"Оседлать чародея" - читать интересную книгу автора (Крускоп Сергей)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Прошло седмицы две, и Виан более или менее смирился с существующим порядком вещей и со своим новым положением. В первый вечер он, повинуясь собственным представлениям об этике, проставился в кабаке для всех новоиспеченных подчиненных, но сам сидел трезвым. В следующие дни он метался как белка в колесе, пытаясь организовать работу таких же младших конюхов, каким был сам совсем недавно. Теоретические представления он имел довольно подробные, но, как оказалось, это несколько расходилось с практикой.

Потом личные проблемы конюхов и их подопечных обрели некоторое подобие системы, и у Виана появилась капелька свободного времени. Тут до его сознания дошло, что он уже довольно давно не видел горбунка. Пару дней спустя после истории с фениксами Лазаро сообщил, что ему надо отлучиться по делам, и исчез. Виан же в этот момент как раз пытался удержать в памяти, что Салеб вывихнул ногу и надо кому-то перепоручить его работу, что недавно купленного кхандийско-брагдарского жеребца надо подковать, что у одной из кобыл по кличке Свечка что-то с правым передним копытом, а златогривый накануне, по мнению Суры, как-то странно косил на нее глазом, и теперь фаворитка боится садиться на этого коня.

Переведя дух и не обнаружив следов конька, Виан мысленно махнул на него рукой и стал проводить свободное время с пользой. Для начала он выспался, а затем вдруг почувствовал интеллектуальный голод и извлек из сундука почти всю свою библиотеку в виде двух книг. Тонкую «чернокнижную» брошюрку он все-таки оставил спрятанной на дне сундука.

«Занимательные и поучительные истории» Бабена оказались и впрямь занимательными, хоть и носившими местами неожиданно фривольный оттенок. Поучительности в них было немного, но изредка – видимо, по недосмотру автора – попадались отрывочные сведения об упоминаемых в тексте науках и о тех местах, где происходили описываемые события. Так, например, в истории про то, как один мудрец и профессор из Бодании принял за феникса степного журавлика-красавку, в двух словах было рассказано и про степи, где тот журавлик обычно живет, и про фениксов. Сравнив последнее с собственными впечатлениями, Виан решил, что неведомый господин Бабен знает, о чем пишет. Но что-то в произведении Бабена едва цеплялось за сознание Виана, как тут же ускользало, и, сколько парень ни размышлял, он так и не понял, что именно его смущает.

Изголодавшийся, как выяснилось, по книжному слову Виан, к собственному удивлению, прочитал «Истории» за один вечер, обогатившись не столько знаниями, сколько впечатлением о весьма свободной личной жизни тех, кто постигает науки. Приняв это впечатление к сведению, следующий вечер он провел довольно беззаботно и приятно, возвратившись в свое жилище при конюшнях лишь за полночь. После чего со спокойной душой смог взяться за «Страны, Соленое море окружающие», даром что частично прочитал сей труд еще до похода за жар-птицами.

Эта книга была куда тяжелее для чтения. Помимо прочего, автор использовал немало слов, в значении которых Виан не был уверен, и едва ли не больше таких, о смысле которых парень и вовсе не подозревал.

Лазаро, вывалившись из портала в раскрашенный солнечными бликами Зал аудиенций, встряхнулся и осмотрелся.

Принцесса Омелия сидела за столом, который перетащила сюда из какого-то другого помещения, увлеченно читала. Услышав Лазаро, она вздрогнула обернулась. И тут же, соскочив с кресла, бросилась обнимать конька.

– Лазаро! Как же давно тебя не было!

– Ну, ну, – успокаивал ее конек, – я тоже рад тебя видеть. Все в порядке! Не так уж долго я отсутствовал!

– Чуть меньше месяца! – воскликнула Омелия утирая рукой слезу со щеки, и тут же спросила: – Ну как, поймали феникса?

– А то ты не видела! Ты же наверняка в шар смотришь, – Лазаро прищурился и обличительно ткнул копытом в лежавшую на столе книгу, которую перед его появлением читала принцесса.

По какому-то стечению обстоятельств книга оказалась «Странами, вокруг Соленого моря расположенными».

– Ну, Лазаро! – девушка торопливо заглянула в книгу, словно сама не помнила, что читала. – Шар настроен на дворец. А другие места когда показывает, а когда и нет. Мне не всегда удается его заставить.

– Ладно, – конек тряхнул ушами, – сейчас время есть, так что я тебя поучу, как его настраивать.

– Я же не маг, – возмутилась Омелия.

– И ладно, – пожал плечами Лазаро. – Это просто, надо только иметь хорошее воображение и память. Но вообще-то твое заточение, я надеюсь, скоро подойдет к концу. И тогда… – он критически осмотрел Омелию, даже отступив для этого назад на пару шагов, – и тогда тебе придется немного приодеться.

– Хм… – принцесса оглядела себя, насколько это было возможно. – Э… Извини, Лазаро, но здесь жарко и никого нет. Вот я как-то и отвыкла… Прости, я сейчас переоденусь!

– Совсем одичала, – сокрушенно пробормотал Лазаро, глядя ей вслед.

По каким-то неизвестным причинам, а может быть, просто вследствие некоторой тренировки чтение давалось Виану все легче и потому доставляло все больше удовольствия. Парень проводил за этим занятием почти все вечера, наконец-то, как когда-то сказал конек, «припав к источнику культуры».

Однажды вечером его на правах начальника оторвал от чтения Витодгар, зазвавший своего теперь уже непосредственного подчиненного в кабак. Формальной целью Витодгара было более близкое знакомство с неожиданно поднявшимся по служебной лестнице Вианом, а на самом деле старшему конюху была охота выпить, да не с кем. В питейном заведении, съев половину жареного цыпленка и выпив первую кружку браги, Виан вернулся к ранее прочитанному и завел об этом разговор.

– Представляешь? – театральным шепотом вещал Виан, ощутив в себе потребность поделиться знаниями. – В Бодании считают, что хранить в сундуке сушеную летучую мышь – это к богатству, а если в той руке, какой мечешь зернь, держать сердце нетопыря, в игре всегда будет удача! А в Верхней Угорий есть река, на которой каждую весну из обрыва начинают выпирать древние кости. Говорят, там даже мясники рубят товар на черепах давно издохших чудовищ!

– Да слыхал что-то, – пожимал плечами Витодгар, подтягивая к себе кувшин с брагой и вновь наполняя кружку. – Ты-то где этого наслушался?

– Да это умные люди в книге пишут. Там даже и про селян наших угорийских написано, ну вроде таких же, как братья мои и отец.

Старший конюх вновь пожал плечами. Как и многие из тех, кто служил при царском дворце, он был обучен грамоте и не видел в самом процессе чтения ничего зазорного. Но вот чтоб забивать себе голову знаниями, которые никогда этой самой голове не пригодятся…

– Ты бы поменьше книжек-то читал, а то мало ли, что в них понапишут, – сказал он. – Пергамент-то пачкать – не коней ковать и не навоз убирать.

– То есть, – опешил Виан, – ты полагаешь, сочинители все выдумывают? Так я там про селян читал – все как есть: и как дома складывают, и что пшеницу сеют… И про зверей разных…

– Ну, не все, – согласился Витодгар, – все выдумывать – думалки не хватит. Да только зачем это? Вот я как-то видел книгу, в ней написано было, как гуся со всякими заморскими фруктами испечь. И зачем мне это? Что, я, что ли, гуся того печь буду? А стряпухи, поди, и без книг знают, что да как. Начни советовать – выгонят с кухни в три шеи да еще и хульным словом каким обложат.

Старший конюх отхлебнул бражки и в задумчивости почесал щеку.

– Нет, – продолжил он, – есть, конечно, и нужные книги. В Храме – им там всяких молитв и прочих воззваний к Пастху или еще каким богам столько творить нужно, что все и не упомнишь. Может, каким ученым людям нужны еще книги. Знахарям там – про травы что-нибудь… Или вот, – вдруг оживился он, – есть у меня одна книжица: там девки в разных видах нарисованы. Бывало, с женой поругаешься, а в книжицу посмотришь – и душа радуется! Во, вот такая книга полезная, – докончил Витодгар, – потому как дух бодрит, а значит, и делу способствует. А что попало читать – невесть до чего дочитаться можно.

Виан сидел, погруженный в глубокую задумчивость, переваривая слова Витодгара и гоняя по кружке остатки браги.

– А что такое «университет»? – вдруг спросил он.

– Тоже в книге выискал? – старший конюх добродушно усмехнулся и без тени сомнения продолжил: – Это такое заведение, вроде как у нас школа при Храме. В разных прочих царствах-государствах бывает. Только в Храмовой школе читать-писать учат да бога правильно почитать, а в их «университете» – Пастх знает каким еще наукам.

Виану вдруг вспомнилась Марая, ироничный взгляд ее змеиных глаз и то, что она сказала – дескать, воспитанники ее не на горшечников да золотарей учиться хотели. И стало обидно за державу.

Лазаро поймал себя на том, что пьет воду из бассейна. Это уже не лезло ни в какие рамки.

– Так я и впрямь лошадью стану! – проворчал конек.

Но все же сделал еще пару глотков – уж больно жаркой была погода Эрианта после Берроны. В бассейн дворца вода поступала бесперебойно: налаженная когда-то система водопроводов от людей не зависела. На дне водоема осел слой грязи и копоти – наследие пожара, которое некому было отчистить, – но всю взвесь вода уже давно унесла и теперь сама была кристально чистой.

Лазаро вполголоса ругнулся на себя и поднялся в Зал приемов. Омелия была там; девушка сидела в кресле и рассеянно листала карты, прилагавшиеся к «Странам, Соленое море окружающим».

– Пока тебя не было, в гавань заходил корабль, сказала она. – Под торсейским флагом.

– И что, – поинтересовался конек, – ты побеседовала с экипажем?

– Я испугалась, – честно призналась Омелия, – и не вижу в этом ничего зазорного. Полагаю, они уже были в курсе, что Эриант разорен, и зашли разведать обстановку, набрать воды и при случае пограбить развалины.

– И что?

– Ничего. Высадились десятка два человек, осмотрели ближайшие к пирсу развалины, далеко в город заходить не стали. Набрали воды, подстрелили жиряка – эти звери теперь поселились в самом городе, на развалинах храма Мьер, – и отчалили. Знаешь, Лазаро, я боюсь, что это первая ласточка. Пока полагают, что Эриант вопреки всему уцелел или же, разрушенный, перешел под руку Хорнского халифата, шкиперы будут приводить сюда корабли по старой памяти – разжиться водой и по возможности едой и разведать, как дела. Но если город не начать восстанавливать или же если за ним не будет стоять достаточная сила, то через какое-то время любое из приморских государств может попытаться прибрать Эриантский залив к рукам. Через пару месяцев, а может, через год, но попытается. И в теперешней ситуации это не составит им никакого труда.

Лазаро покачал головой.

– Ты повзрослела, девочка, – проговорил он.

– Повзрослеешь тут, – фыркнула Омелия, – сидя одна в пустом дворце посреди безлюдного города! Сама себе государство и право!

– Ничего. Надеюсь, скоро все наладится, – ободряюще ухмыльнулся Лазаро, – и даже если восстановление города и порта начнется не сразу, достаточно сильная рука за Эриантом будет.

– Угорийская? – скептически нахмурилась Омелия. – И получится, что Эриант станет протекторатом Нижней Угорин, которая сама когда-то была всего лишь его провинцией!

– А в чем разница? – усмехнулся конек. – Подумай над этим! Имеет ли значение, какая часть единого государства является главной, если ни на составе народонаселения, ни на личности, стоящей у власти, это не отражается?

– Ну, – Омелия отложила книгу, лист которой нервно теребила, и откинулась на спинку кресла, – и какой у тебя план? Может, поделишься?

Лазаро поделился.

– И какой в этом смысл? – вскинула бровь Омелия. – Зачем такие сложности?

– Затем. Затем, что сама по себе ты сейчас принцесса по крови и больше ничего. Государыня без государства, которое, как ты справедливо заметила, может присвоить капитан любого проходящего мимо судна. Но в Угорий традиционно поощряют мифотворчество и в мифы верят. А потому на таинственную «царь-девицу» из какой-то неведомой страны взглянут совсем по-другому.

– Что, – поинтересовалась принцесса, – и царь угорийский верит в мифы?

– Верит-верит. Власть предержащие вообще склонны верить мифам, поскольку с неизбежностью являются их частью.

Омелия некоторое время размышляла.

– Хорошо. Я согласна на эту авантюру, – сказала она, – пусть я тоже буду частью мифологии. А теперь научи меня, как обещал, управлять шаром: я уже видеть не могу царскую опочивальню!

Переносить шар из подземелья пришлось Омелии, как обладательнице единственной на двоих пары рук.

– А что ты его сразу не перенесла сюда или в какую другую залу? – спросил Лазаро, осторожно постукивая по хрустальной сфере копытом.

– Так я думала, что, если его с места сдвинуть, он вообще показывать перестанет! – воскликнула принцесса, сдвигая в сторону книги, раскиданные по столу в Бирюзовом покое дворца, и осторожно опуская шар на деревянный поставец. – А тогда тут от тоски хоть шакалом вой!

Лазаро досадливо фыркнул и, упершись передними ногами в столешницу, принялся пристально глядеть в полированный хрусталь. Омелия терпеливо ждала.

– Ты с ним ничего не делала? – поинтересовался Лазаро. – А то изображение дергается как-то… И резкость сбита. Да не пугайся, – усмехнулся он, – шучу я. Подвинься ближе и смотри. Тебе с руками-то проще будет…

Омелия покорно придвинула к столу резной табурет, села и стала всматриваться в глубину сферы, слушая объяснения конька.

– Вообще-то, – говорил Лазаро, – обычный человек может лишь слегка управлять хрустальными сферами. Чтобы владеть этим в совершенстве, нужно обращаться напрямую к стихии камня, а уж если ты можешь призывать одновременно с камнем и воздушную элементаль…

– Что? – спросила Омелия. – Можно под кровати заглядывать?

– Почему под кровати? – усмехнулся Лазаро. – Если ты этим владеешь, то можно проходить при помощи сферы по мышиным норам и ходам морских червей. Но этого даже я не умею… И не умел в бытность человеком. Это во всем мире могут, наверное, пять-шесть магов, от силы. Отец мой умел, – конек вздохнул.

– Вообще-то это правильно, – серьезно сказала принцесса. – То, что такие способности присущи лишь немногим избранным, поднявшимся достаточно высоко, чтоб не разменивать их на заглядывания магическим способом женщинам под платья или в казну соседнего правителя…

– Возможно, только это, – согласился конек, – и спасает девичью честь и чужие ценности. Но в любом случае о таких высотах сейчас рассуждать бессмысленно: тебе надо научиться хотя бы приблизительно наводить шар на ту местность, которую ты хотела бы увидеть.

«Страны» закончились. Виан еще разок перелистал карты в конце книги, но память у парня была хорошая, а потому ничего нового или забытого старого он не обнаружил. Таким образом, смысл последних нескольких дней Вианова существования себя изжил. Требовалось найти новый.

Для начала Виан решил, что неплохо бы освоить те странные умения, которые он почерпнул у конька. Парень поставил перед собой свечу и уставился на восковой цилиндрик, чувствуя себя идиотом. Свеча осталась равнодушной к пристальному разглядыванию. Кроме того, Виану вдруг подумалось, что и обычным образом – при помощи трута и огневицы – он бы зажег свечу далеко не с первого раза: располагая несколькими перьями феникса, парень пользовался иными источниками света нечасто. Виан попробовал сосредоточиться. Свеча неожиданно качнулась и упала. Ругнувшись про себя, парень вновь установил ее на крышке сундука, постаравшись прилепить покрепче. А затем уселся на корточки перед сундуком и закрыл глаза, пытаясь представить себе, как разгорается фитилек, как язычок пламени, становясь все ярче, добирается до воска, выедая в нем аккуратную круглую ямку. Виан попробовал обратиться к огню с просьбой, но, так и не почувствовав, услышало ли его пламя, слегка щелкнул кончиками пальцев, не открывая глаз.

Что-то треснуло, подобно зеленой веточке, попавшей в костер; в воздухе запахло паленым. Виан открыл глаза и обнаружил вместо хорошей, почти новой свечки растекшуюся по крышке сундука лужицу воска, в которой плавали догорающие остатки фитилька.

Преждевременная гибель свечки несколько остудила пыл Виана, особенно после того, как он обнаружил на стене за сундуком пятно копоти. «Так и конюшню спалить можно!» – подумал парень, отскребая с крышки сундука восковой натек.

Вместо опасных огненных экспериментов можно было сходить завтра в книжную лавку и приобрести еще один источник знаний. Либо припасть к имеющемуся, то есть достать спрятанную от посторонних глаз книжицу «Основы материализации».

Виану было страшновато, но одновременно его снедало любопытство – а что там, в настоящей колдовской книге, написано? Такую книгу законным порядком не купишь, а эта сама в руки попала. Если верить в судьбу, это что-то да значит!

Виан уже собрался удовлетворить свое любопытство, как в каморку просунулось худощавое лицо Селивана.

– Чем это ты тут занимаешься, бездельник? – Селиван повертел носом, видимо, почуяв запах гари.

– Не гневись, Селиван, – Виан поднялся с пола, на котором сидел. – Чего являешься, не стучась?

– Еще ко всякому отребью я стучаться буду! Ну-ка, что это у тебя тут паленым воняет? Никак пожар устроить хотел, коней породных, порученных тебе, загубить!

– Может, – проговорил Виан, сдерживаясь, – я и был когда «всяким», а теперь я государем-царем назначенный старший конюх. И перед тобой отчитываться не нанимался, чем да где я занимаюсь, когда вся работа по службе переделана. Хочу – с девкой милуюсь, хочу – книжку читаю или в носу ковыряю!

– Кни-ижку? – протянул Селиван. – Да, слыхал я, слыхал, что ты читать любишь. Умным быть хочешь? Не надейся! Умный у нас во дворце я, а царь – мудрый, тебе же никем, кроме как дураком, быть не полагается – рылом не вышел! Ты книжицы-то читай-почитывай, авось и дочитаешься до купания в Тище с жерновом на шее!

– Шел бы ты отсюда, Селиван, – проворчал Виан. – Может, я и дурак по-твоему, но порядок знаю: без стука ко мне только царь, да бояре, да воевода, да Витодгар вхожи. Ты же ни на одного из них что-то лицом не похож. И вообще, что ты ко мне цепляешься? – добавил он. – Дел других нет, так пойди для царевой жар-птицы лягушек налови, а то птица их страсть как любит, а Сура боится.

– Я царев интерес блюду. Не нравишься ты мне, и весь сказ! – царский советник фыркнул, но вышел, не желая больше препираться.

Виан скрипнул зубами, мысленно представив, с каким удовольствием он дал бы Селивану в его костлявую рожу. Чтобы немного успокоиться, он прошелся по конюшням, заглядывая в денники. Лошади спали – одни стоя, склонив головы и свесив к земле расчесанные гривы, другие лежа, подогнув крепкие ноги и во сне прядая ушами. Не спал лишь златогривый жеребец. Виан протянул руку, погладил коню храп и переносье, а затем вернулся к себе.

Здесь, подперев дверь чурбаком, он решительно открыл сундук и, сунув руку под пожитки, извлек «Основы материализации». Пристроил фениксово перо поудобнее и с книжицей в руках уселся на тюфяк. «Пусть я дурак и дураком останусь, – подумал он с мрачным удовлетворением. – Авось найдется здесь средство, как этого умника превратить в навозного опарыша!»

Хрустальная сфера покорялась Омелии неохотно и медленно – с точки зрения самой принцессы. Лазаро же был доволен.

– Ну-ка, а теперь Хорн покажи, – говорил он, невольно толкая девушку под локоть.

– Не толкайся, – Омелия сосредоточивалась, пытаясь представить себе мир в виде карты и сферу, словно бы над этой картой скользящую. – Какую часть Хорна?

– Кадати, – отвечал конек. – Большой базар к северу от крепости.

Воображаемая карта медленно ползла перед взглядом Омелии до тех пор, пока береговая линия не сворачивала резко к югу и примыкающая к морю пустыня не расцвечивалась зелеными пятнышками оазисов. Кадати лепился к берегу обращенной на восход бухты и походил на скопление крошечных разноцветных лоскутков. Омелия приближала изображение, пока не стали видны отдельные плоские крыши – иные с крошечными садиками или изящными беседками, и разделяющие их узкие темные расселины улиц. Угловато извиваясь, они сползались к широкой площади, пестрящей разноцветными навесами и палатками, меж которыми копошилась людская толпа.

– Замечательно! – откомментировал Лазаро. – Видишь, ничего сложного. У тебя прекрасно получается!

– После того, как ты меня научил, – фыркнула Омелия.

– Какое там «научил», – отмахнулся конек. – Так, пару советов дал. Ты все сама делала. Могла бы и без моей помощи справиться.

