"Радужная Нить" - читать интересную книгу автора (Уэно Асия)

Глава 6 Родство

Первый День Металла Месяца Света, 499-ый год Алой Нити)

— Проклятье!

Хономару в запальчивости стукнул кулаком по татами. Жест неосознанный и исполненный беспомощности. Словно в поединке проиграл. В каком-то смысле, так оно и было. Чашечку саке я спас вовремя, опрокинулась бы — а это дурной знак.

— Я чувствовал, Кай! Эх, надо было схватить самозванца, прикидывающегося гонцом Сына Пламени, а не следовать лживым приказам. Ведь знал — понимаете, знал, что нельзя возвращаться в Тоси, но разве мог оспорить… какая наглость! Не распорядись они схватить третьего принца, коли тот объявится — и не заподозрил бы неладного. Старик слёг, что немудрено при таких печальных обстоятельствах, почтительный зять рассылает указы с его слов, заверяя их печатью правителя… Захочешь — не подкопаешься.

— Умный доверяет рассудку, а мудрый — сердцу, — вздохнул Ю, промолчавший всё то время, пока я делился с братом придворными новостями. — Но не упрекайте себя, господин Верховный Военачальник. Будучи верным подданным, вы были не вправе подвергнуть сомнению слова, скреплённые Птицей Хоо.

Разомкнув радостные объятия, Хоно отпустил воинов, сопровождавших его во дворец правителя и обратно, и отправился с нами в гостиницу, ведя коня на поводу. Вот и не понадобились наряды. Судьба освободила меня от утомительной церемонии знакомства с местным ставленником Сына Пламени, Юцуки-но Кугой — человеком, по меткому описанию брата, оценивающим каждое слово во рту собеседника, дабы продать подороже. Оно и к лучшему, что освободила. Кто знает, какие приказы доставляли под видом императорских, и вообще, не в сговоре ли он с мятежниками?

Теперь мы вчетвером сидели на татами в моей комнате, в обществе Ю и Ясумасы, которого брат отлично знал и даже слегка уважал. Химико звать не стали, дабы не удивлять Хоно присутствием женщины на нашем маленьком военном совете. Юмеми я представил как толкователя сновидений из Южной Столицы Кёо, поскольку о его роли в событиях, которые привели нас в Северную, умалчивать не было смысла. Я в общих чертах поведал всё о зловещих снах дядюшки, кончине среднего принца, заговоре Исаи-но Кадзи, похищении ханьца, его освобождении и судьбе, постигшей изменника; о том, чьей рукой было свершено возмездие, и о подозрениях, готовых подтвердиться. А также о немилости, всё же постигшей бывшего Верховного Судью Овары… надолго ли? О навязчивой мысли Сына Пламени добыть для младшего из наследников эликсир бессмертия и о том, чем это обернулось для нас. О дороге и землетрясении, из-за которого мы потеряли весь наш скарб. Разумеется, я ни словом не обмолвился о селении, выпавшем из прошлого, и нашей горестной утрате. Будто отряд с самого начала состоял из четверых.

Старший брат не изменился за те два с половиной месяца, что мы не виделись. Высокий, стройный, черноволосый и темноглазый — женщины на таких молились бы, да молитвы забывают, глаз отвести не могут. Проводя время с ним, я каждый раз безо всякой зависти, но с лёгким стыдом ощущал собственные слабость и никчёмность, но почему-то теперь этого чувства в себе не обнаружил. Даже попытался воссоздать его. Безуспешно. Нет, повторяю, он не изменился — просто я сам стал другим. Перестал сравнивать. У меня появились тайны, неведомые ему и, боюсь, недоступные. Знания, которые Хономару едва ли будет готов со мной разделить, поскольку никогда не верил в то, что выходит за рамки обыденности. Боль, которой он не ведал, ибо познал иную, свою. И сопоставлять наш опыт так же неразумно, как запускать рыбу в небо, а птицу — в море.

— И ведь с тех пор, как пришло распоряжение оставаться в Тоси до получения других указаний, миновал целый дзю! — потрясённый и раздосадованный, брат всё же быстро взял себя в руки. — Давайте посчитаем. Землетрясение случилось поздним вечером Второго Дня Углей. Если первый посланник был действительно от дядюшки, и известие о гибели старшего принца — не ложь, то правитель слёг сразу после смерти Тоомаро.

— А как тот погиб? — заинтересовался Ю. В его голосе не было удивления по поводу самой смерти. Не испытывал его и я, только мурашки пробежали по коже, когда Хоно сообщил нам новость. Пророческие сны Сына Пламени сбывались.

— В бумаге не сказано, а сам гонец предположил, что при стихийном бедствии. Да мало ли, как: балкой пришибло, или в огне… Там ведь могли погибнуть тысячи! А из дома — никаких писем. Вот, что меня беспокоит более всего!

Тревога на лице брата лишь подкрепила мою собственную.

