"Не беспокоить" - читать интересную книгу автора (Спарк Мюриэл)

IV

— В четверть восьмого, едва небо забелеет, — говорит Листер, — мы все, за исключением мистера Сэмюэла и мистера Макгира, должны разойтись по своим комнатам, переодеться там в наши элегантные будничные униформы, а в восемь, или около того, мы бросимся вниз вызывать полицию, отвечать на расспросы журналистов, которые уже явятся или начнут являться. Мистер Сэмюэл и мистер Макгир останутся в постелях, но в процессе взламывания полицией библиотечной двери сбегут вниз по лестнице, ошеломленные, в купальных халатах либо в чем-то аналогичном. Его преподобие к тому времени будет уложен спать и проспит всю суматоху, покуда — и если — не будет разбужен полицией. Тот, на чердаке, и сестра Бартон вернутся к себе. Они...

— А почему же ночью-то они не у себя будут? — перебивает Элоиз.

— Дайте попророчествовать, — говорит Листер. — Мои прогнозы, впрочем, весьма приблизительны, как и прозрения Элоиз.

— Дайте Листеру сказать, — говорит Элинор.

Гроза переместилась, и гром, теперь уже дальний, колотит в вершины гор, как в африканский барабан. Кловис говорит:

— Нам нечего скрывать. Мы ни в чем не виноваты.

— Да, мы невинны, — говорит Листер. — Итак, вернемся к нашим планам. Элоиз, ты беременна.

Звонит внутренний телефон. Элинор снимает трубку и приклоняет ухо к ее задышливой повести. Элоиз хохочет.

— Хорошо, впусти их в ворота. Но обратно потом не выпускай, — говорит Элинор, кладя трубку. Листеру она говорит: — Две подружки Виктора Пассера. Грозятся вызвать полицию, если мы Пассера им не представим.

— Вон, едут. — Адриан смотрит в окно. Машина уже шуршит по въезду. И вот снова — стук в дверь черного хода.

— Впустите их, — приказывает Листер. — Ведите их сюда.

— Правильно, — говорит Кловис, — лучше все сразу прояснить.

Мистер Сэмюэл идет к двери черного хода и возвращается в сопровождении Анны-массажистки и ее друга Алекса. Они стоят и смотрят на собравшихся в полном составе домочадцев. Переводят взгляд с Элинор на прикорнувшего священника, оглядывают хохочущую Элоиз, Пабло, длинноногую Айрин, Листера.

— Как я смог заключить, вам нужен телефон, — говорит Листер. Машет в сторону буфетной. — К вашим услугам.

— Нам нужен Виктор, — говорит Анна.

— Он в библиотеке с бароном и баронессой. Велено не беспокоить. Ни под каким видом.

— Я тревожусь за Виктора, — говорит Алекс.

— Но отчего бы не позвонить в полицию, как вы предполагали? — Снова взмах в сторону буфетной. — Телефон у нас там. Ночь у нас трудная, вот — не ложимся, ждем-пождем барона с баронессой.

— Как-то не хочется в это вмешивать полицию, — тянет Анна.

— Да уж, скажу я вам. На какое, собственно, вознаграждение вы рассчитываете — крупное или мелкое?

— Виктор наш друг. И Кэти Клопшток нам тоже не чужая, — отвечает Анна.

Элоиз говорит:

— Ну так чего же вам, например, не позвонить в полицию, не доложить, что эти все записи магнитофонные и фотки у вас в машине, чтобы Виктор с баронессой разочлись с бароном, а потом слиняли?

Элинор говорит:

— Зачем хамить, Элоиз, и умничать. Была такая изнурительная ночь. Лучше бы ты мне морковь для сока приличную купила.

— С такими типами лучше уж начистоту, — не сдается Элоиз.

— Они к делу не относятся, — замечает Пабло.

— Пошли-ка лучше отсюда, — говорит Анна Алексу, у которого глаза уже на мокром месте.

Они следуют за мистером Сэмюэлом к задней двери и выходят из дому.

