"Большой горизонт" - читать интересную книгу автора (Линьков Лев Александрович)

Глава шестая Мыс Доброй Надежды

Пожалуй, только в таких, отдаленных от круп­ных центров местах, как остров Н., и осознаешь в полной мере все неоценимое значение радио, перечеркнувшего старые понятия о времени и пространстве. Трудно даже представить себе, на­сколько усложнилась бы быстротекущая сего­дняшняя жизнь без радио, что бы делали без него, к примеру, полярные зимовки, экспедиции, пограничные заставы, находящиеся в дальнем плавании корабли.

В клубе базы свободные от вахты погранич­ники слушали по трансляции из Москвы оперу «Мать». (Это просто замечательно, что рано утром Москва ведет радиопередачи для Даль­него Востока!) Только-только началось последнее действие, как помощник дежурного передал Баулину две радиограммы. Кивком пригласив меня с собой, капитан 3 ранга неслышно вышел из зала.

В штабе Баулин отдал необходимые распоря­жения и показал мне депеши.

Одна из них сообщала, что на Камчатке про­снулся и бушует, извергая потоки лавы, выбра­сывая тучи пепла и газов, вулкан Безымянный, никогда не действовавший на человеческой па­мяти и потому считавшийся давным-давно по­тухшим.

«Коварный старик», как называли на остро­ве Н. свой собственный вулкан, всю последнюю неделю тоже курился, и естественно, что в эти дни среди островитян было немало разговоров о вулканах, о таинственных силах, действующих в глубине земных недр. Вспоминались слышан­ные и прочитанные истории начиная с гибели Помпеи: уничтожение вулканом Мон-Пеле города Сен-Пьер на острове Мартинике; ката­строфический взрыв вулкана Кракатау близ Явы,. снесший более половины острова; непре­рывно действующий вулкан Стромболи в Среди­земном море, вот уже тысячелетия служащий для моряков естественным маяком и предсказа­телем погоды — перед бурями и ненастьями он дымится сильнее.

И, конечно же, в первую очередь говорилось о том, как два года назад дал себя знать «Ковар­ный старик», спавший почти два столетия, и как старшина 1-й статьи Алексей Кирьянов оста­вался с ним один на один на всем острове.

Камчатский вулкан Безымянный находился от острова Н. всего в какой-нибудь тысяче кило­метров— по дальневосточным масштабам, почти по соседству,— и внезапное пробуждение его не могло не насторожить пограничников — Баулин приказал усилить наблюдение за «Коварным стариком».

Вторая радиограмма была сигналом бедствия. Японская двухмачтовая рыболовецкая шхуна «Тайсей-Мару» потеряла управление и просила о помощи.

В последние сутки океан был спокоен — вол­нение не превышало трех баллов,— японские моряки издавна известны как моряки опытные, и Баулин в недоумении пожал плечами: — Что-то непонятное у них стряслось... Однако текст депеши не оставлял сомнения: «Всем, всем, всем! Спасите наши души!..» Далее следовали координаты шхуны — миль Шестьдесят к северо-западу от Н.

— Кто-нибудь им ответил?—спросил Баулин дежурного.

Тот доложил, что на зов «Тайсей-Мару» отклик­нулись американский китобой «Гарпун», канад­ский лесовоз «Джерси» и советский пароход «Ломоносов», идущий с Камчатки.

— Ближе всех к «Тайсей-Мару» «Гарпун» — двадцать одна миля,— добавил дежурный,— канадец своих координат не указал. «Ломоносов» — в семи часах хода.

Было ясно, что «Гарпун» поспеет на помощь японским рыбакам раньше всех, но все же для порядка Баулин сообщил о происшествии в погранотряд.

Возвратившись домой — я по-прежнему квар­тировал у капитана 3 ранга,— мы застали Ма­ринку с соседским сыном Витей за игрой в ры­баков. Перевернутый вверх ножками табурет изображал кавасаки, шаль служила неводом, за­сушенные крабы, морские коньки и звезды, раз­бросанные по полу, были косяком рыбы. Ма­ринка командовала, как заправский шкипер, а пятилетний Витя — он был главным неводчи­ком,— сопя, подтягивал шаль за привязанные к углам веревочки.

«Иностранным рыбакам» — так Маринка на­звала нас с Баулиным — было приказано не вторгаться в чужие воды, и мы устроились чаев­ничать на кухне.