– А что тебе мешало дать мне эти советы месяц

назад?

– Да как-то не подумал, – смущенно сознался Лазаро. – Для меня управление сферой на таком уровне – это что-то близкое по сложности к элементарным гигиеническим навыкам. Даже и в голову не приходит, что кто-либо может с этим не справиться после того, как шар активирован.

Конек казался искренне огорченным своим недосмотром, и Омелия только вздохнула.

Ближе к вечеру Лазаро засобирался.

– Пора мне возвращаться в Угорию, – сообщил он. – А то как бы Виан не пропал там без меня.

– С чего бы ему пропасть? – пожала плечами принцесса. – Да и вообще ты мне так и не объяснил, зачем ты с ним возишься? Он, наверное, славный парень и даже неглупый, но… Не из праздного любопытства же?

– Много знать будешь – скоро состаришься, – нравоучительно сказал Лазаро. – А я заинтересован, чтобы это, напротив, случилось как можно позже. Вот посмотри на меня: видишь, до чего многие знания доводят?

Омелия скептически хмыкнула.

Через открытое окно в зал влетел седой ворон и уселся на край стола. Наклонил набок голову, поведя из стороны в сторону клювом, и с видимым любопытством заглянул одним глазом в хрустальную сферу.

– О, – воскликнул Лазаро, уже приготовившийся открыть портал, – это же один из моих воронов!

– Твоих? – удивилась Омелия.

– Ну да. Я приручил ворона еще… хм… до того, как поступил на службу к твоей матери и стал придворным магом Эрианта. А когда поселился здесь, во дворце, то и ворон устроил гнездо неподалеку. И нередко прилетал ко мне в комнату по старой памяти – сперва один, а потом и с подросшими птенцами. Вороны живут долго, но вовсе не столь долго, как многие думают. Так что эта старая птица, – Лазаро покосился на пернатого, с интересом прислушивавшегося к разговору, – один из сыновей того первого моего питомца.

– Крок! – внес ворон свою лепту в беседу.

– У тебя-то он откуда? – спросил конек принцессу.

– Прилетел как-то в гости, – пожала плечами Омелия, – да и остался. Ему, похоже, с сородичами общаться уже неохота, а мне хоть какая-то компания.

– М-да, – протянул Лазаро. – Знаешь, они ведь очень умные птицы. Сообразительные и наблюдательные – в этом народная молва не ошибается. Когда-то отец и братья этого ворона, а может, и он сам, прилетали ко мне, и я от них узнавал кое-какие вещи. Например, помнишь, когда кочевые племена хотели совершить набег на окраины Эрианта? Тогда вороны сообщили мне об их приближении гораздо раньше, чем стражи заметили поднятую верблюдами пыль. К сожалению, Аль-Хардировы войска не приближались к городу средь бела дня, с громким топотом и боевыми кличами…

Он немного помолчал.

– Ну да, – сказала Омелия, – ты тут бываешь так редко, что я бы вообще говорить разучилась. А -этим, – она погладила ворона по шее, – хоть немного поговорить можно. Нет, это, конечно, не заменяет нормальную беседу – словарный запас у него невелик. Но хоть какое-то подобие…

– Не переживай, – утешил ее Лазаро. – Если все получится, тебе здесь томиться недолго. Седмицу, может – две.

Омелия сокрушенно вздохнула.

– Как ты сказала? – встрепенулся вдруг конек. – Поговорить с вороном? Странно, раньше никто из этой семейки говорящим не был…

– Ты же сам сказал, что они тебе рассказывали что-то. О кочевниках предупредили…

– Ну да. Но не по-человечески. У них есть подобие собственного языка, очень простое, я бы сказал – примитивное, но пригодное для передачи сведений.

– А… – протянула Омелия. – Ну, может быть, он на базаре или в порту слов нахватался. Ручной же был, к людям близко подлетал.

Ворон гулко клюнул хрустальный шар.

– Ладно, мне пора. Постарайся не скучать здесь – уже очень скоро я тебя отсюда выручу.

Лазаро попробовал улыбнуться конским ртом, а затем скакнул в замерцавшее в воздухе окно портала.

– Карро крок! Орр, – сказал ворон, встряхиваясь.

– Ну да, я тоже так считаю, – рассеянно согласилась девушка.

Спрятав, как обычно, «запретную» книжицу на Дно сундука, Виан вышел подышать воздухом. И увидел, как через двор проскользнула какая-то тень – определенно человеческая.

– Эге, – прошептал парень, – никак Селиван в город отправился на ночь глядя!

За последние три-четыре дня нелюбовь Виана к царскому советнику окрепла, хотя тот, казалось бы, не давал особого повода. Смотрел, конечно, на парня волком, и даже не волком – змеей, но мало ли кто на кого и как смотрит. Однако недавняя словесная стычка как будто обострила у Виана восприятие подобных косых взглядов, и он невольно начал искать в поведении и характере Селивана неприятные и порочащие того черты.

Лошади Селивана не любили, и, с точки зрения парня, это уже было достаточно веским доводом против. Кроме того, Сурочка, после возвышения Виана вынужденная иногда с ним разговаривать, как-то пожаловалась, что в присутствии тощего ей как-то не по себе. Правда, Виан уже уяснил, что Суре не по себе в присутствии мышей, змей, кошек, комаров, тараканов, лягушек, галок, старшего жреца Пастха, гадалок, ярмарочных зазывал и дворцового кузнеца. Тем не менее, слова царской фаворитки запомнились. А посему, завидев, что недруг куда-то спешит в сгустившихся сумерках, Виан последовал за ним.

Перед воротами дворца возникла заминка. Входить-выходить было не запрещено, но Виан вдруг сообразил, что ежели Селиван затеял в городе что-то недоброе, то постарается узнать, не следил ли за ним кто. И привратники ему сообщат, кто именно вышел следом.

Можно было, конечно, подождать или вообще никуда не ходить. Ну куда, в конце концов, мог направляться Селиван на ночь глядя? В кабак или к продажной девке под бок. В кабаке, правда, он наверняка будет не столько пить, как добрый человек, сколько чужие разговоры слушать, но Вианово ли это дело?

Найдя за углом конюшни место поукромнее, Виан сосредоточился, прикрыв глаза, представил себе такой же укромный уголок за внешним контрфорсом стены и шагнул в замерцавший прямоугольник Двери. И мгновенно прижался к контрфорсу спиной, затаив дыхание: Селиван, как раз только что прошедший мимо этого места, остановился и огляделся. Парень готов был возблагодарить хоть Пастха, хоть какого другого бога за то, что Дверь успела погаснуть прежде, чем Селиван посмотрел в его сторону.

Советник, впрочем, никаких особых подвохов не ждал и оглядываться начал просто в поисках источника непонятного шороха. Не найдя его, он пожал плечами и, не таясь, пошел прочь от дворца. Чем лишний раз уверил Виана, что направляется именно в кабак. Если бы парень знал слово «паранойя», то непременно бы заподозрил ее у себя. Тем не менее он оторвался от холодной каменной кладки контрфорса и двинулся следом за советником, стараясь не терять его из виду.

Скоро стало понятно, что направлялся Селиван не в кабак, по крайней мере – ни в один из известных Виану. Держась в густой темноте вдоль заборов, парень увидел, как тощий свернул к Храму. Селиван, впрочем, не пошел к главному входу, а постучался в небольшую калитку.

– На исповедь, что ли, направился? – удивился про себя Виан. – Грехи спать не дают, ночью в Храм гонят?

Разумеется, проследовать за Селиваном в калитку у Виана никакой возможности не было. А потому и узнать, чем именно царев советник занимается в Храме, парень не мог. Да и много ли дел у человека может быть в храмовых стенах?

Ну да, детей и юношей в храмовой школе учили читать-писать. Не всех, конечно, – главным образом это были дети богатых горожан или людей, так или иначе с Храмом связанных. Но Селиван в любом случае не подходил на роль отрока, обучающегося письму и счету. Идея, что для обращения к богу необходимо специально отведенное строение, Виану была не очень понятна. Как и большинство деревенских жителей, он поклонялся – не слишком, впрочем, усердно – нескольким божественным сущностям, для иных из которых храмом мог служить, например, лес. Пастх же для селян всегда оставался «городским» богом с городскими же, не вполне понятными привычками и традициями.

Калитка открылась, и из нее вышли пять человек. Селивана среди них не было. Зато во главе пятерки Виан узнал помощника старшего кеса. Несколько мгновений Виан разрывался между желаниями подкараулить Селивана и посмотреть, чем будут заниматься кесы. Спустя полминуты тяжких колебаний любопытство победило. Парень отлепился от забора и последовал за людьми Храма.

Идти пришлось долго – чуть не на другой конец города, и Виан уже успел мысленно отругать себя за глупые детские побуждения. Кесы шли молча, не перебросившись за все время и парой реплик: то ли были погружены в собственные благочестивые думы, то ли им просто не о чем было разговаривать. Облаченные в долгополые темные балахоны с капюшонами и какую-то мягкую обувку, приглушающую звук шагов, они напоминали Виану зловещую компанию призраков, вышедших среди ночи прогуляться в мир живых.

Пятеро кесов остановились возле какого-то дома. Не богатого, не бедного. Виан, выглядывая из-за угла, не мог никак понять, жилой ли это дом или какая-то лавка без вывески. Но кесы, по всей видимости, не испытывали никаких сомнений, потому что старший сделал шаг к двери и гулко постучал. Требовательный стук далеко разнесся по спящей улице, однако в окрестных домах жили на редкость нелюбопытные обыватели: ни одно окно даже не приоткрылось, только дома через два за закрытыми ставнями затрепетал неяркий огонек свечи, различимый сквозь щели между створками.

Двое любознательных все же нашлись – ночные стражники, совершавшие обход по соседней улице. Позвякивая кольчугами, они рысцой пробежали мимо затаившегося Виана, а затем перешли на шаг, видимо, чтобы придать себе солидности перед нарушителями общественного порядка.

– Что за шум?! – рявкнул старший из двойки, здоровенный детина, сурово стискивая рукой длинную рукоять алебарды. – Кто такие?

Виан подумал, что вот после этих сакраментальных вопросов в окрестных домах едва ли остался хоть один житель, не подозревающий, что что-то происходит.

Кес, стучавший в дверь, даже не обернулся; к стражам порядка направился кто-то из его подчиненных. Из Вианова убежища слов кеса не было слышно – тот говорил совсем тихо. Однако эта тихая речь произвела, вероятно, должное впечатление: оба стражника осенили себя знаком Пастха, старший присовокупил к этому еще и заковыристое словцо, поясняющее, куда бы кесы могли пойти со своими тайнами. После чего блюстители покоя горожан повернулись и быстрым шагом пошли прочь.

Кес же тем временем снова постучал и, вероятно, услышал ответ, поскольку произнес:

– Открывайте! Мы знаем, что вы внутри. Произнес он эти банальные, в сущности, слова

без надрыва и вроде бы даже не повышая голоса, но Виану они были почему-то слышны, словно кес стоял совсем рядом. Вот, подумалось парню, что значит проповеди читать! А то иной раз человеку, кажется, чуть не в ухо орешь, а он не слышит, и все тут.

За дверью просьбу явно слышали, но выполнять, не спешили.

– Возможно, вы не в курсе, – продолжил кес спокойным и даже как будто бы усталым голосом, -но с вами изъявил желание побеседовать лично Великий кес Таресий, дабы попробовать вернуть вас на путь истинный. Я против подобного снисходительного обращения, однако выполняю волю Великого кеса: предлагаю вам выйти добровольно и… Да, – ответил он на какую-то реплику, донесшуюся из-за двери, – старик мягкосердечен. Я же – нет.

Так это же небось они дом какого-то колдуна-чернокнижника нашли, догадался Виан. И теперь пытаются оттуда выманить. Только как же они впятером против колдуна?

Видимо, из дома поступило предложение войти, если кес сможет. Тот лишь покачал головой, что должно было означать: «Сами напросились». После чего отошел от двери на шаг и вскинул руку.

– Мама! – невольно прошептал Виан. – Он же колдует! Кес! Но как же…

С пальцев жреца сорвалась синеватая искра и ударила в запертую дверь. Раздался треск дерева, и тяжелая створка из дубовых досок повалилась внутрь проема. Все пятеро кесов немедленно устремились вперед.

Воображение Виана рисовало картины происходившей внутри дома битвы между неведомым адептом зла и защитниками какого никакого, но добра. На самом деле ни из зияющего проема двери, ни из окон не доносилось практически никаких звуков, уж во всяком случае – звуков сражения. И от этого Виану стало на миг еще страшнее: значит, бой идет магический, и задействованы силы, недоступные не только пониманию простого смертного, но и восприятию. Парень и сам не знал, сколько просидел в оцепенении, ожидая чего-то не то величественного, не то ужасного. Что дом, например, взорвется с грохотом и выбросит вверх столб пламени…

На самом деле прошли считанные минуты перед тем, как из «страшного» дома с буднично-деловым видом вышли трое кесов. У Виана успела мелькнуть мысль, что двоих слуг Пастха колдун таки одолел, но тут старший кес остановился и, обернувшись, спокойным голосом стал отдавать распоряжения. Стало быть, те двое просто остались внутри улаживать какие-то дела или прибираться. Парень какое-то время раздумывал, заглянуть ли в дом и проверить, что там случилось, или направиться следом за тремя удаляющимися кесами. Те, впрочем, ничем особо интересным заниматься вроде бы не собирались: зажгли смоляной факел и пошли в направлении Храма с видом людей, честно выполнивших работу.

Виан выбрал второе, подстегнутый еще и осторожностью – мало ли что там, в этом доме колдуна? Однако следить за кесами оказалось хоть и легко факелы у них в руках служили надежными маяками, – но совершенно непознавательно. За весь путь до Храма служители Пастха остановились только однажды, напротив книжной лавки. Старший кес недолго разглядывал запертую дверь лавчонки и единственное пыльное окно, а затем извлек из складок балахона грифель и какие-то сшитые в книжечку листки и что-то записал. 7После этого кесы направились дальше, а Виан задержался возле книжной лавки. Его вдруг посетила крамольная мысль, что не так уж, наверное, хорошо, когда тебя берут на заметку служители культа.

В дворцовой конюшне Виана поджидал сюрприз в лице, точнее, морде конька, по-собачьи сидевшего на своем обычном месте и глядевшего на парня с легким укором.

– Ну, и где ты бродишь? – поинтересовался Лазаро.

– Ты что? – делано возмутился Виан. – Мало ли куда я могу отлучиться! Да и вообще – нам, добрым молодцам, ночью погулять самое любезное дело. Браги попить, девушек приласкать… Не знал? Кстати, могу тебе задать тот же вопрос – тебя-то, почитай, более седмицы не было.

– Дела у меня были, – отговорился конек, – надо было кое-что устроить.

– Это какие такие дела могут быть у лошади, пусть и длинноухой, на стороне от конюшни? – с подозрением проговорил парень, стаскивая сапоги и растягиваясь на тюфяке.

– Разные. Виан, с такой физиономией от любезных девушек не возвращаются. Рассказывай, куда ходил.

– Э-э, много ты в физиономиях понимаешь! – махнул рукой Виан, но о сегодняшних ночных хождениях рассказал.

– Не нравится мне все это, – конек почесал нос копытом. – Какие-то перемены явно намечаются в жречестве Пастха. Знать бы еще – какие…

– Слушай, Лазаро, – Виан приподнялся на локте, – я же сам видел, как кес колдовал! Вот ты мне это объясни.

– Что тут особенного, – пожал плечами Лазаро, – понятно, что раз официально жречество борется с колдовством, то для этого им нужны свои собственные… хм… колдуны. Не знаю уж, как они это пастве объясняют, если та замечает. Наверное, рассказывают что- нибудь о непосредственном участии в событиях Пастха, лично направлявшего руку слуги своего. А для пущей острастки периодически казнят кого-нибудь, кого смогут обвинить в колдовстве.

– Что значит – для острастки?

– Ну, найдут какого-нибудь несчастного, который похлебку из-за отсутствия дров магическим теплом разогрел или ребятишкам радугу показывал… Да и просто книжки, так сказать, не те читал. Честно сказать, думаю, ты свидетелем взятия под стражу или убийства такого бедолаги и стал. Слава богам, не ввязался – попал бы с ним за компанию, как кур в ощип.

– Ну, ты уж говори, да не заговаривайся, – возмутился Виан. – Ты из кесов прямо палачей каких-то сделал!

– А что? Кесы – тоже люди, и простая человеческая жажда власти им не чужда. Я же не говорю, что они все такие. Посуди сам: во время моей… э-э… В общем, лет сто назад в Угорий и окрестностях было с десяток культов разных богов, причем многие из них почитались, так сказать, на равных и даже иной раз имели общие святилища. Не обязательно рукотворные: вон то место, где мы фениксов ловили, было, полагаю, священным задолго до того, как там статую Эшты воздвигли. А теперь? Почти во всех городах безоговорочно главным, а иногда – и единственно раз решенным является культ Пастха.

– Ну и ладно, раз этот бог так городам благоволит

– Хорошо, тогда подумай вот о чем. И скажи, не ли в этом противоречий. Культ Пастха ведь не вчера возник – он старше, чем сама Угория. Не земля угорийская, разумеется, а Нижняя Угория как государство. В древности он считался покровителем каменотесов, горняков и всех прочих, кто имел дело с камнем. С ростом городов он закономерно стал покровителем и зодчих. А поскольку серьезное строительство – это не только тесание камней или бревен, но еще и геометрия, тригонометрия, физика, в какой-то степени химия, а в отдельных случаях – также и магия, Пастха стали считать богом всех этих наук, а затем – вообще богом-покровителем науки, в том числе и магической. А вот теперь скажи: не кажется ли тебе странным, что в государстве, где главным объявляют божество, покровительствующее наукам и волшебству, волшебство подвергается гонениям, да и науки, скажем прямо, развиты так себе? То-то! Боги, Виан, здесь ни при чем – в эти игры играют люди! Ладно, давай спать, утро вечера мудренее.

Там, где приходящие с моря туманы выпадали по утрам быстро испаряющейся росой, верблюды могли найти хоть сколько-нибудь пищи. Лошади же здесь было бы делать нечего. Лишь три обитающих на земле существа ростом больше шакала могли пересечь пустыню: длинноногий верблюд-дромадер, тонкорогий орикс и человек.

Коричневые, словно неряшливо слепленные из подножного песка дромадеры с хрустом поедали жесткую растительность, умудрившуюся вырасти в этом негостеприимном краю. Ожидая, пока животные насытятся, люди стояли чуть в стороне, экономно утоляя собственный голод и жажду. Бурдюк из козьей шкуры шел по кругу, и каждый из темнолицых погонщиков отпивал по маленькому глотку теплой воды.

Цель их путешествия лежала в каких-то двух часах пути по сухой каменистой почве, и это были сущие пустяки по сравнению с уже проделанной дорогой. От этого добыча, уже маячившая в конце пути, виделась еще более желанной: ведь в брошенном и разоренном городе наверняка осталось много ценного. Не могли же беглецы вывезти все, не мог же огонь полностью уничтожить на две трети каменные постройки! Где-то наверняка лежат, пылясь, ковры, ткани, богатые одежды и золотые украшения. Но главное, там есть вода, вдоволь чистой пресной воды! Впрочем, кочевники, проводящие полжизни в негостеприимной части Абаэнтиды, давно привыкли к миражам, то и дело возникающим на горизонте, а потому склонны были смотреть на вещи трезво. Циркулирующие на базарах Кадати и Сассопары слухи следовало проверить, прежде чем всерьез приниматься за разграбление бесхозного города.

…Ворон влетел в окно и, сделав круг под потолком, прицелился усесться на плечо Омелии, прикрытое лишь тонкой тканью туники.

– Прекрати! – принцесса дернула плечом, стряхивая птицу, которая, захлопав крыльями, перелетела на стол и недовольно каркнула. В утешение Омелия отдала ворону недоеденное печенье.

Печенье относилось к области ее недавних достижений. Несколько дней назад среди множества книг, посвященных странам и народам, движению звезд и морским приливам, геометрии и основам стихосложения, она нашла труд по кулинарии. И, ища себе занятие, чтобы не изнывать от скуки, принялась готовить все, для чего удавалось найти ингредиенты. Оставшись после памятных событий во дворце одна, Омелия и так довольно быстро освоила приготовление пары десятков бесхитростных блюд. Теперь же, подкованная и в теории, она взялась за сложные проекты, регулярно перераставшие в смелые эксперименты, когда выяснялось, что необходимых компонентов нет или они безнадежно испорчены временем, плесенью или жучком-мукоедом. Принцесса не успела особенно далеко продвинуться на этом поприще, но неожиданно научилась получать от него удовольствие. И едва ли не самым смелым из ее кулинарных опытов можно было считать замену молочного барашка попавшимся под горячую руку пустынным котом.