— Элоиз, — говорит Листер. — Как указывалось выше, ты беременна.

Элоиз еще хохочет, когда возвращается мистер Сэмюэл. Он говорит:

— Захлопнули дверцы машины. Очевидно, покатаются по парку.

Мистер Макгир стоит у окна в темной буфетной.

— К фасаду свернули, — сообщает он.

— Пусть попатрулируют территорию, — говорит Листер. — Итак, относительно твоего положения, Элоиз. Есть возможность решить эту проблему.

— Проблему? При чем тут...

— Ты выходишь за барона и становишься баронессой.

Пабло говорит:

— Он отправился на встречу со своим Творцом. Он пристреливает жену и секретаря, когда те слишком быстро разговаривают. А потом он сам стреляется, так по сценарию. Развязывает этот узел, как умеет.

— Элинор обнаружила кой-какие новые вещественные доказательства, — говорит Листер. — Что было совершенно непредвиденно, но можно и непредвиденное предусмотреть. Он, на чердаке, — младший брат барона. Наследник титула и, по условиям завещания, большей части состояния.

— Так он же вроде как ей родственник, — говорит Адриан.

— Племянник, что-то в таком духе, нет? — говорит Кловис. — Не то сценарий исправлять придется.

— Младший брат барона.

— Ой, у меня от него молоко свернется, — говорит Элоиз.

— У меня тоже, — говорит Листер. — Но он наследник.

— Но существует же младший брат в Бразилии, — говорит мистер Сэмюэл. — Всегда считалось, что наследник — он. Такие деньги.

— В Бразилии — моложе, чем на чердаке, — говорит Элинор. — На чердаке — ближайший в роду. Он наследник. Сестра Бартон знала, что делает, когда сегодня среди ночи послала за его преподобием и предложила из жалости выйти за своего пациента.

Услышав, что о нем упоминают, его преподобие открыл глаза. И сел, отчасти освеженный сном.

— Мой бедный мальчик на чердаке, — вздыхает он. — Сестра Бартон прекраснейшая женщина. Думаю, надо пойти ей навстречу.

— У него, на чердаке, есть более насущные обязанности, — говорит Листер. — Знает кто-нибудь, как его зовут?

— В жизни не слыхала, — говорит Элоиз.

— Сестра Бартон его называет Тони, — сообщает его преподобие.

— Его имя, — чеканит Листер, — Густав Энтони Клопшток. Так он назван в свидетельстве о рождении, в медицинской справке по освобождению от военной службы и в завещании их отца.

— И в ведомостях? — справляется его преподобие.

— Еще он упомянут в ведомостях за 1949 год. Это последние, имеющиеся в нашем доме. Я посчитал, что, может быть, он умер, но я ошибся. Признаю, мы пребывали в заблуждении, — говорит Листер. — Но мы оставляли место для ошибки, мы допускали возможность заблуждения и, слава богу, мы вовремя обнаружили его. Существует большая разница между теми событиями, которые проистекают одно из другого, и теми, которые всего лишь одно за другим следуют. Те, что проистекают, — предпочтительней. И Кловис исправит свой сценарий.

— Не то чтобы я всю жизнь мечтала за него выйти, — говорит Элоиз. — Какой-то он уж очень нелицеприятный.

— С лица воду не пить, — говорит Адриан. — Твое дело — свидетельство о браке черным по белому иметь.

— Ваше преподобие, — говорит Листер. — Памятен ли вам тот вечер в прошлом июне, когда Клопштоки уехали и он, на чердаке, вырвался на волю? Помните, мы еще вас вызвали, чтобы вы помогли его поймать и утихомирить?

— Бедный мальчик, ну конечно же, я помню, — говорит его преподобие. — Он не ведал, что творит.

— Официально он так и не был признан невменяемым, — говорит Элинор. — Барон с баронессой — ни в какую, даже слышать не желали.