Я не преминул напомнить капитану 3 ранга про давно обещанный рассказ о том, как Алек­сей Кирьянов оставался на острове во время из­вержения «Коварного старика».

Баулин принес из комнаты известный уже мне фотоальбом Курильской гряды и какую-то объемистою книгу.

— Как, по-вашему, что это за остров?— пока­зал он мне один из снимков.

— Всех не упомнишь...

— А это? — показал Баулин другой снимок.

— Ваш Н., — сразу узнал я конус «Коварного старика».

— Эх, вы! — рассмеялся капитан 3 ранга.— На первой фотографии тоже наш Н., только на две недели старше.

Я сличил снимки — ничего похожего! Там, где на первой, «старшей», фотографии высились два скалистых пика метров по полтораста каждый, на второй — едва заметные холмы; выдающегося в море утеса вовсе не было. А вулкан? Просто не верилось, что это один и тот же «Коварный старик»! У того, который снят на второй фото­графии и виден в окно, склоны относительно по­лотне, вершина значительно ниже и нет глубо­кого ущелья у подошвы.

— Это что же, результат извержения?

— Да,— кивнул Баулин,— того самого извер­жения, когда Алексей Кирьянов оставался на острове.

— Лихо!— только и мог сказать я.

— Вы знаете,— продолжал Баулин,— до сих пор точно неизвестно, какие на Курилах вулканы действующие, какие потухшие; всего-то их здесь что-то полсотни с лишним. Ваш «Старик» тоже долгое время считался потухшим, а что натво­рил! Кстати говоря, именно из-за вулканов острова и получили свое название — Курильские. Так их назвали русские землепроходцы за беспрерывно дымящиеся, вроде бы курящиесявершины.

Баулин передал мне книгу.

— Тут есть довольно интересное описание на­шего «Коварного старика». У меня тут закладка лежит, читайте, а я пока «рыбаков» спать от­правлю, им уже пора.

Книга оказалась старинным «Собранием уче­ных путешествий по России». На титульном ли­сте «Собрания» значилось: «Издание Россий­ской Императорской Академии Наук, Санкт-Пе­тербург, 1819 год».

В главе, заложенной Баулиным засушенным дубовым листком (с материка листок!), подробно описывалось грозное извержение вулкана на острове Н. в восьмидесятых годах восемнадца­того столетия и приводилось донесение служи­лых людей, посланных на Н. «для описания и положения на план — каким видом остров со­стоит от порыва горелой сопки». Из донесения явствовало, что Н. подвергся тогда сильнейшим разрушениям. Вот, к примеру, выписка: «Около острова в прежнем его виде были большие камни, на коих ложились сивучи, а на утесных завалах плодились морские птицы, была байдарная пристань промеж лайд... А ныне: сопку со­рвало более к северу, и верх ее сделался седлом; утесистые завалки песком и камнем засыпало и сделало гладко, что и птицам негде пло­диться, байдарную пристань засыпало камнем, и стало там сухо... А сопка с ужасом гремит и ныне...»

Испокон века на Руси не переводились отваж­ные люди!

Я подошел к окну. Был ранний осен­ний вечер, конус вулкана и утесы бы­ли едва различи­мы. Сколько же раз изменялся внеш­ний вид острова под воздействием подземных сил?

Внезапно пейзаж за окном исчез: Бау­лин закрыл ставни.

— Промозгло! — возвратившись с улицы, передернул он плечами.

— Ну, так вот, возвращаемся мы из очеред­ного дозорного крейсерства — дело тоже в ок­тябре было, двадцать третьего числа, утром,— смотрим: что такое? Из кратера нашего вул­кана вырвался вдруг гигантский столб буро-желтого дыма, достиг высоты примерно в десять километров и раздался наверху в стороны шап­кой гигантского гриба. (На взрыв атомной бомбы похоже, если вы видели снимки.) При­знаюсь, мне стало не по себе: неужели начи­нается извержение? Мне доводилось наблюдать издали, как бушевала Ключевская сопка, и даже издали зрелище это, мягко говоря, внушитель­ное. А тут... тут вулкан был нашим соседом: морбаза и жилой поселок всего метрах в шести­стах от него.— Баулин усмехнулся.— Точнее ска­зать, мы к нему присоседились.

— А какая была погода?