Само по себе печенье, впрочем, никаких неожиданных ингредиентов в себе не содержало, а было просто вкусным. И принцесса грызла его, попеременно отыскивая что-то в двух одинаково потрепанных книгах и роняя крошки на расстеленный на столе план города Эриант.

Ворон прошелся по прорисованным коричневой тушью улицам, склевал часть крошек и, не найдя ничего интересного, перелетел на подоконник.

Примерно в это время дюжина верблюдов и десять кочевников, подняв пыль, приблизились к городу и остановились на пологом склоне. Верблюды тут же погрузились в свои мысли, а смуглые люди в когда-то белых, а теперь пыльных тюрбанах, прикрыв глаза от солнца ладонями, стали вглядываться в дрожащее марево. Раскаленный воздух колебался, дрожал и не давал рассмотреть деталей. Казалось, стены домов, оголенные стропила крыш и башенки дворца тоже колеблются, извиваются и вообще живут своей жизнью.

Скривившись и пробормотав несколько ругательств, предводитель отряда кольнул своего верблюда стрекалом и дал двоим другим кочевникам сигнал следовать за ним. Остальной отряд следил, как тройка всадников спустилась с возвышенности, оставляя за собой рыжие хвосты пыли, и направилась прямиком к городу, из-за марева столь похожему на мираж.

Мираж по мере приближения к нему не рассеивался, а, наоборот, уплотнялся, обретая четкие контуры материального объекта. Вскоре стали видны обугленные остовы бывших саманных и глинобитных построек на окраинах, закопченные развалины сторожевых башен, потрескавшиеся стены и поднимавшийся над всем этим почти не пострадавший дворец.

Предводитель вновь остановился, оглядывая полуразрушенный город теперь с близкого расстояния.

– Господин, – решил высказать мнение один и подчиненных, – господин, тот купец не соврал: глядите, город брошен. Там никого нет! Хозяйка Пустыни к нам благосклонна: там должны были остаться груды ценностей. А дворец и вовсе цел!

– Вот именно, – недовольным тоном встрял третий участник вылазки, – как мог уцелеть дворец, если не колдовством? Чую я, что-то тут не так. Поосторожнее, господин.

Предводитель хотел что-то ответить, но тут обвалившийся кусок стены одного из домов прямо перед кочевниками зашевелился, словно под ним ворочалась огромная туша. Некоторое время он слегка переваливался с боку на бок, а затем, рассыпая крошку застывшего раствора, поднялся вертикально, плотно встав на место. Еще несколько минут на глазах у онемевших от изумления кочевников маленькие камешки и кусочки известки старательно втискивались на прежние места. Спустя еще минуту три верблюда, безжалостно подгоняемые при помощи стрекал, неслись размашистым аллюром прочь от Эрианта.

Когда эта скачка закончилась перекладах в шести от города, предводитель отряда взял слово, дабы просветить своих подчиненных. Он сообщил, что всегда уважал тайные силы, постичь которые человеческий разум не в состоянии, и демонов, что этими силами повелевают. А также что его отец и дед отличались таким же почтением к силам и демонам, никогда не вставали на пути у последних, а потому прожили долгую и благополучную жизнь.

– Что же касается воды, – завершил он, – то совсем недалеко есть колодец, пробитый прямо в один из подземных рукавов Тхракша, именуемого людьми со светлой кожей Антом. И оттуда любой сын пустыни, если, конечно, он праведен и чтит заветы отцов, может набрать сколько захочет воды, не побеспокоив ни одного демона или духа.

Омелия, так и не заметившая кочевников, дождалась, пока стена встанет на место, опустила руки и взяла из вазы еще одно печенье. После чего снова открыла пожелтевшую книгу и внимательно перечитала заклинание.

– Вроде бы получилось, – с сомнением сказала она, глядя попеременно то в окно, то на книжную страницу. – Ну что ж, если починить хотя бы фасады портовых построек, то шкипер следующего корабля сразу подумает, что город восстанавливается. А нам только того и надо.

Ворон покосился на принцессу, затем на прекрасно видимых ему удирающих людей верхом на верблюдах.

– Каррок! – согласно каркнул он.

Едва выдалось свободное время, Виан направился в лавку книжника. Однако по пути через двор был перехвачен Сурочкой. Царева фаворитка невесть зачем болталась на задворках возле конюшен, хотя вроде бы кататься верхом не собиралась. И слава Пастху, поскольку тогда бы это была Вианова забота, а соответственно – прощай, свободное время.

– Куда это ты направился, конюх? – поинтересовалась Сура, старательно пытаясь придать своему кукольному лицу строгое выражение.

Виан поколебался, однако уважительных причин отпираться не нашел, а потому честно рассказал куда.

– А-а, – протянула Сура. – А я-то думала – по девкам пошел! Слыхала я, что ты читать любишь!

Она некоторое время пристально рассматривала парня, словно пытаясь найти в его облике признаки подобного порочного пристрастия. Виан же невольно отметил, что с таким выражением обычно коза рассматривает что-то, в съедобности чего она не уверена.

– Купи мне, – неожиданно сказала Сура, – книжицу про золото или там про каменья драгоценные. Не может быть, чтобы про всяких там орлов-лошадей книги писали, а про золото – нет. И еще – Коркалеса.

Для Виана, честно говоря, было некоторым потрясением, что царская фаворитка проявляет интерес хоть к какому-то книжному слову. Не то чтобы он сомневался, что Сура умеет читать – в царском окружении все-таки почти все умели, – но чтоб она вот так просто взяла книгу и стала вчитываться в написанные там слова? Без видимой для себя пользы одолела такую кучу букв?

– Государь отдаст, – по-своему истолковала девушка Вианову нерешительность.

– Да нет, не обязательно, – проговорил Виан. – Куплю, если будет.

Лишь чуть позже, уже выйдя за ворота, Виан понял, что получил на всякий случай неплохую индульгенцию. Лавка-то как пить дать не на хорошем счету у Храма. А вдруг какой кес заявится проверять что-нибудь или дознаваться, не колдовские ли книги в лавке продаются, и наткнется в столь подозрительном месте на Виана? А у того готова отговорка – дескать, царева подруга просила книжек купить, вот ее заказ и выполняю!

Лавка, по счастью, стояла на месте, целая и невредимая, и было в ней по-прежнему тесно, пыльно и сумрачно. А с чего бы по-иному? Виан вошел и, постучав по стеллажу, стал ждать, когда появится торговец.

– Кто здесь? А, это опять вы, молодой человек! – старик, прихрамывая, прошествовал за конторку. – Нетто осилили уже описания земель? Или пришли выбрать книгу, не столь избыточно многомудрую и более легкую для прочтения?

– Осилил, как не осилить, – не обиделся Виан, подумав, что старый книжник так разговаривает со всеми посетителями и, вероятно, имеет на то причины. – Я бы вам, отец, пересказал главу-другую, чтоб вы мне поверили, но уж как-нибудь потом. Нынче ж недосуг на это время тратить. Отец, случилось мне вчера ночью мимо проходить, и видел я, как Пастховы слуги взяли вашу лавку на заметку. Не к добру, боюсь, это – как бы не явились кесы да не учинили здесь разгрома.

– Что же им тут громить-то? – поинтересовался старик и, как показалось Виану, испытующе прищурился, глядя на парня.

– А вдруг да найдут колдовскую книгу какую? I

– Колдовскую! Скоро уж и химию с тригонометрией колдовством объявят!

Про тригонометрию и химию Виан слышал о конька и запомнил только, что это такие науки.

– Так есть такие книги? – спросил он. – Которые бы Храму не понравились? Я бы, может, взял…

– Юноша, – старик сгорбился еще сильнее, – не пытаетесь ли вы меня обмануть и заполучить книги даром? Не выйдет!

– Отец, – сказал Виан, – я ведь и обидеться могу. Я же заплачу чин по чину, сколько назовете. А так не сегодня завтра придут кесы и себе все приберут.

Книжник сокрушенно качал головой.

– Уж и не знаю, – говорил он. – Вот, могу предложить «Змеи огненные и иные». Или вот интересный труд – «Теория наложения заклятий»…

Всего «запретных» книг оказалось штуки четыре. Мечущийся по лавке и причитающий книжник извлек откуда-то пыльный потрепанный экземпляр «Ворожбы и гаданий», а Виан тем временем отыскал засунутую в глубь стеллажа книжку «Основы подчинения стихий». В азарте он взял еще и труд, озаглавленный «Магия камня» и оказавшийся практическими наставлениями по огранке драгоценных камней. За все это он с пробуждающимся легким раскаянием выложил без малого девять клинков. Книги, к счастью, все были тонкие и в мягких переплетах (а «Теория наложения заклятий» так и вовсе без обложки). Поэтому Виан, сразу отказавшийся от идеи нести приобретения в руках, осторожно запихал их себе за пояс, прикрыв сверху полами кафтана.

– А есть ли у тебя, отец, книга про золото, ну, про безделицы всякие золотые. Или там про камни. Которыми бабы себя украшают, я имею в виду. И еще какая-то книга, – Виан задумался, вспоминая, – «Карколес» называется.

Старик в изумлении уставился на Виана.

– Ну, – чуть смутился под его взглядом парень, – это подруга царева, Сура, попросила меня купить. Хочет, наверное, знать, какие в мире цацки бывают, каких у нее еще нет, чтобы у государя подарок выпросить. А что такое «Карколес», – поспешно Добавил он, – я и вовсе не знаю.

– Коркалес, – поправил старик, – это человек, что писал не слишком мудрые, но занимательные истории. Всевозможный причудливый вымысел. Например, люди у него живут, освещая и обогревая дома прирученной молнией…

Он повернулся к парню спиной и довольно долго, ворча, рылся на стеллаже, а затем извлек тонкий, но большого формата фолиант в переплете из твердой кожи и небольшую ярко раскрашенную книжицу.

– Сколько? – начал было Виан, но тут в дверь постучали. Постучали не вежливо, а скорее предупреждая о грядущих последствиях.

– Именем Пастха, бога единого и вездесущего…

– Полтора клинка и одна восьмая, – как ни в чем не бывало спокойно произнес старик.

В лавку ввалились двое кесов, и сразу стало совсем тесно.

– Пастху вездесущему стало известно, – начал один из храмовников, стягивая капюшон, – что ты хранишь у себя не угодные ему книги и свитки.

– Поищите, – равнодушно пожал плечами старик, – я и сам не помню иной раз, что у меня есть, а чего нет и только пригрезилось.

– А это кто? – второй кес обратил внимание на Виана. – Что это ты, парень, тут околачиваешься? Ну-ка, покажи!

Виан протянул кесу книги, пытаясь выглядеть испуганным. «Странно, – подумал он, – месяц назад… Даже несколько дней назад я и взаправду напугался бы. А сейчас – ничего!»

– Это я для госпожи Суры взял, по ее просьбе, – затараторил он. – Подружницы царевой, стало быть это она меня просила. Вы хоть кого спросите – конюх я в государевой конюшне. Так меня царева подруга послала…

– Уж послала так послала, – прокомментировал первый кес. – Видал я этого парня – действительно при царевых конюшнях обретается.

Второй кес, успевший заглянуть в обе книги, пожал плечами и, впихнув книги Виану в руки, потерял к парню интерес. Виан еще немного потолкался у кесов за спиной, но, убедившись, что старый книжник совершенно спокойно демонстрирует «гостям» свой товар, выскользнул из лавки и поспешил во дворец.

Передав со знакомым стражником книги Суре и оставшись один, Виан быстро попрятал в сундук большую часть приобретений, почему-то не показав даже коньку. Горбунку же он продемонстрировал «Магию камня» и «Основы подчинения стихий».

– Ты в ювелиры податься собрался? – насмешливо осведомился конек. – А «Основы подчинения…» – неплохая книжечка. Почитай, может, научишься магию от не магии отличать. Только не оставляй на виду, а то выйдет хуже, чем с пером жарптицевым.

В ювелиры Виан подаваться не собирался, а потому бегло, без особого интереса, проглядел гравюры, изображающие способы огранки рубинов и сапфиров. И хотел уже убрать книгу к прочитанным, но тут зацепился взглядом за странный оттиск на первой странице.

Красной тушью, почти не выцветшей за года, был изображен свернувшийся кольцом крылатый змей. Внутри кольца змеиного тела причудливые буквы сообщали: «Б-тека Ун-та в Тище-Луке». Виан некоторое время с удивлением смотрел на эту надпись: что-то в ней казалась ему знакомым, по крайней мере – слышанным прежде.

Как-то раз, когда Виан едва разобрался с утренними делами, по его душу явился мрачный стражник в компании Пастхова жреца. Виан отметил, что кес, закутанный в свой балахон, и днем выглядит не слишком жизнерадостно. Впрочем, возможно, виновата была пасмурная погода.

– Вот он, – стражник кивнул кесу на Виана. Кес приблизился и откинул капюшон. Под капюшоном оказался чернявый молодой человек, чуть старше самого Виана. Похоже, подумал парень, со мной еще не всерьез разбираться надумали.

– Ты – Виан, Нарнов сын, – кес не столько спрашивал, сколько утверждал. Причем пытался придать голосу обвинительную интонацию – тренировался, не иначе. – Настоятель Храма Пасха, бога единого и вездесущего, желает видеть тебя немедля и самолично убедиться, не сбился ли ты с пути истинного.

– Экая честь! – покачал головой Виан.

– Именно что честь! – с запалом неофита заявил молодой кес. – И не забывай об этом! Не всякому боярину такая выпадает. Потому молчи и следуй за мной.

– И в разговоре с настоятелем молчать? – поинтересовался парень, но кес только сердито зыркнул на него, вновь напяливая свой капюшон, и направился к воротам.

По дороге Виан, которому, казалось бы, следовало трепетать перед встречей с высоким храмовым чином, раздумывал о другом. А именно о том, как отнесется государь к тому, что его конюха оторвал от работы и увел куда-то какой-то жрец. Хотя Влас и сам поклонялся Пастху, а потому чтил Храм, едва ли он был бы доволен, что кесы распоряжаются личными государевыми слугами. С другой стороны, дворцовый стражник хоть и не был в восторге, возражать не пытался – вероятно, боялся попасть в число отступников от бога единого и вездесущего. А значит, подобное вмешательство происходит регулярно, царю о нем известно, и он просто не хочет обострять отношений с Великим кесом.

Погруженный в такие мысли Виан вслед за молчаливым кесом добрел до здания Храма, располагавшегося вблизи слободы бондарей, за что и имевшего соответствующее прозвище. Виан уже знал, что Пастхов Храм при Бондарях был одним из четырех в Тищеборе, а по величине (и, предположительно, общественной значимости) – вторым.

При неровном свете пробивавшегося сквозь клубящиеся облака солнца парень искренне залюбовался величественной постройкой, заметно возвышающейся над окрестными домами и единственной целиком каменной в этой части угорийской столицы. Собственно храм напоминал чем-то корабль на верфи – уже почти готовый к спуску на воду, замерший в предвкушении первой встречи с волной и гордо всматривающийся в линию горизонта высоко вздернутым носом-звонницей, но все еще подпертый с боков балками контрфорсов. Сходство с корабельным корпусом усиливали ровные ряды кладки блоков из коричневого пористого камня. Над входом на бронзовом шпиле неторопливо поворачивался вслед за ветром бронзовый же знак Пастха.

Кес, не глядя на Храм, прошел к двери и то ли пропустил, то ли втолкнул Виана внутрь, в прохладные сумерки.

Помещение еще более напоминало корабельный корпус – правда, перевернутый – похожими на шпангоуты потолочными балками и стропилами крыши. В конце полутемного прохода выделялась светлым силуэтом скульптура Пастха. Бог единый и вездесущий, изваянный из камня, стоял, выпрямившись во весь рост – примерно вдвое больше человеческого, – и смотрел перед собой полу прикрытыми глазами, в которых застыла печаль. Вероятно, по задумке ваятеля, приходящие в Храм молящиеся должны были не убояться вездесущего божества, а устыдиться своего недостойного поведения. Труд неизвестного скульптора не пропал втуне – Виан, понявший благодаря коньку важность разностороннего образования, слегка устыдился, что ни разу прежде не бывал в Пастховом Храме и восполняет этот пробел только теперь. В правой руке Пастх держал весы, какими, как знал парень, пользуются аптекари да наиболее аккуратные травники. В опущенной левой руке был зажат раскрытый циркуль. У ног статуи стоял совсем непонятный прибор, основу которого составляла сфера, сделанная из узких ободов. То ли Виану подобные приборы еще ни разу не попадались ни в одной книге, то ли ваятель сам не знал точно, что именно изображает. Даже Пастх, по-видимому, был не вполне доволен прибором, поскольку, судя по положению ноги, собирался то ли пнуть непонятный предмет, то ли наступить на него.

– А циркуль зачем? – поинтересовался Виан у провожатого-конвоира, хотя после памятного разговора с Лазаро более-менее представлял если не «зачем», то «почему».

– Циркулем бог единый и вездесущий отмеряет время жизни всякой твари и даже самого мира, – неохотно отозвался кес. – На весах же взвешивает добро и зло, прежде чем вершить свой суд.

– Надо же, как… технично, – пробормотал Виан. Лесной Хозяин или повелевающий тучами Ветробог подходили к оценке людских деяний не столь формально. Более по-человечески, что ли? Понравится им человек какой, так они ему многое спустят и на серьезные проступки сквозь пальцы посмотрят. А не понравится – так из-за пустяка могут осерчать и волка в хлев подпустить или же молнией по избе вдарить. А прочих, не человеческих, тварей они вообще, похоже, не судили, предоставляя им самим как-нибудь разбираться.

Тем временем кес провел задумавшегося Виана еще через одни двери, и они оказались в просторном, но не слишком богатом мебелью покое. В конце покоя за столом сидел пожилой полноватый человек в белом балахоне и писал, неторопливо и старательно водя по пергаменту пером с длинным полосатым опахалом. Заслышав шаги, человек поднял глаза от пергамента, а затем отложил перо и благожелательно кивнул.

– Пересий, ты можешь идти, – сказал он. – Благодарю тебя.

Молодой кес поклонился и быстрым шагом удалился. Виан остался стоять перед столом и, соответственно, сидевшим за этим столом настоятелем.

– И тебя, юноша, могу я поблагодарить за твой визит, – проговорил настоятель, – ибо означает это, что твое сердце не отвергло еще бога истинного, и дух твой можно еще направить на путь исцеления. А это, увы, бывает нечасто, – настоятель искренне и сокрушенно вздохнул.

Виан промолчал, не зная, каких, собственно, слов от него ожидают. Настоятель некоторое время ждал, пристально, хотя и подслеповато рассматривая парня, а затем продолжил:

– До нас дошли слухи, что ты, Виан, сын Нарна, проявляешь пагубную для твоего духа склонность к колдовским знаниям.

– Никак нет, – ответил Виан, – не знаю уж, кто меня оговорил, но чтоб я да к черному колдовству!

– Чтению обучен? – спросил настоятель. – Обучен, знаю. И что ж за книги ты читаешь взамен того, чтоб, как прочие юноши, коротать время за бражкой и в обществе легких нравом женщин?

– Читаю, – не стал отпираться Виан, – читаю книги, поскольку стремлюсь к знаниям. Вот прочел недавно знатное сочинение – «Страны, Соленое море окружающие». Мне ведь, конюху, сыну селянскому, путь в храмовую школу заказан. Где ж мне знания черпать, как не из книг. Нешто Храм полагает это подсудным?

– Только Пастх судит беспристрастно… – проговорил настоятель. – А был ли ты, Нарнов сын, позавчера в лавке известного тебе книжника?

– Был, – сознался Виан.

– И что же за книги ты там приобрел?

– Про золотые и всякие украшения одну, да про какого-то Коркалеса. Обе купил для государевой спутницы, госпожи Суры. Да вы хоть книжника спросите – он подтвердит!

– Он подтвердил, – согласился настоятель, макнув перо в чернила и сделав какую-то пометку на краю пергамента.

Повисла пауза.

– А что, – спросил Виан, придавая лицу наивное выражение, – в той лавке какие-то запретные книги были? Я ж там оказался как раз, когда кесы пришли, – уж так напугался!

– Нет, – коротко ответил настоятель, – запретных книг там не нашли. А скажи, милый человек, как ты жар-птицу поймал? Неужели без помощи колдовства?

– Какое там колдовство! – делано возмутился Виан. – Вот этими самыми руками за хвост ухватил. А она и сгорела! Думал – все, порешит меня государь-надежа, ан повезло: жар-птица-то из собственного пепла возродилась. Вот ее я царю и привез.

Видимо, какие-то ключевые моменты в словах Виана совпадали с ожидаемым, потому что прежде суровое лицо настоятеля несколько потеплело, и он благожелательно кивнул.

– А вот, – начал он, – слышал я про странного зверя, живущего при конюшне государевой. И говорят, что ты с этим зверем в Тищеборе впервые появился. А еще говорят, будто…

Виан, по-настоящему испугавшись, так и не узнал, что именно «будто». Прозвучали негромкие шаги, и вошел Селиван. Виан весь напрягся – если кто и мог на него наговорить, так именно царский стремянной. Селиван же, даже не взглянув на Виана, подошел к настоятелю, поклонился, а затем принялся что-то нашептывать. Лицо старого жреца вопреки опасениям Виана оттаяло окончательно.

– Виан, Нарнов сын, – проговорил он, – ты можешь идти и заниматься своим делом. Раз за тебя поручился Селиван, пользующийся большим доверием

в нашем Храме… Вот что я тебе скажу, – в глазах настоятеля появилось отеческое выражение, – будь как сей достойный слуга государя и Храма, и дух твой избегнет скверны и исцелится. Иди же!

Виан быстро взглянул на Селивана. Тот, как обычно, смотрел на него с ненавистью. Пожав плечами и поклонившись настоятелю, парень вышел из покоя. Однако у дверей Храма Селиван его нагнал. I

– Благодарю, – сказал Виан, заметив приближающегося стремянного.

– Плевал я на твою благодарность! – скривился Селиван. – А наперед запомни, дурак, что я тебе говорил, и не читай чего ни попадя. И мне не попадайся! Ножками стопчу!

И развернувшись на каблуках, Селиван растворился в полутьме Храма, Виан же вышел на освещенную улицу.

Как-то вечером младшие конюхи – Виановы ровесники, а то и моложе, – собрались за конюшней вокруг старика-слуги, убиравшего двор. Сейчас коренастый дедок, отставив свою щетку, которой обычно гонял всякий мусор, отдыхал, привалившись к нагретой солнцем стене, и травил байки. А хорошие байки чего не послушать? Самое милое дело. Недаром же всяким бродячим баюнам да сказителям за это даже звонкой монетой платят!

– А в боданских лесах, – говорил старик, поглаживая белую бороду, – водится зверь-боннакон. Не слышали небось о таком? Так вот. Зверь тот видом своим напоминает быка-зубра: такой же бурый да кучерявый. Даже копыта у него и хвост аккурат как у зубра. Ну, зубры-то теперь редкость, а раньше водились и в наших краях. Вот, бывало, прямо к стенам тищеборским подходили, точно вам говорю. А уж в лес за ягодами-грибами бывалоча пойдешь, а они тут как тут. Встанут на полянке да и смотрят на тебя. Ну а зубр-то – он тот же бык, только лесной да круторогий, поди узнай, что у него на уме!

Дедок перевел дух, а компания молодых служек и конюхов терпеливо ждала продолжения.

– Так вот, – возвратился к рассказу старик, выдержав положенную драматическую паузу, – Бонна-кон – он на зубра похож, только более щуплый, а рога такие крутые да загнутые, что бодаться ими он не может вовсе. Не живет боннакон в наших местах – и слава Пастху. Вот, помню, был я, ну, примерно как вы сейчас, такой же зеленый. И тоже на конюшне служил, лошадей чистил да навоз выгребал. Не при Власе это было еще, не при нынешнем царе. И вот довелось мне, молодому парнишке, служкой при посольстве царском в Боданию отправиться. Ну, чего я в пути навидался – и за двадцать вечеров не пересказать. А ежели кратко, так и там тоже люди живут, пшеницу растят да коров пасут.

Встретили наше посольство местные люди, знатные да ученые. Встретили прямо на границе, и дальше в столицу ихнюю мы поехали уже вместе. А заправлял нашим посольством воевода тогдашний, сейчас уже и не припомню, как его зовут. И был тот воевода страстным охотником. Прямо хлебом его не корми, дай с самострелом да с собаками по лесам-полям поскакать! Чтоб хоть зайца – да подстрелить. А уж ежели какой новый зверь попадется, которого он не видал прежде, тут уж не будет ему счастья, пока он того зверя не сохотит! Ну и разбирался он в звериных породах, книжки, видать, какие-то читал.

И вот едем мы, значит, лесом. Ну не то что лесом, а так – деревья вроде высокие, и много их, а стоят как будто бы друг от друга особняком. И вдруг впереди перебегает дорогу какой-то зверь. Я было подумал – корова. А воевода наш углядел да и загорелся: «Это ж, – говорит, – боннакон! Такого добыть, не осрамившись, большое дело для доброго воина!» Боданец, что рядом ехал, – ученый, видать, у них там этих ученых пруд пруди, да все важные такие! Так вот, боданец этот – говорит: «Это не боннакон, а лесная антилопа зоргель!» «По-вашему, – отвечает воевода, – может, и зоргель, а по-нашему – бонна кон, и зверь этот редкостный весьма!» Так слово за слово – и поскакали они вдвоем с боданцем за этим зверем, а за ними и еще кое-кто из бояр. Боннакон-то недалеко убежал, они его на полянке догнали в четверти переклада или около того. Воевода и выстрелил из самострела, да зверя и ранил в плечо.

Стоит боннакон, убежать не может. Стоит, набычившись, хвостом помахивает. Воевода с боданцем спешились, и боданец давай зверя сзади обходить. А воевода-то ему и говорит: «Осрамишься!» А сам смело к зверю спереди идет да меч достает. Боданец лишь головой качает, дескать, куда же этот угориец прямо к морде прется! Нешто его не учили, как к зверям коровьей породы подходить надобно. И тут боннакон как задерет хвост!

Молодое поколение потешалось над незадачей ученого боданца: боннакон-то из-за своих коротких рожек только так и защищается, обдавая врага потоком «ароматных» удобрений! Конек выглянул из неплотно прикрытых дверей и некоторое время слушал рассказчика. Затем негромко фыркнул, покачав ушастой головой, и, выйдя во двор, улегся у стены конюшни, подобрав под себя ноги. Улегся, поерзал, устраиваясь поудобнее, и вперил взгляд в старика. Дедок закашлялся, поперхнувшись, и замолчал ненадолго, словно потеряв мысль.

– Вот что я вам, ребятки, еще расскажу, – начал он, – история эта новая, мне ее только недавно один прохожий человек поведал. Живет за Соленым морем царь-девица. Живет она одна на волшебном острове. Ни в чем нужды она на острове том не испытывает: что ей ни понадобится – тотчас же чудесным путем возникает!

– Что же она, девица эта, – чернокнижница, что ли? – с подозрением спросил один из слушателей.

– Какое там! – отмахнулся дедок. – Это остров чудесный, а сделался он таким неведомо когда – теперь уж не упомнить, не узнать! И потому всегда та царь-девица сыта и довольна всем. Рассказывают, что она самому Месяцу родней приходится, вот небось за это Пастх милостивый и позволил ей до поры безбедно на чудесном острове обретаться. Дева эта отменной красоты, и многие цари да королевичи хотели бы к ней присвататься, да не могут тот остров отыскать – не знают шкиперы к нему дорогу! Но есть все же способ с той девой встретиться. Три раза в год садится она на золотой челн, что сам всякую дорогу знает, отправляется поперек Соленого моря в условное место на берегу. Место это тайное, но человек упорный может его разыскать да царь-девицу подстеречь!

Конек внутренне усмехнулся, встал, демонстративно почесался о стенку и ушел в конюшню спать. Но, уходя, краем уха слышал, как среди слушавших дедов рассказ назревает дискуссия – кто из присутствующих мог бы подстеречь загадочную царь-девицу.

– А вот, – донеслось напоследок, – Виан, вот. Он, говорят, жар-птицу поймал! Живую. Не, я не видел, кто ж меня в царевы покои пустит! Но мне двоюродный брат говорил, который полы натирает, – там она, у девки царевой в палате…

Очередное утро началось со скандала. Виан в нем, впрочем, не участвовал и даже не имел к нему прямого отношения, а потому узнал о событиях от знакомого стражника, дежурившего в жилом крыле дворца как раз в это время.

Начала все Сура. Ровно в тот момент, когда по городу обычно разносится звон храмовых колоколов, сообщая честным почитателям Пастха, что бог своим циркулем отмерил начало нового дня. Стражникам, дежурившим ночью, в это время отчаянно хочется спать, а до смены остается еще немногим более часа. Вот и Вианов знакомец отчаянно зевал, опираясь на положенную по штату алебарду, пользуясь тем, что в коридоре он один и никто его зева не увидит. Именно в этот миг – словно специально выбирала! – перекрыв прочие звуки и придав сонному стражу бодрости, по дворцу разнесся вопль:

– ЧТО?!!

Царь, видимо, что-то проговорил в ответ.

– Не слышу! – взвизгнула Сура. – Мало тебе одной девки, государь?!

– Сурочка, ты что, ревнуешь? – этот ответ царя стражник уже расслышал.

– Да! Да, я ревную, а ты тащишь в опочивальню кого ни попадя!

– Да что с тобой?! – повысил голос царь. – Я ли тебя обижал или обносил подарками, камнями ли, тканями ли?! И потом, ты же уживалась с Зорией!

– Уживалась! Вот именно – уживалась! Когда сама без году неделя как переступила порог дворцового покоя! И где теперь Зория?

Наступила пауза – царь, видимо, обдумывал, что ответить, либо отвечал вполголоса.

– Ты прослышал о какой-то заморской девке от мужиков, точащих лясы вместо того, чтобы работать. Болтающих какой-то бред! Какая-то царевна на каком-то острове! А даже если и так… А мне куда деваться? В отшельницы, во славу Пастха? Или, может быть, ты, государь, вообще отошлешь меня в храм Матери-Иарраны.

– Это еще зачем? – опешил царь.

– А чтобы я могла там вместе с прочими жриц ми удовлетворять все потребности молящихся и паломников!

– А что, есть такой культ? – искренне заинтересовался царь. – Может, предложить им построить свое святилище в Тищеборе? На окраинке где-нибудь…

– Вот-вот, построй! И меня туда!

– Да тебе там самое место!

– Ах так?!

– Забылась, девка, с кем разговариваешь?!

– Отлично помню, мой государь! Стражник, влекомый любопытством, подошел

несколько шагов поближе к двери и тут же отскочил потому что в дверь с другой стороны с грохотом врезался какой-то предмет. И, судя по всему, разлетелся вдребезги.

Вновь настала тишина. Затем царский голос негромко произнес:

– Хорошо…

Но что именно хорошего видел в случившем государь Влас, стражнику узнать было не дано. Не сколько мгновений спустя из царских покоев появилась всклокоченная Сура, облаченная в возмутительно короткую и интригующе прозрачную рубашку небрежно наброшенный поверх плащ. Девица постояла немного, старательно дуя губки и сердито щурясь, а затем быстрым шагом направилась в собственную опочивальню.

– Вот такая история, понимаешь, – закончил молодой стражник.

– Нешто они раньше не ссорились? – поинтересовался Виан, самолично осматривая златогривую пару – не захворали ли за ночь? Он уже вполне усвоил, что если не все, то многие милые бранятся – только тешатся. Даже если после этой потехи убавляется целой домашней утвари и прибавляется синяков.

– Ну, бывало, конечно. Сура-то, то есть госпожа Сура, – девка взбалмошная, и голос у нее, если что, громкий. Но чтоб вот так, как сегодня, – нет, не бывало. Я же, – продолжил стражник, – сменившись, мимо ее дверей шел. Так она там рыдает вроде – эвон как ее государь чем-то за живое задел.

Про себя стражник, впрочем, отметил, что рыдания местами напоминали сдерживаемый хохот. Но это-то уж точно показалось – с чего бы девке смеяться, разве что если совсем уж умом повредилась. Виан же ничего не подумал, отложив рассказ знакомца в памяти в качестве проходного, ничего не значащего эпизода. Осматривая коней, он не мог видеть Лазаро. А тот, приподняв голову, внимательно прислушивался к рассказу, а потом, беззвучно усмехнувшись, свернулся на своей соломе и снова заснул.

Скажи кто Виану, что утренняя ссора государя-царя с фавориткой будет иметь для него, конюха, прямые последствия, – парень бы не поверил. И был бы крутом не прав. О чем и узнал, сразу после полу денной трапезы оказавшись пред светлыми очами царя в знакомом престольном покое.

Виан вполне испытал то, что в другой эпохе и другом месте назвали бы «дежа-вю» или даже «дежа эпруве». [11]Покой выглядел точно так, как в тот день, когда его, Виана, отправили, пригрозив колом, добывать сказочную жар-птицу. И царь так же восседал на престоле, и Селиван так же ненавидяще сверлил парня взглядом. Правда, на этот раз отсутствовала Сура – видно, все еще дулась на государя, запершись у себя в опочивальне. А что положение Виана с тех пор как будто бы изменилось, так он первый понимал, что это иллюзия. Его, положение то есть, царь дал, царь назад и заберет, не поморщится. Да и велика ли – по сравнению с царем – разница между младшим и старшим конюхом, когда государь и боярина любого или воеводу на дыбу отправит, ежели сочтет нужным?

– Ну что, подлец, опять бахвалился? – начал царь спокойным, даже, можно сказать, скучающим голосом. – Забыл, чем для тебя прошлый раз кончился? Или, может, тебе понравилось?

– Э-э, государь, – в мозгу Виана вихрем пронеслось множество мыслей, но ни одна не подсказала парню, о чем, собственно, идет речь. – Не вели казнить, расскажи прежде: чем же я бахвалился?

– Не помнишь? – царь сердито прищурился. – Могу и напомнить. Не ты ли второго дня обещал найти тайное место на побережье и изловить царь-девицу?

– Кого? – изумление в голосе Виана было, видимо, столь искренним, что царь несколько смутился.

– Царь-девицу, – сказал он. – Ну, ту, которая одна правит волшебным островом в Соленом море. Нет, не обещался?

– Государь! – Виан плюхнулся на колени. – Вот чем угодно клянусь – впервые слышу! Это ж небось сказки кто травил, а потом с больной головы меня приплел!

– Жар-птица, почитай, тоже сказка – а ты ее раздобыл! – возразил царь. – А уж какая-то девица, пусть и живущая на волшебном острове, куда менее сказочна.

Тут Селиван склонился к цареву уху и что-то зашептал. Царь нахмурился.

– Может, – сказал он, – у тебя, подлеца, и отшибает память каждый раз, как ты чего наобещаешь. Только вот верные люди рассказывают, будто действительно ты слушал байки, а потом клясться начал, что все это – чистая правда и ты-де доподлинно знаешь место, где та девица на берег со своей ладьи сходит.

Виан в отчаянии пытался вспомнить что-нибудь похожее, однако по всему выходило, что не слушал он никаких таких россказней в последние дни: работой был занят либо читал у себя в каморке. «Уж не болен ли я какой болезнью, память отшибающей», – подумалось ему. Однако все остальные события, происходившие с ним, он вроде бы помнил превосходно.

– Ну-ну, – по-отечески пожурил его государь, видя смятение на лице парня. – По молодости с кем не бывает! Наговорил да и забыл. Ну так вот теперь вспомнишь – за две седмицы-то все, что угодно, вспомнится.

Он поднялся с престола и подошел к все еще стоящему на коленях Виану.

– Это, слуга ты мой верный, – проговорил государь негромко, – дело, понимаешь ли, государственное. Это не бирюльки с жар-птицами. Сам знаешь, обделили меня Пастх да покойная царица наследником. Надо бы мне новую царицу завести – молодую да крепкую. Так ужели ж я пройду мимо чудесной девы, о красе которой слагают легенды и на богатства которой многие знатные женихи зарятся? Понятно ли тебе, дураку, на какое важное дело ты подрядился?

Виан хотел было сказать, что ни на что не подряжался, но прикусил язык. Царь же счел его молчание за понимание и коротко кивнул.

– Вот то-то, – сказал он, – никому ни слова. Болтать будешь или девицу ту не добудешь – все один тебе путь выйдет: в Тищу с камнем в обнимку. А для дела этого все одно больше четырнадцати дней тебе не понадобится. Говорят, царевна та с острова своего только три раза за год выбирается, каждый раз по одному дню. И ближайший как раз через седмицу намечается.

Царь вернулся на престол и оттуда осведомился: |

– Ну что, едешь, или камень готовить?

– Еду, государь, – выдавил из себя Виан. С камнем-то в воду я всегда успею.

– Вот и славненько, – царь потер руки. – Небось, опять вещи всякие понадобятся? Девицы – не птицы, их зерном не подманишь!

– Дай время до вечера подумать, государь! – взмолился Виан.

– Даю-даю, – царь махнул рукой. – Иди уж! Пшел вон!

На этот раз обошлось без стражников, хотя ноги Виана держали плохо, и он был бы даже благодарен, если бы его выволокли из престольной палаты под мышки. Парень прислонился к опорному столбу, переводя дух. Если в предыдущем случае он благодаря перу по крайней мере знал, что фениксы и правда существуют, то в отношении мифической девицы были большие сомнения. Что за остров выдумал царь? Нет на картах никакого волшебного острова с девой-правительницей! Уж карты, что прилагались к прочитанной книге, Виан помнил хорошо и мог перечислить все реки, впадающие в Соленое море, и все острова на его просторах.

– Ну, что? – поинтересовался конек, когда Виан добрался до своей каморки при конюшне. – Чего самодержец наш хотел от тебя на этот раз?

Виан рассказал.

– И ведь, – сокрушался он, – я не помню никаких таких рассказов, вообще про эту девицу не помню ничего! Кто говорил, что говорил… Либо память шутки со мной шутит, либо кто-то на меня наговаривает!

– Одно другому не мешает, – пожал плечами Лазаро. – Думаешь, мало недоброжелателей мог обрести парень, разом в старшие конюшенные попавший?

А байки эти я сам слышал – их позавчера за конюшней старик один рассказывал. Который двор метет.

– И что же мне делать? – спросил Виан.

– Не отчаиваться, – конек почесался боком о стену. – Это вообще самое распоследнее дело. Знаю я, о чем старый подметальщик говорил. Не совсем все верно, но в целом… Не будет, полагаю, у тебя повода в Тище русалок пугать.

– Так что, этот остров чудесный вправду существует? – неподдельно изумился Виан. – И девица там живет?

– Остров… Смотря что называть островом, – проворчал конек. – Но в каком-то смысле – да, существует. А вот девица на нем точно живет.

– И ты мне поможешь?

– Помогу, куда я денусь. Разумеется, при одном условии.

– Чтобы я тебя слушался – и будет мне счастье? Разумеется, Лазаро.

– Вот это другой разговор, – ухмыльнулся конек. – Сейчас подумаю, и надо будет составить список нужных вещей.

– Конек, – поинтересовался парень, – а на что эта девица, будь она хоть трижды с чудесного острова, сдалась нашему государю Власу?

– Это политика, – ответил Лазаро, – а политика, друг мой Виан, это вещь пострашнее любого чернокнижничества. Ты же знаешь, что у Власа нет наследника. Сам уж он в этом виноват или покойная царица – не знаю. Верю – он старался. И, сколько бы он ни намеревался еще прожить и процарствовать, вечно это не продлится.

– Есть же Сура, – недоуменно напомнил Виан.

– Э-э, Сура – это всего лишь фаворитка, девица знатного, но небогатого боярского рода, добившаяся расположения государя. Но не до такой степени, чтоб рожать ему законных наследников. Не знаю уж, почему он не хочет или не может породниться с соседями, взяв в жены чью-нибудь дочь. Скорее всего, боится, что при этом, если наследник так и не появится, папаша новой королевы приберет Нижнюю Угорию к рукам. А вот полу мифическая царь-девица – самое то: по всему выходит, что загребущего папаши у нее не водится. Впрочем, – добавил горбунок, подумав, – может быть, царь просто увлекся легендой, и у него от фантазий взыграло ретивое. Увидим. В любом случае девицу эту я тебе найду.

– Да уж надеюсь, – проворчал Виан, отправляясь по делам: лошадям-то все равно, едешь ты куда – не едешь, собираются тебя отправить в Тищу или нет. Их в любом случае нужно досыта кормить и чистить.

На этот раз Виан попросил у царя коней – одного для себя, другого для царь-девицы. Златогривую пару Влас брать запретил, а разрешил взять любого Другого из прочих – для такого государственного дела-то. Виан выбрал светло-гнедого жеребчика поспокойней и норовистую рыжую кобылку. У него, впрочем, оставалось некоторое недоумение.

– А разве, – спросил он Лазаро, проверяя в последний раз сумку с припасами, – мы Дверью не воспользуемся? Хотя бы на обратном пути?

– Давай ты будешь правильные слова употреблять, – вместо ответа сказал конек. – Это называется порталом, а не дверью.

– Невелика разница, – пожал плечами Виан. – Портал – это большая дверь. Ну, или проем под нее. И все.

– Так уж принято, – сказал конек. – Ты же не называешь престол стулом или креслом, а между тем это именно кресло и есть.

– Ты на мой вопрос не ответил.

– А как ты собираешься в портал на лошади проезжать? Верхом или в поводу потащишь? А вдруг он застрянет?

Виан прикинул размеры портала, который он сам открывал в последний раз, и решил, что лошадь можно натренировать туда впрыгивать. Но, пожалуй, действительно не сразу.