Да, иногда я согласен с древней мудростью: отсутствие вестей — хуже, чем дурные вести. Сердце словно железным обручем стянули. Как там родня? Северная Столица, сдаётся мне, пострадала не слишком сильно, но в Оваре всё могло быть иначе. Слегка утешает одно: город расположен на равнине и меньше подвержен разрушениям, нежели Кёо и южные владения. Но, если даже за принцем умудрились недосмотреть, то стоит ли полагаться на то, что целыми и невредимыми остались мои домашние…

Хорошо брату — его дорога лежит в Центральную Столицу. Теперь, выслушав мой рассказ, он ни за что не останется здесь, и скоро узнает обо всём. И о семье, и о том, что творится при дворе, и об участи несчастного первого принца. Если император видел во сне, что тот погибнет при землетрясении, неужели оказался настолько безразличен к его судьбе, даже не попытавшись уберечь? Как? Да хотя бы поселить за пределами городских стен! Если он предвидел такое страшное бедствие, почему?..

— Повелитель не упоминал, что за конец постиг старшего сына, — пояснил юмеми, когда я спросил об этом. — Его душа болела за младшего — это принца Коори видел он израненным и окровавленным. И кто нанёс эти раны, оставалось для Сына Пламени тайной. Полагаю, то же самое относится и к принцу Тоомаро.

Мы молча поднесли к губам слегка пряный напиток.

Я вспомнил лицо покойного. Никого из троюродных братьев я не знал настолько близко, чтобы горевать, и всё же мысленно помолился, чтобы душа Тоомаро-сама обрела покой и переродилась для лучшей доли. Замкнутый он был человек, угрюмый и высокомерный. На несколько лет старше Хоно. Иногда я задумывался, каким Сыном Пламени он станет, отринув собственное имя, как и положено при вступлении на престол? И не раз чувствовал облегчение, выслушивая болтовню отца о том, как император пренебрегает своим наследником и превозносит принца Коори, младшего из троих. А затем это постыдное назначение Министром Левой Руки, взамен преступника и без надежды на то, что положено по рождению. Не жалеет ли мой дядя, что был так жесток к первенцу? Теперь, когда у него остался лишь один сын, пускай и самый любимый?

— Ах, да! Кстати, о юном принце! — Хоно помрачнел ещё сильнее, хотя дальше, казалось, было некуда. — Впрочем, нет — попробую по порядку. Заодно и сам разберусь, что к чему. Узнав о гибели наследника престола, незадолго до этого назначенного Левым Министром, я, разумеется, собрал людей и на следующий день выехал из Тоси, опасаясь беспорядков при дворе. Одно дело задержало меня, но ненадолго… потом расскажу тебе, младший. Наедине.

Мы торопили коней, но скакали от силы полдня. Ещё в холмах, задолго до моста нам повстречался второй гонец, представившийся императорским и подтвердивший это особой печатью. Он отдал полагающееся мне послание и продолжил путь на север, в город. У него были приказы и для Юцуки с Мунэо, я видел краем глаза…

— Он здесь? — воскликнули хором мы с Ясу. — Этот надутый болван, придворный летописец? Что он делает в Тоси? — добавил я.

— Ну как же? — ухмыльнулся брат. — Следит за происходящим. Что, не знал? Наивен ты, младший! Этот червяк неглуп. Просто тебе не доводилось с ним сталкиваться вплотную. Он прибыл вскоре после меня, и слишком усердно заглядывал мне в рот на приёмах во дворце здешнего правителя — тоже мерзавца редкостного — чтобы я мог счесть это обычным, хотя и противоестественным, интересом. Нет, Мунэо-но Анноси присматривается и принюхивается ко всем и вся, и моя особа — не исключение. Или ты думал, император доверяет мне безмерно? Да, больше, чем многим — но до определённого предела. Низкорождённый этот пользуется куда большими привилегиями, что иногда обидно, но в целом вполне объяснимо. Благородный человек и не стал бы зарабатывать на рис тайным доносительством, а для явного надзора есть почтенная должность цензора. Безродному же и не такое позволительно, позорить-то некого, кроме себя самого!

— Понятия не имел, куда направляется, и с какими целями, — Ясумаса виновато взглянул на рассказчика. — А то бы предупредил. А что, в Оваре следить больше не за кем?

— Как видите, не уследили! — резко ответил тот. — Да он и не единственный, я уверен. Кто знает, сколько придворных заслужили ранги подобными вещами…

— Ну и гадость! — я скривился, вообразив несколько знакомых, вполне подходящих под описанный Хономару образ. И ведь, что самое противное — гадость, без которой не обойтись. Но от того не легче. — Впрочем, ёкаи с ним, с Мунэо. А кто ещё сейчас в Тоси, кроме него?

Разумеется, меня занимал онмёдзи-недоброжелатель или тот, кто, по утверждению Ю, был заинтересован в его услугах. Летописец едва ли подходил на эту роль. Враждовать мы не враждовали, и вообще, соприкасались исключительно по службе в Зимней Резиденции, где обменивались неискренними улыбками и расходились каждый по своим делам. Пустой тщедушный человечишка. Хотя пустой, да непростой…

— Поправка! — брат нахмурился. — Собирался сказать, но не успел. Сейчас Мунэо в Тоси нет — он уехал, как только получил тот самый приказ императора… но если мы правы, и Исаи-но Нобору захватил власть, прикрываясь именем правителя, то?..

