"Чуждый зной" - читать интересную книгу автора (Муркок Майкл)

9. НЕМНОГО ИДИЛЛИИ, НЕМНОГО ТРАГЕДИИ…

Шли дни.

Миледи Шарлотина не мстила.

Лорд Джеггед Канарии исчез по своим делам и больше не посещал Джерека.

Монгров и Юшарисп стали исключительными друзьями, и Монгров был полон решимости помочь инопланетянину построить космический корабль.

Железная Орхидея увлеклась Вертером де Гете и носила теперь только черные цвета. Даже свою кровь она превратила в черную жидкость. Они спали вместе в большом черном гробу в огромной усыпальнице из черного мрамора и эбонита. Казалось, наступил сезон мрака, трагедии и отчаяния. Все уже знали, что Джерек влюблен, охвачен безнадежной страстью к миссис Амелии Ундервуд. Он положил начало новой моде, в которую мир погружался еще с большим энтузиазмом, чем в моду на Флаги.

По иронии судьбы, мода почти не коснулась только Джерека Корнелиана и миссис Амелии Ундервуд. Они довольно приятно проводили время вместе — с того момента, как Джерек понял, что ему пока не суждено достигнуть вершины своей любви, а миссис Амелия Ундервуд пришла к выводу что он, по ее выражению, больше похож на заблудшего набоба, чем на осознанно жестокого Цезаря. Джерек не знал в точности, о чем идет речь, но был доволен положением дел, раз она согласна была делить с ним компанию большую часть времени своего бодрствования.

Они исследовали мир, облетая его на локомотиве, ездили в конной упряжке, катались на лодке по реке, сделанной Джереком. Она научила его искусству езды на велосипеде, и они путешествовали по лиственному лесу, созданному по ее инструкциям, взяв с собой упакованный завтрак и термос с чаем. Она согласилась время от времени менять свой костюм, однако все-таки оставаясь преданной моде своего времени. После нескольких неудачных попыток Джерек сделал пианино, и она пела гимны, а иногда патриотические песни вроде "Барабан Дрейка" или "Англия будет всегда". В редкие моменты звучали и сентиментальные песни — такие, как "Приходи в сад", "Если бы только эти губы могли сказать". Как-то раз Джерек взял в руки банджо, чтобы аккомпанировать ей, но миссис Амелии Ундервуд не понравился этот инструмент, и Джерек больше не возвращался к нему.

Солнечные лучи, несмотря на широкополую шляпку, аккуратно сидящую на каштановых локонах, падали ей на летнее платье из белого хлопка, украшенное зелеными кружевами, и она, радуя взгляд Джерека, позволяла ему поднимать лодку в воздух и парить над миром, глядя на горы Монгрова или гейзеры Герцога Королев, мрачную гробницу Вертера де Гете, пахучий океан миссис Кристии. Они лишь старались избегать окрестностей озера "Козленок Билли" и всей остальной территории миледи Шарлотины. Нет смысла, говорила миссис Амелия Ундервуд, испытывать судьбу.

Джерек построил шлюзы и озера в соответствии с ее описаниями английских пейзажей, но она никогда по-настоящему не наслаждалась окружающей обстановкой.

— Вы всегда склонны к излишеству, мистер Корнелиан, — объяснила она, изучая копию озера Тилмери, расстилающегося на пятьдесят миль во всех направлениях. — Хотя мерцающие отблески света получились правильно, добавила она утешающе и вздохнула. — Нет, это не годится. Простите.

И он уничтожил озеро.

Это было всего одно из многих разочарований. Она продолжала учить Джерека пониманию смысла Добродетели, надеясь, что ему легче постигать предмет на примерах, касающихся различных аспектов ее собственного мира.

Однажды, вспомнив просьбу Браннарта Морфейла, Джерек спросил миссис Ундервуд, каким образом она попала в это время.

— Я была похищена, — кратко объяснила она.

