не подступались.

– Ты уж извини нас, путник, – проворчал староста. – А только нам здесь колдунов не надо. Кто ты такой есть, мы знать не знаем, а потому просим тебя по-доброму идти отсюда своей дорогой.

– Ишь ты! – обиделся Виан. – И уйду – выспался уже. А что ж, – добавил он, – кормили-поили? Чай, когда с веревками вязать шли, как тати ночные, никакого неудобства вам от меня еще не было


Староста, видимо, хотел было отмолчаться, кто-то из остальных отозвался:

– А змею хотели скормить тебя огненному! ему дань человеческую платим, так чем своих людей на смерть слать, всяко лучше отправить ему в пасть путника какого. А уж колдуна – вообще дело благое!

– Интересно у вас законы гостеприимства чтят! возмутился до глубины души Виан, за разговором собирая и сворачивая свои пожитки и навьючивая их на горбунка. – Да и я вроде не красна девица, чтоб меня змею. Или он у вас неразборчивый?

– А он у нас девок не ест, – вставил кто-то, – токмо парней молодых. Одну пробовали подсунуть – так назад отослал. А парней-то жалко – он, гад, еще и самых смышленых требует!

– А девок, значит, не жалко? – спросил Виан. Мужики, выпуская его с коньком на улицу, опасливо подались в стороны.

– Ну, не настолько… – пробормотал кто-то из них.

Несмотря на ранний час, людей на улицах и площади было заметно больше, чем накануне вечером. Видимо, многие знали о миссии старосты со товарищи и вполне одобряли ее цель. «А и то, – подумалось Виану при виде хмурых лиц, – какая радость ждать своего часа отправиться на обед к чудовищу! А уж тем более ждать, когда твоего сына или внука пошлют туда».

– Не оборачивайся, – прошептал конек, – иди спокойно. Стрелу в спину не пустят – мертвый ты им ни к чему, раз они дань живыми людьми платят. А вот обернешься – могут страх перебороть, да и повяжут.

Виан не ответил. Чувствуя на себе взгляды деревенских, он, стараясь держаться прямо и спокойно, Дошел до ворот и покинул ставшее негостеприимным селение. Конек, потрепыхавшись – корыто и сумы застряли между едва приоткрытыми створками, – выкатился следом.

– Иди-иди, – крикнул кто-то изнутри ограды, – авось гад так тебя поймает и пожрет, да и успокоится. Еще год не будет добрых людей трогать!

– Все, – сказал конек, когда селение скрылось за деревьями, – больше никаких деревень! Ночевали в лесу – и впредь будем, не бояре. Одно хорошо – магии они тут не знают, простенького волшебства перепугались!

– Так страшно ж, – отозвался Виан, – жить рядом со змеем!

– И ты их еще оправдываешь? Они ж тебя скормить хотели…

– Так не скормили, – пожал плечами парень. – Не знаю, как бы я себя повел, ежели бы в нашей округе такая тварь объявилась.

– Первым бы побежал? – язвительно поинтересовался конек. – Добровольцем? Мы, кстати, как| раз мимо этого Змеева Пальца проходить будем – не хочешь попробовать?

– День же, – неуверенно ответил Виан. – Говорят, змей только ночами летает, а днем спит. Может, не заметит?

– Да не бойся, – смягчился конек. – Глупости все это, не едят змеи огненные людей, разве что те сами в пасть им полезут. Так что можем даже в гости заглянуть.

– Ну уж нет, спасибо! – Виан передернул плеча ми и невольно замедлил шаг: прямо впереди, в какой-нибудь половине переклада, деревья расступались, и над их кронами бурой громадой вздымался скальный останец.

Все вроде бы было тихо. По крайней мере, Виан, полагавший, что огненный змей обязан при своем перемещении издавать свист и гуканье, хлопать крыльями или хотя бы греметь чешуей, ничего подобного не слышал.

Дорога проходила под самым основанием останца, и скальная громада зловеще нависала над головами путников, хмурясь черными провалами гротов и неодобрительно покачивая вершинами редких деревьев, умудрившихся найти опору на изъеденном ветрами камне.

К одной из пещер, открывавшейся низко, вблизи подошвы горы, вела натоптанная тропинка, петлявшая между скальных обломков.

«Вот по ней-то жертвенных юношей и водят, – подумал Виан, – и оставляют связанными в пещере, а потом удирают, не оглядываясь, чтобы не слышать, как появится из глубины подземелья ящер, и не взглянуть лишний раз в глаза того, кого они бросили на верную смерть». Впрочем, тропинка выглядела слишком проторенной, чтобы предполагать, будто ее используют всего раз в год. Да и та, что шла по ней, направляясь к путникам, даже издали едва ли могла быть принята за юношу, чудом спасшегося от змеевых зубов.

Виан остановился и принялся в изумлении разглядывать незнакомку. Что тут, возле логова змея, может делать какая бы то ни было женщина, он себе представить не мог. Горбунок тоже остановился и стал подозрительно присматриваться, словно пытался что-то вспомнить.

Незнакомка напоминала женщину средних лет и была рослой и плечистой, что иные знатоки женской красоты могли бы счесть излишним. Было понятно, что удержать под уздцы брыкающегося коня или поднять одной рукой коромысло с полными ведрами для нее не составит особого труда. Возможно, и с тяжелым кузнечным молотом она бы вполне управилась. Все это, впрочем, не мешало ей быть весьма привлекательной особой, обладательницей густых блестящих волос и очень приятной располагающей улыбки. Пропорциональную фигуру женщины обтягивало, выгодно подчеркивая соблазнительные округлости, простое серое льняное платье. Что в ее внешности не так, Виан понял, только когда женщина подошла совсем близко: большие глаза на красивом лице были явно не человеческими: почти совсем без белков, а их темно-зеленые радужки пересекали узкие черные ниточки вертикальных зрачков.

У парня от изумления и невольного страха на мгновение замерло сердце, пропустив один, а то и два удара. По крайней мере, Виану так показалось. К тому же моменту, как он смог хоть что-то сказать или сделать, женщина вдруг повернулась к коньку, и улыбка ее стала еще шире и приветливей.

– Лазаро, старая развалина! Так ты теперь лошадь? Голос у нее тоже оказался приятным, хотя и довольно низким.

– Мара? – спросил конек. Женщина рассмеялась.

– Это, – горбунок повернулся к оторопелому Виану, – Марая Змеевна. И перестань таращиться так, будто тебя кто-то съесть собирается: она – замечательное существо. В некоторых отношениях. И в некоторых других – тоже.

– У нее, – выдавил Виан, – глаза…

– У всех глаза, – отозвался конек, – и у каждого свои, чужие не приделать. Мара же все-таки Змеевна, куда ж ей человеческие зенки?

– Все никак не соберусь раздобыть… – чуть виновато проговорила Марая, – такие заморские штучки, их еще вампиры любят носить: два темных стекла, на глаза надеваются. И глаз не видно, и солнце не слепит.

Виан наконец справился с собой и поклонился Марае.

– Не сердитесь, госпожа Змеевна. Только я не привык с вашим племенем дел иметь…

– Да просто – Марая, – усмехнулась Змеевна.

– А куда же девались те юноши, которых приводили вам на съедение? – не удержался от вопроса Виан, все еще сомневаясь в безопасности общения с огненным змеем, пусть и пребывающим в таком приятном глазу облике.

– Ага, – поддакнул горбунок, – местные хотели и его тебе в жертву назначить, чтоб, стало быть, своих не губить.

– Бестолочи дремучие! – покачала головой Змеевна и вдруг спохватилась: – Что ж мы посреди дороги стоим? Заходите в мою обитель, будьте гостями. Особенно я тебя рада видеть, старый хрыч, – она шутливо пихнула горбунка в бок. – Сто лет…

– Шшш! – зашикал на нее конек, безуспешно пытаясь прижать копыто к губам.

– Горбуночек, – тут же спросил его Виан, – вы что, давно знакомы? Как же так, ты ж только…

– Ты меня уже спрашивал о чем-то подобном, помнишь? – с явной неохотой отозвался конек. – А помнишь, что я тебе ответил?

– Нелинейный ход времени, – произнес Виан непонятные, но запомнившиеся слова.

– Ну вот, и держись пока этого. Да, я знаю Мараю уже много лет и при этом в каком-то смысле родился совсем недавно. Со временем поймешь, а пока принимай как данность.

Виан ничего не понял, но решил до поры не пускаться в расспросы. Он поплелся за Мараей и горбунком к пещере. Какой бы по-женски привлекательной ни выглядела Змеевна, но ни ее глаза, ни окружающий мрачную пещеру пейзаж особой радости Виану не внушали. Посреди живого леса – пустошь, засыпанная скальными обломками, иные из которых несли на себе явные следы пламени. А ближе к жерлу пещеры из жухлой травы, вовсе не поднимая настроения, выглядывали коровьи, козьи и оленьи кости и черепа. Оставалось надеяться, что конек знал, о чем говорил.