Он вопросительно посмотрел на нас.

— Тогда мой начальник с ним заодно, — завершил недосказанную мысль Ясумаса.

— Или заподозрил измену, обладая положенным по истинной должности чутьём, — возразил я другу.

— Или ничего не заподозрил. Мало ли, в чём состоял приказ? — добавил брат. — И всё же, по возвращении в Овару надо будет держаться с ним настороже. Впрочем, не привыкать, я и раньше с ним не откровенничал. А, ты спрашивал, кто сейчас на севере, Кай? — он пристально посмотрел на меня.

— Не обязательно прямо сейчас, но… — я поразмыслил, — хотелось бы знать, кто из придворных был в этих краях в середине Месяца Светлого Древа или раньше.

Военная выучка Хономару сыграла мне на руку. Брат предпочитает давать чёткие ответы прежде, чем начинать расспросы.

— Пожалуй, я всех уже назвал, — покачал он головой, немного поразмыслив. — Правитель Северной Столицы с семейством, Мунэо да я. Остальные — уроженцы Тоси в котором уж поколении. Ах, ещё к Юцуки племянник приезжал из Овары, как там бишь его? Цубуни-но Эмата, знаешь такого? В начале месяца.

— В жизни не слыхивал! — опечалился я.

— И я, — кивнул Ясумаса.

Надежда умственными усилиями раскрыть человека, злоумышлявшего против меня, таяла, как морская пена, выброшенная на камни.

— Что и следовало ожидать, — подытожил Хоно. — Мужчина лет тридцати пяти, и всё ещё четвёртого ранга. С должностью, не более примечательной, чем он сам — исполнитель малого чего-то там. Ну не запомнилось, вылетело из памяти! Скучный человек.

— Кстати! — подпрыгнул я. — У меня теперь шестой ранг! Проку от него, правда…

— Да ты что?! Кайдомару, я горжусь тобой!

Брат провозгласил тост за то, чтобы это достижение было одним в череде многих, и мы нашли искомое как можно быстрее и вернулись в Овару. На некоторое время беседа ушла в приятное, но слегка тревожное русло разговора о делах семейных. Если дома благополучно, могли бы догадаться сообщить любимому сыну об этом… Впрочем, никто из подручных Хономару не мог похвастаться вниманием родителей, что весьма настораживало.

— Я отправил в Овару верного человека. Сразу же после землетрясения. Ожидаю день ото дня, а его всё нет… — отрывисто произнёс он. — Надеюсь, перехвачу по дороге на юг.

— Ты когда выезжаешь?

Встреча была такой недолгой, но и за мимолётную радость следует благодарить богов. И уж грешно сетовать на её краткость, ведь, если опасения наши оправданны, место брата — там, в Оваре. С императором и при…

— Ой, мы же тебя перебили, когда ты о принце рассказывал! — воскликнул я. — Прости, пожалуйста!

— Действительно! — спохватился тот. — Столько всего стряслось. В послании, якобы императорском и рукой его зятя начертанном, было сказано ждать распоряжений Сына Пламени в Тоси, а привратникам раздать описание принца-беглеца Коори; для поимки оного же надлежит выделить особый отряд, по городу разъезжающий. Видимо, подозревают, где искать. А возможно, и по другим крупным городам предупреждение отправили.

— Или же попросту работу вам сочинили, — с улыбкой произнёс Ю, сегодня на редкость молчаливый, — чтобы оправдать пребывание на севере.

— Так или иначе, — отрубил Хоно, — Овара нас рассудит. А теперь, не сочтите мою просьбу за невоспитанность, позвольте нам с Кайдомару поговорить наедине.

Эта властная просьба, больше похожая на приказ, не удивила наших собеседников, дружно поднявшихся и раскланявшихся с Верховным Военачальником.

Когда фусумы тихо скользнули на своё место, брат поднялся и принялся мерить шагами комнату — привычка, унаследованная от отца. В который раз я подметил, как они бывают похожи, столь разные люди. Отец — резкий, но не слишком решительный; пристрастный к людям, но не понимающий их и зачастую действующий себе во вред. И брат, такой же — да не такой, словно все те черты, что непочтительный отпрыск может назвать недостатками родителя, верно служат другому сыну, уберегая его от ошибок. Тщательно выверяющий свои действия, несмотря на пылкость нрава, брат подобен клинку, сохраняющему под хладным спокойствием пламенное воспоминание о дне творения. Он и родился в Первый День Металла Месяца Тёмного Пламени, в четыреста шестьдесят девятом году Алой Нити. Не зря говорят, что рождение определяет судьбу. Судьбу — не судьбу, а душе путь указывает, это уж точно!