— Похищена? Каким-нибудь путешественником во Времени, который полюбил вас?

— Я никогда не узнала о его чувствах по отношению к себе. Однажды ночью, когда я в собственной постели, в комнате появилась фигура в плаще с поднятым капюшоном. Я пыталась кричать, но мои голосовые связки онемели. Он приказал мне одеваться — я отказалась. Он снова приказал, настаивая, чтобы я надела одежду, "типичную для моего периода". Я снова отказалась, но неожиданно одежда оказалась на мне, а я против воли встала на ноги. Он схватил меня, и я потеряла сознание. Все закружилось, а когда я очнулась, то была уже в вашем мире и сейчас же отправилась на поиски какого-нибудь представителя власти, предпочтительно Британского Консула. Сейчас я понимаю, конечно, что у вас нет Британского Консула, вот почему, собственно, и не верю, что когда-нибудь вернусь на Коллинз-авеню, 23, Бромли.

— Звучит очень романтично, — сказал Джерек. — Я понимаю, почему вы грустите.

— Романтично? Бромли? Пусть… — Она оставила тему.

Миссис Ундервуд сидела, выпрямившись и сдвинув вместе колени, на бархатном сидении локомотива и всматривалась в пейзаж, развертывающийся внизу.

— Все-таки я очень хотела бы вернуться назад, мистер Корнелиан.

— Боюсь, это невозможно, — вздохнул он.

— По техническим причинам?

Она никогда прежде не настаивала на подробностях. Джерек всегда умудрялся внушить ей впечатление, что это скорее совершенно невозможно, чем просто очень трудно, — передвигаться в обратном направлении во Времени.

— Да, — сказал он. — Технические причины.

— Нельзя ли посетить того ученого, о котором вы говорили? Браннарт Морфейл. И спросить его?

Джерек не хотел потерять ее. Его любовь к ней выросла абсолютно (по крайней мере, он думал так, не вполне понимая, что означает слово "абсолютно"). К тому же были признаки, что она стала теплее относиться к нему и, может быть, скоро согласится стать его любовницей. Джерек не хотел, чтобы она отвлекалась на посторонние вещи.

— Невозможно. — Он покачал головой, подчеркивая сказанное. — Особенно потому, что вы, кажется, прибыли сюда не в машине времени. Я раньше никогда не слыхал о подобном и считал, что всегда требуется машина времени. Как вы думаете, кто похитил вас? Конечно, человек был не из моего времени?

— Он был в капюшоне.

— Да?

— Все его тело было скрыто плащом. Может быть, это даже был не мужчина. Могла быть и женщина. Или зверь с какой-нибудь другой планеты, подобный тем, что содержатся в ваших зверинцах.

— В самом деле очень странно. Вероятно, — сказал Джерек мечтательно, — это был посланец Судьбы, соединивший сквозь столетия Двух Бессмертных Влюбленных. — Он наклонился к ней и взял за руку. — И здесь, наконец…

Она отдернула руку.

— Мистер Корнелиан! Я думала, вы согласились прекратить подобную чепуху!

Он вздохнул.

— Я могу спрятать свои чувства от вас, миссис Амелия Ундервуд, но не могу изгнать их. Они остаются со мной ночью и днем.

Она подарила ему добрую улыбку.

— Уверена, это только слепое увлечение, мистер Корнелиан. Должна признаться, что нахожу вас довольно привлекательным, в общем смысле, конечно, но я уже замужем за мистером Ундервудом.

— Но мистер Ундервуд находится за миллионы лет отсюда!

— Это безразлично.

— Нет, не безразлично. Мистер Ундервуд мертв. Вы вдова! — Он не терял времени даром и еще раньше расспросил ее подробно по этим вопросам. — А вдова может снова выйти замуж! — добавил он находчиво.

— Я только номинально вдова, мистер Корнелиан, как вам хорошо известно. — Она строго смотрела на него, пока он мрачно топтался на подножке. Как-то раз он чуть не вывалился из локомотива, так велико было его возбуждение. — Мой долг всегда помнить, что может найтись средство вернуться в собственный век.