– Как ты меня узнала? – негромко спросил конек у Марай.

– Что ж тебя не узнать? Я же не человек, нам привычно видеть одно обличье под другим. Кто это тебя так?

– Не поверишь – сам! Не по глупости или неосторожности, просто не до того было.

– Почему же – поверю. Я так и думала, что один на один только ты сам можешь себя одолеть.

Изнутри пещера выглядела не уютнее, чем снаружи. За неровной аркой входа каменные стены смыкались над головой, образуя бугристый, местами обожженный потолок. Пол устилала каменная крошка вперемешку с утоптанной землей, кое-где попадались камни покрупнее, о которые Виан постоянно спотыкался в сгущающейся темноте. У одной из стен как-то демонстративно белел целый сочлененный лосиный остов. Где-то в мрачной глубине подземелья мерно капала вода.

Марая не стала задерживаться у входа и уверенно шла дальше. Виан теперь только с большим трудом смог различить силуэты женщины и конька. Неожиданно Змеевна остановилась. Что именно она сделала, Виан не разглядел, но, видимо, кусок стены подался в сторону, открывая проход размером с обычный дверной проем. Конек спокойно шагнул туда, Марая задержалась, пропуская вперед Виана, а затем, войдя, закрыла стену.

Пещера, в которой они оказались, выдавала свое естественное происхождение только неровностью стен и потолка. Здесь стояла мебель: легкая и изящная, какую Виан видел лишь во дворце, тяжелая и прочная, явно сколоченная недавно. Пол устилали оленьи, козьи и коровьи шкуры. В стенных гнездах торчало несколько факелов, видимо, очень хороших – часть их горела, но Виан ни дыма не заметил, ни запаха не почувствовал. Да и вообще воздух в пещере был свежий, не затхлый, вероятно, очищающийся при помощи каких-то скрытых отверстий.

– Устраивайтесь, гости, в моем скромном жилище, – приветливо проговорила Змеевна.

По расположению мебели несложно было догадаться, какая часть «скромного жилища» отводилась для еды, какая для досуга. Большой скобленый стол был окружен табуретами и просто чурбаками, приспособленными для сидения, а на столешнице красовался масляный светильник и замысловатый графин с чем-то рубиново-красным внутри. Чуть в стороне маленький столик ломился под тяжестью лежащих на нем книг в кожаных и берестяных переплетах. А в дальнем конце пещеры на полу лежал громадный тюфяк, укрытый меховым покрывалом.

Марая покосилась на тюфяк, а затем на горбунка. В пещере ее зрачки раскрылись, ярко отражая свет факелов.

– Да, – произнесла она с видимым сожалением, – какая жалость, Лазаро, что ты лошадь!

Конек, только что скинувший поклажу, тоже бросил взгляд на ложе и согласно вздохнул.

Кораблик, покачиваясь на волнах, уходил на юг. Матросы тянули какие-то канаты, поднимали паруса, ворочали тяжелые рулевые весла – короче, были заняты делом, а потому не оглядывались. Однако горстка пассажиров, сгрудившаяся на палубе, тревожно вглядывалась в удаляющийся берег, страшась различить на фоне темной полоски белые квадратики парусов. А еще они ждали, когда же наконец полыхнет голубоватым светом в воздухе окно и из него появится… И он появился: когда, казалось, расстояние уже стало слишком велико, буквально упал из ниоткуда на палубу – закопченный, в дымящихся обрывках одежды и со стрелой в плече. Жена бросилась к Кошчу, а потому не видела зарева, разгоревшегося на севере. Замок был довольно далеко от побережья, но все же малиновый сполох над горизонтом был виден отчетливо, а устремившийся в небо кривой столб дыма не заметил бы только слепой… …За ними не гнались. Может, просто поленились, а может, здраво рассудили, что дуют в это время года лишь слабые северные ветры, которые, может быть, и донесут маленькое, не приспособленное к долгим плаваньям суденышко до другого берега моря, но при этом вернуться не позволят. А на том берегу – пустыня, в которой ни воды, ни пищи. Кошч в глубине души был согласен с этими рассуждениями. В иное время он бы, может, и призвал на помощь магический ветер, направив корабль в нужную сторону. Но не сейчас, когда он лежал израненный, с изъеденными дымом легкими и глазами. Они добрались до берега Абаэнтиды и лишь чудом сумели высадиться: будь волна повыше, она разнесла бы корабль в щепу, а надежная якорная стоянка по прихоти богов имелась, как известно, только в Эрианте. Но они уцелели и, если не случится чуда, должны были теперь тихо сгинуть без пресной воды. И тогда сын Леска Кошча наугад отправился вдоль берега, по молодости и неопытности не веря, что столь обширное пространство может быть совсем безводным и безжизненным. Как оказалось, неверие иногда бывает сильнее знания: молодой человек наткнулся на пещеру, в которой обитала странная женщина со змеиными глазами


– Так куда же ты все-таки подевала всех тех юношей, которых тебе посылали? – поинтересовался Лазаро.

Он сидел на полу по-собачьи и наблюдал, как не успевший позавтракать в селении Виан уплетает ломоть копченого лосиного окорока. Марая устроилась возле столика с книгами и смотрела на парня с явным одобрением.

– Да ничего особенного, – отозвалась она, не оборачиваясь, – учила чтению да письму, счету и тем наукам, что в книгах описаны.

– И кое-каким, которые не описаны, – хмыкнул конек.

Змеевна хихикнула.

– Я же не святая отшельница, давшая очистительный обет безбрачия! И, кстати, никогда не понимала, что такого очистительного или священного в этом безбрачии… Ну да, – продолжала она, – учила, чему могла. Что сама знаю или умею. А потом отпускала на все четыре стороны. Если спрашивали, где можно учение продолжить, совет давала да объясняла, как добраться.

– И многие спрашивали? – поинтересовался конек.

– Все, сколь я помню, – не без гордости отозвалась Марая.

– Вот она, утечка мозгов… – проговорил конек.

– Как это? – не понял Виан, оторвавшись от еды.

– А ты думаешь, Мара хоть одному посоветовала

учиться в Угорий? Нет, наверняка направляла в ферд-Хонию или по крайней мере в Боданию.

– Так и они не на горшечников или золотарей учиться хотели, – возразила Марая, – да к тому же и селение это уже не в Угорий, угорийцами только самые первые двое были, разбойники бывшие.

Она немного подумала, поглядывая на Виана.

– А может, твой ученик, Лазаро, у меня останется? Погостит годок. Он, как мне кажется, парень способный…

– Ученик? – удивился формулировке Виан.

– И рад бы, – ответил конек, сделав в сторону Виана некий жест копытом: молчи, дескать. – Да только дела у нас есть, а времени, наоборот, нет.

– Нам жар-птицу бы изловить, – вставил Виан.

– На кой она вам? – удивилась Марая.

– Не нам, – пояснил Лазаро, – царю угорийскому. Так вышло, а теперь, если птицы не будет, либо Виан, либо его родные…

Горбунок так выразительно, как позволяли конские ноги, изобразил, будто накалывает кого-то на острие. Змеевна лишь покачала головой.

– Ну, положим, я знаю довольно точно ближайшее место, где птицы появляются. Это не слишком далеко, может, день пути. А…

– Не обижай, Змеевна, – фыркнул Лазаро, – думаешь, я не знаю про это место? Или про то, как ловить фениксов?

– Да знаешь, знаешь, – усмехнулась Марая. – Отдохните, а на закате я вас подвезу. Сейчас бы подкинула, да на ярком солнце летать не могу – слепит.

Хоть Виан и не доверял пока странной женщине со змеиными глазами, усталость и недосып взяли свое. Парень как упал на расстеленную на полу шкуру, так и провалился в небытие. И небытие это было черным и пустым, потому что и от сновидений мозг человеческий иногда должен отдыхать.

– Вставай, – некоторое время спустя бесцеремонно пихнул его копытом конек. – Ты что, спать сюда пришел?

Виан сел и потянулся. Усталость предыдущих дней пути куда-то делась: утонула в ворсе шкуры, втянулась в трещины скалы, растворилась в ягодном морсе, которым оказалась красная жидкость в графине.

– Отдохнул – и хватит, – сварливо сообщил горбунок, – а то всех жар-птиц проспишь. Впрочем, мне-то что – не меня на кол сажать будут!

Виан мигом вскочил на ноги.