Закончив собирать мысли, Хономару снова присел рядом и требовательно посмотрел на меня. Я улыбнулся, давая ему возможность собраться ещё и с духом. Брат с детства опекал меня — похоже, настало время отдавать долги.

— А ты повзрослел, младший, — заметил он одобрительно.

— Новые знакомства и сон на свежем воздухе, — попытался отшутиться я.

— Да, ночёвки под открытым небом некогда и мне пошли на пользу, — он вздохнул. — А что касается знакомств… Скажи, Кай, можно ли доверять этому господину Ю?

Я хотел было ответить утвердительно, но, поразмыслив, усмехнулся:

— Каждый самостоятельно выбирает, кому доверять — и этот выбор зачастую становится первым камешком в постройке отношений. Я доверяю Ю целиком и полностью. Просто потому, что не могу иначе, он мой друг.

— А я уж боялся, что Татибана останется единственным и неповторимым в твоей жизни! — расхохотался брат. — Ты легко сходишься с людьми, но нелегко сближаешься, а без друзей человек — как без рук. Ещё бы невесту сыскать… вот об этом я и хочу поговорить.

О, нет… Нет! Я с ужасом вспомнил пример, приведённый юмеми. Накликал беду, повелитель сновидений! Или вещий сон увидел и пытался предупредить? Неужели Хоно задумал прикрыться от усиливающихся поползновений родителей к женитьбе телом беззащитного младшего брата?! Мол, останьте от меня, вот вам Кай, делайте с ним, что хотите! Какое коварство! Так и доверяй людям…

— Да ты что? — Хоно правильно истолковал моё замешательство и теперь наслаждался им сполна. — Думал, я присмотрел тебе красотку, единственную наследницу богатого рода, и собираюсь сплавить в Тоси? Хм… Младший, имей стыд и знай своё место! Хитэёми-но Хономару, Верховный Военачальник Империи, намерен жениться сам!

— О! — выдохнул я. Свершилось! Неужели обошлось? Не могу поверить!

— И не надо делать лицо, будто тебя вели на казнь, но передумали и решили озолотить. Придёт и твоё время, тогда сам поймёшь, что женитьба — это… это… — он довольно зажмурился.

"Да уже понимаю", — подумал я, вспомнив ещё одного счастливчика. Везёт мне, выслушивать любовные истории. Я налил саке и вежливо протянул чашечку брату.

— И кто избранница?

— Славный вопрос, — хмыкнул Хоно. — Не знаю.

Хорошо, что чашечка уже перекочевала в его руки. Ничего себе! Они что, сговорились? Снова кицунэ? Я, конечно, ничего не имею против, но…

— Расскажу вкратце, поскольку времени в обрез. Надо успеть отдать приказ на сборы, чтобы завтра на рассвете… а лучше — сегодня ночью… впрочем, об этом потом. Итак, я повстречал её, когда колебался, отбывать в Центральную или дождаться каких-нибудь вестей. Как повстречал — отдельная история. Примерно за дзю до этого печать пропала, наша с тобой родовая. Она хранилась в шкатулке — да ты сам её помнишь: красное дерево, покрытое алым лаком. Там была ещё именная, которая оказалась на месте. Разумеется, я приказал расследовать происшествие. Так вот, подручные мои, Мидзасира и Тотемаки, слуг допросили, но виновного не нашли. На том дело и кончилось, только с тех пор я был настороже, и люди, которым доверяю, бродили по городу не ради одного развлечения. Как оказалось, не зря ноги сбивали. Во время землетрясения каждый стражник был на счету, пригодились и мои ребята. Столпотворение, паника, ещё и цунами ожидали — да говорят, стороной прошли, слава Небесной Владычице и всем её праведникам!

И вот, уже в конце того дзю прибегает Тотемаки и, забыв всякие приличия, орёт, что в порту беспорядки, убивают кого-то или уже утопили — не поймёшь, сам знаешь, какой он иногда. Но человек верный, и понапрасну суетиться не станет. Вскочил я на коня и погнал на пристань, десятка три солдат захватив для надёжности. И успел как нельзя вовремя. Толпа ярится, шум, гул, что-то непонятное. Копьями пригрозили — вмиг поутихли, расступились. Смотрю, на воде у самого причала — что-то вроде плота, и на нём женщина красоты чудесной, бездыханная. И впрямь, думаю, убили: и её, и меня вместе с ней, до того прекрасна! Приказываю Тотемаки вытащить тело на сушу, тут-то ропот и поднялся. Мол, в рыбачьих деревнях есть обычай: коль женщина согрешила, в лодку её без вёсел, да на воду. И если даже море сжалится и к берегу пригонит — приюта ей, живой или мёртвой, не давать. Слышал я о таком, хотя не верил — это же лодок не напасёшься на каждую измену! Какие они ещё, женские-то проступки?