— Эффект Морфейла, — возразил он. — Вы не сможете остаться в прошлом, посетив хоть раз будущее. Во всяком случае, надолго. Я не знаю, почему. Не знает и Морфейл. Примиритесь с тем, миссис Амелия Ундервуд, что вам придется провести здесь вечность. Проведите ее со мной!

— Мистер Корнелиан, ни слова больше!

Он пригорюнился, стоя на дальнем краю подножки.

— Я согласилась сопровождать вас, проводить с вами время, потому что считала своим долгом просветить вас в какой-то степени в моральном аспекте. Я продолжу эти попытки, но если через какое-то время мне покажется, что вы безнадежны, я махну на вас рукой и откажусь встречаться с вами независимо от того, будете ли вы держать меня пленницей или нет.

Джерек вздохнул.

— Хорошо, миссис Амелия Ундервуд. Но месяц назад вы обещали мне объяснить, что такое добродетель и как я могу достичь ее. Вы все еще не дали удовлетворительного объяснения.

— Не надо отчаиваться, — сказала она, чуть выпрямляя спину. Сейчас…

И она начала рассказывать ему историю Персифаля, а золотой, украшенный драгоценными камнями локомотив неторопливо плыл по небу, пыхтя и оставляя позади себя величественные облака серебристо-голубого дыма.

Так и шло время, пока оба, миссис Амелия Ундервуд и Джерек Корнелиан, не привыкли к компании друг друга. Их связывала глубокая привязанность словно они были женаты и равны во всем. В их отношениях отсутствовала всего одна вещь, но это не казалось важным, так как Джерек, подобно всем людям своего времени, обладал адаптивностью.

Даже миссис Амелия Ундервуд вынуждена была признать некоторые преимущества такой ситуации. У нее не было никаких обязанностей, за исключением добровольно возложенной на себя задачи способствовать моральному совершенствованию Джерека, да еще домашних хлопот. Ей не нужно было сдерживать язык, когда хотелось сделать остроумное замечание. Джерек определенно не настаивал на внимании и уважении, которые требовал мистер Ундервуд, когда они жили вместе в Бромли. И были моменты в жизни миссис Амелии Ундервуд в этом противном декадентском веке, когда она впервые ощутила, что может значить свобода — свобода от страха, от обязанностей, от неприятных эмоций.

А Джерек был добрым, проявляя, несомненно, огромное желание доставить ей удовольствие, искренне ценя ее характер и красоту. Ей иногда хотелось, чтобы все было по-другому, чтобы она и в самом деле была вдовой. Или одинокой женщиной в своем собственном веке, чтобы она и Джерек могли бы пожениться с настоящей церкви в настоящим священником. Но едва лишь такие мысли зарождались в ее головке, она решительно прогоняла их прочь, считая своим долгом постоянно помнить, что однажды может представиться возможность вернуться на Коллинз-авеню, 23, Бромли, предпочтительно весной 1896 года, предпочтительно четвертого апреля в три часа утра (время дня, когда ее похитили), чтобы никто не смог удивиться тому, что произошло. Она достаточно хорошо понимала, что никто не поверит правде и что догадки будут гораздо более мрачными, чем действительность. Этот аспект ее возвращения выглядел не очень привлекательным. Однако, как бы там ни было, долг есть долг.

Часто ей было трудно вспомнить, в чем состоял ее долг на самом деле, в этом… этом загнившем рае. Действительно, трудно цепляться за моральные догмы, когда находилось так мало доказательств пребывания здесь Сатаны нет войн, нет болезней, нет печали (разве только по желанию), нет даже смерти. И все же Сатана должен присутствовать. Конечно, вспомнила она, он присутствует в сексуальном поведении этих людей, но каким-то образом оно уже не шокировало ее так сильно, как раньше, хотя именно это было доказательством самого ужасного разложения. Но все-таки люди здесь были не хуже тех невинных детей — дикарей с острова Паутау в Южных Морях, где она два года помогала отцу после смерти матери. Дикари тоже не имели концепции греха.