— Вначале отличная: ясно, солнышко, ночного тумана как не бывало, даже ветер утих. (Ок­тябрь ведь у нас — лучшее время года.) Однако пока мы дошли до стоянки — за каких-нибудь полчаса,— с Охотского моря нагнало туч, из Малого пролива потянуло, словно из аэродина­мической трубы, дохнул нам в спину и океан, и буквально в течение нескольких минут, столк­нувшись, восточный и западный ветры подняли такую волну, что на ходовом мостике пришлось надеть плащи с капюшоном.

— А что вулкан?

— С вулкана мы не спускали глаз. Над кра­тером вроде бы прояснилось. «Прокашлялся «Старик»,— сказал боцман Доронин. «А может быть, только начинает кашлять»,— поправил я его. Я ведь и видел сам, и читал, что началу извержения обычно предшествуют выбросы па­ров и газов.

Когда мы ошвартовались, на стоянку сбежа­лось уже почти все Население острова. К слову говоря, командир базы, известный вам Самсонов, находился в то время в очередной командировке на материке, и я исполнял его обязанности.

Особенно встревожились женщины: со страхом посматривали на вулкан, взволнованно спраши­вали меня, что будет дальше.

Что будет?.. Разве мог я дать им ответ? Я сам ничего не знал.. Эта вот полная неизвестность и беспомощность перед стихией и взволновала женщин — они прибежали встречать нас с де­тишками на руках.

Я сказал, что для тревоги пока нет оснований и нужно сохранять спокойствие: на то, мол, и вулкан, чтобы куриться. И тут, как бы в опро­вержение моих слов, «Старик» кашлянул вто­рично, да так громко, что все мы чуть не оглохли и земля затряслась под ногами: из кратера вы­рвался новый столб пара и дыма, намного больше первого. В довершение ко всему из туч, столпившихся вокруг конуса, хлынул дождь, не обычный наш мелкий бус, а форменный ли­вень.

«Увезите нас с острова!» — требуют женщины.

Куда увезти? На соседний необитаемый остров Безымянный? Но ведь если начнется извержение, то на Безымянном едва ли будет безопаснее, чем на Н. Погрузиться на сторожевики и выйти в открытый океан? Во-первых, я не имел права без приказа бросать базу, а во-вторых, волнение в океане усилилось баллов до семи: по-видимому, одновременно с нашим «Стариком» где-то по­близости начали действовать более мелкие под­водные вулканы.

Надо было что-то предпринимать. Я велел всем разойтись по домам, на всякий случай пригото­виться к эвакуации и отправил радиограммы в отряд, на ближайшие острова и кораблям, ко­торые могли находиться где-нибудь неподалеку.

Первый ответ пришел с острова М.: начальник погранзаставы уведомлял, что они тоже ждут извержения своего вулкана, и советовал быть начеку. Отряд приказал при первых же призна­ках реальной опасности эвакуировать не только семьи военнослужащих, но и весь личный со­став, документы и по возможности материальные ценности. «Желательно оставить на острове одно­го — двух опытных наблюдателей-радистов», — так заканчивалась радиограмма начотряда.

Из кораблей первым откликнулся на наш при­зыв танкер «Баку». Он находился от нас в пят­надцати часах хода. «Не вылетают ли из кратера бомбы? — спрашивал капитан.— Гружен бензином».

— Какие бомбы? — не понял я.

— Вулканические. Температура их достигает чуть ли не тысячи градусов. Попади одна такая штучка в танкер с бензином...

— Ясно,— кивнул я.

— «Реальная опасность», «вулканические бомбы»... Ничего этого пока, слава богу, не было,— продолжал ' Баулин.— После вторичного прокашливания и нескольких подземных толчков «Коварный старик» приутих, только ливень хле­стал по-прежнему.

«Взяли курс на ваш остров. Приготовьтесь»,— отозвался нам и китобой «Алеут». Я было хо­тел известить и «Баку» и «Алеута», что нужда в их помощи миновала, но какой-то внутренний голос подсказал: «Не обнадеживайся, не торо­пись: мало ли еще чего может быть...»

Стемнело раньше обычного. Отправив сторо­жевики в дозорное крейсерство,— граница есть граница!— я распорядился погрузить на остав­шийся у пирса «Вихрь» документы, деньги и не­дельный запас продовольствия и пресной воды. Потом послал офицеров штаба с матросами по жилым домам узнать, как чувствуют себя наши семьи, и перенести на корабль их вещи. Пред­ставьте себе, некоторые из женщин с ребятиш­ками уже спали. Никто ведь из них до сей поры не испытывал, что такое извержение вулкана.

«А не перевести ли, на всякий случай, женщин и детей в клуб?»— подсказал мне начштаба. С советом нельзя было не согласиться. Наш клуб находится на мысе, почти что рядом с пирсом. Вышли мы на крыльцо. Ветер и дождь будто ошалели. И тут. вдруг меня качнуло. Схватился за перила, а они так и дрожат. Секунды не миновало, и снова меня мотануло из стороны в сто­рону, будто пьяного.

— Начались подземные толчки?

— Они самые.

Баулин переплел пальцы, хрустнул суставами.

— Всякое доводилось испытать в жизни, но ничего нет хуже, когда из-под ног уходит земля... Из канцелярии выбежал Полкан — пес у нас был такой, любимец всей базы,— в другое время его под дождь палкой не выгонишь, а тут сам вы­скочил, морду к тучам, да как завоет. Всю душу своим воем вытягивал...

С этой минуты наш остров начало трясти как грушу, И не беззвучно, а с грохотом, да еще с каким! Я посмотрел на вулкан: над кратером поднялось огромное багровое зарево, и послы­шался нарастающий беспрерывный гул, вроде бы мчатся тысячи поездов. Небо рассекли ги­гантские молнии, похожие на дельты могучих рек. Словом, громы небесные начали состязаться с громами подземными. А из кратера все чаще и чаще, один за другим вырываются клубы не то буро-серого, не то буро-желтого пара.

Минут через сорок после того как «Старик» снова проснулся, мы погрузили всех женщин и детей на сторожевик.

«Где «Алеут», где «Баку»?» — спрашиваю ради­ста. «Ничего, отвечает, не могу разобрать: один треск в эфире, разряды мешают».

Баулин поднялся из-за стола, зашагал по ком­нате.

— Знаете, что меня тогда поразило? Ни одна из наших женщин не заплакала. Детишки, те, конечно, перепугались, ревут в три ручья. Ма­ринка моя — ее Кирьянов на «Вихрь» принес, — так она прямо зашлась от слез, а женщины — ни звука. Подходят ко мне: «Чем, говорят, мы вам можем помочь?..»

Я опять к радисту: «Где «Баку», где «Але­ут»?» — «Не отвечают...» В океане тем временем разболтало волну баллов на девять. Выходить с детишками, с женщинами — рискованно! Я за сторожевики, что в дозор ушли, и то волновался.

С «Баку» мы установили связь только под утро. Оказалось, что он уже несколько часов дрейфует на траверзе Н. и ждет, когда мы нач­нем погрузку.

А «Коварный старик» окончательно осатанел: из кратера вместе с клубами пара и газов выле­тали гигантские снопы огня. Все это утягивало куда-то вверх, к черту на кулички, и взамен лив­ня с небес сыпался липкий горячий пепел.

Вскоре, как и предчувствовал капитан «Баку», из. вулкана, будто из жерла колоссальной пушки, начали вылетать сотни огромных раскаленных камней-бомб. Одни взрывались в воздухе и раз­летались на множество осколков, другие падали на склоны горы и, подпрыгивая, катились вниз. Зрелище, прямо скажу, жуткое.

А в океане шторм. Как при такой волне переса­дить женщин и детей со сторожевика на «Баку»?

Размышлениям моим был положен конец, когда камни начали сыпаться на территорию базы и с шипением, оставляя клубы пара, па­дать в воду. Один из таких «камушков» грох­нулся на крышу штаба. Обрушилась балка, ра­нило обоих радистов.

«Желательно оставить на острове одного — двух наблюдателей-радистов», —вспомнилась радиограмма из отряда. Кого же я могу оставить? «Кирьянова»,— подсказал боцман Доронин.

— Почему именно Кирьянова? — перебил я капитана 3 ранга.

— Потому что был полный резон. Вам Доро­нин не рассказывал, как он Алексея радиолюби­телем сделал?

— Рассказывал. И вы попросили Кирьянова остаться один на один с «Коварным стариком»?

— Зачем попросил? Приказал! Выбирать доб­ровольцев мне было некогда, а в Алексее я был уверен: на зубок овладел радиоделом.

— Разве «бомба» не разбила рацию?

— Проверили на скорую руку — работает. Баулин снова уселся за стол.

— В общем, мы пошли к «Баку», а Кирьянов остался на острове.

— И как же вы в такую бурю высадили на «Баку» пассажиров?

— Высадили. Одному богу Нептуну известно как, а высадили... Сейчас речь не о нас. Словом, едва мы отошли от острова мили за две, как на нашем Н. раздался чудовищной силы взрыв. Из кратера полетели не камни, а уже целые раска­ленные глыбы; тучи, буквально тучи пепла за­крыли небо — не поймешь, день или ночь. Потом мы узнали, что этот пепел донесло даже до Петропавловска-Камчатского. «Старик» выбрасывал из своего нутра такое количество камней, песку и пепла, что, не будь вокруг острова бездонных глу­бин, наверное, площадь его увеличилась бы раза в два, если не во все три. Новым взрывом опро­кинуло в море вот этот утес,— показал Баулин на первую фотографию,— рухнул в океан, будто спичечная коробка. А эти два пика — на вто­рой фотографии их уже нет — превратились в маленькие вулканчики. Ученые называют их вул­канами-паразитами.

«Все в порядке,— радирует Кирьянов с ост­рова,— повторяются сильные и частые подзем­ные толчки...»

Внезапно зуммер стоявшего на письменном •столе полевого телефона прервал рассказ капи­тана 3 ранга.

— «Пятый» слушает,— дав отбой, отозвался Баулин.— Так... Понятно... Готовьте «Вихрь». Сам пойду.

— Неслыханно! — гневно бросил он, поспешно надевая реглан и фуражку.— Представьте себе, американец не пошел на СОС «Тайсей-Мару».

— Как не пошел?!

— А вот так! Мы пойдем.

Баулин достал из ящика стола клеенчатую тетрадь, точь-в-точь такую же, в какую были пе­реписаны «Сказки дяди Алеши».

— Это дневник Кирьянова. Он вел его, когда оставался на острове. Забыл, чудак, взять с со­бой...

Алексей начал вести записи лишь на третьи сутки после того, как все остальные покинули остров. (Кстати говоря, писал он то карандашом, то чернилами, но неизменным четким почерком.)

«26 октября, 10 часов. Извержение про­должается с неослабевающей силой. Дом тря­сется будто в лихорадке. Полдень, а небо черное. Над вулканом багровое зарево. Временами вспыхивают то ярко-алые, то голубоватые огни. Измерил на дворе базы слой пепла — 50 санти­метров. Позавтракал консервами и бутербро­дами. Полкан от пищи отказался, скулит.

Слушал по радио «Последние известия». Ино­странные ученые, гости Академии наук, посетили нашу, первую в мире атомную электро­станцию. А американцы испытали у атола Бикини водородную бомбу.

Что-то поделывает в Загорье Дуняша? Стыд мне, позор, что не ответил еще на ее последние письма. Почему-то Дуня все стоит перед моими глазами, такая, какой я видел ее на вокзале в Ярцеве. Ведь она специально приехала из За­горья, чтобы проводить меня, а я даже не по­прощался с ней как следует, не поговорил, все глядел на Нину. И сейчас гляжу на Нинину карточку. Почему это так: не любит тебя человек, и ты знаешь, что он не достоин твоей любви, а из сердца вырвать его никак не мо­жешь?

В вулкане опять взрывы. Все кругом трясется. На всякий случай, запаковал Маришины игруш­ки и коллекции, надо будет отнести их по­ближе к берегу. Голова идет кругом: куда де­нусь, если потечет лава? А может быть, она не потечет? Не развалится ли дом штаба? Может быть, лучше переждать все это на пирсе? Но как же тогда рация?

26 октября, 16 часов. Из кратера пошла лава двумя потоками ярко-красного цвета. Один поток течет в сторону лежбища сивучей и нерп, другой — к поселку. Температура воздуха + 35°, температура пепла +60°. Разом взорвались оба малых вулканчика. Осколки камней барабанят по крыше как шрапнель. Раскаленный камень уго­дил в фойе клуба. Начался пожар. Погасил его тремя огнетушителями, которые работали без­отказно. Пора удирать на пирс. Струсили, това­рищ Кирьянов?

27 октября, 2 часа. Ночь, а светло как днем. Из кратера полились три новых потока лавы. Лава течет бурно. Первый поток водопа­дом обрушился в океан. Вода кипит, все кругом в клубах пара. Температура воздуха + 41°. Полкан забился под койку. Дом держится, крепко сколочен. Опять взрывы. Не дрейфь, Кирьянов! А что, если бы здесь со мной была Нина — умерла бы от страху.

Сегодня я разорвал и бросил в поток лавы ее карточку... По радио передавали, что в Антарк­тике при разгрузке корабля в пургу провалился под лед и утонул тракторист комсомолец Иван Павлов. Наверняка полярникам труднее, чем мне.

27 октября, 10 часов. Только что прос­нулся. Проспал целых три часа. Разбудил меня громкий рев. Это сивучи и нерпы перебазирова­лись к самому пирсу: с лежбища их прогнала лава. Из воды торчат сотни голов перепуганных животных. Подходил к ним близко, совсем не испугались.

Похоже, что извержение пошло на убыль. А гроза над островом бушует вот уже которые сутки. Из-за электрических разрядов опять нару­шилась радиосвязь. «Вихря» не слышно и не видно: кругом острова густой туман. Где же сей­час «Баку»? Хорошо, если бы всех женщин и де­тей увезли на материк. Грустно, скучно будет без Мариши, но на Большой земле ей спокойнее. Почему я такой бесхарактерный: вчера унич­тожил Нинину карточку, а сегодня жалею? Ольга Захаровна говорит, что я напрасно тоскую по Нине: «Если так быстро увлеклась другим, значит, не любила».

Неужели и в самом деле не любила? Хватит об этом писать. Точка!..

27 октября, 20 часов. Извержение снова усилилось. Вершина вулкана похожа на огром­ный красный колпак. Второй поток лавы подполз, к крайнему жилому дому. От лавы пышет жаром. Стена накалилась — не дотронешься. Дом вот-вот вспыхнет. Перенес из него все что мог в клуб. К счастью, клуб стоит на высоком мысу, и лаве сюда не добраться. Назвал мыс мысом Доброй Надежды.

Радиосвязи все нет и нет.

Даже не верится, что Робинзон прожил на не­обитаемом острове в полном одиночестве целых двадцать восемь лет. Трудно человеку оста­ваться совсем-совсем одному.

За эти дни у меня было время подумать. Я так мало, почти ничего еще не сделал в жизни по­лезного, хорошего, зато сколько ошибок успел натворить.

Когда отец уходил на фронт, он сказал мне: «Подрастешь, Алеша, может, и тебе придется взять винтовку в руки. Крепко держи ее, народ ее тебе вручит». А я? Выскочил по боевой тре­воге на палубу без оружия.

Павел Федорович Дубравин, второй мой отец, говорил, что плох тот человек, который любит только самого себя. А я до чего постукался? Раком-отшельником назвали, трусом, бирюком... Куда же поехать после демобилизации? Вер­нуться в Загорье, в школу? А может быть, по­ехать на какую-нибудь новостройку в Сибирь? Семен Доронин уговаривает махнуть к ним на Камчатку: «Раздолье, передний край».

«Главное, чтобы не было стыдно за бесцельна прожитые годы...»

Только что заработало радио. Время для связи с «Вихрем» и отрядом еще не наступило. Слушал «Последние известия». На целинных землях Сибири и Казахстана собран небывалый урожай. Может быть, мне поехать на целину? Как-то с урожаем у нас на Смоленщине? Дуня писала, что из Ярцева приехали в колхоз новый председатель и агроном, и вроде бы дело пошло на поправку.

28 октября, 8 часов. Установил радио­связь с «Вихрем» и отрядом. «Вихрь» все еще штормует в открытом море. Капитан третьего ранга запросил, не надо ли меня сменить. Отве­тил, что нужды в этом нет. Сообщил обстановку на острове.

28 октября, 16 часов. Только что вер­нулся от самого кратера. Подъем занял три часа. Очень жарко, но терпеть можно. На вся­кий случай, чтобы не ударило вылетающими из кратера камнями, привязал на голову две по­душки. Камни в голову не попадали, но от жары подушки помогли. Кратер — огромная круглая впадина. Лава пыхтит, как тесто в квашне. Вну­три вулкана все клокочет. Почва беспрерывно колеблется. Взрывы следуют один за другим. В воздух взлетают «капли» лавы, каждая с хо­роший бочонок, закручиваются винтом и с оглу­шительным треском лопаются. Падая на склоны, они сплющиваются, как комья глины. Красиво, но страшновато. Трудно дышать: воздух насы­щен серой.

Смотрел в кратер и думал: какая чудовищная могучая силища таится в недрах земли. Вот бы обуздать ее, заставить работать на человека. Сколько энергии пропадает зря, да еще и при­носит беды и несчастья. Неужели там, глубоко под землей, и в самом деле происходят термо­ядерные реакции? Уму непостижимо, дух захватывает! А Ольга Захаровна Баулина рассказы­вала недавно в клубе, что наши ученые рабо­тают над разрешением проблемы управляемых термоядерных реакций. Вода будет топливом. Просто чудо в решете!

На всякий случай, перетащил из жилых домов все, что мог в клуб на мыс Доброй Надежды. Хотел днем написать письмо Дуне, но так и не успел, а сейчас до того устал, что боюсь, не уснуть бы, а надо еще измерить температуру и слой пепла.

29 октября, 10 часов. Извержение дей­ствительно идет на убыль. Потоки лавы умень­шились. Тот, что подполз к поселку, остановился и начал остывать. Сверху образовалась корка серо-бурого цвета. Из трещин вырываются струйки сернистого газа. Бросил на корку поря­дочный камень, он ее не пробил. Наступил сам. Держит. Но ногам так жарко, что пришлось подпрыгивать. Пробил корку шомполом. Шом­пол вмиг накалился.

Полкан повеселел. Шторм не больше пяти бал­лов.

Сходил на скалу «Птичий базар» — ни одной птицы, перелетели на другие острова. Под слоем пепла нашел несколько заживо изжаренных кайр, должно быть, они были подбиты камнями.

По радио передавали статью о предстоящем за­пуске искусственных спутников земли. Неужели скоро сбудется мечта Циолковского, и люди по­летят на другие планеты!

Написал Дуне, что после демобилизации обя­зательно вернусь в Загорье, в школу. Буду пре­подавать и поступлю в заочный пединститут. (Написать-то письмо я написал, а когда оно пой­дет на Большую землю?!!)

30 октября, 1 час 30 минут. Произо­шел самый сильный взрыв. Меня сброси­ло с койки. Выбежал на улицу. Вулкана не узнать: почти треть его вершины исчезла. Сра­зу стало тихо. Подзем­ные толчки прекрати­лись. Обошел всю базу и поселок. Дома целы. Стекла окон, обращен­ных к вулкану, выби­ты. Многие крыши про­биты камнями. Передал радиограмму в отряд: «Нужны стекло и шифер. Питание рации на ис­ходе. Все в порядке».

Последняя фраза в дневнике Алексея Кирья­нова осталась незаконченной: «По-моему, необхо­димо, чтобы на мысе Доброй Надежды...»

«Вихрь» ошвартовался у пирса только в девя­том часу утра, вымытый, надраенный, словно был на параде. Отдавая с ходового мостика послед­ние команды, Баулин закинул руки за спину, что, как я уже приметил, служило у него верным признаком плохого расположения духа.

«Неужели «Вихрь» не нашел «Тайсей-Мару»? Или он опоздал, и шхуна пошла ко дну? А воз­можно, сигналы бедствия были очередной улов­кой рыбаков-хищников, отвлекавших на себя вни­мание пограничников?» (Мне довелось слышать не одну подобную историю.) Вопросы вертелись у меня на языке, но, видя настроение командира, я не рискнул задать их ему. По вполне понятным причинам я не мог задать их при нем и кому-либо из команды, даже хорошо знакомым мне боцма­ну Доронину и рулевому Атласову. Показалось даже, будто Баулин поздоровался суше, чем обычно, но вскоре я узнал, что у него не было оснований для приветливых улыбок. Собрав всех офицеров в штабе, Баулин рассказал о случив­шемся.

Вот почему «Вихрь» выглядел таким чистень­ким, словно только что выкупанный младенец! Когда «Вихрь» подошел к «Тайсей-Мару», обна­ружилось, что палуба ее пуста. Похоже было — экипаж давным-давно покинул потерявшую уп­равление шхуну.

«Вихрь» дал несколько отрывистых сигналов сиреной, и тогда только над фальшбортом шхуны появилась пошатывающаяся фигура японца в си­нем платке. Он едва смог помахать рукой.

Высаженные на борт «Тайсей-Мару» боцман Доронин, военврач базы и трое матросов обна­ружили, что двигатель и рулевое управление шхуны в полной исправ­ности, но все двенадцать членов ее экипажа недви­жимо лежат в носовом и кормовом кубриках. Толь­ко тринадцатый, тот, что встретил «Вихрь» — он оказался радистом, — был еще в состоянии держать­ся на ногах.

«.Похоже на острую фор­му лучевой болезни»,— осмотрев рыбаков, заклю­чил военврач.