– Значит, не задержитесь? – с легкой печалью в голосе спросила Марая, входя в жилую пещеру. – Не смотри на меня так, Лазаро, я помню, что у вас дела. Солнце почти зашло, так что выходите, я, как обещала, перекладов на тридцать вас подкину.

Снаружи и вправду день уже миновал, краски потускнели, меж стволами сосен и под нависшими скалами скопилась темнота. И только небо на закате еще переливалось поверх огненной кромки солнца оранжевыми, розовыми и зеленоватыми красками.

– Виан, коника удержишь, если что? – спросила Марая, поводя красивыми плечами так, словно разминала крылья.

– Я и сам… – начал было конек.

– Ага, копытами, – откликнулась Змеевна, – нет уж, пусть лучше тебя парень держит в охапке – ты, чай, невелик зверек. А сумы ваши, так и быть, в зубы возьму. Или, может, тебя лучше в когтях понести?

Горбунок отрицательно завертел головой, так что длинные уши мотались из стороны в сторону. Виан же, недоумевая, продолжал глядеть на Мараю: глаза глазами, но где же крылья, когти и все такое прочее? К тому же Змеевна, хоть и была для женщины рослой, Виану доставала едва до переносья.

– Посторонись-ка, – обратилась тем временем Марая к Виану.

Виан отошел на пяток шагов, а Змеевна, стоя вполоборота к почти зашедшему дневному светилу, вдруг неестественно выпрямилась, раскинув в стороны руки, будто собиралась взмахнуть ими и взлететь в поднебесье. Руки остались руками, даже когти на них не прорезались. И только пару мгновений спустя парень увидел, что отбрасываемая на скалу тень уже не была тенью высокой женщины: она раздалась вверх и вширь, одновременно словно густея и обретая плоть. Тени от распростертых рук потянулись в стороны, постепенно прорисовывая контуры громадных, шагов в десять каждое, перепончатых крыльев, голова вознеслась вверх на длинной изогнутой шее, меж камней черным ручейком зазмеился хвост. Мгновение спустя громадная тень, перестав быть плоской, стала напоминать клубы дыма, словно живущие собственной жизнью. Сама же Марая, напротив, потеряла очертания, стала полупрозрачной, стремительно растворяясь в этом ожившем дыму. Еще мгновение – и перед струхнувшим Вианом и совершенно равнодушным коньком сидел, блестя медного цвета чешуей, громадный змей с точеной узкой головой и широкими черными перепончатыми крыльями.

– Ну как, – с оттенком самодовольства поинтересовался змей, – понравилась трансформация? Это вам не оборотни…

– Транс… что? – пробормотал еще не пришедший в себя Виан.

– Смена облика. Превращение, – пояснил конек. – Оно так по научному называется. Действительно, у огненных змеев, иначе именуемых драконами, оно происходит весьма эффектно. Ладно, хватит время терять, залезай.

Виан, уняв невольную дрожь в руках и ногах, вскарабкался на подставленный чешуйчатый загривок, помог туда же забраться и кое-как примоститься коньку. Змеевна тем временем брезгливо обнюхала переметные сумы.

– Они твоим потом пропахли насквозь, – укоризненно бросила она коньку.

– Раньше ты не имела ничего против запаха моего пота, – отозвался горбунок.

– Так раньше и пот у тебя был не конский! – возразила Змеевна. – Ладно, держитесь.

Когда-то, глядя на взлетающих птиц, Виан размышлял, как хорошо было бы путешествовать на птичьих спинах. Ну, конечно, для гусей или там канюков человек безмерно тяжел, а вот если бы была такая птица, чтоб можно было на ней спокойно сидеть верхом… Птицы такой Виан не знал, только был твердо уверен, что подобные в Угорий не водятся. Потому, оставив на время мечты, все же сочинил на досуге сказку про хитрую лягушку, которая решила на утках в теплые края отправиться.

Оказалось, реальность прозаичнее вымысла. Может, со стороны взлет змея и смотрелся величественно, Виан же будто получил чудовищный пинок под зад. Вероятно, что-то подобное испытал бы человек, запущенный из осадной катапульты. Ноги и то, что между ними и спиной, со страшной силой устремились ввысь, спина и прочее тело попробовали поотстать. Желудок вместе с печенью, судя по ощущениям, никуда лететь не собирались и остались где-то далеко позади. Глаза Виан невольно зажмурил. Очень хотелось зажать и уши, в которых свистел ветер, да было нечем: одной рукой парень судорожно вцепился в гребень на шее змея, другой – столь же судорожно держал конька за шкирку.

– Расслабься, – раздался голос горбунка, – ты меня сейчас из шкуры вытряхнешь.

После некоторой внутренней борьбы Виан все же открыл глаза и обнаружил, что змей летит, мерно взмахивая крыльями, над темнеющим лесом навстречу становящейся все ярче россыпи звезд.

Вниз Виан из осторожности глядеть не стал, а вот через плечо обернулся. Позади все еще было видно едва не половину солнечного диска: это лишь с земли казалось, что дневное светило отправилось на покой. Подсвеченный его лучами, рыжел Змеев Перст, вздымающийся подобно кривому пальцу над неровным покрывалом леса. Каменистая поляна, с которой путешественники взлетели в вечернее небо, была уже не видна. Еще дальше на закат Виан различил сквозь дымку длинную складку на лесном покрывале – долину Умчи.

Прежде чем стемнело окончательно, Виан успел почти освоиться на драконовой спине. Но тут Змеевна стала плавно снижаться. Как уж она разглядела поляну среди леса, можно было только догадываться, но поди ж ты – стоило земле приблизиться, как верхушки деревьев расступились, пропуская крылатое существо вместе с седоками и расстилая перед ними мягкий травяной ковер. Меж спящими травами поднимались дурманные белые свечи каких-то ночных цветов да кружили, мигая зелеными огоньками, светляки.

Марая почти выплюнула из пасти ремень переметных сум.

– К счастью, ты все-таки не совсем лошадь, – сказала она, – но больше я это во рту держать не хочу.

– Спасибо тебе, госпожа Змеевна, – Виан, оказавшись на твердой земле, повернулся к Марае и низко поклонился: – За стол, за кров да за помощь.

– Не за что, юноша, – эти слова произнес громадный змей, но Виан словно воочию увидел искреннюю улыбку на лице Мараи-женщины.

– Спасибо, Мара, за гостеприимство.

– Заходите, как в обратный путь двинетесь, – сказала Змеевна. – А ты, Лазаро, заходи в любое время, когда перестанешь быть лошадью.

– На обратном пути не получится, а потом… – начал было Лазаро, но Змеевна, всколыхнув травы порывом ветра, уже взмыла в ночное небо.

Виан увидел, как огромная крылатая тень на миг погасила звезды, а затем змей растворился в темноте.


Несмотря на отдых у Марай Змеевны, до места они добрались только к исходу восьмого дня. Виан уже начал было роптать, обеспокоенный тем, что не остается – да что там, не осталось уже времени не только на поимку чудо-птицы, но и на обратный путь.

– Не переживай, – успокоил его конек, весь день пребывавший в молчаливой сосредоточенности. – Обратно я тебя мигом домчу! И глазом моргнуть не успеешь. Так что нам главное здесь управиться.

– Как это «мигом»? – не понял парень. – А что ж мы сюда ноги больше седмицы стаптывали?

– Не во всякое место можно попасть быстро, – отозвался конек. – Потом объясню, коли охота будет. А сейчас о другом думай. Сказал «мигом» – значит, мигом.

Покинутый еще утром большак остался далеко слева, и теперь они шли по сумрачной и постепенно сужающейся тропе. Виан бросал по сторонам косые взгляды, но не мог решить: то ли тропу окружили стеной поросшие лишаями и увитые ползучими растениями скалы необычной формы, то ли обступали громадные замшелые деревья. Как ни странно, в этом сумрачном коридоре, где, казалось бы, дух человеческий должен чувствовать себя угнетенным, Виану вдруг стало легко и спокойно. Тяжкие думы о том, что они непременно опоздают и что из этого может приключиться, словно отошли на задний план, частично развеявшись. И никакой страх из тех, что охватывает и в темном лесу, и в мрачном ущелье, тоже не прицепился. Парень почувствовал, что конек, конечно, прав: главное – его слушаться.

– Не страшно? – поинтересовался Лазаро. Виан готов был поклясться, что конек удовлетворенно усмехается.

Какой бы ни была природа стен, сжавших меж собой тропу, они почти совсем скрыли и погасили низко стоящее солнце. Поэтому уже успевший привыкнуть к полутьме Виан невольно зажмурился, когда тропка неожиданно вывела их на обширную поляну, по краям заросшую густыми папоротниками. Вечернее солнце заливало всю поляну и окружающие деревья и скалы мягким медовым светом, и в первый миг создавалось впечатление, будто все кругом изваяно из бронзы, золота и того полупрозрачного камня, что попадается на побережье к западу от Угорий.

