"Искатель. 1992. Выпуск №3" - читать интересную книгу автора

12

Все произойдет ЗАВТРА, и это самое большое слово на свете. Оно засело в тайных уголках моего мозга, то вспыхивая, то угасая. Прошлую ночь я не спал вообще. Если удастся, не буду спать и сегодня. Чувствую, что Усталость может принести определенные моральные выгоды.

Человеческий мозг, осознавший свое уничтожение, отказывается принять факт, что ЗАВТРА он будет выключен как свет на чердаке. Но это Действительно случится, и ничто не может предотвратить неизбежного.

Я должен буду вытерпеть краткий церемониал — усесться на безобразном троне, выслушать несколько бессмысленных слов священника, а затем собраться с силами и ждать, когда будет приведено в действие то, за чем мистер Франклин[7] охотился с помощью воздушных змеев. Сотворенная человеческими руками молния на этот раз будет использована с максимальной эффективностью. Иногда мне удается думать об этом так, будто я стану наблюдателем, спокойным и любопытным. В следующий миг я вспоминаю, что это буду Я, бесценное, незаменимое Я, и кислая тошнота подступает к горлу. Я сгибаю и разгибаю руку. Какой чудесный и сложный механизм, гибкий, сильный. Им можно пользоваться еще пятьдесят лет. Кажется непостижимым безумием, чудовищной утратой превращать ее в холодное мертвое мясо. Мои глаза движутся, как хорошо отрегулированный аппарат, фокусируясь с мгновенной точностью. В чем их вина? Почему они остекленеют в вечном покое? В брюках лежит вялый и немного смешной орган воспроизводства, которому больше не придется трудиться. В тепле, в дали от яйцеклеток, дремлет сперма, не зная о своей и моей неминуемой гибели. В чем ее вина? Разве можно быть уверенным, что из нее не появился бы на свет Божий гений?

В каком-то ином, более разумном и справедливом мире, эти невинные органы были бы спасены. Там, я думаю, существуют искусно направляемые потоки электронов, опытные доктора. Вина, личность, память — все это уничтожается. Но невинное тело спасают, и новая личность, новая память встраиваются в мозг.

Очень ясно осознаю еще одно чувство, привычное для всех осужденных. Это особый род тоски по тому, что я уже никогда не сделаю, настоящая ностальгия по будущему, словно я могу вспомнить, что значит быть старым и смотреть на луну, держать на коленях детей, целовать жену, с которой никогда не встречался. Эта печаль внутри меня. Я хочу извиниться перед женой, хочу объяснить что-то детям. Мне жаль. Я никогда не приду к вам, меня остановят по пути.

Вчера я порвал страницы, на которых записал обобщенную характеристику человечества. Я ничего не знаю о людях, кроме того, что ЗАВТРА они убьют меня.

Я могу сказать несколько очень простых фраз, которые, уверен, правильны. Никто, ни один человек не может себя познать. Ни один человек не может определить или открыть цель своего существования, но только нелюбопытные, глупые люди не думают об этом.

И вот еще что. Мы все, каждый из нас, находимся очень близко от чего-то странного, темного — каждый день и всю жизнь. Никто не может угадать, когда какая-то малость, случайность могут слегка изменить человека, и он обнаружит, что его вынесло из привычного и тащит навстречу неизвестности, которая поглотит его.

В ту давнюю ночь Сэнди осторожно проехал через Монро. Снова гнать он начал только после поворота на 813-е шоссе. Было приятно мчаться на большой скорости. Я хотел, чтобы между мной и Кэти стало как можно больше пространства и времени. И еще отъехать подальше от продавца и всего прочего.

Мир продолжал меняться все быстрее, двигаясь к какому-то неизвестному нам концу. Я старался не думать ни о прошлом, ни о будущем, а сконцентрироваться только на настоящем. Бессмысленно думать о возвращении в нормальную жизнь. Я выпросил у Сэнди побольше таблеток. Они уносят туда, где не происходит ничего плохого. Примерно то же бывает в ранней юности после трех банок пива, когда вы и ваши пятнадцатилетние друзья мчитесь ночью с пляжа домой.

