"Антитело" - читать интересную книгу автора (Тепляков Андрей Владимирович)

День восемнадцатый

Настя отлетела к дивану, врезалась в него и, скатившись на пол, уставилась на Глеба круглыми, полными ужаса глазами. Тот передернул плечами и, не сводя пустого взгляда с девушки, вытащил из-за спины нож. Сомнения в его намерениях не оставалось, как и не оставалось времени на раздумье. Зарычав, словно напуганное, загнанное в угол животное, Настя вскочила на ноги и бросилась к комнате Аленки. За ее спиной послышался грохот и быстрые шаги.

Она вбежала к девочке и на долю секунды замерла на пороге. Аленка лежала на кровати и смотрела в потолок, никак не реагируя на происходящее. Насте даже показалось, что та мертва, но обдумать это она не успела — девушка подхватила ребенка на руки и развернулась к Глебу, вытянув вперед руку и пригнув голову.

Прошла секунда. За ней другая. Третья. В лицо ударил густой запах пота и земли. Настя подняла глаза.

Глеб стоял в двух шагах от нее, и вытянутая рука едва не упиралась ему в грудь. Нож он держал перед собой и тяжело дышал, впившись в нее цепким, хищным взглядом. Он напомнил Насте пуму, которую она видела в зоопарке — та стояла так же, глядя на девушку из-за бронированного стекла, внешне спокойная, но за этим спокойствием чувствовалось огромное напряжение. Напряжение зверя, готового броситься.

— Уйди, — сказал, наконец, Глеб.

Голос его прозвучал хрипло и бесцветно, словно он лишь повторял то, что ему подсказывали.

— Не уйду, — ответила Настя и сжалась.

И вдруг она поняла, что он не ударит. Он не нанес удар сразу, и теперь та волна, что несла его на себе, толкая на убийство, схлынула. Глеб нерешительно пошевелился, намереваясь сделать шаг вперед, но Настя опередила его.

— Нет!

— Ты не понимаешь, — сказал он с тоской. — Ты ничего не понимаешь.

— А что я должна понять?

— Девочка — зло. Ей нельзя жить.

Его взгляд сместился в сторону. Настя скосила глаза, но ничего особенного не увидела. Она крепче прижала к себе неподвижную девочку и снова посмотрела на Глеба.

Степан тоже смотрел на него, хмуря густые брови.

— Бей! — приказал он.

— Нельзя, — ответил Глеб и показал пальцем на Настю. — Там она.

— Не думай о ней! Это искушение! Тебя обманывают! Время уходит, дьявол скоро насытится, и тогда будет поздно! Тогда погибнут все! Бей!

— Нельзя, — повторил Глеб. — Я не могу…

— С кем ты разговариваешь? — осторожно спросила Настя.

Глеб указал на Степана.

— С ним.

— Глеб, тут никого нет.

Неожиданно зашевелилась Аленка. Она захныкала, и Настя крепче прижала ее к себе. Девочка вцепилась пальцами в ее футболку и прижалась холодным лицом к тонкой ткани.

— Не верь слезам! — закричал Степан. — Господи, не верь! Дай ему сил, Боже, дай ему сил закончить дело!

Глеб посмотрел на него в замешательстве.

— Положи, пожалуйста, нож, — попросила Настя. — Ты ее пугаешь.

— Бей!

— Положи, пожалуйста, нож, Глеб.

— Не слушай ее! Нельзя!

— Глеб…

— Заткнитесь! — вдруг заорал он и прижал руки к ушам. — Заткнитесь оба!

Настя прикусила язык. Она поняла, что, подобно Вовке и Танюшке, Глеб видит и слышит то, что остается недоступным ей самой. Что-то воздействует на него, и, скорее всего, гораздо сильнее и глубже, чем на остальных. Он попал между двух огней, и мучается, пытаясь определить, что есть правда, а что иллюзия.

— Ты, — Настя сделала ударение на этом слове, — не хочешь причинить нам вред.

— Я должен…

— Кому ты должен? Глеб, с кем бы ты сейчас ни говорил — его нет. Это обман. Галлюцинация.

— Что за галлюцинация?

— Положи нож. Я расскажу.

Глеб сжал пальцы, но багровое облако, застилавшее ему глаза, исчезло. Он не знал, как поступить, только чувствовал, почти физически мучительно ощущал, как уходит время, словно огромная река, проходящая сквозь него и текущая дальше, и ее уже не догнать. Он отбросил нож и сел на пол. Битва проиграна, дьявол победил. И только одно не укладывалось в голове: орудием зла оказалась Настя. Настя. Милая, любимая Настя.

Через открытую дверь из гостиной донеслось тиканье часов. Одинокий, потерянный в свинцовой тишине звук, такой неуместный и такой обыкновенный. А еще сипло и глубоко дышала Аленка. Часы и Аленка.

Время уходит.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Настя.

— Не знаю…

— Можешь посмотреть, что там с дядей Сережей?

Глеб встал и вышел.

Морщась от боли в затекшей спине, Настя переложила Аленку на кровать, открыла окно и выбросила нож в темноту. Тускло блеснуло лезвие. Из оконной рамы на Настю глядела огромная желтая луна. Словно исполинский глаз, она рассматривала девушку равнодушно и холодно. Настя отвернулась и взглянула на Аленку. Даже в золотистом свете красивой плетеной лампы кожа девочки казалась иссиня-серой, а лоб был холодным, как камень. Девушка почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она села в изголовье кровати и вытерла ладонью слезы.

Вернулся Глеб.

— Он живой. По крайней мере, он дышит. Я перетащил его на диван.

Настя посмотрела на него блестящими глазами.

— Глеб, что с нами творится?

— Не знаю. О какой галлюцинации ты говорила?

Настя шмыгнула носом.

— Пойдем на кухню. Не могу здесь больше.

Глеб поглощал бутерброды, с шумом запивая их горячим чаем. Глядя на него, Настя подумала, что он, наверное, давно не ел. Лицо парня осунулось, а пальцы казались длинными и тонкими и дрожали, когда он подносил чашку ко рту. В тот момент, когда Глеб ворвался в комнату, она увидела его иначе — ей показалось, что он полон жизни, что она буквально переполняет тело и вот-вот вырвется наружу, словно какой-то чудесный фонтан. Хотя, ей могло и показаться. И даже, скорее всего, показалось. Слишком разительной была перемена.

Неожиданно для себя, она заговорила и стала рассказывать Глебу обо всем, что произошло с ней со дня их последней встречи. Рассказала о навязчивом надзоре родителей, о знахарке, и ее странном поведении. О том, как страшно испугалась перемены в Анне. Как поехала с Танюшкой и Вовкой, и что произошло в лесу. Она говорила сбивчиво и постоянно скакала с одного события к другому, многословно и бестолково повторяя одно и то же. Когда она замолчала, устав и окончательно запутавшись, Глеб спросил:

— А почему ты ничего не видишь?

Настя пожала плечами.

— Не знаю. Просто не вижу и все. Наверное, есть люди, на которых гипноз не действует. Видимо, я такая.

Глеб помолчал, разглядывая ложку.

— Степан говорит, что в лесу сидит дьявол.

— И ты в это веришь?

— А во что верить?

— Ну…

— Что бы там не сидело — их двое, это точно: Степан и тот второй. Они по-разному себя ведут. Цели у них разные. Поэтому, их должно быть двое.

— Погоди-ка, погоди-ка!

Настя встала со стула и смотрела на Глеба, прижав указательный палец к губам.

— Ты говоришь Степан?

— Ну да.

— Я вспомнила. К Анне приезжал журналист, он как раз насобирал много всего об этом месте, так вот — он рассказал, что раньше тут было село Кокошино, и там произошло примерно то же, что происходит тут.

— И что? Ты уже это говорила.

— Там был человек, который убил своего сына, чтобы остановить дьявола. Угадай, как его зовут?

— Как?

— Степан Сытый!

Глеб задумался.

— Да, он говорил мне что-то о том, будто пожертвовал ребенком, что хотел остановить черта и все такое.

— А теперь подумай, как человек, убивший собственного ребенка, чтобы якобы спасти остальных и не сумевший этого сделать, поведет себя в подобной ситуации.

— Как?

— Он захочет отыграться! И ему плевать на тебя, Аленку и всех! У него личные счеты!

— Ты хоть сама в это веришь?

Настя замолчала. Потом села на стул и, вытянув перед собой руки, сплела пальцы.

— Давай попробуем все подытожить, — сказала, наконец, она. — Сто лет назад на этом месте было село Кокошино, в котором начался мор. По словам, Федора, медицина с ним справиться не смогла. Мор закончился только тогда, когда Степан Сытый убил своего ребенка, который, как все уверены, и повинен в начале эпидемии. Через много лет вы с Аленкой идете в лес, и вся история повторяется. Появляется некое существо, которое видишь только ты, называется Степаном и убеждает тебя убить девочку, утверждая, что она виновница очередной эпидемии. Причем до этого ни о каком Степане ты не знал и историю Кокошино тоже никогда не слышал. Я ничего не упустила?

— Вроде ничего.

— Тогда какой отсюда вывод?

— Чертовщина какая-то…

— В лесу действительно что-то есть! Что-то, что начинает эпидемию и что-то другое, пытающееся этому помешать. И ключом к началу всегда выступает ребенок. А местом, где запускается механизм, я уверена, является та поляна с осинами, о которой ты говорил.

— Возможно.

— И остановить напасть можно лишь одним способом…

— Убить ребенка.

Настя посмотрела на него оживленно.

— Уничтожив поляну. Не ребенка, а место, где все начинается!

— С чего ты взяла?

— А почему нет?

Глеб пожал плечами.

— Все равно все это пустопорожние разговоры. Да, к тому же, мы не доберемся до поляны. Мы не сможем пройти через лес.

— Почему не сможем? Степан смог!

— А перед этим он убил своего ребенка. Не забыла?

Настя вздохнула.