Разумная, хотя и самая заурядная женщина, миссис Амелия Ундервуд иногда спрашивала себя, правильно ли она делает, обучая Джерека Корнелиана смыслу добродетели. Не то чтобы он выказывал какую-нибудь особую живость в усвоении ее уроков, нет, но были моменты, когда она испытывала соблазн махнуть рукой на все предприятие и просто наслаждаться жизнью (в разумных пределах), будто находясь на каникулах. Мысль об этом доставляла ей удовольствие. И мистер Корнелиан был прав в одном: все ее друзья, все родственники и, естественно, мистер Ундервуд, все ее общество в целом, сама Британская Империя (хоть и невероятно!), мертвы уже миллионы лет, превратились в прах и забыты.

Даже мистер Корнелиан вынужден собирать сведения о ее мире по кусочкам, из нескольких сохранившихся записей, из скудных источников, относящихся к более поздним, чем девятнадцатый век, столетиям. А ведь мистер Корнелиан считался крупнейшим специалистом планеты по девятнадцатому веку. Это удручало ее.

Подавленность сделала ее отчаянной. Отчаяние привело к вызову. Вызов заставил отвергнуть определенные ценности, когда-то казавшиеся неизменными и являющиеся неотъемлемой чертой характера. Подобные чувства, к счастью, проявлялись в основном ночью, когда она находилась в своей постели, а мистер Корнелиан где-то в другом месте.

Джерек Корнелиан часто слышал, что миссис Амелия Ундервуд поет по ночам. Хотя он старался придерживаться того же распорядка дня, что и предмет его любви, это не всегда удавалось, и он просыпался от пения с некоторой тревогой. Тревога переходила в размышления. Ему хотелось бы верить, что песни миссис Ундервуд, подобно древним любовным песням Фабричных Сирен, которые когда-то заманивали мужчин в рабство на пластмассовые шахты, предназначены для того, чтобы завлечь его, Джерека, в любовные сети. К счастью, мелодии и слова, давно знакомые ему, не ассоциировались у него с сексуальным наслаждением, а вызывали, если быть честным, некоторое отвращение. Он вздыхал и пытался без большого успеха заснуть дальше, в то время как ее высокий сладкий голос пел: "Иисус осеняет нас чистым светом…" — снова и снова.

Мало-помалу ранчо Джерека стало видоизменяться, так как миссис Ундервуд делала предложение здесь, просила перемены там, и постепенно дом, как уверяла она, стал похож на настоящий добрый Викторианский семейный дом. Джереку комнаты казались довольно маленькими и загроможденными, ему было неуютно в них. Пищу, которую они оба ели по ее настоянию, он находил тяжелой и немного скудной. Маленькие готические башенки, деревянные балкончики, резные фонтаны, красные кирпичи ранили его эстетические чувства даже больше, чем грандиозные творения Герцога Королев. Однажды во время ленча, когда они ели холодную говядину, чеснок, огурцы и вареный картофель, он отложил неудобный нож и вилку, которыми пользовался по ее требованию, и сказал:

— Миссис Амелия Ундервуд, я люблю вас. Я знаю, что сделаю все для вас…

— Мистер Корнелиан, мы договорились…

Он поднял руку.

— Но признаюсь вам, дорогая леди, что окружение, которое вы заставили меня создать, становится чуточку скучным, если не сказать больше. Вам не хочется перемен?

— Перемен? Но, сэр, это хороший дом. Вы сами говорили, что хотите, чтобы я жила, как раньше. Дом сейчас очень похож на мой собственный дом в Бромли. Немножко больше, пожалуй, и лучше обставлен, но я не смогла воспротивиться этому, так как не вижу смысла не использовать возможности приобрести одну-две вещи, которые не удалось приобрести в моей… моей прошлой жизни.