Как только Сэнди затормозил перед белым светом фар стоящего на обочине автомобиля, словно поднялся занавес театральной сцены под открытым небом.

Сначала парень думал, что мы собираемся ему помочь, и мы, может, даже помогли бы, если бы он вел себя по-другому. У нас не существовало никакого плана. Происшедшее оказалось импровизацией. Крепкий и сильный парень очень беспокоился за девушку. Он повел себя неправильно, и через некоторое время, как только у них с Шаком завязалась драка, я знал, что мы убьем его.

Когда я влез в драку, он ударил меня в ухо так сильно, что небо закружилось, а колени ослабли. Как здорово, что он сделал это! Удар вызвал во мне всплеск ярости и обеспечил некоторое самооправдание. Я участвовал в убийстве, моя личность растворилась в группе. Словно проснувшись, я увидел, как Нан вонзает в него нож. Я словно заглянул на самое дно ада. Кровь на ее кулаке и запястье казалась черной. Я ногой столкнул тело парня в канаву, чтобы он был подальше от нее. Нан вся дрожала.

Девушка, которая была с убитым парнем, выглядела ошеломленной и покорной. В свете фар я увидел шишку у нее на голове, спутанные и запачканные кровью белокурые волосы.

— Маленькая леди вытащила счастливый номер и выиграла путешествие пол луной. Отведите ее к машине, — приказал Сэнди.

Мы посадили девушку на заднее сиденье между мной и Нан. На переднем сиденье Шак, пригнувшись, считал при свете лампочек приборного щитка деньги убитого парня.

— Мы разбогатели! — прокаркал Сэнди, когда Шак назвал сумму. У меня дрожали колени. От удара разболелась голова. Костяшки пальцев правой руки распухли и тоже болели.

— Одним болваном на свете меньше! — объявил Сэнди.

— Я думал, что ты любишь их всех, — сказал я.

— Люблю, люблю, дорогой мальчик. Бог их тоже любит, поэтому и наделал так много. Нан, дорогая, повернись и посмотри в то черное окно. За нашей новой подругой кто-нибудь может приехать. Я хочу подальше уехать. Промычи, если увидишь свет фар, Нано.

— Какого черта мы берем ее с собой? — возмутилась Нан.

— Рыцарство, дорогая, старомодное, благородное рыцарство. У нее нет ни средств передвижения, ни кавалера. Что я еще мог сделать?

— Нам нужно больше женщин, — заявил Шак. В этот момент девушка заговорила.

— Пожалуйста, я хочу домой, — вежливо сказала она очень тихим, чистым детским голосом. Я слышал такой голос раньше. Это было на вечеринке, где один из гипнотезеров-любителей обнаружил, что моя девушка хорошо поддается внушению, и перенес ее в прошлое, кажется, в третий класс. Она говорила таким же детским голосом.

Навстречу нам проехала машина, и я разглядел в свете фар лицо девушки. Блондинка вежливо и серьезно смотрела на меня, но мне показалось, что она вот-вот расплачется.

— Как тебя зовут, дорогая? — спросил я ее.

— Хелен Вистер.

— Сколько тебе лет, Хелен?

— Что?

— Сколько тебе лет?

— Мне… почти девять.

Сэнди заржал, а Шак пошутил:

— Это самая здоровая девятилетняя девка, которую я когда-либо…

— Заткнись! — велел я им. — От удара по голове иногда случается сильная амнезия.

— У меня болит голова, и я хочу домой, пожалуйста, — сказала Хелен.

— Странно, — объявила Нан.

— Сэнди, она могла получить сильную травму головы, — сказал я.

— Ах, какая досада! — усмехнулся Голден.

— Черт, какой тебе от нее толк? Мы могли бы оставить ее в одном из маленьких городков.

— Очень интересно, — насмешливо сказал Сэнди. — Начинается процесс расслоения общества. Она пришла из другого класса, и он сразу это признал. Неожиданно у него появилась сестра. Что она сделала, Кирби? Пронзила твое сердце?

— Ладно, как ты собираешься с ней поступить?

— Я расскажу тебе, добрый самаритянин. Мы возьмем ее с собой. Если ей станет хуже, выбросим, но не в городе. Если ей не станет хуже или она поправится, мы с ней позабавимся. Правильно, Шак?