Прикрикнул я на народец, парни мои копьями намекнули, на чьей стороне закон. А те, кто не буянил, сразу духом воспряли и противников потеснили. Снова чуть драка не разгорелась, мы под шумок вытащили тело на доски причала, а красавица возьми и глаза открой. Чёрные с синевой, как глубины вдали у берегов, а волосы её — будто лунные лучи, распростёртые по воде, словно пена морская, белые. Видишь, я не поэт, а иным языком и говорить о ней не смею! Тут я и понял, что пропал, навеки и безвозвратно, и если кто попытается эту женщину обратно в море вернуть, тот сам за причалом и окажется, мигом. Иные люди, увидев, что она зашевелилась, стали кричать, что вовсе то не преступница, а лодка прибыла с самого Острова Бессмертных, и в ней — одна из сэннин;[51] те же, другие, поплатятся за непочтение, а они не желают пропадать вместе с ними!

— Священный остров Хорай? — удивился я. — А здесь в него верят?

— А как же, — усмехнулся брат. — Кому, как не местным жителям, верить в Гору Вечной Жизни, плавающую по водам Млечного моря на спине огромной черепахи? Ерунда это всё — вот, что я думаю. Хотя ты-то дедовы россказни слушал с упоением. И государю нашему сказки по душе, я смотрю. А вдруг она действительно существует? Сплаваешь, нарвёшь персиков порумянее, привезешь императору — то-то старик обрадуется! До самой смерти счастлив будет… а уж за Коори мы как-нибудь и сами присмотрим.

— Хоно, — фыркнул я, сдерживая неподобающий по отношению к Сыну Пламени смех, — какой ты, право… Ладно, а дальше-то что было?

— О, дальше было много шума. Кто-то кричал, что это русалка человеком обернулась, что духи моря обманом пытаются подселиться к людям и зло причинить. Послушал я, послушал — и рявкнул, что сам им что-нибудь причиню, ежели в порту не воцарятся тишина и спокойствие. Воцарились. Тогда вежливо разъяснил я собранию, что существуют народы, у которых волосы светлы от природы. Не стал, правда, говорить, что сам верю в них не больше, чем в русалок. Усадил женщину перед собой на коня и поехал во дворец. Гостеприимство, будь оно неладно — у Юцуки пришлось обретаться. Собственно, это и вся история.

— А женщина? — опешил я. — Она-то что рассказала?

— А ничего, — невесело ответил брат. — Не говорит она. Совсем. Я сначала испугался — вдруг не в себе, и что тогда делать? Но не так это, просто слов не произносит, будто не обучена. Однако всё понимает, шуткам смеётся, и смотрит нежно… ах, Кай, ты бы только знал, как она на меня смотрит! Ну и ладно, что не разговаривает — зато и ссориться не будем. И вообще, помнишь пословицу: рассудительная жена — золото, а молчаливая — яхонт. Я называю её Умико, "дитя моря".

Хоно снова встал и заходил по комнате. Да, влюблённость действительно сродни болезни…

— Пять дней пытался я разговорить её, объездил прибрежные деревеньки по соседству, выспрашивал — никто не слышал о такой красавице! — продолжал он. — А ближайшие острова, Фунао — они ведь ёкай ведает, где! На северо-востоке, далеко отсюда, их и не видать.

— Очень даже видать! — возмутился я. — Эта самая гостиница, между прочим, называется "Огни Фунао" — неспроста, наверно? Правда, огонёк был ровнёхонько на востоке… может, какой-нибудь маяк? — я поднялся и подошёл к окну. — Вот прямо там мерцал.

— Маяк совсем рядом, к югу от порта — возразил мой собеседник, подойдя ближе. — А там, куда ты указываешь, ничего нет на десятки дней пути. Разве только волшебный остров Хорай, — он усмехнулся. — А что? Говорят, люди, чистые сердцем, в звёздные ночи могут разглядеть, как горит вершина священной горы, на которой произрастают деревья из золота и драгоценных камней и волшебные персики, дарующие вечную жизнь… Причём, поскольку остров-то плавучий, видят его где ни попадя, особенно после обильных возлияний. Наверно, они сердце на диво хорошо очищают!

— Не против ещё слегка очиститься? — кивнул я в сторону бутылочки, оплетённой серым шнуром. Мы снова присели на татами.

— Там уже и очищаться нечем, — ухмыльнулся брат, слушая, как падают последние капли саке, разливаемого по чашечкам. — Да и собираться пора. Я вот о чём попросить тебя хочу, Кай. Думал оставить при Умико пятеро воинов во главе с Тотемаки, и чтобы под таким присмотром, в повозке, её в Центральную Столицу и доставили. С почётом, не торопясь, но и не слишком медля. Но теперь, когда в Оваре творится неведомо что, я передумал. Эх, чует моё сердце, войны не миновать… Даже если дядюшка и жив, в чём лично у меня уверенности нет.

Он нахмурился, вертя в руках опустевшую чашечку.

— Ты хочешь отдать невесту под мою защиту? — спросил я. — Не знаю, смогу ли остаться в Тоси надолго. Сам понимаешь. А уж вернусь ли домой?.. Знать бы наверняка, что там, при дворе! В силе дядюшкин приказ или уже нет?