– Где это мы? – спросил парень, невольно перейдя на шепот и оглядываясь вокруг.

– На месте, – кратко отозвался Лазаро, затем, помолчав, добавил: – Там, куда достаточно часто прилетают фениксы.

– Достаточно часто? – переспросил Виан. – То есть они могут и не прилететь ни сегодня, ни завтра?

– В течение лета они здесь бывают практически каждый день. То есть каждое утро, – успокоил его конек. – Фениксы ведь необычные птицы. Там, где они живут, всегда есть поблизости какой-либо священный источник, и они стараются пить только из него.

Виан уже заметил ручеек, пересекавший поляну и почти полностью скрытый от глаз пышно разросшимися папоротниками, похожими на бьющие из-под земли зеленые фонтаны. Слева от того места, где оборвалась тропа, слышалось переливчатое журчание: там полускрытый кустами источник вырывался из трещины в скале и падал в глубокую каменную чашу.

Горбунок, скинув поклажу на не покрытый папоротниками клочок земли под деревом, отправился к источнику и с удовольствием напился.

– Иди и ты попей, – сказал он Виану, – не пожалеешь. Это очень полезная вода: от нее нельзя заболеть, ею невозможно ни подавиться, ни простудить горло; в ней, я думаю, даже невозможно утонуть…

– А почему источник – священный? – поинтересовался парень, подходя и заглядывая в каменную чашу. Явно, кстати, не природную, а вполне рукотворную, хотя и древнюю.

– В нем содержится природная магия, – пояснил Лазаро. – Любой способный чародей, напившись вдоволь из такого источника, мог бы натворить поистине невероятных дел. В прежние времена такие ключи считали даром богов и объявляли священными. Этот когда-то звался источником Эшты, великой богини.

Конек, договаривая это, потянулся, распрямляя спину после целого дня пути, и тут заметил, что Виан смотрит куда-то мимо него.

– Ты чего? – удивленно поинтересовался Лазаро.

– Там… – потрясено откликнулся парень, – там женщина стоит. И на нас смотрит!

По крайней мере, Виану так казалось. Женщина словно бы собиралась выйти на поляну, раздвинув занавесь ползучих стеблей рядом с источником, да в последний момент остановилась. Парень никак не мог понять выражения ее лица: то благожелательного удивления, то хозяйской деловитости, то безбрежного спокойствия.

– Это статуя Эшты, – сказал горбунок, – ее изваяли более тысячи лет назад. Уж и народа того нет, к которому принадлежал скульптор, а статуя цела…

Теперь уже и Виан рассмотрел, что перед ним действительно статуя, изваянная с редкостным мастерством. Нынешние камнерезы да резчики по дереву, хоть бы и те, что украшают царские терема, нипочем бы такую не создали! Присмотревшись, парень увидел, что у ног богини, обвив их хвостом, стоит кошка.

– Это хорошо, что ты ее увидел и разглядел, – заметил конек, – Эшта показывается не всем и не всегда. Что ты делаешь?

Повинуясь внезапному порыву, Виан отрезал ломоть от начавшей уже – увы! – черстветь краюшки, намазал его топленым салом и сложил с поклоном к ногам богини. Подумал – и присоединил к подношению чудной и необычный цветок, сорванный вскоре после того, как они покинули тракт.

– Ты еще кровь отвори и окропи ею алтарь! – покачал головой конек.

– А почему она великая? – поинтересовался Виан.

– Эште приписывали создание неких священных текстов, якобы содержащих истину о природе вещей и мира. Впрочем, кто только из богов не создавал подобные предвечные писания!

– А я ее видел, – вдруг вспомнил Виан, – ну, не ее, конечно, а статую. От нашей деревни перекладах в тридцати святилище есть.

– Ну да. Ей, – конек кивнул на статую, – кое-где поклоняются: и в Верхней Угорий, и в Лесье. Хотя таких статуй уже не создают – забыли, видимо, нынешние мастера ремесло. И изображают ее почему-то уже не с кошкой, а с зайцами.

– Почему с зайцами? – удивился Виан.

– Не знаю, – честно ответил горбунок, – я же не богослов!


Виан спал крепко и покойно, не мучили его на зачарованной поляне не только кошмары, но даже и просто беспокойные сны. Однако от легкого толчка копытом в плечо он мгновенно проснулся и тут же сел.

– Тс-с! – шикнул конек. – Пробуждайся к новой жизни, рассвет уж скоро!

Пока что особых признаков рассвета заметно не было, разве что темнота перестала быть такой уж непроглядной – Виан убедился, что и за несколько шагов различает отдельные верхушки папоротниковых листьев.

– Значит, так, – прошептал конек, – сейчас пойди, поставь корыто возле источника. Так, чтоб было удобно к нему подходить.

В корыте еще с вечера, следуя указаниям конька, Виан запарил кипятком иноземное зерно, нарубил мелко фиников, еще кое-чего добавил и замесил нечто весьма неаппетитного вида, а главное – запаха.

– Ничего, – приговаривал Лазаро, – сам ты вонищу потерпишь, а фениксы – они, как и прочие птицы, почти без обоняния.

Фениксы, может, нюхом и не обладали, а вот мухи и прочие лесные букашки – очень даже чуяли, налетев на бесплатное угощение в большом количестве.

– А ну – кыш! – шипел на них Виан.

– Плесни-ка вина в это месиво, – посоветовал конек, критически оглядев приманку. – Сам смотри – не пей!

– Ну что я, без понятия, что ли? – даже слегка обиделся Виан.

– Нет, так и хорошо, – отмахнулся от его обидь конек. – Лучше уж потом вернешься с победой отметишь.

– Подожди-ка, – нахмурился Виан, – а зачем полную флягу тащил?

– Во-первых, это я тащил, а во-вторых – мало ли еще где вино пригодится. Это, знаешь ли, универсальная денежка такая, особенно у вас, в Угорий, когда за какую-нибудь мелочь расплатиться надо. Э,- спохватился Лазаро, – время уходит, сейчас вовсе уйдет, пока болтаешь! Садись-ка и жди. Как заме тишь отсветы фениксового оперения – ложись и накрывайся рогожей. И лежи тихо, как мышь, пока птицы все из корыта не сожрут.

– А если им не понравится?

– Понравится! – горбунок понюхал горлышко фляги. – Должно понравиться.

– А жар… фениксы – они же, говорят, умные. Не поймут они, что это ловушка? – Виана несколько смущала кажущаяся простота приготовлений.

– Ворона – и то умнее, – поморщился горбунок, – а феникс – птица и птица, только что волшебная. Да надень перчатки, которые у царя вытребовал.

– А мешочки?

– А мешочки я загодя положил под скалу, в самый холодок. Не переживай! Ты, главное, феникса схвати, а дальше я подбегу и помогу.

Не избавившись до конца от сомнений, Виан принялся готовить приманку для чудо-птиц. К его огорчению, фляга оказалась меньше, чем он ожидал (или корыто – больше): вино ушло почти все, во фляге осталось лишь язык потешить. Убрав заметно полегчавший сосуд в суму, парень напился из источника, встряхнул рогожу и, обернувшись ею, как плащом, уселся на мшистый камень ждать появления удивительных птиц.


Когда-то давно Виан слышал от матери и от прохожих людей множество сказок, легенд и баек про феникса. Сказывали, что феникс – он же жар-пти-ца – и светится в темноте, будто огонь, и умен необычайно, и даже наделен человеческим голосом. Вот только большинство людей столь премного огорчают своими делами мудрого пернатого, что тот обычно не снисходит до разговоров. Также сказывали, что слезы феникса являются величайшим снадобьем, способным исцелить практически любую хворь или рану, только вот опять же редко удается глупым да жадным людям растрогать чудесную птицу до слез. Впрочем, якобы некоему доброму молодцу феникс однажды все же пришел на помощь, залечив смертельную рану, нанесенную змеем. Однако ни один сказитель, равно как и ни один аптекарь не смог сказать Виану, как же надо применять слезы феникса: втирать их, лить на рану или же пить?

Другие сказители баяли, что жар-птица в мире вообще всего одна была, и жила она в саду у самого Кощея Бессмертного, дюже падкого на всякого рода диковины. Дважды в седмицу Кощей выпускал своего ручного феникса полетать, крылья поразмять. А тот немедленно отправлялся в соседнее царство-государство (в Верхнюю Угорию или в Боданию – уточняли обычно рассказчики) и принимался воровать у тамошнего царя из сада особые молодильные яблочки. Царь-то весь извелся, чудесные плоды жалеючи, а подглядев, кто вор, возмечтал этакое чудо заполучить. Ну и отправил троих своих сыновей на подвиг. Старшие, как водится в сказках, облажались, младший бы тоже не сильно преуспел, да помог ему некий волк-оборотень.