— Ладно, — сказал Глеб. — Предлагаю спать. Завтра подумаем. Сейчас уже ничего в голову не лезет.

Они вышли в гостиную и остановились возле Сергея. Тот дышал глубоко и ровно, раскрыв рот, и казался спящим. Глеб протянул руку, но Настя остановила его.

— Не нужно. Оставь его в покое.

Глеб отошел и посмотрел на разбитое окно.

— Надо заделать чем-нибудь — зверье полезет, — сказал он. — В комнате Аленке есть шкаф.

Они оторвали от шкафа фанерную стенку, и, пока Настя держала ее у окна, Глеб прибил ее гвоздями. Кусок оказался достаточно большим, чтобы полностью перегородить оконный проем. Несмотря на грохот молотка, Сергей на диване даже не пошевелился.

— Ну вот. Теперь все в порядке.

— На втором этаже есть две комнаты, — сказал Глеб. — Обе запираются на ключ. Я хочу, чтобы ты закрыла меня и держала ключ при себе. И не выпускай меня до утра, даже, если буду просить.

— Ты думаешь, этот Степан все еще…

— Да хрен знает. Не знаю я. И вообще не уверен, что запертая дверь меня остановит…

Степан метался по лесу, черной тенью мелькая между деревьев и разрезая жиденький свет луны. Время уходило. Он чувствовал, как огромные, безбрежные потоки силы текут, огибая мрачные столбы деревьев, к самому центру, к пристанищу дьявола. Они питают его. Он, словно гигантская пиявка, сосущая кровь. И насыщает его девочка. Девочка! Беззащитный ребенок! Такая слабая и такая доступная еще час назад!

Являясь частью сложного конгломерата леса, земли, животных — всего того, что Степан называл одним единственным словом — дьявол, он знал и чувствовал все, что знал и чувствовал враг. Он знал, что время уходит, и с каждой убегающей прочь секундой, надежда остановить сатану становится все слабее. У него есть сутки или даже меньше, и процесс завершится. И тогда ничего нельзя будет сделать. Нужно было многое успеть. Степан не был намерен сдаться так легко, он не даст чудовищу победить! После всех жертв, после всего того, что он сделал — не даст!

С Глебом он допустил ошибку. Слишком медленно, слишком бережно, слишком осторожно он подталкивал парня к решению. Боясь повредить, не умея еще пользоваться собственными возможностями, Степан действовал на ощупь и ошибся. Теперь Глеб потерян. Запертая комната не могла бы его остановить, но после всего, что произошло, Глеб будет сопротивляться. Его воля окажется достаточно сильной, и в борьбе с парнем драгоценное время будет упущено.

Оставался последний вариант — отец ребенка. Степан лишь раз пытался его подтолкнуть, чем сильно напугал Глеба в ванной комнате, но встретил такое мощное сопротивление, что отступил и стал искать иной путь. Теперь же отец девочки оставался последней надеждой, и Степан был намерен сделать все, что будет в его силах. Никакой пощады, никакого снисхождения. Воздействие будет быстрым и сокрушающим.

Степан остановился. Постепенно успокаиваясь, присасываясь к единой пуповине, что питала его и лес, он почувствовал силу — бескрайнюю, темную и страшную. Он стал искать человека, готовя удар, который не оставит возможности сопротивляться. Степан хотел, чтобы отец девочки встал, пришел к дочери и убил ее.

Сергей пошевелился на диване, глухо застонал и приоткрыл глаза.

Врач «скорой» настойчиво убеждал Анну уехать вместе с Федором. Ругал ее за глупость, пугал, но она не согласилась. Взяв рецепт на лекарство и поблагодарив врача, она закрыла дверь и осталась одна. Анна плохо спала эту ночь. Перед закрытыми глазами проносились неясные видения, ни суть которых, ни форму она не могла ухватить. Сон пришел лишь под утро, он был тяжелым и пустым.

«Нива», блестящая от холодной росы, возникла из утреннего сумрака, словно повозка мертвецов. Она материализовалась белым привидением и, изрыгая густые клубы синего дыма, остановилась возле калитки. В машине сидели родители Насти: Лиза и Анатолий и взятый в сопровождение Борис. Все они выглядели хмурыми, раздраженными и напуганными. По совету знахарки, багажник был набит пчелиными сетками, медицинскими повязками, теплыми вещами и лекарствами, а возле заднего стекла лежало в чехле ружье Бориса на тот случай, если доведется встретить что-нибудь покрупнее мухи.

Анна вышла спустя десять минут, с ног до головы закутанная в зеленый плащ-дождевик, с повязкой на лице. Она шла налегке, опираясь на палку — огромная, старая, похожая на смерть. Анатолий указал ей на заднее сидение, где она устроилась рядом с Лизой и тут же прижалась лбом к стеклу. Выпустив новую струю дыма, «Нива» заревела, дрогнула и покатилась по улице, направляясь к шоссе.

Утро выдалось холодным. Облака грязными тряпками неподвижно висели на сером небе, едва не касаясь верхушек деревьев. В совершенном безветрии воздух казался густым и осязаемым, натужный стрекот двигателя далеко разносился по спящим улицам. Влага конденсировалась на стеклах и стекала ломаными струйками, размывая и коверкая безрадостный вид поселка.

Проезжая мимо аптеки, они увидели «скорую». Водитель сидел в кресле и читал газету, пуская в открытую дверь сигаретный дым. Анатолий остановил машину и заглушил двигатель.

— Я сейчас, — сказал он и вышел.

Лиза стиснула кулаки.

Анатолий беседовал с шофером минут пять. Он тоже закурил, пуская дым над головой, и тот повис над ним неподвижным сизым облаком. Затем шофер «скорой» отбросил окурок и захлопнул дверь, а Анатолий вернулся к машине.

— Акулина заболела, — сообщил он, забираясь на свое место. — Ее соседка нашла. Водила говорит, что старуха совсем плохая.

— А что с ней? — спросила Лиза.

Анатолий лишь пожал плечами.

— Эпидемия, — глухо произнесла из своего угла знахарка. — Зараза уже здесь.

Борис повернулся к ней, но в этот момент Анатолий нажал на газ, и машина рванулась вперед.

Скользкое и ухабистое шоссе было пустынным. «Нива» громыхала по выбоинам, подпрыгивала, но упрямо неслась вперед, переворачивая колесами километры темно-серого асфальта. Все молчали: Борис смотрел вперед, держась за стойку двери, Лиза, ухватившись за спинку водительского кресла, выглядывала из-за мужниного плеча, а знахарка все так же сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу и закрыв глаза.

Мерно защелкал указатель поворота, Анатолий сбросил скорость, притормозил и свернул. В лобовом стекле величественно проплыл грязно-белый знак с крупными буквами: «ТИТОВКА».

Машина поползла по грунтовой дороге, окруженная со всех сторон высокой и острой, как частокол, травой. Лес глядел на пришельцев величественно и мрачно; в полной своей неподвижности неуловимо живой, как бывает живой написанная художником картина.

«Нива» вскарабкалась на холм и остановилась перед поваленным деревом.

— Не сюда, — сказала Анна.

— Почему?

— Там не проехать, а пешком до фермы километра три.

Анна потерла рукой холодный лоб, словно пытаясь собраться с мыслями.

— Нужно ехать в Титовку. А оттуда идет тропика. Всего километр или около того.

Анатолий медлил, постукивая пальцами по рулевому колесу.

— Она права, — вмешался Борис. — Я эту дорогу знаю. Есть она — точно. Нехер тут через деревья прыгать. Поехали!

— Таня говорила, что там еще много поваленных, — сообщила Лиза.

— Тем более.

— Ладно, — сказал Анатолий и дал задний ход.

Титовка встретила их молчанием. «Нива» миновала раскрытый шлагбаум и покатила вперед по разбитой грунтовой дороге, полукругом огибающей маленький поселок. Борис смотрел на темные дома, плавающие в жидком тумане, словно древние корабли-призраки, пустые участки, и качал головой.

— Тихо-то как, — сказал он. — У них тут в это время уже самая жизнь. Что, они там повымерли все что ли?

Знахарка что-то прошептала и перекрестилась.

— Теперь куда? — спросил Анатолий.

— До конца. Там, перед поворотом, будет тропинка.

Анна привалилась к стеклу и снова закрыла глаза. Чем ближе они подбирались к ферме, тем настойчивей и отчетливей становились голоса в ее измученной голове. Они зашептали, лишь только машина свернула с шоссе, и с каждой минутой нарастали, а их невнятный шепот становился все громче и требовательнее. Знахарка не могла различить слов, но могла уловить эмоции, заключенные в них — гнев, угроза, беспомощность и даже мольба. Она начала скользить, скатываясь в какой-то бесконечный темный провал, захлебываясь и увязая в толпе призраков, атакующих ее душу. Требующих чего-то, чего она не могла понять. Все труднее было удерживать сознание, все больше сил уходило на то, чтобы оставаться в машине, вместе со всеми. Ей так хотелось поддаться, перестать бороться и соскользнуть туда, где темно и тесно, туда, где она будет в безопасности. Силы ее быстро таяли.

Неожиданно тишину поселка разорвал громкий крик, и в стекло двери, как раз в то, на которое повалилась знахарка, что-то ударилось. Анна открыла глаза, и увидела перепачканные кровью губы и выпученные глаза. Она отшатнулась. Человек снаружи кричал, при каждом выкрике выплевывая на стекло мелкие красные брызги:

— Стойте! Стойте!

— Не останавливайся! — закричала Лиза.

Борис быстро перегнулся через спинку кресла и, ухватив за чехол свое ружье, бухнул его себе на колени.

— Пристрелить бы его, чтоб не мучался, — проворчал он, проворно высвобождая оружие.

«Нива» прыгнула вперед, едва не слетев в кювет. Истерично завыл двигатель, а людей в салоне стало бросать, словно игральные кости в стакане.

— Оставь ружье! — крикнул Анатолий. — Ранишь кого-нибудь!

— Не учи! — огрызнулся Борис.

Человек позади отстал, но продолжал упрямо бежать за машиной, покачиваясь и размахивая руками.

— Господи, да что с ним! — пролепетала Лиза.

— Ходу! — неожиданно заорал Борис.

Анатолий инстинктивно надавил на газ, и машина вновь прыгнула вперед. Лиза стукнулась о стойку двери и прижала руки к голове.

Из бокового проезда, прямо им наперерез, неслась на всех парах старая «копейка». Грязь и дым тянулись за ней, словно шлейф безумной кометы. Налетая на ямы, она подскакивала над дорогой и вновь грузно опускалась на колеса, поднимая густые облака пыли.

Казалось, столкновения не избежать: «Нива» двигалась слишком медленно, в то время, как «копейка» словно летела на крыльях. Тормозить было уже поздно, и поэтому Анатолий бросил машину вперед, до предела раскручивая ревущий двигатель. Они разошлись на несколько сантиметров. Сзади раздался высокий визг и скрежет тормозов, а потом глухой удар. На полной скорости «копейка» слетела передними колесами в кювет, а задние задрались и, быстро вращаясь, повисли над дорогой. Загудел клаксон.

— Ни-хе-ра себе, — выговорил Борис.

Анатолий придавил педаль тормоза.

— Нет! — закричала Лиза.

Борис положил ему руку на плечо.

— Толь, не надо. Давай вперед.

Он оглянулся. «Копейка» лежала в кювете, а над ее капотом поднимался пар. Никто не открыл дверей и не пытался выбраться. Тоскливо завывал гудок

— Далеко еще? — спросил Анатолий.

— А? Нет. Почти приехали.

Дорога впереди поворачивала вправо, огибая поселок, а впереди темнел лес. Машина съехала с дороги на широкую обочину и остановилась. Отсюда, тонкой серой змейкой, уходила к ферме тропинка. Двигатель умолк, и, в полной тишине, стало слышно отдаленный слабеющий сигнал клаксона.

Борис распахнул дверь.

— Давайте — в темпе!

Они вылезли из машины и принялись разгружать багажник, пристраивая на плечах рюкзаки и надевая сетки. Последней выбралась знахарка, и встала, скрючившись и привалившись к заднему крылу. Из-за низких облаков робко выглянул краешек солнца. Несколько лучей, золотыми лезвиями во влажном воздухе, упали на траву, и та вспыхнула яркими каплями росы.

— Смотрите, — вдруг сказала Лиза.

Все обернулись.

На краю дороги в нескольких метрах от них стоял человек. Выцветшая байковая рубашка болталась на нем, лениво играя со слабым ветром. Спортивные штаны и высокие резиновые сапоги были сплошь покрыты коричневой засохшей грязью. На сером лице застыло равнодушное выражение, в контраст невозмутимому виду его черные волосы стояли дыбом. Он стоял не шевелясь, не делая никаких попыток подойти — просто смотрел. Борис поднял ружье, но человек не пошевелился, будто не понял его жеста.

— Оставь его, — тихо сказал Анатолий. — От греха.

Борис опустил ствол.

— Идемте.

— Надеюсь, они не разобьют машину, — сказала Лиза.

— Идемте, — повторил Анатолий и повернулся к лесу.

Остальные последовали его примеру, спинами ощущая неподвижный и давящий взгляд пугала на дороге. Борис взял Анну под локоть.

— Ну давай, тетя — пойдем.

В темной гостиной спящего дома хрипел и размахивал руками Сергей. Монотонность его движений наводила на мысль, будто действует поврежденный робот. Было в этих молчаливых попытках что-то особенно жуткое, медленное и неотвратимое. Глеб и Настя спали. Никому из них не пришло в голову, что Сергей — дядя Сережа, может превратиться в смертоносную сомнамбулу. Заторможенное, измученное, бездумное существо копошилось на диване, вновь и вновь пытаясь подняться, словно упавшее на спину насекомое. Терпя неудачу, но пытаясь снова и снова.

Сергей захрипел и сел на диване. Его тело сотрясала крупная дрожь, красный шарф сбился на бок и напоминал удавку на окровавленной шее, кофта расстегнулась, во все стороны торчали всклокоченные волосы. Он сидел, а часы на телевизоре невозмутимо отсчитывали секунду за секундой.

Так прошло еще пять минут.

Наконец он с видимым усилием встал, покачнулся и медленно побрел к комнате дочери. Неподвижные, словно чужие, руки беспомощно висели вдоль тела; голову он запрокинул назад, глядя перед собой пустыми глазами. Сергей словно находился в глубоком обмороке, но, не смотря на это, шел, движимый упрямой непостижимой силой.

Глебу снился кошмар. В своем сне он сидел в темной комнате, куда не проникала даже слабая искра света, и слушал, как тикают часы. С каждым тактом звук становился все громче, словно что-то ударяло молотком в деревянную стену, и оно подходило ближе и ближе. А в промежутках между ударами было слышно, как шумит воздух, рассекаемый огромным невидимым маятником.

Сергей добрался до двери в комнату Аленки и слепо зашарил ладонью, пытаясь ухватить ручку. Дважды он промахивался, но с третьего раза пальцы все же уцепились за металлический набалдашник и повернули его.

Девочка лежала на кровати в той же позе, в которой ее оставила Настя. Она казалась мертвой — ни одна жилка не дрожала на застывшем лице, не было слышно даже дыхания. Но, не смотря на это, комнату наполняла едва ощутимая, невидимая и молчаливая жизнь. Будто что-то незримо присутствовало возле кровати ребенка и смотрело на Сергея, бездумного бродячего мертвеца, яркими и злыми глазами.

Он подошел к кровати; стукнувшись коленями о деревянный бортик, остановился и стал смотреть на дочь. Он смотрел долго, а потом вытянул вперед руки и обхватил тонкую, беззащитную шею ребенка.

Серые стволы, словно корявые колонны зловещего храма, упирались в тяжелую крышу неба. Где-то там, наверху, шумел и завывал ветер, раскачивая угрюмые кроны, но звук его, спускаясь к земле, утихал, замирал и превращался в тихий шепот. Шепот. Голоса. Они исходили отовсюду: от каждого кустика, каждой травинки — они изливались неудержимым ручьем и текли, обволакивая Анну неумолкаемой какофонией. Она покачнулась и крепче вцепилась в палку. С каждым новым шагом, земля словно уходила из-под ног. Все труднее становилось контролировать собственное тело и удерживаться в сознании.

Неожиданно, лес перед ее глазами двинулся, заколебался, словно смываемый потоками дождя и исчез, оставив Анну парить в бесконечном белом пространстве. Знахарка испуганно озиралась вокруг, пока внимание ее не привлекла небольшая тень чуть слева от нее. Тень постепенно сгущалась, вытягивалась, обретая форму, и дрожала. Несмотря на угрожающий вид, было в ней что-то неуловимо правильное, уместное здесь, доброе. Немного успокоенная этим, Анна продолжала наблюдать, как из тени выступило лицо, руки и тело маленькой девочки. Та сидела в пустоте, поджав под себя ноги, баюкая у груди плюшевого слона с ярким красным бантом на шее. Девочка смотрела на знахарку и грустно улыбалась.

— Здравствуй, — сказала знахарка.

— Привет, — ответила девочка.

— Кто ты?

— Я Алена.

Сердце Анны защемило. Это имя — имя ее неродившейся дочери разорвало старый, едва затянувшийся рубец на душе, заставив ту вновь кровоточить. Знахарка смотрела на девочку и в каждой ее черточке, в мельчайшем выражении глаз, в рисунке рук и сплетенных пальцев безошибочно угадывала свою Алену, свою маленькую дочурку, кровиночку — своего ребенка.

— Господи. Боже мой! Алена!

Девочка улыбнулась ей, и Анна вдруг почувствовала себя так хорошо, как не чувствовала никогда в жизни. Любовь потоками тепла и спокойствия, наполнила ее до края, сняв боль и страх. Это было так естественно — видеть дочку и говорить с ней. Это было так просто и чудесно. Так хорошо.

— Что ты тут делаешь?

— Я лечу.

— Летишь?

— Нет — лечу!

— Лечишь?

— Да.

— Кого ты лечишь?

— Их.

Девочка вытянула руку в сторону и, проследив за ней глазами, Анна увидела круглое окно в белой стене, а в нем — покрытые мхом и желтым лишайником стволы деревьев.

— Смотри.

Вид в окне изменился. Знахарка увидела широкую грязную просеку, уходящую вдаль и теряющуюся среди деревьев. Справа от нее тянулся широкий бетонный фундамент, а вокруг валялись поломанные молодые деревца. Слева возвышалась отвратительная куча хлама и мусора: битые кирпичи, жестянки, коробки. Рядом валялся покрытый ржавчиной, полусгнивший остов машины. Тонкий ручеек, покрытый радужной пленкой, весело журча, убегал в лес.

— Еще смотри.

Теперь в окне оказался небольшой пруд. Сквозь тонкое, мутное стекло воды, Анна различила на дне какие-то обломки. Берег пруда покрывала густая светло-желтая пена, из которой торчали чахлые кривые деревца. Над неширокой речкой, впадающей в него, чернели разрушенные пролеты старого металлического моста. Часть балок обвалилась и торчала из воды, словно кости древнего гиганта.

Потом и эта картинка померкла, и в круглом окне появилось лицо бородатого мужчины. Он улыбался, прищурив один глаз, и что-то говорил. Потом он повернулся и пошел прочь от окна. На плече его лежала лопата.

Неожиданно лицо ребенка напряглось, губы сжались и выгнулись дугой вниз. Пальцы рук импульсивно дернулись, сжав шею плюшевого слона. Окно исчезло.

— Девочка моя…

— Больно! — сказала Аленка.

— Больно? Тебе больно? Почему?

— Мама! Мамочка!

— Что детка? Что случилось?

Фигурка девочки дрогнула и стала бледнеть. Белый свет заструился по плечам и голове, съедая, стирая ее. Из глаз брызнули слезы. Они потекли по щекам, оставляя яркие, сверкающие драгоценными камнями, дорожки. Аленка снова стиснула свою игрушку и заплакала, жалобно и испуганно, словно потерявшийся котенок.

И тут внутри Анны что-то оборвалось.

— Нет!

Она устремилась к девочке и, схватив ее, прижала к груди. Она почувствовала быстрое биение маленького сердца, которому ответило ее — большое. Анна набрала в легкие воздуха, прижала губы ко лбу девочки и, целуя ее, выдохнула, чувствуя, как заструилась от нее к Алене жизнь, и как сильнее забилось сердце ее ребенка.

Сергей сдавил шею дочери, сначала слабо, а затем все с большей силой, впиваясь пальцами в холодную кожу. Несмотря на атаку извне, он боролся, какая-то часть его, все еще живая, испуганная, загнанная за пределы сознания, сопротивлялась насилию, но неумолимая чужая воля не отпускала, сжимая все сильнее и сильнее. По лицу Сергея покатилась капелька пота, и в этот момент Аленка открыла глаза.

Шедшая под руку с Анатолием знахарка вдруг замедлила шаг, ноги ее подогнулись, и она стала оседать, заваливаясь назад. Тот едва успел подхватить ее и медленно отпустил на землю, привалив спиной к дереву.

— Приехали, — сказал он.

— Что там с ней? — спросил Борис.

— Не знаю. Черт — тяжелая!

Испуганные и сбитые с толку, словно потерявшиеся в лесу дети, они обступили Анну.

— У нас нашатырь есть, — сказала Лиза. — Может дать ей?

— Давай.

Она порылась в рюкзаке, вытащила пузырек и отвинтила крышку. Наклонившись к знахарке, Лиза убрала с ее лица повязку и поднесла склянку к носу. Никакой реакции. Лицо Анны оставалось неподвижным. Одну минуту. Две.

— Ничего, — растерянно сказала Лиза. — Но вроде дышит.

Анатолий почесал голову.

— Ну, что будем делать?

— На ферму надо идти, — сказал Борис. — Глупо возвращаться.

— А с ней что?

— Потащим на себе.

Справа из чащи леса донесся слабый звук: то ли скрип, то ли шипение. Будто что-то длинное ползло по дереву, скрипя чешуей. Спустя пару секунд ему вторил такой же звук слева. Все переглянулись.

— Думаю, самое время двигать, — шепотом сказал Борис и, повернувшись к Анатолию, добавил. — Мы с тобой понесем, а Лиза за нами.

— Ты из ружья стрелять умеешь?

Лиза кивнула, и Борис отдал ей оружие.

— Осторожней смотри — заряжено. Дробью.

Мужчины закинули руки Анны на плечи и, кряхтя, подняли ее.

— Блин, здоровая какая! Создал же бог такую тетку, — проворчал Борис.

Медленно они двинулись вперед. Постепенно, с каждым новым шагом, лес наполнялся звуками: к тем, что они уже слышали, добавился слабый низкий гул и отдаленный вой, будто где-то там выла большая собака. Или волк.

— Это еще что? — спросил Анатолий.

— Идем-идем! — отозвался Борис. — Лиза — в оба смотри!

Совет оказался к месту. Они не прошли и двадцати метров, как на тропинку перед ними вышли два волка. Большие, темно-серые, с подпалинами на боках. Они остановились у самой кромки деревьев, глядя на людей бешенными желтыми глазами.

— Какого хрена? — пробормотал Борис, останавливаясь. — Осатанели они что ли?

Услышав его голос, волки заворчали и припали к земле, прижав уши к большим головам. Пасти оскалились грязными желтыми зубами. Блеснула слюна.

Чуть в стороне раздался тихий металлический лязг, а потом грохнул выстрел. Один из волков завизжал и отпрянул к деревьям. Второй, чуть помедлив, потрусил за ним. Через секунду оба зверя скрылись среди серых стволов, и снова стало тихо. Над тропинкой густым облаком лениво плыл пороховой дым.

Лиза всхлипнула и опустила ружье.

— Молодец, девка! — восхитился Борис. — Вот с кем…

— Хватит болтать! — перебил его Анатолий. — Двигаемся.

Настя проснулась внезапно и испуганно прислушалась, стараясь определить, что же ее разбудило. Дом ответил тишиной: ни поскрипывания половиц, ни шелеста ветра за окном — кругом лишь мертвая неподвижность. Она посмотрела на наручные часы — стрелки показывали половину седьмого. Пора вставать.

Из комнаты Глеба не доносилось ни звука. Настя уже подняла руку, чтобы постучать, но передумала — не было смысла его будить, пусть поспит еще немного. Наскоро умывшись, она стала спускать по лестнице, собираясь посмотреть, в каком состоянии Аленка и Сергей. Ей было совестно, что они оставили его вчера в таком беспомощном состоянии, но что можно было сделать? Ничего. Если он все еще не пришел в себя, то дело плохо. Настя не имела ни малейшего представления, что можно было бы предпринять в такой ситуации, а помощи ждать неоткуда. А Аленка? Как быть с ней? Если верить тому, что говорил Глеб про дьявола и про то, как он черпает силы из нее, то шансов пережить эту напасть у девочки просто не было.

Настя поджала губы. Нужно что-то сделать, и она обязательно сделает! Но что?

Девушка вошла в гостиную и остановилась, от удивления открыв рот — диван, на котором они оставили вчера Сергея, пустовал, а дверь в комнату Аленки была приоткрыта. Тихие и сдавленные звуки, доносящиеся оттуда, заставили сердце Насти быстро и тяжело забиться. У нее мелькнула мысль подняться и разбудить Глеба, но она отмела ее. Неизвестно еще, как Глеб поведет себя. Она сама…

Настя вошла в комнату девочки, и все внутри нее обмерло. Сергей скрючился над кроватью, его руки обхватили шею дочери, и он сжимал их, вкладывая в это все силы, всем телом надавливая, вновь и вновь. Лицо Аленки покраснело, а широко открытые глаза смотрели на отца. Это отвратительное зрелище напугало Настю и одновременно всколыхнуло волну ярости. Она бросилась вперед и, обхватив Сергея за шею, всем своим весом потянула его назад, отрывая от жертвы. Они упали на пол, и Настя успела услышать, как Аленка громко захрипела. Потом Сергей навалился на нее, выбив воздух из легких и стукнув затылком в губы. Настя закричала и отпихнула его в сторону.

Сергей почти не сопротивлялся. Он оказался слаб, как ребенок и лежал на полу молча и неподвижно. Настя схватила шарф, которым была обмотана его шея, рывком вытянула его, едва не придушив Сергея, и крепко стянула ему руки. Затем она встала и подошла к кровати. Аленка смотрела на нее и шевелила губами, будто пыталась что-то сказать, но не могла. Девочка подняла бледную, тонкую, почти прозрачную руку и дотронулась до шеи. А потом захныкала тихо и горестно. Настя нагнулась и взяла ее на руки, чувствуя, как от тяжести заскрипел позвоночник. Не отдавая себе отчета, что делает, девушка понесла ее прочь, к лестнице, поднялась с ней в комнату, где спала и положила на кровать. Едва коснувшись головой подушки, девочка заплакала в голос.

В соседнюю дверь забарабанил Глеб.

Настя быстро поцеловала Аленку.

— Я быстро! Я сейчас!

Она подбежала к двери.

— Глеб?

— Что там у вас творится? Это Аленка плачет?

— Да.

Настя почувствовала, как по ее щекам тоже побежали слезы.

— Дядя Сережа пытался ее задушить.

— Что? Черт — выпусти меня!

Ни на минуту не задумавшись, Настя отперла дверь. Глеб стоял на пороге и выглядел помятым и всклокоченным.

— Где она?

— У меня.

Аленка сидела на кровати, уткнувшись головой в коленки, и плакала.

— Мама. Хочу к маме!

Настя села рядом и обняла ее. Аленка прижалась к ней, обхватила руками и ткнулась лицом в плечо, продолжая тихо скулить. Глеб ступил вперед, протягивая к ней руку, и в этот момент, где-то неподалеку в поле грянул выстрел. Он застыл и повернулся к выходу. Звук больше не повторялся.

— Ждите здесь! — сказал он и быстро вышел из комнаты.

— Постойте! — сказала Лиза.

— В чем дело?

— Стойте. Тихо.

Они прислушались. Лес наполняли все те же странные и тревожные звуки, что и раньше. Этот приглушенный шум не смолкал ни на минуту, и все уже успели привыкнуть к нему и не обращали внимания. После встречи с волками, больше ничто не препятствовало их продвижению вперед.

— Вот!

Сквозь равномерный ропот листвы вдруг пробился новый звук, какого они еще не слышали — отдаленное гудение, будто где-то вдалеке кружился над землей огромный шмель. С каждой секундой звук нарастал и становился отчетливее, пока, наконец, не затмил собой все остальные. Он мог бы принадлежать живому существу, инстинктивно люди чувствовали, что это так, но лился однотонно и механически, сбивая их с толку. Первым среагировал Борис.

— Сетки! Сетки опускайте!

Они едва успели опустить пчелиные сетки, как воздух между деревьями почернел, завибрировал, и из леса вырвалось густое темное облако. Оно окружило людей, словно присматриваясь, а потом обрушилось на них душным смрадным покрывалом, поглотив и лишив возможности видеть.

— Что нам делать? — прокричала Лиза.

— Вперед! За нами! — крикнул Анатолий.

Они рывком подняли знахарку и, спотыкаясь, потащили ее сквозь бурлящий и орущий тайфун. Он напоминал пылевую бурю в пустыне, только вместо песка вокруг носились сотни и тысячи мух. Подобно мельчайшим крупинкам, они забивались в щели между сетками и одеждой, лезли, пробирались вперед, соскальзывали и сменялись новыми. И было только вопросом времени, когда они найдут лазейку, слабое место в защите и тогда, весь рой ринется туда, как единое целое. Против них не было оружия, не было возможности бороться с противником, способным рассыпаться на крошечные части и тут же собраться вновь. Оставалось только бежать. Бежать и надеяться на везение.

Они вышли к границе пашни, когда в лесу вдруг что-то громко запыхтело, перекрыв даже жужжание огромного роя, и захрустели сломанные ветви. Лиза повернулась назад и наугад разрядила один из стволов. Сквозь мглу неясным миражем проступили белые стены дома. Лиза повернулась к остальным и ускорила шаг.

Степан сдался. Дьявол оказался сильнее. Не было никакого сомнения в том, что святому делу противостоит нечто большее, чем он до сих пор думал. Было задействовано столько сил — отец уже добрался до ребенка, воздействие Степана было таким мощным, что, нажми он еще немного, и Сергей был бы мертв; его руки уже лежали на шее девочки, и тогда вмешалась она. Эта женщина, третья сила, о которой он и не подозревал. Непостижимым образом она оказалась в этот момент рядом, смогла связаться с девочкой и отдать ей свою жизнь. Степан не знал, кто она и почему она так поступила. Он чувствовал в общем круговороте сил тонкую, но яркую струю ее воли. Она была слабее, но обладала той степенью концентрации, которая позволила ей, словно лезвию ножа, пройти сквозь все преграды прямо к цели. Степан утратил контроль над отцом девочки, и восстановить его уже не мог.

А может быть, это не дьявол строит козни? Может быть, вмешательство этой женщины не что иное, как божественное вмешательство? Убить ребенка — тяжкий грех, а толкнуть к этому его собственного отца — грех еще более отвратительный. Может ли Бог, глядя на них с небес, допустить, чтобы доброе дело вершилось такой ценой? Хватит ли всех жизней, спасенных им, чтобы искупить сопутствующее зло? Степан не знал. Он сомневался, и это сомнение наполняло его сердце тоской и страхом. Время уходило. Неумолимо утекало, с каждый кратчайшей секундой убивая надежду.

«Скажи мне, что делать», — прошептал Степан, глядя в небо. — «Научи меня!».

В этот миг тяжелые тучи раздвинулись, и в тонкую прореху скользнул слабый солнечный луч. Степан некоторое время смотрел на него, что-то обдумывая.

Есть еще шанс. У них есть девушка, которую не видит дьявол и женщина, которая поддерживает сейчас ребенка — они несут в себе небесный свет. Они могут загнать черта в преисподнюю. Убить его в собственном доме.

«С нами Бог. Он дал знак»

Смрадный мушиный рой вдруг единым порывом взметнулся вверх и рассыпался в воздухе на мириады черных точек. Лиза испуганно обернулась, но никто их не преследовал. Стена леса была мрачна и недвижима.

В доме скрипнула дверь, и на пороге появился Глеб. Он махнул им рукой.

— Быстрее! — крикнул он. — Заходите в дом!

— Настя, деточка моя! Господи!

Лиза вцепилась в дочь, заливая ее слезами.

— Больше так не делай! Никогда! — крикнула она.

В двери, ведущей на лестницу, показалась Аленка. Она возникла, словно привидение — бледная, худая и безмолвная. На миг все замолчали, глядя на нее со страхом и жалостью.

— Девочка…, - пробормотала Лиза.

— Мам, я должна ее увести. Глеб вам все расскажет. Не нужно, чтобы Аленка слышала.

— Я все знаю! — заявила Аленка.

— Что ты знаешь, милая?

— Все! Про маму, и про папу. И про нее, — девочка указала на знахарку. — Все знаю.

— Алена, — сказала Настя и замолчала. Она не знала, что добавить и с трудом сдерживалась, чтобы не расплакаться.

— Папа не виноват. Он не хотел. Это не он сделал.

— А кто сделал? — спросил Глеб.

Девочка не ответила. Только в глазах у нее промелькнуло выражение, странное настороженное, словно она к чему-то прислушивалась. И вдруг лицо ее сморщилось, губы изогнулись и задрожали. Аленка села на пол и заплакала, громко и безудержно, судорожно всхлипывая и размазывая по щекам слезы.

— Отпустите пааапу! — рыдала она. — Хочу к пааапе!

Она внезапно вскочила, оттолкнула склонившуюся к ней Настю, обвела прихожую диким взглядом и выкрикнула.

— Мама!

Девочка сорвалась с места и бросилась в гостиную. Никто не пошевелился. Спустя секунду Настя бросилась за ней.

— Вот тебе и пирожки с котятами…, - протянул Борис.

— Она не в себе, — сказал Анатолий.

— Идемте на кухню, — предложил Глеб. — Нужно поговорить.

Они устроили Анну на диване, где до нее лежал Сергей, а сами собрались за столом.

— Давай, мы слушаем, — сказал Борис.

Глеб потер щеки и начал.

— Все началось с того, что мы с Аленкой пошли в лес смотреть на водопад…

Пока он говорил, на кухню вернулись Аленка с Настей. Девочка больше не плакала и выглядела спокойной, даже отстраненной. Они устроились в углу на табуретке и тоже стали слушать. Глеб начал свой рассказ со странных событий в лесу, рассказал о появлении тумана и противостоянии двух непостижимых сил, между которыми они все оказались. Рассказал о загадочном поведении Аленки и своих исследованиях в библиотеке. Когда он перешел к появлению Степана, среди слушателей возникло недоверчивое движение. Глебу не поверили, но он был готов к этому. Ведя рассказ, слушая его в собственном изложении, он и сам удивлялся тому, как фантастично он звучит. Он подробно остановился на фотографиях, сделанных на поляне и даже пообещал показать их потом в качестве доказательства. Едва он закончил, как Анатолий встал и сказал:

— В жизни не слышал такого бреда!

— Да уж, — согласился Борис. — Звучит, так себе.

— Это еще не все, — Настя тоже встала и, глядя на отца, сказала. — Я тоже кое-что добавлю.

Они парили в бескрайней белой пустоте, сидя в вершинах невидимого треугольника: Анна, Аленка и Степан. Пока на кухне шло совещание, они собрались здесь, чтобы принять свое решение. Все, что говорили Настя и Глеб, не представляло для них никакого интереса — все это было известно и давно пройдено. Они искали не объяснения, а способ борьбы.

— Нельзя оставлять все как есть, — сказал Степан. — Это принесет большие беды.

— А что мы можем сделать? — спросила Анна.

— Кое-что мы можем. Но нам потребуется их помощь.

— Но мы не можем говорить с ними.

— Можем, — Степан указал на Аленку. — Она может.

— Я могу. Но я…

Образ Аленки замерцал и сделался менее плотным. Она испуганно посмотрела на знахарку. Та опустила голову, замерла и через секунду то, что захватило девочку, отступило.

— У нас мало времени, — сказала Анна. — Я не могу удерживать это долго.

— Да… Мало…

Степан задумался.

— Выбор у нас небольшой, — сказал он, наконец. — Поляна — вот сердцевина зла. Поляна и деревья на ней. Это жилы, по которым течет его жизнь. Если срубить их, дьявол умрет.

— Это действительно так? — спросила Анна. — Откуда ты знаешь.

— Знаю. Я часть его и знаю.

Он снова показал на Аленку.

— И она знает.

Знахарка посмотрела на нее. Девочка кивнула.

— Но как это сделать?

— Они сделают. Они пойдут на поляну и срубят деревья!

— Им не пройти.

— Они могут пройти, если с ними пойдет ребенок.

— Нет! Я не дам свою дочь!

Степан досадливо мотнул головой.

— Глупая тетка. Ничего ты не потеряешь — не тронет дьявол твою девочку, потому что нужна она ему. Она — щит для остальных, а вторая девушка будет им глазами. Пусть посылает свои мороки, она видит сквозь них. Я одного только боюсь, он зверье пустит. Тут уже им самим не справиться.

— Его надо занять, — сказала Аленка.

— Что?

— Отвлечь.

Степан с сомнением покачал головой, а потом лицо его вдруг прояснилось.

— Огонь! — сказал он. — Мы подожжем лес!

— Ну и что мы имеем с гуся? — спросил Борис.

— Да ну — бред это все, — с досадой сказал Анатолий. — Зачем мы это слушаем?

— Мы можем выделить факты, — сказала Настя. — Во-первых, мы знаем источник всего этого — поляна в лесу. Во-вторых, здесь заболевают люди и заболевают очень тяжело. В-третьих, что-то есть в этом лесу, и оно способно гипнотизировать людей, не давая им пройти.

— Мы прошли, — сказал Борис.

— Вас пропустили, — заметила Аленка.

Все удивленно уставились на нее.

— Кто? — спросила Настя.

— Степан.

— Девочка бредит, — тихо сказала Лиза.

— Погоди-ка, — остановил ее заинтересованный Анатолий. — Что ты знаешь?

— Я знаю все.

— Что все?

— Все. Спрашивайте.

Они смотрели в ее сосредоточенные карие глаза и не знали, как себя повести. Перед ними стояла, переплетя пальцы тонких рук, маленькая измученная девочка. Здесь рядом, в доме, лежала в глубокой коме ее мать и связанный отец, а девочка смотрела на них и ждала вопросов, будто ей было все равно, живы они или нет. Это было вопиюще неправильно, неестественно, чувства взрослых путались, и они не знали, что сказать. Девочка выглядела бездушным устройством, для которого нет никаких прочих целей, кроме одной единственной. Еще не сказав ни единого слова, она сама являлась веским аргументом в пользу всего, что рассказывали Глеб и Настя.

— Что тут происходит? — спросил, наконец, Глеб.

— Лес борется с нами, — ответила Аленка.

— Но почему?

— Потому что мы болезнь, а он…, - она на минуту замолчала, будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Потом перевела глаза на Глеба и сказала:

— Антитело.

— Что?

— Не могу объяснить. Это сложно.

— А можно его убить? — вмешалась Настя.

— Да.

— И ты знаешь как?

— Знаю. Я вам расскажу, только пообещайте, что сделаете точно так, как я скажу. У нас очень мало времени.

Настя кивнула. Аленка перевела взгляд на Глеба. Тот тоже кивнул.

— Мы убьем его, если срубим все деревья на поляне.

— И все?

— Все. Только сделать это очень трудно, а времени у нас до вечера. На поляну надо идти прямо сейчас.

— А кто должен пойти? — спросил Глеб.

— Ты, я и она, — Аленка указала на Настю.

— И мы с вами пойдем! — заявила Лиза. — Вам нельзя туда одним!

— Нет, — твердо сказала девочка. — Мужчины пойдут к торфянику и подожгут его. Это отвлечет внимание от нас.

— Поджечь торфяник? — удивился Борис. — Девчушка, ты что? Мы лес спалим!

— Не спалите. Вы не дойдете.

— Не дойдем?

— Я думаю, что нет. Но вы поможете дойти нам.

— То есть как это не дойдем? — вмешался Анатолий.

Аленка не ответила.

— Как же это так? — пролепетала Лиза. — Как же это они не дойдут?

Мужчины молчали.

— А по-другому нельзя? — спросил Анатолий.

Девочка покачала головой.

— У нас мало времени, — повторила она.

Анатолий посмотрел на Бориса. Тот кивнул.

— Ружье возьми.

— Толь, ты чего? — встрепенулась Лиза.

— Возьмите трактор, — не обращая на нее внимания, сказала Аленка. — Он за сараем стоит. На нем вы поедете через поле на север от дома. Там будет просека, она как раз до торфяника идет. Дорога плохая, но трактор пройдет. Вы должны проехать, сколько сможете, и не поворачивайте, пока мы не закончим.

— А как мы узнаем, что вы закончили? — сварливо спросил Борис.

— Вы увидите.

— Вы с ума сошли! — крикнула Лиза. — Куда вы поедете? Вы кого слушаете? Она же ненормальная! И…, - она пыталась подобрать слова, — Ребенок вообще так говорить не может!

— Мама…

— Что мама? Что мама?! И тебя не пущу!

— Мы должны…

Закончить Настя не успела. Стены комнаты дрогнули и начали таять, стекая к полу, словно крашеный лед. Поднялся ветер. Сквозь бледнеющую вагонку понемногу проступало что-то темное. Тьма сгущалась, распадалась на отдельные части, и вот уже стены превратились в деревья, а пол — в покрытую невысокой ярко-зеленой травой поляну. Вокруг сгущались душные сумерки. Шумела листва. Посреди поляны стояла Аленка. Ее волосы шевелились, словно живые, она раскинула руки в стороны и подняла голову, глядя в низкое бронзовое небо. Их окружали незнакомые, жуткие звуки: громкие стоны и вздохи, скрип, рычание и отдаленный визг. Испуганные люди сбились в тесный кружек, ближе подойдя к Аленке.

— Прекрати! — раздался чей-то голос. — Алена, перестань!

Строй темных деревьев поплыл перед глазами, постепенно набирая скорость. Они искривились, потеряли четкость и стали бледнеть, растворяясь в густом тревожном воздухе. Тошнотворное вращение все ускорялось, и Лиза закрыла глаза, не в силах больше смотреть на этот кошмар.

Когда она их открыла, видение исчезло. Они все снова стояли на кухне фермерского дома, протирая глаза и оглядываясь. Ярко горел электрический свет.

— Это что было сейчас? — спросил Борис.

— Вот, — сказала Аленка. — Я показала. Я не шучу. У нас нет времени.

На этот раз Лиза промолчала. Она только покачала головой и тяжело опустилась на стул. Кошмар, свидетелем которого она только что была, все еще стоял перед глазами.

— Это была иллюзия, — сказала Настя. — И я единственная, на кого это не действует.

— А мы? — спросил Анатолий.

— Вам будет трудно, — сказала девочка.

Настя подошла к матери и опустилась перед ней на корточки.

— Мама, мы должны идти. Мы пройдем. Все будет хорошо — я обещаю.

— Я пойду с тобой.

— А эти? — спросил Анатолий, указывая пальцем на знахарку.

— Ничего с ними не будет! — зло отозвалась Лиза. — А Настю я одну не пущу!

— Ладно, — сказал Борис. — Я уже всему верю. Раз пошла такая пьянка — давайте выдвигаться. Раньше сядем — раньше выйдем. Где ключи от трактора?

— В коридоре, в ключнице, — сказала Аленка. — И вы не должны поворачивать, пока мы не закончим.

— Не боись, не повернем.

Борис встал и демонстративно поддернул штаны.

— Толик — идем.

Анатолий подошел к жене, обнял ее, обнял Настю и поцеловал обеих. Не говоря ни слова, он повернулся и вышел в коридор, вслед за Борисом.

— Правильно, — удовлетворенно сказала Аленка.

Лиза посмотрела на нее с ненавистью. Девочка напомнила ей довольную, сытую черную кошку. Маленькую ведьму. Аленка выдержала ее взгляд и повернулась к Глебу.

— Возьми бензопилу папппы…

На последнем слове она запнулась, из глаз покатились крупные слезы.

— Папы! — с усилием закончила она. — Пила в сарае.

— Ты сможешь идти, милая? — спросила Настя обеспокоено. — По лесу идти трудно.

— Я смогу, — твердо ответила девочка. — Идем.

Когда они вошли в лес, сердце у Насти заколотилось. Вокруг них не было ни малейшего движения — все застыло, напряглось, словно ожидало чего-то, какого-то сигнала. На коре деревьев, на листве конденсировалась влага и стекала вниз тяжелыми серыми каплями, изо рта поднимался пар. Было холодно и страшно.

— Такое впечатление, что оно разглядывает нас, — сказала Настя.

Глеб, шедший рядом, кивнул.

Они углубились в лес на пару сотен метров, когда услышали резкий треск сломанной ветки. Глеб встал на месте и поднял руку, останавливая остальных. Они прислушались. Через минуту треск повторился немного ближе. Глеб напрягся, жалея, что не взял с собой ружья. Тяжело было бы тащить пилу и оружие, но в этом случае они бы имели средство защиты. А сейчас они могли только стоять тихо и беспомощно озираться.

Волк показался внезапно, словно материализовался прямо из холодно сырого воздуха. Он вышел справа неслышным легким шагом. Увидев людей, зверь оскалил пасть с длинными желтыми клыками, складки кожи собрались вокруг вытянутого носа, уши прижались к голове. Он громко зарычал. Глеб повернулся к нему лицом и положил холодные пальцы на спуск пилы, намереваясь напугать волка треском двигателя. Но тот не стал дожидаться. Без малейшего предупреждения зверь бросился вперед. Глеб ударил по кнопке, пальцы его скользнули, и пила не завелась. Крикнув, он поднял ее над головой, как дубину, чувствуя, как разливаются по телу холод и слабость. Никто больше не успел пошевелиться, кроме Аленки. Она ступила вперед и, повернувшись к волку, впилась в него своим странным немигающим взглядом. Зверь застыл, словно наткнулся на стену, и заскулил. Он принялся мотать большой серой башкой из стороны в сторону, будто пытался сбросить что-то, что мешало ему довести атаку до конца. За те несколько секунд, пока Аленка удерживала взглядом волка, Глебу удалось справиться с пилой. Двигатель взревел, выбросив в воздух облако сизого дыма. Волк повернулся на звук и снова зарычал, но с места не двинулся. Казалось, он никак не может решить, что же ему делать. Наконец, он сомкнул челюсти, опустил голову и скрылся среди деревьев так же быстро, как и появился.

Глеб заглушил пилу и уронил ее на землю. Присев на корточки, он поднял глаза на Аленку.

— Что ты сделала с ним?

— Ничего.

Девочка качнулась и подошедшая к ним Настя прижала ее к себе.

— Я чуть не описалась от страха!

Глеб усмехнулся, встал и взвалил пилу на плечо.

— Я тоже.

— Настя, мне кажется, я не дойду, — слабо сказала Лиза.

— Мама, надо идти. Мы не может ждать!

— Может вам вернуться? — спросил Глеб.

— Ты что? — набросилась на него Настя. — Как она вернется!?

— Никто не вернется, — тихо сказала Аленка. — Назад дороги нет. Мы внутри него.

Все посмотрели на нее удивленно.

— Господи! — протянула Лиза. — Господи.

— Идем, мама.

Настя нежно взяла ее под руку.

— Идем.

Лиза послушно шагнула вперед, и тут по лесу гулким эхом пронесся грохот выстрела. Через несколько секунд раздался второй. А потом снова стало тихо.

— У нас мало времени, — сказала Аленка.

Трактор медленно полз по просеке, проваливаясь в глубокие вымоины, увязая в липкой грязи. Вокруг все было спокойно. Лес, похожий на выцветшую фотографию, застыл, уходя в небо изогнутыми колоннами деревьев. По мере продвижения вперед, местность становилась все более сырой, в старых колеях матовой пленкой блестела вода — просека постепенно спускалась к болоту.

Путь им преградила поваленная сосна. Ее огромные корни щупальцами торчали во все стороны. Это дерево упало давно и лежало здесь, по меньшей мере, несколько дней. Борис остановил трактор и заглушил двигатель. Их окутала вязкая тишина, нарушаемая лишь треском остывающего мотора. Мужчины напряженно всматривались в стены деревьев, но лес выглядел спокойным.

— Как по заказу, — заметил Борис. — Специально для нас.

— Не удивлюсь. Ну, что будем делать?

Едва Анатолий закончил фразу, как сзади раздался громкий звон разбитого стекла, и что-то сильно ударило его в спину.

— Что за…

Он обернулся и увидел, как тонкий, блестящий от грязи, гибкий побег какого-то растения изогнулся дугой и уперся в спину Борису. Анатолий повернулся и вцепился руками в беснующееся растение, почувствовав исходящий от него жар и быструю пульсацию. То, что он сжимал, напоминало огромную змею, но, тем не менее, это было дерево — на тонких «ножках» колыхались вытянутые, бледные цветы. Анатолию удалось отвести побег в сторону, Борис распахнул дверцу и вывалился наружу, подняв фонтан грязных брызг. В слабом солнечном свете блеснул ружейный ствол.

— Твою мать! — закричал Борис и дважды выстрелил в извивающийся побег. Тот конвульсивно выгнулся, разорвался пополам, разбрызгивая во все стороны капли вонючей белой жидкости. Борис едва успел повернуться спиной и почувствовал, как она ударилось о ткань куртки. Обрубок пару раз слепо качнулся, а потом быстро втянулся под дерево.

— Что за дрянь?!

— Вот черт!

— Смотри — вон еще!

Из-под серых и до поры безжизненных стволов показались новые побеги. Они вытягивались из-под земли, скидывая комья грязи, встряхивались и скользили по траве туда, где рядом с трактором, стояли ошеломленные люди.

— Это корни какие-то!

Борис преломил ружье и принялся лихорадочно всовывать патроны. Анатолий метнулся к кабине, выхватил из-под кресла топор и, повернувшись обратно, увидел, что куртка напарника, в то месте, на которое брызнули белые капли, оплыла, словно оплавилась.

«Кислота!» — успел подумать он.

— Осторожней! С ними что-то не так! Брызг берегись!

Борис не глядя на него кивнул, сомкнул ружье и, направив его на ближайший побег, выстрелил. Тот дернулся и остался лежать, источая на землю яд. Тут же на этом месте появились два новых.

— Нам не удержаться! Гаденышей слишком много!

Анатолий перехватил топор и, размахнувшись, ударил что было сил. Лезвие с громким чавканьем вошло в податливую плоть, перерубив побег надвое. Вонючая жидкость потекла по штанинам.

— О черт!

— Что там?

— Жжется — зараза! У них кислота там!

Борис снова выстрелил, но перезарядить ружье не успел. Две лианы быстро обвились вокруг его щиколоток, затянулись, словно удавки и, рывком повалив на землю, потащили к деревьям. Они разошлись, огибая ствол, и раздвинули его ноги в стороны. Борис закричал. Анатолий подбежал к нему, схватил под мышками и, упираясь ногами в грязь, потащил на себя. От напряжения заныли руки. Новые зеленые щупальца обвились вкруг его груди и сжали. Он шумно выдохнул, но Бориса не отпустил, продолжая тянуть его на себя.

И вдруг что-то вклинилось в извивающийся клубок, в центре которого отчаянно боролись двое мужчин. Сильный горячий ветер всколыхнул волосы и опалил кожу. Хватка на груди Анатолия ослабла, побеги отпустили свою добычу и множеством змей устремились обратно в землю. Среди деревьев пронесся приглушенный рев, словно проворчало огромное раздраженное животное, и стало тихо.

Борис с трудом сел и принялся растирать онемевшие лодыжки. Рядом застонал Анатолий.

— Толик, ты как?

— Грудь болит. Кажется, они мне ребро сломали.

— Дай посмотрю.

Борис осторожно приподнял его одежду и присвистнул. На дряблой груди Анатолия темнела широкая полоса гематомы. Он осторожно коснулся ее пальцем, и Анатолий вскрикнул.

— Вот сволочи! И впрямь покалечили. Толь, ты дальше не пойдешь. Весь план к чертям собачьим! Возвращаться нужно.

— Нет! — прошипел Анатолий. — Я обратно не дойду. Ты бери канистры и давай дальше. Нужно, чтобы ребята добрались.

— Добрались! А мы?

— Я тебе горло перегрызу — Настя там! Дочка моя! Ясно?

— Чего ж неясного?

Борис задумался, тоскливо глядя на грязную просеку. Анатолий прав — им вдвоем не вернуться, а иди назад одному нельзя. Невозможно. Совесть сожрет. Где-то неподалеку раздался тихий звук, словно гремела погремушка. Потом снова стало тихо.

— Ладно.

Борис встал, подтащил Анатолия к трактору и, подсунув под него свою куртку, облокотил на колесо. Затем зарядил ружье и положил рядом с ним вместе с коробкой патронов.

— Вот. Если что — пали по гадам.

— Сам возьми, тебе нужнее.

— Нужнее. Но толку?

Борис отвернулся и полез в кабину, откуда извлек обе канистры с бензином, которые они взяли с собой. Подняв их, он в последний раз посмотрел на друга.

— Дураки мы, — сказал он. — Дураками жили — дураками и помрем.

Он повернулся и, оскальзываясь в грязи, побрел дальше в лес.

— Удачи.

Глеб не узнавал местность, и это его настораживало. Дорогу к водопаду он запомнил хорошо, но сейчас не имел никакого представления, где они находятся. Аленка продолжала уверенно идти вперед, держа Настю за руку, остальные гуськом следовали за ними. Вдруг девочка остановилась и подняла вверх указательный палец.

— Тише, — прошептала она.

Они остановились и прислушались. Сквозь молчание леса пробивался слабый шум — мелодичный плеск падающей воды. Если бы не Аленка, они бы прошли дальше, так ничего и не услышав, настолько тихим был этот звук.

— Водопад там, — сказал Глеб. — Видимо мы забрали в сторону.

Он перехватил пилу, сделал шаг в направлении звука и остановился. Никто не сдвинулся с места.

— Вы чего?

— О чем вы говорите? — неуверенно спросила Настя. — Я ничего не слышу.

— Надо ближе подойти и услышишь.

Наконец, Аленка кивнула каким-то своим мыслям и потянула Настю за руку. Маленький отряд продолжил свой поход. Скоро плеск воды стал гораздо отчетливее, а через минуту они вышли к лесному ручью. Глеб сразу же узнал ручей, и на душе у него полегчало. Теперь нужно просто двигаться вдоль берега, и течение само выведет куда надо. Глеб обогнал Аленку и пошел первым.

По обоим берегам росла длинная, стелющаяся по земле трава. Глеб не мог точно вспомнить, была она тут раньше или ее не было. Вроде не было. Ноги увязали в ее переплетениях, и каждый раз уходили все глубже и глубже в спутанный зеленый ковер. Глеб продолжал упрямо двигаться вперед, когда Настя остановилась и крикнула:

— Стой!

— Что такое?

— Стой! Туда нельзя!

— Почему?

— Там болото! Ты что — не видишь?

Глеб удивленно осмотрелся. По левую руку от него журчал ручей, зажатый в узкой канаве с невысокими берегами. Почти вплотную к нему росли деревья; несколько толстых корней перегораживали русло, заставляя воду с плеском переливаться через них. Все казалось знакомым и выглядело спокойно.

— Какое болото? Оно дальше. Мы еще не дошли.

Настя почувствовала, что Аленка тянет ее за руку. Она посмотрела на девочку и увидела беспокойство в ее глазах.

— Что ты видишь?

Настя еще раз огляделась вокруг.

Они стояли на краю обширного болота. Ноги утопали во влажной, вязкой земле. Всего в паре шагов от них, земля превращалась в сплошную топь, а дальше расстилалось огромное, покрытое ряской пространство. Окруженные стоячей черной водой, из болота уродливыми калеками торчали голые кривые стволы, многие упали, и лежали наполовину затопленные, словно спины крокодилов. Слева журчала вода.

— Мы стоим в болоте, — сказала она. — Дальше нельзя.

— Настя, какое болото? — вмешалась Лиза.

Глеб повернулся к Насте и выговорил глухо:

— Морок.

— Боже мой, — прошептала Лиза.

— В болото должен впадать ручей, — сказала Аленка и снова дернула девушку за руку. — Ты его видишь?

— Кажется, я слышу. Там.

Настя показала рукой в сторону.

— Тогда веди нас к нему. Мы должны идти вдоль болота. Давайте держаться за руки.

Они взялись друг за друга и цепочкой пошли вдоль угрюмой черно-зеленой топи.

Звон ручейка становился громче, с болота рваными бледными рукавами медленно полз туман. Но Настя не видела его, она шла вперед, как поводырь, указывающий путь слепым.

Одну из канистр Борис бросил по дороге. Двигаться по разбитой, грязной просеке с таким грузом было невозможно. Он старался идти как можно медленнее и постоянно крутил головой, не веря собственным глазам.

Вокруг него бесновался лес. Деревья раскачивались, часто с треском соударяясь и роняя обломки ветвей на землю, трава извивалась, словно клубки тонких зеленых змей, воздух наполнял треск, шум ветра и шипение. На несколько минут Борис остановился, смочил в бензине шарф и просунул его в горловину канистры. Сжав в свободной руке зажигалку, он продолжил свой путь.

Борис не знал, готов ли он зажечь свой смертоносный факел, ведь это практически означало самоубийство, но надеялся, что до такого не дойдет. То, что сопровождало его, восприняло угрозу и до поры не предпринимало решительных действий. Оно ждало и наблюдало, пытаясь лишить его мужества, запугать, запутать. Пока он шел с канистрой в одной руке и зажигалкой в другой, ему ничего не грозило. Но, когда он подойдет к торфянику достаточно близко, его остановят — Борис был в этом уверен. Ему не позволят сделать то, что задумала странная девочка. Оставалось только тянуть время. Медленно идти вперед и надеяться, что ребята успеют раньше. Только бы они поторопились.

Борис шел между глубокими колеями, а в них, следуя за ним по пятам, тянулись, извиваясь в грязи длинные тонкие побеги, сопровождая его, как почетный караул дьявола.

Настя остановилась.

— Все. Пришли.

Ей никто не ответил, и девушка обернулась. Ее спутники стояли, сбившись в тесную группу, и озирались по сторонам пустыми, невидящими глазами.

Туман, незаметно поднявшийся из земли, окружил Глеба плотной непроницаемой пеленой, и не было видно ничего, кроме тусклой, перетекающей из формы в форму, белизны. Плотный сырой воздух затруднял дыхание, и Глебу пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поддаться панике. Он был один, пойманный в ловушку и лишенный возможности видеть, но, вместе с тем, он знал, что все это — лишь иллюзия. Его личный мир, созданный только для него — особая индивидуальная тюрьма. В своей ладони он чувствовал другую, но не мог видеть того, кому она принадлежит. Глеб пытался крикнуть, позвать кого-нибудь, но слова тонули в тумане, растворялись в нем и опускались к ногам, вместе с тяжелыми мутными облаками влаги. У него оставалась лишь одна надежда — Настя. Она приведет их куда нужно. Она поможет.

Настя дрожала.

— Эй! Вы меня слышите? Мама? Глеб?

— Они не слышат, — ответила Аленка. — Он не дает им услышать.

— А как же ты?

— Мне помогают. А я помогу тебе. Мы уже почти пришли. Взрослые больше не могут его отвлекать, скоро он полностью сосредоточится на нас. Нужно успеть.

Настя кивнула и, взяв девочку за руку, пошла вперед.

Знахарка повернула голову к Степану. Она быстро теряла силы и понимала, что вот-вот приблизится к тому рубежу, после которого уже не будет дороги назад. Тот мир, что она оставила, будет потерян. Там, среди людей, жизнь ее подходила к концу. Но Анна не жалела ни о чем. У нее была Алена, ее маленькая девочка, для нее и ради нее она готова была отдать все, потому что это все больше не имело значения. Она надолго оставила дочь, и теперь пришло время искупить вину.

Степан тоже выглядел усталым. Он использовал все силы, чтобы помочь Анне сдерживать натиск леса, путать чудовище, сбивать его с толку. Но и его силы, которые раньше казались безграничными, постепенно иссякали. С каждой минутой враг становился все более автономным, и все меньше зависел от них. Очень скоро все кончится. Если лес победит, уже не будет силы, способной противостоять ему. Он станет черпать из бесконечного источника.

— Они почти пришли, — сказала Анна.

— Мы почти пришли, — подтвердила Аленка.

— Наше время уходит, — сказал Степан. — Поторопитесь. Мы поможем Глебу увидеть.

— Мы успеем.

Деревья расступились, словно раздвинулся занавес, и Настя увидела поляну. Она слышала о ней от Глеба, и успела составить собственное представление об этом месте, но все равно оказалась не готовой к тому, что увидит.

Трава исчезла, поляну покрывал твердый черный панцирь утрамбованной земли. Ни былинки не было на нем, ни росточка, и только шесть исполинских столбов уходили в самое небо, цепляясь за него изогнутыми ветвями. Настя вспомнила, что Глеб говорил про осины. Возможно, это были осины. Но сейчас они превратились в нечто иное: изогнутые спиралью толстые стволы были гладкими и почти лишенными ветвей. Лишь в редких местах торчали скрюченные, тонкие, похожие на паучьи лапки, веточки. От поляны веяло мрачной торжественностью и потаенной злобой. Если где в лесу и было средоточие этого кошмара, то именно здесь.

— Здесь, — сказала Аленка.

Едва она произнесла это слово, как туман перед глазами Глеба стал редеть. Его сплошная стена рушилась, рвалась и истончалась, и сквозь нее, темными колоннами выступили деревья. Глеб увидел Аленку и Настю, а за их спинами — поляну. Один вид ее заставил ноги дрожать. Глеб едва не потерял сознание, и ему пришлось опереться на ближайший ствол. Он был готов бежать, повернуться и бежать, пока не оставит это место далеко позади, но только бы не пришлось ступить на черный пол храма. Храма, что возвышался перед ним огромными живыми колоннами. Он шагнул назад, но Аленка, подняв руку, остановила его.

— Мы пойдем туда.

— Нет. Нет, я не могу.

— Мы пойдем вместе. Он не посмеет причинить мне вред. А вы, — девочка повернулась к Насте, — ждите здесь. И, что бы ни случилось, не трогайтесь с места!

— Хорошо, — прошептала Настя.

Она подошла к матери и прижала ее руки к груди. Женщина все еще путалась в сетях иллюзий, и на ее лице отражался ужас.

— Идем, — сказала Аленка и первой ступила на поляну.

В ушах Глеба загудело, будто он оказался в щитовой. Волосы на голове и руках зашевелились и встали дыбом. Слабый дневной свет начал меркнуть, превращая все окружающее в сплошной серый фон, за которым перемещалось что-то огромное, скорее ощущаемое, чем видимое. Глеб заворожено смотрел, как оно расслаивается, распадается, постепенно окружая поляну. Аленка тоже заметила это и вцепилась в Глеба, пытаясь окружить его невидимой защитой, слиться с ним. Пила вдруг показалась невероятно тяжелой, каждый шаг давался с усилием. Глеб испугался, что у него не хватит сил повалить деревья. Они казались такими огромными, почти бесконечными. Они казались тем, что было и будет всегда. С чем нельзя бороться. Аленка подвела его к ближайшему стволу. Ее руки, обхватившие Глеба за талию, напряглись. Он опустился на колено, положил пилу на землю и, дернув стартер, завел двигатель. Инструмент едва слышно заурчал. Звук был совсем не тот, какой он ожидал, но и все на поляне было не тем. Давление на голову усилилось, словно какая-то сила пыталась прижать его к земле и раздавить о ее твердую поверхность, как жука. Аленка висела на спине тяжелым мешком, и Глеб с усилием поднялся. Он снял пилу с тормоза и, сжав зубы, приступил к работе, делая направляющий надпил, как учил его Сергей сто лет назад. Пила вошла в дерево без малейшего усилия, и в тот момент, когда цепь коснулась ствола, огромная волна покатилась по лесу.

Деревья скрипели и раскачивались, в неистовстве носились кругами испуганные звери. Птицы, потеряв способность ориентироваться, врезались в стволы и падали на землю. Глеб почувствовал сильную боль в груди, и в этот момент объятия Аленки вдруг ослабли. Он оглянулся и увидел, что девочка близка к обмороку. Глаза ее закатились, она открыла рот и часто дышала. Огромные темные твари, окружавшие поляну, приблизились и быстро проносились в паре шагов от них, ожидая, когда девочка потеряет сознание. Глеб остановил пилу и снял куртку. Он обвил руки Аленки вокруг своей талии и связал их рукавами. Девочка шевельнулась и опять затихла.

Сквозь сгущающийся мрак Настя едва могла разглядеть, что происходит на поляне. Она видела, как Глеб на несколько минут прервал работу, чтобы привязать к себе Аленку, видела, как он снова поднял пилу, а потом невидимая сила надавила ей на плечи, заставив сесть на землю. Лиза тяжело навалилась на дочь, и тут над ними завибрировал громкий рев, очень низкий, прерывистый, отдаленно напоминающий замедленный собачий лай. Тьма на поляне сгустилась, и Настя больше не видела и не слышала ничего, кроме ползущей по земле темноты и жуткого завывания гибнущего существа.

Глеб навалился на дерево плечом и нажал изо всех сил. Распил треснул, и огромный ствол, с шумом рассекая густой воздух и ломая деревья, словно спички, упал. Глеб с трудом распрямился. Спина чудовищно болела. Болели руки, болела голова. Но оставалось еще пять колонн. И он должен уничтожить каждую. Глеб подобрался к соседнему стволу и прижал пилу к гладкой коре.

Белый свет, укрывший их и предоставивший убежище, стал меркнуть. Анна стремительно теряла силы, отдавая все, что еще оставалось Аленке. Но ручей иссякал.

— Потерпи, милая. Потерпи, моя маленькая девочка. Еще немного и все кончится. Все кончится.

Степан смотрел вдаль. Сквозь истонченную пелену убежища он мог видеть, как гибнет лес. Деревья иссыхали, и с них большими кусками осыпалась кора. Воздух наполнился громким треском и скрежетом падающих стволов. А еще Степан видел лица. Много-много человеческих лиц: мужские, женские, детские; изможденные и перекошенные; молодые и старые. Некоторые он узнал, но большинство никогда раньше не видел. И ему пришло в голову, что это память. Память того существа, которое гибнет теперь под топором. Оно помнит всех, каждого, и никогда не забудет. Наступит день, быть может он еще далеко, когда оно снова возродится к жизни и вспомнит всех. Потому что ничего не бывает безнаказанным. Рано или поздно, грядет расплата, и грехи отцов падут на головы детей.

Степан опустил глаза. Его силуэт задрожал и исчез.

Глеб заглушил пилу и уронил ее на землю. Он едва осознавал, что делает и где находится, и действовал по инерции, механически, не думая, делал свое дело. Он прижался к надпиленному стволу, последнему из жуткой шестерки, и надавил всем весом, едва удержавшись на ногах, когда тот, пронзительно заскрипев, стал падать. И едва он коснулся земли, как лес взорвался шумом и движением. Кора на деревьях морщилась, мертвела и ошметками осыпалась вниз. Коричневым дождем посыпалась листва. По стволам взметнулись орды насекомых, словно приливные волны, они затопили все. Трава быстро желтела и гнулась к земле, загнивая на глазах. На краю поляны, обнявшись, сидели Настя и Лиза, а вокруг умирал лес. Они смотрели на Глеба.

Он опустился на колени и отвязал Аленку. Ее ладони были холодными, как лед. Глеб сжал их руками и принялся растирать, морщась от боли. Девочка качнулась и упала.

— Нет, Аленка — нет!

Глеб схватил ее за грудки и притянул к себе, чувствуя как жгут глаза, словно кислота, слезы. Так не должно было кончиться. Он прижался головой к ледяному лбу девочки.

Аленка вздрогнула и судорожно вздохнула. Ее глаза метнулись за спину Глеба, расширились, и в них отразилась ужасная, бесконечная боль одинокого ребенка.

— Мама! — крикнула она.

И зарыдала.