"Казнить нельзя помиловать" - читать интересную книгу автора (Чертанов М.)

…декабря 200… года, пятница, ночь

Небо было беззвездное, мутно-серое. Марина облачилась в свою бесформенную куртку и «левисы»; со стороны казалось, что идут трое парней: два побольше и один совсем мелкий пацан. Сейчас окажется: дверь открыта, а на полу лежит Олег с простреленным виском. Нет, на диване… Что за вздор! Вздор? Но ведь очередь его пришла! После Гены – Олег! И Маринка именно в таком порядке называла, не я один!

…Мы идем сквозь ночь и тьму, касаясь друг друга плечами, готовые драться, один за всех, все за одного, мы ниндзя, мы крадемся как тени… блин!!! Я ведь паспорт в тех, старых штанах оставил. Не хватало сейчас на патруль нарваться: положим, не застрелят, но на трое суток…

Никто нам не встретился. Леха нажал кнопку звонка – тишина. Позвонили еще, потом начали стучать, я хорошенько пнул дверь, послышалось шуршание, звук падения тяжелого тела, слабые возгласы, ворчание, снова что-то упало, щелкнул замок, дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник Олег. Испит, прокурен, грязен – краше в гроб кладут.

– 3-заходите. – Покачнувшись, он широким жестом махнул куда-то в сторону ванной. – М-марина… М-мариночка… А я тут это… собирался к тебе…

В квартире царил невероятный разгром. Повсюду бутылки, пустые и полупустые. Посреди этого бардака, в сигаретном дыму, в грязи, я испытывал невероятное, ни с чем не сравнимое облегчение. С души свалился камень, нет, даже не камень, а целая гора. Говорят, счастье – это всего лишь прекращение страдания. Не было бы мук, не было и блаженства. Я всех любил, мне хотелось совершать хорошие, добрые поступки. Если нужно, буду месяц сидеть около Олега и следить, чтоб не пил. Маринке принесу такой букет роз, какого ни один генерал никогда не купит. Алекса оставлю в покое, будем просто дружить… то есть… да, просто дружить. Ведь за все нужно платить – и я заплачу.

Олег на первый взгляд казался умеренно пьяным, только очень замурзанным и потрепанным; но, взглянув ему в глаза, я заметил, что они совершенно остекленели. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, кто мы такие и как оказались в его доме; да и где сам находится, по-моему, он тоже не вполне осознавал. Маринка усадила его на диван и начала успокаивающе ворковать. Он начал что-то бормотать ей на ухо. Она помахала ладошкой, показывая, чтоб мы с Лехой убрались в кухню. Мы вышли и закрыли дверь.

– Леха, тебе Марина нравится? – спросил я. Хотелось сразу расставить точки над всем, над чем только можно, и все отрезать… хм, отрезать…

– Ну… – нерешительно сказал он, – да, нравится. А тебе?

– Если мешаю, ты только скажи, – самоотверженно попросил я.

– Мне казалось, это я вам мешаю…

Голоса в комнате смолкли, и Марина просочилась в дверь:

– Пациент заснул… Ладно, пошли отсюда…

– Претендентов на выигрыш не осталось! – заметил Леха. – Гена подставной, этот всю дорогу пьяный. Ну и набрали же они игроков – один другого хлеще! Может, в понедельник нам, наконец, сообщат, что все отменяется?

– А Татьяна, Татьяна?! Где ж она все-таки? Олег ничего не узнал?

– Говорит, ничего, – ответила Марина. – Небось, сидит у родителей, рада-радешенька, что отделалась от этого алкаша. Конечно, надо бы ему вытрезвиловку… но, в конце концов, он взрослый дядя и сам себе хозяин. Потом, они могут его насильно увезти. А я представила себя на его месте – очнуться в больнице… Ему и так тошно. Пусть спит.

По настоянию Марины мы вылили остатки водки в раковину и ушли. Ветер разогнал тучи, и небо стало все в клочьях, сквозь которые проблескивали редкие звезды. Я с наслаждением закурил «Парламент». Сейчас дойдем до Маринкиного дома и распрощаемся, все отправимся по домам. И хорошо, и правильно, так лучше. Мы прошли метров сто, когда из-за угла дома выросли двое амбалов – один повыше, другой пошире, – в штатском, с трехцветными свастиками на рукавах. Партийные дружинники! Эти еще хуже ментов, им вообще закон не писан. Я отшвырнул сигарету в снег. Патруль… Генка… У одного правая рука в кармане… Неужели все-таки…

Широкий выпятил грудь, щелкнул каблуками, лихо выбросил руку вперед и вверх и сказал: «Мир вам, православные». Марина чуть слышно прошептала: «Матка, курка, яйки, шнапс, капут…» Я сжал зубы: нашла время выделываться! Баба!