Относительно облика жар-птицы единого мнения тоже не было. Одни говорили, что феникс похож на журавля, только золотого цвета и с длинным хвостом. Другие считали, что это скорее орел с красивым хохлом на голове и огромными золотистым крыльями. Единственное, в чем все сходились в мнениях, – это то, что феникс живет вечно, добиваясь подобного эффекта странным способом. Наскучив долгим веком или же замученный старостью немощью, строит чудесная птица особое гнездо верхушке самого высокого дерева и с первыми лучами солнца в этом гнезде сгорает. А затем восстает из пепла вновь, обновленная и готовая жить дальше.

Сам Виан тогда, в босоногом детстве, сказкам этим верил, а потом задумался и верить перестал. Тем более что сам он никогда настоящую жар-птицу не видел, если не считать того злополучного пера. А потому не был внутренне готов к тому, что увидел.

Рассветное небо, уже не черное и не темно-синее, а скорее зеленоватое, внезапно поблекло, а верхушки деревьев четко вырисовались на фоне разгорающегося золотистого зарева. Зарево было не такое, как от солнца, – оно словно жило своей жизнью, то разгораясь сильнее, то затухая, то идя волнами в такт неведомому ритму.

Парень бы так и пялился на все приближающиеся сполохи, если бы конек не окликнул его. Тут Виан наконец сообразил, что чуть не сделал глупость, и распластался по земле, стараясь, чтоб из-под рогожи не торчали ни локти, ни сапоги. Едва он устроился и краем глаза выглянул наружу, как всю поляну буквально залили потоки света, и у источника стали приземляться фениксы. Примечательным парню показалось то, что, каким бы величественным ни был полет чудесных пернатых, приземлялись они совсем как обычные птицы, шумно хлопая крыльями, хрипло крича и теряя светящиеся перья.

Правы были и те рассказчики, что наделяли феникса орлиными чертами, и те, которые говорили, будто он похож на журавля. Перед обмершим Вианом по поляне расхаживало не менее дюжины птиц размером с крупного орла, с загнутыми на орлиный манер клювами, но при этом с довольно длинными шеями и ногами. Ноги, впрочем, были если и не короче журавлиных, то уж точно мощнее и с сильными когтистыми пальцами. Голоса фениксов, переговаривающихся друг с другом, тоже напоминали что-то среднее между протяжным журавлиным криком резким орлиным клекотом. Все оперение чудесных птиц лучилось желтым и оранжевым светом. По перьям крыльев, хохолкам и длинным, свисающим почти до земли хвостам при каждом движении слов но пробегали стайки искорок или язычки пламени. Виан удовлетворенно пошевелил пальцами в плотных рукавицах из каменного льна, но затем вспомнил, что перо-то хоть и светилось, да не жглось. Да и узорчатые листья папоротников не жухли и не чернели, когда фениксы их касались, а происходило это постоянно. Мысленно поставив себе задачу с пристрастием расспросить горбунка, Виан вернулся наблюдениям.

Волшебные птицы уже напились и вдоволь размяли ноги, бродя по полянке, и только тут один из фениксов, похоже, впервые заметил приманку. Хрипло курлыкнув, птица бочком-бочком подобралась к корыту и воззрилась на него, как на самую удиви тельную вещь, которую ей приходилось видеть. Феникс обошел корыто, наклоняя голову то в одну, то другую сторону и потряхивая хохолком. Поскреб смоченное вином зерно когтями, постоял в задумчивости еще несколько мгновений, а потом нагнулся клюнул. В этот момент он был настолько похож на домашнюю квочку, а вовсе не на исполненное вековой мудрости волшебное существо, что Виан чуть не рассмеялся. Все прочие фениксы, сбившись в одну сияющую кучу, наблюдали за первопроходцем с выражением восторженного любопытства. Однако когда их собрат сглотнул уже вторую порцию зерна, до остальных вдруг дошло, что они что-то упускают. И птицы, топая лапами, крича и пихаясь, стаей бросились к корыту.

«Когда-нибудь, – вдруг пришло в голову Виану, – если я вдруг стану богатым и вельможным, надо будет учредить особый двор, в котором на забаву публике и на удивление любомудрам завести разных чудных птиц и зверей. И среди них обязательно двух-трех фениксов – уж больно птицы и необычные, и потешные!» Его вновь посетила мысль о не взятой клетке. Конек, конечно, сказал, что клетка не понадобится, да и не особенно-то удержишь в клетке дикого феникса, но все же. Не в мешке же его за триста с лишним перекладов везти!

Жар-птицы между тем выели большую часть угощения и теперь ссорились из-за остатков. Прямо возле лица Виана опустилось, кружась, несколько бесценных перьев. Решив, что пора действовать, парень мысленно сосчитал до десяти, а потом в обратном порядке. Затем медленно подобрал ноги так, чтобы быстро вскочить, и еще раз повторил счет. На числе «десять» рогожа отлетела в сторону, и Виан как только мог быстро вскочил на ноги и бросился на осоловевших птиц. Это по сравнению с более ловкими и сильными братьями Виан, склонный к размышлениям и созерцанию, казался неуклюжим увальнем. На чудесных пернатых же он налетел стремительно и тем, похоже, поверг их в шок. Затуманенные вином птичьи глаза оборотились к нему, испуганно моргая, а затем фениксы сообразили, что происходит что-то неладное, и попытались взлететь. Поляна наполнилась хлопаньем крыльев и протяжными криками, перешедшими в истошные вопли, когда Виан ухватил за хвост сразу двух птиц.

Впоследствии Виан понял, что алкоголь сделал свое черное дело, и только благодаря этому пойманные птицы не сообразили пустить в ход клювы. Иначе никакой горный лен не спас бы его руки. А если учесть рост птиц – глаза Виана тоже подвергались реальной опасности. К счастью для парня, птицы не пытались обороняться, силясь вырвать схваченные врагом хвосты. А потом, жалостливо вскрикнув, сделали то, чего Виан никак не ожидал, хотя и мог бы, если бы вспомнил сказки. Оба феникса неожиданно сложили крылья, перестали вырываться – и вспыхнули, как два факела. Пламя на мгновение взвилось вверх, затем метнулось к виановым рукавицам, пожрав схваченные хвосты и дохнув жаром парню в лицо. Прежде чем Виан успел осознать, что произошло, на земле перед ним остались лишь кучки серого пепла. Остальные фениксы к этому времени уже сумели подняться на крыло и теперь кружили над поляной по-своему обсуждая ужасное происшествие и медленно набирая высоту.

«Вот и поймал феникса!» – с горечью подумал Виан, понимая, что второго шанса перепуганные птицы ему теперь не дадут.

– Чего стоишь столбом?! – гаркнул на него выскочивший откуда-то горбунок.

– А что делать-то? – развел руками Виан.

– Что де-елать? – передразнил конек. – Разделяй пепел скорее на кучки! Чтоб в каждой было около полу горсти. Вот ведь – ты целых двух поймал! Мешочков не хватит…

Он скакнул к источнику, оттолкнул копытом камень, зубами извлек мешочки и кинул их Виану. Виан тем временем, присев на корточки, недоуменно выполнял поручение горбунка. Кучек по половине горсти получилось аж целых семь.

– Сыпь в мешочки, пока не нагрелись, – скомандовал горбунок. – А две оставшиеся – в рукавицы. Все равно больше ничего горячего хватать пока не надо.

– Я их поймал, а они сгорели, – озвучил наконец Виан свои переживания. – Конек, что теперь делать-то?

– Балда! – сообщил ему конек. – Во-первых, меня зовут Лазаро. А во-вторых, все так и должно было произойти. Это у фениксов такая реакция на сильный испуг. Мало того что пепел есть нельзя, так еще большинство хищных зверей огня боится, в другой раз не полезет. Кстати, не будь вина, они бы, наверное, защищались – сообразили бы, что из тебя хищник никакой. А так, с пьяных глаз, взяли и сгорели.

– И на что нам теперь этот пепел?

– Ты же их не есть собирался, – пожал плечами конек. – Пока пепел разделен на небольшие кучки, Да еще и охлажден, феникс из него не возродится.

А вот как приедем домой, ты из двух, а лучше трех мешочков пепел смешай да подогрей: хоть на пузо себе положи под рубаху, хоть в чугунок насыпь да на полок печи поставь на ночь – и будет тебе феникс. Только бери пепел от одного феникса. Запомнил, где чей?