– Кроме того, не забывай, – продолжил горбунок, – мы же обратно не дрова повезем – царскую невесту! Ну, или очередную подружку, по крайней мере. Народ должен видеть ее торжественное прибытие и в город, и во дворец. А то появись мы с ней сразу в царских покоях – представь, какие слухи скоро поползли бы.

Виан представил. Его фантазии хватило на варианты «ведьма», «невесть откуда девку приволок» и «да вовсе нет никакой девки». Все три явно не следовало поощрять.

Выехали, едва поднялось солнце. То есть выехал, разумеется, Виан – верхом на гнедом и ведя кобылку в поводу. Горбунок же бежал своим ходом, вполголоса сетуя:

– Ох, одичал я, оскотинился! Что, если вовсе разучусь и ходить, и ездить?

– Что-что? – переспросил Виан.

– Ничего, послышалось тебе, – ответил конек. – Значит, так. Сейчас выедем из города по закатной дороге, как бы к гаваням Праксиса. А от первой излучины Тищи свернем и направимся… В общем, я там тебе покажу куда. К Рачьей бухте.

– Это еще зачем? – удивился Виан. – Девица эта разве ж туда, к Рачьей, приплывает?

– Куда она приплывает, все одно верхом не доскачешь. Выедем на побережье, найдем, где коней оставить, а оттуда Дверью столь тебе любезной шагнем. Это во-первых. А во-вторых – подумай сам: раз царю на тебя доносы да наветы приходят, значит, у тебя враг какой есть во дворце. А коли так, что ему стоит за тобой проследить? Мало ли, куда ты собрался…

– Послушай, Лазаро… – Виан поспешно обернулся посмотреть, не тащится ли за ним кто.

– Не вертись! – шикнул конек. – Никто за нами, как выедем за околицу, не увяжется – прослежу. Так что сиди спокойно, не привлекай лишнего внимания.

Стража на Закатных воротах посмотрела на Виана благосклонно и лениво: парень на этот раз выпросил у государя положенные бумаги для предъявления и разъездам, и городским стражникам, и дежурным на Рогатках, ежели вдруг границы пересекать придется.

А как же, раз дело государственное? Не в бирюльки нынче играем, да и Виан сам уже не тот, что прежде, – не пеший побродяга с сапогами на плече и бегущей рядом неведомой зверушкой, а честный царев слуга и посыльный, при коне, при вещах, при кольчуге и кинжале. Такого любой десятник остановит – поболтать, если друг, или упечь куда следует, ежели нет. Потому и нужны бумаги, царской печатью скрепленные, в которых «подателю сего просьба оказывать…,».

За стенами города дорога сбегала через основательно потравленный к концу лета коровами да козами луг к самой Тище, к пристани, у которой стояли барки и речные галеры. Жизнь здесь как раз пробуждалась вместе с солнцем: громко ругались корабельщики, призывая скорее начинать либо заканчивать погрузку и выгрузку товаров, им вяло отвечали, разминая плечи, мужики на пристани, а солдаты, зевая и потягиваясь, убирали рогатки, перекрывавшие ночью движение по мосту. Сама пристань была еще укрыта тенью от городских стен и дворца, но от стрежня Тищу уже освещало солнце, превратив речную поверхность в хитрое кружево серебряных бликов.

Виан полной грудью вдыхал еще не разогревшийся воздух, любуясь утренней рекой и даже на время забыв об угрозе очутиться в этой самой реке две седмицы спустя.

– Смотри, конечек, второй раз отправляемся по цареву слову – второй раз погода чудесная, – отметил он.

– Другой бы сказал – «знак судьбы», я же скажу – повезло, – проворчал Лазаро.

У моста дорога раздваивалась: один тракт, пересекая реку, рыжей лентой разворачивался в сторону Лесья и Бодании, другой шел вдоль реки, спускаясь, как знал Виан, к гаваням Праксиса. Гавани эти, по слухам, построил еще какой-то древний народ мореходов, едва ли не альвы. Да только все ведь знают, что альвы только и умеют, что по лесам от людей прятаться да из луков стрелять. Никто никогда не видел альва, плывущего на корабле. Впрочем, их и так-то мало кто видел.

– Дикари они, – ответил конек на Вианов вопрос. – Конечно, раньше людей научились и огонь разводить, и лодки делать. И музыку с прочим искусством они придумали – люди у них это позже переняли. Да только сами альвы с тех пор ничему не научились, как дикарями были, так и остались. В лесах прячутся. Чуткие, как звери какие.

Из этого объяснения Виан сделал вывод, что едва ли сказочный народ имел отношение к Праксийским гаваням. Впрочем, Виану не светило их увидеть – ни гавани, ни альвов, по крайней мере в обозримом будущем.

Тракт шел вниз по течению Тищи, но на некотором расстоянии от самой реки – незачем подвергать дорогу опасности быть размытой во время паводков. Ну и, разумеется, он срезал излучины реки. Переклада через три от городских стен заканчивались жавшиеся к столице деревеньки и сопутствующие им поля и выгоны, и к речной долине подступал лес, накрывая дорогу ажурным пологом. Солнце как раз поднялось и начало припекать, когда Виан с Лазаро оказались в прохладной тени, отбрасываемой сплетением ветвей.

– Хорошо, – проговорил Виан, – а только недолго продлится. Скоро дожди зарядят – и все. Смотри, вон уже лист желтеть начал! Интересно, бывает ли место, где лето круглый год длится?

– Нет, – отозвался конек, трусивший рядом с Виановым жеребчиком, – места, где лето наступает тогда, когда у нас – осень, а то и зима, да, такие есть. А вот чтоб целый год одно и то же… Нет от этого природе никакой пользы. Это только люди причитают все время: «Нам жарко! Нам холодно! На нас дождь каплет!» Вот, кстати, скоро увидишь, что такое, когда на самом деле жарко!

– Это на море, что ли? – не понял Виан. – А до моря до Соленого далеко? Очень уж посмотреть охота…

– Насмотришься еще. У нас времени сейчас в достатке – до Рачьей бухты доберемся, если все в порядке будет, дня за два. Там коней припрячем – и в настоящую дорогу. Может, со всеми делами за седмицу обернемся.

– Ну да, – хмыкнул Виан, – царевна, чай, не феникс, ее подращивать не придется!

– Не придется, – согласился конек и тут же ухмыльнулся: – Хотя – кто знает?

Он немного поотстал, а потом и вовсе остановился и принялся прислушиваться, поводя длинными ушами и даже прикладывая то одно, то другое ухо к земле. Виан осадил коня.

– Ну что, – поинтересовался парень, – не слышно ли вражьей поступи?

– Не говори ерунды, – фыркнул конек, – даже если бы было слышно, как, по-твоему, можно отличить поступь вражеской лошади от дружеской? Он немного подумал.

– Ладно, вот что мы сделаем. Впереди тракт как будто бы чист. Да и как через поля ехали, никого видно не было. Слушай внимательно, сейчас я научу тебя нужным словам. Постарайся их запомнить.

– Это колдовство? – спросил Виан.

– Магия, – поправил конек, – но совершенно не черная. Белая, если тебе угодно, а на самом деле совершенно бесцветная. Запоминай, вреда не будет.

Виан пожал плечами: он, вероятно, переступил некую черту, открыв «Основы материализации» в тот вечер, когда разозлился на Селивана. Поэтому маленькая толика «бесцветной» магии его уже не пугала. Он выслушал слова, а затем, по просьбе Лазаро, дважды их повторил.

– Хорошо, – конек удовлетворился результатом, – смотри теперь, вон тропа, которая идет в нужном направлении и где-то наверняка выходит к южной дороге. Сейчас проедешь вперед полпереклада или около того. Затем говори слова, которым я тебя научил, и одновременно представь, будто у тебя в руке…

– В правой или в левой?

– Неважно. В руке – горсть пыли, и ты ее резко бросаешь позади коня на дорогу. Как это проделаешь, разворачивай лошадей и скачи сюда – и сразу на тропу. Я тебя здесь подожду. Все понял?

– Да, понял, понял – не слишком сложная задача-то.

– Не сложная – тогда делай. Давай.

И Виан, ударив жеребца пятками, погнал обоих лошадей вперед по тракту. Выученные слова вертелись у него в голове и словно рвались на язык.

Он отмахал, наверное, поболе половины переклада – покладистому жеребцу было все равно, куда трюхать, а мнения ведомой в поводу кобылы никто не спрашивал. Наконец парень решил, что отъехал достаточно. «Интересно, – подумалось ему, – зачем надо было такие кренделя выписывать вместо того, чтобы сразу свернуть?»

Он прикрыл глаза и, держа повод одной рукой, сложил другую лодочкой и попытался представить себе горсть пыли – мягкой, нагретой солнцем, почти невесомой, так и норовящей протечь меж пальцев. Затем старательно проговорил непонятные слова на чужом языке и швырнул воображаемую пыль на дорогу. Открыл глаза и обернулся посмотреть, что же будет.

Подкованные копыта коней впечатывались в раскатанный подводами грунт, оставляя на нем отчетливые оттиски. Виану не надо было присматриваться, чтобы знать – на каждой подкове изображение четырехлистника, чтобы в случае чего путь коня из государевой конюшни можно было легко отследить. Только вот не в этот раз – свежие следы от копыт обеих лошадей почти сразу исчезали, словно частички потревоженной почвы торопились заползти на старое место. Уже в пяти шагах позади коня никаких отпечатков подков видно не было. При этом старые следы – и людские, и конские, и от колес – оставались на месте. Виан лишь покачал головой, дивясь самим же сотворенному чуду, и поворотил коня.

Обратно скакали размашистой рысью и все равно еле успели: стоило Виану свернуть на боковую тропу, как со стороны Тищебора послышался конский топот и чьи-то голоса.

– Молодец, – похвалил парня выглянувший из кустов конек, – справился. А теперь дуй вперед. Через переклад, если тихо все будет, остановишься и меня дождешься.

Так Виан и поступил, не тратя времени на споры-разговоры. Замысел конька ему был уже вполне понятен – исчезни следы его лошадей прямо перед тропой, преследователю, ежели таковой в самом деле имелся, было бы понятно, куда свернули путники. А так – затерялись следы посреди тракта и затерялись. Пойди пойми – почему.

Конек, как и обещал, догнал его в перекладе от тракта.

– Вольные люди ехали, – сказал он. – В Праксисе собирались на корабль наниматься всей ватагой. Балбесы молодые, – добавил он осуждающе.

Виан перевел дух и ухмыльнулся – ну в самом деле, кому он со своими «государевыми» делами нужен!

– А вот следом за ними, – продолжил горбунок, – трюхали двое храмовых. Ехали не торопясь и весьма пристально всматривались в следы на дороге. К чему бы это?

По счастью, это была одна из двух неприятностей за весь путь до Рачьей бухты. Второй оказался дождь, который пошел утром второго дня пути, да так и продолжался до самого вечера, словно задавшись целью подтвердить мрачный Вианов прогноз.

– А почему бухта – Рачья? – спросил Виан, кутаясь в плащ, в то время как кони чавкали копытами по пузырящейся в колеях грязи.

– Не знаю, – отозвался конек, тряся обвислыми мокрыми ушами. – Знаю только, что там была тайная пристань.

– Тайная? – с одной стороны, дождь к беседе не располагал, с другой – она позволяла отвлечься от текущей за шиворот воды.

– Ну да. Не все же товары перевозят с полным соблюдением таможенных правил и прочего.

– А почему так далеко от столицы? Не проще прямо возле города эту тайную пристань сделать? Ну, не прямо возле, а, скажем, в затоне каком.

– Балда. Ты когда-нибудь корабли морские видел? Они по Тише и на десять перекладов от моря не поднимутся.

– Можно подумать, ты видел, – отозвался Виан, но потом вспомнил о таинственной двойственной природе конька: вроде бы он и народился нынешним летом, но при этом всюду бывал и всех видал.

Конек, видимо, понял это и не стал отвечать.

– Это давно было, – сказал он, – когда здесь наместник Эрианта правил.

– Тракт-то южный не зарос травой, – справедливо заметил Виан, – стало быть, ездят по нему.

– Много ли едущих ты сегодня видел? но ты прав – ездят, конечно. Может, сейчас не сезон просто. По побережью куча мелких городков и рыбацких деревенек. Ну, главным образом рыбацких. Тракт, сдается мне, к одному из таких городков сворачивает, Атою, а потом так и идет вдоль морского берега, пока с Праксийской дорогой не сольется. Мы же повернем чуть на восход.

Некоторое время ехали молча. Капало с веток, с листьев, с неба. Кобыла нервно фыркала и трясла головой, дергая повод. Из-под копыт взлетали фонтанчики грязи, украшая рыжий кобылий бок бурым крапом.

– Говоришь – погода хорошая? – поинтересовался горбунок.

– Вчера была, – пожал плечами Виан. Подумал и спросил: – А какое оно – море?

– Скоро сам увидишь. Если в целом – очень много соленой воды, очень много запаха соленой воды и водорослей, много неба, много горизонта – его ничто не заслоняет. А так – море в тихую погоду, в легкий шторм или в бурю совершенно разное. И с нашего берега оно не такое, как со стороны Абаэнтиды.

– А оно синее? Я читал, что море – синее.

– Синее, – чуть рассеянно согласился Лазаро. – Когда небо чистое и ветра нет – даже голубое. Темно-синее, когда есть ветер. Серое, черное, серебристое. Возле Праксиса в шторм – коричневое: слишком много там речной мути.

К вечеру кто-то на небе смилостивился – Виан был склонен полагать, что Ветробог. Это он пасет стада туч и гоняет их туда-сюда по собственному усмотрению. Над городами, наверное, как-то с Пастхом договаривается…

Короче, кто бы это из небожителей ни был, но дождь сперва ослаб, а перед закатом и вовсе прекратился. Тучи, как стадо серых баранов, не спеша разбрелись в стороны, толкаясь боками и, может быть, даже по-своему блея. Из образовавшихся прорех брызнули оранжевые лучи дневного светила.

– Не просушит уже, – вздохнул Виан, поглядывая то на солнце, откровенно собирающееся на ночлег, то на мокрую траву, в которую с ветвей все еще продолжали срываться капли.

Конек тоже вздохнул, покачал головой, а затем направился к чем-то приглянувшейся ему крошечной полянке шагах в сорока от дороги. Постоял, посмотрел, склонив голову набок, затем сел по-собачьи и, вскинув передние копыта, произнес что-то шепотом.

Круг в два десятка шагов шириной вдруг вздохнул, словно живой. Виан даже поежился от ощущения, представив, что это – живое существо, неожиданно разбуженное от вековой спячки. Но нет, земля не обернулась монстром, деревья не упали, корни не выворотились из земли. Просто над травой, над землей, над прошлогодними листьями поднялось облако пара. Повисело несколько мгновений громадным белесым блином и поплыло кверху, пока не затерялось в гуще ветвей.

– Присаживайся, – предложил конек, постукивая копытом по земле.

Виан спешился и подошел поближе, ведя обоих коней в поводу. Наклонился и пощупал землю рукой – она оказалась сухой и чуть теплой, словно от солнца.

– Спасибо, Лазаро, уважил, – сказал парень, привязывая и расседлывая лошадей.

– Да вообще-то мне и самому на мокром спать не хотелось, – хмыкнул конек. – Давай о лошадях позаботься – да и за дровами.

– А дрова тоже так можно высушить? Конек кивнул.

– Здорово. А меня научишь?

– А как же «колдовство», «чернокнижничество»? Не боишься? – сощурился конек.

– Сам же говорил – «бесцветная» магия, – с простодушным видом отозвался парень. – Я и поверил.

А на следующее утро Виан увидел море.

Не сразу, конечно, – сначала надо было собраться, затушить остатки костра, перекусить тем, что уцелело с ужина. Затем проехали перекладов шесть под голубовато-серым рассветным небом, меж все яснее обозначающихся лесистых увалов, где среди зарослей граба и лещины все чаще проглядывали белесые каменные останцы. А потом тракт, до того момента единый, начал распадаться на отдельные дороги, дорожки и тропки. Надо полагать, неведомые первопроходцы отсюда уже чувствовали близость жилья и старались добраться побыстрее – кто до одной деревеньки, кто до другой. Иные тропки вовсе карабкались на заметно выросший увал, предпочитая решительный штурм долгому обходу.

Дороги и дорожки разбежались в стороны, представляя путникам самим решать, каким путем идти. А впереди, в седловине меж двух увалов, открылось море.

Наверное, по морю катились валы, ленивые и неспешные, исполненные силы, равнодушные к бороздящим их судам. Отсюда, с тракта, этого не было видно, а были лишь десятки тысяч росчерков золота и серебра, которыми восходящее светило расписало однообразную и бесконечную, уходящую в дымку горизонта равнину.

– Море! – обрадовался Виан.

– Красиво? – поинтересовался Лазаро.

– Красиво, – согласился парень. – Никакая картина не передаст.

Конек немного потоптался, словно вспоминая, а затем решительно направился по уходящей влево дороге – не слишком широкой и проторенной, но и явно не по тропе. Впрочем, приглядевшись, Виан отметил, что когда-то дорога была наезжена, и еще как! На отдельных участках, где ветер и вода еще в давние времена смыли почву, обнажив каменную основу, были видны колеи, пробитые колесами повозок и копытами коней и быков прямо в камне. Сейчас эти каменные колеи где-то замыла продолжающаяся эрозия, где-то скрыли разросшиеся заросли бобовника и полыни, но оставшегося на виду Виану хватило, чтобы представить, сколь интенсивным было здесь движение прежде.

К полудню добрались и до Рачьей гавани.

– К восходу отсюда начинается широкий и глубокий залив, – пояснял конек, пока Виан с интересом рассматривал полуразрушенный мол и волны, шипящие и извивающиеся меж древних камней. – Залив этот верхушкой своей лишь немного не доходит до окрестностей Кошчеева замка – помнишь? Когда-то там, на северном берегу залива, стоял город – теперь от него остались руины, полузасыпанные землей.

– Там была старая столица? – поинтересовался Виан, который вроде бы что-то читал про тот город. По крайней мере, про руины.

– В те времена, считай, всякий город был столицей. Никакой Нижней Угорий не было, а была куча маленьких разрозненных королевств. Позже нашлись люди, вожди, сумевшие эти королевства объединить. И тогда возникла Угория. Просто Угория – не Верхняя, не Нижняя. А за объединением последовал распад – Лесье стало самостоятельной державой, а здешние земли отделились, чтобы почти сразу пойти под руку Эрианта, чей флот властвовал тогда на всем Соленом море от устья Галсаны и до Кханда. А после…

– …Эриант ослабел в результате внутренних распрей, возникавших главным образом на религиозной почве, и потерял одно за другим практически все свои владения. В результате обретшие самостоятельность угорийские земли объединились в государство Нижняя Угория. Читал, помню, – не без гордости сказал Виан.

– Надо ж, как по писаному говорит! – покачал головой Лазаро. – Вот видишь, сколь полезна книжная наука. Главное, чтоб тебя на каторгу не отправили за такие знания – а то, я слышал, нынче стало Модным рассказывать, будто это именно НижняяУгория была центром Эриантийской империи. А то и сам Тищебор. Ладно, хватит прохлаждаться.

– А что делать? – поинтересовался парень.

– Здесь есть деревня… Примечательно, кстати – иные деревни со временем вырастают в города, иные города, теряя свое значение, превращаются в деревню, стоящую на руинах былой славы. А эта была деревней, ею и остается – уже лет пятьсот.

– Вижу, – сказал Виан, действительно разглядев кучку глинобитных построек.

– Здесь оставим лошадей, – сказал конек.

– В твоих устах звучит довольно своеобразно, – заметил Виан, усмехнувшись. – А лошадей-то не сведут? Не златогривые, конечно, но все равно – из царевых конюшен лошадки. Мало ли кто позарится!

– Ну-у, – протянул Лазаро, – в принципе все, что угодно, произойти может. В златогривых-то я как раз был бы уверен. Но думаю, что и с этими все обойдется.

Последние полтысячи шагов дорога шла вдоль самого берега гавани, все еще защищенного от размывания медленно умирающим молом. Пока Виан, придерживая поводья одной рукой, с изумлением наблюдал, как в вечно подвижной тягуче-прозрачной воде пульсируют белесые и голубоватые зонтики медуз, вечная деревня приблизилась вплотную.

Глинобитные дома – большие и маленькие, но все равно не производившие впечатления основательности, как рубленые избы, – в кажущемся беспорядке лепились к довольно крутому склону. Крыши домов крыты были где соломой, а где своеобразной черепицей, вытесанной из природных сер сланцевых плиток [12]. Поля если и были, то где-то в отдалении, может быть – выше по склону. И то сказать: каменистый грунт да на такой крутизне – особо не вспашешь. Так что непосредственно возле домов были только огородики да пара небольших садов с кривыми и разлапистыми плодовыми деревьями. На сухой луговине чуть в стороне от деревни паслось стадо пестрых коз – самой подходящей для такой местности скотины. И почти у каждого дома сушились рыбацкие сети, а на берегу грели на утреннем солнышке бока не менее дюжины лодок.

– Никакого укрепления нет, – отметил Виан. – Не то что укрепления, но даже башенки дозорной.

– Тут башенками утесы служат, – отозвался Лазаро, – и укреплениями, если что. Дорога-то, по которой может конный проехать, одна всего. Посади над ней на скалу десяток парней с самострелами – и все, закрыт путь. Я думаю, там и еще в паре мест постоянно дежурят парнишки посмекалистее да попроворнее.

Виан оценивающие оглядел скальные останцы, тут и там выпиравшие из сбегавших к морю склонов. В это же время появились первые жители поселения. Причем никто из них – ни мужчины, ни женщины, ни даже дети – бурного интереса к приезжим не выказывали. Похоже, действительно были предупреждены загодя.

– Езжай до конца, – шепнул ему конек, – пока не увидишь большой дом с длинной раковиной.

– Где – раковиной? – не понял Виан.

– Неважно. В стене. Увидишь – поймешь. У этого дома спешивайся. Зайдешь и скажешь: «Славного Стасия и род его приветствует радушная Хозяйка». Понял?

Виан кивнул. Чего ж не понять – надо, значит, скажем. Откуда четвероногому спутнику могут быть известны тайные пароли контрабандистов, парень старался не думать.

Дом с раковиной, вмурованной в известняк, был если и не самым большим на улице, то уж точно поболее соседних. И серая крыша сложена была аккуратно чтоб ни дождинки внутрь не попало, ни малый ветерок не просочился. Крыша, пожалуй, и выглядела самой основательной частью дома – каменная чешуя, плитка к плитке, и еще стопки плиток-черепиц лежат у входа про запас.

Естественно, и подле этого дома сушились сети. На одном из вбитых в землю деревянных кольев сидела упитанная чайка с серыми крыльями и наглыми желтыми глазами. Не бывавший ранее на морском берегу Виан таких здоровенных и толстых чаек никогда не видел. Он спешился и, с опаской поглядывая на птицу, привязал лошадей к колу. Затем, вздохнув, направился к дому.

«Славный Стасий» наверняка либо сам видел через окно, что кто-то пожаловал, либо домочадцы донесли У здешних жителей, похоже, сведения распространились со скоростью летящей стрелы. Так или иначе, когда Виан, постучав, открыл дверь в полутемную горницу, полную запаха холстины, вяленой рыбы и чего-то еще, хозяин уже сидел на табурете, поджидая гостей.

– Славному Стасию и его роду шлет привет радушная Хозяйка, – проговорил Виан.

Стасий кивнул. Был он невысок, зато широк в плечах и коренаст. В молодости мог бы, наверное, в одиночку быка руками завалить или ладью десяти весельную на воду спихнуть, а сейчас взматерел, оброс солидностью. Теперь небось сыновья или племянники и ладьи на воду спихивают, и быков заваливают, или еще кого – кого велят. А сам Стасий, обладатель широченных ладоней – таких мозолистых, что впору полировать ими перила или еще какие деревяшки, – и красного обветренного лица, посиживает себе в горнице, попивая квас или что здесь, в приморских деревнях, попивают.

– Привет и Хозяйке при встрече, – проговорил между тем Стасий, и Виан отчетливо расслышал заглавную букву в слове «хозяйка». – Слыхал, у молодой Хозяйки-то неприятности. Были или есть – уж и не знаю. Нет ясных вестей из Эриантийской гавани.

Виан промолчал, не зная, что и отвечать.

– Были у Хозяйки чистоводной гавани неприятности, – ответил вместо парня конек, тоже протиснувшийся в дом. – И я нынешний тому живым примером.

Хозяина дома с раковиной, похоже, вовсе не удивило то, что странный длинноухий зверь заговорил.

– Да-а, – протянул Стасий, бросив на конька короткий взгляд. – И кто это был? Шакалы пустыни? И с ними был маг, способный сладить с Лазаро Эриантским, или это сам Лазаро постарался?

– Сам, – кратко ответил конек Лазаро. – Но я на него не в обиде. Откуда вести дошли?

– Из-за моря, вестимо, – пожал плечами Стасий. – «Тень» на хвосте принесла из Лиггизы – туда зашел какой-то торговец.

Теперь с пониманием кивнул конек.

– Очень может быть, почтенный Стасий, – сказал он, – что в скором времени понадобятся корабли – не век Эрианту пребывать в руинах. Полагаю, после этого Хозяйка будет рада видеть в гавани и «Скользящего по волнам», и обе «Тени»…

Похоже, слова конька содержали какой-то очередной пароль, потому что хозяин дома впервые за весь разговор улыбнулся.

– Что же за просьбу старому Стасию принесли вы вместе с приветом от Хозяйки? – поинтересовался он.

– Пустяки, – ответил конек, – перед твоим домом, да будут крепки его стропила, стоят на привязи два коня. Очень бы хотелось, чтобы мы, закончив дела, нашли и их, и упряжь в целости.

– Лошадок видел, – согласно кивнул Стасий, – знатные лошадки. Не иначе как из боярских конюшен. Или даже…

– Даже, – сказал конек.

– Поди ж ты, кто в игре, – слегка удивился Стасий. – Не беспокойтесь, будут ваши лошадки вас дожидаться. Нужен ли вам корабль, гости дорогие?

Конек задумался.

– «Тень чайки» далеко ли стоит? – поинтересовался он наконец.

– Хозяйка, «Тень»… Что это все значит? – напустился Виан на конька с расспросами, едва появилась возможность это сделать без посторонних. – И кто такой – Лазаро Эриантский?

– Придворный маг Эрианта, – бесстрастно ответил конек.

Виан сощурился, с подозрением разглядывая спутника.

– То есть это ты и есть? Я помню, что-то похожее говорила и Марая. Ты тогда отвечать отказался. Так что, ты действительно маг, заколдовавший сам себя?

– Да, – ответил Лазаро, – и не спрашивай, при каких обстоятельствах. Со временем расскажу.

– А почему нельзя было раньше сказать, что ты – никакой не конек-горбунок, а человеческий колдун в… таком вот теле?

– Так было лучше, – устало отозвался конек. Что. мне надо было прийти и сказать, что я волшебник, только заколдованный? И ты бы мне поверил? Помимо прочего, вспомни, как ты совсем недавно причитал бесперечь: «Ах колдовство, ох чернокнижничество!» Были и другие причины.

– То есть, – уточнил Виан, – ты не родился от той кобылы? А златогривые кони?

– В каком-то смысле – волшебные. Можно даже сказать, что они действительно родились в ту ночь, хотя, разумеется, не от пойманной тобой кобылы.

Виану подумалось, что еще седмицы две-три назад он бы обиделся на такую игру в прятки, возможно – наорал бы на конька. Что-то с ним, Вианом, сыном Нарна, происходило. Не хотелось обижаться, тем более орать. Возможно, действительно так надо было – когда-нибудь он, Виан, узнает и подробности, и тайные причины. Когда-нибудь. Потом.

А еще совершенно перестали пугать слова «магия», «волшебство», «колдовство». Да, действительно, явись тогда Лазаро и скажи, что колдун, – или шарахнулся бы, как гнолл от священного камня, или на всю деревню растрезвонил бы. В лучшем случае за сумасшедшего бы приняли…

– А остальное? – спросил Виан.

– Что – остальное?

– Корабли, «Тень», чистоводная гавань?

– А ты думаешь, Эриант на пустом месте возник? Пираты его и основали. Сперва нашли хорошую, скрытую и от чужих глаз, и от штормов якорную стоянку, да еще и с источником пресной воды – на побережьях Абаэнтиды это настоящее сокровище. Чинились там, склады делали. Потом возникло поселение – фактически связанное с прочим миром только по воде, поскольку очень немногие способны добраться до Эрианта сушей, через пустыню. Эриант перестал властвовать на море немногим более трех веков назад. Но старинные договоры формально остаются в силе. Чем мы и имеем возможность воспользоваться.

– Угу. Так я понимаю, что Эриант – это и есть тот самый «чудесный остров», а таинственная молодая Хозяйка – не менее таинственная царь-девица?

– Да, – сказал конек, – правильно. Но прочим об этом знать пока не обязательно. Поэтому завтра на рассвете мы поднимемся на борт «Тени чайки» и отплывем на поиски чудесного острова. Перекладов на тридцать к восходу…

– Почему тень именно чайки?

– Потому что. Мореходы – народ суеверный и верят, что как корабль назовешь… Просто «Тень» намекала бы на призраков, на тени умерших. Поэтому «Тень чайки» и «Тень буревестника». Еще что-то хочешь узнать?

Виан пнул ногой камешек, отправив его в хрустальную воду залива.

– Многое, – сказал он, – но не сейчас.

Никогда раньше не плавал Виан на судах – хоть больших, хоть малых. Связанные вместе три бревна, на которых в детстве взялся пересекать запруду у кузни, не в счет. Никогда не плавал – а плавание как будто и не запомнилось, столь быстротечным было.

Накануне вечером Лазаро о чем-то долго беседовал вполголоса со Стасием, что-то говорил старому рыбаку (или пирату?), а тот согласно кивал, иногда уточняя детали. Виана они не позвали, и царский конюшенный, занесенный судьбой в вековечное пристанище контрабандистов, был предоставлен сам себе. Некоторое время он провел, бродя вдоль кромки воды, знакомясь с новой для себя стихией. Никаких морских божеств он не знал, а потому и не представлял, как ему обращаться к этой громадной массе воды, подобно колоссальному зверю ворочавшейся меж тесных берегов залива. Стихия же вела себя дружелюбно: потрепала по руке пологой волной, а затем в шутку ущипнула за палец клешней прятавшегося Между камнями местного бесхвостого рака, называемого крабом.

Не сказать, чтобы краб так уж его огорчил – что он, раков, что ли, руками не хватал никогда? – но Как-то после этого Виану временно расхотелось об шаться с морскими обитателями. И не зная, чем себя занять, парень побрел по тропке прочь от деревни.

Стемнело – словно бы скорее, чем в родных лесистых окрестностях Тищебора. Хотя, наверное, просто померещилось: про то, что на юге темнеет быстрее и вечер короче, Виан от кого-то слышал, но сколько они к тому югу отъехали-то? По прямой если считать, так от силы перекладов сто будет. Так что, наверное, во всем был виноват каменистый гребень, нависавший над берегом Рачьей бухты, над деревней и над Вианом. Чайки, впрочем, тоже решили, что ночь близится, пора и на боковую. И потянулись над скалами и над заливом куда-то к северу. За ними следом, вытянув шею и узкую клювастую голову, черной оперенной стрелой низко над водами пронесся крупный баклан. Виан невольно вспомнил, что бакланы мясистые и жирные, только рыбой сильно пахнут. Вот однажды Силу, когда сам Виан еще совсем мальцом был, удалось подстрелить баклана на запруде в полутора перекладах от родной деревни. Птица эта из-за рыбного запаха своего – не царская добыча, ее и селянам стрелять не возбраняется, а мяса в ней едва ли не столько же, как в хорошем гусе.

От этого ностальгически-гастрономического направления мыслей Виана отвлек скатившийся по склону камешек. По большому счету, эка невидаль, скатился и скатился! Однако что-то парня насторожило, и он присел на корточки, скрывшись за кустом дрока и вглядываясь в сумерки впереди. По склону медленно перемешались две неясные фигуры. Двигались тихо, почти бесшумно – тот камешек был едва ли не единственным относительно громким звуком, произведенным ими.

У Виана в голове тут же промчалась мысль, что все подступы к деревне, что с суши, что с моря, находятся под наблюдением приметливых да быстроногих мальчишек. Или за последние годы совсем приметливые мальчишки в местных краях перевелись, а жители разленились и расслабились? Вторая мысль пришла сразу вслед за первой, и Виан вспомнил давние наставления конька. Давние? И двух месяцев не прошло. Парень покачал головой и сосредоточился. Этот странный способ сосредоточения, при котором сознание, судя по ощущениям, словно выворачивается наизнанку, в последнее время давался парню все легче. Вот и теперь, едва Виан прикрыл глаза, пробирающиеся по темному склону фигуры почти сразу совершенно отчетливо возникли перед его внутренним взором: слабо светящиеся силуэты с «коронами» из оранжевых, красных и лиловых лучей. Не мертвяки и не нежить – вполне живые люди. И похоже, эти люди что-то искали.

– Где же он? -спросила одна из фигур.

– Тише ты! – шикнула вторая.

– Мы же его сверху, с гребня, как на ладошке видели, – не унимался первый из ночных странников. – Оставалось только второй ладошкой сверху прихлопнуть!

– Да заткнись же! – его спутник почти шипел. – Он небось нас заметил из-за твоего шума и затаился где-то поблизости.

Не надо было даже особо прислушиваться: едва стихли крики чаек, склон окутала какая-то гулкая тишина, в которой отдельные звуки умудрялись разноситься на многие десятки шагов. Виан, сидя за своим дроком, повертел головой, осознав две вещи: во-первых, он, задумавшись, отошел от деревни довольно далеко, никак не меньше чем на полтора-два переклада, а во-вторых, он был единственным претендентом на роль того, кого надлежало прихлопнуть.

Возможно, он сделал не самую умную вещь: дождался, пока крадущиеся фигуры минуют его убежище за кустом, а потом выскочил и бросился вверх по склону, молясь, чтобы шальной камень под ногой не подвернулся. Будь у таинственных ночных незнакомцев самострелы, они бы даже в сгустившихся сумерках без особого труда нашпиговали парня стрелами. Но самострела у них, по счастью, не оказалось. А потому, вместо того чтобы стрелять, они, уже не скрываясь, бросились в погоню, ругаясь громко и отчетливо.

Должно быть, местные боги хранили Виана, а может, это Лесной Дед или даже сам Пастх отдыхал здесь, у моря, в гостях у каких-нибудь божественных родственников – ведь в самом деле и боги отдыхают от ежедневных забот. Так или иначе, но тот камень, что не достался Виану, подвернулся под ногу одному из преследователей. Он упал и, видимо, даже скатился со склона, огласив округу особо витиеватым ругательством. Виан, как мог, прибавил ходу и вскоре выскочил на широкий и относительно ровный уступ. Второй преследователь сопел где-то внизу. То ли не попал с ходу на сравнительно пологий подъем, куда залез Виан, то ли вообще был хуже приспособлен к бегу по крутизне. Парень пошарил рукой и подобрал камень поувесистее, а затем, даже не задумываясь особо, вызвал в памяти образ дома Стасия, сетей, перед этим домом сохнущих, вмурованной в известняк раковины. Незнакомец-преследователь как раз взобрался на уступ, чтобы увидеть, как жертва заносит ногу, чтобы шагнуть в мерцающий прямоугольник портала. Виан на мгновение задержался и, обернувшись, с размаху швырнул в незнакомца камень, целясь в лицо.

В лицо не в лицо, но куда-то попал: глухой звук удара слился с охом противника. Виан не стал выяснять степень своей меткости, да и не собирался это делать, и шагнул прямо на улицу перед беленым домом с раковиной возле двери. Портал за его спиной мигнул и погас.

Сперва парень вообще не хотел никому рассказывать, что хваленые глазастые деревенские мальчишки на этот раз опростоволосились. Однако потом все же в двух словах сообщил о незнакомцах Стасию, впрочем, не упомянув о погоне, стычке и портале.

А утром пришел корабль. Появился из ниоткуда, прилетел по волнам тенью морской птицы. Небольшой – десятка три шагов в длину или немногим больше, – с хищно вытянутым носом, переходящим в указующий перст бушприта, с двумя мачтами, на которых под утренним бризом трепетали два полусвернутых треугольных паруса. Позже, уже на борту, конек объяснил, что такие треугольные полотнища, которые ставят вдоль корпуса судна или под углом к нему, идеальны для хождения в прибрежных водах, по заливам и между островами, где бывает нужно быстро повернуть, плыть поперек ветра или даже против него. В открытом же море, особенно если ветер Попутный, длинные реи укладывают вдоль палубы, косые паруса сворачивают, а взамен ставят прямые, то есть прямоугольные.

В бортах «Тени» были проделаны отверстия для шести пар весел, а в прорезях настила ахтеркастля [13] стояли два широких правила – рулевых весла.

Видимо, Лазаро накануне обо всем договорился со Стасием, а тот – с кормчим «Тени», высоким жилистым детиной с необычным темно-бронзовым оттенком кожи. Поэтому, едва пассажиры оказались на борту, «Тень чайки» мягко отошла от берега и заскользила по волнам залива. Гребцы на нижнем ярусе напевали что-то неразборчиво-ритмичное, взмахивая веслами, а остальная команда тем временем споро поставила паруса. Несколько раз хлопнуло, ловя ветер, полотнище – словно примеривалось, гребцы подняли весла, и корабль помчался, с шипением рассекая форштевнем легкую зыбь.

Виан стоял словно в оцепенении, бездумно глядя на скользящий мимо и постепенно отдаляющийся берег. Внизу переговаривались гребцы, за спиной матросы тянули веревки, чтобы развернуть паруса под более выгодным углом к ветру. Что-то кричал кормчий, нажимая на рукоять правила. Виан всю эту деятельность воспринимал какими-то задворками сознания, впав при виде бесконечного мерцающего водного пространства в подобие транса.

Из этого состояния его вывел конек, ткнув в ногу копытом.

– Спишь?

– Что? – встрепенулся Виан.

Оказывается, прошло уже мало не полдня, и берег, успевший было истончиться до еле видимой на горизонте темной нити, вновь приблизился.

– Успеешь еще морскими видами налюбоваться, – проворчал конек, – а сейчас дело слушай. Скоро мы приблизимся к берегу – или он к нам, тут уж как посмотреть. Да, так вот смотреть надо на этот самый берег, точнее – на утесы на нем, на любую запоминающуюся деталь.

– Зачем? – поинтересовался Виан.

– Чтобы ты смог сюда возвращаться, – туманно ответил конек.

Спустя некоторое время, когда парень вдосталь нагляделся – теперь уже целенаправленно – на береговые скалы и обрывы, Виан с коньком перекусили чем-то из котомки. А немногим позже корабль подошел к лесистому и скалистому островку.

– Здесь вас высадить? – спросил кормчий, с сомнением поглядывая на безлюдный клочок земли.

Виан в легком замешательстве обернулся к Лазаро, поскольку сам не знал, куда они плывут, а островок его не слишком привлекал. Но конек еле заметно кивнул, и парень, повернувшись вновь к кормчему, тоже кивнул.

– Э-эх, – вздохнул позже конек, провожая взглядом удаляющуюся «Тень».

– И куда ты меня завез? – спросил Виан, стоя Посреди небольшого пляжика – единственного места, где корабль, подобный «Тени», мог пристать к берегу. – Я читал, на такие островки пираты бунтарей да пленников высаживают. Чтоб те помучились.

– Вот и хорошо. Пусть все думают, что мы – бунтари и страшно от этого мучаемся… – Конек, разминая ноги, пробежался по пляжу, затем остановился прямо перед Вианом. – Таинства магии не для простых человеческих глаз.

– Ты же сам говорил, что прыгать через две… через портал может почти любой, что это никакая не магия даже?

– Про любого я не говорил, – ответил Лазаро. – Наоборот, я как раз всегда подчеркивал, что для подобных вещей нужно обладать отменной памятью и воображением, которых большинство людей лишены. К тому же, – добавил он, – может, ты не заметил, но это были… не самые честные в мире люди, можно даже сказать – без двух минут пираты. Ты бы хотел, чтобы среди них оказался кто-то с хорошей памятью и с воображением? То-то! Ну да ладно. Туда, куда мы направляемся, тебе самому пока не попасть. Так что приготовься прыгать следом за мной. Готов? Тогда поехали!…

– Добро пожаловать в Абаэнтиду!

Виан недоуменно осмотрелся. Они с Лазаро стояли на морском берегу, точнее – над морским берегом, поскольку прибой шипел и кусал камни белыми пенными челюстями шагах в сорока внизу. Здесь же, поверх скал из красного песчаника, залегла пологими складками сухая равнина. Сколько Виан ни вглядывался, деревьев он так и не увидел, да и с прочей растительностью было негусто. Лишь в низинах темнели сцепленные друг с другом ветки каких-то кустов, на первый взгляд – совершенно сухих и мертвых, да ветер покачивал желтые обезвоженные стебельки. Единственное, что хоть как-то нарушало однообразие окружающего ландшафта, был выжженный добела скелет незнакомого Виану здоровенного зверя с кривыми желтыми зубами во рту.

– Веселое место, – уныло заметил Виан. – Это в таких-то зачарованных краях выращивают царь-девиц?