– Ваши документы, господа, – потребовал тот, что повыше.

Вот оно – начинается. Они, конечно, вооружены. Никакой это не патруль, это за нами. Черт, у меня паранойя! Патруль как патруль. Или…

Леха смотрит на меня и говорит взглядом: если что, беру на себя того, кто справа, а ты – второго. Я взглядом же отвечаю: понял тебя. Коленом по яйцам, ботинком по голени, головой в лицо, и желательно все это одновременно. У длинного рука по-прежнему в кармане. Кисть лежала бы немножко не так, если б он держал пистолет. Паранойя?

Марина спокойно открыла сумку и достала паспорт. Леха, чуть помедлив – тоже.

– Почему, господа, после комендантского часа гуляем? Почему курим на муниципальной территории, штраф хотим платить? – лениво поинтересовался патрульный, разглядывая прописку в Лехином паспорте. – А вы, товарищ, в Зюзино прописаны. Что здесь делаете ночью?

– В гости иду к этой девушке. – Леха дружелюбно улыбнулся. – Водочки выпить…

– Ладно, товарищ, идите. А ваши документы, гражданин?

– Дома оставил, – произнес я голосом кротким и законопослушным. – Понимаете, надел другие брюки…

– Это мой брат, – вмешалась Маринка, одаряя дружинника ослепительной улыбкой. – Он тоже ко мне идет. Именины у меня.

– Так и быть, проходите. А вы, гражданин, не надо больше курить в общественных местах, и до семи часов утра чтобы больше не перемещаться без документов. С наступающим вас, господа! – Патрульный откозырял, приложив руку к норковой шапке.

Пройдя несколько шагов, мы переглянулись и чуть не сползли на снег от смеха.

– Fuck! – запрещенным словом выругался Леха.

– Shit, – согласился я. – Нервы ни к черту.

– Толку от этих патрулей – хрен, – сказала Марина. – С соседки моей позавчера опять наркоманы шапку сняли: вторую за зиму, а еще только декабрь. Когда надо, их не дозовешься. В этом отношении наша реальность ничем не отличается от любой другой: Россия всюду одинакова. …Мальчики, а как насчет вернуться и допить? – радостно предложила она, подпрыгивая и обнимая нас за плечи. – Лично я не против продолжения банкета. Что-то спать не хочется.

– Why бы и not? – отозвался Алекс. – Я тоже не хочу спать. Иван, как ты?

Мы уже добрались до самого Маринкиного дома. Я покачал головой:

– Не пойду.

– Разумеется, пойдет! – заявила Марина. – Ему же велено больше никуда не перемещаться. Станет дорогу переходить – тут и сцапают, и некому будет заступиться. А через часик все патрули спать отправятся – тогда и вы по домам.

Я не устоял. Скатерть бела и крахмальна… Как здесь отрадно, как светло… Никаких ужасов не существует. Мотор, стоп; массовка, по местам. Геныч – актер. Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера! А где ж все-таки камеры? Раз их нет у Маринки, то у меня тем более, мы ведь все время у нее собираемся. Каким образом организаторы шоу за нами наблюдают?

Ерунда. Телевизионщики что-нибудь да придумают. Небось, этот «патруль» – тоже актеры, проверяющие нашу реакцию. И как она им показалась, хотел бы я знать? Заметили ли они мой страх и нашу готовность драться? Понравилось ли им это?

– Леха, ты что подумал, когда патруль подошел?

– То же, что и ты, – усмехнулся он. – Сперва пожалел, что волыну дома оставил, а потом вспомнил Геныча… (Меня опять покоробило: до такой степени неестественно выходили у него все эти «ксивы» и «волыны».) А ты с оружием ходишь?

– Нет, что ты. Даже слабо представляю, с какого конца заряжают…

– И в армии не был? – удивился он.

– Какая армия… Мы только в области балета…

Лгать меня побуждал спортивный азарт: я не хотел романтизировать себя, подчеркивать свою мужественность, которая, без сомнения, ему импонировала бы. Полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит! …Эй, Дориан, вы уже забыли о своем решении оставить человека в покое?! Но слово – не воробей. Придется остаться в образе беспомощного штафирки.

– А Марина носит в сумочке, – сказал Алекс. – Видел, когда она паспорт доставала..

– Газовый, поди.

