"Цвет страха" - читать интересную книгу автора (Мюррей Уилл)

Глава 3

Вторую гражданскую войну следовало подавить в зародыше, ограничив распространение боевых действий районом шоссе Ричмонд — Питерсберг Тэрнпайк, прежде чем возникшее недоразумение разрастется до масштабов общенародного бедствия.

Губернатор Виргинии вызвал Национальную гвардию. Подразделение, откликнувшееся на просьбу о помощи, выступило из Форта Ли, территория которого примыкала к питерсбергскому национальному полю битвы. В форте как раз проходили праздничные маневры, посвященные Дню поминовения павших, но гвардейцы не стали терять драгоценного времени. Они получили приказ прекратить беспорядки, с которыми не могла справиться местная полиция. Вооруженное винтовками «М-16», танками и прочими инструментами ведения современной войны, подразделение без всякого труда разогнало бы толпу игрушечных солдатиков с мушкетами, которые заряжались со ствола и набивались черным порохом.

Если бы не то прискорбное обстоятельство, что вызванное подразделение гвардии восходило своими корнями к легендарной бригаде Стоунволла. Когда капитан Ройял Пэйдж приказал своим солдатам остановиться, он ожидал чего угодно — от актов гражданского неповиновения до прямого мятежа.

Вместо этого взору капитана предстало зрелище, наполнившее его душу горделивым сознанием принадлежности к числу истинных патриотов Виргинии, потомков Дикси.

Вдоль дороги протянулся лагерь инфантерии южан, в центре которого сгрудились пленники в перепачканных синих мундирах. Их стальные кони были свалены в жалкую кучу.

— Ну и дела, — пробормотал капитан, вспомнив о своем двоюродном прадеде, Боргарде Пэйдже, принимавшем участие в обеих битвах при Манассасе. — Отдохните, ребята, — добавил он, растягивая слова на южный манер. — А я тем временем узнаю, что и как.

Капитан двинулся по направлению к лагерю, сбросив пояс с кобурой и подняв руки вверх.

— Стой! Кто идет? Друг или враг?

— Я был и всегда буду другом той формы, что вы носите, сэр, и счастлив тем, что мне предстоит вступить в следующее столетие с гордым флагом бригады Стоунволла в руках. Назовите же имя того подразделения, к которому я имею честь приблизиться.

— Шестая виргинская пехотная рота «выходного дня».

— В таком случае вы должны знать полковника Хазарда.

— Так точно. Этим утром мне довелось исполнить печальную обязанность по преданию земле его благородного праха.

— Значит, полковник Хазард погиб?

— Застрелен вероломными синими мундирами.

— Я служил под началом полковника в том самом гвардейском батальоне, которым командую сейчас.

Капитану Пэйджу позволили подойти поближе. Он пожал руку плотному мужчине с бачками, одетому в серую форму Конфедерации, и осведомился:

— Это и есть те самые мерзавцы-янки?

— Нет. Тех мы давно перебили. Это — подкрепление. Первый массачусетский.

— Я слышал, они не умеют стрелять.

— В Новой Англии нет ни одного хорошего стрелка.

Мужчины обменялись саркастическими улыбками, и капитан спросил:

— Что вы собираетесь делать с этими синебрюхими трусами?

— Еще не решили. И тем не менее они — наши пленники.

Пэйдж нахмурился.

— Я получил приказ прекратить кровопролитие.

— Горько слышать, сэр.

— Мне тоже.

— Особенно если учесть, что враг вот-вот подступит к нашим рубежам. Мужчина в сером мундире мрачно посмотрел на север в сторону Питерсберга.

Капитан Пэйдж задумался.

— Когда вы ждете саквояжников?

— Точно в полдень.

— Как вы полагаете, не стоит ли согнать янки в кучу, укрыться в кратере и подождать дальнейшего развития событий? — осторожно спросил капитан.

— А что скажут ваши люди?

— А ваши?

— Они такие же сыны Виргинии, как и вы.

— Что ж, давайте готовиться к передислокации.

Капитан Пэйдж вернулся к ожидавшей его танковой колонне и поспешил ввести своих солдат в курс дела.

