Иван Фирсов

Глава II. ПОДУШКА ДЛЯ ПИТЕРБУРХА

Любимец английского короля Вильгельма III,герцог Мальборо, Джон Черчилл, слыл не только та­лантливым полководцем. Пройдоха и политикан — отзывались о нем в парламенте, казнокрад и лихои­мец — величали генерал-фельдцейхмейстера подчи­ненные офицеры, ловелас и селадон — откровенни­чали обойденные его вниманием дамы высшего све­та. После кончины своего покровителя герцог не ушел в тень. Безвольная и недалекая королева Анна Стюарт, сменившая на троне Вильгельма, без особых колебаний благосклонно приняла ухаживания пяти­десятилетнего поклонника, и Мальборо вскоре наде­ле стал первым министром Англии. На континенте назревали первые схватки морских держав — Фран­ции и Испании с Англией и Голландией в борьбе за испанское наследство. Обе стороны искали союзни­ков и с надеждой поглядывали на север Европы, пы­таясь заполучить в друзья шведского короля. До правителей Англии дошли слухи, что Людовик XIV намерен привлечь на свою сторону по старой дружбе шведскую корону. А тут еще из Голландии донеслись восторженные возгласы купцов о появле­нии на Балтике нового соперника на море. В устье Невы русский царь построил крепость и приглашает в гости всех торговых людей. Правительство короле­вы Анны задумало шведскими руками «таскать ка­штаны из огня». Пускай царя Петра укрощает ко­роль Швеции, они оба потеряют силы, а Британия окажется «третьей радующейся стороной» — так за­думал Мальборо…

Но на деле оказалось все непросто.

Карл XII с прежним легкомыслием пока продол­жал колесить по Саксонии, преследуя отборные вой­ска Августа П. Разбив их, он двинулся в Речь Посполитую. Там еще оставались боеспособные полки Авгу­ста, опора польской короны, которую Карл XII непременно решил отобрать у ненавистного Августа и на­деть на голову любой подвернувшейся персоны из вер­ных шляхтичей. Но временами радостное настроение короля омрачалось появлением его первого министра. В последнее время граф Пипер все чаще напоминал о русской занозе.

— Из Стокгольма сообщают, ваше величество, что генерал Горн крайне озабочен и встревожен. У него в Нарве малый гарнизон, а русские уже оседлали ус­тье Невы. Там они соорудили крепость и заложили го­род. Не исключено, что царь Петр двинется в Ингрию, к Нарве.

Карла всегда раздражали упоминания о любых ус­пехах царя, но он по-прежнему презрительно отно-си лея к таким новостям.

— Утешьтесь, дорогой Пипер! — Улыбка не схо­дила с лица короля. — Ведь неприятель не может ута­щить к себе этот город! — Король оседлал любимого конька. — Пусть царь трудится над закладкой новых городов. Мы оставляем за собой честь вскорости за­брать их под нашу корону.

По привычке в такие минуты Пипер смиренно пе­реводил взгляд книзу, разглядывая серебряные шпо­ры на королевских ботфортах. За три с лишним года он детально изучил их устройство и знал безошибочно количество зубцов на позвякивающих колесиках. Но это стоило немалого труда и большого терпения. Колесики беспрерывно вращались, молодой король довольно редко останавливался или усаживался в кресло. И сейчас он на ходу чеканил свои мысли:

— Так и быть, Пипер, дайте знать нашему совету, чтобы усилить гарнизон в Нарве. Пускай эскадра возьмет у генерала Майделя тысячу гренадер и пере­бросит их в Нарву на помощь Горну. После сего эска­дре надлежит атаковать устье Невы и вместе с войска­ми Майделя стереть в порошок все укрепления царя Петра, — король усмехнулся, — и те хутора, которые он назвал своим именем. Настала пора показать рус­ским, кто истинный хозяин Ингерманландии.

Мартовское солнце припекало санную колею на Ладоге. Во льду кое-где уже темнели проталины. Гля­дя на них, Петр ухмыльнулся: «Не за горами ледо­ход» . Не останавливаясь в крепости, поехал на верфи. Во льду стояли шнявы, галеасы24 .

Первой на пути лежала Сясьская верфь. У достро­ечной пристани борт о борт вмерзли в лед четыре восемнадцатипушечных фрегата25 . На них уже ставили мачты, устанавливали орудийные станки, прилажи­вали пушки.

— К началу лета кораблям быть на Неве, — пре­дупредил Петр Ивана Татищева. — Пока фрегаты не приведешь, не отлучайся.

В прошлом году царь назначил его воеводой в Нов­город.

— Принимай Новый город под начало, присмотри места для верфей на Волхове и Ладоге, будем там га­леры ладить для флота.

На Лодейном Поле в Олонце любимец Петра Иван Немцов встретил царя на стапелях.

Доморощенного мастера из двинских крестьян, сметливого самоучку-корабела, когда-то приметил архангельский воевода Федор Апраксин, отправил в Воронеж с таким же умельцем, братом. За год Нем­цовы здесь, на Сяси, выстроили две шнявы. Краснея, слушал Немцов похвалы Петра. На его стапелях стро­илась по царским чертежам шнява «Мункер». Неде­лю стучал царский топор на шняве.

Как-то на перекуре Немцов осмелел, глянул на ца­ря вопрошающе. Петр кивнул головой — «спраши­вай, мол».

— Имя-то «Мункер» что обозначает, государь? Царь затянулся, ухмыльнулся:

— Ты, Иван, голландский разумеешь? Ну, сие ближе к французскому, мон кер, что значит «мое сердце».

— Забавно, — разглаживая усы, засмеялся Немцов.

По ночам на Ладоге грохотало, трещали льдины, озеро просыпалось от зимней спячки. Озерная вода тянулась вниз, к Неве, а дальше к морю.

Всю зиму по санной дороге возили тес, камень с Котлина. На ветру мерзли солдатские лица, руки, леденели шинели от водных брызг. Ряж рубили не ос­танавливаясь. Тут же заготавливали тес для трехъя­русной крепости, бастиона. Меншиков редкую неде­лю не наведывался на остров. Поджимало время, да и знал, спрос будет строгий. Ряж изладили до ледо­хода. Прорубили лед, и он опустился на дно. Ряж до верхней кромки заполнили камнем. Рассчитали все верно. Над поверхностью воды торчал сруб — фунда­мент полсажени. Сверху настилали внакат бревна, несколько слоев. С ходу начали возводить стены десяти­гранной башни крепости.

Тем временем на острове расчищали места для ба­тарей, размещали траншеи, валили лес, рубили про­секи, ставили избы.

По Неве еще шел лед, а Меншиков ушел с царем на Котлин. Отправились на только что построенном, лег­ком на ходу, с малой осадкой, шестипушечном флей­те «Бельком».

— На фрегате идти несподручно, осадка боль­шая, — пояснил Меньшиков, — ветер с оста зайдет, во­ду сгонит, маяться придется. А флейт подойдет близ­ко, рядом на якорь станет.

Едва покинули устье Невы, Меншиков протянул царю подзорную трубу:

— Взгляни, Кроншлот видно.

В самом деле, прямо по носу из воды торчал купол башни с флагштоком.

—    Пушки завезли?

—    Еще по зиме, мин херц.

—    А на остров?

—    Там траншеи наполовину отрыли, пушки все на месте. Полковник Толбухин и полуполковник Ост­ровский командуют.

—    Которые на Чудском озере шведа побили?

—    Они, мин херц.

7 мая 1704 года Кроншлот встречал гостей. Петр, Меншиков, митрополит Новгородский и большая свита прибыли на торжества и освящение крепости. Комендант крепости полковник Тимофей Трейден са­лютовал флейту «Бельком». Следом прогремел салют береговой батареи.

На острове выстроились полки, белели палатки, торчала дюжина срубленных изб.

— Успели, черти, это к добру, — похвалил Пётр полковников.

На трех ярусах Кроншлота митрополит кропил пушки, стены, бойницы.

«Тогда наречена оная крепость Кроншлот, сиречь коронный замок, — появилась запись в журнале Пет­ра, — и торжество в ней было трехдневное». Бог трои­цу любит.

Торжество закончилось, Петр выдворил свиту на флейт, оставив лишь Головина, Меншикова и Брюса, полковников Толбухина и Островского, и занялся де­лом с комендантом.

— Сие наставление тебе пушечному искусству, ежели неприятель явный прибудет и на другие слу­чаи, дабы впросак не попасть и честь соблюсти. Читай.

Полковник взял бумагу. Наперво «содержать сию ситадель с Божьей помощью аще случится хотя до по­следнего человека и когда неприятель захочет про­биться мимо оной, тогда стрелять, когда подойдет ближе, и не смешить стрельбою, но так стрелять, что­бы по выстрелянии последней пушки первая паки бы­ла готова и чтоб ядра даром не тратить».

После первой статьи Петр прервал коменданта:

— Уяснил? — Трейден кивнул, а Петр ткнул пальцем Толбухина и Островского: — Сие вас касает­ся також. Чти далее.

Все предусмотрел Петр. И встречу торговых и ней­тральных судов, и салютование. Последняя статья предостерегала от брандеров:

— Сие вам смертельный враг. Как завидите по ве­тру, без кормила пускает неприятель посудину, стре­ляйте в упор. Здесь рисована сия злыдень.

Перед уходом предупредил:

— Шведы вас в покое не оставят, ждите гостей.

На обратном пути поучал и Меншикова:

— Крепость авантажная. В ней припасы огневые и провизия всегда-должны быть в избытке. То ли шторм, то ли неприятель блокаду учинит. Озаботься.

Ежели шведы нагрянут, в подмогу отряди полдюжи­ны галер, шняву, флейт — на случай кто прорвете.

Из Питербурха, не останавливаясь, Петр отпра­вился к Нарве.

Лифляндия со времен хозяйничания на ее земле Тевтонского ордена тяготела к Западу. Весь уклад жизни, язык, обычаи, как и в соседних Эстляндии и Курляндии, имели много общего с приморскими странами.

Неудивительно, что король Густав Адольф сотню лет тому назад, поздравляя риксдаг с присоединением к шведской короне Эстляндии и Ингрии, даже не упо­мянул Лифляндию как само собой разумеющуюся вотчину Швеции.

Из Лифляндии в королевскую казну текли обиль­ные потоки таможенных пошлин, а метрополия все­гда рассчитывала на ее хлеб и мясо.

Но кроме этих выгод, королевская армия всегда пополнялась рекрутами-лифляндцами. Знатные лиф-ляндцы охотно поступали в королевскую рать наем­никами-офицерами.

С приходом войск Карла XII в Прибалтику среди них выделялся полковник Иоганн Майдель. За вре­мя последних кампаний он отличился, и король произвел его в генералы и доверил командование корпусом в Финляндии. На первых порах новоиспе­ченный генерал оплошал. Он получил приказ при­вести отряд войск к армии короля. Уже давно Май-деля упрашивал о помощи из соседней Лифляндии генерал Шлиппенбах. После тяжелого поражения под Эрестфером он слезно просил у короля помощи, но безуспешно. Вняв просьбам знаменитого генера­ла, Майдель выделил ему 600 солдат. Когда же он предстал перед королем, то пожалел о своей опро­метчивости.

— Как вы посмели ослушаться приказа своего ко­роля? — гневно кричал король, злобно стуча тростью по спинке кресла…

Вернувшись в Выборг, Майдель усердно готовился выполнить волю короля — изгнать русских из устья Невы. Но вскоре из Стокгольма поступило распоря­жение отрядить в Нарву тысячу двести солдат для по­мощи генералу Горну.

В солнечный летний день на рейде Выборгского за­лива появилась морская армада: линейный корабль под флагом вице-адмирала, пять фрегатов, десяток шхун, вооруженных пушками, два десятка купечес­ких транспортов. Майделю нанес визит вице-адмирал де Пруа.

— Имею честь, — надменно произнес француз и протянул генералу бумагу, — я должен взять у вас тысячу солдат, боевые припасы для крепости Нарвы.

Приняв десант и припасы в Выборге, эскадра де Пруа в шестнадцать вымпелов в начале мая бросила якоря на рейде, неподалеку от устья Нарвы. На борту тысяча двести солдат, порох и ядра, провизия. Их на­до доставить по реке в крепость. Осмотрев берег, де Пруа направил к нему мелкосидящие шхуны. Едва шхуны вошли в устье Нарвы, засвистели ядра, загуде­ла картечь… Испуганные капитаны едва успели раз­вернуться, показывая корму. На этот раз шведы опоз­дали. Почти месяц назад по приказу царя обложил Нарву окольничий Петр Апраксин. Русские пушкари приловчились бить по судам на Ладоге под Шлиссель­бургом.

Вице-адмирал отстаивался на рейде, не решаясь рисковать кораблями. В конце мая под Нарву Петр перевел семнадцать тысяч пехоты. Узнав о шведской эскадре, сразу поскакал к морю.

— Переправляй пушки на левый берег. Оседлаем устье — шведы не пройдут. Припасы из Питербурха будем теперь морем поставлять, на галерах, — распо­рядился Апраксину.

На следующий день развернули батареи и войска, окопались на обоих берегах. Осмотрев укрепления, Петр собрался уезжать к Нарве, но, как всякий мо­ряк, бросил прощальный взгляд на водную гладь. А в это время с севера подул свежий ветерок, развело волну. Вдали от стоявшей на рейде шведской эскадры вдруг отделились две шхуны28 .

«Так и есть. Видимо, они снялись с якоря, а про­тивный ветер несет их к берегу».

Петр оглянулся на Апраксина:

— Крикни солдат, пускай берут мушкеты и ми­гом в лодки садятся.

Между тем шхуны сдрейфовали к устью реки и приткнулись близко к берегу. На палубах суетились фигурки моряков, махали беспомощно руками. Сол­даты в лодках тоже замешкались, не могли выгрести против ветра.

«До шхун рукой подать, а как их взять? Раз сели на мель, значит, футов пять-шесть глубины, не более».

— Эх-ма! — крикнул Петр и приказал подбежав­шему рослому сержанту: — Бери солдат с мушкета­ми, долгих, себе под стать, и айда за мной.

Оторопевший Апраксин схватил поводья, а царь, ударив шпорами, направил лошадь к урезу воды…

Спустя полчаса все было кончено. Схватка была короткой и без потерь с нашей стороны. В Поденной записи появилось сообщение о происшедшем: «Маяв 31 день о полудни изволил Великий Государь ходитьс исправною Преображенских солдат ротою к Нарв-скому устью, получа ведомость, што шведского фло­та две штуки сорвало с якоря и снесло на мель по ве­ликому шторму. Сам Великий Государь в первых вер­хом и при нем некоторые солдаты бросились во всем платье в воду вброд и вплавь, тотчас взошли и овладели оными. На тех обоих шхунах взято в плен: 2 по­ручика, 1 шкипер, 1 аудитор, штурман, 25 матросов, 1 сержант, 75 человек солдат, флаг шведский, 100 мушкетов. Шведский вице-адмирал посылал кораб­ли, отбили и корабли».

Переодеваясь после атаки в палатке, Петр посмат­ривал на притихшего в углу сына. За последний год он вытянулся, отцу стал по плечо. По приказу Петра привез его под Нарву Гаврила Головкин. «Пускай ви­дит, какими заботами отец живет, привыкает к сол­датской жизни». Сын сидел, сутулясь, на барабане, С опаской посматривал на отца. Вспомнил вдруг, как в прошлом году под Ниеншанцем Меншиков таскал его за волосы, а отец будто того и не замечал.

—    Што, Алеша, видел, как отец смерти не боит­ся? Сам-то воды трусишь?

—    Боязно, — поежился Алексей.

—    Чего с собой в поход беру? Не сегодня завтра мочно Богу душу отдать. Ядра да пули не разбирают. Молю Бога, штоб ты по моим стопам пошел. Но мотри, ежели не захочешь, не будет тебе моего благосло­вения.

И все же радовался Петр: первые трофеи под Нар­вой захватили на море…

Вице-адмирал де Пруа ушел не солоно хлебавши в Ревель, но спустя месяц решил попытать счастья при устье Невы. Шведская казна неплохо платила французскому наемнику. Требовалось оправдать на­дежды Адмиралтейства. Он договорился с Майделем, что после высадки десанта в Нарву эскадра направит­ся в сторону устья Невы атаковать новую крепостью Но и там его ждала неудача. Первый раз француз вел шведскую эскадру. Нумере подробно объяснил ему, где фарватер, как пробираться ловчее к устью Невы; С ним шли лоцманы-шведы, успокаивали: «Проведем эскадру до самого Котлина».

Однако миль за восемь до острова лоцманы забес­покоились, то и дело вскидывали подзорную трубу:

— Какое-то наваждение, господин вице-адмирал, прошлой осенью море было чистым, а теперь какая-то цитадель объявилась.

Адмирал схватил трубу. Лоцман определил верно. Так и есть. На взморье, прямо на воде, возвышалась круглая массивная башня. Из ее бойниц торчали пушки, на цоколе развевался русский флаг.

— Поднять сигнал, — скомандовал де Пруа, — уб­рать паруса, стать на якорь!

Между цитаделью и островом просматривались какие-то две внушительные галеры, еще какие-то ко­рабли, на острове виднелись сооружения. Но у него, слава Богу, линейный корабль, восемь фрегатов, еще восемь вымпелов. На борту корабля десант — тысяча двести отборных пехотинцев. Со стороны Выборга, со­гласно плану, в устье Невы вот-вот должен атаковать русских генерал Майдель…

— Собрать капитанов! — распорядился де Пруа.

На совете решили начать высадку десанта на остров, пока позволяет погода, а потом разрушить цитадель,

Ни то ни другое не удалось. Едва шлюпки с десан­том направились к берегу, их встретил шквал карте­чи. Тем, кто сумел высадиться, пришлось спешно ре­тироваться, оставляя убитых. Контратака преображенцев Толбухина была неотразима…

Ни одно ядро сотен шведских корабельных пушек не коснулось стен Кроншлота. Все действия шведской эскадры оказались бесполезными. А генерала Майде-ля русские войска отбросили от невских рубежей.

На суше шведа опять потеснили в Дерпте и Нарве, русские войска медленно, но верно отвоевывали ис­конные берега Балтики.

Четыре года не исчезала у царя досада за первое поражение от шведов. В этот раз противники поменялись ролями. Обложив Нарву со всех сторон, Петр предлагал генералу Горну избежать кровопролития, сдать крепость на почетных условиях. Высокомерный швед ответил издевательским отказом: мол, русских уже били под Нарвой… Десятидневная канонада и жестокая атака были ответом. Последний штурм длился всего три четверти часа. Разъяренные потеря­ми и наглостью шведов, русские солдаты ворвались в крепость и били всех подряд, пленных не брали…

Утихомирив атакующих, царь вложил шпагу в ножны:

— Иного быть не могло. Нарву, которая четыре года нарывала, слава Богу, прорвало.

Не задерживаясь в войсках, Петр опять спешил к морю, трудился на Олонецкой верфи. 24 сентября там дважды стреляли пушки. На воду спускали че-тырнадцатипушечную шняву «Мункер», а следом с соседнего стапеля скользнуло первое детище Федора Салтыкова — двадцатипушечный фрегат «Флигель Фам». Чуть поодаль, кучно, борт о борт, достраива­лись на плаву полдюжины «новоизобретенных» Скляевым бригантин.

С легкой руки Петра, эти галеры прозвали скампа-веями. Небольшой длины, метров тридцати, с двумя мачтами для парусов и дюжиной пар весел, они были вооружены пушками, вмещали больше сотни солдат для абордажа. Возле скампавей деловито суетился но­воиспеченный шаутбенахт27 Иван Боцис. В прошлом году по протекции Крюйса царь принял на службу опытного капитана венецианского флота, выходца из Далмации.

— Ты в галерах смыслишь больше всех, будешь начальствовать галерным флотом, — определил Петр должность Боцису.

Достраивали корабли и в дождь, и в снег. Спешили выскочить в море, а тут еще заштормила Ладога.

Боцис первым повел галерную эскадру в Петербург. Следом за ним пришли на парусах фрегат и шнявы. Со­скучился царь по морю. Как не выйти под занавес кам­пании на простор волн! Благо теперь впервые за многие столетия распахнулись свои, родные ворота на Балтику.

В Кроншлоте царю докладывали генерал-адмирал Головин, Меншиков и Степан Толбухин о том, как от­бивались от неприятеля. Выслушав их, Петр сказал:

— Ждите по весне опять шведов, они море так просто не сдадут. — Петр подошел к амбразуре, по­гладил медную пушку. — Однако мы здесь навеки. Знаменита сия победа у Варяжского моря. Ныне зем­ли наши отвоевали, которые наследно короне россий­ской принадлежали.

В Петербурге, или, как прозвал его шутливо Петр, Парадизе, готовились к торжеству.

На левом берегу Невы, напротив Василия Корчмина острова, где стояли батареи, устроили главную верфь — Адмиралтейство.

Все лето урывками работал Петр, составляя про­ект и чертеж будущего Адмиралтейского дома. Зда­ния еще не было, а в сентябре вместе со Скляевым Петр заложил и строил на стапелях полдюжины но­вых бригантин, галер-скампавей.

Закладывая Адмиралтейство, Петр объявил Кикину, Скляеву, Меншикову, губернатору:

— Здесь пока будем строить галеры. Они потреб­ны сей день. Фрегаты и шнявы на Ладожских верфях. Ты, Данилыч, будешь за главного адмиралтейца, Ап­раксин-то далече. Кикин в ответе за Питербурхскую верфь, а ты, Федосей, за каждое судно.

Меншиков продолжил мысль:

—    Дозволь, Петр Лексеич? На суда капитанов бы надо, присматривали бы каждый за своей посудиной.

—    Верно кумекаешь, — похвалил Петр. — Нынче в Москву еду. Крюйс дожидается. Почитай, сотню капитанов, поручиков, боцманов прихватил из Голлан­дии к нам на службу.

Второй месяц ожидал царя в Москве Крюйс. В са­мом деле, по его заданию навербовал в Голландии сем­надцать капитанов, пятьдесят три поручика, пятьде­сят штурманов, пятьдесят пять боцманов.

Петр в присутствии Головина разговор вел с каж­дым. Представлял их вице-адмирал Корнелий Крюйс:

— Капитан Петр Сивере, капитан Витус Беринг, капитан Ян Нельсон…

Сразу же решили семейных отправить в Воронеж, холостых — на Балтику, в Петербург. Крюйс получил от Петра особое назначение:

— Новоявленный флот рождается на Балтийском море. Езжай туда без промедления. Все тебе Меншиков расскажет. Принимай под единое начало и кре­пость Кроншлотскую, и корабли.

Возвращение Ингрии в лоно России, выход к мо­рю было заветной мечтой Петра I пять лет назад, ког­да он вступил в войну со шведами. Завоеванное те­перь следовало удержать, конца войны не предвиде­лось. Поневоле действия противника в какой-то мере способствовали стратегическим успехам русских войск. Основные силы неприятеля в ту пору пресле­довали по пятам саксонскую армию. В те дни, когда пала Нарва, войска Карла XII победно вступили в древний Львов. Упоенный успехами молодой ко­роль двинулся в Речь Посполитую. Вскоре польский трон поменял своего патрона. Под диктовку Карла XII поляки низвергли Августа II, и престол занял Станислав Лещинский, «мягкий, уступчивый» по-знанский юноша, пришедшийся по вкусу королю Швеции. Не одного шляхтича тащили на этот троя шведы, но не каждый соглашался занять довольно шаткое место… Устроив дела в Варшаве, Карл начал погоню за саксонским войском, но с досадой понял, что в самую Саксонию ему путь перекрыли морские державы.

Как-то совпало по времени занятие русскими Нар­вы, вступление шведов во Львов и разгром французов при Гохштадте английским корпусом под командой Мальборо. Но герцог слыл не только искусным воя­кой, но и способным дипломатом. Прослышав, что французы пытаются восстановить свою силу прусски­ми войсками, Мальборо, бросив все дела, опередил их и оказался в Берлине. За большие деньги он уговорил Фридриха I выделить англичанам 8 тысяч отборного войска. Кроме платы деньгами, Англия и Голландия стали гарантами границ Пруссии и Саксонии. Хотя до границ Саксонии было далеко, но, узнав об этом, Карл XII взбесился:

— Теперь я не смогу окончательно разделаться с Августом на его земле!

Окончательно испортили настроение королю гру­стные вести из Стокгольма: пала Нарва, эскадра не су­мела отбросить русских от моря, войска Майделя топ­чутся на месте.

— Королевская казна разоряется на содержание флота, — раздраженно выговаривал король Пиперу в присутствии генералов. — Русские, как младенцы, наверняка боятся одного присутствия воды, а наши моряки пасуют перед ними. Позорят себя и корону.

Предпишите Вахмейстеру послать к Нарве весь флот с опытным адмиралом.

Пипер, зная нрав короля, осторожно заметил:

—    Ваше величество, нельзя забывать, что на дру­гом конце королевства в проливах затаился датский флот.

—    Датчане твердо сдержат слово и не посмеют на­рушить договор, делайте, как я сказал. Напомните и Майделю, что его действия не приносят славу нашему королевству. Подкрепите его корпус войсками, дайте ему десять тысяч.

В зимнюю пору в Европе обычно боевые стычки за­тихали, — какой боец из замерзшего солдата. Даже на юге, под Азовом, сворачивали осадные работы. По ино­му рассуждал шведский генерал Майдель. Майделю прежде определенно не везло. Затаив досаду, он решил проучить этих русских, а заодно проявить перед коро­лем свою находчивость и инициативу. В январскую ночь с финского берега по сугробам Финского залива он двинул отряд в тысячу отборных солдат в атаку на ост­ров Котлин. Сила нешуточная, если применена будет с умом. Вышли на лед в вечерних сумерках, чтобы на­пасть внезапно, ночью. Но то ли зашкалили компасы у шведских офицеров, то ли проводник напутал, то ли пурга помешала, Майдель просчитался. Долго блужда­ли шведы по льду и увидели Котлин, когда совсем рас­свело. Но и шведов приметили толбухинские часовые. Гренадеры несли службу по присказке: «Недоглядишь оком, так заплатишь боком». Затрубил тревогу трубач, забили дробь барабаны. Развернули пушки и беглым огнем ударили картечью по окоченевшим шведам. Без оглядки побежали шведы назад, разогрелись, опо­мнились лишь на финском берегу.

Но Майделю король представил еще одну возмож­ность восстановить свою репутацию.

В эту кампанию из Воронежа Петр поехал в ар­мию. Не ладилось опять у Шереметева в Курляндии. Летом замутились стрельцы в Астрахани. Боялся царь, как бы головешки не вспыхнули пламенем… Но флотские заботы его не оставляли. По приказу Пе­тра в середине мая вице-адмирал Крюйс появился у Котлина. Привел на Котлинский рейд первую рус­скую эскадру.

Толбухин и Островский поглядывали с берега, сби­лись со счета, никогда столько кораблей не видели.

— Фрегатов восемь, шняв пять, — загибал пальцы полковник Толбухин, — семь галер, еще какие-то су­да, не разберу.

В морской азбуке Толбухин преуспел в прошлой кампании, научился различать корабли по шведским вымпелам, которые не раз отгонял от Котлина.

По сигналу флагмана корабли отдавали якоря на рейде западнее Кроншлота. С флагманского фрегата «Де Фам» спустили шлюпку, вице-адмирал напра­вился сначала на Кроншлот. Принял рапорт Трейдена. Крепость ему понравилась.

— Сам государь чертеж правил, — доложил ко­мендант.

Осмотрев бастион, Крюйс направился на шлюпке к острову. Походил по берегу, сделал промеры глубин на шлюпке, выслушал Толбухина:

—    Господин вице-адмирал, надо бы укрепить кре­пость пушками. В прошлую кампанию шведы нас ко­рабельными пушками доставали, а наши пушечки как игрушечки. В воду с недолетом стреляли.

—    Сам вижу, — хмурился Крюйс, — возьмем на­ши корабельные пушки, для начала дюжину-другую, — пожевал губами, кивнул Толбухину и Остро­вскому: — Садитесь, полковники, на шлюпку, пошли ко мне, отобедаем.

Поднявшись по трапу, Крюйс коротко скомандовал:

— Поднять сигнал: «Капитанам прибыть к флаг­ману».

Первым слушали Толбухина:

— Одной батареи маловато. Ну-ка шведы сунутся по южному берегу! Там все пусто, крыть нечем, и нас отрежут.

Крюйс слушал внимательно, черкал что-то на бу­маге.

— Шведы могут появиться и через час, и через не­делю. Терять время не будем. Наипервое. На острове соорудим еще две батареи, — Крюйс ткнул пальцем в схему, — одну напротив Кроншлота, другую к вес­ту. Пушки взять со шнявы «Де Гайс», фрегатов «Штандарт» и «Нарва», по две пушки. Старшим от флота пойдет сооружать батареи Иван Крюйс. — На­звав фамилию сына, вице-адмирал продолжал: — Второе. Диспозиция кораблей на случай боя такова: фрегаты поперек фарватера и вдоль берега по дуге, на флангах галеры и бригантины. Диспозиции кораб­лей получите завтра утром. Последнее. Каждому фре­гату и шняве изготовить по две рогатки плавучих на якорях. Поставить их кабельтовых в пяти перед фар­ватером… Пускай шведы бока намнут, ежели сунут­ся, а мы их огоньком угостим.

Неприятель отпустил на размышление русским ровно десять дней. Но им этого хватило. Солдаты тру­дились, выбиваясь из сил, пушки вязли в заболочен­ном лесу, траншеи и брустверы копали не разгибая спин. В первый день июня на Котлине ощерились ору­диями две новые батареи. Лесная, из девяти пушек и мортир, на опушке леса, вторая, Ивановская, из одиннадцати пушек, мортир, гаубиц. Прозвали ее по имени Ивана Крюйса, который немало попотел здесь. На балтийской волне, загородив фарватер, по­качивались грозные рогатины.

На рассвете 4 июня выстрелила сигнальная пушка с Кроншлота. На горизонте замаячили неприятель­ские паруса.

За день до этого адмирал Анкерштерн провожал Майделя. Генерал спешил к своему войску.

— Мой генерал, я надеюсь, через два-три дня мы поднимем бокал за нашу победу на развалинах Питербурха.

Эскадра Анкерштерна в двадцать два вымпела следовала классическим строем. Авангард вел прошло­годний неудачник, вице-адмирал де Пруа, кордебаталией командовал бывалый моряк, адмирал Анкер­штерн, замыкал строй арьергард шаутбенахта Спарре. Анкерштерн был настроен по-боевому и решил ата­ковать с ходу. Правда, он не ожидал увидеть на рейде русскую эскадру. Де Пруа докладывал ему, что у рус­ских не наберется и десяти кораблей. Однако, судя по силуэтам, среди судов добрая половина фрегатов.

— Я вижу два десятка вымпелов, — доложил ка­питан.

Анкерштерн досадливо поморщился, прикинул: «У меня семьсот пятьдесят орудий, у русских сотни две. Четыре к одному». Адмирал скомандовал:

— Поднять сигнал: «Авангарду атаковать непри­ятеля! »

Де Пруа прибавил парусов и двинулся к Кроншло-ту. Но вдруг прямо по курсу на волнах показались не­понятные сооружения. «Похоже, это затопленные ко­рабли, значит, по фарватеру не пройти».

— Кораблям стать на якорь, открыть огонь по крепости!

Авангард вступил в артиллерийскую дуэль.

Рядом становились на якоря корабли эскадры. Мощь огня увеличилась. Шведы явно не ожидали, что их возьмут в клещи с берега и крепости. Не стои­ло рисковать в первый день. Слева на полоске суши просматривались какие-то постройки. В авангарде У шведов тысяча гренадер из десанта. Анкерштерн по­слал приказ де Пруа: «Подойти к берегу, высадить де­сант, уничтожить неприятеля!»

Он распорядился подойти арьергарду как можно ближе к крепости. Основные си ль! вышли из зоны ог­ня. Надо избегать ненужного риска.

Из реляции Крюйса Петру: «Июня в 4 день поут-РУ:. увидели неприятельский флот, на всех парусахидущий к Котлину острову, состоящий из двадцати двух кораблей, в том числе 7 кораблей линейных от 54 до 64 пушек, 6 фрегатов от 28 до 36 пушек, 2 шня­вы, 2 бомбардирских, еще два судна по 40 пушек, и не дошел до Кроншлота с милю небольшую, стали на якоря; а около 10 часов перед полуднем из оного непри­ятельского флота 6 фрегатов, подняв паруса, пошли под самые пушки кроншлотские (також фрегатов наших и галер, стоящих у оного) к нашим пловущим рогатинам, которые на якорях лежали поперек фар­ватера между косою кроншлотскою и Котлина ост­рова, и как стали приближаться, то из наших галер­ных пушек да с батареи, именуемой Святого Иоанна, оных встретили, отчего немедленно поворотились… к большому флоту. И пошли к Копорскому берегу, и высадили на берег 1000 человек, некоторые неболь­шие жилья там пожгли».

На деле с десантом вышел один конфуз. Тысячный шведский десант захватил опустевшую деревеньку Дударовку. Шведы с досады сожгли две избы и при­везли трофей: несколько голов скота.

Хорошо, что светлы июньские ночи, тем более спать некогда. Анкерштерн созвал флагманов. Пер­вый день прошел впустую, блин вышел комом.

— Завтра с утра основная часть эскадры начнет массированно бомбардировать крепость и корабли. Наши пушки бьют намного дальше русских.

Спарре и де Пруа переглянулись: слава Богу, так спокойнее. Флагман пододвинул карту:

— По моим наблюдениям, самое слабое место на острове на западе. К тому же там есть мель. — Ан­керштерн поманил Спарре. — вам, шаутбенахт, над­лежит подойти здесь, как можно ближе к острову и высадить десант. Задача — опрокинуть русских, захватить батарею и закрепиться на острове. Мы прикроем вас знатным огнем. С Божию помощью мы изгоним русских с острова, затем легко расправимся с крепостью.

— Но, мой адмирал, — поперхнулся Спарре, — мы не знаем, сколько там русских.

— Во всяком случае, наших гренадер на них хватит.

Гладко было на бумаге. Вроде бы все просчитали аккуратные шведы, бились они раньше с датчанами, и саксонцев побеждали, и англичанам сдачи давали. Все получалось. Но, видимо, что-то не разгадали у своих противников, московитов.

Из реляции Крюйса: «…июня в 5 день, поутру… из­рядная погода; около 8 часов неприятельский флотвесь начал приближаться к нашей эскадре и стал наякоря от нас в пушечном выстреле; а шаутбенахтШпар со своей эскадрой стал у Котлинской косы…близ берега (где имел пост полковник Толбухин с од­ним только полком и тремя полковыми пушками)и палил из пушек своей эскадры на тую косу доволь­но; однако ж ни малого повреждения одною стрельбойнашим не учинили, для того что помянутый полков­ник Толбухин во время той стрельбы людям велеллечь; а перед полуднемellчасов неприятель под тоюстрельбою посадил людей своих в боты и шлюпки,под командою полковника Нирота пошел к берегу,и как быстро подошел и стал выходить на берег(и уже 128 человек гренадер вышли на берег, а прочиеза ними поспешили с рогатками), тогда наши,встав, начали по ним стрелять, как из мелкого ру­жья, так и из трех пушек дробью, от чего непри­ятель пришел в конфузию. И тут их на месте оста­лось с 40 человек, да и в полон взято 31 человек (меж­ду которыми несколько человек было офицеров), а ос­тальные с берега побежали в той конфузии на своисуда и, будучи в такой конфузии, те свои суда опроки-нули, от чего многое число их потонуло. И междутем из наших помянутых трех пушек огонь непрестанно продолжался, от которого в ретираде непри­ятель також немалое число людей потерял».

Хладнокровие командующего шведской эскадрой мало-помалу испарялось. Десант русские сбросили в море, корабли их стояли целехонькие. Со стороны устья Невы второй день доносились глухие раскаты канонады.

— Вы слышите, — Анкерштерн кивнул младшим флагманам на восток, — наши гренадеры, конечно, теснят русских, но они ждут нашей помощи.

Едва отбили десант и затихла канонада, Крюйс вы­звал командира шнявы «Мункер» Наума Сенявина. За две недели наметанным глазом вице-адмирал опре­делил в нем лихого моряка.

— Пойдешь в Питербурх, до Меншикова или Брюса. Передашь: надобны мортиры да пушки боль­шие. Сам видишь, ядра шлепают в воду с недолетом. Возьми пакет с письмом у секретаря Андрея Остермана.

Из письма Крюйса: «…здесь довольно есть куражуили смельства, но есть токмо недостаток в спосо­бах. Ежели бы я еще добрых шесть восемнадцати­фунтовых пушек да две гаубицы на моих батареяхимел, то чаял бы неприятеля принудить вскоре отбомбардирования своего престать».

Утром шведы с прежней яростью бомбардировали и крепость, и корабли, и батареи на острове. На этот раз из сотен выпущенных ядер лишь два попали в цель. Одна бомба угодила на палубу галеры «Святой Павел», прошила верхнюю палубу, не разорвалась и застряла в матросской койке. Вторая ударила в сте­ну крепости и «разорвалась так, что весь Кроншлот затрясло».

На другой день шведы угомонились, и как раз во­время. «Мункер» доставил из Петропавловской крепо­сти две мортиры и две восемнадцатифунтовые пушки.

Их,с ходу установили на ивановской батарее, а через два дня доставили еще шесть пушек и две мортиры.

Шведы, передохнув, через три дня приблизились к острову и крепости на дистанцию огня, но пристре­ливаться им не позволили.

Из реляции Крюйса: «В 10-й день неприятель набатарею Святого Иоанна и на нашу авангардию до­вольно из пушек стрелял и бомбы и гранаты метал; однако нашим никакого вреда не учинили, только имс наших батарей и кораблей… жестоко докучали пу­шечной стрельбою. Потом стала бить тишь и непри­ятельский флот стал назад отходить».

Но теперь положение изменилось. В атаку пошли русские корабли. Крюйс доносил: «Потом наши, при­ближаясь своими бомбардирскими судами, начали на эскадру вице-адмирала Депроу бомбы бросать, отчего принужден он со своими кораблями завозом выби­раться, а вся его эскадра — отступать… После того с неприятельского флота ни одного выстрела не бы­ло, а с наших галер по неприятельскому флоту непре­станно стреляли. Наших людей убито в то время ма­тросов и солдат — 13 человек, да ранено 19 человек».

Ругаясь, Анкерштерн начал отводить корабли по­дальше. Оба младших флагмана доложили, что ко­мандам надо отходить да и корабли привести в поря­док. На время пушки замолчали и шведы даже позво­лили себе расслабиться. Нашелся повод — именины флагмана. Но весь праздник испортили русские. Из реляции Крюйса: «В 15-й день было тихо и всефлагманы были на корабле у шаутбенахта Шпарав гостях, где на литаврах и трубах довольно играли…С батареи, именуемой Святого Иоанна, из однойЩшки и гаубицы выстрелили по адмиральскому ко-раблю, и так трафило, что с того корабля разные га­лереи сшибло… Потом того же часа изо всех мортир и пушек, привезенных из Петербурга, по адмиральскоту и шаутбенахтскому кораблям вдруг стали стрелять, от чего неприятель пришел в великую кон-фузию, и, спустя паруса, шлюпками назад буксирова­лись, и всеми мерами трудились, чтоб от наших пу­шек и гаубиц отступить свободно, чтоб до них не до­носило; и так отступили, что невозможно было уже из наших мортир и пушек их достать».

Шведская эскадра отошла к западу мили на три, и неприятель занялся починкой кораблей. А из устья Невы снова доносилась канонада. Майдель на суше трудился подобно своему другу Анкерштерну, но рус­ские не хотели уступать ни пяди и даже, наоборот, шведского генерала заставили пятиться.

Во время затишья Анкерштерн мучительно разду­мывал, как поправить дело. Все флагманы сошлись на одном. Атаковать крепость бессмысленно. Благо­разумнее овладеть островом, а потом штурмовать кре­пость. На остров необходимо высадить десант. И в та­ком месте, где его не ждут, на западный мыс с север­ной стороны. Адмирал послал в полночь к северному побережью Котлина фрегат.

— Ваша задача подойти скрытно, спустить шлюп­ки и промерить глубины, — инструктировал он ко­мандира фрегата. — Имейте в виду, от этого зависит успех всей нашей кампании.

Шведский фрегат подобрался незаметно: переле­сок на мысу закрывал батарею. Западную сторону ча­совые не просматривали, знали, что там мелко, кораб­ли не пройдут. И все же утром поручик, обходя часовых, заметил вдали за полверсты три шлюпки, мори­стее дрейфовал фрегат. Сыграли дробь, солдаты вы­скочили по тревоге, но шлюпки убрались восвояси на фрегат.

— По моему мнению, — докладывал поручик Толбухину, — сии шлюпы вдоль берега глубины ме­рили, бросали какие-то веревки.

Толбухин покачал головой:

— Не к добру это.

Спустя два дня шведская эскадра снялась с якорей без шума и скрылась за горизонтом. Крюйс недоумевал:

— Быть не может, чтоб Анкерштерн вовсе убрал­ся. Генеральную схватку он еще не давал. Токмо про­ведывал, прощупывал наши укрепления.

Так оно и оказалось. У северного берега рыбачили финны, их захватили, привели к вице-адмиралу. Они без обиняков все выложили.

— Который генерал был в устье Невы, ушел на Выборг. А шведская эскадра у Березовых островов. Чинят корабли, из Выборга транспорта принимают.

Рыбаков отпустили, а Крюйс собрал совет.

—    Так разумею, коли он у мыса промеры глубин производил, неспроста это. Десантирование гото­вит. — Крюйс подозвал Толбухина. — Твоя батарея прострел имеет на вест да на зюйд. А швед замышляет с севера диверсию произвести. Там и лесок закрывает.

—    В самый раз на сей ракурс батарею новую со­орудить, — согласился Толбухин.

—    Бери дюжину пушек да мортиру. Ежели де­сант, то для картечи и шестифунтовые сойдут.

У Березовых островов шведы приняли на борт све­жих десантников, пополнили запасы. В военном деле успех зависит от мощи, умения, хитрости. Силы и умения шведам было не занимать, поэтому Анкер­штерн воспрянул духом:

— Русские нас кое-чем провели поначалу. Теперь мы их перехитрим.

Спарре и де Пруа дружно поддакивали: кто же хо­чет признать себя побежденным.

— В тот раз русским повезло случайно. Нынче мы их забросаем ядрами, а наши гренадеры вспомнят бы­лые победы.

Трое флагманов склонились над картой…

В разгар лета, на рассвете 14 июля, ударила сиг­нальная пушка Кроншлота.

На этот раз неприятельская эскадра показалась на норд-весте.

Крюйс насчитал двадцать пять вымпелов и не от­рываясь следил за маневрами шведов. «Авангард дер­жит курс на западный мыс Котлина. Видимо, как мы и предполагали, там будет диверсия. — Крюйс вздох­нул. — Ну, Федор Толбухин, держись».

Подозвал командира:

— Пошли шлюпки на берег, передать Островско­му: пушкарей и солдат две сотни, отрядить немедлен­но в помощь Тобухину. Им сегодня жарко придется.

С марса28 крикнул сигнальный матрос:

— Неприятель ворочает!

Крюйс вскинул подзорную трубу. Не доходя полу­тора миль до оконечности острова, часть кораблей по­вернула на ост, другая спускалась к зюйду. На флаг­мане подняли красный флаг — сигнал атаки: «От­крыть огонь».

—    Берут батарею в клещи, — проговорил коман­дир, — жди пальбы великой.

—    Ежели по кораблям судить, стволов шестьсот против шестнадцати. К нашим-то корабликам они несунутся, боязно им. — Крюйс, не отрываясь от тру­бы, скомандовал: — Поднять красный флаг на пра­вом ноке!

Русский флагман принимал вызов неприятеля.

Шведы расположили корабли на якорях в две ли­нии, охватив оконечный западный мыс с севера и юга. Пять часов без перерыва утюжили ядрами ба­тарею и траншеи толбухинского полка на косе. Тыся­чи ядер взрыли косогор, не оставляя живого места» И все же шведы не рассчитали. Траншеи и брустверы надежно укрыли преображенцев. Но Анкерштерн не мог этого предполагать и в полдень уверенно отдал приказ:

— Начать высадку!

Из-за громад кораблей выскочили и ринулись к бе­регу полсотни шлюпок.

На их борту, ощетинившись мушкетами, пригото­вились к броску тысяча семьсот шведских гренадер. Вот шлюпки ткнулись в мель, подняли мушкеты ата­кующие, цепи одна за другой понеслись к берегу, раз­брызгивая воду. Все ближе спасительная суша, но вдруг в центре передние цепи атакующих провали­ваются под воду.

Анкерштерн лихорадочно водил трубой по глади воды. На поверхности плавали шапки гренадер…

— Бог мой! Черти побери капитана! — метался по шкафуту Анкерштерн, бессильно потрясая руками.

А берег вдруг ожил, сверкнуло пламя, засвистела картечь. В бой вступили русские гренадеры.

Из реляции Крюйса: «По полуночи в 6 часов не­приятель начал всею своею силою из верхних и ни­жних пушек с обеих сторон с кораблей против ост­рова стрелять. Однако нашим никакой вреды не учинил, от того, что две тысячи двести человексолдат под командою полковника Толбухина лежа­ли на земле в прикрытом месте и по неприятелю ниединого выстрела не было. А перед полуднем непри­ятель, посадив людей своих на мелкие суда, послалк берегу, и как они подошли недалеко от берега, тог­да наши по неприятелю жестоко из пушек стреля­ли; а как оные пришли к берегу гораздо ближе, ихвзяли в мушкетную стрельбу; а как стали выхо­дить из воды, им было выше колен, в некоторых ме­стах глубже, а иные до дна не достали, иные же погорло в воде. Из наших 15 пушек непрестанно стре­ляли ядрами и картечами, от чего оные неприятелипришли в конфузию. И хотя из них некоторые вы-

шли было на берег, однако ж оные в той конфузиивсе побежали назад на свои суда, из которых многиеопрокинулись, и тогда 35 человек неприятелей наберег выхватили, а в 1 и 2 часу неприятель со всемфлотом стал назад подаваться, тогда стрельба пе­рестала. Неприятельских судов было ботов и шлю­пов 29. Того же числа к берегу принесло с 400 человек мертвых неприятельских тел; тогда же взято в плен 3 капитана, 2 поручика, 2 прапорщика, 7 ун­тер-офицеров да рядовых 21 человек.

Подбирая жалкие остатки уцелевшего десанта, шведы уходили в море, оставляя на берегу сотни уби­тых и раненых… Вдогонку с острова неслись вслед бомбы, из-за рогаток выходила в погоню флотилия га­лер шаутбенахта Боциса.

Получив однажды урок, шведские адмиралы уже до конца войны ни разу больше не испытывали судьбу на Невском взморье. Нарождающийся русский флот и возведенная на острове крепость надежно закрыли морские ворота на Балтике.

Весной 1706 года капитан-командор Петр Михай­лов сам повел свою любимую и пока самую быстроход­ную шняву к Кроншлоту. В кильватер «Мункеру» вы­строились дюжина галер и бригантин. Соскучился царь по морскому раздолью. Вышли из Котлина, На­ум Сенявин рассказывал о прошлогоднем сражении со шведами.

— Анкерштерн, стало быть, пятки салом сма­зал? — смеялся раскатисто Петр.

Наум еще в прошлом году заметил перемену в ца­ре. Стал он раскованней, шутил чаще да и на людях покрикивал меньше. Не один Сенявин, все окруже­ние приметило добрые перемены в его поведении с то­го момента, как рядом с ним обосновалась Екатерина

Алексеевна. По-разному толковали в народе, не всё знали и близкие царские сановники. История ее появ­ления в царских апартаментах была непростая…

Началась она летом 1702 года, после взятия войг сками Шереметева Мариенбурга. Как и обычно, в плен брали солдат, а местные жители неприятельских кре­постей иногда платили контрибуцию, иногда остава­лись на положении заложников.

Семья местного католического пастора Глюка не­вольно оказалась под иным скипетром — правосла­вия. В услужении у его дочери состояла Марта Скавронская, сирота, взятая в свое время пастором на воспитание. Накануне военных действий Марта бы­ла повенчана со шведским капралом. Но мужа пря­мо от венца вызвали в полк и направили в бой, где он и сгинул.

Наметанный глаз русских драгун выхватил из толпы горожан полуодетую чернобровую, красави­цу. Начальник драгун, генерал Бауер, имел привыч­ку объезжать биваки своих подчиненных. Не засло­нили вовремя драгуны от генеральского взгляда свою подружку, и Бауер не упустил лакомый кусо­чек. Дальше все шло строго по воинской иерархии. Над Бауером начальствовал генерал-фельдмаршал Шереметев, который изредка гостил у своих генералов. Хотя и стар был годами, но, говорится: ко вре­мени и «бес в ребро».

Прижилась Марта у степенного боярина, да все пе­ревернул губернатор Ингерманландии Александр Меншиков. И обрела свои новые покои бывшая «пор-томоя» на берегах Невы. Но ненадолго. Вскоре узрел ее Петр и уже больше с ней не расставался. Обрела на­конец-то свою пристань вновь нареченная Екатерина, по имени своего крестника, сына Петра, ставшая Алексеевной. Нарушил вековой порядок Петр Алек­сеевич, но зато обзавелся семейным очагом…

Нынче и в море уходил с легким сердцем, тепло на душе у моряка, когда есть на берегу верная по­дружка…

Генерал значит «главный». Устанавливая в Рос­сии эту приставку к званиям фельдмаршала и адми­рала, Петр четко наделял людей, имевших этот чин, полномочиями на флоте и в армии.

Генерал-адмирал Федор Алексеевич Головин не однажды задумывался, за какие заслуги, каким обра­зом стал он генерал-фельдмаршалом. Произошло это в самом начале войны со Швецией. Переходили они вместе с царем к Новгороду и дальше к Нарве. После одного из шумных застолий в Новгороде и родился на свет указ о производстве его в генерал-фельдмарша­лы, а в том походе в подчинении у него и войск не бы­ло. Под стенами злополучной Нарвы он оказался са­мым старшим по званию, но не у дел. Отъезжая в Нов­город, царь взял его с собой. И, быть может, к лучше­му, а то, не дай-то Бог, попал бы в плен к шведам…

Состоя начальником воинского морского приказа, старался хоть малую толику времени уделить флоту, но все никак не получалось. Заедали архиважные де­ла в Посольском, Ямском приказах, каждый день дьяки тащили ворох бумаг из Оружейной, Золотой, Серебряной палат. Грешным делом, выходил в море в последний раз на «Крепости», когда провожали по­сольство. Давненько это было… Ныне государь назвал его адмиралом, поручил ему новый Балтийский флот, вменил «господину адмиралу на него смотреть, яко вышнему правителю».

Головин припоздал, царь опередил его, раньше вышел в море. Командир шнявы «Мункер» Наум Се-нявин вторую неделю похмелялся каждое утро. Толь­ко что его произвели в боцманматы, а друзей-товарищей пруд-пруди, с каждым надо отпраздновать. Но вчера вечером получил приказ царя готовить ко­рабль к походу на Котлинский рейд.

Лед на Неве еще не прошел, шняву мотало туда-сюда, рвало с якорей, а государь каждый день требо­вал: «В море. В море». «Соскучилась, поди, душа мор­ская по простору», — посмеивался про себя командир шнявы.

Первым на Котлинском рейде бросил якорь вице-адмирал Крюйс. Он поднял свой флаг на тридцати-двухпушечном фрегате «Олифант». На самой быстро­ходной шняве «Мункер» развевался царский штан­дарт капитан-командора Петра Михайлова.

Один за другим подходили фрегаты, ложились в дрейф.

В устье Невы шаутбенахт Иван Боцис, командир галерной эскадры, отдавал почести адмиралу Голо­вину. Встречал пушечной пальбой, игрой на флей­тах с барабанным боем, криками «ура!» матросов на вантах30 .

Головин отдувался, неторопливо поднимаясь по трапу, озирался по сторонам. Такого приема он не встречал.

—    Сие, ваша светлость, — доложил Боцис, — на венецианский манер.

—    Ну, как знаешь, — высказался довольный це­ремонией адмирал, — поднимай якоря, догоняй госу­даря.

Запели дудки, загремели барабаны.

Галеры и бригантины стройной колонной потяну­лись из устья Невы.

Тем временем «Мункер» с отрядом фрегатов ушел далеко. Кроншлот давно скрылся из виду. Моряков звал простор, соскучились по морю, свежему ветру, соленой волне. Вскоре на горизонте замаячили кораб­ли шведов.

— Дюжина с лишком, господин капитан-коман­дор, — доложил Сенявин.

Разглядывая в подзорную трубу шведскую эскад­ру, Петр, с одной стороны, бодрился: «Такую непри­ятельскую махину отбросили от Котлина!», и в то же время в его душе веяло холодком от неспособности противостоять неприятелю на море. «Што у нас? Фрегат, шнява, галиоты да бригантины. С такой си­лой в море соваться на верную погибель. Покуда ко­рабли для первой линии пушек в полсотни, не менее, не сподобим, дюжину, дай Бог, на первый раз, с Кар­лом тягаться на море пустая затея. А когда сие сбу­дется?»

Петр покосился на снующего от борта к борту Крюйса. «Капитан он добрый, флагман то ж грамо­тен, а все же и своих заиметь надобно. Даром Федя Го­ловин адмирал, — царь кинул взгляд на одутловатую фигуру, — но в морском ремесле-то мало сведущ. Ак-ромя того на нем Посольский приказ и другие заботы. Крюйс-то хорош, но своего бы флагмана на море здеш­нем обрести бы надобно. Разве Апраксин? Так у него забот в Азове и Воронеже уйма».

— Ну что ж, слава Богу, порезвились, — отрыва­ясь от подзорной трубы, проговорил царь. — А тягать­ся со шведами в открыток море еще рановато. Пушек корабельных мало. Поднять сигнал по линии: «Пово­рот всем на обратный курс!»

Отряд возвратился на Котлинский рейд под прикры­тие береговых батарей, сюда-то шведы не сунутся…

Две недели крейсировала русская эскадра на рас­стоянии дальности стрельбы береговых батарей.

Превосходящая вдвойне армада шведских кораблей так и не решилась приблизиться к острову Котлину.

Петр с Головиным ушли на «Мункере» в Петер­бург. Эскадра салютовала адмиралу в последний раз.

Впервые обозревал свои акватории на Балтике генерал-адмирал. Невольно пришли сполохи воспоми­наний на ум о былом, Азовских походах, становле­нии Азовской флотилии. Тогда все суда поступали с Воронежских верфей. Там и сейчас Апраксин нара­щивает морскую силу для южных рубежей супротив турок.

А начинали-то все с казачьих лодок и доморощен­ных галер. Нынче и с турками по-иному разговор дер­жим, опасается султан нашей морской силы, вот-вот нагрянет в Черное море, а там и в Константинополь…

Здесь, в устье Невы, государь затеял тож великое дело, надобно ему подмогать, да вот сердечко стало пошаливать…

Словно предчувствовал что генерал-адмирал Фе­дор Головин. С грустью долго смотрел на исчезающие в вечерней белесой дымке очертания немногочислен­ных бригантин на Котлинском рейде, уходящий за го­ризонт шпиль Кроншлота…

Спустя несколько дней Наум Сенявин записал в журнале: «Август. В 12-й день вице-адмирал полу­чил ведомость, что г. адмирала Головина не стало:и в то число поднят был у вице-адмирала флаг с кре­стом, на грот-стеньге с флагштока в половину. По­том из десяти пушек выстрелили, пушка за пушкой,не часто. Потом опущен флаг в половину с флагшто­ка на корме, так же и на других кораблях…»

Петр, едва сдерживая слезы, повелел Меншикову:

— Тело Федора Алексеевича убереги, отправь в Москву, потом погребем, — смахнул слезу. — Вызы­вай другого Федора из Воронежа, пущай флот прини­мает адмиралтеец наш, Апраксин.

Новоявленному командующему нарождавшегося флота довелось начать боевую службу не на море. По­здней осенью Петр задумал штурмовать Выборг. Тре­вожился он за устье Невы, хотелось обезопасить с се­вера свое детище, Питербурх.

—    Пора покончить с этим шведским гнездовь­ем, — делился он замыслами с только что прибывшим Федором Апраксиным. — Сбирай гвардейцев, кого из флотских прихватим, батальонов пяток, пушчонки полевые налегке возьмем.

—    Так-то в спешке, Петр Лексеич? — сомнитель­но покачал головой Апраксин.

— Обойдется, чай, под Нарвой быстро сладили. Апраксин закашлялся, но в этот раз промолчал. Покидая «Мункер», царь подозвал Наума Сенявина:

—    Пойдешь со мной к Выборгу, подбери кого еще себе подобных из наших морских воев. Море-то там рядом.

—    Ермолай Скворцов напрашивается, господин капитан-командор, братаны мои Ульян да Иван.

—    Добро, людишки надежные.

Купол сторожевой башни показался верст за де­сять. Чем ближе подходил передовой отряд, тем чаще переглядывались гвардейцы, поеживаясь от морося­щего дождя. Цитадель стояла на высоком холме, ок­руженная земляным валом, а перед ним плескались волны широкого канала. Грозные крепостные стены мрачно высились над глубоким рвом, не предвещая легкой победы.

Обложив крепость довольно жидкой осадой, сол­даты стали окапываться, разбивать палатки, рыть траншеи. На холме установили пушки, начали обст­реливать крепость. Первые же залпы разочаровали Петра. Ядра отскакивали от крепостных стен как го­рох, даже не оставляли видимых для глаза следов. Стены оказались втрое выше, чем в Нарве, да и тол­щиной превосходили их видимо вдвое-втрое.

Для порядка Петр послал коменданту парламенте­ра с ультиматумом. Тот, ухмыляясь, прочитал циду-лю и вернул парламентеру, помахивая ладонью, да­вая понять, что ответа не будет…

Стены цитадели спускались впритык к береговой насыпи, ограждая порт и гавань от неприятеля. Сюда с моря то и дело беспрепятственно приходили и отсю­да уходили транспорты с припасами и войсками. Вход в залив заперла шведская эскадра.

На Балтике штормило, но шведы медлили, подхо­дить к Котлину побаивались. Обрадовало царя донесе­ние Крюйса: «Сентября в 28 день видели мы в море3 неприятельские фрегата, только были близь в 20верстах, и они тогда ж все поворотили назад, а послетого никаких не видели; сего октября в 3 день хочу яс Божиею помощью по Вашему Царского Величества Указу со флотою, которая еще состоит в 17 кораб­лях, отсель идти, ежели еще я какого Вашего Царско­го Величества Указу не получу».

Прочитав донесение, Петр недовольно поморщил­ся: «Рановато Крюйс в теплые квартиры просится». Пришлось объяснить. «Нашему флоту (в 17 кораб­лей), при Кроншлоте стоящему, еще некоторое время на море побыть, хотя бы до половины сего месяца, или оставить из них 10 кораблей и над ними доброго командира, для того чтоб неприятель не так смело подступал и диверсии б не учинил».

Там, на море, покуда надежно все, а здесь, вокруг Выборга, одни неприятности. Петр ходил по болотис­тым топям, чувствовал на себе тяжелые взгляды мол­чаливых преображенцев. А шведы громыхали из тя­желых орудий, выбивали солдат из осадных траншей.

Апраксин кряхтел:

—    Не нравится, Петр Лексеич, мне здесь. Будто азовское первое сиденье. Беззубые мы. На дворе к зи­ме дело.

—    Сам вижу, — хмурился Петр, — погодим ма­лость.

На что надеялся, неизвестно, но как-то подошел Наум Сенявин:

—    Дозволь, господин капитан-командор?

—    Валяй, — махнул рукой Петр, не то с досады, не то сердясь: «Не до тебя, мол».

—    Мы с Ермолаем тутось в окрест, у рыбаков, раз­добыли пяток лодок.

— Ну-ну, — вдруг загорелся Петр.

Наум кивнул на залив:

— Швед-то в наглую бродит, без конвоя. Дозволь нам в ночь диверсию спроворить. Надобно им взбучку дать, проучить.

— Зови борзо капитана Бахтиарова да Щепотева.

Вместе с Бахтиаровым, Щепотевым и Сенявиным

Петр спустился вниз, к небольшой скрытой бухточке. Там у берега подбивало ленивой волной пять рыбац­ких лодок. Вечерело, вдали из-за мыса, будто под­дразнивая, показались три купеческих брига. На мо­ре заштилело, и они с обвисшими парусами еле-еле плелись к Выборгу.

Петр стремительно повернулся к Бахтиарову:

— Подбери охотников из преображенцев, четыре-пять десятков. Пойдешь командиром вместе с Щепо­тевым. Тебе в подмогу флотские люди Сенявин и Скворцов. Без мешкоты отправляйтесь.

Собирались бегом, в туманных сумерках оттолк­нули лодки. Гребли дружно, налегали на весла, но купцы куда-то исчезли. Впереди на воде зачернело тенью большое судно.

— Суши весла, — скомандовал Сенявин.

На корме одномачтового бота затеплился огонек.

—   Гляди-ка, пушки торчат, — заметил первым Щепотев.

—   Раз пушки, наверное, бот, людишек поболее наших, — определил Скворцов.

—   Передай на лодки, — сказал Щепотев, — ата­ковать будем.

—   Стало быть, на абордаж брать, борта низкие, — уточнил Сенявин, — заходить будем с двух бортов. Поначалу гранатами закидаем.

Схватка была длительной и кровавой. Наверху оказалось три-четыре вахтенных шведа. Остальные ужинали в каютах и кубриках.

Первыми на палубу вспрыгнули почти одновре­менно с двух бортов Щепотев, Сенявин, Скворцов, Бахтиаров. Загремели выстрелы у входа в каюты и около люка разорвались гранаты.

Шведов оказалось больше сотни, но у русских ру­копашную трудно выиграть. Сражались на шпагах, кололи штыками, давили голыми руками, бились на­смерть.

Шведов оказалось в два раза больше. Но моряки народ стойкий, да нашим и отступать было некуда, абордажные лодки давно исчезли в темноте. В конце концов русские оказались крепче. Больше двух десят­ков шведов, оставшихся в живых, штыками загнали в кубрик и захлопнули сверху люк. Снизу вдруг раз­дался женский визг, — как оказалось, шведы от нече­го делать забавлялись с девками.

Осмотревшись, раненый Наум Сенявин принял команду. В живых из русских осталось тринадцать человек. Из них без ран четверо. Первым делом ски­нули за борт убитых шведов.

— Ермолай, садись на руль!

Остальные помогли Науму поднять парус. Едва на­брали ход, кто-то крикнул:

— Шведы по корме!

Сенявин оглянулся. В предрассветной мгле из глубины залива под всеми парусами спешили шведы на помощь сторожевому боту «Эсперн», попавшему в беду.

—    Видать, такой же собрат, — проговорил Сквор­цов, удерживая штурвал здоровой рукой.

—    Нам не привыкать. Подверни влево на два румба и держи руль прямо, не отворачивай. Пусть отведа­ют своих родных гостинцев.

Возиться долго не пришлось. Пушки оказались за­ряженными. Первое ядро легло аккурат перед носом шведского бота. Второе просвистело над палубой, ос­тавив дыру в парусе. Шведы, видимо, решили не ис­пытывать судьбу, отвернули в сторону.

На берегу, в лагере, всю ночь не спали, прислуши­вались к отдаленному гулу, редким выстрелам пу­шек.

Из реляции партикулярного боя на море: «Сошведской стороны побиты капитан Малеген Грий,поручик Лан, который командовал над взятым суд­ном, Ян Гол, Ян Эреншилъд пропал безвестно, унтер-офицеров — 2, капралов — 6, рядовых — 63, которыетелами сочтены, матросов — 2.

В полон взято боцманов — 2, солдат — 24.

Ружья: пушек — 4, фузей — 57, шпаг — 53, такжеи иного багажу немало.

С нашей стороны побиты командир господин Ще-потев, капитан Емелъян Бахтиаров, бомбардир Ав-тоном Дубасов, гренадер — 30 человек.

Безвестно пропали бомбардиры Петр Головков,Наум Ходанков.

Ранены: из бомбардиров Наум Сенявин, Иван Тур-ков, Василий Осипов».

Встречал победителей сам Петр, расцеловал Сеня-вина, принял от него шведский флаг, осмотрел бот.

— Доброе судно.

На палубе ступить было некуда, всюду лужи крови.

—    Шведы насмерть бились, вишь, офицеры вер­ны присяге, все полегли, — заметил Петр. -— Девки-то откуда?

—    Гулящие, — засмеялся Сенявин, — швед слаб на передок, не может без бабы, а нам на руку. Теп­ленькими накрыли.

Из реляции: «Гренадер 7 человек, купно и с прочи­ми оставшимися пожалованы все в офицеры».

В крепости шведы горевали: русские взяли верх на море. Вроде бы и кораблей русских не видно, и к Вы­боргу они не подступятся никак, но свой шанс не упу­стили.

После недолгого раздумья Петр решил осаду свер­нуть, но на победной ноте.

—    Прав ты был, — согласился он с Апракси­ным, — поспешишь — людей насмешишь. Не везет мне на сухом пути. Выборг-то, как и другие крепости, морем воевать сподручнее. Мортиры и бомбарды по болоту долго тащить. Но Брюс с разведкой проморгал.

—    То-то, господин капитан-командор, — с облег­чением вздохнул Апраксин, — пора бы передохнуть маленько и людям и державе, завоеванное бы не упу­стить, осмотреться надобно.

—    Сам о том размышляю. К морю пробились безот­казно. Казна-то пуста, на корабли опять деньгу надобно. Недурно бы замириться с Карлом. Хотя бы на время.

В той или иной степени расчет всегда присущ дер­жавному правителю. Иначе ему долго не удержаться на троне.

Достигнув за шесть с лишним лет схватки со шве­дами основной цели — возвращения России выхода к морю, — Петр все чаще думал о необходимости пре­кращения затянувшейся войны. Казна державы не по­спевала за растущими расходами, непомерное тягло будоражило людские массы. То в Астрахани, то в Баш­кирии, то на Дону отягощенный поборами народ легко поддавался призывам к смуте.

Теперь Россия осталась один на один с грозным со­перником. Давно покинула ее Дания. Трусливо под­дал хвост саксонец Август перед шведами, втайне от своего союзника России заключив мир с Карлом XII.

Новый начальник Посольского приказа Гаврила Головкин, человек, знающий свое дело, докладывал Петру:

—    Август, государь, отказался от польского тро­на, сие для нас потеря не великая, с поляками разбе­ремся.

—    Ведаю, — коротко, но озабоченно бросил Петр, — нам в союзники сызнова кого бы сыскать. Королева Ан­на — пустышка малоумная, не похочет. Ее крепко в объ­ятиях Мальбрук держит, как и всю Англию.

—    Оно так, государь, любовники завсегда в силе при недалеких умом.

Петр осклабился, видимо вспоминая недавнее про­шлое.

— Надобно через того Мальбрука увестить Карла к миру с нами.

Недавно верные люди сообщили в Москву, что ан­глийский, герцог готов оказать услуги, но просит оп­латить их солидным кушем.

Ухмыляясь, Головкин поглаживал бритый подбо­родок:

— Многого просит ненасытный герцог. Ни много ни мало похочет князем российским заделаться.

Петр воспринял эту весть по-иному. Тут же распорядился Головкину:

— Ответствовать. На вопрошание, что дук Маль­брук желает княжества из русских, на то отписать, если то так и вышереченный дук к тому склонен, то обещать ему из трех, которые похочет: Киевское, Владимирское или Сибирское, авось клюнет. — Схватив трубку, Петр начал уминать ее табаком. — И при том склонять ево, чтоб оной вспомог у короле­ вы о добром мире со шведом, обещая ему, ежели он то учинит, то со оного княжества по вся годы жизни ево непременно давать будем по тысяч пятьдесят ефимок битых.

Продолжая начатый разговор, Петр раздумывал, закурил трубку, прошелся по комнате и продолжал:

—    Отписать Матвееву в Гаагу. В Лондон ему не­медля собираться. К Мальбруку подъехать с какой стороны. Пускай подтвердит обещанное. Чего другое запросит, не скупиться.

—    Мальбрук, государь, человек воинский, но на деньги весьма падкий.

—    Все до них охотники. Может, других каких са­новников ублажить потребно. Ежели что, к деньгам присовокупим войско наше, тысяч тридцать супротив Франции.

Головкин еле успевал записывать.

— Генеральное нам, ежели не союз с Англией, так мир с Карлом потребен до крайности. Напомни англи­чанам о торговле знатной с нами.

Получив наказ царя, Матвеев спешно собрался ехать в Лондон, но герцог опередил его, вдруг появил­ся в Гааге. Русский посол не ведал, что задачи вояжа у Мальборо были совсем иные, чистый меркантилизм по-английски. Отправляясь в Европу, он тщательно продумал все возможные варианты, преследующие вполне определенные цели.

— Правительство вашего величества считает, — для проформы сообщил Мальборо рассеянно слушавшей его королеве, — что усилия шведской короны должны быть направлены куда угодно, но только не против империи Габсбургов, она наша союзница в противодействии Вер­салю. Мы будем всячески стараться направить войска короля на Восток, для умиротворения замыслов царя Петра. Русские слишком резво двинулись к берегам Балтики. Сие не к выгоде нашей торговли.

Анне, видимо, наскучил затянувшийся монолог:

— Что требуется от меня, милорд?

Мальборо не заставил себя ждать и положил на столик королевский указ.

— Ваше величество, для успеха не избежать по­дарков сановникам короля Карла, один граф Пипер запросит немалую сумму. Здесь скромно упомянуты расходы на эти цели…

В Гааге Мальборо одним из первых принял русско­го посла.

Матвеев вручил герцогу письмо царя с его портре­том, украшенным драгоценными камнями.

—    Право, я не заслуживаю такого внимания цар­ского величества, — ломался Мальборо, бегло прочи­тав письмо и рассматривая сверкающее обрамление на царском портрете.

—    Его величество царь Петр надеется на ваше дружеское влияние на планы короля шведского. Мы готовы заполучить почетный мир с королевством шведским, вернуть земли в Ингрии и Лифляндии, ос­тавив себе лишь устье Невы.

Мальборо славился умением скрывать свои истин­ные намерения, льстить собеседнику:

— Я всемерно приложу свои усилия, чтобы испол­нить просьбу его царского величества и убедить в его добрых намерениях короля Карла…

Спустя неделю по пути в королевскую ставку, ос­тановившись в Берлине, Мальборо успел разведать, что все окружение Карла и сам король и не помышля­ют о войне с Австрией. Все же думы направлены толь­ко в сторону России.

В ставке короля в Альтранштадте Мальборо обра­довал приближенных Карла XII. Не одну тысячу фун­тов стерлингов употребил он для ублажения королев­ских советников. Но, видимо, английские фунты только подкрепили мнение советников.

Граф Пипер высказался без обиняков:

— Главнейшее и наиважнейшее для шведской ко­роны — это сломить и разрушить московскую мощь. Со временем эта мощь может сделаться еще более опасной, если она не будет уничтожена и задушена в своем возникновении. Поэтому нигде не может быть заключен мир выгоднее и надежнее, как только в са­мой Москве.

Но Мальборо желал убедиться в успехе своей мис­сии, только увидевшись с королем.

Обычно не жалующий резидентов Карл XII сделал исключение для представителя английской короны. Первое, что бросилось в глаза Мальборо при входе в королевские покои, был огромный дубовый стол, по­крытый картами России.

Заговорив для приличия о вероятности перегово­ров с царем, герцог в душе возрадовался. Едва он упо­мянул имя Петра, как щеки короля покраснели, а «глаза метали молнии».

— Никакого мира, прежде чем я не уничтожу во­енную мощь царя Петра, и я соберу всех бояр, разде­лю Московию на княжества и раздам им вотчины…

Вне себя от радости, Мальборо откланялся, уве­рившись окончательно в намерениях Карла XII дви­нуться в поход на Россию…

Удостоверившись в замыслах Карла вторгнуть­ся в пределы русской земли, Петр начал отводить вой­ска из Польши к границам России. В конце января 1708 года из Гродно отходила дивизия Репнина. Гене­рал вызвал бригадира Мюленфельса:

— Шведы наседают нам на хвост, будешь прикры­вать отход полков. В стычку со шведом не вступай, наиглавное для тебя, отойдя за реку, порушить за со­бой мост, дабы шведа отсечь.

Первую половину приказа Мюленфельс исполнил, последним перешел по мосту, но мост перед наступаю­щим неприятелем оставил нетронутым. Шведы с ходу атаковали отступающие русские полки…

Мюленфельса заподозрили в измене, арестовали, хотели судить. Дело дошло до Петра.

Соплеменники бригадира, шесть немецких гене­ралов и офицеров, вступились за земляка, написали царю просьбу, мол, он, Мюленфельс, не по злому умыслу совершил деяние, якобы неумышленно пус­тил шведов в Гродно, просили о милосердии к прови­нившемуся. Петр разобрался быстро и ответил: «Еже­ли бы вышереченный бригадир в партикулярном деле был виновен, тогда бы всякое снисхождение возмож­но учинить, но сия вина есть особливо, в сей жестокой случай, государственного интереса. Того ради инако не может, точию по суду быть».

Но кара не постигла бригадира. «Безвинный» Мю­ленфельс подкупил стражу, сбежал и переметнулся к шведам…

В эту пору Карл XII выбирал пути движения к Москве через Смоленск.

Молодые приближенные вторили своему суверену.

Ближайший доверенный короля, генерал-адъю­тант Тюре Хорд, был в восторге от замысла идти пря­мо на Москву. Другой царедворец, генерал-майор Аксель Спарре, пошел еще дальше в своих смелых планах:

— Ваше величество, по старинному поверью моих предков, кто-то из фамилии должен быть обязательно губернатором Москвы.

И тут в ставке шведского короля объявился Мю­ленфельс. Вначале его подробно расспрашивали Хорд и Спарре.

— У царя Петра паршивое войско, — самодоволь­но потрафлял он шведам, — это сброд каких-то полу­пьяных мужиков, вооруженных рогатинами. Королю не стоит раздумывать, шведские войска разобьют мос­ковитов.

Не каждый день перебегают на сторону противни­ка бригадиры. Внимательно и не раз выслушивал го­ворливого немца Карл XII. И с каждым разом крепло решение двинуть войска на Москву. А на севере не­приятелю свяжут руки Либекер и адмирал Анкер-штерн.

В эту кампанию адмиралу Апраксину поневоле пришлось быть и генералом. Свой флаг он держал на фрегате «Думкрахт». После отъезда Петра с эскадрой Крюйса он крейсировал западнее Котлина. Время шло, горизонт был чист, а на суше и Либекер помал­кивал. Под Ревелем накапливал силы генерал Нильс Штремберг, но Апраксин не привык ждать ударов.

— Оставайся на рейде, — приказал он Крюйсу, — переберусь-ка я на сушу, пока на море спокойно, по­тревожу я Штремберга. Ан все меньше потом забот станет.

В Нарве адмирал сколотил летучий отряд — кор­волант, как называл его царь, — из драгун, посадил пехоту на лошадей, прихватил легкие пушки.

Сколачивал отряд опытный полковник Монастыр­ский. Разведкой руководил сам Апраксин. Ловкие ла­зутчики через два дня доложили:

—    Швед лагерем стоит, не доходя Ревеля верст пятнадцать, на мызе Ракобер. Дымят костры, кашу варят, с девками балуют, пикетов особых не видать.

—    Та-а-ак, — пропел довольно Апраксин, похва­ лил лихих драгун, выдал каждому по рублю, а Мона­стырскому сказал: — Теперь, полковник, дело за на­шими ребятами. Мешкать не будем, выступить сего­ дня же вечером.

Молниеносного удара русских гренадер шведы не ожидали. На рассвете штыковой удар по центру и ли­хая атака драгун с фланга опрокинули неприятеля. Генерал Штремберг едва сам унес ноги.

«Помощью Божиею, — донес Апраксин, — пехот­ный полк и с офицеры без остатку побили, а от рейтор-ского полку разве что малое осталось».

— Слава Богу, одна клешня у шведа отрублена, — удовлетворенно сказал адмирал Апраксин Крюйсу, возвратившись к эскадре, — жди теперь атаку с моря. Как гостей встречать будешь, вице-адмирал?

Крюйс развернул карту:

—    Нам ввязываться в морскую баталию с Анкерштерном пока не под силу. Встретим его, как и преж­де, на якорях. Сей швед в прошлую кампанию уже от­ведал нашей похлебки не раз.

—    Согласен, нынче фортеции на острове знатные, вороги сюда не сунутся. Наверняка поохотятся на Питербурх покуситься.

В самом деле, начиная кампанию, Карл XII возла­гал большие надежды на Либекера и Анкерштерна.

— Я покончу со старой столицей, а генерал Либекер покончит с Невой, разрушит дотла Питербурх.

В середине августа дозорные корабли подняли сиг­нал: «Вижу неприятеля навеете».

Крюйс поднял подзорную трубу. Горизонт запест­рел мелькавшими на ярком солнце десятками вымпе­лов шведской эскадры.

— Яко мошенники, которые в избу нагло вломи­лись, но завсегда готовы утекать без оглядки, — зло произнес Крюйс, считая вымпелы кораблей. — Двад­цать два, — доложил он Апраксину.

Поглядывая на вице-адмирала, Апраксин размы­шлял: «Пожалуй, Крюйс в этих делах со шведами опыт имеет, отбивался и прежде, совладает».

— Останешься командовать всем флотом и вой­сками на острове, — передал он свои полномочия Крюйсу, — а я пойду к Неве с Боцисом. Там небось швед объявится со дня на день.

Еще неделю назад разведчики из-под Выборга до­ложили: «Шведы двигаются по направлению к устью Тосны». День и ночь, укрываясь в лесах, сопровожда­ли неприятеля лазутчики, так что Апраксин каждый день знал, где его противник, и имел время на разду­мья. Видно, шведы замыслили обойти Питербурх. Сие и ладно, и не ладно. Значит, нас побаиваются, но желают хоть одной клешней захватить и взять из­мором.

Решал адмирал всегда обстоятельно. Первое при­казание отдал Ивану Боцису:

— Поднимись в Неву с отрядом бригантин и жди шведа у Тосны. Не допусти переправы, а нет, так по­бей их славно.

Генералу Фразеру, начальнику драгунского пол­ка, и полковнику Бахметьеву поставил задачу опусто­шить все запасы провизии в Ингрии, от Тосны до Ижоры.

— Прошелестите все местечки до Копорья. Запа­сайтесь, посылайте в Питербурх, остальной провиант сжигайте. Пущай у неприятеля животы подведет.

Все шло по плану, но нетерпеливый Боцис, про­ждав два дня, поднял сигнал: «Всем сниматься с яко­ря. Следовать за мной» — и повел флотилию вверх по течению к Шлиссельбургу, решив, что именно там шведы будут переправляться через Неву.

Строги воинские порядки, но Наум Сенявин и со­сед, поручик Лоренц, решили ослушаться непосредст­венного начальника. Наум случайно слышал наказ Ап­раксина Боцису: «Ждать шведов у Тосны». И Сенявин не ошибся. Едва в полдень флотилия Боциса скрылась за излучиной, в вечерних сумерках на противополож­ном берегу в кустах показались шведы. Словно поджи­дали, когда уйдут русские бригантины. На рассвете Се­нявин удивленно рассматривал вражеский берег.

—    Никак, батарею и шанец соорудили, — сказал он Лоренцу, — похоже, понтон ладят из бревен, пере­праву наводят по всей форме.

—    Туго нам придется, — почесав затылок, прого­ворил Лоренц, — наши пушки малы, а цель для них велика. Борта у нас в одну доску, они же за брустве­ром укрыты.

— Куда денешься, — Наум в таких случаях не раздумывал, — кроме нас с тобой, некому шведа за­бить.

Едва шведы столкнули понтон в воду и начали гру­зить лошадей, перед ними появились две бриганти­ны. Началась пушечная дуэль. Поначалу удалось раз­бить ядрами понтон, с криками замертво падали шве­ды в воду. Но и неприятельская батарея стреляла пря­мо в упор. На бригантине Лоренца убило нескольких солдат, появились пробоины, и поручик, махнув ру­кой, начал отходить вниз по Неве.

Бригантина Сенявина держалась еще полчаса, разбомбила вконец второй понтон. Прямой наводкой били по шведской батарее, но шведы надежно укрыли восемь пушек за бруствером из бревен и земли.

Насмерть бился Сенявин, сраженные ядрами, пада­ли на палубу один за другим убитые и раненые матросы, бригантина получила пробоины у самой воды. Мрачный Сенявин, с почерневшим от пороховой копоти лицом, скомандовал: «Выбирать якорь, разобрать весла».

…Обычно сдержанный, матерно ругал адмирал Апраксин оправдывающегося Боциса, да время ушло, двенадцать тысяч шведов сумели переправиться на левый берег и двинулись в Ингрию, охватывая в кле­щи Петербург.

Либекер, начиная кампанию по захвату Петербур­га, радовался, надеясь пополнить запасы еды: «Те­перь-то мои солдаты будут сыты». Уходя из Выборга, армия захватила с собой лишь скудный паек. Рассчи­тывали поживиться в местах, где провизии прежде, как помнили шведы, было вдоволь. Но Апраксин опе­редил шведов.

«Я, — доносил он царю, — послал во все Копор-ские уезды Бахметьева с казаками, й ежели куда неприятель будет приближаться, чтобы провиант весь сжечь».

Несладко пришлось шведам, всюду перед ними пля­сали «петухи», пришлось затягивать пояса потуже.

Не все проходило гладко и в корпусе Апраксина. Начальник кавалерии чванливый Фразер долго плу­тал с драгунами у Ямбурга, вдали от неприятеля, и случайно наткнулся на большой шведский обоз с провиантом.

Отправить бы трофей в Петербург, где тоже было туго с провиантом, так Фразер сжег все добро. Апрак­син возмутился, а Фразер кривил губу, усмехался: у адмирала не было права заменить его. Апраксин об­ратился к Петру: «Для того прошу вашего величества прислать в конницу доброго командира, а ежели не противно вашему величеству — известного из рус­ских…»

Как ни странно, вскоре несмышленость Фразера пришлась кстати.

Когда Либекер высадился на левом берегу Невы, Апраксин с тревогой ожидал, что он двинется на север блокировать и штурмовать Петербург. Но шведский генерал трусил. С голодным войском он устремился к побережью залива, питая надежду, что эскадра ад­мирала Анкерштерна разбила русских. Наконец-то вдали на рейде заполоскались на мачтах знакомые шведские флаги.

За Либекером с эскадры прислали шлюпку.

— Адмирал приглашает вас отобедать, — передал офицер.

Либекер пугливо оглянулся. «Слава Богу, кроме адъютанта никто не слышал».

В адмиральском салоне генерал прежде всего на­кинулся на еду.

— Мои офицеры, не говоря о солдатах, второй День потребляют конину. К столу не подают вина. Русские выжгли все подчистую. Я надеялся, — насы­тившись, криво улыбнулся Либекер, — что королев­ский флот быстро расправится с русскими и появится у Петербурга.

—    Я вижу, королевские мушкетеры и рейтары то­же не в восторге от русских, — подкусил в свою оче­редь адмирал собеседника. — И все же, что будем де­лать, генерал?

—    Ждать, — чмокая губами, допивал вино Либе­кер. — Постараемся выманить русских в поле — и там-то мы возьмем верх.

.. .К Апраксину доставили пленного шведского квар­тирмейстера Вико, накормили голодного офицера.

— В войсках хлеба осталось на неделю, — выло­жил он без обиняков. — Солдаты и офицеры перешли на конину. Офицеры поговаривают, что генерал Либе­кер подумывает уйти из Ингрии.

Апраксин хитро прищурился: «Надобно ему под­собить в этом». Послал за генералом Фразером.

— Ты мастак шведам корму показывать, — усме­хаясь, начал с ним разговор адмирал, — так сделай это теперь нарочно. — Апраксин вынул из портфеля запечатанный пакет. — Подберись поближе к шве­дам ночью, разбей палатку где вдалеке, рухлядь раз­ную разложи для виду и этот портфель с пакетом брось поперек. Когда шведы на тебя пойдут, постре­ляй для острастки и уходи поспешно. Разыграй от­ступление.

Все произошло, как было задумано. Не успели шведские рейтеры доставить портфель с письмом Ли-бекеру, как тот забил тревогу, заметался в испуге:

— Дважды выстрелить из пушки, вызвать немед­ля шлюпку с эскадры.

Потревоженный Анкерштерн с досадой слушал ге­нерала.

— Мой адмирал, неприятное известие. — Он протянул собеседнику письмо. — Апраксин сообщает своему генералу Фразеру, что ему на подмогу идут из Нарвы шесть тысяч войск и с Ладоги еще семь тысяч пехоты и драгун.

Лицо Анкерштерна покрылось испариной.

—    Мне думается, у самого Апраксина тысяч двад­цать, и если прибавить подмогу, у неприятеля будет тройное превосходство против моего голодного вой­ска, — продолжал генерал Либекер.

—    Что же вы предлагаете?

—    Вся надежда на вас, адмирал. Мне надо спасать войска. Я готов хоть сегодня начать погрузку на ко­рабли.

Анкерштерн сердито кашлянул: «Эти генералы ни черта не смыслят в нашем деле».

— На виду у русской эскадры грузить десант без­рассудно. Пока офицеры и солдаты будут усаживать­ся в шлюпки, русские бригантины навалятся на вас и всех потопят. Чтобы принять на борт двенадцать ты­сяч солдат, потребуется неделя времени.

— Так что же делать?

Анкерштерн поманил Либекера к карте:

—    Самое удобное место — Копорский залив. Там можно укрыться от шторма и русские не обнаружат нас.

—    Вы упомянули, адмирал, офицеров и солдат. А что же мне делать с лошадьми?

Анкерштерн зло зыркнул на Либекера:

— Пускай плывут к борту и поднимаются по штормтрапу. У меня, генерал, не конюшни, а боевые корабли.

В тот же день казачьи разъезды доложили Апрак­сину, что неприятель сворачивает лагерь и спешно двигается вдоль берега…

— Так и должно быть, знамо, попались на нажив­ку, — потирал руки адмирал. — Наблюдайте за шве­дами на море, они скоро с якорей снимутся.

Через два дня шведская эскадра начала перехо­дить в Копорский залив. Апраксин вызвал Фразера и Бахметьева:

— Нынче мы в авантаже, надобно не упустить случай. Обложим Либекера на видимости. Когда он половину войск увезет, почнем его кусать. Шведы за­паникуют, а там мы их и добьем. Малой кровью вик­торию добудем.

И здесь опять Апраксин переиграл шведского ге­нерала. Когда большая часть шведов перебралась на корабли, началась паника. Охранение поняло свою обреченность и разбежалось по окрестным лесам.

Русские гренадеры вломились в центр лагеря, кру­шили все на своем пути штыками. Впереди бежал по­ручик Наум Сенявин:

— Ура-а, братцы! Бей шведа!

Свою бригантину он поставил на ремонт и отпро­сился у Боциса на берегу «помять бока шведу». Во время атаки шальная пуля прострелила ему ногу, но поручик не покинул поля сражения, колол шпагой неприятеля направо и налево…

Дело довершили драгуны — ударили с фланга из перелеска. Сначала шведы отбивались отчаянно, по­том одна половина кинулась к переполненным шлюп­кам, другая бросилась в лесную чащу. Атаке мешали тысячи трупов лошадей, убитых по приказу Либеке­ра. А шведов полегло на копорском берегу больше ты­сячи, две сотни попали в плен.

— На море шведы обожглись, более не сунутся, — сказал Апраксин, глядя вслед поспешно снимающей­ся с якорей неприятельской эскадре. — Авось и по су­хопутью дороги им будут заказаны…

Из журнала Наума Сенявина: «Октября в 16 деньг. адмирал был под Сиокиною мызою для провожания генерала Либекера. Он, шведский генерал, уехал на флот свой, а на позициях оставил майора и с нимс лишним 1000 человек, которых мы шпагами взяли. Я на той баталии был у гренадерской роты за капи­тана и ранен был в правую ногу. У нас на той бата­лии убито: подполковник Грос, майор Озеров, 6 чело­век капитанов и несколько солдат».

Год 1708 выдался для русского оружия победным и на море, и на суше. Радовался от души царь. Под его началом у деревни Лесной русские полки взя­ли верх над непобедимой армией Карла XII. «Сия по­беда может первая назваться, понеже над регуляр­ным войском никогда такой не бывало, к тому же еще гораздо меньшим числом будучи перед неприяте­лем». А в письме Апраксину царь откровенно при­знал, что нашим войскам помогла и укрыла в нуж­ный момент русская, богатая лесами природа. «Еже­ли бы не лес, то б оные выиграли, понеже их 6 тысяч больше было нас».

За победу под Лесной награждали скромной меда­лью «Достойному достойное».

Адмирала царь чествовал — впервые среди своих полководцев — именной медалью. Вызвал к себе гра­вера, набросал сказ:

—    Изобразишь на одной стороне персону адмира­ла Апраксина, с другой гравируй корабли флота, над­пись такую отчеканишь. — Петр протянул граверу лист: — Читай!

—    «Адмирал Ф. М. Апраксин, храня сие не спит, лучше смерть, а не неверность».

Как положено, медаль торжественно «обмывали». Одной медалью дело не обошлось. «За храбрые по­ступки, учиненные в Ингрии и Естландии против не­приятеля, пожалован графом и чином действительно­го тайного советника». Третьим русским графом, вслед за Шереметевым и Меншиковым, стал Апрак­син. В отличие от Шереметева и Меншикова, адмирал не выпрашивал милости материальные. Но накануне Рождества вышел указ: «По высочайшему повелению положено производить ему, Апраксину, жалование наравне с генерал-фельдмаршалом 7000 рублей в год».

По Табели о рангах генерал-фельдмаршал равнял­ся с генерал-адмиралом. В письмах царь называл Ап­раксина то адмиралом, то генералом.

Сам Федор Матвеевич предпочитал называться ад­миралом. Но официально за ним до конца дней утвер­дилось прозвание генерал-адмирала.

Восьмой год тянулось противостояние России и Швеции. Поначалу сильнейшая европейская армия шведов довольно легко принуждала к повиновению и заставляла смиренно склонять голову поочередно королей Дании и Речи Посполитой.

После разгрома русской армии под Нарвой, распо­ряжаясь, как в своей вотчине, в центре Европы, швед­ский король в своих мыслях не упускал из виду глав­ную цель противоборства с восточным соседом — по­ставить на колени царя Петра, стать полновластным хозяином не только в прилегающих к Балтике зем­лях, но покончить навсегда с угрозой, исходящей от «московитов».

Вторгнувшись в пределы России, Карл не расстал­ся с мечтой на своем лихом скакуне гарцевать в Крем­ле. Правда, уже первые версты по русской земле пока­зали, что путь усеян не розами, а шипами, русские не скрывают ненависти к пришельцам. И здесь король беспощаден: «Жители, которые хоть сколько-нибудь находятся в подозрении, что оказались нам неверны, должны быть повешены тотчас, хотя улики были бы и неполны, для того, чтобы все убедились со страхом и ужасом, что мы не щадим даже ребенка в колыбе­ли». Потому-то и отказался Карл двигаться к желан­ной цели — Москве — прямиком, а сподручнее через привальные степи Украины, где его давно ждет гет­ман Мазепа и запорожские казаки…

Но и на этом шляхе за ним зорко присматривает из-за горизонта царь Петр. Когда Либекер в смертель­ной тоске, паникуя, уносил ноги из Ингрии, поднима­ясь по трапу на корабль Анкерштерна, королю доло­жили, что неподалеку у деревни Раевки замечен ка­кой-то русский отряд.

— Ах, так! — Самоуверенный король приказал немедля отрядить кавалерию и рассеять русских.

Но вскоре ему доложили, что русская конница оп­рокинула его кавалеристов.

Кровь закипела в жилах шведского вояки. Во гла­ве отборного полка Остроготского он сам решил про­учить русских.

Увы, передовой эскадрон был изрублен русскими кавалеристами, а сам король оказался на земле, отби­ваясь саблей в облаке пыли и порохового дыма от на­седавших русских. Его выручил подоспевший второй эскадрон, но и его постигла участь предыдущего. На­конец на помощь поспешили новые войска во главе с генералами Хордом и Резеншерном. Короля едва вырвали из окружения, но на поле боя оба генерала нашли смерть…

А король, как обычно, не смущался. Что значит для него потерять несколько сот солдат и даже генера­лов? Зато впереди победные схватки с царем Петром, где шведы наверстают все упущенное.

И все же бодрое умонастроение короля витало лишь в его ближайшем генеральском окружении… Даже граф Пипер, еще недавно твердивший о победо­носном завершении войны в Москве, заговорил иначе:

— Ваше величество, за минувшие годы вы совер­шили великие деяния. До сей поры наши солдаты сра­жаются с радостью за своего короля. Но никто не даст гарантии, что ждет нас в России. Это дикая, опустошенная страна, не Европа. Первые неудачи могут сло­мить боевой дух солдат.

—    Что же вы предлагаете? — раздраженно спро­сил король, бросая недовольные взгляды на пастора Надберга, который явно был на стороне Пипера.

—    Разумнее, ваше величество, осмотреться, не спешить, дождаться Левенгаупта с обозом и, быть может, вернуться на зимние квартиры в Витебск.

—    Чепуха, — не раздумывая отмахнулся король, поглядывая на своих генералов, — вы плохо знаете шведского солдата. Эти мелкие укусы московитов нам не страшны. Достаточно одержать первую победу над царем Петром — и они побегут не оглядываясь.

Физиономия фельдмаршала Рейншильда растяну­лась в довольной улыбке, — король твердо держит сторону генералов. Только вперед, до победного сра­жения с русскими…

Иные настроения царили в Стокгольме, в кулуа­рах Государственного совета. Только что в столицу пришло сообщение о выходке короля у Раевки, где по­легло два эскадрона гусар и нашли свою смерть два ге­нерала. Эта весть совпала с прибытием на рейд эскад­ры Анкерштерна. Высадив войска Либекера у Выбор­га, он больше не появлялся у Котлина, но в его голосе не чувствовалось пессимизма:

— Наша эскадра полностью заперла русских в этом гнилом устье Невы. Они боятся высунуть отту­да нос. Мы надежно оберегаем наши коммуникации на Балтике.

Однако советники с кислыми физиономиями слу­шали адмирала. Они-то достоверно знали, что из Ингрии, Эстляндии и Лифляндии в это лето завезено весьма мало зерна, мяса. Торговля с Прибалтикой приходит в упадок.

Об этом, не скрывая беспокойства, говорили совет­ники и, несмотря на присутствие принцессы Ульрикя, осуждая опрометчивость короля, поговаривали, не пригласить ли для порядка регентшей в Швецию недавно овдовевшую старшую сестру короля герцоги­ню Голштинскую Софью… Не показывая вида, Ульрика в душе негодовала: «Эта Софья всегда затмевает ее, Ульрику. Раньше она была любимицей брата-ко­роля. Он выдал ее удачно за герцога Голштинского, а теперь Софью прочат сделать правительницей, хотя принцессе по праву принадлежит эта обязанность. А чем хуже нее она, Ульрика? Слава Богу, ей уже двадцать первый год, брат Карл все время шлет ей до­брые письма. Давно не появляется в Совете совсем со­старившаяся, но еще бодрая бабка Гедвига, и теперь частенько Ульрика вставляет свое слово в заумные рассуждения советников.

Надобно без задержки написать брату, о чем они воркуют, а заодно сообщить о неумных действиях ад­миралов против русских…»

Оказывается, за событиями на Балтике внима­тельно следили не только в Стокгольме, но и в Лондо­не, столице ведущей морской державы.

Три года назад статс-секретарь Британии Бойл от­правлял в Московию нового посла, Витворта.

— Имейте в виду, лорд, царь Петр построил на Черном море немало судов для военных действий, сейчас пробрался к берегам Балтики, начинает соору­жать и там военные суда. Наше Адмиралтейство должно знать наверняка, что делается в России…

И Витворт с первых дней старался по совести.

Первое послание Витворт отправил государствен­ному секретарю после отъезда царя на юг, «Его цар­ское величество отправилось к Азову 10 числа теку­щего месяца с 4 кораблями и 6 бригантинами… Адми­рал останется в Воронеже, пока не получит известий от царя из Азова». Следом сообщил в Лондон о даль­нейших намерениях царя и точно подметил его «морскую жилку»: «После того он, Головин, особенно упомянул о желании царя добыть из Англии двух или трех корабельных мастеров для постройки кораблей на Балтийском море.

Я уже имел честь уведомить вас, что царь страст­ный любитель кораблестроения. Он сам очень хоро­ший мастер и в прошлом году выстроил корабль, ко­торый во всех отношениях ни в чем не уступает ни од­ному кораблю его флота».

По возвращении в Москву из Воронежа, где он по­бывал по приглашению царя, Витворт составил об­стоятельный доклад, который закончил припиской: «На реке Дон находится в готовности от 30 до 40 су­дов разной величины, но все они голландской пост­ройки и из очень худого леса, все они годны больше для показа, чем для службы, а остальные находятся в таком дурном состоянии, что едва ли куда-нибудь годятся».

Злорадно подмечая промахи россиян, не забывает Витворт и другую обязанность — блюсти коммерчес­кие интересы своих соотечественников, купцов. А их кораблей, как сообщил посол летом 1707 года статс-секретарю, прибыло в Архангельск шестьдесят четы­ре, а ожидается еще не менее тридцати… Что касает­ся русских, то их, по мнению посла, допускать к мо­рю нельзя ни в коем случае. Торговать с ними выгод­но, но только пока через Архангельск, где нет еще русского торгового флота. В своих донесениях в Лон­дон уже на следующий год он сообщает: «Если, одна­ко, интересы Англии требуют удаления русских от Балтийского моря, необходимо обдумать, каким пу­тем удобнее и благовиднее достигнуть такого резуль­тата».

А путь один — следует проучить русского царя и Витворт подает совет: «Произвести самую влиятель­ную диверсию и действительно встревожить царя мо-

ясет только нападение шведов на Ингрию, потому что этой местностью, и особенно своим любимым Петер­бургом, царь дорожит более, чем какой бы то ни было частью своего государства…» Здесь же он сообщает, что город защищает небольшое количество русских войск и при энергичных действиях шведы могли бы добиться успеха в уничтожении города, а главное — нанести удар по русскому флоту.

Не эти ли советы учли шведские генералы, посы­лая Анкерштерна и Либекера в Петербург?

Витворт пытался оценить силы противника в предстоящих схватках: «О том, что случится,можно только гадать, но так как у меня теперь естьверная оказия для пересылки письма, то я прошу раз­решения высказать вам свое скромное суждение.

У шведского короля есть такое преимущество,как закаленные солдаты, опытные генералы и храб­рые офицеры, он необыкновенно терпелив и даже лю­бит утомлять себя, но непоколебимо храбр, и его ре­шения неизменны.

Русские — неплохие бойцы, но у них не все в поряд­ке. Русская армия состоит из здоровых, хорошо сло­женных молодцов, обучение их хорошее, у них теперь совсем не тот вид, как во время кампании в Польше, и многие полки, несомненно, будут сражаться хоро­шо, если их поведут. Но оружие у них плохое, а лоша­ди у них еще хуже».

Английский посол даже жалеет царя, нет у него хороших помощников: «Вы видите, что дела царяв очень опасном положении вследствие недостаткав способных генералах и офицерах. Бедный царь ни­когда не узнает истины».

Петр, конечно, не читал донесений Витворта, хотя переписку русских дипломатов в те времена без труда перехватывали в европейских странах. Но глаз на «проныр» у царя был наметанный. Уезжая к армии, за две недели до сражения у Лесной, он приказал сек­ретарю Посольского приказа Петру Курбатову: «При­сматривай за английским посланником». Начальник Посольского приказа Гаврила Головкин немедленно распорядился:

— Денно и нощно за Витвортом глядеть, дабы с Москвы нечаянно не уехал.

Но и сидя в Первопрестольной, посол умудрялся выуживать нужное то ли от иноземных офицеров, то ли от болтливых дьяков.

О поражении шведов от Апраксина передал в Лон­дон через месяц:

«Шведы с боем перешли через реку Неву и остано­вились в Ингрии, вблизи Янбурга, откуда они устано­вили ежедневные сообщения со своим флотом, и послепочти шестинедельной остановки, не предпринявничего, решились переправиться обратно на кораб­лях, но при этом случае их арьергард был разбит ад­миралом Апраксиным».

Но Витворт знает, что в Лондоне, столице «влады­чицы морей», лорды Адмиралтейства с особым инте­ресом отнесутся к не совсем приятным новостям. Су­мел-таки где-то раздобыть английский дипломат «Список судов царского флота, в мае 1708 года стояв­ших на якоре в тридцати верстах от Петербурга меж­ду островом и Кроншлотом под начальством генерал-адмирала Апраксина и вице-адмирала Корнелия Крюйса». Реляция обширная, перечислены все ко­рабли, их командиры и, конечно, сколько пушек на каждом.

«Фрегатов — 12 с 372 орудиями и 1540 человекэкипажа, 8 галер с 64 орудиями и 4000 человек эки­пажа.

8 брандеров31 .

2 бомбардирских корабля.

Около 305 мелких судов».

По масштабам флота Великобритании сила скром­ная, но для Балтики уже кое-что значит, тем паче, что королевский флот Швеции за пять кампаний так и не смог подобраться к устью Невы.

Ознакомившись с донесением Витворта, лорды Адмиралтейства усмехались. У царя Петра на судах четыре сотни пушек, а на эскадрах королевского фло­та без малого тысячи три орудий. Мыслимо ли сопер­ничать русским со шведами на Балтике?

Петр не читал разведывательных посланий Ви­творта, но тревога за будущее постоянно довлела над ним. Знал он, что у шведов четыре десятка линейных кораблей, а у него нет и одного. Начали сооружать фрегаты, шнявы, бригантины, верфи в Олонце, на Ся-си, Новой Ладоге, заложены и построены первенцы боевого ядра флота.

«Но все это крохи по сравнению со шведами, а дальше-то што?»

В свое время Петр не только взирал, но и строил боевые суда в Голландии и Англии, восхищался мо­щью их флотов. Своими глазами видел, что приносит морская сила этим державам: прибыли от торговли, открытие и покорение новых земель и народов с их природными ресурсами, даровой рабочей силой. От­сюда и зажиточность населения морских держав по сравнению с Русью…

Нынче наконец-то явно просматривается выход к морям. В Азовском море крепнет морская мощь, ее десяток лет питают верфи Воронежа, Таврова, на Хоп-ре. Вскорости придет срок, можно померяться мор­ской силой с султаном на Черном море. На Балтике, как ни крути, противостоять шведам на море в полную силу станет возможным лет через десяток, не ранее.

В мыслях Петр не раз обращается к воспоминани­ям о своем вояже в Европу. Воскрешается в его памя­ти картина Ост-Индских верфей в Амстердаме, лондонских верфей в Дерпфорде. Там сооружались десят­ки, сотни судов и все, конечно, за деньги…

В начале осени, с первым листопадом Петр вызвал управителя Олонецкой верфи Федора Салтыкова. Много лет, со времен возвращения Федора из заграни­цы, опекал Петр одного из лучших кораблестроите­лей. Ему, Федору, первому в России присвоил царь звание «корабельного мастера». Кроме таланта кора­бельного строителя, выделялся отменным знанием немецкого, голландского, английского… Потому и ос­тановил свой выбор на нем Петр.

Расспросив о делах на верфи, о здоровье отца, Петр без обиняков объявил:

— Собирайся, поедешь в Европу. Тебе там все зна­комо. Высмотри, где, на каких верфях пригоже и по­дешевле сооружают линейные корабли и фрегаты. За­ одно вынюхивай, почем стоят готовые суда. Присмот­рись в Голландии и Англии, побывай где во Франции и Гамбурге.

Петр испытующе смотрел на Федора Салтыкова. Тот поначалу опешил, но вскоре оправился, и в глазах его заплясали радостные искорки.

— Поедешь скрытно, — продолжал Петр, — по пашпорту датского дворянина на купеческом судне из Архангельска.

В душе Салтыкова вместе с радостью перемеша­лось чувство горечи: «А как же с любимым делом, строение кораблей?»

Петр словно заглянул ему в душу:

— Отечества для пользы силу морскую будем навер­стывать борзо с двух сторон. Та половина не менее важ­ная. Уразумел? По весне возвращайся и токмо ко мне.

Салтыков вздохнул и молча кивнул головой.

— Поспешай, бумаги выправишь у Головкина — и айда на Беломорье, поспевай, Двина бы не встала ранее срока.

1709 год начался беспокойно. Измена Мазепы по­колебала зыбкий мир с турками. Великий визирь Али-паша и крымский хан Девлет-Гирей II убеждали султана Ахмеда III немедленно выступить против рус­ского царя.

Крымский хан заверил Карла XII в готовности ска­кать «черной сакмой» — вековым путем набегов та­тарской конницы — на Московию. Из стана короля по­шла бодрая депеша в Стокгольм: «Мы стоим на пути, по которому татары обычно ходят на Москву. Теперь они пойдут туда с нами». И опять обратился Петр к по­мощи флота, второй своей верной руке. В феврале он забрал с собой Апраксина, Скляева и Наума Сенявина в Воронеж. Апраксину объяснил причину:

— На Балтике мы нынче прочно укрепились, там потерпит. Надобно султана отвадить от шведских и мазепских замыслов. Слыхал, крымский хан стара­ется Азов воевать и двинуться на Россию.

Откуда генерал-адмиралу Балтийского флота знать о полыхающих зарницах на юге?!

—    Не ведаю, господин капитан-командор.

—    То-то, теперь будешь знать. Пойдешь со мной к Азову. Примешь подтачало Азовский флот и оборо­ну на суше. Ты у меня теперь единый начальник мор­ской. В подмогу тебе Скляева и Наума по корабель­ным делам возьмем.

С воронежских стапелей сошел на воду последний корабль, пятидесятипушечный «Ластка». Спустил его строитель Федосей Скляев.

В последние годы он разрывался на части, захва­тила работа на Невской верфи, но не забывал, наез­жал и в Воронеж, где строили корабли по его черте­жам. Здесь заменял его частенько старый дружок по Плещееву озеру Михаил Собакин.

— Амба, — распорядился Петр, — отныне в Воро­неже строить корабли не будем. Мелководье тут, большим кораблям нет хода. В Таврове, Таганроге соору­дим верфи.

Как только окончательно сошел лед, вниз по Дону отправилась флотилия под флагом капитан-командо­ра. 22 апреля Азов приветствовал пушечным выстре­лом десятки кораблей под Андреевским флагом.

В тот день, когда войска Карла XII обложили кре­пость Полтаву, из устья Дона в море вышла флотилия русских кораблей.

На флагманском линейном корабле «Предистина-ция» развевался царский штандарт. Россия впервые демонстрировала морскую мощь на южных рубежах. Заговорили корабельные орудия. Раскаты залпов пу­шек докатились до Стамбула и Бахчисарая.

Первым из Бахчисарая, запыхавшись, примчался султанский посланник Капычи-паша.

—    Великий государь, у нас мир с тобой, зачем

пушки стреляют? — укорял он царя.

—    Чтобы жерла орудий плесенью не покрылись, прочищаем их порохом. А што у меня мир с султаном, то верно. В знак доброго расположения к нему я даже корабли свои изничтожаю, смотри. — Петр подмиг­нул Апраксину.

В Азове около десяти кораблей сгнили до основа­ния и годятся только на дрова. Один из них пригото­вили для демонстрации, вывели в море и поставили на якорь. Предварительно сняли пушки, убрали мач­ты, такелаж и все железные поделки, снасти. Оста­лась одна древесина. На палубах рассыпали тонкими змейками порох.

Апраксин взмахнул шарфом. На палубах забегали матросы, поджигая порох. Задымились деки, в от­крытые порты повалил дым.

Через неделю прибыл посланник из Стамбула. С ним разговаривали по-другому:

— Клянусь Кораном и пророком Магомедом, что султан в мыслях не имеет воевать с русским госуда­рем, — кланяясь Петру, распинался гонец визиря.

— А ты поживи у нас денек-другой, а мы грамоту султану отпишем.

Пока писали грамоту, над морскими просторами гремели пушечные залпы. Апраксин отрабатывал ма­невры кораблей. Посланец оглох от оружейного гро­хота и молил поскорее отпустить его в Стамбул.

— Поезжай и передай султану, — напутствовал его перед отъездом Петр, — что ныне царское величе­ство с Портою свято и нерушимо мир содержать будет, ежели султанское величество не начнет войны и не учинит помощи своим войском неприятелям его цар­ского величества.

Посланец с поклоном принял грамоту:

— Великий султан беспременно подтвердит мир­ные статьи договора с тобой, великий государь.

В самом деле, не прошло и месяца, как в Стамбуле поняли, что у царя есть веские «морские» аргументы для диалога с султаном. Посол Петр Толстой сообщил из турецкой столицы радостную весть:

«Извольте быть безопасны от турок и татар,разве татары какие-нибудь малые сделают воров­ски. Уповаю, что вор Мазепа не может здесь ничего сделать к своей пользе. Султан наикрепчайшие ука­зы в Крым и протчие подданные орды… дабы ни один за границу не был пропущен».

Все как раз сошлось ко времени. В конце мая Меншиков просил царя срочно прибыть к войскам.

Отдав последние распоряжения Апраксину, царь вызвал Наума Сенявина, Федосея Скляева, Михаила Собакина.

— Нынче я к войску отъезжаю, баталии генераль­ной со шведами, видимо, не миновать. — Петр испы­тующе ощупывал взглядом стоявших перед ним мо­ряков. Двадцать лет минуло с тех пор, как он с юных лет познал этих ребят на Плещеевом озере, на кораб­лях в Балтийском море, бывал с ними в схватках с не­приятелем. — Прежде привелось мне с вами бок о бок на морской стезе побывать, опора ваша флотская на­дежна. Потому поедете со мной. На море един за всех и все за единого.

Бывшие преображенцы просияли, переглянулись. «Не каждому генералу такое слыхать приходится». Наум нашелся- — ответил за всех:

—    Чаем, господин капитан-командор, бомбардир­ские навыки не позабыли, да и шпагою владеть не ра­зучились.

—    Спасибо за службу. — Петр подошел, похлопал по плечу каждого, подмигнул Скляеву. — А насчет шпаги, Федосейка, чаю, не позабыл, как Федор Юрьич в Москве отчитывал тебя, годков десять тому назад…

Начало лета 1709 года в Малороссии выдалось обычное для этих мест. Знойная пора еще не наступи­ла, но в полдень пекло нещадно. Изредка, раз в неде­лю, набегали тучи, гремела гроза, но вскоре небо про­яснялось, и солнце вновь вступало в свои права, — па­лило пуще прежнего.

Для шведской армии, осадившей Полтаву, после суровой зимы, казалось, наступило благодатное вре­мя. Тем более, что король с нетерпением ждал помо­щи: из Крыма — татарской конницы, из Польши — войска своего ставленника короля Лещинского. Одна­ко время шло, как миражи таяли посулы союзников, а стойкость защитников Полтавы возрастала. Двад­цать штурмов отразили солдаты полковника Келина за два месяца.

Сразу по прибытии в армию царь собрал военный совет и, открывая его, сказал:

— Полтаве тяжело, ее выручать будем. Но надо шведа проучить генерально, на земле нашей.

Одним из первых высказался фельдмаршал Шере­метев:

— Пехоту и кавалерию надобно немедленно пере­правлять через реку. Соорудить ретраншемент тыль­ной частью к реке Ворске и чинить диверсию. Ежели шведы сунутся, фланги ихние атаковать из-за реки.

Генерал Яков Брюс вел себя более осторожно:

— Полагаю, спасти Полтаву от капитуляции сле­дует також ретраншементом, посадив в сию земляную крепость пехоту повыше города, на флангах конницу выстроить. Супротив Полтавы оборону занять с реду­тами. Следует ожидать нападения шведов на сии на­ши укрепления, после чего их атаковать.

Выступили и другие генералы. Кто-то предлагал выступать без промедления, пока шведы не опомни­лись, другие поговаривали, не отпустить ли шведов за Днепр.

Петр выслушал всех, поразмышлял, а через два дня прекратил все споры.

— Сия схватка с Карлом — главное дело кампа­нии. Почнем пока разволакивать, потрошить шведов потихоньку, а в то время переправлять наши войска через реку, строить ретраншемент.

Расклад сил оказался на этот раз на стороне рус­ских — сорок тысяч против тридцати тысяч, а пушек в два раза больше, чем у шведов. И шведские пушки к тому же были обречены на молчание: у пушкарей подмочило и так небольшие запасы пороха.

Три недели готовились противники к сражению.

Петр загадал шведам загадку: русские войска соору­дили на своих позициях необычные искусные редуты.

За неделю до сражения шведам не повезло. Неуго­монного короля подстрелили в ногу казаки. При­шлось ему командовать войсками полулежа на носил­ках. Но он не унывал, подбадривая накануне битвы своих изголодавшихся солдат:

— Не берите с собой еду, мы будем пировать в рус­ском лагере. Царь приготовил нам много кушанья. — Генералов заранее пригласил на обед в шатре Петра.

Неприятная весть ожидала Петра. Утром 26 июня Шереметев доложил:

— Нынче ночью, государь, к шведам переметнул­ся один немчин, унтер из Семеновского полка.

Разгневанный Петр выругался:

— Сей паскуда много нового не скажет. Шведы сами не слепые, но нагадить сможет. Где у нас тонко? Рекруты-новобранцы. Вели новгородцам отдать свои мундиры рекрутам, а сами пускай в ихние серые пере­оденутся. Шведы и напорются на рожон.

Петр верно разгадал умысел изменника. Перебежчика-немца сразу привели к королю.

— Через два дня в русский лагерь придут под­ крепления.

Карл сосредоточенно рассматривал карту, а унтер продолжал:

— У царя самая слабина полк новобранцев, они одеты в серые мундиры.

Карл вскинул голову: «Здесь прореха русских, а наш успех». Задумавшись, «ходил до полутора ча­сов безгласен, в размышлении, оттого наипаче бо­лезнь в ноге умножилась».

Петр предполагал дать сражение 29 июня. Рус­ская армия еще готовилась к сражению, заканчивая строить редуты, а Карл решил атаковать без промед­ления. Перед наступлением для ободрения войск ко­роля с обнаженной шпагой пронесли на носилках пе­ред строем.

В полночь 27 июня шведские колонны, рассчиты­вая застать неприятеля врасплох, двинулись на ис­ходные позиции. Впереди пехота, за ней конница.

Но внезапное нападение не удалось. Еще накануне вечером Петр собрал военный совет, утвердил окончательно ордер предстоящей баталии, назначил место артиллерии. Затем с генералами объехал позиции, осмотрел редуты, подбадривал солдат: «Неприятель вполовину уже побежден, осталось малое — докон­чить войну».

Первыми заметили шведов передовые пикеты. Пи­столетный выстрел поднял тревогу, забили барабаны, солдаты, на ходу одеваясь, разбегались по редутам, пушкари заряжали орудия.

Первый натиск шведов имел некоторый успех, но потом их отбросили, завязались ожесточенные схватки на редутах, сцепилась во встречных атаках кавалерия.

Когда солнце поднялось над лесом, Карл понял, что внезапный удар не удался, русские выстояли. На время бой затих, с обеих сторон на равнину выво­дили и строили полки для решающей схватки. Обе ар­мии разделяло зеленое поле. В наступившей тишине кричали ротные командиры, фыркали кони.

В последние минуты перед боем Петр объезжал войска.

— Воины! — разносился окрест его громовой го­лос. — Вот пришел час, который решит судьбу отече­ства. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за оте­чество… Не должна вас также смущать слава непри­ятеля, будто бы непобедимого, которой ложь вы сами своими победами над ним неоднократно доказыва­ли… А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для бла­госостояния вашего!..

Томительное затишье разорвал грохот барабанов, призывно запели трубы. Солнце засияло на штыках и медных наконечниках пик. Две армии быстро сбли­жались, земля сотрясалась от тяжелой, мерной по­ступи солдат. Когда первые ряды сошлись саженей на двадцать пять, обе стороны вскинули мушкеты, прогремел первый залп, пороховой дым скрыл на время колонны атакующих. В строю русских были и пушки, что сразу дало им перевес. «Первый залп учинен от войска царского величества так сильно, что в неприятельском войске от падших тел на землю и ружья из рук убиенных громкий звук учинился, который внушал, якобы огромные здания руши­лись».

Гвардия Карла ударила по «серым мундирам» нов­городского полка. Но попала впросак. Вместо зеле­ных рекрутов их встретили стойкие бойцы, завяза­лась рукопашная. Шведы, правда, немного потеснили полк в центре. Это заметил Петр, пришпорил коня и сам повел в атаку батальон второй линии новгород­цев. Шальная пуля прострелила шляпу царя, другую остановил нательный крест, оставив вмятину…

Минуты эти, пожалуй, были решающими. Шведы дрогнули. Полутора часов оказалось достаточно для перелома сражения в пользу русских. Драгуны Мен-шикова погнали неприятельскую конницу, охватили пехоту. Первым начал отходить правый фланг шве­дов, а за ним покатилась назад вся линия королев­ских войск.

Не давая опомниться неприятелю, стремительным натиском русская армия обратила в бегство шведов. Бежали стремглав к Днепру, кое-кто переплывал ре­ку. Едва избежал плена раненый Карл со свитой.

На поле сражения осталось более девяти тысяч шведов, девятнадцать тысяч попали в плен. Потери русских оказались в шесть раз меньше.

Перед шатром Петра сложили полторы сотни шведских знамен и штандартов. В плену очутились главнокомандующий фельдмаршал Рейншильд, пер­вый министр граф Пипер, генералитет, около двухсот офицеров, взята королевская казна.

На поле битвы состоялся смотр победителей и тор­жественный обед для всего войска.

В свой шатер Петр пригласил и шведов. Царь лю­безно встретил пленных генералов, вернул им шпаги и лукаво проговорил:

— Вчера мой брат Карл просил вас в сей день на обед в шатер мой, и хотя он не сдержал своего слова, но мы сие выполним и потому прошу вас со мной ото­бедать.

Среди других тостов Петр предложил выпить за здоровье учителей.

—     Кто же эти учителя? — спросил Рейншильд.

—     Вы, господа шведы, — ответил Петр.

—     Хорошо же отблагодарили ученики своих учи­телей, — горестно усмехнулся фельдмаршал.

Российский генералитет по заслугам, как положе­но, воздал Петру. «В знак трудов своих, как в сиюпрославленную баталию, так и в прочих воинскихдействиях понесенных, изволили принять чин шаут-бенахта, и то подтвердилось общим всех генерали­тета, министров, офицеров и солдат поздравлени­ем». Так Петр получил первое адмиральское звание.

В наступающих цепях преображенцев бились и флотские офицеры. Особо отметил царь отвагу ра­ненного в руку Скляева, первым из кораблестроите­лей получил он морской чин капитана флота.

На другой день после похорон убитых Петр от­правил его в Петербург. Не успели остыть пушки по­сле Полтавской битвы, а мысли царя уже были обра­щены к флоту. Еще зимой в Воронеже вместе с Федо-сеем просиживал он над чертежами нового пятиде-сятичетырехпушечного линейного корабля для Бал­тики.

— «Мункер» лихо лавирует против ветра. Его пропорций будем придерживаться, — приступая к ра­боте, высказался Петр.

— Думку таю, Петр Лексеич, заострить носовые обводы, так он круче и шибче пойдет по ветру и ско­рость прибавит, — советовал тогда Скляев.

Спускаясь по Дону и на Азовском море Петр про­должал рассчитывать и вычерчивать контуры кораб­лей… Теперь настала пора воплотить задуманное в жизнь.

— Нынче сам видишь, уже совершенно камень в основание Санкт-Питербурха положен. Поезжай на верфи, Федосей, захвати-ка мой чертежик, который с тобой мараковали на Азове. Готовь стапель. Изыс­кивай дуб для строения, а я буду к зиме, заложим наш первенец и обзовем его «Полтавой» в честь нашей виктории.

Скляев отправился не один. Вместе с ним ехал Собакин.

— Наш контр-адмирал, — смеясь сказал он Скляеву, — погоняет: «Езжай, мол, на свои верфи, там де­ло не терпит, бригантины и галеры скоро понадобят­ся, Выборг пойдем воевать…»

Петр в тот же день уезжал к Перевалочны, вдогон­ку шведам. Только что прискакал гонец от Меншикова с радостной вестью:

— У переправы через Днепр шведский генерал Левенгаупт сдался с войском в плен. Пленено тыщ пятнадцать, не менее.

Царь без промедления отправился к Меншикову, но не забыл и про Скляева:

— Вручишь от меня адмиралтейцу Колычеву и друзьям нашим Наю и Козенцу подарки в память о славной виктории. — Денщик приволок большой сверток: в шведскую палатку были завернуты три изящные офицерские шпаги шведов.

Друзей провожал Сенявин, царь пока не отпускал его от себя:

— Кланяйтесь братанам моим в Питербурхе. Везет вам. Поди, еще на взморье выскочите не раз под парусами, соленого ветра хлебнете, а здесь-то пресно.

— Не скажи, — возразил Скляев, — вон Алексашка еще за шведом гоняется, добивает Карла где-то на Днепре.

Собакин хитровато прищурился:

—    Хаживал когда-то в былую пору Алексашкой, а нынче не чета, светлейший князь Ижорский Алек­сандр Данилович.

—    Не подступись к нему, — поддержал его Федосей, — в фельдмаршалы метит.

—    Ну, как сказать, други, — возразил Наум, — што ни говори, а своей шкурой все добывает, под пули лезет, а дела творит знатные, на общую викторию шведов разоряет. Да и чего греха таить, Бог его умом не обидел.

Одним из первых поле боя под Полтавой покинул король Карл XII. Впервые генералитет видел своего предводителя в подавленном состоянии.

Время еще отпустило шанс на спасение армии, и Левенгаупт, наблюдая, как король, болезненно мор­щась, взбирается через силу на коня, задал один во­прос:

— Ваше величество, как быть?

Король вяло отмахнулся, безучастно глядя вдаль:

— Делайте что хотите.

За все девять лет войны такого еще не случалось…

Левенгаупт не заставил себя ждать и, едва отъехал король, без промедления отдал приказ: «Отступать!»

Два дня без передышки откатывалась на юг неког­да непобедимая армия. Без отдыха и еды войска те­перь гнал вперед страх неизбежного плена.

Спустя два дня вечером на высоком берегу у Перевалочны король и его спутники перевели дыхание. Внизу перед взором запыленных и измученных всадников катил свои волны многоводный, привольный Днепр. Под обрывом, подбиваемые волнами, колыха­лись несколько десятков бревен.

Мрачный, с почерневшим от усталости лицом, дергал седые усы престарелый Иван Мазепа. Он знал, что его участь решается в эти мгновения и у него один исход.

Словно читая мысли гетмана, король с болезнен­ной улыбкой проговорил:

— Надеюсь, что я не умру побежденным.

Между тем окружившие их генералы поняли, что каких-либо надежд на спасение нет… На берегу нет ни одной лодки, а подходившие измученные солдаты вряд ли сумеют противостоять русским, которые на­верняка преследуют их по пятам.

Первым нарушил молчание генерал Крейц.

— Ваше величество, если нас настигнет только кавалерия, то мы отобьемся, но если явится вся рус­ская армия, нельзя предвидеть, что случится. — Гене­рал сделал паузу и добавил: — Ваше величество дол­жен укрыться за рекой и не рисковать жизнью.

Карл, видимо, пришел в себя. Он подозвал Левенгаупта:

— Вы с Крейцем остаетесь, чтобы сдержать рус­ских. Постройте войска, отразите атаку русских и от­ходите к Очакову. Я буду ждать вас там. Со мной едут Гилленкрок, Спарре и Лагеркрун. Отрядите для со­провождения тысячу мушкетеров.

Король окончательно избавился от меланхолии и на прощание сказал Левенгаупту:

— Поспешайте к Очакову. Мы соберемся с сила­ми, получим подкрепление из метрополии и покажем русским, как умеет воевать шведский солдат.

Король с охраной при помощи Мазепы и запорож­цев переправились через Днепр поздней ночью. Но солдаты, узнав о бегстве короля, пытались поодиночно переплыть реку, и лишь немногим смельчакам удалось достичь противоположного берега.

Ранним утром русская конница Меншикова нача­ла окружать полки Левенгаупта. Шведский генерал не знал, что у Меншикова в два раза меньше войск, и запросил перемирия.

Меншиков, не растерявшись, ответил парламенте­ру кратко:

— Поздно спохватился ваш генерал. Толковать о примирении не будем, токмо полон всего войска.

Князь отказался дать время даже на размышле­ние, и генерал Крейц начал переговоры о сдаче…

Капитуляция шведов подходила к концу, когда у Переволочны появился Петр. Узнав, что король с Мазепой успели скрыться, немедля отрядил за ними погоню — бригадира Кропотова с двумя драгунскими полками.

Следом послал князя Волконского.

— Бери две тыщи драгун, — наказал он Волкон­скому, — и ежели схватишь Карла, вези ко мне. Но, чур, обходиться с ним, яко с монархом, по чести и уч­тиво….

Напрасно ждал Карл своего верного Левенгаупта с войском. Спустя неделю на переправе через Буг рус­ские драгуны настигли короля. Половину охраны взяли в плен, остальные разбежались.

Карл с Мазепой и двумя десятками запорожцев чу­дом спаслись и бежали к туркам в Бендеры.

Отдышавшись в Бендерах, Карл только теперь осо­знал, что после гибели армии и бегства с поля боя не­чего и думать о возвращении с позором на родину. Что Делать? Задумал уговорить султана дать ему войско, иначе, убеждал он турок, царь Петр теперь, осмелев, наверняка будет угрожать Османской империи. Лю­бым способом надо задарить визиря, ублажить турец­кий Диван, авось клюнет…

А пока он, быть может, с целью выиграть время, впервые запросил мира у своего противника и напра­вил к царю парламентера.

— Передайте царю Петру, — сдерживая горечь досады, инструктировал он генерала Майерфельта, — что мы снизошли и согласны заключить мир на тех условиях, что предлагал царь прошлым годом.

Не учел одного тщеславный и самонадеянный ко­роль: нынче роли переменились.

Выслушав королевского парламентера, Петр ус­мехнулся: «Шалишь, братец, нынче ветер переменил­ся и дует в мои паруса».

— Брат Карл будто образумился. Так передайте ему, что все отвоеванное нами, всю Лифляндию и вдо­бавок Выборг, должно нам уступить.

Разгневанный король отверг предложение царя. Привык Карл диктовать свои условия противникам…

Пришло время сообщить в родное королевство о происшедшем. Не в привычке кичливого Карла при­знаваться в поражении.

Разные слухи долетали летом 1709 года до столицы Швеции. Поговаривали об успешном продвижении войск в России, чуть ли не о разгроме русских и вступ­лении короля в Москву. Шведские солдаты, как все­гда, бодры и веселы, и неприятель всюду отступает…

Но вот, после долгого молчания короля, в Сток­гольм долетели вести из далеких Бендер. Как оказа­лось, ничего страшного не произошло. «Прошло зна­чительное время, как мы не имели сведений из Шве­ции и мы не имели случая послать письма отсюда. В это время обстоятельства здесь были хороши, и все хорошо происходило, так что предполагали в скором времени получить такой большой перевес над врагом, что он будет вынужден согласиться на заключение такого мира, какой от него потребуют, — непринуж­денно начал король, — но вышло благодаря странному и несчастному случаю так, что шведские войска 28 числа прошлого месяца потерпели потери в поле­вом сражении. Это произошло не вследствие храброс­ти или большей численности неприятеля, потому что сначала их постоянно отбрасывали, но место и обстоятельства были настолько выгодны для вра­га, а также место было так укреплено, что шведы вследствие этого понесли большие потери. С большим боевым пылом они, несмотря на все преимущества врага, постоянно на него нападали и преследовали его. При этом так случилось, что большая часть пехоты, погибла и что конница тоже понесла потери. Во вся­ком случае, эти потери велики. Однако теперь заня­ты приисканием средств, чтобы неприятель от это­го не приобрел никакого перевеса и даже не получил бы ни малейшей выгоды». Так благодушно повествует о своем поражении король и просит у Государственно­го совета подкрепления и приказывает ужесточить от­ношение к русским пленным в Швеции.

Получила весточку от брата и принцесса Ульрика. Теперь она единственная наследница престола, сестра Софья скончалась…

Письмо Карла изобилует, как всегда, любезностя­ми и нежным отношением к сестренке.

Поставив подпись, тут же приписал как бы невзна­чай: «Здесь все хорошо идет. Только к концу годавследствие одного особенного случая армия имела не­счастье понести потери, которые, как я надеюсь,в короткий срок будут поправлены».

Приписка в конце письма брата вызвала улыбку на лице Ульрики. Она вспомнила, как три недели на­зад в Стокгольме разом всполошились послы Англии, Франции, Голландии. После кончины сестры Софьи иностранные посланцы в королевстве при каждом Удобном случае старались общаться с Ульрикой. Ее старая бабка, Гедвига, которой перевалило за семьдесят, давно не посещала королевский Совет и редко по­казывалась на людях.

Первым навестил Ульрику английский посол:

— Я искренне сожалею о печальных событиях на Украине и выражаю Вам и его королевскому величе­ству свое сочувствие, — с поклоном начал разговор посол. Узнав, что принцесса еще ничего не знает о раз­громе королевских войск под Полтавой, посол кратко сообщил Ульрике неприятные известия.

Вскоре о том же поведали ей и послы морских дер­жав Франции и Голландии. Затем неожиданно появи­лась, вся в слезах, супруга генерала Левенгаупта и растерянно просила совета, как помочь мужу, кото­рый оказался пленником у царя Петра…

И вот теперь милый братец лишь мимолетно упо­минает о неприятных делах…

Сколько раз Ульрика просила его возвратиться в Швецию, но все напрасно. За минувшие годы она на­училась многое понимать в делах управления стра­ной, и к ее голосу иногда прислушивается и глава Со­вета Арвед Горн. Вот и теперь, получив королевское письмо из Бендер, принцессу Ульрику известили о за­седании Совета.

Слухи о поражении под Полтавой все же привели в смятение столицу, как и королевский Совет, но пра­вители решили не подавать виду, а продолжать войну до победы. Благо русские пока далеко за морем.

Граф Вреде задавал тон, подбадривая советников:

— Главное, что наш несравненный король жив, должно ждать его распоряжений и без промедления оказать помощь войскам. Хотя Господь и допустил несчастный исход битвы, но надо всемерно благода­рить Бога, что не все потеряно, и остаться вернопод­данными его величества.

Советники Аксель Делагарде, Карл Гилленшерн, Кнут Поссе дружно поддержали графа.

Да, действительно, потери в войне немалые: по­гибло почти все офицерство, генералитет. Сейчас во всех дворянских семьях поминают погибших. Да и в деревнях горюют о тысячах сгинувших своих сыновей. Но именно провинция и не должна знать всю ужасную новость.

Арвед Горн был настроен решительно:

— При всей нашей неудаче, мы не должны помы­шлять о мире с царем. Мало того, что мы потеряли Ингрию, Лифляндию, Эстляндию, русские могут до­тянуться к берегам Ботники и угрожать метрополии.

Ульрике пришелся по душе твердый голос первого советника. Она сама начинала верить.в неизбежность продолжения войны. Надобно покорить этих русских за горечь понесенных потерь.

— В наших руках, — чеканил фразы Горн, — Вы­борг, Кексгольм и Ревель, вся Финляндия. Будем строить новые суда. Наш флот владычествует на Бал­тике. Мы укажем генерал-адмиралу Вахтмейстеру накрепко запереть русских в устье Невы.

Словно угадывая замыслы королевских советни­ков в Стокгольме, Петр I опережал их своими дейст­виями.

Еще не смолкли праздничные салюты Полтавской виктории, а он делился замыслами с генерал-адмира­лом Апраксиным:

—    На суше, Федор, почитай, с Карлом покончи­ли. Нынче готовь войска и флот, по весне штурмовать Выборг станем, а следом и Кексгольм. Надобно шведа отвадить помалу из всей Финляндии. А там, гляди, ежели с нами не замирится, воевать станем морем Швецию…

—    Государь, дозволь, а пехоту-то с пушками до­ставлять к Выборгу бригантинами будем?

Петр загадочно сощурился:

— Войска поведешь ты сам, по льду, загодя, на­легке. Как лед сойдет, мы с флотом пойдем с осадной артиллерией, провиантом. Покуда исподволь готовь полки.

Шаутбенахт датского флота Юст Юль оказался первым иноземным посланником в Москве в ранге морского офицера. Почему король Фредерик IV вы­брал для этой роли моряка, можно было только дога­дываться. Так или иначе, но это поднимало престиж России как нарождающейся морской державы. Рань­ше в Белокаменной бывали посланниками только су­хопутные генералы.

Видимо, задумывался об этом и царь.

После рождественских праздников он, не без юмо­ра, говорил канцлеру Головкину:

— От Юста мне прохода нет, днем и ночью тенью меня сторожит, невмочь ему, секреты Фредерика мне хочет поведать. Да я и без него их знаю. А раз он мо­ряк, пущай флотом нашим на Балтике полюбуется. Европе поведает. Пригласи его в Петербург, пусть по­глядит, и как мы Выборг воевать станем. Чтобы ему не скучно было, за компанию саксонца, графа Фитцума, с ним отправь…

У Петра еще не было сильного флота, значит, и сражений на море надо было опасаться. Но без взя­тия Выборга нечего было и думать об успешной войне со шведами на море…

Из Очакова Карл XII бежал к туркам, войну с Рос­сией на суше он проиграл. Но о мире он и не думал, еще надеялся на свой флот — полсотни мощных ли­нейных кораблей… Карл полагал, что царь не решит­ся на войну на море. Силы у него на Балтике один к десяти. Швеция надежно укрыта за морем, до нее сотни миль по воде.

Понимал это и царь. Воевать со Швецией придет­ся, избегая пока схваток на море. Надо выдавливать шведов из Финского залива, взять Финляндию, вый­ти на Балтику. За Балтикой была Швеция, Сток­гольм, а там, на шведской земле, и решать исход войны.

А сейчас торчала заноза под боком новой столицы. Путь вперед преграждали мощные бастионы, каза­лось, неприступного Выборга. Однажды, три года на­зад, здесь на суше Петр потерпел неудачу. Теперь со стороны моря сторожила выходы шведская эскадра. Правда, зимовать она уходила к берегам Швеции.

Приморские европейские крепости можно было взять, только имея сильный флот. По военной страте­гии корабли запирали крепость с моря, флот перево­зил десант, который осаждал крепость, брал ее измо­ром или штурмом. Накануне Крещения царь собрал в Петербурге военный совет: Апраксина, адмиралов Крюйса и Боциса, генералов Брюса и Берхгольца, бригадира Чернышева. Его план был прост и неорди­нарен. Весь корпус собрать по частям на Котлине к се­редине марта. Брать с собой только сухари и фузеи — основное оружие солдат. Пушчонок с дюжину, лег­ких, двухфунтовых.

Петр сначала поманил к карте сухопутных, обра­тился к Чернышеву:

— Ты, бригадир, пойдешь авангардом, за тобой генералы. Смотри сюда, Федор, обложишь крепость враз со всех сторон. Чтобы мышь не проскочила. Ты в ответе за все.

Настала очередь адмиралов.

— Ты, Боцис, погрузишь остальные войска, про­визию, боевой припас, осадную артиллерию. Дви­нешься разом за кромкой льда. — Петр кинул взгляд на Крюйса: — Следом с эскадрой ты двинешься, заго­родишь галерный флот со стороны моря. Я пойду с то­бой на «Лизетте», поведу арьергард. Возьмем бранде­ры. Ежели шведская эскадра встренет, азардировать станем, брать на абордаж, подрывать брандерами. К Выборгу ни один швед пройти не должен.

Адмиралы и инженеры переглядывались, перего­варивались, изучали карты, подсчитывали, прики­дывали. Пока что на бумаге.

Двадцать первого марта, морозным утром, первым ступил на лед Апраксин. Скинул шапку, перекрес­тился, взмахнул рукой:

— С Богом!

Один за другим выходили на заснеженную и за­мерзшую морскую равнину батальоны, полки. На хо­ду строились в колонны, грузили на подводы пушки. По протоптанной дороге потянулся обоз, кавалерия…

На берегу, кутаясь в овчинный тулуп, с подзорной трубой в руках переходил с места на место Юст Юль. «Черти эти русские», — кряхтел он про себя и вече­ром при лучине записал в свой дневник: «Войска вы­ступили в самый ужасный мороз, какие бывают только в России; перешли они прямо через лед с оруди­ями и со всем обозом. Всякая другая европейская ар­мия, наверное, погибла бы при подобных переходах. Но где предводителем является само счастье, там все удается. Впрочем, русские выносливы, что для солдат другой нации невыполнимо».

Впереди тринадцатитысячного корпуса шла ро­та, протаптывая дорогу, нащупывая полыньи и торо­сы. Первым впереди, наклонив голову, ступал адми­рал и генерал Апраксин. Рядом с ним, то и дело огля­дываясь, бодро шагал бригадир Чернышев. Генера­лы шли следом, во главе полков. Как положено, де­лали привалы, солдаты жгли костры, грелись, вари­ли кашу, отдыхали в полудреме, привалившись друг к другу.

Через три дня добрались до суши на западном бе­регу залива. Хоть и скалы вокруг, а все веселей ша­гать солдату, когда под ногами земная твердь.

Средневековый выборгский замок — цитадель с каменной башней Лангерман — виднелся за десяток верст. На пятьдесят саженей вверх уходили непри­ступные стены, пятьдесят саженей в поперечнике. Во­круг каменной крепости располагался новый город, обнесенный еще одной стеной, построенной при преж­нем короле Густаве-Адольфе. Летом Выборг был не­приступен, со всех сторон его окружала вода — Вы­боргский залив и огромное озеро Суомен-веден-селка.

Комендант крепости полковник Магнус Стиенст-роле за долгие годы привык к размеренной жизни. Крепость надежно укрыта, ее защищают почти пять тысяч войск, полторы сотни орудий. Припасов хвата­ет, каждую весну приходит контр-адмирал Нумере, привозит пополнение для войск, провизию и все необ­ходимое.

В крепости много жителей, но мало жилья. Для двух полков выстроили дома и казармы в предме­стье Хиетала.

Рассвет дня весеннего равноденствия застал шве­дов врасплох. В Хиеталу с трех сторон внезапно во­рвались русские войска. Схватка была короткой, шве­ды бежали и укрылись в крепости.

В числе первых трофеев русские солдаты в замерз­шем заливе пленили три военных судна. Апраксин смеялся:

— Вот нам и первый морской трофей, токмо взят по суше морскими солдатами.

Русские войска брали крепость в блокаду, обжива­лись. В тот же день Апраксин с генералами обошел всю крепость, провел рекогносцировку, четко опреде­лил роли:

— Тебе, Берхгольц, отрезать крепость с востока, не допускать сюда Либекера. Ты, Брюс, оседлаешь крепость с залива. Чернышев, начнешь осаду с пуш­ками по фронту главной стены.

Апраксин развернул карту, показал Брюсу на са­мое узкое место залива — пролив Тронзунд.

Карту нашли на захваченных шведских судах. Один из пленных, словоохотливый подшкипер-финн, среди многочисленных шхер и островков, усеявших Выборгский залив, показал судоходный фарватер.

— Так ты в сем городе, — адмирал очертил на ли­сте кружок, — соорудишь батарейку из пушчонок. Покуда парочку трехфунтовых поставь. Подойдет подмога — поставим корабельные.

Брюс удивленно поднял брови:

—    Чего для в таком дальнем месте от крепости?

—    А того для, генерал, ледок-то сойдет, шведы с эскадрой, не миновать, посунутся. А здесь-то мы их и прихватим.

Ушло первое донесение царю: «…с караулом пехо­ты и кавалерии, через лед, морем с Котлина острова марш свой воспринял мимо Березовых островов». С этой же почтой Апраксин переслал царю захвачен­ную у шведов карту.

Солдаты долбили промерзшую землю, с трудом выковыривали валуны и камни, строили шанцы. Ук­репления сооружали не так, как хотелось. С высочай­ших бастионов шведы держали под обстрелом все бли­жайшие подступы. Ядра легких осадных орудий до крепостных стен не долетали.

То и дело ржали изголодавшиеся кони. Пехота ежилась от холода, солдаты жгли костры, грелись, хмуро посматривая на высокие мрачные стены крепо­сти, и с тоской переводили взгляд на почерневший ме­стами лед в заливе. «Когда-то кораблики приплывут!»

Сытые шведы в крепости посмеивались. Запасов у них хватит на целый год, пороху вдоволь. Полторы сотни пушек то и дело посылали смертельные гостинцы.

«Шанцы к неприятельским крепостям приближа­лись ближе фузейной стрельбы, — доносил Апраксин в Петербург, — и трудим бомбами, сколько можем, а пушки наши нам мало помогают, понеже зело малы и легки: когда мы начинаем стрелять, то неприятель противу одной из десяти стреляет».

Пехота доедала последние сухари, драгуны уныло отворачивались от выпученных голодных глаз лоша­дей, щурились на солнце, озирались на кромку талой воды у берега.

С крепостных стен временами доносился дружный хохот неприятеля. Комендант каждое утро подбадри­вал солдат, посматривая на залив:

— Скоро придет адмирал Ватранг с эскадрой. Рус­ским будет конец.

…Над городом и Невой простиралось прозрачное, нежно-бирюзовое весеннее, без единого облачка, небо.

Река полностью очистилась ото льда. Из каналов и проток корабельный и галерный флот потянулся к морю. Галеры тащили на буксирах десять фрегатов и пять шняв. Суда выглядели нарядно, свежепокра-шенные борта сверкали на солнце, трепетали флаги и вымпелы. Тускло отсвечивали медью жерла орудий в открытых портах.

Следом за боевыми кораблями выстроились две сотни транспортов с провиантом, осадными пушками, порохом. Флот двинулся на помощь армии, но приро­да уготовила ему тяжкие испытания, грозившие смертельной опасностью.

Все было заранее просчитано и оговорено, Петр сам проверил готовность каждого корабля, наставляя флагманов и капитанов на случай встречи с превосхо­дящим по силе неприятелем:

— Транспорты с припасами защитят галеры, ухо­дить им борзо, без мешкоты. Фрегаты прикроют ог­нем атаку бригантин. Неприятеля брать только на абордаж и подрывать брандерами.

Авангардом и всей эскадрой командовал Крюйс, замыкал колонну и командовал арьергардом Петр. Свой флаг он держал на «Лизетте».

Командиров для всех кораблей в этот поход не хва­тило, пришлось отозвать Скляева с постройки «Пол­тавы». Петр объявил ему сам:

— Капитанов нынче наперечет. Принимай «Мункер», пойдем к Выборгу. На борт возьмешь посланни­ков, адмирала Юста и графа Фитцума. Покажи им сноровку флотскую.

До Котлина колонна добралась за четверо суток разводьями. Впереди на несколько миль вода была чистой, дальше все тонуло в тумане. Крюйс послал для «проведывания неприятеля» шнявы «Дегас» и «Феникс».

— Дожидасть их не станем, — решил Петр, — по­ка море чистое, пойдем к Выборгу.

Утром вперед ушел отряд бригантин Наума Сеня-вина с транспортами на буксире, следом такой же ка­раван повел друг Наума, поручик Ипат Муханов.

Погода вроде бы установилась, но после полудня ветер сначала затих, потом потянул с запада. Медлен­но разворачивались громадные ледяные поля, надви­гаясь на корабли.

Возвратились из разведки шнявы, доложили: «Шведов в море нет».

Петр на «Лизетте» ушел к Березовым островам ис­кать проход.

Оказалось, путь к Выборгу пока начисто закрыт льдами. Флот стал на якоря, но льды днем и ночью до­кучали, затирали суда. Небольшие галеры, транспор­ты, карбасы плотно захватило в ледовый плен, якоря не держали, рвало якорные канаты. Ветер то и дело менял направление.

Петр дал знать Апраксину, чтобы он держался, а сам на «Лизетте» сходил в Петербург. Начал на вся­кий случай готовить помощь по сухопутью.

Через два дня ветер наконец-то переменился, но опять не к добру — задул с востока, ледяные поля погнало на запад, в открытое море. Вместе с ними по­тащило сотни затертых льдами галер, транспортов, карбасов. Всю ночь оттуда палили из ружей, пускали ракеты. Просили о помощи.

На рассвете Петр пришел на шлюпке к вице-адми­ралу. Крюйс степенно допивал утренний чай.

— Кончай гонять чаи! — прикрикнул он на флаг­мана, забыв о субординации. — Командуй «Думкрату» и галиоту бомбардирскому поднимать паруса. Вы­ручать суда и людишек надобно. Карбасы на живую нитку слажены, да и галеры, чаю, тоже не железные.

Пущай крушат льды с разбегу, якорями разбивают, пушки малые бросают на канатах.

Поначалу пришлось туго и фрегату, и галиоту. На­брав ход с попутным ветром, врезались в ледяные по­ля, трещали борта, крошился лед перед форштевня­ми. Бросали на канатах трехфунтовые пушки. Кое-как пробились к галерам, подали буксиры, зацепи­лись якорями; и галеры между собой перекинули ка­наты, подали их на транспорты, карбасы. Понемногу льды расходились, ветер отгонял их далеко на запад. Четыре транспорта-таки раздавило льдами и унесло в море. Стихия способствовала неприятелю.

Поступила депеша от Апраксина. Петр вызвал Крюйса:

—    Читай.

—    «Провианту, государь, у нас остается, почитай, занет, от девятого числа разве с нуждою будет дня на четыре», — с заминками прочитал вице-адмирал.

—    Остаешься главным с фрегатами, я иду к Вы­боргу.

На «Мункер» неожиданно прибыл Петр. Как поло­жено, Скляев поднял флаг контр-адмирала.

— Снимайся с якоря, идем к Выборгу. Апраксин вешки набросал по фарватеру. Крюйс останется прикрывать нас с моря от шведов. Разбуди датского адми­рала, пущай знает наших.

…На самой высокой башне радовались шведы в Выборге:

— Ура! Идет наша эскадра!

Действительно, вдали показалась колонна кораб­лей со шведскими флагами. Корабли салютовали из пушек, но оказалось, они салютовали русским вой­скам. Предусмотрительный шаутбенахт Петр Михай­лов решил схитрить, поднять шведские флаги: «А вдруг на берегу шведы с пушками?»

Апраксин не выдержал, по-родственному обнял Петра:

—    Хлеба у нас, господин шаутбенахт, на один день, а пороху на два дня осталось.

—    Все за кормой, генерал-адмирал, принимай пять тыщ войску, мортиры, припасы. Да поживей, нам уйти надобно без мешкоты, пока Ватранг не на­грянул.

Постепенно в залив втянулись все корабли, транс­порты, карбасы. Петр в тот же день на «Мункере» вместе с Апраксиным и Боцисом осмотрели аквато­рию залива. Петр похвалил адмирала за батарею.

— В шхерах Ватранг с кораблями не пройдет, а вот Тронзунд для него подходит. — Петр прикинул расстояние до ближайших островов. — Залив перего­родим транспортами. У нас их много. Ты, Иван, — обернулся он к Боцису, — отбери полдюжины самых худых и притопи их поперек залива. Шведам запрем морские ворота наглухо. Останешься здесь с галерами и бригантинами. Стереги море.

На следующий день установили против крепости тяжелые мортиры. По старой бомбардирской привыч­ке Петр сам навел одну из них на крепостные стены, пробанил ствол, зарядил пушку, перекрестился.

— С Богом, — запалил фитиль.

Ухнула пушка, с тяжелым гулом двухпудовое яд­ро ударило в саженную стену цитадели. Полетели ос­колки, обнажая вековой пласт каменной кладки.

Флот только-только успел выйти из Выборгского залива, а на горизонте замаячили паруса. Спешила на выручку крепости шведская эскадра. Восемь линей­ных кораблей, пять фрегатов, еще шесть судов под флагом вице-адмирала Ватранга, шестьсот с лишним орудийных стволов готовы были помочь Выборгу, но шведы опоздали. Не удалось даже ударить «по хво­стам» неприятеля, русские на этот раз опередили уму­дренных моряков. Путь на север, к Выборгу, для Ват­ранга оказался заказан. В единственном проходе тор­чали из воды мачты и корпуса затопленных транспор­тов, а с обоих берегов чернели негостеприимно гроз­ные жерла орудий.

На борту кораблей шведского адмирала тысячи солдат, боевые припасы, провиант. Наконец, сотни тяжелых корабельных орудий, а он бессилен помочь осажденному Выборгу.

В крепости довольно скоро поняли свою обречен­ность, да и слыхали и знали по Ниеншанцу, Нотебур-гу, Нарве, что русские своего добьются. Всего месяц сопротивлялись шведы и выкинули белое полотнище, и на грозной башне Лангерман навечно водрузился флаг российский.

Накануне под Выборг пожаловал царь. Сам при­нял капитуляцию у храброго шведского полковника Стиенстроле, достались немалые трофеи. Одних пу­шек полторы сотни.

На мундире Апраксина засверкала звезда Святого Апостола Андрея Первозванного. Жаловали и дру­гих. Храброго бригадира Григория Чернышева назна­чили комендантом Выборга.

Торжественный обед в честь победителей открыл Петр:

— Отныне, после взятия Выборга, окончательная безопасность Санкт-Петербургу обеспечена.

Апраксин после первых тостов, пока не захмелел, спросил:

— Теперича, Петр Лексеич, Финляндию воевать станем?

Петр на миг задумался.

— Погоди, Федя. Надобно поначалу Кексгольм прибрать к рукам, Эстляндию да Ревель…

Не преминул высказаться о завершившейся кам­пании и датский контр-адмирал: «По воле Провиде­ния, морской поход, предпринятый царем, увенчалсядвойным успехом, окончившись счастливо как дляфлота, так и для армии. Если принять во внимание:

1.        Что царский флот приступил в плавание в такоевремя года, когда все море покрыто плавучим льдом;

2.   Что во всем флоте не было человека, знакомогос фарватером, который представляет большие опас­ности для плавания и изобилует камнями;

3.   3. Чтобольшая часть судов построена из ели, а иные и безединого гвоздя и вообще не пригодны для морскогоплавания; 4. Что управление этими карбасами былопоручено простым крестьянам и солдатам, едваумевшим грести, то остается изумляться смелостирусских.

Можно весьма кстати привести слова Курция:«Отвага переходит в славу». Царю можно повто­рить то, что Цицерон сказал Юлию Цезарю: «Мно­гим ты обязан доблести, но еще больше счастью».

Будто все верно подметил «выпуклый морской глаз» Юста Юля, но не знал он только генеральной за­думки царя, ради чего все было совершено.

— Ныне уже крепкая подушка Санкт-Питербурху устроена. Новый стольный город почивать может спокойно.