– Посмотри на нее, – сказал Леха, кивая на вошедшую Марину. – По-твоему, такая амазонка станет валандаться с газовым пистолетом? Мусенька, Иван думает, что у тебя в сумке газовая волына, а я считаю, что боевая. Как на самом деле?

– Кого ты сейчас испугаешь газовым, если все ходят с настоящими? – пожала плечами Марина. – Стрелять имеет смысл только на поражение.

– Золотые слова, – хмыкнул Леха. (Такой же идиот, как и она. На поражение! В большинстве случаев в локоть или в кисть вполне достаточно.) – Муся, ну покажи пушку, покажи!

Марина демонстративно вздохнула, но принесла «беретту» старого образца. Леха тотчас схватил ее и стал разглядывать. Сказал уважительно:

– Серьезная игрушечка! На вооружении в американской армии…

Мысленно я возвел очи горе. Дурачок ты мой, дурашка! Американская армия! Он даже не видит, что эта модель не под девятимиллиметровый патрон, а под семимиллиметровый, – куда уж дальше ехать! А, пускай выделывается. Раз все обошлось, – я буду кроток аки агнец.

Они болтали. Они смеялись. Я молчал. Резвитесь, дети мои, резвитесь, вы счастливы и невинны, а я старый солдат и не знаю слов любви, моя участь – платить налоги и спать спокойно. С молодою женой мой соперник стоит…

– Друзья, мы собирались сходить куда-нибудь развеяться, – напомнил Алекс. – Завтра не могу, а послезавтра приглашаю вас обоих. Например, в «Стоунхендж».

– Давайте в воскресенье, – поддержала его Марина. – Завтра я тоже не могу: надо к одним знакомым съездить. Скучный визит, но необходимый. Ванечка, ты как?

– В воскресенье так в воскресенье. В «Стоунхендж» так в «Стоунхендж». Мне все равно, у меня нет светских обязанностей, – вздохнул я.

Марина снова взяла гитару. Очи черные, очи жгучие… Скатерть белая залита вином… Неужели кошмар закончился, все будет хорошо? Подойди ко мне, ты мне нравишься, поцелуй меня – не отравишься… Ей бы на сцену, черт возьми! За душу берет, за сердце хватает. Все забытое вспоминается – нет, нет, только ни о чем не вспоминать.

Сперва ты меня, потом я тебя, потом вместе мы расцелуемся… Жалко, нет у меня связей в шоу-бизнесе, ей бы промоушн хороший… какой голос пропадает – теплый, нежный… Поцелуй меня – не отравишься, сперва ты… гитара нежно и глухо…

Какое счастье, что этот дурацкий Олег жив и здоров. Завтра зайду к нему – может, сумею чем-нибудь помочь. Я должен принести искупительную жертву, задобрить злых духов, вести себя тише воды, ниже травы, быть добродетельным, и все обойдется, чаша сия минует нас. Нет, разумеется, все, что я навоображал и навыдумывал – просто бред, но на всякий случай постараюсь задобрить судьбу: все люди так делают, даже самые умные, даже самые материалистичные. Однако мне пора домой: уже два часа ночи.

– Муся, спасибо, был классный вечер, – сказал я. – Патрули уже спят. Позволь откланяться.

Леха тоже встал. Дурак – оставайся. Отныне я чужой на этом празднике жизни. Если случится, что друг влюблен, а я на его пути – уйду с дороги, таков закон…

– Мальчики, не выдумывайте глупостей! – пропела Маринка тоненьким голоском. – Куда вы пойдете посреди ночи, в наше-то время да без оружия? Хозяин собаку не выгонит! Непременно вляпаетесь в историю, и депортируют вас в какое-нибудь Зюзино без права переписки.

– Нет, спасибо, – сухо сказал я. – Пойду. Авось не депортируют.

– Этот диван если разобрать – на нем восемь человек помещаются. Оставайтесь!