— Так или иначе, а выбора нет, — отмахнулся тот. — Могу прислать с ней двух надёжных людей, в пути пригодятся. Но лучше последуй моему совету. Сейчас, пока всё так смутно и неясно, лучше бы вам осесть здесь и затаиться, сделав вид, что занимаетесь поиском сведений.

— Если бы только это… — я тяжело вздохнул. — Думаешь, я ради интереса выспрашивал, кто из придворных побывал в Северной Столице за последнее время? Никудышный из меня сейчас опекун. Слушай, но обещай, что хотя бы попробуешь принять мои слова на веру.

Хоно, не отрываясь, смотрел на меня, пока я сбивчиво рассказывал ему о своих злоключениях: нападении странных одинаковых людей, оказавшихся вовсе не людьми, о бумажных куколках, поплывших против течения на север, о сне, едва не ставшем последним в моей жизни. Я, насколько сумел, опустил подробности, дабы не тратить драгоценное время, иначе за одной историей потянулось бы ещё несколько, а за ними — новые и новые, а брату пора было уходить. Хономару понял и допытываться не стал. Возможно, в надежде сохранить хоть какую-то видимость того, что попутчики мои не выделяются из привычной ему картины окружающей действительности. Знаю, сам таким был. Да, всё-таки мы сильно отличаемся. Но разве различия отменяют родство? Пускай один из нас обеими ногами стоит на земле, а другой витает в просторах мира тайн, но мы — братья, и к этому нечего добавить.

— Будь осторожен, — молвил Хоно, когда я завершил рассказ. — Может быть, случившемуся удастся найти разумное объяснение, но пока есть только неразумное, пользуйтесь хотя бы им. Это я уже давно понял. Самое худшее, что может подстеречь на поле боя — растерянность. Даже ошибочные действия лучше, чем полное смятение.

— Благодарю за поучение, брат, — я склонился перед ним. — Пусть будет меньше крови, и среди неё — ни капли твоей.

— Буду молиться за тебя, младший, — отрывисто произнёс он. — Впервые в жизни я не в силах защитить тебя, и это горько осознавать. Всё, что смогу — это молиться, ждать и зорко смотреть по сторонам. Если узнаю о ком-нибудь, кто имеет на тебя зуб — приложу все усилия, чтобы таковых у него не осталось. — Он ухмыльнулся, немудрёной шуткой разбавляя трогательность сказанного. — Так как насчёт Умико? Мне больше некому её доверить.

Я протянул руку и потрепал его по предплечью.

— Не беспокойся, присмотрим за твоей невестой. Всё надёжнее, чем отправлять её в Овару, навстречу смуте и беспорядкам. Если судьба прикажет мне покинуть город, поручу опеку Ясумасе и Химико. Татибана у нас тоже в женихах ходит, и успел раньше твоего, можешь позавидовать на досуге!

— Не буду! — рассмеялся Хономару. — Счастливым не до зависти. А вот тебе тяжело придётся, бедняжечке, в окружении чужих невест. Обещаю, коли останусь в живых — и впрямь присмотрю тебе достойную девицу! Только не надо закатывать глаза, я же не смогу видеть твои страдания! Спасибо, Кай, ты действительно стал мужчиной.

Последние слова он произнёс уже без издёвки, проникновенно, лишь на краткий миг сомкнув ладонь на моих пальцах. Встал, оправил одежду и принял вид собранный и готовый ко всему. Я тоже поднялся и проводил его до выхода. Ю сидел на ступеньках крыльца, ведя увлечённую беседу с младшей из хозяйских девочек. "Попрощались?" — спросил он меня одним взглядом, вежливо останавливая трескотню воодушевлённой вниманием куколки.

"Да", — улыбнулся я. И это было правдой, ведь, втихомолку покидая город во главе отряда, брат не сможет сказать ничего важного. Того, что и составляет прощание. Там, у ворот, я приму из его рук невесту, и слова разлуки будут уже звучать только между ними.

— Господин Ю, можно перекинуться с вами словечком? — Хоно подозвал юмеми, поправляя конскую сбрую. Я присел на крыльцо. О чём они говорили вполголоса, я не расслышал, да и не пытался. Просто сидел и смотрел, как под ясным, синим небом мой брат седлает коня, отправляясь в далекий-далёкий путь, откуда, возможно, нет возврата.

И мне чудилось, что точно так же он сейчас думает обо мне.

Ветер, усилившийся после полудня, гонял по улицам сухую сосновую стружку. Он раздувал кучи строительного мусора, которые жители не успевали убирать за собой, и под ноги то и дело попадались бамбуковые чурки, со звонким стуком катившиеся по мостовой к реке. Небо запамятовало о том, как радовало нас с утра глубокой неоглядной синевой. Над городом летели облака — белые, словно созревшие головки хлопчатника, таили они в сердцевине тень зарождающегося ненастья, и душу томило предчувствие беды.