— Позабавимся, Сэнди. Ты настоящий босс, — восторженно отозвался Эрнандес.

— Пожалуйста, отвезите меня домой! — взмолилась Хелен.

— Мы везем тебя домой, дорогая, — сказал я. — Но это далеко.

— Далеко?

— О, мы будем ехать долго, много часов. Почему бы тебе не вздремнуть, Хелен? — Я обнял ее и положил голову себе на плечо.

— Иисус Христос! — воскликнула Нан.

— Ревнуешь? — поинтересовался Сэнди.

— К этой полинялой чокнутой блондинке? Черт, нет, конечно! Женщина-ребенок устроилась поудобнее. Она несколько раз тяжело вздохнула и быстро, как маленькая, заснула. Мы мчались сквозь ночь, и Сэнди напевал:

— Фи фай фидлли-я-ох, фи фай фиддли-я-ох, ox, ox, ox, ox.

Мы попали в ловушку. Мы были обречены быть вместе как жертвы наводнения, плывущие на обломках крыши. То, что случится, произойдет со всеми нами.

Девушка спала. От ее влажного дыхания моей шее стало мокро. В ответ на ее беспомощность во мне что-то дрогнуло, и в то же время она вызывала раздражение. Я повидал очень много этих живых и блестящих девушек, таких очаровательных и несгибаемо честолюбивых. Эти роскошные девочки со стальным взглядом были самыми дорогими проститутками в истории человечества. Они предлагали сто двадцать фунтов здорового, чистого высокомерного мяса, а расплачиваться приходилось язвой или коронарной болезнью. Они не трудились подсластить сделку невинностью. В тот момент, когда вы, загипнотизированный, надевали кольцо на ее гордо вытянутый пальчик, этого старомодного достоинства уже не было и в помине, и его кончина праздновалась много раз — на вечеринках, лыжных уик-эндах, на яхтах и в круизах. Подобная признанная и извиняемая многими распущенность являлась фактически их преимуществом. Найдя свою дорогу в джунглях секса, они, вероятно, до такой степени испытывали сексуальный голод, что могли пойти на невыгодный брак с ничего не обещающим молодым человеком.

Я нашел ее руку, нащупал крохотный холодный камень на обручальном кольце. Интересно, кто оказался ее добычей? Я чувствовал, что это не тот крепкий тип, оставленный нами мертвым в канаве. Нет, она, как охотник в заповеднике, имела широкий выбор дичи. Он — дружелюбный, вежливый, хорошо образованный, высокий и красивый. Он остроумен, но не настолько, чтобы это могло повредить карьере. Его профессия даст им хорошее положение в обществе. Он зашел уже так далеко, что готов обменять свою бессмертную душу на постоянный, законный и неограниченный доступ к ее дорогому белью.

Нет, это не для меня, подумал я. Я никогда не подчинюсь этой бездушной рутине.

В течение долгой ночной поездки она просыпалась дважды и каждый раз детским голоском просилась домой, в свою постель.

Сэнди нашел место для остановки — ветхие пыльные коттеджи на курорте под названием Севен-Майл-Лэйк. Он обладал особым талантом в выборе безопасных мест. Здесь можно хорошо зарыться. Несколько раз Сэнди включал радио. Оказалось, весь свет ищет нас. По радио передали, что мы схватили дочь богатого хирурга, которая собиралась выйти замуж за архитектора. Мы узнали, что двое свидетелей видели, как мы совершили убийство. Мы узнали, что его звали Арнольдом Крауном, и что он владел бензозаправочной станцией. Мир поведал нам, что мы презренные, бессердечные чудовища, которые, накачавшись наркотиками, разъезжают по стране и убивают ни в чем не повинных людей.

Мы не могли узнать себя в описываемых людях. Сэнди выразил это словами: «Они не должны позволить таким людям находиться на свободе».

У меня не возникло сложностей с неряшливой хозяйкой, сдавшей нам коттедж. Единственное, что ее интересовало, — двадцать пять долларов наличными. Мы выгрузили вещи, вошли в домик и включили свет. Спальни находились по обе стороны маленькой гостиной. Нан отвела Хелен в ванную, получив от Голдена приказ не трогать ее.

