«Я прежде всего – человек театра»

Литература

«Я прежде всего – человек театра»

МЕМОРИЯ

Неизвестное интервью Михаила Рощина

В подмосковном Переделкине, где Михаил Рощин в последние годы жил безвыездно, его знали и любили буквально все. И не только как прозаика и драматурга, но и как доброжелательного демократичного человека, всегда открытого для общения. И каждый, от обслуги Дома творчества, где Рощин прежде обитал подолгу, до известного писателя, узнав, куда я направляюсь, произносил одну и ту же фразу: «Как Михаил Михайлович себя чувствует? Поклон ему!»

Калитка рощинской дачи на улице Тренёва была гостеприимно открыта. Вечер выдался тёплый, и хозяин в своём неизменном кресле встречал меня на крыльце. На лице Михаила Михайловича лежала тень недавно пережитого горя. Всего три месяца назад он похоронил жену Татьяну, которая была для него настоящим ангелом-хранителем долгие двадцать лет. Но, несмотря на скорбь от свежей потери, драматург был оживлён и, видимо, рад предстоящему общению. Мы прошли в дом, где на столе нас дожидались сыр, фрукты, свежая выпечка и вино. Зина, помогающая писателю по хозяйству, поставила в вазу принесённые мною цветы, и наша беседа началась.

«ИНЫХ УЖ НЕТ, А ТЕ ДАЛЕЧЕ…»

– Переделкино, конечно, место особенное и неповторимое. Я любил его со студенческой скамьи. Мы, молодые писатели, охотно приезжали сюда. Сам переделкинский воздух способствует литературному труду и творческому общению. Напротив меня жили легендарный Валентин Катаев, Павел Нилин, замечательный наш прозаик. Здесь любила по нескольку месяцев оставаться Анастасия Ивановна Цветаева. Поэт Егор Исаев, труженик и почвенник, занимался здесь выращиванием кур. По лестнице Дома творчества вам навстречу спускался поэт Николай Доризо (и его, увы, уже нет. – Е.П.), а рядом со столиком дежурной можно было увидеть Арсения Тарковского. Но время ушло, сменилась эпоха. Старики вымерли, и сегодня у меня нет собеседника, с которым можно поговорить по душам…

«ОБРАТНО КРУТИ КИНОЛЕНТУ…»

Стараясь отвлечь Михаила Михайловича от мрачных мыслей, я прошу Рощина рассказать о детстве и родительской семье.

– Моя мама работала на заводе обмотчицей моторов. Отец служил в органах НКВД, правда, позднее трудился на хозяйственных должностях. Когда маминой передовой бригаде Калинин вручал орден Ленина за выдающиеся производственные достижения, отец был в охране всероссийского старосты. Одна из работниц сразу привлекла его внимание, он подошёл к ней после награждения и отправился её провожать. Такова история знакомства моих родителей. Надо сказать, вполне в духе времени. Позже в их семье родились трое детей, из которых я был самым старшим. В силу специфики отцовской работы мы довольно часто меняли место жительства. Возможно, поэтому каждый раз откладывалось «на потом» моё обучение музыке. Между тем у меня были слух и отличная музыкальная память. Впервые услышав классическую оперу, я повторил её от первого звука до последнего, отвечая на вопрос соседки о своих впечатлениях от спектакля. Возможно, моя судьба сложилась бы совсем иначе, если бы я получил соответствующее образование. Вообще большинство своих способностей я унаследовал от мамы. Она любила петь песни и знала их во множестве, у неё была богатая речь и хорошая память.

«ЯВЛЯТЬСЯ МУЗА СТАЛА МНЕ…»

По словам Рощина, он, как и большинство творческих людей, в детстве пытался сочинять стихи. Однако довольно скоро понял, что «шалунья-рифма» – не основная его спутница. Тогда он обратился к дневникам, в которых присутствовали и фрагменты художественной прозы. Именно они в дальнейшем положили начало его рассказам.