– Вот здесь, кажется, получилась смесь, – виновато проговорил Виан, показывая одну из рукавиц.

– Ничего, – тряхнул ушами конек, – пепел этот вообще-то довольно полезная вещь, из него можно не только новых фениксов выращивать.


– Лазаро, – Виан едва ли не впервые обратился к коньку по имени, которым тот сам себя величал, – спасибо тебе: если б не ты – ничего б я не поймал!

– А, запомнил, – усмехнулся конек, – то-то! А спасибо говорить не забывай – и не только мне. Чай, язык не отсохнет.

– Да вот только, – Виан с сомнением покосился на рассветное небо, – пять дней у нас всего осталось – как доберемся-то?! Может, ты подвезешь – как тогда?

– Что? – возмутился горбунок. – Я же сказал: не проси больше! Я стар и устал!

– А кто говорил: «мигом домчу»? – возмутился в ответ Виан. – Что-то мне на кол вовсе не хочется…

– Так я же не говорил: «на себе». Ничего, сейчас я тебя научу – и действительно мигом доберемся.

– Э-э, – не понял Виан, – что значит «научу»? Я что – на своих двоих с такой скоростью побегу?

– Побежишь и потом спасибо мне говорить будешь! Не прикидывайся – ты не такой дурак, как про тебя братья твои думали. А то я в тебе разочаруюсь.

Виан возвел очи горе и глубоко вздохнул.

– Давай-давай, подыши глубоко – это полезно, – одобрил Лазаро. – Подышал? Теперь слушай. Есть способ быстро добраться куда надо. Упреждая твой вопрос, скажу – люди им не пользуются, потому что, во-первых, не знают о нем, а во-вторых, у большинства бы все равно воображения не хватило. Не то что у нас с тобой. А всего-то нужно очень четко представить себе то место, куда тебе надо попасть, или какой-нибудь предмет, который точно в этом месте находится. А потом произнести слово «вейат» и вообразить, будто ты открываешь дверь, а за дверью-то как раз это место и находится.

– Вейат?

– Это означает «ветер» на одном из старых языков.

– А почему не по-угорийски?

– Знаешь, – конек на мгновение задумался, – кто-нибудь другой тебе бы сказал, что бог ветра понимает только этот древний язык. А я скажу: понятия не имею. Почему-то так лучше выходит. По-моему, язык не божественнее любого другого. Можешь, кстати, поэкспериментировать на досуге и с другими языками. Когда тебе общение с острым колющим предметом светить не будет.

– Значит, представить место, позвать ветер и открыть дверь? – уточнил Виан. – Колдовство какое-то!

– Балда ты, – ответил конек. – Колдовство! Все У тебя колдовство. Ты, когда про печь самобеглую думал, колдовством это не считал!

– То – наука!

– И это наука, только другая. Думаешь, она вся одинаковая? Или что считать звезды – это наука, печи складывать – ремесло, а огонь мыслью зажигать – колдовство? И вообще – помни про кол.

– Ладно-ладно, убедил, – согласился Виан.

– Да, вот еще. Предмет выбирай так, чтоб возле него посвободней было. А то шагнешь в дверь, да прямо рожей в стену. Или в ров.

– Не хотелось бы, – хмыкнул Виан.

– Сил это отнимает очень много, – продолжал между тем конек, – поэтому сразу на многое не замахивайся. Давай-ка для начала до Умчи доберемся. Помнишь, как там что выглядит?

Виан старательно попытался вспомнить и в очередной раз убедился, насколько трудно представить в подробностях даже что-то знакомое и на первый взгляд простое.

– Ну, вспомнил? – поторопил его конек. – Давай, быстро собирай пожитки, да и отправляемся. Пойдешь первым, а я сразу за тобой. Ежели все будет в порядке, сегодня заночуем уже в Угорий – я там недалеко от границы симпатичный постоялый двор помню.

– А если не будет? – с сомнением спросил Виан.

– А тогда тебе и кол уже не страшен, – ободрил парня горбунок.

Виан мысленно воззвал ко всем знакомым богам, осенил себя знаком Пастха и напрягся, представляя себе кривую иву прямо возле умчинского брода. Ива колебалась перед мысленным взором и никак не хотела обретать окончательных очертаний.

– Это как в стрельбе из самострела, – подсказал конек. – Старайся быстрее нужный образ создать. Чем дольше целишься, тем хуже.

Виан перевел дух и попытался еще раз. И в момент, когда образ скрюченного дерева мелькнул в сознании, одними губами прошептал «вейат» и, вообразив ручку двери – деревянную, гнутую, чуть шероховатую, – дернул ее. И открыл глаза.

Прямо перед ним в воздухе висел голубоватый светящийся контур размером примерно с дверь. Виан вновь осенил себя перечеркнутым кругом и, зажмурившись, шагнул вперед.

М-да, не стоило забывать, что ива растет на самом берегу Умчи. Виановы ноги почти по колено погрузились в воду, от неожиданности показавшуюся обжигающе ледяной. Парень вскрикнул и, оступившись на камне, плюхнулся в речку задом. Крик застрял в глотке – от холода перехватило дыхание. Стуча зубами и мысленно ругаясь, Виан кое-как поднялся на ноги и, спотыкаясь, выбрался на берег.

– Да-а, – протянул конек, который, оказывается, уже стоял на берегу, – хорошо, что все вещи у меня – хоть сушить не придется. Как самочувствие?

– Отвратительно, – выдавил Виан, ничком падая на траву.

Чувствовал он себя действительно ужасно: его бил озноб, а руки и ноги онемели, словно после долгой и тяжелой работы. И холодная вода явно не была тому первопричиной, хотя, вероятно, усугубила эффект. Конек сочувственно покачал головой.

– Эк тебя разобрало! Вот видишь, какое это нелегкое дело? А ты еще хотел на мне ехать!

Виан со стоном повернулся на спину и уставился в чистое голубое небо.

– И что, это всегда так? – проговорил он.

– Со временем привыкнешь, – отозвался горбунок. – Но удовольствие сомнительное. Что поделаешь – за все надо платить! Ладно, время есть – отдохни, на солнышке погрейся часок – оно уже встанет скоро.

Виан скосил глаза к восходу и увидел золотой край светила, осторожно выглядывающий из-за зубчатого забора леса.


Они отдохнули на бережку Умчи, благо наступивший день благоприятствовал подобному времяпрепровождению. А затем отправились искать подходящий постоялый двор, где Виан искренне надеялся поспать на какой никакой, а кровати и поесть пищи, приготовленной не им самим и не в лесу на костре. Поиски этого оплота цивилизации подстегивало то, что, несмотря на солнечное и теплое утро, с полудня небо затянуло и стал накрапывать дождик. Погода словно дала Виану чуть-чуть продышаться и восстановить силы, а теперь подгоняла: хватит, дескать, бока греть, время на исходе!

– Ну что, – сказал горбунок, когда вместо корчмы они оказались на сеновале какого-то зажиточного селянина, – не худший вариант. И крыша не протекает, – одобрительно добавил он. – Крепко живут, молодцы. Вот попомни мои слова: в корчме бы тебе всю ночь на рожу капало!

– Сам же говорил: «Помню постоялый двор хороший!» – отозвался Виан, снимая рубаху и раскладывая ее сушиться. – Да тебе-то в самом деле что – так и так на охапке соломы спишь.

Парень хоть и отдохнул у реки и немножко развеялся дорогой, но все еще не до конца пришел в себя после открывания Двери.

– Это потому, что ты свой ум еще не развил, – пояснил конек в ответ на его жалобы. – Всякая часть тела, которая какую-либо работу совершает, упражнения требует.

– Как это? – спросил Виан, разлегшись на соломе.

– Ну посмотри сам: вот если ты каждый день по дюжине полторы перекладов по лесам-полям отмахиваешь, сильно ты утомишься, ежели в соседнюю деревню сбегать понадобится? А если ты перед этим две седмицы на лавке да на печке проваляешься?

– Ну так, конечно, тяжело будет: ноги-то обленятся!

– Вот именно. Но ум бывает ленивым точно так же, как и ноги с руками. Более того, у большинства людей он именно такой. А чтобы к силам природы обращаться, ум нужен деятельный и сильный.

– И как же его упражнять? – спросил парень. – Не бревно же головой поднимать!

– Тогда ты и сам не умнее бревна будешь, – отрезал горбунок. – Ум развивать надо умными мыслями и специальными упражнениями. Читать больше, что другие люди пишут, и учиться сравнивать с тем, что сам знаешь. Это называется – анализировать. Учиться отсекать ненужное, оставляя на поверхности только важные мысли. Ну и так далее. Если очень попросишь – кое-чему научу.