— Да, правда, — говорит Листер. — И мне хотелось бы привлечь внимание его преподобия к последствиям того июньского буйства. — Листер указывает на Элоиз, а та с улыбкой оглядывает свой живот.

— О боже праведный! — вскрикивает его преподобие. — Вот уж не предполагал в нем подобных ресурсов!

— Не будем же терять время. — И Листер встает со стула. — Приготовь гостиную, Элинор. Сейчас половина шестого. Пойду отдам распоряжения сестре Бартон.

— Мне потребуется несколько дней. — Тон его преподобия непреклонен. — Нельзя же так, с бухты-барахты, сочетать людей.

— Но тут особые обстоятельства, ваше преподобие. Вы не можете отказать. Собственно, вы и не должны отказывать. Посмотрите на бедную Элоиз, в каком она положении.

В погребальном венке, для поддержания свежести опрыскиваемом в душевой при кухне, недостает центрального букетика. Элоиз у себя в комнате держит этот букетик в руках. Восхищенный Пабло стоит рядом.

— А я все свои вещи снова распаковал, — говорит он.

— Дело большое, — говорит Элоиз. — И кто просил паковать? Такие сундуки и чемоданища.

Адриан появляется в дверях с белой норкой, недавно оставленной в гардеробной Виктором Пассера.

— Точь-в-точь к случаю. — Элоиз надевает норку.

— Листер велел, чтобы ее снова в гардероб снесли, немедленно после церемонии, — говорит Адриан. — Полиция заинтересуется, а в чем он был одет. Листер именно хочет, чтобы шубка на глаза полиции попалась. Она об очень многом говорит — Листера слова.

— Спереди не сходится, — говорит Элоиз.

— Очень тебе идет, — говорит Пабло.

В дверь стучат, и входит Айрин.

— Ты что? Вправду замуж за него собралась? — спрашивает она.

— Ну. А чего такого?

— Так тебе же, значит, музыка потребуется, — говорит Айрин. — Как можно — свадьба и без музыки?

— Элинор может на рояле поиграть, — решает Адриан.

— Нет, — говорит Элоиз. — Элинор мне нравится, но у нее на пианино прекрасное туше. Терпеть не могу прекрасное туше.

— Мистер Сэмюэл играет на пианино и еще на гитаре, — говорит Пабло. — Он такой заводной, мистер Сэмюэл.

— Патефон тащите, — решает Элоиз, — так лучше. Мистер Сэмюэл будет потому что фотографии снимать, а мистер Макгир звуковую дорожку сделает. И все запишется. И надо, все чтобы совпало.

— Гроза не проходит, — отмечает Пабло, когда молния на секунду встает в оконнице. Следом ударяет гром. — Небось деревьев в парке повалило!

— Я прикажу, — говорит Элоиз, — чтобы завтра их убрали. Пошли вниз. Там ждут.

Сверху слышны возня и вой.

— Разве не так принято, чтобы жених являлся первым? — говорит Айрин.

— Ничего, если он и задержится по причине плохого своего здоровья, — говорит Пабло. — Ну, пошли.

— Клара, — говорит швейцар, — твой чай, душенька. Почти полшестого, я сегодня рано. Как-то боязно мне. Приказали не отпирать ворота до восьми часов, а потом всех впускать. «Всех абсолютно». Ты можешь что-нибудь понять? Почему вдруг все абсолютно приедут после восьми утра?

— Ах, Тео, у меня такие сны. — Она садится в постели, тянется к своей кружевной кофточке. Надевает, принимает чай из протянутой руки Тео.

— Он сказал: «Всех впускать после восьми часов, не раньше». Нет, не по мне эта работа, Клара. Придется нам переехать.

— Ой, а мне до того этот домик нравится. Я всегда такой хотела. Знаешь, а у баронессы, по-моему, сантименты с одним секретарем. По-моему, она с ним убежит.