– Михаил Михайлович, но ведь в своих пьесах и прозе вы всё равно остаётесь поэтом по духу.

– Возможно (тут Рощин загадочно улыбнулся. – Е.П.). По-моему, вся мировая культура занята тем, чтобы превращать не-поэтов в поэтов.

– А когда вы впервые стали писать для театра?

– Первую пьесу я сочинил в двадцать лет, так сказать, «для внутреннего употребления». Она была построена на конфликте между двумя друзьями: циником и прагматиком – с одной стороны, лириком и шалопаем – с другой. Прототипом второго героя, как нетрудно догадаться, послужил я сам. В ней, разумеется, чувствовалось влияние Виктора Розова и Александра Володина. А самая известная из моих пьес, «Валентин и Валентина», пятая по счёту.

Из всех высказываний Рощина о собственной литературной деятельности в ходе нашей беседы мне больше всего запомнились два основных постулата: «Я старался писать правдиво» и «Я учился писать всю жизнь».

УЧЕНИК ФРЕЗЕРОВЩИКА

Чем дольше продолжается наша беседа, тем сильнее становится моя уверенность: Рощин менее всего похож на баловня судьбы и фаворита фортуны. Скорее – на стойкого оловянного солдатика, готового противостоять всем её превратностям и подчас жестоким капризам. А их на его пути было предостаточно.

– Мне было пятнадцать, когда я потерял отца. Он умер от рака в сорок два года. Тогда-то и решил пойти работать – ведь я остался за кормильца и главу семьи. Хотя мама сильно противилась этому. Она всегда верила в меня. Я мог разбудить её ночью и прочитать только что написанные строки. Она неизменно была готова внимательно выслушать и поддержать. Мама очень хотела, чтобы её первенец продолжал учёбу. Но я упрямо стоял на своём и стал учеником фрезеровщика, потом самостоятельно работал на фрезерном станке. Кстати, один из первых моих рассказов был именно о заводе. Но продолжать образование я тоже был намерен и поступил на заочное отделение педагогического института.

– А как же литература?

– Документы в Литературный институт я подал в двадцать лет. Мои поэтические опусы попали к Евгению Долматовскому, который их раздраконил в пух и прах. Спасли рассказы и статья «Пишите правду!», которая имела успех у приёмной комиссии. Меня зачислили в семинар прозаика Владимира Лидина, с которым мы были страшно далеки. Выручила меня природная общительность. Я подружился с Евтушенко, Поженяном, Ахмадулиной… Вообще поэтов любил всегда, и они отвечали мне тем же. А ведь общение с единомышленниками – главное условие творческого роста.

– А как складывалась личная жизнь?

– Я женился рано на студентке Литинститута, которая была чуть старше меня. Жить нам было негде и рассчитывать на чью-либо помощь не приходилось. Поэтому мы приняли решение продолжать образование заочно и уехали вместе с женой в провинцию, в город Камышин Сталинградской области. Там мы занимались журналистикой, которая давала реальный заработок. Когда трагическая случайность унесла жизнь моей молодой жены, я остался один с двухлетней дочкой на руках. Было мне тогда двадцать четыре года.

«ВАЛЕНТИНА… – ЗВЕЗДА, МЕЧТАНЬЕ!»

В своё время немало говорили и писали о любвеобильности Рощина, о его четырёх браках. Однако на вульгарного ловеласа он походил мало. В его характере сочетались, с одной стороны, влюбчивость, романтичность и чувственность, а с другой – жёсткость позиции, повышенная потребность в свободе и некоторая холодноватая отстранённость. Между этими двумя полюсами его личности неизбежно рождался некий ток высокого напряжения, который чувствовался и в жизни, и в драматургии, и в прозе. Кроме того, счастливая любовь, безоблачная и безмятежная, как чувство, заранее обречённое на успех, его, видимо, не интересовала.

Например, в основу повести «Чёрный ход», которую сам автор ценил высоко, легла действительная история его первой школьной любви.