С глубоким вздохом он окинул взглядом камин, загроможденный маленькими фарфоровыми безделушками, крошечные фикусы и пальмы в горшках, столы, буфет, толстые ковры, темные обои, газовые фонари, тусклые занавески на маленьких окнах, картины и какое-то кружевное украшение эпохи миссис Ундервуд, на котором было вышито:

"Добродетель сама себе награда".

— Мало цвета, — сказал он, — мало света, мало пространства.

— Дом очень уютный, — настаивала она.

— Угу. — Он сосредоточился на своей тарелке, изучая плоть животного и неаппетитные овощи, напоминающие угощение Монгрова.

— Вы говорили раньше, что восхищаетесь им, — продолжала она рассудительно, слегка озадаченная его недовольным видом.

— Я и восхищался, — пробормотал Джерек.

— А потом?

— Это прошло, — сказал он, — уже давно. Я думал, это просто одно из многих жилищ, которые вы будете выбирать.

— О! — Она нахмурилась. — Гм, — сказала она. — Но видите ли, мистер Корнелиан, нам хочется верить в устойчивость. В постоянство. В прочные, стабильные вещи, — добавила она извиняющимся тоном. — Мы должны быть уверены, что наш образ жизни будет неизменным вечно, немного улучшающимся со временем, конечно, но фактически почти тем же. Мы мечтали о временах, когда все люди будут жить не хуже, верили, что каждый человек хочет жить, как мы. — Она отложила нож и вилку, протянула руку и оставила ее у него на плече. — Возможно, мы и заблуждались. Даже наверняка — для меня это сейчас неоспоримо. Но я думала, что вы хотели иметь приятный дом, который поможет вам. — Она убрала руку с его плеча и выпрямилась в кресле. — Должна сказать, я чувствую себя немного виноватой. Я не приняла во внимание, что ваши чувства ко всему могут так быстро измениться… — Мисс Ундервуд обвела рукой комнату и обстановку.

Джерек улыбнулся и встал.

— Нет-нет. Если этого хотите вы, то хочу и я, конечно. Потребуется время, чтобы привыкнуть, но… — Он не знал, что еще сказать.

— Вы несчастливы, мистер Корнелиан, — сказала она мягко. — Прежде я не верила, что когда-нибудь увижу вас несчастным.

— Никогда прежде я не был несчастным. — Он пожал плечами. — Это новый опыт. Хотя несчастья Монгрова впечатляют куда больше, чем мои. Ладно, я получил что хотел. Все это, несомненно, входит в понятие любви… и добродетели, вероятно, тоже.

— Если вы хотите отослать меня обратно к Монгрову… — начала она благородно.

— Нет. О нет! Я люблю вас слишком сильно!

На этот раз с ее стороны не последовало словесного возражения.

— Хорошо, — заявила она решительно, — мы должны предпринять попытку развеселить вас. Идемте…

Она протянула руку. Джерек взволнованно прикоснулся к ее ладони, гадая, что будет дальше.

Она повела его в гостиную, где стояло пианино.

— Может быть, какой-нибудь радостный гимн? — предложила она. — Как насчет "Все вокруг прекрасно и сияет"?

Она пригладила юбку, прежде чем сесть на стул.

— Вы уже знаете слова?

Джерек не мог вспомнить слов, хотя слышал их часто, как ночью, так и днем, однако покорно кивнул головой.

Миссис Ундервуд извлекла несколько вступительных аккордов и начала петь. Он попытался присоединиться, но слова застряли у него в горле. Горло сжалось и пересохло. Удивленный, Джерек приложил ладонь к шее. Голос миссис Ундервуд умолк, она прекратила игру и повернулась на стуле, подняв на него взгляд.

— Как насчет прогулки? — спросила она.

Джерек прочистил горло и попытался улыбнуться.

— Прогулка?