— А чудные эти, в зеленой машине, которые все спрашивали про Виктора Пассера. — Тео говорит. — Несколько минут назад вернулись. Не дали им увидеть Виктора Пассера. И они решили убраться восвояси, а у меня приказ — не выпускать. Не отпирать ворота до восьми, а уж там все, все абсолютно могут въезжать и ходить куда угодно.

— И куда же они подевались, те, в зеленой машине?

— К дому вернулись, ждать.

— Знаешь, Тео, которая сидела рядом с водительским сиденьем, совсем на даму не похожа. Такое жесткое лицо. Как у мужчины.

— Не думай ты про это, Клара, душенька.

В гостиной делаются перестановки по случаю готовящейся свадьбы. Айрин и Элинор мечутся, отдают приказы, Пабло и Адриан двигают стулья и столы. Его преподобие с озадаченным видом бродит из угла в угол, осторожно обходя всех, лавируя между крошечными столиками, диванчиками, в рассеянном недоумении озирая миниатюрные портреты, изящный мелкий хлам.

— Я в самом деле убежден, — его преподобие вынимает из кармана свою газетную вырезку, — что барону Клопштоку следует попринимать эти пилюли.

— Ему уже не поможешь. — Адриан отступает, проверяя, точно ли пришлись один к другому сдвинутые столы. — Да, не судьба.

Кловис, войдя с расшитой скатертью в руках, аккуратно покрывает два длинных, Адрианом сдвинутых стола.

— Чем не алтарь, — говорит Кловис. Щелкает пальцами. — Большой канделябр из столовой! — кричит он. Айрин выскакивает из комнаты, Листер с налегшей на его руку Элоиз возникает в дверях прихожей в дальнем конце гостиной.

Его преподобие сует вырезку в карман. Элинор говорит:

— Мы воспользуемся Книгой общих молитв, как это принято в англиканской церкви.

Его преподобие говорит:

— Я всегда сочетаю новобрачных по евангелической вальденсской форме[9], она весьма свободна.

— Элоиз! — Элинор раскатывает последний слог. — Ты какой веры?

— Никакой, — говорит Элоиз. Отпустив руку Листера, она входит из прихожей и плюхается в удобное кресло.

— В какой вы религии воспитывались? — спрашивает его преподобие.

— Ни в какой, — говорит Элоиз.

— Но где вы родились?

— В Лионе, — говорит Элоиз. — Но это так, случайно.

— Стало быть, в евангелической, — заключает его преподобие.

— Раз в этом доме — значит, будет Книга общих молитв, — говорит Элинор. — Вы что хотите? Чтобы она внебрачного ребенка родила? Мы не имеем возможности спорить тут всю ночь, ваше преподобие. Отец дал согласие, но он может передумать.

— Но позвольте же мне глянуть в эту английскую книгу, — говорит его преподобие. — В подобных случаях я имею право допускать некоторые исключения. Возможно, я упрощу английскую форму. Я по-английски, знаете ли, не очень хорошо читаю.

Элинор указывает на тощую книгу в кожаном переплете, в готовности лежащую среди фарфоровых безделок.

— Вот, — говорит она. — И упрощать тут ничего нельзя, это исключено.

Листер проходит в комнату, останавливается, поправляет в вазе цветы, чтобы выглядели поизысканней. Он говорит:

— Элинор, жених, я полагаю, принадлежит к англиканской церкви.

— Нет, они католики.

— Но он же ходил в английскую школу, в Винчестере.

— Нет, никогда он в школу не ходил. Не мог.

— Ходил неделю.

— Этого недостаточно.

— Элинор, — говорит Листер. — Разные мелкие отступления мы вполне сможем впоследствии уладить.

— И правильно, — говорит Элоиз. — Норка-то тяжелая.

Айрин вносит большой канделябр узорного кованого серебра со вставленными в гнезда длинными белыми свечами. Помещает его на накрытый стол.

— Свечи пока не зажигаем. — Элинор воздевает взгляд к потолку: сверху слышны возня и вой. — Бог знает, что может случиться. Пожара нам не хватало.

— Ему сделан укол, — говорит Листер.