– Мне было шестнадцать лет. Я учился в школе и влюбился в учительницу, – пояснял Рощин.

Отношения влюблённых в пьесах драматурга также далеки от идиллических, чреваты внутренним конфликтом, а то и трагедией. Но при этом Рощин всегда воспевал великую и животворящую силу любви, её высокий свет.

– Михаил Михайлович, ведь это вы подарили нам такое соловьиное сочетание – Валентин и Валентина. Тогда ещё не был известен в России праздник всех влюблённых. Вы как будто смотрели в будущее (вижу, что мои слова доставляют Рощину истинное удовольствие. – Е.П.)

– Кстати, по пьесе «Валентин и Валентина» создан фильм кинорежиссёром Натансоном. Был экранизирован и «Чёрный ход». Но всё-таки я не ощущаю себя сценаристом, кинодраматургом. Я в первую очередь – человек театра. И, конечно, для меня важно, что пьесам моим суждена долгая сценическая жизнь. До сих пор я узнаю о новых премьерах «Валентина и Валентины».

«СИЛА ВОЛИ ПЛЮС ХАРАКТЕР…»

О Рощине можно сказать, что он себя не просто сделал, а прямо-таки выковал, преодолевая бесчисленные тернии и трудности. В его жизни сочетались трагедии и триумфы, и, возможно, последних не было бы без первых. Однако восходил драматург к вершинам успеха и славы уж точно не по ковровой дорожке. Самые счастливые моменты в его судьбе – сотрудничество с театром «Современник» и дружба с его блистательным руководителем Олегом Ефремовым. Михаил Михайлович с удовольствием вспоминал, как побывал в США вместе с труппой театра и встречался там с ведущими американскими драматургами ХХ века: Миллером, Олби, Уильямсом… Разговор особенно оживился, когда Рощин узнал, что я переводила на русский язык стихи Теннесси Уильямса. Михаил Михайлович охотно поделился впечатлениями о других поездках, говорил о своих художественных вкусах и пристрастиях:

– В 1961 году я вместе с группой журналистов проехал и прошёл всю Италию, впервые увидел въяве фрески Микеланджело, которые меня потрясли. Во Франции все четыре дня провёл в Лувре. Там я, к изумлению почтеннейшей публики, решительно улёгся на пол, чтобы рассмотреть самую верхнюю фреску.

– Кого из художников вы предпочитаете?

– Пожалуй, самые любимые – Левитан и Крамской, из западных – Сезанн. В целом модерн меня не слишком привлекает, должен признаться.

– А кто вам всего ближе из отечественных драматургов?

– Ну, конечно, Александр Володин. Он был одним из тех людей, которых я по-настоящему любил и в искусстве, и в жизни.

Увлечённые беседой, мы не заметили, как засиделись допоздна. Михаил Михайлович выразил сожаление, что в своё время не изучил английский язык. Я вызвалась ему помочь, и он, словно забыв о недавно перенесённом инсульте, с энтузиазмом откликнулся на моё предложение. Однако встретиться вновь нам было не суждено. В те дни, когда я была готова приехать, Рощин испытывал недомогание, жаловался на сильную головную боль. Я сохраняла надежду, что осенью уговорю его дать маленькую фотосессию (при встрече драматург категорически отказался позировать для снимка). Однако 1 октября Михаила Михайловича не стало…

Рощин был человеком поистине несгибаемой и несокрушимой силы духа. Даже в инвалидном кресле он держался молодцом, выглядел жизнерадостным и бодрым. У него был настоящий мужской характер, целеустремлённый и упорный, готовый к преодолению враждебных обстоятельств и борьбе до победы. Сегодня я смотрю на номер его телефона, сохранённый в памяти моего мобильника, и слёзы невольно наворачиваются на глаза.

Елена ПЕЧЕРСКАЯ

Прокомментироватьgt;gt;gt;

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 5 чел. 12345

Комментарии: