"Из записных книжек и тетрадедй" - читать интересную книгу автора (Цветаева Марина)

АЛЯ (Записи о моей первой дочери)

Ах, несмотря на гаданья друзей,

Будущее непроглядно!

— В платьице твой вероломный Тезей,

Маленькая Ариадна!

МЦ

Коктебель. 5-го мая 1913 г., воскресенье.

(День нашей встречи с Сережей. — Коктебель, 5-го мая 1911 г., — 2 года!)

Ревность. — С этого чуждого и прекрасного слова я начинаю эту тетрадь.

Сейчас Лиля — или Аля — или я сама — довела себя почти до слез.

— Аля! Тебе один год, мне — двадцать один.

Ты все время повторяешь: «Лиля, Лиля, Лиля», даже сейчас, когда я пишу.

Я этим оскорблена в своей гордости, я забываю, что ты еще не знаешь и еще долго не будешь знать, — кто я. Я молчу, я даже не смотрю на тебя и чувствую, что в первый раз — ревную.

Это — смесь гордости, оскорбленного самолюбия, горечи, мнимого безразличия и глубочайшего возмущения.

— Чтобы понять всю необычайность для меня этого чувства, нужно было бы знать меня — лично — до 30-го сентября 1913 г.

Ялта, 30-го сентября 1913 г., понедельник.

Аля — Ариадна Эфрон — родилась 5-го сентября 1912 г. в половину шестого утра, под звон колоколов.

Девочка! — Царица бала, Или схимница, — Бог весть! — Сколько времени? — Светало. Кто-то мне ответил: — Шесть. Чтобы тихая в печали, Чтобы нежная росла, — Девочку мою встречали Ранние колокола.

Я назвала ее Ариадной, вопреки Сереже, который любит русские имена, папе, который любит имена простые («Ну, Катя, ну. Маша, — это я понимаю! А зачем Ариадна?»), друзьям, которые находят, что это «салонно».

Семи лет от роду я написала драму, где героиню звали Антрилией. — От Антрилии до Ариадны, —

Назвала от романтизма и высокомерия, которые руководят всей моей жизнью.

— Ариадна. — Ведь это ответственно! —

— Именно потому. —

Алиной главной, настоящей и последней кормилицей (у нее их было пять) — была Груша, 20-тилетняя красивая крестьянка Рязанской губlt;ернииgt;, замужняя, разошедшаяся с мужем.

Круглое лицо, ослепительные сияющие зеленые деревенские глаза, прямой нос, сверкающая улыбка, золотистые две косы, — веселье, задор, лукавство, — Ева!

И безумная, бессмысленная, безудержная — первородная — ложь.

Обокрав весной весь дом и оставленная мной в кормилицах, она, приехав в Коктебель — было очень холодно, безумные ветра, начало весны, — она писала домой родителям:

«Дорогие мои родители! И куда меня завезли! Кормлю ребенка, а сама нож держу. Здесь все с ножами. На берегу моря сидят разные народы: турки, татары, магры» (очевидно, смесь негра и мавра!).

— Барыня, какие еще народы бывают?

— Французы, Груша!

«…турки, татары, магры и французы и пьют кофий. А сами нож держат. Виноград поспел, — сладкий. Вчера я была в Старом Иерусалиме, поклонялась гробу Господню…»

— Груша, зачем вы все это пишете?

— А чтобы жалели, барыня, и завидовали!

В Коктебеле ее все любили. Она работала, как вол, веселилась, как целый табун. Знала все старинные песни, — свадебные, хороводные, заупокойные. Чудно танцевала русскую. По вечерам она — без стыда и совести — врывалась на длинную террасу, где все сидели за чаем — человек тридцать — и всплескивая руками, притоптывая ногами, визжа, причитая, кланяясь в пояс, «величала» — кого ей вздумается.

— И Максимилиана — свет — Александровича и невесту его — которую не знаю…

И еще:

Розан мой алый, Виноград зеленый!

Алю она страшно любила и так как была подла и ревнива, писала домой: «А девочка барыню совсем не признает, отворачивается, меня зовет „мама“. — Явная ложь, ибо Аля меня знала и любила.

Аля в то время была Wunderkind’ом[1] по уму, красоте глаз и весу. Все восхищались и завидовали. Один господин, увидев нас вместе:

прекрасного Сережу, молодую меня, похожую на мальчика, красавицу Грушу и красавицу Алю, воскликнул:

— Целый цветник! —

Мне, когда родилась Аля, не было 20-ти, Сереже — 19-ти. С Алей вместе подрастал котенок — серый, дымчатый — Кусака. Рос он у меня за матроской и в Алиной кровати. Груша отцеживала ему своего молока, и вырос он почти человеком. Это была моя великая кошачья любовь.

Его шкурка до сих пор висит у меня на стене — ковриком.

Макс Волошин о Груше и Але сказал однажды так:

— У нее пьяное молоко, и Аля навсегда будет пьяной.

Груша ушла от меня, когда Але был год. Ее выслала из Ялты полиция — ждали Царя и очищали Ялту от подозрительных личностей, а у Груши оказался подчищенный паспорт. Она вместо фамилии мужа, которого ненавидела, поставила свою, девичью.

Приехав в Москву, она заходила ко всем моим коктебельским знакомым и выпрашивала — от моего имени — деньги.

Потом я потеряла ее след.

__________

(Написано мая 1918 г., Москва)

(Выписки из дневника)

Москва, 4-го декабря 1912 г., вторник.

Завтра Але 3 месяца. У нее огромные светло-голубые глаза, темно-русые ресницы и светлые брови, маленький нос, — большое расстояние между ртом и носом, — рот, опущенный книзу, очень вырезанный; четырехугольный, крутой, нависающий лоб, большие, слегка оттопыренные уши; длинная шея (у таких маленьких это — редкость); очень большие руки с длинными пальцами, длинные и узкие ноги. Вся она длинная и скорей худенькая, — tirée en longueur.[2]

Живая, подвижная, ненавидит лежать, все время сама приподнимается, замечает присутствие человека, спит мало.

Родилась она 9-ти без четверти — фунта. 12-ти недель она весила — 13 ½ фlt;унтовgt;.

Москва, 11-го декабря 1912 г., вторник.

Вчера Лlt;еняgt; Цlt;иресgt;, впервые видевший Алю, воскликнул; „Господи, да какие у нее огромные глаза! Я никогда не видел таких у маленьких детей!“

— Ура, Аля! Значит глаза — Сережины.

Москва, 12-го декабря 1912 г., среда.

Пра сегодня в первый раз видела Ариадну. „Верно, огромные у нее будут глаза!“

— Конечно, огромные!

Говорю заранее: у нее будут серые глаза и черные волосы.

[3]

Москва, 19-го декlt;абряgt;.

У Али за последнее время очень выросли волосы. На голове уже целая легкая шерстка.

Завтра у нас крестины.

Крестной матерью Али была Елена Оттобальдовна Волошина — Пра. Крестным отцом — мой отец, И. В. Цветаев.

Пра по случаю крестин оделась по-женски, т. е. заменила шаровары — юбкой. Но шитый золотом белый кафтан остался, осталась и великолепная, напоминающая Гёте, огромная голова. Мой отец был явно смущен. Пра — как всегда — сияла решимостью,·я — как всегда — безумно боялась предстоящего торжества и благословляла небо за то, что матери на крестинах не присутствуют. Священник говорил потом Вере:

— Мать по лестницам бегает, волоса короткие, — как мальчик, а крестная мать и вовсе мужчина…

Я забыла сказать, что Аля первый год своей жизни провела на Бlt;ольшойgt; Полянке, в Мlt;аломgt; Екатерининском перlt;еулкеgt;, в собственном доме, — купеческом, с мезонином, залой с аркой, садиком, мохнатым-лохматым двором и таким же мохнатым-лохматым дворовым псом, похожим на льва — Османом. Дом мы с Сlt;ережейgt; купили за 18 1/2 тысяч. Османа — в придачу — за 3 рlt;убляgt;.

Эта пометка относится к маю 1918 г.

Феодосия, 12-го ноября 1913 г., вторник.

Але 5-го исполнилось 1 гlt;одgt; 2 месlt;яцаgt;.

Ее слова:

ко — кот (раньше — ки)

тетя Вава — Ваня

куда — куда

где, Лоля

мама

няня

папа

пá — упала

кá — каша

кука — кукла

нам, нá — нá

Аля

мням-ням

ми-и — милый.

Всего пока 16 сознательных слов. Изредка говорит еще „ýва“ — лёва.

У нее сейчас 11 зубов.

Она ходит одна. Побаивается, прижимает к груди обе руки. Ходит быстро, но не твердо.

В Сережиной комнате есть арка с выступами, на одном из которых сидит большой — синий с желтым — лев.

Аля проходит, держа в руке другого льва — из целлулоида.

— Аля, положи лёву к лёве! —

Она кладет маленького между лап большого и на обратном пути вновь берет его.

— Аля, дай лёву папе.

Она подходит к Сlt;ережеgt; и протягивает ему льва.

— Папа! Папа! На!

— Аля, куку!

— Куку!

— Кто это сделал? Аля?

— Аля!

— Аля, дай ручку!

Дает, лукаво спрятав ее сначала за спину. Это у нее старая привычка, — еще с Коктебеля.

Она прекрасно узнает голоса и очаровательно произносит: „мама“,-то ласково, то требовательно до оглушительности. При слове „нельзя“ свирепеет мгновенно, испуская злобный, довольно отвратительный звук, — нечто среднее между „э“ и „а“ — вроде французского „in“.

Уже произносит букву „р“, — не в словах, а в отдельных звуках.

Еще одна милая недавняя привычка.

Сlt;ережаgt; все гладит меня по голове, повторяя:

— Мама, это мама! Милая мама, милая, милая. Аля, погладь!

И вот недавно Аля сама начала гладить меня по волосам, приговаривая:

— Ми! Ми! — т. е. „милая, милая“.

Теперь она так гладит всех — и Сlt;ережуgt;, и Волчка, и Кусаку, и няню — всех, кроме Аси, которую она злобно бьет по шляпе.

Меня она любит больше всех. Стоит мне только показаться, как она протягивает мне из кроватки обе лапы с криком: „нá!“

От меня идет только к Сереже, к няне — с злобным криком.

Купаться ненавидит, при виде волны уже начинает плакать.

Упряма, но как-то осмысленно, — и совсем не капризна.

Кота она обожает: хватает за что попало, при виде или голосе его кричит „кó“, подымает его за загривок на воздух, старается наступить. Все животные для нее — „кó“.

Сейчас она сидит у меня на коленях и дает бумажку со спичечной коробки: — нá!

Вчера вечером, когда я заходила к Редлихам за чаем для Сережи и Аси, старик Редлих сказал мне: — Хотите, я Вам скажу новость? — Какую? — Ваша дочка танцует. Ее сегодня приносила к нам на минутку Аннетта, и — представьте себе: она танцевала! Это было так трогательно!

(Сейчас она изо всех сил кричит за дверью: — Мама! Мама! Мама!)

С виду ей можно дать полтора года и больше. У нес бледное личико с не совсем еще сошедшим загаром. Глаза огромные, светло-голубые. Брови темнеют. — „У нее будут соболиные брови“, — сказала Пра, когда увидела ее после 2-х месяцев разлуки.

Волосы — по выражению Аси — пегие. На затылке русые, спереди льняные, седые, зеленоватые, — как у деревенских детей. Твердые и густые. Недавно я катала ее колясочку при луне.

О ее глазах: когда мы жили в Ялте, наша соседка по комнате, шансонетная певица, все вздыхала, глядя на Алю: — Сколько народу погибнет из-за этих глаз!

И здесь, в Феодосии, художник-анархист Prévost, француз, родившийся в Алжире, сказал мне, только что познакомившись:

— „Вчера я видел Вашу дочь. Какой прелестный ребенок! И какие у нее глаза! Сколько я ни смотрел, я никак не мог охватить их взглядом!“…

Феодосия, 18-го ноября 1913 г., понедlt;ельникgt;.

Третьего дня Аля первый раз поцеловала… кота. Это был ее самый первый поцелуй. После этого она два раза погладила себя по голове, приговаривая: — ми, ми.

Вчера я кончила ей стихи. Завтра ей год, 2 с половиной месяца. Несколько дней тому назад она определенно начала драться.

— Да, теперь она, на вопрос: — Как тебя зовут? — отвечает: Аля.

Аля! Маленькая тень На огромном горизонте. Тщетно говорю: „Не троньте!“ Будет день Милый, грустный и большой, — День, когда от жизни рядом Вся ты оторвешься взглядом И душой. День, когда с пером в руке — Ты на ласку не ответишь. День, который ты отметишь В дневнике. День, когда, летя вперед Своенравно, без запрета С ветром в комнату войдет — Больше ветра! Залу, спящую на вид, Но волнистую, как сцена, Юность Шумана смутит И Шопена. Целый день настороже, А ночами — черный кофе. Лорда Байрона в душе Тонкий профиль… Метче гибкого хлыста Остроумье наготове. Гневно сдвинутые брови И уста… Прелесть двух огромных глаз, Их угроза, их опасность. Недоступность — гордость — страстность В первый раз… Благородным без границ Станет профиль — слишком белый, Слишком длинными — ресниц Станут стрелы; Слишком грустными — углы Губ изогнутых и длинных, И движенья рук невинных — Слишком злы. „Belle au bois dormant“ Перро, — Аля! — Будет все, что было. Так же ново и старо, Так же мило.[4] Будет, — сердце, не воюй, И не возмущайтесь, нервы! — Будет первый бал и первый Поцелуй. Будет „он“. (Ему сейчас Года три или четыре.) — Аля! Это будет в мире В первый раз.

МЦ

Феодосия, 5-го декабря 1913 г., среда.

Сегодня Але 1 гlt;одgt; 3 месlt;яцаgt;. У нее 12 зубов (3 коренных и 1 глазной).

Новых слов не говорит, но на вопросы: где картина? конь? кроватка? глазки? рот? нос? ухо? — указывает правильно, причем ухо ищет у меня за волосами.

Вчера она, взяв в руки лист исписанной бумаги, начала что-то шептать, то удаляя его от глаз, то чуть ли не касаясь его ресницами. Это она по примеру Аннетты, читавшей перед этим вслух письмо, — „читала“. Тогда Сlt;ережаgt; дал ей книгу, и она снова зашептала. С бумажкой в руках она ходила от Сlt;ережиgt;ной кровати до кресла, непрерывно читая.

Еще новость: стóит мне только сказать ей „нельзя“ или просто повысить голос, как она сразу говорит: „ми“ и гладит меня по голове. Это началось третьего дня и длится до сегодняшнего вечера.

— Аля! Кто это сделал? Аля, так нельзя делать!

— Куку! Я не сдаюсь.

— Ми! Ко!

Я молчу.

Тогда она приближает лицо к моему и прижавшись лбом, медленно опускает голову, все шире и шире раскрывая глаза. Это невероятно-смешно.

Ходит она с 11 1/2 месlt;яцевgt; и — надо признаться — плохо: стремительно и нетвердо, очень боится упасть, слишком широко расставляет ноги.

Последний раз я снимала ее 23-го ноября (1 гlt;одgt; 2 1/2 месlt;яцаgt;, — один раз с Пра и два раза одну. С Пра она похожа на куклу.

Вообще, она плохо выходит, фотография не передает голубого цвета, и чудные ее глаза пропадают.

Феодосия, Сочельник 1913 г., вторник.

Сегодня год назад у нас в Екатерининском была елка. Был папа, — его последняя елка! — Алю приносили сверху в розовом атласном конверте (у нас дома говорили — „пакет“, и наши куклы были в „пакетах“), — еще моем, дедушкином.

Еще Аля испугалась лестницы.

Сейчас я одна. Сlt;ережаgt; в Москве.

Аля ходит по комнатам в красном клетчатом платьице, подарке Аси на 5-ое сентlt;ябряgt;. За последнюю неделю она стала смелее ходить.

Ее новые слова:

агó — огонь

тó — что

тама — там

áпа — лапа

иди — да

не — нет

дядя Атя — Ася

нó — нос

ухяо — ухо

Как собака лает? — Ау!

Как кошка мяучит? — Мяу.

Слыша собачий лай, сразу говорит: „àу“.

Несколько дней после отъезда Сережи в больницу, я сидела с ней в его комнате, и она все время подходила к его кровати, открывала одеяло, смотрела кругом и повторяла: „Папа! Куда?“ Теперь она на вопрос: „где?“ вместо прежнего „куда“ отвечает „гама“.

Сейчас они с Аннеттой пошли к Редлихам — кlt;оторgt;ые сейчас в Москве. Там прислуга Соня украшает елку для своего мальчика Вани. — Аля зовет его Вава. —

Какая Аля будет через год? Непременно запишу в Сочельник.

Сегодня я кончила стихи „Век юный“…

— Когда промчится этот юный,

Прелестный век…

30-го мы выступаем с Асей на балу в пользу погибающих на водах.

Да! Але это будет интересно.

Когда я на втором нашем выступлении сказала перед стихами Але — „Посвящается моей дочери“ — вся зала ахнула, а кто-то восторженно крикнул: „Браво!“

Мне на вид не больше 17-ти лет.

Феодосия, 26-го декабря. 1913 г., четверг.

lt;1917 годgt;

„Все о себе, все о любви“. Да, о себе, о любви — и еще — изумительно — о серебряном голосе оленя, о неярких просторах Рязанской губернии, о смуглых главах Херсонесского храма, о красном кленовом листе, заложенном на Песни Песней, о воздухе, „подарке Божьем“… и так без конца… И есть у нее одно 8-стишие о юном Пушкине, которое покрывает все изыскания всех его биографов. Ахматова пишет о себе — о вечном. И Ахматова, не написав ни одной отвлеченно-общественной строчки, глубже всего — через описание пера на шляпе — передаст потомкам свой век… О маленькой книжке Ахматовой можно написать десять томов И ничего не прибавишь… Какой трудный и соблазнительный подарок поэтов — Анна Ахматова!

lt;1918 годgt;

О черни.

Кого я ненавижу (и вижу), когда говорю: чернь.

Солдат? — Нет, сижу и пью с ними чай часами из боязни, что обидятся, если уйду.

Рабочих? — Нет, от „позвольте прикурить“ на улице, даже от чистосердечного: „товарищ“ — чуть ли не слезы на глазах.

Крестьян? — Готова с каждой бабой уйти в ее деревню — жить: с ней, с ее ребятишками, с ее коровами (лучше без мужа, мужиков боюсь!) Β главное: слушать, слушать, слушать!

Кухарок и горничных? — Но они, даже ненавидя, так хорошо рассказывают о домах, где жили: как барин газету читал: „Русское слово“, как барыня черное платье себе сшила, как барышня замуж не знала за кого идти: один дохтур был, другой военный…

Ненавижу — поняла — вот кого: толстую руку с обручальным кольцом и (в мирное время) кошелку в ней, шелковую („клеш“) юбку на жирном животе, манеру что-то высасывать в зубах, шпильки, презрение к моим серебряным кольцам (золотых-то, видно, нет!) — уничтожение всей меня — все человеческое мясо — мещанство!

__________

Большевики мне дали хороший русский язык (речь, молвь)… Очередь — вот мой Кастальский ток! Мастеровые, бабки, солдаты… Этим же даром большевикам воздам!

1-го июня 1918 г.

Аля:

— Ты сожженная какая-то.

— Я никак не могу придумать для тебя подходящего ласкательного слова. Ты на небе была и в другое тело перешла.

__________

Солдатики на Казанском вокзале.

__________

Аля: „У меня тоже есть книга. — Толстого Льва: как лев от любви задохся“.

__________

В деревне я — город, в городе — деревня. (В городе, летом, хожу без шляпы, в деревне — не хожу босиком. Распущенность.) Вернее всего — оттуда: с окраин, с застав.

__________

— Вы любите детей? — Нет. — Могла бы прибавить: „не всех, так же, как людей, таких, которые“ и т. д.

Могла бы — думая об 11-летнем мальчике Османе в Гурзуфе, о „Сердце Анни“ Бромлей, и о себе в детстве — сказать „да“.

Но зная, как другие говорят это „да“ — определенно говорю — „нет“.

__________

Не люблю (не моя стихия) детей, пластических искусств, деревенской жизни, семьи.

__________

Милый друг: Вы говорите — и Вы правы — что и желание смерти — желание страсти.

Я только переставляю.

__________

Куда пропадает Алина прекрасная душа, когда она бегает по двору с палкой, крича: Ва-ва-ва-ва!

__________

Почему я люблю веселящихся собак и не люблю (не выношу) веселящихся детей?!

Детское веселье — не звериное. Душа у животного — подарок, от ребенка (человека) я ее требую и, когда не получаю, ненавижу ребенка.

__________

Люблю (выношу) зверя в ребенке, в прыжках, движениях, криках, но когда этот зверь переходит в область слова (что уже нелепо, ибо зверь бессловесен) — получается глупость, идиотизм, отвращение.

__________

Зверь тем лучше человека, что никогда не вульгарен.

__________

Когда Аля с детьми, она глупа, бездарна, бездушна, и я страдаю, чувствую отвращение, чуждость, никак не могу любить.

Мой сон — 9-го июня 1918 г. 1 ч. дня

Город на горе. Безумный ветер. Вот-вот дом сорвется, как уже сорвалось — сердце. Но знаю во сне, что дом не сорвется, потому что нужно, чтобы сон снился дольше.

— Просыпаюсь

Β комнате — очень женственный мальчик лет 17-ти, в военном. Говорит мне „ты“, смеется. (Он художник, большевик). „Но я не знаю, кто Вы“. — „Неужели не узнаешь? Ну, подумай!“ — Я не угадываю. — „Я отец Жана“. — „Какого Жана?“ — „Такой новый человек. Жан“.

— Просыпаюсь —

Β темной передней, у телефона. Я ему: „Но ведь телефон не звонит!“

— Просыпаюсь —

Бешеный автомобиль. Я и еще люди. Мчимся. Точное видение: слева — высоких холмов, сплошь покрытых красным осенним листом. Летим на огромное дерево (дуб). Разобьемся. — Мимо. — На холмах работают рабочие. Впереди — лужайка. Тропинки, отдельные огромные деревья. Я во сне думаю: выдумать я всего этого не могу, дlt;должноgt; бlt;бытьgt; я это где-то, в детстве, видела. Дlt;олжноgt; бlt;ытьgt; во Фрейбурге (12 лlt;етgt;, сосновый лес).

— Просыпаюсь —

Мчимся. Кто-то догоняет. Не велосипед, не автомобиль. Опережает. Возвращается. Хочу к нему. Хочу сказать шоферу, чтобы остановил автомобиль. Шофера нет. Останавливаю. На дороге — мой прежний мальчик. Вижу, что он стал меньше ростом, подымаю для поцелуя голову выше, чем следует, делаю вид, что тянусь к нему, зная, что от этого он станет выше. И вдруг замечаю на нем женское — белое с цветами — платье. Но все-таки хочу уйти с ним от других.

__________

Просыпаюсь. От груди — огромная, горячая волна.

__________

— Аля принесла цветы Лиле. Узнаю случайно. — С 10 ч. утра до 2-х ч. Аля обратилась ко мне всего один раз: „Мама, можно“ и т. д.

— Когда она с детьми, она определенно меня забывает. Только к вечеру, когда закат: „Марина! Какое красивое небо!“

__________

Милый друг! Когда я не с вами, я не лицемерка. Защищая при Вас детей, я глубоко равнодушна к ним, когда я одна. Здесь четверо детей, и ни один из них до сих пор не знает, как меня зовут.

Когда в детстве (7 лет) я играла со взрослыми в карты и взятка была моя, я никогда не заявляла.

Так всю жизнь. Тогда от деликатности, сейчас от брезгливости.

__________

„Взрослые не понимают детей“. Да, но как дети не понимают взрослых! И зачем они вместе?!

__________

Сытый голодному не товарищ. Ребенок сыт, взрослый голоден.

__________

Детство. 6 или 7 лет. Таруса. Рябина. Рубят котлеты. Хлыстовки. Ягоды приносят.

__________

В детстве я всегда рвалась от детей к взрослым, 4-х лет от игр κ книгам. Не любила — стеснялась и презирала — кукол. Единственная игра, которую я любила — aux barres,[5] 11 лlt;етgt; в Лозанне — за то, что две партии и героизм.

16-го июня 1918 г.

Антокольский о теософских, беатриченских, ясновидящих — непременно девических! — шеях:

„Такое впечатление, что они ее из лейки поливают“.

__________

Аlt;нтокольgt;ский о Нlt;икодимеgt;: „Он — гётеянец. Т. е. — нет — я неверно сказал, я хочу сказать, что к нему по ночам является пудель или Mater Dolorosa[6]“.

__________

— В Польше есть почетная должность сторожа могилы Костюшко.

__________

4-го июля 1918 г.

Аля: — „Мlt;аринаgt;! Что такое — бездна?“

Я: — „Без дна“.

Аля: — „Значит, небо — единственная бездна, потому что только оно одно и есть без дна“.

__________

— „Марина! Неужели ты все эти стихи написала? Мне даже не верится — так прекрасно!“

__________

6-го июля 1918 г.

„— Марина! Мы с тобою в разряженных именах: Ариадна — Марина“.

__________

Нlt;икодимgt; (о подвиге):

— Самоуничижение — такой же инстинкт, как самосохранение.

__________

Разница между мной (ребенком) и Алей:

— У Али восторг к своему (своей породе в мире) перевешивает сильное отвращение к чужому.

У меня — наоборот. (Было и есть).

__________

Аля (пропустив, по свойственной ей медлительности, шарманщика):

— Марина! Я не особенно жалею, когда пропускаю какую-нибудь

радость, а когда горе — жалею. Я только одного горя бы не жалела:

видеть черта.

__________

Аля:

— „Марина! —

С какой стороны — страна старины?“ (В Кремле)

„Марина! Как старый лев лучше, чем старая женщина!“

__________

Глядя в небо:

— „Марина! Как голубизна загребает белизну!“

__________

— „Марина! Голова у меня тяжелая, как у памятника, только не на вес“.

17-го июля 1918 г.

Хаос, взятый на учет.

__________

Беззащитность рукописи (я).

__________

30-го июля 1918 г.

Аля: — „Марина! Если бы твое кресло не было мягкое, оно было бы настоящее жесткое кресло“.

__________

Александр Македонский, разрубая Гордиев узел, просто груб.

__________

Лунная ночь в городе всегда готична.

__________

Саламандра не огненна, она — огнеупорна. Какой безумный холод, чтобы жить в огне!

__________

31-го июля 1918 г.

— „Мама! Я не могу спать! У меня такие острые думы!

— Марина! Мне кажется — нет людей духа. Не духа, когда дышишь, а того, другого. Ты меня понимаешь?“

__________

1-го августа 1918 г.

— „Где дыра, а сквозь дыру — синее небо, там — Италия“. (Нlt;икодимgt;)

__________

Аля: — „Марина! Когда ты пишешь — ты только водишь рукой, а пишет — душа“.

__________

Аля, о видении ангела: лицо неяркое, как луна, а глаза нарисованные, а внутри — точно простокваша.

__________

„У меня горе тяжелое, как железо, как бомба“.

__________

— Воспоминание: этим летом я как-то после купанья сидела на песке. Подошла огромная белая лохматая собака и села рядом. И вот, Надя: „Что-й-то, барыня, странно на вас глядеть: на одного-то слишком много надето, а у другого — чего-то не хватает“.

(Много шерсти у пса, отсутствие одежды — у меня.)

__________

Два источника гениальности женщины: 1) её любовь к кому-нибудь (взаимная или нет — все равно). 2) чужая нелюбовь.

__________

Бездарна женщина: когда не любит (никого), когда ее любит тот, кого она не любит.

__________

Когда нет мужчин, я о них никогда не думаю, как будто их никогда и не было.

__________

21-го августа 1918 г.

Еда иногда пахнет совсем не едой: приключением, грустью (запах кухни большого отеля).

__________

Аля: — „Марина! Я хотела бы написать книгу про все. Только я бы не хотела ее продавать, я бы хотела, чтобы она у нас осталась, чтобы ее могли читать только родные: душевно-родные и другие“…

__________

Марина! А у тебя иногда дикие глаза: в них степи, ночь…

__________

На днях разбился верхний свет в столовой. Стекла вдребезги, кирпичи, штукатурка, звон. Мы с Алей еле спаслись. Аля, в слезах: — „Марина! я жалею книги!“

— „Какие книги?“

— „Ведь дом рушится!“

__________

— „Да! И если ты через 10 минут не будешь готова, я тебя не возьму ни гулять, ни в Кремль, и не дам тебе чаю!“

— „А я тогда буду жить как святые! И буду писать 8 страниц в день!“

(В реплике — ни самолюбия, ни самомнения, ни смирения — сразу сжилась.)

__________

Я — le contre — coup du fait.[7]

__________

Мужчины и женщины мне — не равно близки, равно — чужды. Я так же могу сказать: „вы, женщины“, как: „вы, мужчины“. Говоря: „мы — женщины“, всегда немножко преувеличиваю, веселюсь, играю.

__________

Июльское солнце я чувствую черным.

__________

Аля, 27-го августа 1918 г., в кухне, за ужином — ко мне и Наде:

„Вы тут все про дворников говорите, а я думаю про свою серебряную страну“.

__________

Из письма:

Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт. Согласитесь, что не может быть одинаковое видение от жизни у человека, кlt;оторgt;ый весь день кружится среди кошелок, кухонных полотенец, просто народных лиц, вскипевшего или не вскипевшего молока и человека, в полном чистосердечии никогда не видавшего сырой моркови.

Женщине, если она человек, мужчина нужен, как роскошь, — очень, очень иногда. Книги, дом, забота о детях, радости от детей, одинокие прогулки, часы горечи, часы восторга, — что тут делать мужчине?

У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа.

__________

Я абсолютно déclassée.[8] По внешнему виду — ктó я? 6 ч. утра. Зеленое, в три пелерины, пальто, стянутое широченным нелакированным поясом (городских училищ). Темно-зеленая, самодельная, вроде клобука, шапочка, короткие волосы.

Из-под плаща-ноги в безобразных серых рыночных чулках и грубых, часто нечищеных (не успела!) башмаках. На лице — веселье.

Я не дворянка — (ни гонора, ни горечи) и не хозяйка (слишком веселюсь), я не простонародье (слишком lt;пропуск» и не богема (страдаю от нечищеных башмаков, грубости их радуюсь, — будут носиться!)

Я действительно, абсолютно, до мозга костей, — вне сословия, профессии, ранга. — За царем — цари, за нищими — нищие, за мной — пустота.

__________

— «Монах ребенка украл!»

(Возглас мальчишки на Казанском вокзале, видящего меня мчащуюся с Ириной на руках.)

__________

Тяготение к мучительству. Срываю сердце на Але. Не могу любить сразу Ирину и Алю, для любви мне нужно одиночество. Аля, начинающая кричать прежде, чем я трону ее рукой, приводит меня в бешенство. Страх другого делает меня жестокой.

__________

Из письма:

…Господи Боже мой, знайте одно: всегда, в любую минуту я о Вас думаю. Когда Вам захочется обо мне подумать, знайте, что Вы думаете в ответ.

…Это ныло у меня два года в душе, а теперь воет.

…Я же не одержима, моя одержимость тайная, никто в нес никогда не поверит.

…Люблю Вас и без сына, люблю Вас и без себя, люблю Вас и без Вас — спящего без снов! — просто за голову на подушке!

__________

Леонид Кlt;анегиссерgt;! Изнеженный женственный 19-тилетний юноша, — эстет, поэт, пушкинианец, томные глаза, миндалевидные почти.

(Таким Вы были в январе 1916 г. — мой первый приезд в Петербург!)

__________

3-го — 4-го сентlt;ябряgt; 1918 г.

Некоторые люди относятся к внешнему миру с какой-то придирчивой внимательностью (дети, дальнозоркие — писатели типа Чехова и А. Н. Толстого).

С такими мне утомительно и скучно.

__________

«И подарил он ей персиянский халат, пlt;отомуgt; чlt;тоgt; стала она тогда уже часто прихварывать».

(Так мог бы кто-нибудь рассказывать о Настасье Филипповне. — Русская «Dame aux Camélices»[9]).

__________

Октябрь. Из письма:

Пишу Вам это письмо с наслаждением, не доходящим, однако, до сладострастия, ибо сладострастие — умопомрачение, а я — вполне трезва.

Я Вас больше не люблю.

Ничего не случилось, — жизнь случилась. Я не думаю о Вас ни утром, просыпаясь, ни ночью, засыпая, ни на улице, ни под музыку, — никогда.

Если бы Вы полюбили другую женщину, я бы улыбнулась — с высокомерным умилением — и задумалась — с любопытством — о Вас и о ней.

Я — aus dem Spiel.[10]

— Все, что я чувствую к Вам — легкое волнение от голоса, и то общее творческое волнение, как всегда в присутствии ума-партнера.

Ваше лицо мне по-прежнему нравится.

— Почему я Вас больше не люблю? Зная меня, Вы не ждете «не знаю».

Два года подряд я — мысленно — в душе своей — таскала Вас с собой по всем дорогам, залам, церквам, вагонам, я не расставалась с Вами ни на секунду, считала часы, ждала звонка, лежала, как мертвая, если звонка не было, всё, как все, и все-таки не всё, как все.

Вижу Ваше смуглое лицо над стаканом кофе — в кофейном и табачном дыму — Вы были как бархат, я говорю о голосе — и как сталь — говорю о словах — я любовалась Вами, я Вас очень любила.

Одно сравнение — причудливое, но вернейшее: Вы были для меня тем барабанным боем, подымающим на ноги в полночь всех мальчишек города.

— Вы первый перестали любить меня. Если бы этого не случилось, я бы до сих пор Вас любила, ибо я люблю всегда до самой последней возможности.

Сначала Вы приходили в 4 часа, потом в 5 ч., потом в 6 ч., потом в восьмом, потом совсем перестали.

Вы не разлюбили меня (как отрезать). Вы просто перестали любить меня каждую минуту своей жизни, и я сделала то же, послушалась Вас, как всегда.

Вы первый забыли, кто я.

Пишу Вам без горечи — и без наслаждения. Вы без горечи — и без наслаждения, Вы все-таки лучший знаток во мне, чем кто-нибудь, я просто рассказываю Вам, как знатоку и ценителю — и я думаю, что Вы по старой привычке похвалите меня за точность чувствования и передачи.

__________

(2-го октlt;ябряgt; 1918 г.)

Женщина, чуть-чуть улыбаясь, подает левую руку. — Любовь. Примета.

__________

Аля: «Марина! Когда ты умрешь, я поставлю тебе памятник с надписью:

„Многих рыцарей — Дама“,

только это будет такими буквами, чтобы никто не мог прочесть. Только те, кто тебя любили».

__________

— Последнее золото мира! —

(О деревьях в Александровском саду.)

__________

Беззащитность рукописи.

__________

«Перед смертью не надышишься!» Это сказано обо мне.

__________

14-го ноября,

в 11 ч. вечера — в мракобесной, тусклой, кишащей кастрюлями и тряпками столовой, на полу, в тигровой шубе, осыпая слезами собачий воротник — прощаюсь с Ириной.

Ирина, удивленно любуясь на слезы, играет завитком моих волос. Аля рядом, как статуя восторженного горя.

Потом — поездка на санках. Я запряжена, Аля толкает сзади — темно — бубенцы звенят — боюсь автомобиля…

Аля говорит: — «Марина! Мне кажется, что все небо кружится. Я боюсь звезд!»

__________

Из письма:

…Я написала Ваше имя и долго молчала. Лучше всего было бы закрыть глаза, и просто думать о Вас, но — я трезва! — Вы этого не узнаете, а я хочу, чтобы Вы знали. — (Знаю, что Вы все знаете!)

Сегодня днем — легкий, легкий снег — подходя к своему дому, я остановилась и подняла голову. И подняв голову, ясно поняла, что подымаю ее навстречу Вашей чуть опущенной голове.

Мы еще будем стоять так, у моего подъезда, — нечаянно — в первый — в тысячу первый раз.

— Думайте обо мне что хотите (мое веселое отчаянье!). Но прошу Вас! — не валите всего этого на «безумное время».

У меня всегда безумное время.

Милый друг! Вчера вечером и в первый раз в жизни полюбила лифт. (Всегда панически и простонародно боялась, что застряну навек!)

Я подымалась — одна в пустой коробке — на каком-то этаже играла музыка, и все провалы лифта были наводнены ею. И я подумала:

Движущийся пол и музыка. Вся я. — И, задыхаясь от восторга, подумала: Музыка коварными когтями разворачивает грудь.

А через час я встретилась с Вами.

— Я знаю, что я вам необходима, иначе не были бы мне необходимы — Вы.

__________

Аля:

Соленые волны моря Хлынули мне в лицо. Я царь всему этому брегу. Уносит меня луна.

__________

Алино письмо Сlt;ережеgt;

(27-го ноября 1918 г.)

Милый папа! Я так медленно пишу, что прошу дописать Марину. Мне приятно писать Вам. Часто я Вас ищу глазами по комнате, ища Ваше живое лицо, но мне попадаются только Ваши карточки, но и они иногда оживляются, пlt;отомуgt; чlt;тоgt; я так внимательно смотрю. Мне все кажется: из темного угла, где шарманка, выйдете Вы с Вашим приятным, тонким лицом. Меня слушает всякий шум: кран, автомобиль, человеческий голос. Мне все кажется — все выпрямляется, когда я смотрю. Милый папа, я Вас буду бесконечно долго вспоминать. Целая бездна памяти надо мной. Я очень люблю слово «бездна», мне кажется, есть люди, которые живут над бездной и не погибают в буре.

— Я в маминой комнате хожу в осеннем желтом пальто. Ваша жизнь, мой прекрасный папа, черная бездна небесная, с огромными звездами. Над Вашей головой — звезда Правды. Я кланяюсь Вам до самой низкой земли.

— Милый папа, раз мы вечером гуляли, я посмотрела на небо, все небо кружилось. Я очень испугалась и сказала это маме. Мама сказала, что небо действительно кружится. Мне стало еще страшнее. На улице никого и ничего не было, кроме нас. Только тусклые фонари. И мама мне сказала, что нужно, чтобы не бояться звезд — сделать их своими друзьями. И мы спокойно пошли дальше. И теперь я уже без страха. И, опираясь на мамину руку, я буду жить. Целую Вас от всей моей души и груди.

Аля.

__________

Декабрь. В слове «боты» есть какая-то неизъяснимая (вполне изъяснимая) вульгарность.

__________

— «Кому живется, а кому и ежится!» (Баба, рассыпавшая на улице чечевицу, за которой стояла 2 часа на морозе в очереди).

__________

Аля: Марина! Я бы хотела построить дом для поэтов — чтобы камины пылали, кофе кипел, а они бы ничего не делали, — только писали стихи.

__________

«Мне снился праздничный сон — многолюдный. Большая мужская толпа и мои глаза».

1919 год

Январь: Трагическое во мне в последнюю минуту искуплено легкомыслием.

__________

Есть женщины, у которых, по чести, не было ни друзей, ни любовников: друзья слишком скоро становятся любовниками, любовники — друзьями.

__________

Нет маленьких событий. Есть маленькие люди.

__________

Вся тайна в том, чтобы события сегодняшнего дня рассказать так, как будто бы они были 100 лет назад, а то, что совершилось 100 лет назад, — как сегодня.

__________

Любовь разложима, но не делима.

__________

Любовь — параллельная линия к нашей с Вами прямой, проведенная на миллиметр расстояния.

__________

Аристократизм: враг избытка. Всегда немного меньше, чем нужно.

Вечно Вы любовнику.

__________

Клянусь Богом, что Вы меня ни капельки не любите, клянусь Богом, что я от этого люблю Вас гораздо меньше и любуюсь Вами гораздо больше, а так как это и Вам и мне дороже, чем любовь, продолжайте не любить меня — на здоровье!

Все, что у меня осталось свободы с Вами — это мой смех.

__________

Вы меня не любите, а я Вам не доверяю. (Любовь).

__________

Февраль: Никогда не уступаю желанию, всегда — причуде. От сильных своих желаний мне как-то оскорбительно, от причуды — весело. В желании я — раб, в причуде — царь.

__________

Аля: «Мне кажется, я выйду замуж, шутя».

__________

Рассказываю Бальмонту о потере голоса. «Вы знаете, меня должно быть Бог наказал за то, что я слишком много говорила. Целых две недели я ничего не могла говорить, кроме „и“. Ни „а“, ни „о“ — только „и“. И тогда я поняла, что это, наверное, какой-нибудь Иван, которого у меня еще никогда не было».

Бальмонт, молниеносно: — «Конечно: Иван-Царевич!»

__________

В двух словах об этом нашем с Алей визите к Бальмонту. В маленькой тесной кухне Бальмонт — «как царь под пледом» (выражение Нади), Анна Николаевна, Тlt;атьянаgt; Алексеевна, Мирра, Аля, я. У плиты — обезумев от жары и от того, что все сразу вскипело (знакомая трагедия!), Елена. В доме, очевидно, до сегодняшнего дня ничего не было, а теперь вдруг все стало: пекут блины, варят картошку, варят кашу, варят суп из телятины. И угощают, угощают, угощают. Бальмонт ест восторженно, Аля — истово. Мирра — причудливо. Я, случайно совершенно сытая, присутствую у стола в шубе, пью только кофе, любуясь классицизмом всей этой сцены.

Бальмонт восклицает: «Ах, я бы с таким удовольствием съел всю эту телятину один! И никому бы не дал».

И смеется, пlt;отомуgt; чlt;тоgt;, как я, понимает классицизм, для Москвы 1919 года, этого возгласа.

— «Нюшенька, вы наслаждаетесь?»

— «Я знала, что вы меня спросите!»

Мирра влюбленно заботится об Але, кормит ее со своей тарелки, все наперерыв уговаривают меня есть. А я, счастливая тем, что так чистосердечно ничего не хочу, что все нас тут так любят, что всем нам сейчас так хорошо, а завтра будет так плохо — курю папиросу за папиросой, не зная, что это — дым ли я выделяю или вдохновение.

__________

Буржуазии для очистки снега запретили пользоваться лошадиными силами. Тогда буржуазия, недолго думая, наняла себе верблюда.

И верблюд возил. И солдаты сочувственно смеялись: «Молодцы! Ловко обошли декрет!»

(Собствlt;еннымиgt; глазами видела на Арбате.)

__________

Аля — Канун Весны — о 3lt;авадgt;ском: «Марина! У меня часто впечатление, что он не ушел, а исчез».

__________

— «Марина! Вы сон — который снится всем».

— «Марина! Я видела сон весь из линеек и славянских букв, — целая наша кухня — огромные листы. Но нигде не было написано: Марина, мама, а везде: Женщина, Женщина».

__________

— «Марина! Есть вещи, которые кажутся очень, очень трудными. А найти такие слова — и совсем просто».

__________

— «В каждом человеке эта нитка тоски»…

__________

9-го марта 1919 г.

Я: — «Аля! Что делают старухи в богадельне?» — Аля, не задумываясь: «Прядут Судьбу».

__________

Вчера, возвращаясь домой по Арбату, было так черно, что мне казалось: я иду по звездам.

__________

Я — бродячая собака. Я в каждую секунду своей жизни готова идти за каждым.

Мой хозяин — все — и никто.

__________

Аля, 12-го марта 1919 г.

— «Марина! Может быть небо все из голубых глаз?»

__________

— «И снится мне, будто весь пол в моей комнате — совсем круглый, выпуклый. Я точно предчувствовала, что придет ко мне кто-то Великий. Я привела свою комнату в довольно хороший вид, и в эту минуту послышался стук в дверь, и дверь сама открылась. Вошел Спаситель. Я молчала. Он сел на стул и грустно смотрел на меня. Я стояла и не хотела садиться и закрыла лицо руками. Моя комната, как только взошел Спаситель, наполнилась коралловыми крестами, перламутровыми мечами и распятиями. — Сон не прерывается, но я вижу, как Христа ведут на распятие в Терновом венце. (В „Терновом Венце“ с большой буквы.) Тогда я пошла в свою комнату и достала коралловый крест и перламутровый меч. Я пошла за ним. Он исчез. Но враги Его еще шли, ища его. И я перед собой в окне увидела реку».

__________

Иду за Алиным обедом. Мороз. Руки без варежек. В левой руке муфта, прижатая к груди. Мне необычайно приятно нести ее так. Узнай этот жест, он у меня в руке. — Ах! Так в XVIII веке держали, входя в гостиную, треуголку.

__________

14-го марта 1919 г.

Опыт этой зимы: я никому на свете, кроме Али и Сережи (если он жив), не нужна.

В каком году я жила!

Я прекрасно представляю себе, что в один прекрасный день совсем перестану писать стихи. Причин множество:

1) У меня сейчас в них (в писании их) — срочной необходимости (Imperativ’a) lt;нетgt;. Могу написать и не написать, следовательно не пишу.

2) Стихи, как всякое творчество-самоутверждение. Самоутверждение — счастье. Я сейчас бесконечно далека от самоутверждения.

3) Сейчас все летит, и мои тетрадки так бесконечно легко могут полететь. Зачем записывать?

4) Я потеряла руль. Одна волна смывает другую. Пример: стихи об ангелах: «Ангелы слепы и глухи». Что дальше? — Всё!

Хаос. Один образ вытесняет другой, случайность рифмы заводит меня на 1000 верст от того, что я хотела раньше, — уже другие стихи ο ними та же история, — уже третьи — и в итоге — чистый лист и мои закрытые — от всего! — глаза.

__________

5) Что хочу сказать? — Мир. — Мир сам себя скажет.

__________

Могу писать только по команде. Пример: единственные — за последние 3 месяца — настоящие стихи: Стаховичу.

(Любовный долг).

Спасти меня сейчас может только новая любовь, со всем пафосом самоуничтожения в другом. Но это должен быть человек, кlt;оторыgt;й сможет вместить меня, т. е. бездна.

__________

Я, конечно, кончу самоубийством, ибо вое мое желание любви — желание смерти. Это гораздо сложнее, чем «хочу» и «не хочу».

И может быть я умру не оттого, что здесь плохо, а оттого, что «там хорошо».

__________

Есть во мне что-то, что вопреки всем моим уверениям, всему моему явному уничтожению в другом и вразрез со всем беспримерным людским тщеславием, заставляет говорить всех, кого я любила:

— «Вы не меня любите. Вы любите что-то другое».

__________

16-го марта 1919 г.

Странное чувство: в горе я не погружаюсь, горе во мне работает, роет какие-то подземные ходы.

__________

В конце концов мне придется поверить в бессмертие души!

__________

Мне, чтобы жить — надо любить, т. е. быть вместе. Значит: или умереть (быть со Сlt;таховиgt;чем), или любить другого. Князь Вlt;олконgt;ский! Вы совсем не знаете, что я Вас уже люблю.

Только одно — ради Бога! — пусть я Вам буду нужна, мне больше ничего не нужно.

__________

Для памяти: 16-го марта утром, когда таяло, я, любя Стаховича, решила, чтобы не умереть, любить Волконского. Они жили вместе и на нем — каков бы он ни был — должен быть какой-то отблеск Стаховича.

__________

Моя любовь — это страстное материнство, не имеющее никакого отношения к детям.

__________

Жесточайший эгоизм: не желать брать. Его у меня нету. Я чаще всего не умею брать, пlt;отомуgt; чlt;тоgt; люди — чаще всего — не умеют давать.

Бывает так, что беру сама, и этим освобождаю и себя и другого.

__________

Мое требованье — всегда просьба, моя просьба — всегда требованье.

__________

Не могу — хоть убейте — чтобы человек думал, что мне что-нибудь от него нужно.

Мне каждый нужен, ибо я ненасытна. Но другие, чаще всего, даже не голодны, отсюда это вечно-напряженное внимание: нужна ли я?

__________

Сlt;тахоgt;вич умер как раз от того, от чего сейчас так мучусь (хочу умереть) — я: от того, что я никому не нужна.

Никто не поймет бездны, кlt;оторgt;ую разверзает во мне это соответствие.

__________

Чувствую, что не смогу любить Вlt;олконgt;ского.

__________

О биогрlt;афииgt; Лозэна: биогрlt;афиюgt; Лозэна должны были бы писать женщины. Мужчинам он и в гробу не дает покоя.

Только мужчинам может прийти в голову такая бестактность: оправдывать, выгораживать Марию-Антуанэтту в истории с Лозэном.

Для королевы — предлагать свою любовь, такой же восхитительный жест, такая же доблесть, как для нищенки — отвергать миллионы.

Я думаю, что каждый, кто пишет биографию Лозэна, вместо Марии-Антуанэтты подставляет свою невесту — и так пишет.

— Лозэн и Мария-Антуанэтта, — какая прекрасная — в веках — пара! Для меня это лучше, чем Данте и Беатриче.

__________

Женщины любят не мужчин, а Любовь, мужчины — не Любовь, а женщин. Женщины никогда не изменяют. Мужчины — всегда.

__________

19-го марта 1919 г.

Три определения: Для других собственная душа наверное также туманна и неопределенна, как для меня, близорукой, моя собственная Поварская, в 2 ч. ночи, когда нет фонарей.

__________

Ответ человека «не знаю», когда дело касается его собственной души, также поражает меня, как других мое вечное «не вижу» — (близорукость).

__________

Если бы я каким-нибудь чудом очутилась на секундочку в чужой грудной клетке, я бы, наверное, почувствовала такой же ужас от всей этой путаницы, туманности, неразграниченности чувств и понятий, как другой, если бы взглянул на мир моими близорукими глазами.

__________

Москва сейчас смотрит на трамваи с недоверием, как на воскресшего Лазаря.

Мне не дано возбуждать в людях жалость. Элементарный пример: иду в 11 ч. дня по Поварской с переполненной кошелкой в руках. — «Цвету, как роза».

(Со вчерашнего дня во рту — ничего, кроме стакана поддельного чая, не было. В кошелке — старые сапоги, которые несу продавать.)

__________

Как одинок человек всю жизнь! В детстве мать, кlt;оторgt;ая вечером, когда ее безумнее всего любишь, — уезжает в концерт…

__________

Пока вся Москва 1919 г. несла снежную повинность, я несла — нежную.

__________

Иду по Николопесковскому.

— Зайти к Бальмонтам? — И сразу видение самой себя, — смеющейся, курящей, курящей, курящейся, — над стаканом чая, кlt;оторgt;ый не пью, потому что без сахара — скучно, а с сахаром — совести не хватает, ибо кусок сахара сейчас 4 рlt;убляgt; — и все это знают.

И от этого видения — почти физическая тошнота.

__________

Мое веселье скорей удивляет, чем очаровывает. — «С чего это она?»

__________

Дуракам мое веселье подозрительно: смеюсь, как дура, а через секунду — китайская грамота какого-нибудь рассужденья об аристократизме.

__________

В. Гюго. «Общие места». — Да, если солнце — общее место.

__________

К маленьким поэтам: Для того, чтобы воспевать японские вазы или край ноготка Вашей возлюбленной — достаточно казаться.

Чтобы говорить о Боге, о солнце, о любви — нужно быть.

__________

Стиль есть бытие: не мочь иначе.

__________

21-го марта 1919 г.

Почему я так глубоко беспомощна во всем, что другим так легко? — найти чей-нибудь дом, взять билет на вокзале, выкроить по готовой выкройке — детскую рубашечку.

Определенная атрофия какой-то части мозга. О, как я издалека чую то, чего не могу, и какой у меня тогда кроткий — от неизбежности — голос!

__________

Душа у меня — царь, тело — раб.

__________

Бог, давший мне широкие плечи и крепкие руки, знал, что он делал. Но Бог, давший мне при этом такую душу — определенно не знал.

__________

Аля: Марина! Когда у нас совсем нечего будет есть — даже гнилой картошки — я сделаю чудо. Я теперь его не делаю, пlt;отомуgt; чlt;тоgt; раз мы едим гнилую картошку — значит, ее можно есть?

__________

— «Марина, я только представляюсь маленькой девочкой, я только представляюсь, что я труслива, что я ленива, что я не хочу есть.

Я — существо, Марина! Я знаю все вперед — и все назад».

__________

«Марина! Ведь Вы тоже не простой человек!»

— «Ты думаешь?»

— «Неужели Вы этого до сих пор не знали? Как же Вы можете быть простым человеком, когда у Вас — такая дочь?!»

__________

Заставить изображение Спасителя портретом Наполеона (глаза, как угли — в золоте киота!). Вот мои 16 лет. (Внучка священника Владимирской губlt;ернииgt;!)

__________

Я во Франции XX века — бессмысленно. Все мои партнеры (указывая на небо или в землю): — там.

__________

Революция в Венгрии: Будапешт. Демонстрация кельнеров с цыганским оркестром.

__________

Благовещенье 1919 г.

У телефона: — Я слушаю. Мужlt;скойgt; голос: — Попросите, пожалуйста, Марину Ивановну. — Это я. — Ах, это Вы, Марина Ивановна? Я не узнал Вашего голоса. Говорит К. В. Кlt;авдаурgt;ов. — Здравствуйте, Кlt;онстантинgt; Вlt;асильевичgt;. — Мlt;аринаgt; Иlt;вановнаgt;, я получил известие из Крыма и должен Вам сказать, что Сережа… — Убит, — мысленно подсказываю я. — Жив и здоров и просил Вам кланяться.

__________

Минут пять спустя начинаю плакать. — Точное чувство до краев переполненных глаз, — слезы еще не текут. Колени дрожат. Чувство легкой физической тошноты.

__________

Благовещенье! Благая весть! Недаром это мой любимый праздник! Я ровно 6 месlt;яцевgt; ничего не знала о Сереже!

__________

У меня есть судьба. Поэтому — быть может — я так — дотла — лишена честолюбия.

Вижу ее ясно, как на географической карте. Если бы я была на острове, у меня тоже была бы судьба.

__________

Я в любви: Гибкость до последнего предела, и — в последнюю минуту — отпор. (Гордыня).

__________

3lt;авадgt;скнй: — «Мlt;аринаgt; Иlt;вановнаgt;, я хочу прийти к Вам. Можно?»

Я: — «Нельзя. У меня дверь заперлась и не открывается».

Аlt;нтокольgt;ский: — «А помните, что Вы говорили про красоту? Помните: красота — отмычка».

3lt;авадgt;ский, деловито: — Нужно будет прийти.

__________

Два несчастных счастья:

1) Несчастье для души и счастье для тела: — Брать в долг. 2) Счастье для души и несчастье для тела: — Отдавать долг.

__________

Аля, ночью: —…и небо было, как черный пурпур.

__________

Апрель. Трагическая Вербная Суббота. Потеряла (в воду канули!) 500 рlt;ублейgt;. Спрятала — вместо них — две ложечки сахара в конверте. — 500 рубlt;лейgt;! 50 фlt;унтоgt;в картофеля — или почти башмаки — или калоши +20 фlt;унтовgt; картофеля — или…

Потеряла за три дня 1) старинную овальную флорентийскую брошку (сожгла), 2) башмаки (сожгла), 3) ключ от комнаты, 4) ключ от книжного шкафа, 5) 500 рlt;ублейgt;.

О, это настоящее горе, настоящая тоска! Но горе — тупое, как молоток бьющее по голове.

Я одну секунду было совершенно серьезно — с надеждой — поглядела на крюк в столовой.

— Как просто! —

Я испытывала самый настоящий соблазн.

__________

У некоторых людей тело более духовно, чем у других душа (Аля, Сережа).

__________

Аля, слушая «Пара гнедых»: — «Марина! Стыдно генералу засыпать на груди у молодой блудницы. Лучше бы сражаться в бою».

__________

История с Волконским

«Кlt;нязьgt; Волконский! Я пишу слово Кlt;нязьgt; и чувствую себя в восторге» — вот начало моего письма к Вlt;олконgt;скому. Дальше ласковый и веселый рассказ о том, как я уже однажды стояла у ворот с письмом, но встретила Мlt;чедеgt;лова и ушла с ним по мартовским московским лужам 1919 года, так и не узнав про старинную Англию. (Повод к моему письму. Что это просто любовь — я написать не решилась!) — Еще такая фраза: «Я Вас никогда не видала и ничего о Вас не знаю, кроме того 1) что Вы были на острове Мадере, 2) влюблены в родительный падеж, 3) только что выздоровели от сыпного тифа. — Три разных источника». — Дальше извинение за то, что я, будучи незнакома, пишу, и надежда, что он не сочтет это за невоспитанность. Еще пожелание выздоровления. И привет. И все. — Письмо на мой, и на моей породы людей — взгляд: простое, доверчивое, ласковое, очаровательное, на средний взгляд: странное. Можно, дурно относясь ко мне, назвать его экстравагантным. «Так незнакомым людям не пишут».

Экзаменуя себя строго: письмо вольное, но не фамильярное. Мне даже унизительно писать это слово.

И вот, на другой день, в воскресенье, — звонок по телефону.

— Мне нужно такую-то.

— Я.

— Говорит Волконский. Вы ко мне писали. Я ничего не понял из Вашего письма. Что Вам от меня нужно?

— Не поняли почерка или содержания?

— Содержания.

— Я просила Вас дать мне некоторые сведения о старинной Англии.

— Я старый человек и считаю такие шутки неуместными. («Я пишу слово Кlt;нязьgt; и в восторге»). Это наглость!

— Вы меня не поняли.

— И как старый человек считаю долгом сказать Вам, что незнакомым людям не пишут. Это невоспитанность.

— Я очень жалею, что…

— Я был в Англии 25 лет назад, три дня. Какая наглость!

— Если Вы так сердитесь, то лучше давайте прекратим разговор.

— Я не сержусь, но должен Вам сказать, что это нахальство. И советую Вам в другой раз так не шутить, пlt;отомуgt; чlt;тоgt; такие шутки могут очень плохо кончиться. — Это неслыханно!

— Мне остается только пожалеть, что Вы меня не поняли. Опускаю трубку. Все время говорила нежнейшим голосом, очень спокойно. Он лаял.

На глазах слезы и чувство, что посреди лица — плевок.

__________

В течение недели я всем рассказывала эту историю. Защищали меня:

Мчеделов, его собственная племянница Сонечка Голлидэй. У него на все была одна реплика: «Она издевалась». Мlt;чедеgt;лов после разговора с ним сказал: «Дурак».

А Бальмонт, кlt;отороgt;му я рассказала всю эту историю, спокойно сказал: «Так говорить с женщиной? Это орангутанг».

Но что бы ни говорили все мои друзья, у меня все-таки — когда я вспоминаю этот разговор — чувство, что я незаслуженно и безвозвратно оплевана.

__________

Страстной Четверг: «— Ах, Аля, — грустно! — Повеситься? — Нет, Марина. (Пауза.) Повеситься — на Жизнь!»

__________

(На улице): — «Марина! Эта женщина думает только о роскошестве. Она беззаботна. Она бессмысленна».

__________

Бальмонт и солдаты у автомобиля.

Бlt;альмонgt;т ночью проходит по какому-то из арбатских переулков. Сломанный автомобиль. Вокруг — трое солдат.

— Повинуясь какому-то внутреннему голосу, перехожу было на другую сторону, но в последнюю минуту — конечно — остаюсь. И в ту же секунду один из них: «Эй, поп!» Тогда я подхожу к ним вплоть. — «Я действительно священник и скажу вам следующее: — ты (указывая на одного) скоро умрешь от сыпного тифа, тебя (указываю на другого) — повесят, а ты уцелеешь, тебе ничего не будет».

— Почему же Вы пощадили третьего?

— Чтобы он помешал двум первым разорвать меня.

(Все это с бальмонтовской четкостью, быстротой, экспрессией.)

__________

Разговор с В. Алексеевым: Я: — «Володечка, Вы читали эти надписи: „Митинг Искусств“».

Он, спокойно: — «Да, это нечто вроде „Кадрили литературы“». (Бесы).

Аля: — «Марина! Мне кажется, когда мы говорим, люди нас не понимают, — как зверей».

__________

Страстная суббота: Аля, глядя на освещенную церковь Бориса и Глеба: «Марина! Тайная радость церквей».

__________

— «Марина! Я хочу играть в театре не для того, чтобы на меня смотрел народ, а для того, чтобы увидать себя в чуждом».

__________

Диалог: Я: «Ах, Аля, как я хотела бы сейчас фунт масла!» Аля: «Ах, Марина, как я бы хотела сейчас, чтобы была хорошая погода!»

— «Марина! Я не люблю слово „фраза“, это вроде „актриса“!»

__________

— «Марина! Мне кажется, что я должна это держать шелковыми руками!»

(Держа в руках Лермонтова)

__________

«Я не терплю — счастья!»

__________

— «Как мне горько, что я дитя! Мне почему-то жалко и чуть-чуть восторженно. Но я бы ничего не хотела, кроме детства. Я не хочу 11-ти и 12-ти лет».

__________

Глядя в окно. Чудная погода. Солнце. — «Хорошо в такую погоду быть нищим».

«Марина! Как Вы думаете, что такое храбрость?» Когда человек боится и все-таки идет. «Значит: темная ночь со звездами».

__________

Целуя луч: — «Луч наконец получил то, за чем лился в комнату».

__________

Вчера я видела Стеньку Разина на Лобном месте. Впечатление случайной талантливости (так рука пошла) — как кустарные игрушки в детские рисунки. Лицо хитрое, узкое, ярко блещущие черные глаза. По обеим сторонам — болваны: огромные каторжные головы, вырастающие из дерева: там три, здесь четыре. Ватага. По левую сторону от Разина — в ногах — персияночка: балерина из кордебалета с огромным декольте и юбочкой до колен. Похоже еще на сахарную куклу. Между фигурами Разина и персияночки никакой связи, ни внешней, ни внутренней.

__________

21-го апреля, день Егория Храброго.

— «Марина! Мне кажется, что на дне каждого колодца непременно должно быть что-нибудь синее».

__________

На могиле у Стаховича:

Аля, восторженно: — «Мама! что я нашла! Оно не целое, — только кусочек, но все равно я положу его на могилу!»

В руках — яичная скорлупа. Сама того не зная, повторяет какой-то древний обряд, когда на могилу приносили яйца.

__________

lt;Лето 1919gt;

Я стала писать пьесы — это пришло как неизбежность, — просто голос перерос стихи, слишком много воздуху в груди стало для флейты…

Пишу, действительно, себя не щадя, не помня.

lt;Май 1920gt;

Перечитываю сейчас «Quatre-vingt-treize».[11] Великолепно. Утомительно. Сплошное напряжение. Титаническое, как весь Hugo. Это перо стихии выбрали глашатаем. Сплошные вершины. Каждая строка — формула. Все мироздание. Все законы — божеские и человеческие. Безошибочность утомляет. Есть тончайшие разницы:

Он думал, что он непогрешим,

Он был — только безошибочен.

Из каждой страницы бы вышла книга. Пристрастие к очертанию (архитектурность, может быть).

Да. — Нет. — Черное. — Белое. — Добродетель. — Порок. — Моряк. — Воин. — Девушка. — Старик. — Дитя. — Роялист. — Республиканец.

Великолепие общих мест. Мир точно только что создан. Каждый грех — первый. Роза всегда благоухает. Нищий — совсем нищий. Девушка — всегда невинна. Старик — всегда мудр. В кабаке — всегда пьянствуют. Собака не можег не умереть на могиле хозяина.

Таков Hugo. Никаких неожиданностей.

Hugo видит в мире только правильное, совершенное, до крайности выявленное, но не индивидуально-выявленное…

…Жизнь всегда перехитрит Творца.

Жизнь всегда перехитрит Hugo.

Никто так не видал общего в отдельном, закона — в случайном, единого — во всем.

Мать — Колокольня — Океан — Полицейский — все в порядке вещей и в таком Порядке, что даже я не восстаю!

Но почему: такое отсутствие во мне тяготения к Hugo-человеку? — Все равно, чтó ел, чтó пил, как одевался, кого любил…

Творец исчез за творением.

lt;Июнь 1920gt;

Скульптор зависит от мрамора, резца и т. д.

Художник — от холста, красок, кисти — хотя бы белой стены и куска угля!

Музыкант — от струн…

Скульптор может ваять незримые статуи — от этого их другие не увидят.

Художник может писать невидимые картины — кто их увидит, кроме него?

Музыкант может играть на гладильной доске — но как узнать: Бетховена или Коробушку?

У ваятеля может остановиться рука (резец).

У художника может остановиться рука (кисть).

У музыканта может остановиться рука (смычок).

У поэта может остановиться только сердце.

Кроме того: поэт видит неизваянную статую, ненаписанную картину, слышит неигранную музыку.

__________

После вечера у lt;…gt;[12]

28-го русскlt;огоgt; ноября 1920 г.

То, что я чувствую сейчас — жизнь, т. е. — живая боль. И то, что я чувствовала два часа назад, на Арбате, когда Вы — так неожиданно для меня, что я не сразу поняла! — сказали: — «А знаете, куда мы поедем после Москвы?» И описание Гренобля — нежный воздух Дофин: недалеко от Ниццы — библиотека — монастырь — давно мечтали.

Дружочек, это было невеликодушно! Лежачего — а кто так кротко лежит, как я! — не бьют.

Понимали ли Вы, что делали — или нет?

Если нет, так расскажу: рядом с Вами идет живой человек, уничтоженный в Вас, — женщина — (второе место, но участвует) — и Вы, в спокойном повествовательном тоне вводите ее в свою будущую Жизнь — о, какую стойкую и крепкую! — где ей нет места, где и тень ее не проляжет.

А если нарочно (убеждена, что нечаянно!) — это дурной поступок, ибо я безропотна. Вы — для меня растравление каждого часа, у меня минуты спокойной нет. Вот сегодня радовалась валенкам, но — глупо! — раз Вы им не завидуете.

— Хороша укротительница?

Мне кажется, я могла бы так жить — месяцы!

Только бы знать, что Вы в Москве, ходите по тем же улицам — счастливы! — Я так сильно в Вас, что как-то могла бы — без Вас, — только знать бы, что Вы изредка обо мне думаете и что однажды, подумав сильней, придете.

Но довольно об этом! (Как страшно, что вот строки, пронизанные ужасом разлуки. Вы уже будете читать по совершении ее, — как страшно для меня!)

— Халат устроен, старуха уломана. — Молодец я?! Но я так просила, у меня был такой убедительный голос, что и каменная баба не отказала бы!

Так — клянусь Богом — умирающий просит воды.

Ваш халат будет шиться в подвале — аристократическими руками — вата с моей шубы — подкладка с моего платья — сам он, халат — из Туркестана, украден в прошлом году моими руками в одном доме, где со мной плохо обращались.

— Родословная! —

lt;О С. М. Волконскомgt;

lt;1921 годgt;

Вы сделали доброе дело: показали мне человека на высокий лад…

Немудрено в Дневнике Гонкуров дать живых Гонкуров, в Исповеди Руссо — живого Руссо, но ведь Вы даете себя — вопреки… О искус всего обратного мне! Искус преграды (барьера). Раскрываю книгу: Театр (чужд). Танец (обхожусь без — и как!), Балет (условно — люблю, и как раз Вы — не любите)… Но книгу, которую я от Вас хочу, — Вы ее не напишете. Ее мог бы написать только кто-нибудь из Ваших учеников, при котором Вы бы думали вслух. Гёте бы сам не написал Эккермана…

Ведь это тот самый Волконский, внук того Волконского, и сразу 1821–1921 гг. — и холод вдоль всего хребта: судьба деда — судьба внука:

Рок, тяготеющий над Родом…

Когда князь занимается винными подвалами и лошадьми — прекрасно, ибо освящено традицией, если бы князь просто стал за прилавок — прекрасно меньше, но зато более радостно… но — художественное творчество, то есть второе (нет, первое!) величие, второе княжество…

Его жизнь, как я ее вижу, — да, впрочем, его же слово о себе: «История моей жизни? Да мне искренно кажется, что у меня ее совсем не было, что она только начинается — начнется, — Вы любите свое детство? — Не очень. Я вообще каждый свой день люблю больше предыдущего… Не знаю, когда это кончится… Этим, должно быть, объясняется моя молодость».

__________

Учитель чего? — Жизни. Прекрасный бы учитель, если бы ему нужны были ученики. Вернее: читает систему Волконского («хонского», как он произносит, уясняя Волхонку) — когда мог читать — Жизнь!

__________

«Сlt;ергейgt; Мlt;ихайловичgt;! Ваш отец застал Февральскую революцию?» — «Нет, только Государственную Думу. (Пауза.) Но с меня и этого было достаточно!»

__________

30 августа 1921 г.

Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает…

Удивительно не то, что он умер, а то, что он жил. Мало земных примет, мало платья. Он как-то сразу стал ликом, заживо-посмертным (в нашей любви). Ничего не оборвалось, — отделилось. Весь он — такое явное торжество духа, такой — воочию — дух, что удивительно, как жизнь — вообще — допустила…

Смерть Блока я чувствую как вознесение.

Человеческую боль свою глотаю. Для него она кончена, не будем и мы думать о ней (отождествлять его с ней). Не хочу его в гробу, хочу его в зорях.

__________

1921 год

Не потому сейчас нет Данте, Ариоста, Гёте, что дар словесный меньше — нет: есть мастера слова — бóльшие. Не те были мастера дела, те жили свою жизнь, а эти жизнью сделали писание стихов. Оттого тáк — над всеми — Блок. Больше, чем поэт: человек.

__________

О Боже ты мой, как объяснить, что поэт — прежде всего — СТРОЙ ДУШИ!

__________

Встреча с поэтом (книгой) для меня благодать, ниспосланная свыше. Иначе не читаю.

__________

Мое непревозмогаемое отвращение к некоторым своим стихам — прекрасным, знаю, но из мутных источников. Будущим до этого не будет дела, а мне дело — только до будущих.

__________

Не надо работать над стихами, надо, чтобы стих над тобой (в тебе!) работал.

1921 год

Чего искала Марина Мнишек?.. Власти несомненно, но — какой? Законной или незаконной? Если первой — она героиня по недоразумению, недостойна своей сказочной судьбы. При мне бы ей родиться какой-нибудь кронпринцессой или боярышней и просто выйти замуж за какого-нибудь русского царя. С грустью думаю, что искала она первой, но если бы я писала ее историю…

________

…то написала бы себя, то есть не честолюбицу и не любовницу: себя — любящую и себя — мать. А скорее всего: себя поэта.

__________

1921 год

Всё раньше всех: Революцией увлекалась 13-ти лет, Бальмонту подражала 14-ти лет, — и теперь, 29-ти лет… окончательно распростилась с молодостью.

__________

Для меня стихи — дом, «хочу домой» с чужого праздника… Желая польстить царю, мы отмечаем человеческое в нем — дарование, свойство характера, удачное слово, то есть духовное, то есть наше.

Желая польстить нам, цари хвалят: чашку, из которой мы их угощаем, копеечного петуха в руках нашего ребенка, то есть вещественное, то есть их, то, чем они так сверх-богаты… Каждый до неба превозносит в другом — свое, данное тому в размерах булавочной головки.

__________

Театр не благоприятен для Поэта, и Поэт не благоприятен для Театра. Памятуя это слово этого поэта из поэтов — Гейне — ни одной секунды не прельщена лицезрением своего Казановы на сцене.

Если же это бы, паче чаяния, случилось, умоляю гг. актера и актрису помнить о том, что Казанова уже действительно расстался, а Франциска еще действительно не рассталась со своей последней куклой.

__________

Есть особая порода снов, я бы сказала — максимум дозволенной во сне — жизни… Не сон о человеке, а сам он… От сна — только закрытые глаза. Есть и другое — отвесный полет вниз (непрерывность падения). Падаешь — и не кончаешь, и знаешь, что не кончишь, не до-упадешь — и поселяешься в падении… Особенность и отличие: мне не снится, что я лечу: я — лечу! Сон — предлог, я бы сказала — законный предлог, не больше… Я не сновидящий, у меня — зоркий сон. И сны так вижу — всеми пятью чувствами.

1923 год

Магдалина, когда раскаялась, была хороша и молода. Когда мы говорим: Магдалина, мы видим ее рыжие волосы над молодыми слезами. Старость и плачет скупо.

Мария Магдалина принесла Христу в дар свою молодость, — женскую молодость, со всем, что в ней бьющегося, льющегося, рвущегося.

1923 г.

Весну этого года я увидела черной, в темноте, скорей услышала, чем увидела, — в шуме разливающегося ключа, поздно вечером, когда уже ничего не видно… Шум надувающихся и проносящихся ручьев. — Этого слова я искала вчера, проходя темным вечером по деревне. Черный остов церкви, запах березового лыка (размоченных ливнями плетней), под ногами вязь, грязь, — и справа и слева, вдогон и в обгон — шум надувающихся, торопящихся, проносящихся ручьев…

Февраль 1923 г.

Хочу написать ОКНО (за кисеей)… Окно: синь. Просвет в горе. Раскрываю окно: гора. Или облако?

1924 год

Бессмысленно повторять (давать вторично) — вещь, уже сущую. Описывать мост, на котором стоишь. Сам стань мостом, или пусть мост станет тобою — отождествись или отождестви. Всегда — иноскажи.

1924 г.

Мой сон — не отдых, а действие, действо, которого я — и зритель, и участник…

Октябрь 1924 г.

Проза Бориса Пастернака утомительна. Есть два рода утомления: то, которое вы испытываете после целого тома мелких рассказов Чехова (или Джерома, или Аверченки, — Твена, пожалуй, нет) или от полуторачасового пребывания с человеком, который вас занимал или которого вы занимали, — и утомление от непрерывной формулы.

От пустоты и от полноты.

Первое утомление — утомление растраты (без восполнения), бездеятельности, безучастности, бесплодия. Вас обокрали и ошельмовали. Вы смеялись — и ничего не осталось.

Утомление второго рода — утомление от непрерывности прихода: так рыбаки устают в удачные дни. С вас на протяжении какого-то срока непрерывно требовали — всего вас. Утомление сообщничества — сподвижничества — соперничества. Вы — лицо действующее. От вас все зависит (весь улов).

Утомление сложенных рук (даже «tourner les pouces»[13]) и напряженных мускулов.

После первого (чтения Чехова напрlt;имер — гору сбросил, кlt;оторgt;ую на тебя навалили, море изверг (чужой пустоты) — кlt;оторgt;ое в тебя влили.

После второго — гору сдвинул, море осушил.

Первое — истощает, второе — обогащает.

__________

И еще: обратность процессов и следствий. Читая Чехова или беседуя с знакомым, вы (именно вы, я от Чехова томилась с детства) и не подозреваете о своей усталости. Только когда захлопнули книгу или дверь за выходящим — вы изумленно восклицаете: — Боже, до чего я устал!

(Чтение Чехова — вязание в воздухе, без результата — восполнения — связанной полосы.) Напряжение растраты неосознанно, и утомление подкрадывается яко тать в нощи. Процесс растраты — усладителен, завершение его — опустошительно. Душа точно мстит за то, что человек часами мог обходиться без нее. (Расплата за каждое развлечение: расплата за растрату на ничтожное). И — о странность! — выпитое море превращается в ощущение: выпит! (в твою собственную выпитость). Полная параллель и даже тождество с опьянением алкоголем.

С прозой Пастернака (как всякого большого мастера, — нет. Чехов тоже был мастер! — как всякого большого духа) — обратное.

Читал — точно об стену бился, чуть ли не булыжник на мостовой колол, кончил — огромный прилив силы. Отданное — вернулось. Так Пастернак чувствует — закончив Урал.

Посему книги Пастернака (мlt;ожетgt; бlt;ытьgt; самого дионисического из моих современников) никогда не сравню с вином, а прозу Чехова или иных бытовиков, — именно с вином, с развратом вина, сравню.

Вдохновение.

Есть священный инстинкт — и в этом меня подтвердит каждый пишущий — оберегающий нас от доверия к слишком легко давшемуся. Стихотворение, написанное в 10 минlt;утgt;, всегда подозрительно.

Тот же священный инстинкт оберегает и настоящего читателя от доверия к слишком легко в него льющемуся.

Радость добычи — почему это торжество мужского сознания не распространяется и на книгу (душу другого), ограничивается областью дел (чаще «дел») и любви?! Все в мире сем надо завоевывать — т. е. за все платить собой — друга как женщину и книгу как друга. Готового нет. Есть, но неизбежно второй и третий сорт.

Богов из глыбы высекают и несколько веков спустя тем же усилием мышц из земли выкапывают.

Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; поэт, как прозаик, прежде всего нуждается в сподвижничестве. Рука, ищущая встречной (а скорей даже — «coup de main»![14] 1933 г.). За непосильное берусь — помоги же! Сезам, откройся, чтобы я со всеми своими сокровищами — за твоими сокровищами в тебя вошел.

Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; осуществлен только в настоящем читателе, т. е. Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; один — умысел, Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; + идеальный читатель — умысел + действие, т. е. полный поступок: свершение. Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; свершается не в напечатанном количестве страниц, как Бунин напрlt;имерgt;, хотящий только одного: любуйся! — Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; свершается только в читателе. Он не данное, а даваемое. Не сотворенное, а творимое: рождаемое. Весь он — самый акт дачи.

И в силу именно этой необходимости в сотворчестве, этой полной своей зависимости от другого, он так единственен, уединен и одинок.

__________

«Чувствуй» (воспринимай) и «любуйся» — вот с чем идут к читателю писатели типа Бунина. — «Я сделал, а ты посмотри», «дал, а ты возьми», «страдал, а ты поразвлекись». Писатели типа Бунина хотят зрителя, писатели породы Пастернака хотят — писателя, второго себя.

«Работай», говорит Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt;, — «я бился — побейся и ты». (Я — над материалом, ты — надо мной, кlt;оторgt;ый для тебя тот же материал, первоисточник: природа.) Это — шахтер, в походе за золотом, а не рантье, нам это золото, на своих литературных приемах, в виде устриц, орхидей и чего еще? — расточающий.

Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; нам дает, нет, Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; нас приводит на прииски. — Добывай.

Бlt;орисgt; Пlt;астернак) — наше местознание. Добыча — наша.

Но насколько несравненно больше доверия и любви в этом «бейся», чем в олимпийском «любуйся» Бунина. Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; с нами последним — своей трудовой жилой делится — не ценнее ли банкирского «золотого дна».

Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; — наша трудовая, следовательно — золотая жила.

(Пишу Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; и все время думаю о Втором Фаусте Гёте.)

Творчество Бlt;орисаgt; Π lt; астернака gt; — огромная лаборатория (алхимика.) (NB! связать с тем золотом. Пожалуй, образ еще верней, ибо здесь больше добыванья и — не забыть! — так Бертольд Шварц изобрел порох.) Это прежде всего материал, черновик. Есть поэты «без черновиков» — сразу набело — имя их легион и цена им грош. Есть поэты — сплошные черновики. Гёльдерлин, напрlt;имерgt;, с четырьмя вариантами одного и того же стихотворения (абсолют, очевидно, им найден на небесах!)

Есть два рода поэтов: парнасцы и — хочется сказать — везувцы (-ийцы? нет, везувцы: рифма: безумцы). Везувий, десятилетия работая, сразу взрывается всем. (NB! Взрыв — из всех явлений природы — менее всего неожиданность.) Насколько такие взрывы нужны? В природе (а искусство — не иное), к счастью, вопросы не существуют, только ответы.

Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; взрывается сокровищами.

16-го июня 1925 г.

у зубнlt;огоgt; врача

Потому что считали, что слишком мало — люди не давали мне НИЧЕГО.

Поэтому, должно быть, Бlt;орисgt; Пlt;астернакgt; не посвятит мне ни одного стихоlt;творенияgt;.

__________

Боль. Даль.

__________

Льзя.

__________

lt;1926 годgt;

Тайна смерти Есенина… У этой смерти нет тайны. Она пуста. Умер от чего? Ни от чего: от ничего. Смерть Есенина равна жесту петли на шее. Есенин весь как на ладошке, и жизнь, и смерть. И лицо, и стихи. lt;…gt; Пустота иногда полна звуками. Вот Есенин.

7 февраля 1927 г.

Мечта о Прогулке в горах — сначала Савойи (купить путеводитель), потом — оказывается — того света. Он водит. Мечта о другой прогулке — здесь (выбрать место!) — я вожу. Оставить до лета, до годовщины его первого письма ко мне, ставя на воскрешающей силе сроков (NB! Додумать).

1928 год

Любовь без ревности есть любовь вне пола. Есть ли такая? 1) без ревности 2) вне пола. Есть любовь с невозможностью ревности, т. е. любовь несравненного, вне сравнения стоящего. Тáк, может ли Гёте ревновать любимую — к любому? (Ревность — ведь это некий низший заговор равных. Своего рода — братство. Одну дрянь променяла на другую дрянь.)

В ревности ведь элемент — признания соперника, хотя бы — права его на существование. Нельзя ревновать к тому, чего вообще не должно быть, к тому, которого вообще — нет. (А Пушкин — Дантес?) Нельзя ревновать к пустому месту (néant).

В ревности есть элемент равенства: ревность есть равенство. Нельзя ревновать к заведомо-низшему, соревноваться с заведомо-слабейшим тебя, здесь уже ревность замещается презрением.

Позвольте, но есть разные планы превосходства (соревнования). Бетховен превосходил любого — сущностью, но любой превосходил Бетховена — красотой. Гёте (80-ти лет) превосходил любого гением (и красотой!), но любой превосходил его молодостью.

Ревность от высшего к низшему (Бетховена — к Иксу, Гёте — к Игреку, Пушкина — к Дантесу) не есть ревность лица к лицу, а лица — к стихии, т. е. к красоте, молодости, скажем вежливо — шарму, которые есть — стихия (слепая).

К лицу ревновать не будешь, сам полюбишь! Гёте не может ревновать к Бетховену — вздор! Либо: не та ревность, боль — иного качества: боль — восторг, за которую — благодарность.

Но ревность Гёте к помощнику садовника, на кlt;оторогоgt; загляделась его lt;·..gt;[15] (я такого случая не знаю: наверное — был) — есть именно ревность в ее безысходности, ревность к стихии — и потому — стихийная.

Только не надо путать стихии — с данным, его «лицо» (не-лицо) удостаивать своей ревности (страдания). Надо знать, что терпишь от легиона: слепого и безымянного.

И чем нулевее соперник — тем полнее ревность: Пушкин — Дантес. (Нулевее — и как круглый нуль, и как последний нуль порядкового числительного: миллионный, ста-миллионный и т. д.)

В лице Дантеса Пушкин ревновал к нелицу. И — нелицом (пóлом — тем самым шармом!) был убит.

Лето 1928 г.

…Был большой спор о море, я единственная не люблю, то есть имею мужество в этом признаться. «Любить — обязывает. Любить море — обязывает быть рыбаком, матросом, — а лучше всего Байроном (и пловец, и певец!). Лежать возле моря — не значит любить. Любить — знать, любить — мочь, любить — платить по счету. Как я смею сказать, что люблю море, когда не плаваю, не гребу, не — не — не»… Никто не понимал. «Ах, море»…

…Любовь (даже к морю) — прежде всего — делать дело, иначе это тупик, как море для не пловца: меня.

Апрель 1930 г.

— Маяковский не только не прислуживался к Революции, а сидел за нее в тюрьме гимназистом 16 лет.

— Поэма Октябрь ничуть не хуже первых вещей.

— Умер вовсе не потому что Революция умерла — а потому что девушка не любила. И умер вовсе не потому что и одна умерла и другая не любила — потому что — как еще Наполеон сказал Гёте о Вертере — от двух вещей не умирают (Вертер: любовь и расстроенные дела), всегда — от одной. (Иногда — от всего, но это тоже — от одного.) Народное: двум смертям не бывать относится не только к смерти, а к причине смерти. Так, например. Блок умер не от подагры + астмы + еще чего-то, а — от тоски. Которая — одна. Всегда — одна!

— Самое обидное, чтó можно сейчас сделать Мlt;аяковgt;скому (а сделать ему может сейчас — всё — всякий — на кlt;отороgt;го он даже бы не плюнул!) — это сказать, что он умер разочаровавшись в lt;…gt;. Он был ей предан вплоть до двух (2-х) тысяч уплоченного налогу. Сила этой смерти — в том, что он умер в полной силе, на высоте дара и судьбы.

Поэтому я его не жалею, а на него (за него) — радуюсь.

3-го июня 1931 г.