– Ты бы слушал лучше, – фыркнул конек. – Я ведь недаром Эриант сравнил с островом! В Абаэнтиде есть места и получше, но начинаются они либо далеко на восходе, возле Хорна, либо на юге, по ту сторону пустыни. Южный же берег Соленого моря не сказать чтобы очень уж приветлив. Потому-то некогда это место и приглянулось морским братьям – искателям удачи.

– Пока что, – рассудительно возразил Виан, – я не вижу ничего, способного приглянуться.

– Так это еще и не Эриант. Подожди.

– Что ж ты сразу нас в город не мог забросить? – насупился Виан.

– А то. Эриант разрушен, в любой момент может обвалиться кусок стены. Как я буду открывать портал, ориентируясь на знакомое строение, если оно могло уже рассыпаться в прах?

– Ладно, ладно, – отмахнулся парень, – веди уж.

Как оказалось, Эриант был скрыт за пологим холмом, другой склон которого резко переходил в плоскую долину, полумесяцем вытянувшуюся вдоль берега морского залива. В самом широком месте полумесяца и расположился город вместе с портом.

– Кто-то тут славно поработал! – вынес свой вердикт Виан. – Целых домов и нет, почитай. Вон только башня какая-то торчит. Что же здесь было-то, а, конечек?

– Что было, то было. Хорнский халифат давно примеривается этот залив к рукам прибрать.

– Ну, залив – это я понимаю, – согласился парень, помнивший про единственную якорную стоянку на всем побережье. – А город-то зачем рушить было?

– Защищался город, как мог, – сказал Лазаро. – Вот и защитился: ни одного захватчика не упустил, но и сам…

Виану вспомнились слова, услышанные в доме Стасия.

– Ты ведь здесь был придворным магом? – спросил парень. – Это твоими руками город защищался?

Конек кивнул.

Солнце вновь стало клонить огненную голову к закату. Там, где кончается и земля, и вода, у Светила есть, наверное, особая горница с кроватью. Интересно, думал Виан, разглядывая собственную удлиняющуюся тень: а на окнах солнечной опочивальни есть ставни или хотя бы занавески? Нет, наверное, ведь самому Светилу солнце по утрам не может глаза слепить. А еще парень думал, шагая по пустынной улице меж развалин домов, как это может кончаться вода. С землей понятно – она твердая, кончилась и кончилась. А вот вода? Попробуй ее, скажем, на стол налить – стечет ведь с краю.

Улица вдруг перестала быть пустынной: на нее выскочили два существа, похожие на толстых уродливых кроликов. Виан от неожиданности остановился.

– А ну, кыш! – рявкнул на «кроликов» Лазаро.

– Что это? – спросил Виан, когда напуганные существа, подкидывая кверху толстые задки, скрылись в стенном проломе.

– Жиряки, – досадливо махнул ухом конек, – звери такие, в Угорий не водятся. Вкусные, кстати. Они, вишь ты, как увидели, что в городе людей нет, так тут же обосновались. Раньше-то они лишь на скалах селились. Странно… – добавил он несколько невпопад.

– Что странно? Что поселились? – не понял Виан.

– Нет, это я так. Улицы чистые – камней нет, кусков известки нет. А ведь все это должно было падать куда ни попадя…

– Может, прибрался кто, – пожал плечами парень.

Над пустынной улицей и над головами путников ворон заложил круг, едва слышно вибрируя маховыми перьями, а затем полетел в сторону дворца.

Дворцовая ограда была более или менее цела, только ее заметно покореженные ворота безжизненно валялись в пыли, причем Виан отметил, что некая сила выбила створки наружу, а не вовнутрь. Парень окинул взглядом и стену, и дворец. Последний был хорош – куда там палатам угорийского владыки, если Уж честно. А стена слабовата, отметил про себя Виан, ни одного серьезного штурма не выдержит – так только, от толпы недовольной отбиться. Больно уж надеялись местные зодчие на защиту пустыни да моря. Вот и оплошали! Лазаро даже не поглядел на помятые кованые решетки, а поцокал дальше, прямо к дворцу. Мимо широкого крыльца – парадного, видно – к какой-то двери, отнюдь не для высоких гостей предназначенной, но все равно по ней видно сразу – не бедные люди дворец строить изволили, не бедные.

А может, мелькнула мысль у парня, вспомнившего страницы истории Эрианта, именно эта дверь для самых дорогих гостей, а парадная – так, впечатление произвести на заезжего чужеземного государя?

– Устраивайся, чувствуй себя как дома, – радушно объявил конек, открывая ногой створку двойной двери.

Виан протиснулся вслед за коньком в проем и шагнул под прохладные своды. Это было довольно приятно – хоть день и клонился к вечеру, на улице было отнюдь не прохладно, а раскалившиеся за день камни откровенно дышали жаром. Здесь же по контрасту парню показалось даже зябко. Он, впрочем, не возражал.

– Все главные залы находятся над нами, туда, если захочешь, попадешь по лестнице. Здесь опочивальни, по крайней мере – часть их. Там, – конек махнул копытом влево, – кухни, а в другую сторону пойдешь – выйдешь к бассейну. Можешь заодно и окунуться, пыль смыть.

– А ты сам? – лениво поинтересовался Виан; минуту назад ему более всего хотелось есть, а теперь в мозгу засвербила мысль о бассейне – и то сказать, покрылся пылью поверх пота, как рудокоп какой.

– А я сбегаю проверю, все ли в порядке. Царь-девицы – они, знаешь ли, такие, их надолго без догляда оставлять нельзя!

Коты – умные животные. Виан об этом не знал, да и не мог знать – не держат в Угории кошек, ни в Верхней, ни в Нижней. Не знал, а коты все же умны – с тех пор, как один из них повстречался сперва с самострелом в руках эриантийской принцессы, а затем и с котлом на дворцовой кухне, прочие пустынные побродяги более на территорию дворца нос не показывали.

Другое дело – птицы. То ли глупы (недаром ведь говорят: «птичьи мозги»!), то ли самонадеянны. Вот и стервятник, углядев сверху, из поднебесья, будто что-то в бассейне плавает, спустился проверить, не утонул ли кто. А ежели да, так можно будет и подождать денек: рано или поздно тело прибьет к берегу – то-то будет поживы!

Виан скосил глаза, глядя, как стервятник вразвалочку прогуливается по бортику бассейна. Красивая, в сущности, птица, даром что название подкачало: белоснежная, с черными махровыми перьями, ноги и голова цвета хорошего сливочного масла, глаза внимательные поблескивают, узкий клюв на кончике украшен хищным крючком. И почему люди находят что-то величественное в лебедях, например, а в стервятниках не находят? А уж пользы от вторых однозначно больше…

Виан брызнул на стервятника водой. Тот обиделся, отпрыгнул от бассейна и тяжело взлетел, резко взмахивая широкими крыльями. И только поднявшись выше окружающих дворик стен, выровнял полет и поплыл куда-то прочь в вечернем воздухе. В небе он тоже смотрелся величественно: широкие «плоскости», хвост белым ромбом. И никакой суетливости в движениях, сплошной покой и гармония: дескать, здесь и сегодня никто не умер – не беда, завтра кто-нибудь умрет в другом месте.

Лежа на спине и раскинув руки, Виан неторопливо дрейфовал по дворцовому бассейну, уже забыв о стервятнике. Размышлял он о другом: что можно и нужно будет рассказать государю да и просто разной дворцовой челяди о пленении загадочной царь-девицы. Государю требовалось представить доклад – не слишком, впрочем, подробный, если к оному докладу будет прилагаться девица как таковая. Челяди нужны были байки. Однако после недолгих раздумий парню стало очевидно – едва ли следовало рассказывать правду про Эриант. Правда о разрушенном городе, пусть и заморском, породит совершенно ненужные расспросы, тем более что Виан теперь понимал: знающим угорийцам – что боярам, что воеводам, что храмовникам – название «Эриант» еще как знакомо. Это он, полуграмотный сын селянина, волею судьбы выбившийся в царские конюхи, месяц назад только глазами хлопал, новое слово услыхав. Да и лишившаяся своей столицы и подданных эриантская принцесса так ли уж сильно заинтересует царя-надежу? Так что лучше уж пусть будет сказочная царь-девица с зачарованного острова. А где этот остров да что там за богатства-сады-дворцы такие – кто ж разберет! Остров-то, вам сразу сказали, зачарованный!

Для более детального выступления перед конюхами да прочей челядью Виан принялся придумывать подробности. Как приехал он на пустынный морской берег, к которому якобы причаливает ладья царь-девицы. Как расставил шелковый шатер, а в нем, на расстеленном ковре, приготовил яства всякие и напитки. А ковер где взял? Так по случаю в Тищеборе у заезжего чернявого торговца купил, за свои кровные, для государева дела не пожалел! А как смеркаться начало, приплыла на своей ладье девица. Ладья-то у нее не простая, разными зверями и цветами расписанная, золотом и серебром украшенная. И плывет эта ладья без весел, без ветрил, а быстро, будто ее попутный ветер гонит. Девица же на корме сидит, рукоятку правила пошевеливает.

Увлекшись и нагнетая драматизм, Виан решил, что в первый вечер он заснул прямо под стенкой шатра. А девица напилась-наелась за Вианов счет да и была такова. Но Виан не сдался – вновь приготовил кое-какой стол из оскудевших своих запасов, а дабы больше не опростоволоситься, специально натаскал к шатру острых камешков и всякого мусора, чтобы в сон не клонило. И вот тут-то уж парень не оплошал: едва вечерняя гостья в шатер вошла да вина пригубила, дернул за тайную веревку – и весь шатер рухнул, запеленав девицу складками шелковой ткани. Хоть веревкой обматывай, на коня грузи да вези, куда хочешь.

– Значит – в шелковый шатер, веревкой и на коня? – спросил чей-то приятный, с еле заметным акцентом голос.

Оказывается, последние подробности своей похитительской деятельности Виан рассказывал вслух. От неожиданности парень на мгновение с головой ушел под воду, а вынырнув, встал в воде вертикально, отфыркиваясь и протирая глаза.

Светило успело нырнуть за окоем. Здесь, на южном берегу Соленого моря, темнело действительно быстрее, чем в Тищеборе или даже в Рачьей бухте. Но все-таки с зеленоватого неба еще лилось достаточно света, чтобы Виан мог без особого труда разглядеть девушку, стоявшую на краю бассейна.

На что, на что, а на память Нарнов младший сын никогда не жаловался. И прочитанные книги помнил крепко. А из книг усвоил, что жители солнечно-знойной Абаэнтиды либо смуглые и коренастые, с большими носами и глазами чуть навыкате, как у кормчего с «Тени чайки», либо совсем уж темно-коричневые, будто закопченные, с пухлыми губами, черными глазами и черными же кучерявыми шевелюрами. Стоявшая сейчас возле бассейна девушка не вполне соответствовала этому описанию. Нет, она была черноволосой – тут описания с реальностью сходились. Густые черные волосы, слегка волнистые и на вид довольно жесткие, ниспадали девушке на плечи и далее, видимо, на спину – Виану не было видно, где они заканчиваются. Глаза тоже были довольно темными, но вот ни один недоброжелатель не сказал бы, что они «навыкате». Лицо с красивым узким прямым носом было светлым, не только не смуглым, но даже не слишком загорелым. Ростом незнакомка была, вероятно, примерно на голову ниже

Виана и, насколько можно было судить о том, что скрывала одежда, стройна и изящна.

– Ты будешь сидеть в бассейне или вылезешь? – поинтересовалась тем временем незнакомка.

Впрочем, не совсем незнакомка – как понимал Виан, здесь, в Эрианте, похоже, просто больше нет никого, кроме пресловутой царь-девицы.

– Я, пожалуй, еще посижу, – проговорил парень, сообразив, что выйти из воды сейчас ну никак невозможно.

Не то чтобы он никогда не представал перед девками в исподнем и даже без оного, но то девки: деревенские, знакомые со времен бесштанного детства, или городские подружки на одну-две ночи.

– Ты… Вы… – начал он.

– Я – принцесса Омелия, – девушка посмотрела на Виана, чуть прищурившись. – Да, я правительница несуществующего государства, хозяйка этого зачарованного острова на границе пустыни и моря.

– Очень патетично, – отметил Виан, ощущая, что вот именно сейчас он начал замерзать и хотел бы выйти из воды. Зацепило слух слово «хозяйка». Хозяйка, радушная хозяйка, молодая хозя-айка…

– Извини, – Омелия смутилась, сбив всю патетику, – я здесь одичала совсем, боюсь, разучилась с людьми разговаривать. Вот и Лазаро говорит… Не страшно, если я тебя потесню слегка? – неожиданно спросила она.

– Не годится госпоже рядом с конюхом, селянским сыном… – сбивчиво начал было Виан.

– Пустое! – отмахнулась Омелия. – Госпожа без подданных, владелица груды развалин и куска пустыни!

Не глядя на Виана, она сбросила с себя хламиду и осталась лишь в короткой рубашке, не скрывавшей красивых крепких ног. Виан поспешил отвести взгляд, хотя это и стоило ему некоторого труда, и посторонился, когда девушка, оттолкнувшись от выложенного мрамором берега, прыгнула в темную воду.

– И источника пресной воды, – сказал он, чтобы что-то сказать.

– Что-что? – переспросила Омелия, отодвигая с глаз прилипшие к лицу черные пряди волос.

– Говорю, и источника пресной воды владелица.

– О да! Это действительно ценность! Особенно в здешних краях. Это мне с самого детства рассказывали: дворцы, одежды, золото, подданные – все прах, а непреходящая ценность Эрианта – родники и залив. Дар богов, не зависящий от воли людей. Как видишь – действительно не зависит: ни города, ни кораблей в гавани, а источники бьют как ни в чем не бывало!

Она проплыла, резко взмахивая руками, до конца бассейна, оттолкнулась от влажного мрамора и вернулась.

– А ты тоже – то «госпожа», «не годится», а то в шатровую ткань вязать!

– Так то я, – стал оправдываться Виан, чувствуя, что окончательно замерз, – просто байку придумывал. Чтоб дома челядинцам рассказывать, ежели спрашивать станут, как да что.

– Ну-ну, – покачала мокрой шевелюрой Омелия, и парень так и не понял, одобряет она его или нет.

Стемнело окончательно. Ночь растянула над Эриантом черный бархатный платок, на котором кто-то невидимый белой и голубой краской принялся рисовать маленькие яркие звездочки. Решив, что достаточно темно, Виан ухватился за смутно белеющий мраморный бортик и выбрался из воды, с трудом удерживаясь, чтобы не стучать зубами. Хорошо, что, идя купаться, прихватил с собой какое-то покрывало. Думал немножко после купания полежать на свежем воздухе, так чтоб не прямо на каменные плитки ложиться. А вот пригодилось совершенно для другого – растереться и наготу скрыть.

Послышался негромкий всплеск и шлепанье босых ног. Виан искренне порадовался наступившей ночи: судя по тому, что парень успел заметить, когда Омелия ныряла в бассейн, увиденное сейчас вряд ли оставило бы его равнодушным. А такие мысли не пристали в отношении принцессы, пусть и владеющей разрушенным городом на берегу пустынного залива.

– Ну что, – раздался из темноты голос Омелии, – придусь я к Угорийскому двору?

– Кхм… – такого вопроса парень не ожидал. – Ну… Наверное… Меня, собственно, государь послал… Так ты знаешь, зачем мы приехали?

– Конечно! Я же уже пообщалась с Лазаро – он мне все и рассказал. Так что ни шатер, ни веревка не понадобятся.

– А, э… – Виан замялся, – неужели ты согласна вот так, не глядя? Да и царь…

– А что мне терять – руины на берегу пустынной бухты? – голос Омелии раздался совершенно с другой стороны, так что Виан даже вздрогнул от неожиданности – шагов он не слышал. – А царь… А что – царь? По секрету, царя вашего я видела в магическом шаре, так что хорошо представляю, каков он собой. А про близкие отношения ведь никто и не говорит.

– Госпожа… – Виан завертел головой, стараясь понять, где принцесса находится сейчас.

Принцесса оказалась, во-первых, не с той стороны, где он полагал, а во-вторых – ближе, чем он ожидал. Можно даже сказать – издевательски близко. И хламиду свою держала в руках, так и не надев.

– Омелия, – сказала она.

– Госпожа Омелия…

– Просто – Омелия. Вот если стану фавориткой или, упаси боги, царицей, тогда и буду госпожой, – девушка хихикнула, но получилось как-то невесело.

– Хорошо, – смирился Виан, решив, что невольной затворнице должно доставлять удовольствие любое общение, включая возможность поставить собеседника в неловкое положение. Этакий аналог петушка из жженого свекольного сахара на палочке – не еда, а способ ощутить вкус, сам факт того, что вкус бывает. – Можно еще спросить?

– Да конечно, можно! – Омелия буквально выдохнула эти слова, будто избавляясь от какой-то преграды, мешавшей говорить. – Можно спросить десять, двадцать, сто раз. Виан, ты не представляешь, что это такое – седмицу за седмицей жить в пустом дворце, в котором раньше постоянно было не менее сотни человек! Что такое в абсолютной тишине разговаривать с птицами, книгами, собственным отражением, людьми, увиденными в магическом шаре! – Парню показалось, что принцесса сейчас расплачется. – Я как-то раз даже подумала, что скоро отражение начнет мне отвечать. Поэтому спрашивай, что хочешь – если ты меня спросишь про главную Эриантийскую тайну, я выболтаю ее тебе сразу и буду счастлива!

– А какая в Эрианте самая главная тайна? – тут же спросил Виан.

– Откуда мне знать, – пожала плечиками девушка. – Это Лазаро тайнами заведовал, пока лошадью не оборотился! Вот что. Ты переоденься – хотя можешь, конечно, и в покрывале ходить, если нравится – и поднимайся по лестнице в Зал аудиенций. Я последнее время там живу, в этом зале почему-то не так страшно по ночам. Приходи – и мы побеседуем. Я буду ждать.

Белевший в темноте силуэт исчез, но на этот раз Виан расслышал звуки шагов. Парень пожал плечами – сам до конца не понял, к чему, – и пошел переодеться: в покрывале было непривычно и неудобно, а босые ноги замерзли окончательно на остывающем камне.

Когда Виан – все-таки не в покрывале, а в рубашке, штанах и сапогах, как положено – нашел Зал аудиенций, как здесь, в Эрианте, называли престольный покой, Омелия была уже там. Она тоже переоделась, облачившись в платье непривычного Виану покроя, очень выгодно подчеркивающее достоинства се фигуры. К принцессе вернулась чуть насмешливая Манера речи. Не госпожа с простолюдином, отметил Виан, а скорее старшая сестра.

Они разговаривали допоздна, до того часа, когда глубокая ночь постепенно переходит в раннее утро. Это, впрочем, не совсем верно – разговаривали. Виан поначалу задавал вопросы – отчасти утоляя собственное любопытство, отчасти делая приятное Омелии, в прямом смысле этого слова жаждавшей отвечать на любой вопрос. Потом он почти перестал спрашивать, лишь изредка репликой поощряя принцессу говорить дальше.

Конек куда-то исчез, не то занятый колдовскими делами, не то просто решивший не встревать в беседу.

– Госпожа! – говорила принцесса. – Я с детства была госпожой и никем другим. С того момента, когда научилась понимать речь других людей. Я была госпожой, учась ходить, говорить, плавать, ездить верхом – это было совершенно естественно, так ко мне не обращалась только мать. Лишь потом мне объяснили, что это слово означает и к чему обязывает. И только лет в десять я узнала, что я – госпожа для жителей пусть и очень богатого, но маленького города – одного из многих сотен, если не тысяч разбросанных по всему миру от владений арксов на севере до странных земель к восходу от Кханда. А потом я осталась одна в этом городе и узнала немало нового, в том числе и о себе.

– Откуда же? – спросил Виан, откусывая от печенья, приготовленного, как он знал, вовсе не незримыми волшебными слугами, а самой Омелией, и запивая горячим терпким напитком, именуемым «чаем».

– Из книг, – ответила принцесса. – Из тех книг, с которыми едва ли не единственными могла общаться, чтобы не так трястись от ужаса по ночам.

Виан вспомнил, сколько раз ему приходилось ночевать вне дома, одному – в лесу ли, в поле. Но лес и поде – это, конечно, не погибший город. Даже в пустом доме, стоящем посреди вполне живой деревни, одному бывает страшновато. Опять же нежить всякая: с лесной-то понятно обычно как сладить или глаза ей отвести, а в мертвом городе мало ли откуда чего поналезет!

– У вас, верно, много книг? – поинтересовался парень.

Хотя глупый вопрос – конечно же, много. Дворец все-таки, здесь небось все было, чего обитатели ни захотят, и самое лучшее. Опять же, Храма Пастхова в Эрианте, похоже, не было, никто не говорил, что читать, а что жрецам отдать.

– Много, – подтвердила его догадки принцесса. – После прабабки осталась библиотека, несколько сотен фолиантов. Да и потом приезжий люд кое-что привозил – по просьбе правительницы или же просто в подарок. А еще оставались книги, о которых я даже раньше и не знала.