— Судя по всему, эти доблестные воины стали жертвой провокации и были вынуждены защищать свои честь и жизнь, — сказал он. — К тому же их застали спящими, отняв последнюю возможность отдохнуть перед схваткой с наступающей армией, которая, как вы знаете из утренних газет и телепередач, вот-вот наводнит пределы Старого Доминиона, словно бесчисленная прожорливая саранча. Нимало не сомневаюсь, — добавил капитан, — что всем вам известна история того места, где они были расстреляны. Именно здесь безжалостные трусливые убийцы под командованием полковника Генри Плизантса — да будет проклято это имя — прорыли туннель под фортом, который защищали лучшие солдаты Конфедерации, и взорвали пороховой заряд. Звуки взрыва до сих пор отзываются в наших душах, ибо я знаю, что среди вас есть потомки тех, чьи жизни унесло нечестивое пламя.

По колонне прокатился ропот ненависти.

— Тот страшный час оказался самым мрачным мгновением битвы при Питерсберге, — продолжал Пэйдж. — И несмотря на то что героические воины под началом генерал-майора Махони сумели отразить последовавшее наступление федеральных войск, эта трагедия навсегда останется в наших сердцах. Этот гордый великолепный город вот-вот подвергнется новому нашествию. Мне остается лишь предположить, что ненавистный Север, повинный в клеветнических измышлениях, был подвигнут на злодеяния тем самым врагом, которого вы все знаете и именем которого я не решаюсь осквернить чистый воздух Виргинии. Иными словами, я готов обратиться к вам с призывом поддержать наших братьев, носящих серую форму.

Его слова были встречены молчанием.

— Разумеется, я не имею права требовать, чтобы вы, парни, последовали моему примеру. И дам вам возможность взвесить все за и против и прийти к решению.

Когда отпущенное время истекло, капитан сказал:

— Я присоединяюсь к своим землякам-виргинцам и остаюсь в их рядах до тех пор, пока не будут наказаны истинные виновники трагедии. Ваше слово, ребята.

Никто не возразил.

Пленники в синих мундирах, пунцовые от стыда и связанные по рукам и ногам, были погружены в грузовики и танки Национальной гвардии, облепленные солдатами Конфедерации, которые размахивали своими фуражками и победно улыбались.

— По направлению к кратеру... Марш! — скомандовал капитан Пэйдж.

Над полем разразился воинственный повстанческий клич, потонувший в грохоте выстрелов; подразделение, которое впоследствии получит имя Объединенного конфедеративного союза мстителей, выступило на государственное шоссе номер 95, в просторечии Ричмонд — Питерсберг Тэрнпайк, и покатило на юг, не встречая ни малейшего сопротивления.

Когда весть о восстании докатилась до администрации штата, губернатор Виргинии уже знал, что ему делать. Он позвонил Президенту Соединенных Штатов Америки.

Выслушав доклад губернатора. Президент поблагодарил его и положил трубку. Он тоже знал, что ему делать. Он нажал кнопку и вызвал свою супругу. Первую леди страны.

— Над Виргинией сгустились грозовые тучи, — сказал он, когда супруга вошла в кабинет.

— Я слышала. Может быть, отдать приказ о подчинении виргинской Национальной гвардии федеральным властям?

— Поступи я так, и меня тотчас линчуют на дороге в Литтл-Рок, когда я буду возвращаться с работы домой, — отозвался Президент, копаясь в ящиках стола. — Ты не видела мою футболку? Ту самую, с эмблемой колледжа Смита?

— Хотела бы я знать, отчего всякий раз, когда начинаются неприятности, ты отправляешься на пробежку в этой майке.

— Сколько раз повторять! — раздраженно ответил Президент. — Этот вопрос не обсуждается.

Первая леди бросила на супруга ледяной взгляд.

— Чего ты хочешь добиться, напяливая эту тряпку?

— Продлить твое пребывание на посту супруги Президента до конца положенного срока, — упавшим голосом откликнулся Президент. — Если в стране разразится гражданская война, к четвертому июля нас здесь уже не будет.

Сердитый блеск в глазах Первой леди немедленно угас.

— Я шепну газетчикам, что ты собираешься на прогулку, — торопливо произнесла она. — Тогда твоя майка обязательно попадет на телеэкраны.