Я закусил губу чуть не в кровь. В эту минуту я бы мог Маринку ударить. Да она больная, маньячка, сводня! Все-таки проститутка есть проститутка. Может, у нее в стене между гостиной и спальней – дырка? Бесплатное кино хочется посмотреть? Однако интересно: как только я решил стать добродетельным человеком – так сразу начал всех окружающих судить, на всех злиться…

– …Ванька, что ты, ей-богу? – продолжала Марина. – Не все равно тебе, где спать? А мне спокойнее, не переживать за тебя. Можете телевизор включать как угодно громко, у меня в спальне полная звукоизоляция. Немецкая система, кучу бабок стоила… Постельное белье вон в том ящике. Леха, смотри: чтоб диван этот разложить, нажми вот сюда, потом дерни за ручку…

Завершив инструктаж, коварная хозяйка мгновенно улетучилась из комнаты. Я подошел к окну и прижал лоб к ледяному стеклу. Но лоб не пылал, а был тоже холодный. В голове с калейдоскопической быстротой завертелись всякие… ага, угадали, доверчивые вы мои: цитаты и литературные реминесценции. Сперва ты меня…ах, потом я тебя… о-о, черт, что мне теперь – руки себе рубить, как отцу Сергию, или дрова колоть, как Челентано? Дориан, возьмите себя в ру… поручик Ржевский, молча– ать…

– Чур, я не у стенки, – сказал Леха, расстегивая рубашку. Вид у него был абсолютно невозмутимый, непроницаемый, невинный. Надеюсь, у меня тоже – как всегда. Он держался так, что можно было с равным успехом предположить: да, парень все понимает совершенно правильно, или: нет, парень вообще ни сном ни духом. Он очень аккуратно повесил свою пижонскую рубаху на стул. Я не оборачивался: следил за его отражением в темном стекле. Нет, Дориан, еще не поздно уйти! Человек слаб, и дорога в ад вымощена благими намерениями… Сперва ты. А, пропади все пропадом! Я расстегнул ремень на джинсах.

И тут по нервам ударил омерзительный Маринкин дверной звонок.

– Это, наверное, генерал пришел! – сказал я. Голос не выдавал моего состояния, пряжка только не сразу попала в дырку ремня, но этого никто не видел. – Теперь нас точно замочат.

Леха расхохотался, но, тем не менее, принялся поспешно надевать рубаху. Как знать: вдруг и впрямь хозяйкин любовник пришел?

– Прыгаем в окно? – предложил он. – Бедная Маруська! Прошлепали босые ноги, в дверь слегка поскреблись. Хозяйка вошла, окинув нас взглядом, в котором мне почудилось разочарование. А она что думала – тут уже дым коромыслом?

– Вообще-то я не открываю, если меня не предупредили о визите по телефону, – сказала она серьезно, – но учитывая последние события… у нас, к сожалению, нет глазка на двери…

– Кто-то из твоих? – спросил я.

– Исключено, – она поджала губы. – Никакие форс-мажорные обстоятельства не заставят моих знакомых неожиданно ввалиться ко мне ночью.

– Предлагаю открыть, – сказал я. – Муся, с нами можешь ничего не бояться. Впрочем, тебе решать. Если это все-таки окажется генерал, и мы тебя скомпрометируем…

Звонок раздался в третий раз, еще более длинный, громкий и истеричный, чем вначале. Как парочка киношных гангстеров или копов, мы с Лехой выскользнули на площадку и на секунду замерли, вжавшись спинами в створки двери, ведущей к лифту и лестнице. За дверью кто-то шумно дышал и переступал с ноги на ногу. Протянув руку, я осторожно открыл задвижку.

Не знаю, кто был удивлен больше. С полминуты мы молча таращились на Олега, а он на нас. Из кармана у него высовывалось горлышко бутылки.

– А я тут как бы… – произнес он, слегка покачиваясь.

– А мы тут как бы… – ответил Алекс.

– Гос-с-споди, – прошипела вышедшая Маринка. – Олег, тебе что здесь нужно? Не о чем мне с тобой говорить в полтретьего ночи. Спать иди.

– Не хочу спать. Давай поговорим. Ты обещала… – Он сделал движение, порываясь протиснуться в двери, Леха его придержал.

– Я?! У тебя и впрямь белая горячка. Мальчики, уберите его, или я за себя не ручаюсь…

Думаю, каждому хоть раз приходилось заталкивать в лифт пьяного, который этого не хочет и бешено сопротивляется, так что не стану описывать процесс подробно. Однако на улице Олег сразу успокоился. Возможно, уже забыл, зачем приходил и к кому. На ногах он держался относительно нормально. Алекс с неопределенной гримасой кивнул мне, решительно взяв Олега за плечо, развернул его налево, и они отчалили. Я перешел дорогу и через две минуты был дома.

Водевиль какой-то. Драма превращается в пошлейший фарс. Угораздило же этого алкаша припереться, разве можно так обламывать людей, чтоб ему провалиться, без укола теперь не уснуть. Впрочем, что ни делается, все к лучшему. Боги хотят, чтоб я был добродетельным; они дали знак, что принимают мою жертву, я на верном пути, ужастики закончились.