Мы с Сэнди уселись на продавленную кушетку, откинувшись к стене и задрав ноги на кофейный столик. Шак стоял с бутылкой джина. В комнате росло напряжение, и у меня в животе появилось неприятное ощущение. Маленькие глазки Шака с длинными ресницами напоминали мне глаза слона.

— Ну что, Сэнди? Как насчет этого? — хрипло спросил он.

— Заткнись, — ответил Сэнди.

— Конечно, Сэнди, конечно.

Нан привела Хелен. За окнами начало сереть, и свет в комнате стал как бы размываться. Хелен стояла, слегка повернув носки вовнутрь, грызла ноготь на пальце правой руки, а левой теребила юбку и разглядывала нас. Ее округлая грудь под зеленой без рукавов блузкой лишилась сексуальной притягательности. Белая юбка была сшита, по-моему, из материала, называемого дакрон. К двум большим карманам было пришито по огромной зеленой декоративной пуговице. Носки зеленых туфелек на высоких каблучках были окованы медью.

— Садись, дорогая, — сказал ей Сэнди. — Присоединяйся к нашей компании.

Она, как ребенок, скромно присела в плетеное кресло.

— Это не мой дом, — с обидой произнесла Хелен. — Вы обещали.

— Если не будешь хорошей девочкой, мы тебя отшлепаем, — пригрозил Голден.

Нан села в другое кресло, задрав ноги на стул и взирая на происходящее с мрачной ухмылкой.

Шак не мог найти себе места.

— Ну, как насчет этого, Сэнди? — умоляюще проговорил он.

Тут я вспомнил, кого он мне напоминает. Когда-то давно, в Вермонте, я с друзьями по летнему школьному лагерю тайком побежал на ферму посмотреть, как огуливали кобылу. Когда, запыхавшись после долгого бега по проселочной дороге, мы прибежали на ферму, жеребец находился в загоне рядом с амбаром. Кобыла стояла в стойле. Пригнув уши, жеребец бегал по загону, стараясь держаться как можно ближе к амбару. Его ноздри раздувались, он ржал. Время от времени начинал бегать странной рысью, высоко поднимая колени и нагнув голову.

В амбар нас не пустили. Мы слышали шум копыт, голоса людей, выкрикивающих какие-то команды. Потом ликующе заржал жеребец…

— Иисус Христос, Сэнди! — с растущим раздражением сказал Шак.

— Заткнись, монстр! — прикрикнул на него Сэнди и повернулся ко мне. В его голубых глазах плясало злое любопытство. — Ты нам много всего рассказал в Дель-Рио, мальчик. Что дошел до конца, что теперь у тебя умерли все чувства и что тебе наплевать на все. Помнишь?

— Конечно, помню.

— Но Нашвилл подействовал тебе на нервы.

— Разве?

— Может быть, ты жулик, студент? — Он назвал меня студентом в последний раз.

— Не понял.

— Может, ты просто играешь дурацкую роль, а внутри все еще наполнен всякой ерундой?

— Хватит болтать, ради Бога, — возмутился Шак.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, Сэнди, — соврал я, понимая, к чему он клонит, но не зная, смогу ли я сделать это. И сейчас этого не знаю.

— Давай возьмем эту беби и посмотрим, не обманываешь ли ты себя. Тебе достаточно сказать одно слово, Кирби, и мы прекратим, О'кей, Шак, можешь взять этого ребенка в койку.

Шак улыбнулся и стремглав бросился к девушке:

— Пошли, беби. Давай!

Хелен смотрела на него с детским отвращением. Он схватил ее за руки и сдернул с кресла. Девушка попыталась вырваться и начала плакать.

— Пошли, кукла. — Эрнандес положил тяжелую волосатую лапу на талию Хелен и почти с гротескной нежностью потащил к открытой двери спальни.

Блондинка все повторяла тоненьким голоском:

— Я хочу домой. Пожалуйста, я хочу домой.

Я сказал себе, что мне наплевать. Я сказал, что еще одно изнасилование в истории человечества вряд ли имеет какое-нибудь значение. Она находится в таком состоянии, что не поймет, что с ней произошло, и вряд ли что-нибудь вспомнит потом. Я сказал себе, что отбросил всю жалость, все чувства. Я смотрел на Кэти, серую и сморщившуюся, залившую кровью кафельный пол, и это стало концом всякого милосердия.

Они дошли до двери.

Нан рассмеялась, и меня затошнило от ее смеха.

— Ты выиграл, — сказал я Сэнди. — Ты выиграл, брат. Он насмешливо посмотрел на меня.

— Не сегодня, Шак. Отпусти ее, чудовище. Эта беби принадлежит Кирби. Но было уже поздно. Сэнди так долго испытывал терпение Шака, что оно наконец лопнуло.

Шак толкнул девушку в спальню и остановился в дверном проеме.

— Иди к черту! — прохрипел он. — Она моя. Сэнди вскочил и перешагнул через кофейный столик.

— Ты хочешь разозлить меня, Шак?

— Назад! Назад, или я убью тебя, приятель! Я встал и двинулся на цыпочках к Эрнандесу.

— Ты сделаешь, что я тебе сказал, — тихо велел Сэнди.

— Все, баста! — объявил Шак. — Больше этого не будет. Я подошел к стоящей на столе лампе. Ее подставка выглядела достаточно внушительной, чтобы применить ее в качестве оружия. Тут не выдержала Нан.

— Чертовы дураки! — Она бросилась Шаку на шею и прижалась к нему.

— Ты не получишь удовольствия от девчонки, которая не знает, как это делать, — прошептала она. — Будь молодцом, Шак.

Лицо Эрнандеса прояснилось. Нан оттащила его от двери, и они неуклюже направились через гостиную в другую спальню.

— Что здесь происходит? — возмутился Сэнди.

— Закрой глаза и заткни уши, — сладким голосом ответила Нан. За ними захлопнулась дверь.

Я вошел в спальню к Хелен. Она стояла у окна и смотрела на меня. По ее лицу текли слезы. Закрывая дверь изнутри, я посмотрел на Голдена. Тот развел руки. Я запер дверь. Нан спасла нашу компанию. Я не спрашивал себя, заслуживала ли она спасения. Может, Хелен больше заслуживала спасения.

Я приблизился к ней и улыбнулся, чтобы успокоить.

— Он ушел, дорогая. Он больше не будет приставать к тебе.

— Я его боюсь. Почему вы не отвезете меня домой?

— Это очень далеко, Хелен. Сейчас тебе нужно отдохнуть.

— Правда?

— Правда.

Она вытерла глаза тыльной стороной ладони и попыталась улыбнуться.

— Хорошо.

— Тебе лучше поспать.

— У меня нет ночнушки.

— Ложись, не раздеваясь, дорогая.

— Вы останетесь здесь?

— Да, я останусь с тобой.

— Тогда о'кей. — Она забралась на кровать ближе к окну, вытянулась, широко зевнула и потерла глаза.

— Он так меня толкнул, что я чуть не упала, — тихо пожаловалась она.

— Больше это не повторится. Спи, милая.

Я сел на другую кровать в нескольких футах от девушки. Хелен повернулась ко мне лицом, положив голову на сложенные ладошки. Я знал, что при травмах головы многое говорят глаза. Ее левый зрачок был значительно больше правого. Интересно, что это значило? Насколько опасно?

Мои пятки чувствовали слабую вибрацию, сотрясающую коттедж. Из другой спальни были слышны приглушенные хлюпающие звуки.

Я смотрел на спящую Хелен. Курил, бросал окурки на блестящий, покрытый лаком пол, тушил их ногой. Я не хотел спать. Стимуляторы отняли у меня сон.

Несколько раз я подходил к Хелен, чтобы убедиться, что она дышит. Даже без губной помады и со взъерошенными волосами Хелен была красива.

Я думал о своей странной симпатии к спящей девушке. Я презирал тот мир, что она представляла, и в то же время ощущал незнакомую мне нежность.

Не хотелось думать о том, что с ней будет.

Я стоял без всякой цели у окна, глядя в щелочку между шторами на маленький кусочек голубого озера. Послышался скрип кровати. Хелен озадаченно смотрела на меня ясными глазами.

— Кто вы? — спросила она взрослым голосом. Я сел у нее в ногах. Она отодвинула ноги и с опаской посмотрела на меня.

— Вам лучше говорить тише, Хелен.

— Но кто вы? Где я? — Она робко коснулась пальцем места, где темнела запекшаяся кровь. Опухоль начала сходить. — Я попала в аварию?

— Что-то в этом роде. Вы где-то в Западной Пенсильвании, в Севен-Майл-Лэйке, если это вам что-нибудь говорит.

— Ничего не говорит. Я путешествую?

— Тише, пожалуйста.

— Почему?

— Позже объясню, а пока поверьте, что это важно. Она глядела поверх меня, нахмурившись.

— Подождите минуту! Они не хотели, чтобы я встречалась с Арнольдом. Я их не послушала. Он сошел с ума. Я не могла говорить с ним. Когда Арнольд тронул машину, я выпрыгнула… — Она коснулась ушиба. — Это случилось тогда?

— Да.

Она посмотрела на маленькие золотые часики.

— Четыре часа дня?

— Да. Вы ударились головой вчера ночью. Она гневно смотрела на меня.

— Господи, неужели из вас нужно вытаскивать каждое слово? Что, черт возьми, я делаю в Пенсильвании?

— Вас похитили, — ответил я. Мой ответ прозвучал смешно, как в мелодраме.

— Вы что, серьезно? — изумилась Хелен.

— Да.

— Вы требуете у отца деньги?

— Нет. Вас похитили случайно, Хелен. Никаких предварительных планов не существовало. Вас просто… похитили. Мы ехали, вы лежали без сознания на дороге. Мы взяли вас с собой.

— Вы были пьяны?

— Нет.

— Сколько вас?

— Четверо. Одна девушка.

— Как вас зовут?

— Это не относится к делу.

Она смотрела на меня, закусив губу. Видно было, что сознание в норме.

— Похищение — это ведь глупо. Вам не кажется, что вы совершили ошибку?

— Возможно.

— Если это было просто… шуткой, вы можете меня отпустить, так ведь? Если вам не нужны деньги. Я обещаю, что у вас не будет неприятностей. Я скажу, что сама попросила вас подвезти.

— Другие не захотят вас отпустить, Хелен.

— Но их здесь нет. Я убегу через окно. У вас слишком порядочная наружность и речь для такого глупого фарса.

— Вы мне льстите, Хелен.

— Но если вам не нужны деньги, какой толк возить с собой девушку, да еще без сознания?

— Вы были в сознании. Вы вели себя как послушный девятилетний ребенок.

— Не может быть!

— Разве можно такое выдумать?

Она нервно пошевелилась и слегка покраснела.

— Вы со мной что-нибудь сделали, когда я была в таком состоянии?

— Нет, но это едва не случилось.

— Почему вы не отпустите меня? Я посмотрел ей прямо в глаза.

— Им это не понравится, да и мне ваша идея не по душе. Мы убили Арнольда Крауна.

Хелен закрыла лицо руками.

— Зачем вы это сделали?

— Трудный вопрос.

— Три мужчины и девушка. Вы те…

— Да, с недавних пор мы очень популярны. Я думал, что она сломается, когда ситуация прояснится. К моему удивлению, она заставила себя улыбнуться.

— Значит, я влипла. Вам ведь нечего терять.

— Все так считают.

— Поэтому вам было все равно — подобрать меня или оставить на дороге, убить Арнольда или нет?

— Все равно.

— Так вот что… Вам нужна такая свобода?

— Я не нуждаюсь в лекциях, мисс Вистер.

Она нахмурилась.

— Они знают, что я исчезла?

— От восьмидесяти до ста миллионов человек знают об этом.

— И они знают… кто меня похитил?

— Да.

— Какое горе для моих родителей и для Дала. Ладно. Я хочу выбраться отсюда. Есть шанс?

— Мы являемся символами агрессии и враждебности, мисс.

— Как бы вы поступили, если б были один? Тогда бы это не произошло, да?

— Вы судите о книге по обложке.

— Я спрашиваю вас. Вы хотите помочь мне? Если нет, мне придется использовать любой шанс. Я в таком же положении, как вы, — мне нечего терять.