— Не подействовал пока, — объясняет Элоиз.

— Вернемся в маленькую комнатку, — говорит ей Листер. — Невесте полагается войти потом, потом она и войдет.

Возня наверху продолжается, сопровождаясь упорным стуком.

— Это ветер? Или это он? — спрашивает Элинор. — Или это ставни?

— И то и другое может быть, — важно вслушавшись, решает Пабло.

— Пойду-ка помогу. — И дюжий Адриан бросается вон из гостиной и вверх по лестнице.

Снова Элоиз стоит с Листером в дверях между прихожей и гостиной, откуда он отдает последние указания.

— Севрские вазы отодвинуть — убрать от греха подальше. Айрин, зачем такая короткая юбка, ты на церемонии.

Элоиз говорит:

— Айрин любит ноги показывать. А чего такого?

— Ей больше нечего показывать, — замечает Кловис.

— Идет! — шепчет Айрин.

Ветер свистит над домом, гремят отставшие ставни, снова собирается гроза. По лестнице тяжко спускаются шаги, и сопровождающие их звуки по мере приближения все более напоминают рев трубящей сбор трубы.

Мистер Сэмюэл входит с фотоаппаратом. Следом входит мистер Макгир с магнитофоном, ставит его под углом к комнате, выключает лампу, высвободив розетку, включает свой аппарат. Пробует его, потом придвигает стул и, сложив руки, ждет.

Шаги и трубный рев все ниже низвергаются по лестнице, и Пабло ставит на патефон пластинку с довольным видом, хотя и без улыбки. Это новая обработка «Зеленых рукавов»[10], быстрый темп которой с первых тактов сулит нечто головокружительное, буйное.

— Не так громко, — просит его преподобие, но просьба не услышана в дверях прихожей, где Пабло поместил свой патефон рядом с Листером и Элоиз.

— Потише, — велит Листер.

Пабло приглушает звук.

— Мне это представляется не вполне уместным, но приходится мириться, — говорит его преподобие, а тем временем в гостиную входят Адриан и сестра Бартон, вместе ведя того, кто с чердака. Сразу видно, что пациент трубит и воет, выражая радость, а отнюдь не боль, ибо улыбка не сходит с его лица, большие глаза сияют от восторга.

Листер, поддерживая Элоиз, медленно выступает жениху навстречу.

— Ну и шуму от него, — говорит Элоиз.

— Понадобилось бы восемьдесят два инструмента для вашего свадебного марша, — говорит Листер, — иначе не услышать.

Мгновенная вспышка молнии в окне и грохот грома как бы скрепляют эту мысль.

Восторженный идиотский взгляд сперва падает на Айрин. Жених испускает ликующее ржание сквозь большие зубы, трясет волнистой белой гривой. Темно-красный вельветовый комбинезон от паха и до шеи застегнут на застежку-молнию. У шеи она закреплена крошечным замочком, очевидно, позаимствованным для этой цели у одного из элегантных саквояжей баронессы Клопшток. Рядом, одной рукой с силой обхватив его за шею, другой вцепившись ему в плечо, стоит юная сиделка, от юности которой, впрочем, мало проку. Адриан, вопросительно подняв брови, тоже его держит.

— Мальчик мой, — говорит его преподобие тому, кто с чердака, стряхивающему санитаров с могучих плеч.

Другие слуги пятятся, Адриан следует их примеру. Элинор озирается на открытую дверь и отодвигается к ней поближе.

— Оживленный супруг, — замечает Листер. — Сестра Бартон, постарайтесь держать его покрепче. Это в его жизни волнующий момент.

— Это безобразие, — говорит юная сестра Бартон. — Он на мне хочет жениться.

В данный момент он, кажется, предпочитает Айрин и, высвободившись, накидывается на нее. Элоиз ворчит:

— Он не сочетаемый. Он ни с кем не согласовываемый.

Жених поднят с Айрин, которая требует сигареточку, и предан, все еще резвясь, в крепкие руки Адриана и Пабло.

— Пусть это будет на что-нибудь похоже, — говорит мистер Сэмюэл, изготовя аппарат. Тотчас оба разевают рты, подражая хохоту жениха, и обступают его так тесно, что напряженные их мышцы спрятаны от взгляда, а видны только дружески подставленное плечо Адриана, поздравляющая рука Пабло у жениха в ладони. Бобины мистера Макгира бодро кружат в продолжении всей мизансцены.

— Подержите-ка его вот так, — говорит Листер, — еще минутку.

Но пленник уже заприметил невесту, высокую, розовую, пухлую, и, восторженными фанфарами выражая свое одобрение, мощно рвется к ней.

— Ваше преподобие, — говорит мисс Бартон. — Это нечестно. Ему сделан укол, а эти девушки просто нивелируют эффект. В своем нормальном состоянии он очень любит меня.

— Немножко групповой терапии, — разъясняет ей Листер, — вот что ему необходимо. Ведь бедняжка все время заперт наверху, с вами!

— Я в некотором затруднении, — говорит его преподобие, — мне необходимо знать, на ком он намеревается жениться. — Улыбаясь пленнику, он спрашивает: — Мальчик мой, которая из дам тебе больше по сердцу, если есть таковая?

Жениху удается ловко дернуться, и вот он торжествующе тянет за собой Адриана и Пабло в сторону Элоиз, которая сейчас прикуривает от сигареты Айрин. Не преминув бросить блаженный взгляд на Элинор, он, однако, продолжает уверенно продвигаться к Элоиз.

— Это Элоиз, тут нет сомнения, — заключает Листер.

Гроза колотит в стекла, по всему парку рассыпая звон. Музыка кончается, и жених, дернувшись и каркнув, любовно оглаживает замочек у себя на шее.

— Он раздеться хочет, — говорит сестра Бартон. — С ним бывает.

— Кто отец вашего ребенка? — отчаянно взывает его преподобие к Элоиз.

— Ну, — говорит Элоиз, садясь на стул. — Он ведь еще даже не родился. Четыре месяца осталось, с лишним. Пабло был занят, каждый вечер тогда помогал барону, Адриан в отпуске был. Мистер Сэмюэл и мистер Макгир тоже на барона работали, каждый по своей профессии. Значит...

— Барон? — не выдерживает его преподобие. — Вы мне только не рассказывайте, что якобы он ни разу не пытался воспользоваться своими droits de seigneur[11], потому что барон Клопшток был в юности известнейший, прошу прощения, ходок.

Листер говорит:

— Порнофил, и больше ничего. А от порнофилии дети не рождаются, ваше преподобие. По крайней мере, судя по моему опыту. Вот если бы баронесса по природе вещей могла стать отцом, она бы стала, но только не барон.

— Постойте-ка. — Его преподобие оглядывает комнату. — Кто же тогда остается?

— Кто-то другой, — говорит Элоиз. — Давайте музыку поставим.

— Кто-то извне, — заключает его преподобие.

— Не думаете же вы, что кто-то из гостей на приеме, ваше преподобие?

— Ну, возможно, кто-то и в приватной обстановке.

— Элоиз все это время работала как вол, — говорит Листер, — была занята по горло. Секретари сгорали на работе, кузены не гостили. Вы же сами видели, что тогда произошло в июне месяце. Вы-то сами постоянно здесь гостили.

— То есть, остается либо Кловис, либо этот бедный мальчик Клопшток, либо вы, Листер.

Листер что-то шепчет его преподобию.

— О! — Его преподобие понял. — Ну хорошо, не Кловис. Значит, либо бедный мальчик, либо вы.

— Я по уши влюблен в Элинор, — говорит Листер. — С этим ее вечным молитвенником.

— Листер, — говорит Элинор.

— Элинор, — говорит Листер.

— Выходит, кто на чердаке, — говорит Элоиз. — Я жду.

— Это может быть только он или его преподобие, — говорит Листер.

— Тогда начнем, — решает его преподобие. — Передвиньте его — осторожно, осторожно. Он должен стоять рядом с невестой.

— Музыку, — требует Элоиз.

— Сестра Бартон, — кричит Пабло, — если вы не подойдете, не поможете, я не смогу поставить свадебную музыку для Элоиз.

— Какая жестокость, — сестра Бартон плачет, но не помогает, — отнять его у меня теперь, после всего, что я сделала.

Его преподобие бегло взглядывает на сестру Бартон и тотчас отводит глаза, кажется, не найдя ее привлекательной.

— Есть у вас протестантская Библия? — спрашивает он. — Если нет, мы обойдемся.

— Английский молитвенник, — отвечает Элинор, но ее голос заглушен воем бури и громкими восторгами жениха, которого теперь вместе с Адрианом держит Кловис. Пациент, стоя рядом с Элоиз, по-видимому, ошеломлен и смотрит на нее, осклабясь всем лицом. Снова гремят «Зеленые рукава».

— Поздновато уже, — говорит Листер.

— Книга общих молитв, — выкрикивает Элинор.

— Как пастор я обладаю правом проводить законное венчание в этой стране по собственной моей упрощенной формуле, — говорит его преподобие, глянув на часы, потом на того, кто с чердака, и указывая на Элоиз. — Густав Энтони Клопшток, согласен ли ты назвать эту женщину своей законной женой?

Жених снова вырывается и кидается на Элоиз.

— «Да», это ясно, — говорит Пабло, вместе с другими помогая выручить невесту.

— Теперь пусть только кто-то скажет, будто он не был в здравом уме во время свадьбы, — говорит Листер. — Он отлично знает, что делает.

— В моем положении, — вздыхает Элоиз.

Вот чета опять поставлена как надо, и его преподобие спрашивает у Элоиз:

— Как фамилия вашего отца?

— Клопшток, — отвечает Элоиз.

— Клопшток?

Вопль восторга вырывается у Клопштока с чердака.

— Свойство и родство! — вопит Элинор, перекрывая вой бури, музыку и ликование жениха.

— Всего лишь совпадение, — поясняет Листер, разводя руками, как дирижер, добивающийся от оркестра pianissimo. — Ее отец — простой Клопшток, лудильщик. Ничего общего с домом Клопштоков, в чьей резиденции мы пребываем и где несметные генералы, послы и блистательные их супруги вращались в обществе кардиналов и изгнанников Востока в ночь, когда отнюдь не тайно обручились барон и баронесса.

— Вы совершеннолетняя? — спрашивает его преподобие у Элоиз.

— Двадцать два годочка. — Она чуть покачивается под все ускоряющуюся рок-музыку, потряхивая белой норкой.

— Да ей все двадцать три! — всхлипывает сестра Бартон.

— Стало быть, вы в брачном возрасте, — заключает его преподобие. — Элоиз Клопшток, — спрашивает он, — согласна ли ты назвать этого человека своим законным мужем?

— Даю мое согласие, — говорит Элоиз.

— Но у них нет колец. — Его преподобие нервно озирается.

Листер немедленно предъявляет кольца.

— Он его сразу в рот потащит и проглотит, — рыдает сестра Бартон.

— Я его надену на палец жене, как доверенному лицу, — говорит Листер, тотчас надевая это кольцо на палец Элоиз.

— Объявляю вас мужем и женой. — Его преподобие кладет одну руку на плечо Элоиз, другую — на плечо новобрачного, который, вне себя от радости, снова увертывается и скачет в дальний угол комнаты. Не одна драгоценная ваза брякается об пол.

Мистер Макгир спешит защитить свои бобины. Мистер Сэмюэл говорит, щелкая фотоаппаратом:

— Дивно, дивно! Его улыбка похожа на восторг во весь рот, какой вам выдаст любая королева красоты в момент избрания.

— Совсем не стала бы сравнивать, — говорит Элоиз.