Погода меняется… Почему любые перемены всегда оставляют это странное ощущение неотвратимости и беззащитности, будто ты связан по рукам и ногам? Кажется, я всё лучше и лучше понимаю Ю.

— Скажи, — обратился я к нему, когда мы остановились на одном из многочисленных обзорных мостиков, украшающих белый рукав Араи подобно узким резным браслетам, — о чём с тобой говорил Хономару?

Мы миновали идущий вдоль реки роскошный Лотосовый Квартал, где обитает местная знать, а на другом берегу нас ожидали более тесные улочки Верхнего Города.

Юмеми покачал головой.

— Мог бы и сам догадаться. Просил — хотя ему больше к лицу отдавать приказы — тебя поберечь. Сказал, что надеется на правильность моих решений. Интересно, что он имел в виду?

— Не притворяйся, — усмехнулся я. — Он счёл тебя самым осведомлённым о происходящем, потому и ответственность возложил на тебя. Я ведь сообщил ему о том, что кто-то мечтает видеть меня мёртвым. И, хотя брат не верит во всякое колдовство, оценивать опасность он умеет. Знаешь, что он сказал? "Если нет разумного объяснения, надо пользоваться любым".

— Я и не сомневался, что высший ранг и пост Верховного Военачальника даются не только за умение красиво одеваться, — согласился Ю. — Хотелось бы мне, чтобы наше с ним знакомство не было столь мимолётным.

— И мне. Так ты пообещал меня беречь или, как обычно, увильнул? — подначил я друга, перегибаясь через ограждение, дабы проследить путь кораблика, пущенного под мост кем-то из детей. То-то им раздолья, столько щепок! Выходит, даже землетрясение приносит кому-то радость. С очередным глотком речного воздуха я, казалось, вдохнул частичку ребяческого восторга.

— Пообещал, — кратко ответил тот, подходя вплотную. — Теперь вот маюсь, как оправдывать возложенное доверие. Предотвратить падение моего подопечного в воду или всё-таки возложить надежды на его благоразумие?

— А там неглубоко! — я одарил своего надзирателя лучезарной улыбкой.

— На побережье ты тоже так говорил…

— И никто не утонул! Ой… не щипайся, чего ты?

— Смотри! Да осторожней, не спугни! На мосту, что напротив.

Я скосил глаза, делая вид, что по-прежнему увлечён созерцанием быстрого течения. Чуть выше реку пересекал ещё один мост, более широкий и людный, чем наш. Проезжий. Туда-сюда сновали горожане, суетливо и, как казалось со стороны, бестолково. Я всегда замечал, что если не присматриваться к каждому человеку по отдельности, толпа напоминает скопление букашек, выползших на свет из тесного муравейника. Носятся, переполошённые чем-то, мечутся. По древесному стволу пролегает настоящая муравьиная дорога, оживлённее многих торговых трактов. Куда бегут, откуда — непонятно. Но приглядишься и поймёшь, что у каждого своё важное дело. Тот несёт яблоневое семечко, словно пыхтящий торговец с корзиной на голове. Другой в одиночку тянет мёртвого паука — то волочит за собой, то подталкивает добычу сзади, совсем как слуга, выбивающийся из сил, но не оставляющий пожитки господина. А эта чётвёрка — ну точь-в-точь носильщики паланкина! Гордо шествуют, высоко поднимая над землёй кусок рисовой лепёшки.

В подобной сутолоке, когда все куда-то торопятся, неподвижность особенно заметна. Женщина, рассматривающая нас, отошла к самому краю, пропуская какую-то повозку. Одета она была как знатная особа из хорошего дома — потому, видимо, люди и обходили её стороной, не толкая и не увлекая за собой. Высокая и с величественностью в осанке, она, не отрываясь, смотрела в нашу сторону, вцепившись белыми пальцами в крашеные алым ограждения моста. Пурпурно-синие шелка тончайшего узора, чередующиеся с белоснежными, трепетали на ветру и устремлялись вслед за длинными тёмными волосами, перехваченными у шеи лентой, тоже белой. Это было и всё движение — даже веер сэнсу другая её рука сжимала полуразвёрнутым, словно застигнутая на середине действия. Сколько продолжалось наблюдение, я не знал. И сколько лет незнакомке, тоже представить не мог. Младше моей матери, конечно — может быть, лет сорок или сорок пять.

— Не смотри так пристально! — прошипел Ю, сжимая моё плечо.

Но было поздно. Наши взгляды столкнулись, подобно клинкам — я мог бы поклясться, что ощутил лязг. Даже на расстоянии сотни шагов я заметил, как дама вздрогнула и попятилась, закрыв лицо веером. Взметнулись длинные рукава, и женщина влилась в людской поток, словно ручеёк. Тот закружил её, понёс — драгоценные шелка будто растворились в толпе за мостом — впереди был рынок, и вечерняя торговля шла ещё весьма бойко.

— Ну вот, я же говорил, — досадливо бросил мой спутник. — Догонять бессмысленно.

— Какая странная женщина, — я поёжился. Незнакомка оставила после себя ощущение, смутно знакомое и почему-то неприятное. — Так поспешно удалилась! Скажи, Ю, мы раньше её не встречали?

— Кто знает… Но полагаю, что ещё встретим. Ах, какая жалость, что я не поймал её взгляд первый! — он махнул рукой.

— А что бы тогда было? — поинтересовался я.

— Первый взгляд открывает душу, — он посмотрел на меня пристально. — Помнишь наше с тобой знакомство? Ты тогда очень близко подошёл к тому, чтобы понять меня, — он усмехнулся. — И, перепугавшись, отскочил — точь-в-точь, как эта впечатлительная особа. Одно могу сказать: уж она тебя знает. Может, приехала из Овары? Ты, случайно, не крутил с ней любовь? Вспоминай!

Я порылся в закутках памяти, но не нашёл там воспоминаний о каких-либо знакомых, похожих на неё. А дама-то знатная, чего стоит один наряд. Алое и цвет глицинии не всякой красавице суждено носить. Алый — только тем, кто в родстве с императором. А тот, что был на даме, пурпурный с уходом в синеву — самым богатым, поскольку краска из корня ласточника нестойка, мгновенно вымывается из волокон, и наряд быстро теряет вид…

— Нет, ни с сестрой, ни с дочерью. И, разумеется, возлюбленных такого возраста у меня тоже никогда не было.

— Да? А мне показалось, что она немногим старше тебя, — задумчиво протянул Ю. — Просто выглядит не лучшим образом. Да, и впрямь необычная женщина. Ну что, пойдём? Посмотрим рынок?

Мы допоздна гуляли по улицам, то и дело заходя в лавки предметов старины — пристрастие юмеми подолгу торговаться с их владельцами и ничего не покупать сводило меня с ума — чтобы попасть к Алым Вратам, когда город уже будет спать. Брат собирался незаметно пробраться между двумя квартальными дозорами, сразу после того, как ночь Дня Металла переродится в День Крови. Не лучшее время, чтобы отправляться в путь, но что поделать? Хоно не верит в предрассудки. Надеюсь, привратник, от которого Хоно ожидал получить беспрепятственный доступ к воротам, не подведёт?

Когда окончательно стемнело, мы находились возле уже запертых на ночь Древесных Врат, тех самых, через которые в Северную Столицу ввозят лес с зелёных берегов Араи. Полюбовались на саму реку, протекавшую через зарешеченный участок стены неподалёку. Ржавые зубья опускались до самой воды; Ю предположил, чтобы останавливать брёвна, пропущенные сплавщиками леса, и всё то, что несёт поток весеннего половодья. А я добавил, что прореха в стене свела бы на нет как все преимущества при осаде, так и смысл пошлины на воротах в мирное время. Так, обсуждая увиденное за день, мы медленно направились к месту встречи с братом, усталые и довольные. Через сёдзи были видны смазанные огоньки светильников и очертания людей, тьма постепенно захватывала город. Серп идущего на убыль месяца то выныривал из облачной мглы, то снова скрывался под её туманным покрывалом. Опасаясь заблудиться и не успеть вовремя, мы не стали разгуливать по улицам до назначенного времени, а потому ещё долго ожидали на месте, укрывшись от ветра и посторонних глаз за домиком привратника. Скоро у нас зуб на зуб не попадал.

— Едут! — я слегка потопал затёкшими ногами, пытаясь их размять и заодно согреться.

Мы выглянули из-за угла и, убедившись, что это те, кто нам нужен, вышли навстречу отряду, ведущему коней на поводу. Я заметил, что морды и копыта лошадей обмотаны тряпьём, и порадовался предусмотрительности Хоно. Поставив несколько дюжих парней на ворот, цепи которого были высвобождены, он подошёл ко мне. За ним следовала женщина — я только сейчас заметил её под тёмной накидкой. На руках её вёз, русалку? Торопливо и вполголоса поздоровался с нами.

— Вот моя невеста, Умико.

Он подчеркнул слово «невеста» так, будто произносил его в первый раз. Надеюсь, она согласна?

— Иди, младший брат защитит тебя! — Он вложил её руку в мою. Женщина резко вскинула голову, и в призрачных тенях проступили серебряные волосы, будто вобравшие в себя сияние месяца. Наши глаза встретились, но это было совсем иное ощущение, чем тогда, когда я смотрел в лицо даме на мосту. Зрачки тёмные и бездонные, как у Ю. Но если у юмеми в глазах мотыльками танцуют искры снов, видимых лишь ему, то здесь — тени прошлого, отражения в воде. Такие знакомые, такие…

— Мэй? — шёпотом произнёс я, боясь спугнуть чудо, ошибиться, обознаться…

— Кай… — ответила она.

Я почувствовал, как рядом со мной напряглось тело брата. Я перевёл взгляд на него и отшатнулся. Из-под ресниц на меня глядело отчаяние человека, утратившего двух самых дорогих его сердцу людей.

Ю засмеялся.