Ни слез, ни мольбы, ни истерик. Это была женщина в том же смысле слова, в котором испанцы называют мужчину muy hombre.[8] Таких женщин немного. Интересно, знает ли тот архитектор, что за чудо почти досталось ему?

Я нашел еще одну невспаханную борозду в своей душе и понял, что помогу ей. Я стал превращаться в ходячую добродетель.

— Может быть, я смогу вам помочь. Может быть. Но вам придется немного подыграть мне. Когда стемнеет, мы уедем. Вы должны притвориться, что вы в полубессознательном состоянии и едва способны двигаться, ни на что не реагируете. Сумеете?

— Да, сумею.

— Когда придет время, я дам знак. Мы будем находиться в машине. Не знаю, как вам в этом помочь, но убедительно изобразите, что вы при смерти. Я вынесу вас из машины. Это единственный шанс.

Она подумала.

— Предположим, приняв мою игру за чистую монету, они потеряют бдительность, и у меня появится шанс бежать. Без туфель на шпильках я бегаю, как ветер.

— Для вас это будет хорошо, но плохо для меня. Все должно быть по-моему.

— Что, если я сейчас закричу?

— Мне придется ударить вас так, чтобы вы потеряли сознание. А в машине при первом же вашем блеянии девушка воткнет вам в сердце нож.

— Как такой человек… как вы, оказался в подобной компании? Я улыбнулся.

— Вы не такой, каким выглядите?

— С недавних пор.

— Но были когда-то.

— Был?

— Это глаза, по-моему, они все портят. Ваши глаза вызывают во мне… странное чувство.

— У тебя очень большие зубы, Ба.

— Пожалуйста, пожалуйста, помогите мне, — взмолилась девушка.

— Я же сказал, что попробую.

— Было бы глупо умереть так…

Когда стало темнеть, я услышал шорох. Кто-то постучал в дверь. Я открыл, дав Хелен сигнал лечь. В спальню заглянул Сэнди.

— Поцелуй ее и разбуди, прекрасный принц.

— Кажется, она не хочет просыпаться.

— Поднимай ее, парень!

Я в изумлении уставился на него. Этот маленький позер пытался вернуть потерянный авторитет. Прошлой ночью его сместили с поста командира, и теперь ему не удастся снова стать лидером.

Я пожал плечами, подошел к кровати и потряс Хелен. Она хорошо симулировала сумеречное сознание. Я посадил ее, надел туфли и, поддерживая, вывел в гостиную.

— В плохой форме? — спросил Сэнди.

— По-моему, никакого улучшения…

Нан повела ее в ванну. Когда они проходили мимо Шака, тот игриво ущипнул Хелен за ягодицу и подмигнул мне.

— Ну как, док? Здорово было?

Нан оглянулась через плечо и ощерилась.

— Так же здорово, как и тебе, бычара! Но в ее голосе не слышалось настоящей злобы. Почувствовав это, Сэнди заявил:

— Я свяжу монстра, чтобы он не смог опять до тебя добраться, дорогая Нано.

— Пожуй таблетки, дистрофик! — рявкнула девушка. Шак заржал и хлопнул Сэнди по спине, так что у того очки слетели с носа.

— Она нашла себе настоящего мужика, — гордо сказал Шак. — Вы со Стассеном разделите блондинку, Сэнди.

— Не стучи мне по спине, чертов дурак! — заорал Голден.

Шак ударил его еще раз и засмеялся.

Когда Нан вышла из ванной, глаза Хелен были полузакрыты, а голова моталась из стороны в сторону. Она хорошо играла. Мы сложили в багажник наши скудные пожитки и сели по местам. Нан устроилась впереди между Сэнди и Шаком. Голден сел за руль.

Через полчаса большая доза веселящих таблеток вернула Сэнди обычный радостный оптимизм. Ему потребовалась новая машина, и мы въехали в большой жилой район Питтсбурга, что показалось мне идиотизмом. Сэнди отправился на поиски машины один. Он сказал, что помощь ему не нужна, и через пугающе короткое время вернулся на новом «меркурии». Вслед за этим у Сэнди возникла еще одна блестящая идея. Мы нашли большую автосвалку, загнали туда «бьюик», сорвали номера и выбросили их в темноту.