Принцесса встала с кресла и прошлась по залу. Виан, переваривавший информацию о том, что в мире существуют сотни разных книг, получил наконец возможность оценить упругую копну блестящих черных волос Омелии, доходивших девушке до талии. Принцесса вернулась и положила на стол пыльную книгу, большую и пухлую. Виан удивился – написана книга была на настоящей, пусть и не очень хорошей, бумаге, а обложка – смотреть жалко. У бумажных книг переплеты обычно плотные, добротные, чтобы дорогой материал подольше не истрепался.

– Вот, – сказала Омелия, открывая книгу, в которой оказались какие-то не слишком аккуратные записи, то ли названия кораблей, то ли чьи-то имена, строчки цифр. – Замечательная вещь! Приходы, расходы… Знаешь, откуда мой род пошел?

Виан кивнул, вспомнив объяснения конька. С другой стороны – давно это было. Мало ли от кого род пошел, если это уже во тьму веков сгинуло. Всякий знатный род небось пошел или от пахаря, или от охотника, или – чего уж там! – от разбойника. Раз уж бояре рядятся, кто из них родовитее, значит, было у каждой семьи какое-то начало. Но самый первый в роду боярин или, там, царь должен был откуда-то появиться. Не ежик же его родил – мама с папой родили, которые при этом сами боярами не были.

Принцесса рассмеялась сравнению.

– Ну-у, – сказала она, – у иных народов Абаэнтиды, может, и про ежика бы вспомнили. Или барса бы в предки записали. И все же. Что-то мне подсказывает, что многие царские фамилии уже не помнят своих предков или же специально постарались их забыть. И я о своих не ведала – пока не порылась в архивах. Тогда и узнала, что мне положено не только помнить предков, но и не стыдиться этого.

– Флот Эрианта властвовал на Соленом море от устья Галсаны до Кханда, – вспомнил Виан.

– Вот именно, – кивнула принцесса, – при прапрабабке моей прабабки Эриант на самом деле контролировал морскую торговлю, а не жил подачками негоциантов, завернувших для отдыха в удобную гавань, и эхом старых договоров. Только узнала я все это месяц назад. Интересно, моя мать не успела мне рассказать, или существует обряд приобщения к семейным тайнам, и я до него просто не доросла?

Виану, единственный раз в жизни наблюдавшему, и то мельком, работу команды морского судна, вдруг отчетливо представилась картина: Омелия в шароварах и кожаной безрукавке, с мечом за поясом, отдает приказы матросам «Тени чайки». Зрелище вышло почему-то реалистичным и завораживающим. Затем его посетила другая мысль:

– Ты… говоришь: «прабабка», «прапрабабка». У вас что, нет государя-мужчины?

– Так уж повелось, – пожала плечами Омелия. – Не скажу точно когда, но последние века два, не меньше. [14]И царством либо королевством Эриант никто не называет – с тех пор, как распалась империя, частью которой он был. Пока город не сгорел, я была правительница, как и моя мать до того.

Омелия еще что-то рассказывала, но, какой бы хорошей собеседницей она ни была, Виана начало клонить в сон. Несколько раз он силой воли взбадривался, а потом не выдержал борьбы с собственным организмом и заснул прямо в кресле. Омелия посмотрела на него сперва с осуждением, но затем Улыбнулась и, задув свечи, вышла из зала. За обращенными на восход окнами небо из черного стало металлически-серым, обозначив четкую линию горизонта.

А Виан спал, утомленный событиями долгого дня, и снились ему белые стены заново отстроенных домов, «Тень», быстро скользящая по морским волнам, и вещи, совсем уж неподобающие, – но во сне их никто не осуждал.

– Почему мать не сказала мне об этом?!

– Не успела. Ты же знаешь, она вовсе не собиралась так скоро перекладывать бразды правления на тебя.

– А ты почему промолчал? Тоже не успел?

– Тоже. Ты бы так или иначе все узнала ко дню Мерраста. А потом стало не до того.

– Нуда, ну да…

Омелия сидела, откинувшись в кресле – необычном, сделанном когда-то хорошим столяром еще для ее бабки. У всех кресел высокая спинка, а подлокотники ровные и широкие. И сидишь на них, выпрямив доской спину, положив на подлокотники руки, сидишь, как истукан какой или как мраморный лев на крыльце. Вид гордый, конечно. Величественный. Гостям, что напротив тебя расположились, сразу ясно, кто в доме Хозяйка. А вот бабушка любила, особенно под старость, сидеть с комфортом. И велела изготовить совсем другие кресла. Такие, чтобы на спинку можно было откинуться, расслабляясь, а вместо жесткого деревянного или каменного сиденья была упругая войлочная подушка, обтянутая выделанной кожей. И подлокотники чтобы раза в два шире обычных. Принцесса смутно помнила, как слуги выносили одно из этих кресел на открытую галерею, и бабушка усаживалась (или правильнее сказать – укладывалась?) в него, ставя на широченный подлокотник бокал с разбавленным вином. Могла часами сидеть, наслаждаясь закатом. Или полетом чаек. Или просто хорошей погодой и отдаленным шорохом моря. И словно бы совершенно не глядя на маленькую принцессу, игравшую там же, в галерее. Но трехлетняя Омелия чувствовала – следит.

И мать такая же. Где бы ни обретался сейчас гордый дух Илидии, Омелия нет-нет, да и чувствовала – затылком, шестым или каким еще чувством: следит!

Принцесса тряхнула копной черных волос, отгоняя наваждение.

– Давно их нашла? – поинтересовался сидевший по-собачьи на полу Лазаро, мотнув головой в сторону стопки серых потрепанных книг.

– Почти месяц. Когда вы за фениксами ходили. Они некоторое время молчали.

– А он ничего, – вдруг сказала Омелия.

– Кто? – встрепенулся Лазаро.

– Виан твой, селянский сын. Он и внешне ничего, но это, ты прав, пустое. Он умный, Лазаро, учти это. Умный, только сам еще об этом не знает. Но, сдается мне, скоро узнает и поймет.

– Не о том ты думаешь, вольная дочь Абаэнтиды, – конек словно бы сурово нахмурился, но в глазах светилось веселье. – Тебя ждет не дождется жених царских кровей!

– Не пойду за лысого, да за беззубого, да с седой бороденкой! – противным голосом проговорила Омелия.

– Ты подожди, – наставительно заметил конек, – пока он на самом деле выразит желание жениться. Вот тогда уж и капризничай сколько душе угодно!

Омелия тихонько посмеялась – смеяться в полный голос почему-то вовсе не было желания. Затем вновь стала перебирать страницы потертых серых книг – хранилища бесценных записей о договорах – устных и заключенных по всем правилам, взаимных обязательствах, долгах – выплаченных и задержанных… Что морская торговля, что управление страной – все это сплошной учет и контроль, марание бумаги всякими цифрами.

– Эриант нельзя оставлять, – сказала принцесса.

– В каком смысле?

– Нельзя, чтобы здесь вовсе не было людей. За последнюю седмицу заходили два корабля. Присматриваются, как шакалы или как гуль из глубины склепа: как, не помер еще, не пора ли к трапезе приступать. Один торговец, не разобрала чей, стал на якорь на входе в залив, подходить к берегу не рискнул. А три дня спустя – кхандиец. Эти пристали, окрестности порта облазали, но ко дворцу так и не подошли. Набрали воды и отчалили. Какие вести они теперь разнесут по Соленому морю?

– Ну, например, что по улицам разрушенного Эрианта гуляют не то смерчи, вбирающие дорогу подобно живым существам, не то чудовища, вздымающие вокруг себя тучи пыли и мусора.

– Это кто такое рассказал? – удивленно вскинула бровь Омелия.

– Так, моряки болтали, а сами от какого-то купца узнали. Вряд ли от того, про которого ты говорила.

– Не знаю, – сказала принцесса, – ничего подобного не видела. Смерчи небольшие иной раз случаются, а чтоб громадные существа пыль на улицах взбивали!

– Там и пыли-то почти нет. А уж мусора – точно, словно верблюд языком слизнул, – проговорил Лазаро, но принцесса только пожала плечами.

– Вот поэтому я и говорю, – сказала она, – что в городе должно быть хоть чье-нибудь присутствие, кроме стервятников и жиряков. Потому что рано или поздно кто-нибудь соберется с духом и проверит все эти слухи.

– Я, – медленно проговорил Лазаро, вставая с пола и подходя к окну, – имел беседу с неким Стасием.

– Дом Настог, – бесстрастно сказала Омелия, – договор заключен двести одиннадцать лет назад и ни разу не нарушался.

– Молодец, девочка. Ты растешь. И очень скоро дорастешь до правительницы. Мне этот Стасий тоже показался парнем надежным, тем более что я помню его отца. Так вот, этот самый почтенный человек Стасий вызвался оказать посильную помощь в счет договора. И через шесть дней сюда войдет еще один корабль. Люди, что приплывут на нем, были столь любезны, что вызвались оценить состояние мола и причалов и даже восстановить ремонтную верфь. А также они готовы, пока корабль стоит в заливе, поднять над ним вместе со своим оранжево-серебряно-синий флаг [15]. Поселиться же они могли бы в портовой гостинице, если хоть одна уцелела.

– Как ни удивительно, как раз одна из них почти совершенно не пострадала. Все что требуется – немного уборки и новая дверь.

– Как это любезно с ее стороны! – умилился Лазаро. – Уж наверняка на «Тени» найдется корабельный плотник, способный вставить дверь. Когда в Угории немножко уладится, я вернусь сюда и прослежу, все ли довольны.

– Лазаро, – вдруг спросила принцесса, – а ты научишь меня так же прыгать из одного места в другое?

Конек пристально, оценивающе посмотрел на девушку. И смотрел довольно долго.

– Может, и научу когда-нибудь, – сказал он наконец и упреждающе добавил: – Не сейчас.

– Хорошо. Тогда – каковы их условия? – деловито поинтересовалась Омелия, выделив голосом «их», найдя в серой книге нужную страницу и прижав ее пальцем.

Если бы в осенний полдень кто-то стоял на улице забытой богами деревеньки напротив дома с раковиной, вмурованной когда-то в известняк возле двери, он бы увидел, как странно замерцал воздух между кольями, на которых сушились пахнущие солью и водорослями сети. Впрочем, весьма вероятно, он не придал бы мерцанию особого значения: дневное светило стояло высоко, хоть и не по-летнему, но все же нагревая камни дороги и переливаясь множеством бликов на водах Рачьей бухты. Так что один-другой лучик, отразившись от очередной пологой волны, вполне мог мазнуть по лицу наблюдателя солнечным зайчиком. Как при этом разглядеть, замерцал ли воздух на самом деле или это просто почудилось ослепленным солнцем глазам?

Что касается богов, то деревня, похоже, старалась не напоминать им о себе.

– Славному Стасию и его роду шлет привет Хозяйка чистоводной гавани.

Стасий, отметил Виан, сидел за столом, как и при первой встрече. Похоже было, что он все свои дни (а возможно, и ночи) проводит на этом самом месте и в этой позе. Хотя нет, ночи вряд ли – перед отбытием в Эриант Виан видел хлопотавшую по дому пышногрудую женщину средних лет, еще не утратившую прежней красоты. При такой жене грешно проводить ночи в компании кувшина с брагой или медом. А вот на улицу явно можно не выходить без особой причины – и мед, и свежие вести найдется кому принести прямо сюда, в прохладную горницу, к крепкому скобленому столу.

– Приветствую и тебя, сын Нарна… Дверь за ними закрылась.

– …И тебя, молодая Хозяйка. – Стасий наконец поднялся из-за стола – не тяжело и с кряхтением, как подсознательно ожидал Виан, а легким и упругим движением, и слегка поклонился Омелии.

– Привет тебе, Стасий из дома Настога. Я рада, что старинные договоры не забыты и обретают силу в час нужды.

Стасий кивнул в знак согласия. А Виан отметил, что Омелия умеет выглядеть и держаться царственно – другого слова парню подобрать не удалось. А ведь девчонка, в сущности. На год, а то и на два моложе его самого.

Он так и простоял в течение всего разговора Омелии и Стасия, обсуждавших детали некоего неизвестного ему договора и изображая кого-то вроде телохранителя. Причем именно кого-то вроде: этакий челядинец, приставленный стоять столбом за спиной у госпожи, которого окружающие не принимают в расчет.

Принцесса же со старым рыбаком (ой ли, рыбаком?!) обсуждали детали пребывания «Тени буревестника» с экипажем в гавани Эрианта и выгоды от этого Эрианту и кому-то, кого Омелия называла Домом Настога. Выгоды, вероятно, были взаимные, поскольку принцесса по большей части не настаивала, а предлагала, а Стасий же главным образом соглашался. Предполагалось – эту часть планов Виан знал, – что в Эрианте за главного остался Лазаро. А что люди с «Тени» будут его иной раз искать и не находить – так на то он и придворный маг: может, воспарил в какие сферы или закрылся для тайных опытов. Или же ходит меж людьми, сделавшись невидимым. Кто их, колдунов, знает!

– Да, – неожиданно Стасий перевел взгляд с Омелии на Виана, – сразу после вашего отплытия наши рыбаки поймали двоих странных людей. Одетых в хламиды, будто у слуг Пастха отобранные. Однако никаких других атрибутов кесов не было. У них были очень интересные кинжалы. О такой кинжал невозможно пораниться, им можно только убиться. Или убить.

– Были? – переспросил Виан.

– Увы! – Стасий, рассказывавший про странных незнакомцев спокойным, даже скучающим голосом, притворно вздохнул. – Мы не сумели побеседовать с ними и спокойно расспросить, не нужна ли им помощь в каком-нибудь благородном деле. Один из двоих, неожиданно споткнувшись, случайно наткнулся на свой кинжал и вскоре умер. Другой же, вероятно изнемогая от жары, полез в море освежиться и почему-то утонул. Судя по тому, сколь немилостив был к ним Пастх, эти люди не были его жрецами.

Стасий даже слегка пожал плечами, будто поражаясь подобным поступкам людей в черных балахонах.

– Но я сохранил и оба кинжала, и перстень, что был надет на пальце одного из несчастных, и, разумеется, готов передать их вам.

Виан чуть не спросил, почему кинжалов два, если второй незнакомец утонул. Но, по всей видимости, носитель балахона освежаться полез, оставив кинжал на берегу.

Кроме кинжалов и перстня, обнаружилось еще и письмо, точнее – записка на кусочке пергамента, спрятанная в берестяную трубочку. Ввечеру, оказавшись на уже знакомой поляне среди грабинника, где, по уговору, должен был дожидаться конек, Виан аккуратно развернул кусок холстины, куда упаковал наследство незадачливых убийц.

– Зря ты мне сразу не рассказал, – посетовал конек, которому парень теперь описал свою встречу с незнакомцами. – Ладно, что уж теперь. Давай посмотрим на трофеи Стасия.

Было еще светло. Омелия, впервые ступившая на землю Угорий, была, кажется, готова с изумлением разглядывать каждый листок. Еще бы, подумал Виан, обогащенный теперь личными впечатлениями об Абаэнтиде, если ты за всю жизнь деревья видела только саженые, за оградами. А здесь у нас деревья растут как попало, и большинство – с листьями, а не с колючками. Принцесса, впрочем, отложила близкое знакомство с таким чудом, как угорийский лес, и подсела поближе, разглядывая разложенные на холстине предметы. Царственность свою она оставила, едва деревня скрылась за поворотом, а за последующие пару часов езды верхом оставила и тон «старшей сестры», превратившись просто в девушку, пусть и одетую явно не бедно. Нет, невольно подумал Виан, в очень красивую девушку, одежды которой ей очень идут.

– О, истинно благородный Стасий и весь Дом Настог! – патетически проговорил конек, разглядывая трофеи.

Кинжалы, как и их ножны, оказались ничем не примечательными, если, конечно, не считать вязкой тягучей капли, поблескивающей в крошечном углублении на конце лезвия. Ни на коже ножен, ни на рукояти не было ни клейма, ни знака. Даже клейма оружейника почему-то не значилось. Кинжалы как кинжалы, довольно короткие и в меру удобные, если бы не смертельный довесок.

– Кто-то тебя не слишком любит, – проговорил Лазаро, разглядывая лезвие.

Виан, хотя и представлял, кто может его не любить, пораженно разглядывал смертоносные клинки, не говоря ни слова. Омелия же оттеснила конька и осторожно взяла оба кинжала за рукоятки. Девушка поднесла их к самым глазам, стараясь повнимательнее рассмотреть капли на лезвиях, затем по очереди понюхала.

– Ты что делаешь, госпожа моя? – поинтересовался Лазаро.

– Ты забыл, – принцесса оставила в покое кинжалы, вернув их на холстину, и взяла ножны, – что среди прочих наук правительнице положено быть сведущей в ядах и противоядиях?

– Сам учил, – проворчал конек, – только не думал, что пригодится. В вашем роду уже лет триста никто никого не отравлял. По крайней мере, согласно официальным хроникам.

– Учил, – согласилась принцесса, – кое-чему. А еще кое-чему – мать, да пребудет ее дух в довольстве и веселье.

Она взяла одни из ножен и швырнула их в костер.

– Это – одна из разновидностей трупного яда. Вызывает неминуемую и мучительную смерть. При этом, если верить очевидцам, все выглядит так, будто в рану просто попала зараза, а кинжал ни при чем.

Омелия подняла вторые ножны и показала их Виану и Лазаро.

– А это, – сказала принцесса, – не совсем яд. Это вещество, вызывающее «мнимую смерть». Очень полезная вещь, позволяет, например, доставлять интересующих лиц для приватной беседы хоть в сундуках.

– Точно, – оживился Лазаро, – была даже история: в каком-то королевстве к закату от Галсаны с помощью этого средства принцессу погрузили в состояние, внешне похожее на смерть.

– Она проспала сто лет, и ее разбудил заезжий принц? – поинтересовался Виан.

– Нет. От этого средства спят пять-шесть суток. Там решался вопрос с престолонаследием, и законную наследницу нужно было временно вывести из игры, чтобы оппозиция не отправила ее к богам по-настоящему. Молодец, девочка, – обернулся Лазаро к Омелии, – считай, что экзамен по ядам ты сдала.

– Очень тронута, – пожала плечами Омелия.

– М-да, – проговорил конек, вновь обращаясь к Виану, – интересно, в каком порядке тебя собирались этим тыкать? Этот вот кинжал вместе с ножнами припрячь – вдруг да пригодится.

– А второй?

– Промой водой, протри тряпицей, а затем сунь лезвием в костер, – пожал плечами конек.

– Э… Зачем?

– Будет у тебя вполне приличный кинжал, хоть и без ножен. Хоть хлеб порезать или там рыбу почистить.

Виан временно отложил кинжал и взялся за перстень и письмо, пока еще их можно было рассмотреть.

– Я такой перстень видел у Суры, – сказал он. – Это государева золотых дел мастера работа.

– Мало ли у Суры перстней? – спросил конек.

– А Сура – это кто? – поинтересовалась Омелия. – Та белобрысая девица, которая в царской опочивальне ночи проводит?

– Угу, – отозвался конек, – царская фаворитка и твоя соперница. В каком-то смысле.

– Перстней у нее, конечно, куча, но то, что этот с царева двора, – ручаюсь, – сказал Виан.

– А письмо? – спросила принцесса.

Виан извлек из бересты листочек пергамента, развернул и, щурясь, поскольку уже было темновато, прочитал:

– «Дабы не допустить прибытия заморской царевны и через то – осквернения Угорийского престола, изведите посланного за ней холопа, известного как Виан, Нарнов сын. Госпожа Сура».

– Замечательно! – фыркнула Омелия. – Я еще в двух днях пути от Тищебора, а мне уже не рады.

– Не верится мне как-то, – хмыкнул Виан, – что это госпожа Сура сама писала. Во-первых, при всей взбалмошности она – девка пусть и невеликого ума, но незлобивая. А во-вторых, видел я пару раз, как Сура письма пишет.

– Почерк не похож? – спросил Лазаро.

– Нет, почерк похож. Но оба раза она подписывалась не «госпожа Сура», а «Сурочка».

– Ну что же, – конек возвел очи к небу, – что у нас есть? Убийцы были в накидках, позволяющих опознать слуг Пастха. Значит, наверное, это не были слуги Пастха. С другой стороны, при себе у них были вещи, по которым можно заподозрить заговор со стороны кого-то из царева окружения, вероятнее всего – фаворитки Суры. Значит, это скорее всего тоже неправда.

– Вряд ли убийцы сами собирались умирать, – вставила Омелия, – значит, они были подосланы кем-то из дворца, кто одновременно хотел, чтобы подозрение пало на кесов.

– Но, с другой стороны, могло быть и наоборот. Или даже третий вариант…

Виан окончательно запутался.

– Я знаю, чего у нас нет, – Виан обвел взглядом спутников. – У нас до сих пор нет ужина.