— Недолгая энергичная ходьба, мистер Корнелиан, часто дает успокаивающий эффект.

— Хорошо.

— Я принесу шляпу.

Он вышел. Спустя несколько мгновений она присоединилась к нему. Прилегающий к дому участок земли теперь тоже стал намного меньше. Прерия, бизоны, кавалеристы и попугаи сменились аккуратными рядами кустиков, некоторые из которых были подстрижены и представляли собой замысловатые фигуры, и цветочными клумбами, где преобладали розы различных видов, включая и тот, который она позволила ему изобрести для нее, сине-зеленого цвета.

Миссис Амелии Ундервуд закрыла дверь и взяла его под руку.

— Куда мы пойдем? — спросила она.

Снова прикосновение ее руки взволновало его, но, удивительное дело, волнение тут же переросло в чувство крайнего отчаяния.

— Куда хотите, — ответил Джерек.

Мощеная тропинка привела их к воротам сада, они вышли за ворота и отправились по узкой белой дороге, вдоль которой стояли газовые лампы. Дорога вилась между двумя невысокими зелеными холмами.

Он чувствовал исходящий от нее теплый запах. Джерек печально окинул взглядом спокойное милое лицо, блестящие волосы, красивое летнее платье, приятную, хорошо сложенную фигуру и отвернулся со сдавленным рыданием.

— О, перестаньте, мистер Корнелиан. Скоро вы почувствуете себя лучше, хороший свежий воздух пойдет вам на пользу.

Он пассивно позволил ей вести себя по дороге, пока они не очутились между рядами высоких кипарисов, окаймляющих поля, на которых паслись коровы и овцы под присмотром механических пастухов, неотличимых даже вблизи от настоящих людей.

— Должна вам сказать, — говорила она, — что этот ландшафт — такое же произведение искусства, как любая работа Рейнольдса. Я почти верю, что нахожусь в моей любимой сельской местности в графстве Кент.

Комплимент не убавил его печали.

Они пересекли маленький горбатый мостик над журчащим потоком и вошли в прохладный зеленый лес, где росли дубы и вязы. Там были даже грачи, гнездящиеся на деревьях, и рыжие белки, прыгающие по веткам.

Но Джерек с трудом волочил ноги, его шаги становились все медленнее и тяжелее. В конце концов она остановилась и заглянула ему в лицо. Ее глаза сияли нежностью. И в молчании он неловко взял ее за плечи. Она не противилась. Медленно, по мере того как их лица приближались друг к другу, уныние его стало таять, его дух постепенно оживал, пока — в тот самый момент, когда их губы соприкоснулись, — он не испытал экстаз, подобного которому никогда не знал прежде.

— Мой дорогой, — сказала миссис Амелия Ундервуд, дрожа, прижимаясь к нему совершенным телом и обнимая его. — Мой дорогой Джерек…

А затем она исчезла.

Она пропала. Он был один.

Джерек издал громкий крик боли и заметался, разыскивая ее следы.

— Миссис Амелия Ундервуд! Миссис Амелия Ундервуд!

Но все, что осталось от нее, — это лес с дубами и вязами, грачами и белками.

Он поднялся в воздух и устремился к маленькому домику. Полы его пальто развевались, шляпа слетела с головы.

Джерек пробежал сквозь тесно заставленные мебелью комнаты. Он звал ее — она не отвечала. Он знал, что она не ответит. Все, что он создал для нее, — столы, диваны, кресла, кровати, буфеты — все дразнило его и усиливало боль.

В конце концов Джерек свалился на траву в садике и, сорвав розу сине-зеленого цвета, заплакал, так как очень хорошо знал, что произошло.

Лорд Джеггед! Где он? Лорд Джеггед говорил Джереку, что все произойдет именно так.

Но Джерек изменился: он больше не мог оценить великолепную иронию ситуации. Любой, кроме Джерека, рассматривал бы случившееся как шутку, и умную вдобавок.

Миледи Шарлотина заявила о своей мести.