— Пусть попробуют догадаться, — сказал он. — Как дела у беби, Кирби?

— Не знаю. Судя по всему, неважно.

У нас появилась новая скоростная машина. Мы мчались на восток. Для осуществления моего плана требовалась абсолютно пустая дорога.

В конце концов мы оказались на дороге совершенно одни. Я сильно сжал руку Хелен. Она ответила мне таким же сильным рукопожатием и стала хрипло и громко дышать.

— Что за черт? — повернулась к нам Нан.

— Не знаю, — ответил я. — По-моему, она умирает. Дыхание Хелен, почти заглушавшее шум мотора, шуршание шин и свист ночного ветра, вдруг остановилось.

— Откинулась? — спросил Сэнди.

Не успел я ответить, как опять послышался хрип, сначала медленный, затем все быстрее.

— Последнее, что мне хочется, — нервно произнес я, — это ехать рядом с мертвой блондинкой. Давай выбросим ее, Сэнди. По-моему, здесь подходящее место.

Он сбавил скорость, съехал на ровную грязную дорогу, ловко развернулся и выключил фары и двигатель. Хелен дышала, кажется, в три раза громче.

Я быстро обошел машину, открыл дверь с ее стороны и взял под мышки вялое тело.

Сэнди оказался рядом со мной.

— Куда ты ее тащишь?

— В кусты.

Мы говорили шепотом. Я услышал голос Нан.

— О Боже, Шак, ты помешался на сексе.

Это сняло проблемы. Я очень тревожился о Нан, ее маленьком ноже и удовольствии, с которым она его использовала. Неожиданно земля куда-то исчезла, мы с Хелен упали и покатились по крутому склону и оказались в ледяном ручье. Я выругался и встал. Воды было по щиколотку. И тут до меня дошло, что фальшивое громкое дыхание прекратилось. Я неловко вытащил девушку на грязный берег. В ее безжизненности было что-то абсолютно другое, и я понял, что это. Она ударилась о камни.

— Как ты там? — хрипло крикнул Сэнди. Он осторожно спускался через кусты к ручью.

— Только вымок и ударился локтем. Давай выбираться отсюда.

— Подожди.

Сэнди нагнулся над девушкой и приложил ухо к ее груди.

— Сердце все еще бьется, приятель.

— Ну и что?

Он нашел камень величиной с небольшой мяч и сунул его мне.

— Прикончи ее.

Я покрутил камень в руке и потрогал ее голову под мягкими волосами. Сэнди пискнул, как цыпленок.

Я повернулся так, чтобы частично закрыть ему поле зрения, и сильно ударил камнем рядом с ее головой. Раздался вполне убедительный звук.

— Давай выбираться отсюда!

— Она…

— Шевелись! — заорал я. Мы вскарабкались наверх. Шак и Нан копошились на заднем сиденье. Им было наплевать, идет машина или нет. Мы выехали обратно на шоссе и вскоре уже спускались с длинного крутого холма.

Прошло немного времени, прежде чем Нан наклонилась к Сэнди:

— Она мертва?

— Как камень.

— А я жива.

— Ее ноги были лучше.

— Ну и где она сейчас? Ходит, бегает на этих ногах? — поинтересовалась Нан.

Мы мчались по холмистой равнине, проскакивали тихие, спящие города. Наши фары освещали залатанные дороги.

— Фи фай фиддли-я-ох, фи фай фиддли-я-ох, ox, ox, ox. Это уже навсегда было с нами.

Я бы рассказал все до конца, но полагаю, не все относится к делу. Я протянул руку к бумажному подносу, и профи защелкнули сталь на моих запястьях. Они смотрели на меня, как доктор смотрит на опухоль. Холодное профессиональное любопытство плюс врожденное отвращение того, кто предпочитает смотреть на здоровую ткань. Их взгляды превратили меня из человека в неодушевленный предмет. А может быть, превращение состоялось раньше, а я этого не заметил?

Я сказал все. ЗАВТРА превратилось в СЕГОДНЯ, и это мой конец. Сегодня третий день апреля.

Попытаюсь перенести все, что осталось на мою земную долю. Не уверен, что это получится. Должно быть, намного легче умирать за то, во что веришь.