– А и попрошу.

– Ну и молодец, – конек широко зевнул. – А теперь спи давай.


Утро выдалось хмурым, так что Виан, проснувшись, долго не мог понять, рассвело уже или только собирается. Дождь вроде перестал, но снаружи с мокрых обрезов досок все еще падали крупные тяжелые капли, звучно ударяясь о землю. Где-то на задворках хрипло и неуверенно заорал петух – видимо, сомневался, настало ли утро.

Конек заворочался и тоже проснулся.

– Знаешь, – сказал ему Виан, – мне какая мысль вдруг пришла? Жар-птица, феникс, в смысле, из пепла небось цыпленком возродится, или как там у фениксов это называется… Ан как царь в том цыпленке жар-птицу не признает да и казнит меня раньше, чем тот вырастет да возмужает? Обидно будет.

– Правильно мыслишь, – усмехнулся Лазаро. – Но особо не переживай. Фениксы вообще-то могут и как обычные птицы плодиться: строят гнездо, яйцо в него откладывают. И вот птенец, что из яйца выводится, растет медленно – даже медленнее, чем у всех прочих птиц: только после года из гнезда вылезает, а перья у него светиться начинают годам к двадцати. Только случается это редко – незачем фениксам все эти хлопоты. Живут они долго, а безвозвратно умирают редко.

А вот из пепла возродившись, феникс растет быстро, и перья огненные у него сразу прорезаются.

– Но не за полдня же!

– Нет, – согласился горбунок, – не настолько. Поэтому я и говорю, что ты прав: надобно тебе на оставшиеся четыре дня где-то неподалеку от Тищебора прибежище найти и там феникса из пепла вывести.

Виан согласно кивнул, зашнуровал сапоги и принялся укладывать в сумы оставшиеся пожитки.

– Конек, – спросил он, когда они уже шли по тракту, удаляясь от приютившего их на ночь селения, – а тем способом в любое место можно попасть?

– Я ж тебе говорил, – фыркнул Лазаро. – Главное, чтобы ты это место хорошо представить мог. Можно еще ориентироваться на знакомые предметы, так называемые «якоря». Если прочно-прочно держать в памяти образ такого «якоря», то можно при известном старании попасть туда, где этот предмет находится. Были случаи – правда, за всю историю всего два или три, – когда таким способом захватывали неприятельские крепости. Перебросят через стену какую-нибудь безделушку – и сами за ней идут.

– Где ж столько людей отыскивали, которые должным воображением и силой ума обладают? – усомнился Виан, испытавший трудности подобного способа перемещения на собственной шкуре. – Тем более среди солдат – они вообще ни к фантазиям, ни к умствованиям не склонны.

– Ну, много и не надо было. Один человек, способный открывать Дверь, а с ним – передовой отряд, только чтоб ворота крепостные отпереть…

– Постой-постой, – Виан и сам остановился. – Как – передовой отряд? То есть в Дверь может пройти не только тот, кто ее открыл?

– Ну, вообще-то нет. В смысле – да. После того как сам открывший Дверь пройдет в нее, она держится еще несколько мгновений. Если поспешить, могут проскочить трое или четверо.

– То есть, – прищурился Виан, – ты вчера в мою Дверь пролез? Поэтому так быстро рядом оказался?

– Вот еще, – возмутился конек, – я свою открыл, на сухое место. Охота была ноги мочить!

– Но я мог в твою тоже пройти запросто? – не отставал Виан.

– Ну, мог, – признал Лазаро.

– Так что ж ты меня заставил мучиться?! Я в реку макался, чуть богу душу не отдал!…

– Ну, так уж и душу! Ну, понеможилось слегка – с кем не бывает! Зато ты теперь это можешь, а такое умение в жизни завсегда пригодится.

– Ну, знаешь!

– Именно, что знаю! Как бы я тебя еще научил? Мог бы и спасибо сказать!

Виан мрачно промолчал и двинулся вперед, меся сапогами разлившуюся поперек тракта лужу. Конек состроил ему рожу, а затем бодро потрусил следом.

– Ладно, – сказал он наконец, – кончай дуться! Так и быть, сегодня пройдешь в мою Дверь, а потом на досуге поупражняешься где-нибудь. Хоть из одного конца конюшни в другой попрыгаешь. Вот нутром чую – понадобится тебе это умение.

– Да что уж там, – проворчал Виан, замедляя шаг.

– Вот то-то. Когда я тебе говорил, чтоб ты меня слушался, ты вроде как не возражал. Ты придумал, где тебе три дня пересидеть?


Пересидели они в небольшой деревеньке на берегу Тищи, перекладах в семи от столицы. Домом, куда Виана пустили на постой, заправляла дородная хозяйка, первый день то и дело восклицавшая при взгляде на парня: «Какой худенький!» А Виан был и рад сделать ей приятное и чуток откормиться привычной сызмальства домашней пищей. Хозяин – тщедушный мужичок на полголовы ниже Виана ростом, буквально терявшийся на фоне могучей супруги, – только головой качал.

Угощаться-то Виан угощался, даром что за стол и кров заплатил, не скупясь. Но вот ночевать в доме отказался, имея на то свои соображения.

– Говоришь, своего тепла хватит? – спросил он конька, перебирая мешочки с пеплом.

– Хватит-хватит, – отмахнулся горбунок. – В иных южных краях не то что фениксов из пепла – обычных птенцов из яиц так выводят! Опытный охотник-беркутчий как, ты думаешь, себе умелого да послушного орла добывает? Берет яйцо из гнезда, к себе шарфом из собачьей шерсти прибинтовывает, да так и носит, пока орленок не выведется.

– И дальше что? – заинтересовался Виан.

– А то, что так уж птицы устроены: кого первым увидят, в том и мать признают, и до конца жизни принадлежащим к своему племени считают.

– Так что, ежели я так феникса выведу, он меня за родную мать держать станет? – изумился Виан.

– Нет. Уж не знаю как, но фениксы и в пепле часть памяти сохраняют. Так что за мать не примет, но вот и шарахаться, как от врага, не будет.

– Ну, и ладно тогда… – Виан высыпал пепел из трех мешочков на чистую тряпицу, аккуратно завернул получившуюся кучку и, немного подумав, сунул под мышку.


Проснулся Виан от того, что кто-то у него под рубахой возился и больно царапался.

На дворе едва начинало брезжить утро, из-за сумрачной погоды не сильно пока отличавшееся от ночи. Хозяйский петух слабо кукарекнул было, но, смутившись, заткнулся. Виан свободной рукой пошарил в пожитках и извлек одно из подобранных на поляне с источником перьев. В сарае стало светло, можно было теперь и посмотреть, что там такое царапается. Виан запустил руку за пазуху и извлек то, что несколько часов назад было горстью серого пепла, завернутой в тряпку.

Народившаяся чудо-птица оказалась величиной с двухнедельного куренка. Из тряпицы она уже успела почти высвободиться сама, разрывая ткань крепкими когтистыми лапами. Лапы в ней, пожалуй, составляли самую значительную часть, подпирая тощее маленькое тельце, покрытое редкими пеньками едва прорезавшихся перьев. Голова с темными мечтательными глазами и кривым клювиком, сидящая на тонкой шейке, была великовата для такого тщедушного тела. Едва парень посадил юную жар-птицу себе на ладонь, клюв широко раскрылся и раздался громкий и скрипучий писк.

Конек мигом проснулся.

– Народился, – констатировал он очевидное, – точнее, возродился. Покормить его надо.

– Чего он ест-то? – Виан вдруг сообразил, что о чудесных свойствах феникса узнал за последние дни достаточно, а вот бытовая, так сказать, сторона прошла мимо него.

– Вообще-то, конечно, фениксы – хищники, едят главным образом всякую бегучую и ползучую мелочь, вроде ящериц. Но могут потреблять и разную другую пищу: фрукты там… финики.

– Где ж я ему посреди ночи ящерицу возьму? – охнул Виан.

И тут обратил внимание, что феникс уже не пищит, а, обвиснув в ладони парня, лишь беззвучно разевает клюв.

– Ох, ежики кучерявые! – горбунок тоже заметил поведение птенца. – Его ж напоить надо!

Осторожно положив феникса на солому, Виан бросился искать воду. Вернулся через минуту со старым глиняным горшком, поднял птенца и попробовал макнуть в водицу клювом. Минуты две или три Виану казалось, что, дабы сохранить голову на плечах, придется срочно растить вторую чудо-птицу. А затем птенец судорожно дернул ногами и стал пить – сперва осторожно, по капельке, а затем жадно, чуть не захлебываясь в живительной влаге. При этом обмякшее тело птицы буквально на глазах обретало упругость и даже как будто становилось больше.