Новобрачный бодр, силен, увертлив. Он с мясом вырывает молнию из красного вельвета и вытанцовывает из своего костюма. Затем, восторженно скача, не без трубных воплей и дальнейшего ущерба для убранства комнаты, он сдирает с жены манто, увлекает ее в угол и на нее падает. Пабло бросается ей на выручку.

— Оставь его. Имеет полное право, — говорит Листер.

— На свадьбе права не имеет, — возражает его преподобие. — Что за манеры.

Сестра Бартон рыдает, ревет буря, Элоиз атлетически борется и наконец вырывается и убегает из зоны записи звука и зрительного ряда.

— Расческу дайте, — говорит она.

Кловис задувает свечи.

Мистер Сэмюэл замечает:

— Еще, конечно, серьезная понадобится обработка.

— В моем положении, — стонет Элоиз. — И я туфлю потеряла.

Новобрачного держат сестра Бартон, Адриан и Пабло. Элинор его прикрывает вышитой скатертью.

— Укусите его за палец, пусть угомонится, — велит Кловис сестре Бартон.

— Делал человек, что ему положено, — замечает Адриан.

Листер говорит:

— Короли и королевы прежних дней осуществляли брачные отношения свои прилюдно. На ложе о четырех столбах, под балдахином. Весь двор должен был стоять и наблюдать, как трясется балдахин, когда Мария, королева Скотов, вышла за французского дофина, в сравнении с которым наш друг с чердака — подлинный Эйнштейн. Итак, милая моя Элоиз, никто теперь не сможет оспаривать истинность твоего брачного союза на том основании, что отношения-де не были осуществлены прилюдно.

— Не были они осуществлены, — говорит Элоиз. — Едва не были.

— На взгляд наивного объектива, брак был осуществлен, — настаивает Листер. — Не так ли, мистер Сэмюэл?

— Да, — заверяет мистер Сэмюэл. Но никто не слушает.

Листер протягивает его преподобию перо и два листка машинописи.

— Свидетельство о браке, — говорит он. — Не подпишете ли, ваше преподобие? Я расписался уже. На копии.

Его преподобие озирается, как бы не понимая, где он оказался.

— Подписать? — Он бормочет. — Да-да, разумеется, я поставлю свою подпись. И счастливая чета должна тоже подписаться.

Всех осияв улыбкой, он вынимает очки, кладет этот листок бумаги на тонкий молитвенник Элинор и ставит свою подпись.

— Теперь молодой, — он говорит, — потом молодая.

— Укусите его за палец, — велит Кловис сестре Бартон, — или вы уволены.

Вся в слезах, она берет ликующего пациента за мизинец и кусает. Он начинает хихикать и потом еще долго никак не может перестать. Листер вкладывает в пальцы ему перо и, подняв листок вместе с твердой книжкой на удобный уровень, водит бессильной, весело-податливой рукой по отведенному месту, покуда там не вырисовывается «Густав Э. Клопшток».

— Энтони — слишком долго было бы, — объясняет Листер. — Никогда не знаешь, сколько продлится у него период просветления. Теперь ты, Элоиз.

Элоиз берет перо и расписывается над печатным адресом, на отведенном месте.

— Завтра оформим, — говорит Листер. — Уже без четверти семь. Время летит. Сестра Бартон, Пабло вам поможет. Приготовьте теплое питье — и сделайте укол.

— Мне надо домой, спать, — говорит его преподобие. — Куда я подевал свой мотоцикл? — Он озирает разоренную гостиную.

— В такую непогоду, — говорит Листер, — вам никак нельзя катить в Женеву, ваше преподобие. У нас есть для вас постель. У нас всегда будет для вас постель. Элинор, проводи его преподобие к нему в комнату.

— Как это любезно, как это мило в подобных обстоятельствах, — говорит его преподобие. — Я хочу показать одну вырезку Сесилу Клопштоку.

— Барон велел не беспокоить.

— Доложите ему, что я хочу его видеть, когда он проснется.