Как только она закрыла за собой двери Овального кабинета. Президент поднялся на ноги и подошел к зарешеченному окну, выходившему на Южную лужайку. Отсюда открывался тот самый вид, которым любовались все предыдущие президенты, начиная с Авраама Линкольна, самого несчастного руководителя государства в истории США. Сохранилось даже старинное мутноватое оконное стекло.

Зато обязанности хозяина этого зала претерпели некоторые изменения. Перед Линкольном стояла задача объединения молодой нации. Тогда, в девятнадцатом столетии, эта задача казалась невероятно трудной, но теперь, в двадцатом. Президенту все чаще приходилось не столько улаживать внутренние конфликты, сколько приглядывать за скандальной семейкой зарубежных народов.

В течение сотни лет президентская миссия в общем и целом оставалась прежней — сохранять единство страны. На долю Линкольна выпало примирение Севера и Юга. Какой простой кажется эта задача в наши дни! Ибо современная Америка, хотя и объединенная законом, была поделена на тысячи частей незримыми губительными границами. Великому демократическому эксперименту угрожали многочисленные силы, исподволь внедрившиеся в культурно-политическую структуру государства.

Первым эту ужасную истину осознал руководитель страны, правивший тридцать лет назад, — гениальный Президент, достойный звания великомученика наравне с самим Линкольном. Америка умирала. Законы и руководители государства оказались не в силах обеспечить его единство. По Штатам прокатилась волна беззакония. Правительственные учреждения не могли ее обуздать, поскольку источник угрозы крылся среди государственной администрации.

Бесчестные суды и судьи замахнулись на саму Конституцию, и она перестала быть неприступным оплотом закона, который была призвана защищать, и превратилась в серьезную помеху на пути сохранения величайшей нации в истории человечества. Настало время прибегнуть к чрезвычайным мерам.

Поначалу Президент намеревался дать решительный бой и отменить Конституцию, бросив себя на алтарь спасения отечества. Впрочем, сотню лет назад подобное стоило Линкольну жизни.

И Президент пошел другим путем.

В обстановке строжайшей секретности была создана особая организация, КЮРЕ, возглавляемая одним-единственным человеком, достойным высочайшего доверия. Слово «КЮРЕ» [Cure (англ.) — букв. — средство, лечение] следовало понимать буквально; организация призвана была служить могучим средством для исцеления больной нации — лекарством, безусловно, горьким, но если бы оно подействовало, страна протянула бы до следующего века, а возможно, и дольше.

Официально КЮРЕ не существовала. Признать ее существование властями значило расписаться в бессилии. Организация должна была поддерживать на плаву кренящийся корабль государства, пуская в ход неконституционные средства — политический сыск, прослушивание телефонов и даже ликвидацию преступников, которых не удавалось обезвредить в рамках закона. В общем, никаких ограничений, ибо на карту было поставлено выживание страны.

Недуги нации все обострялись, и КЮРЕ получала все более широкие полномочия. Со временем организации разрешили в крайних случаях прибегать к убийству. Радикального перелома не произошло, и все же КЮРЕ, словно корабельный киль, не давала внутренним штормам захлестнуть судно. Широкая публика оставалась в неведении, Конгресс ни о чем не догадывался, и лишь сменявшие друг друга Президенты посвящались в тайну, давая клятву хранить секрет от всех, кроме своего преемника. Каждому из них показывали стоящий в спальне Линкольна аппарат экстренной линии, связывающей Белый дом с безликим человеком, стоявшим во главе КЮРЕ.

С человеком по фамилии Смит, вступившим в эту должность много лет назад.

Взгляд Президента скользнул по магнолии, которую посадил Эндрю Джексон и повредил пилот-самоубийца, протаранивший лужайку несколько месяцев назад, и остановился на холодном граните памятника Вашингтону, позади которого располагался мемориал Джефферсона. Глава государства досадливо выругался, проклиная загадочную аварию, прервавшую экстренную связь со Смитом. Куда проще было бы взять трубку и поговорить по телефону, чем натягивать майку и отправляться на пробежку в надежде, что Смит увидит его по телевизору и примет сигнал.

Впрочем, зная Смита, Президент нимало не сомневался в том, что он уже отправил своих людей в Виргинию.

И в душе у него теплилась надежда, что на сей раз будет поменьше трупов. Предыдущая акция КЮРЕ закончилась настоящей мясорубкой.