– Что это он? – удивился Виан, поставив на пол и горшок и приободрившегося феникса. – Не лопнет?

– Нет, – ответил конек, – не должен. Все правильно – в пепле-то воды не было вовсе, а в живом фениксе, как и во всяком существе, ее чуть не две трети. Что, не знал?

– Это что ж получается, – удивился Виан новому знанию, – я – эдакая бочка ходячая? Как же люди не растекаются в лужу?

– Так вот и не растекаются, что в коже да костях воды немного, зато в крови да прочих влагах почти она одна и есть.

Виан покачал головой, затем посмотрел на заметно округлившегося птенца и полез в сумку. Раскопал яблоко и кусок вчерашнего пирога. Феникс уже твердо стоял на лапах и с интересом смотрел, как Виан мелко нарезает обе находки и складывает кусочки горкой на полу. Затем, чуть покачиваясь, с некоторой торжественностью подошел к угощению и стал клевать. И вот тут парень убедился еще раз, что феникс – не цыпленок: кусочки яблока только соком брызгали, когда чудо-птенец хватал и сжимал их своим клювом.

– Я же говорил – они что-то помнят, – удовлетворенно сказал горбунок. – Видишь, еще перьев нет, а уже самостоятельный. Думаю, уже завтра можно будет ему еду и не крошить.

– Хорош бы я был, – произнес Виан, зачарованно наблюдая за птенцом, – если бы принес царю этакое чудо и даже без перьев! Он за эти дни хоть чуток обрастет?

– Думаю, да. Когда фениксы из пепла возрождаются, о них же никто не заботится, а значит, они должны как-то сами себя обслуживать. Не в таком же ощипанном виде они это делают!


Подтверждая слова Лазаро, феникс к следующему утру оперился. Совсем короткими перьями, разумеется; ни о каком длинном хвосте и широких крыльях речь еще не шла, но он хотя бы не выглядел ощипанным. А уж когда еще два дня спустя Виан подходил к городу, чудо-птица стала размером с приличного петуха и отрастила петушиной длины хвост. Видевшему и буквально державшему в руках взрослых фениксов парню она все еще казалась облезлой, но все же обрела несомненные черты жар-птицы, а в темноте уже исправно светила, хоть и не очень ярко. «К тому же, – подумал Виан, пронося через городские ворота завернутого в мешок феникса, – царь-государь едва ли когда-либо видел живого феникса, пусть и немного недоделанного».

Перед царскими палатами его остановила стража.

– Куда? – вопросил плечистый детина, заслонив проход алебардой.

– К царю, – честно сказал Виан. – Пропустите, он меня ждет.

– Ага, – ответил второй стражник, – а нам тебя потом под микитки выволакивать.

– Ну и выволокли бы, – пожал плечами Виан. – Хоть разомнетесь – скучно, чай, целый день здесь столбом стоять.

– Не положено! – гнул свое стражник, а потом Щербато усмехнулся: – А ты ничего парень. Где служишь-то?

– Служил при конюшнях, а где буду к вечеру – то лишь государю ведомо. Вы, коль меня не пускаете, так хоть велите доложить государю, что-де приехал Виан, привез, что просили. А я вам за это, – Виан заговорщически понизил голос до шепота и подался вперед, – во чего подарю!

И, прикрывая рукой от случайных глаз, показал стражникам одно из перьев.

– Будете вместо свечки использовать, пока не истреплется. Да и девки до таких чудес падки, – добавил он солидным тоном.

Старший из стражей, осклабившись, сунул драгоценное перо за пазуху (Виан вспомнил, сколько таких перьев можно было бы насобирать, шугнув стаю жар-птиц как следует), а младший быстро исчез за дверями. Вернулся стражник буквально через минуту.

– Эй, Виан, или как тебя там? Царь срочно требует. Понимаешь – срочно! И, – добавил он, уже обращаясь к напарнику, – велел никого не впускать, будь хоть градоначальник, хоть посол кхандийский!


В престольной палате Виана поджидали в прежнем составе и, похоже, в прежних позах, так что парень даже подумал на мгновение, уж не приснилось ли ему все. Однако феникс зашевелился у него под мышкой, возвращая к действительности.

– Ну что, привез? – вопросил царь. – Ежели привез, показывай!

– Как вы, государь, велели, – Виан легонько похлопал по мешку. – Да только прежде чем показывать, прикажите сперва окошки затворить. Так и смотреться лучше будет, и птица не улетит.

Насчет «не улетит» Виан, впрочем, был вполне уверен и без всяких окон – феникс и правда великим умом не отличался, а возродившись у Виана под мышкой, страх перед людьми растерял и был теперь смирнее квочки. Правда, на человека несведущего могло произвести впечатление, как чудесная птица двумя ударами клюва разделывается с ящерицей, однако против людей (по крайней мере – против самого Виана) феникс еще ни разу не пробовал пустить клюв в дело.

– Ну что, – Влас обернулся к Селивану, – слышал? А ты говорил: не привезет, сбегет! Закрывай давай ставни!

– Это еще посмотреть надо, чего он привез, – проворчал Селиван, но ставни закрыл.

Виан дождался, пока тощий советник вернется на свое место подле престола, и затем, размотав горловину мешка, вытряхнул феникса на пол. По палате разлилось золотистое сияние, усилившееся, когда утвердившаяся на полу жар-птица встряхнулась, распушив перья.

– Ой, какой хороший! – восхитилась Сура. – Прямо золотой петушок!

– Мелковат он да облезлый, – скривился Селиван. – Надо бы проверить, государь: может, этот прохвост где-то жароптицевых перьев насобирал да на петуха прилепил!

Феникс поглядел на него, склонив голову набок и продемонстрировав клюв, явно слишком большой и крючковатый для петуха.

Царь сошел с престола и самолично приблизился к чудо-птице. Феникс рассматривал его большими доверчивыми глазами, поворачивая голову то так, то эдак. А затем, обогнув самодержца, захлопал крыльями и взлетел на подлокотник престола с той стороны, где стояла Сура. Помещение озарили вспышки: испод фениксовых крыльев сиял еще ярче, чем перья на верхней стороне. Фаворитка сперва отпрянула, а затем, осмелев, принялась гладить выгнутую шею птицы и пушистый хохолок.

– Чего скажешь про мелкого да облезлого? – поинтересовался царь у Виана.

– Так ведь, – на мгновение задумался парень, – он подрастет еще, и хвост длиннее станет. Это я специально молодого ловил, чтоб он к людям привык поскорее. Старого-то поймать легче, да только проку от него. А молодой – видите, уже какой ручной стал!

– Толково излагаешь, – оценил царь.

– Так ведь это вам любой охотник скажет! – продолжил Виан, закрепляя успех. – Всякий, кто беркута или кречета воспитывал, знает, что лучше всего их вообще из яйца выводить. А не из яйца, та всяко молодую птицу брать надобно. Об этом даже сам Лорад Конренц писал!

По правде говоря, имя это Виан увидел мельком на одной из книг в той самой лавке в городе. Что-то там про гусей в той книге было, Виан толком не понял что. Но решил, что раз этот Конренц писал про птиц, то уж беркутов с кречетами точно вниманием не обошел.

– Эк разумно говорит, – подивился царь, вновь усаживаясь на престол и при этом стараясь не спихнуть феникса с подлокотника. – Ну что, Сурочка, настоящая жар-птица?

Вопрос был излишним. Впрочем, фаворитка, судя по всему, его и не расслышала – она почесывала фениксу горло, а тот млел, задернув глаза белесыми пленочками. Оба, похоже, были довольны. Селиван, напротив, был мрачен и сверлил Виана неприязненным взглядом.

– Раз ты столь разумен да расторопен, – сказал между тем царь, не обращая внимания на мрачного Селивана, – то вот тебе моя воля: одарить тебя сотней серебряных клинков и отдать под твое начало всех моих царских коней. Будет теперь над тобою только Витодгар, да и я, само собой. Справишься?

– Буду стараться, царь-надежа! – Виан произнес как можно более исполнительным тоном.

– Ну, а не будешь – сам знаешь, у меня разговор короткий. Все, прочь с глаз моих, иди хозяйство принимай!

– Вот так все и вышло, – рассказывал вечером на конюшне Виан коньку. – Вишь, какой добрый сделался!

– Доброта-то относительная, – покачал головой Лазаро. – Больше власти – больше и ответственности.

– Да это я уже понял, – сказал Виан. – А все-таки как-то странно: и четырех седмиц не прошло, как я в деревне огород копал, а уже над половиной царской конюшни начальник! Этак я и до градоначальника дорасту – не замечу.

– Может, и не заметишь, – проворчал конек, укладываясь спать. – Это как повезет.