Из несвязных рассказов радиста и шкипера шхуны выяснилось, что месяц назад в южной ча­сти Тихого океана шхуна попала в ливень с пеп­лом. Пепел принесло с юга, должно быть, из рай­она атола Бикини, где американцы произвели но­вые испытания нескольких водородных бомб.

Японские рыбаки не сразу догадались, что за страшная беда настигла их корабль. Когда же болезнь свалила их, покрыв тело язвами и пора­зив легкие, они долгое время не могли наладить радиосвязь, и течения и ветры все несли и несли их к северу.

Узнав, какое именно бедствие терпит «Тайсей-Мару», американский китобоец «Гарпун», подо­шедший было к ней, немедля повернул обратно.

Пограничники обмыли всех рыбаков, окатили палубу «Тайсей-Мару» из пожарных шлангов, снабдили японцев свежими продуктами и пресной водой. Забуксировав шхуну, сообщили о проис­шедшем по радио в отряд и японским кораблям, которые могли находиться поблизости.

Под утро к «Вихрю» и «Тайсей-Мару» подошел японский краболов. Не мешкая проделав все не­обходимые формальности, пограничники пере­дали ему соотечественников и шхуну.

Едва Баулин закончил свой невеселый рассказ, как радио Камчатки сообщило очередную свод­ку: «Извержение сопки Безымянной усиливает­ся». Однако в сравнении с известием о новой трагедии, постигшей японский народ, это сообщение показалось если не малозначимым, то второстепенным. Конечно, трагедия «Тайсей-Мару» — капля, если ее сопоставить с судьбой Хиросимы и Нагасаки, но в этой капле снова от­разилась угроза атомно-водородной войны.

— Как же у капитана «Гарпуна» хватило сове­сти бросить рыбаков! — сказал я, когда мы с Баулиным шли домой.

— Наверно, капитан китобойца испугался за­разы, — ответил Баулин. — А может быть, он снесся по радио с кем-то из начальства и полу­чил соответствующую инструкцию, может быть, кому-то и хотелось, чтобы «Тайсей-Мару» про­пала без вести... Хуже варварства! Варвары, те, по крайней мере, не клялись в гуманных чувст­вах, в любви к ближнему и, убивая, не прикры­вались именем божьим.

Трудно допустить хоть на момент, чтобы капи­тан какого-нибудь советского корабля отказал японским рыбакам в помощи. А «Баку» разве не подошел к нам, когда извергался «Старик»? — Баулин помолчал.— Ну, прочли кирьяновский дневник?

— Натерпелся парень, прямо герой, — ска­зал я.

— Вы знаете, — улыбнулся Баулин, — Алексей ведь не встретил нас, когда мы вернулись на ост­ров после извержения «Старика». Спал на пирсе как убитый. Видно, вышел встречать да так, не дождавшись, и уснул.

— А что это он тут не дописал? — показал я неоконченную фразу в дневнике.

— Алексей предлагал впредь все склады базы строить на мысе, который он окрестил мысом Доброй Надежды. С тех пор мы его так и назы­ваем, там и строимся.

— Многие ли семьи возвратились тогда на ост­ров?

— Все! — Баулин рассмеялся. — Чудак вы че­ловек! Не каждый же год подряд «Старик» будет кашлять. Напротив — семей у нас с тех пор прибавилось: пятеро офицеров из отпуска с ма­терика молодых жен привезли.

— А Кирьянова чем-нибудь отметили?

— Как же! Начальник пограничного округа наградил его именными часами. Москва — ме­далью «За отличие в охране государственной гра­ницы СССР», а Дальневосточный филиал Акаде­мии наук — Почетной грамотой.

— Филиал Академии наук?

— Чему вы удивляетесь? Ведь за все время из­вержения «Коварного старика» Алексей, помимо личного дневника, вел подробнейшие записи. Из Петропавловска-Камчатского к нам на Н. приез­жали ученые-вулканологи, так они просто диву дались: «Наблюдения товарища Кирьянова — для нас сущий клад!»

Мыс Доброй Надежды... Как-то, неделю спустя, мы гуляли на нем с Маринкой и боцманом Доро­ниным. Далеко, почти на самом горизонте, шел какой-то корабль.

— Парусник, — посмотрела в бинокль Маринка.

— Японец. Двухмачтовая, моторно-парусная шхуна типа «Хризантемы», — подтвердил боцман.

— Как вы поймали-то ее, в конце концов?

— В ледовом шторме. Алеха Кирьянов тогда отличился, — сказал Доронин.

А о себе опять ни слова...