"Заговор" - читать интересную книгу автора (Рабб Джонатан)

Глава 3

На вокзале Ксандру пришлось прокладывать себе путь через море людей. Вечерние поезда стояли на отдаленных путях в ожидании пассажиров, от которых следовало очистить город, проводники выкрикивали названия каких-то неведомых деревень, а их крики заглушались свистящим шипением локомотивов. Слева от себя Ксандр заметил стойку прокатной компании «Херц», за которой, уткнувшись в компьютер, сидела женщина в фирменном золотистом шарфике. Подойдя к стойке, Ксандр вручил женщине желтый конверт со всеми документами о прокате и, пока та перелистывала бумаги, невзначай оглядывал вокзал, то и дело вновь обращая лицо к служащей за стойкой, готовый ответить на очередной ее вопрос.

— Вы прекрасно говорите по-итальянски, синьор Джасперс, — сказала женщина, барабаня по клавиатуре.

У Ксандра хватило выдержки улыбнуться и спросить:

— Вы очень добры. А у вас тут телефон где-нибудь есть?

Служащая вручила ему квитанцию.

— Если разговор местный, можете позвонить отсюда, со стойки. Если нет, то, — она указующе повела рукой, — прямо через зал.

Торчать у стойки не входило в намерения Ксандра. Ему нужна была выигрышная позиция на тот случай, если те, из лимузина, все еще шли по его следу, а телефонная будка представлялась идеальным убежищем. Благодарно кивнув и сунув в карман квитанцию, он пошел сквозь толпу к телефонам-автоматам, не упуская из виду входную дверь. Скользнув в свободную кабину, Ксандр выудил из справочника номер гостиницы и позвонил. Сара зарегистрировала его под именем Фабрицци. Ожидая соединения, Ксандр заметил, как в большой зал вбежал молодой человек, явно кого-то разыскивавший. Не заметить его было трудно: не меньше шести футов пяти дюймов роста, добрых двести пятьдесят фунтов веса и совершенно лысый. Ксандр подвинулся в глубь будки. Лысый из лимузина. Он видел, как гигант добрался до стойки «Херц» и принялся расспрашивать. И снова Ксандр постарался вжаться в будку, наблюдая за разговором лысого со служащей. Голос в трубке заставил его вздрогнуть.

— Pronto,[8] гостиница «Донато».

Ксандр бережно повесил трубку, продолжая следить за мужчиной у стойки. Тот, ничего не добившись от служащей, прошел ближе к центру вокзального помещения и простоял там минуты две, медленно оглядываясь вокруг. Ничего не обнаружив, лысый двинулся обратно к выходу, глубоко засунув руки в карманы пальто. Не отдавая себе отчета зачем, Ксандр пошел следом. Как только лысый толкнулся в дверь выхода, Ксандр заспешил через зал и, задев по пути нескольких нетерпеливых пассажиров, осторожно выбрался из здания на свежий и довольно прохладный воздух.

Держась в тени, он внимательно разглядывал автостоянку, по которой уже рассыпались огни фар. Есть! В слепящем мареве отыскал лысого, двигавшегося к большому черному лимузину около выезда со стоянки. Ксандр видел, как гигант, открыв дверь, склонился, очевидно докладывая о тщетности своих поисков. Сидевший на месте водителя мужчина с окладистой бородой повел себя совсем не так, как ожидал Ксандр. Он кивнул. Никакого гнева, никаких яростных выговоров подчиненному. Один только кивок. А потом (еще непонятнее!) бородач оглянулся и стал высматривать что-то через заднее стекло. На минуту Ксандру показалось, что тот смотрит прямо на него, пряча в бороду улыбку. Он даже отпрянул, сделав шаг назад, когда лимузин тронулся с места и покатил прочь.

— Такси, синьор? — Ксандр, пытавшийся привести мысли в порядок: Он смотрел прямо на меня, — перевел взгляд на седовласого человека рядом с собой. — Синьор? — повторил седовласый.

Все еще ошеломленный, Ксандр направился к обочине.

— «Донато», — выговорил он, скорее проверяя себя, верно ли запомнил название, чем указывая шоферу. Залез в машину и сидел там, пока маленький седой таксист укладывал его вещи в багажник. Через полминуты шофер уселся за руль, улыбнулся Ксандру и сказал:

— Гостиница «Донато». Si.

Местом ожидания Сара избрала пластиковый стул. Втиснутый в ряд столь же неудобных сидений, он был идеальным наблюдательным пунктом для всякого, кого интересовал вид длинного вестибюля до главного терминала аэропорта. В последние шесть часов она делала все, чтобы свести к минимуму количество зевак-попутчиков: поезд из Берна в Цюрих, самолет из Цюриха в Милан и вот теперь поезд-экспресс на Флоренцию. Движение короткими перебежками она избрала по двум причинам: во-первых, след регистрации останется всего от одного перелета, а стало быть, ее имя окажется зафиксировано в минимальном числе бумаг, а во-вторых, ей хотелось вытащить Эйзенрейха на свет божий. И петляющий маршрут помог решить обе задачи. Невысокий, нервный на вид человечек был на Бернском вокзале, на рейсе «Алиталии» и в данный момент, несомненно, изводится где-то рядом в аэропорту, разыскивая Сару Трент, женщину в ковбойке, джинсах и сапожках, выходившую на его глазах из самолета.

Теперь же в одиночестве сидела совершенно иная женщина: волосы подобраны назад, их рыжеватость говорила о попытке увязать самодовольство итальянской изысканности с североевропейской страстью следовать моде, — изменилась не только внешность, но и манеры, характер. Темные очки на лице, ставшем куда более чопорным. Одежда не так бросается в глаза: блеклых цветов юбка с кофтой под толстым черным пальто. Изменения, если на то пошло, незначительные, зато сделаны умелой и опытной рукой: для Сары не составляло труда слиться с окружающей обстановкой.

Перемена произошла двумя часами раньше, через пять минут после того, как Сара прошла таможню. Зайдя в дамскую комнату в стороне от главного вестибюля, она потратила минут сорок на то, чтобы сотворить свой новый облик, — умение, с которым она всегда легко справлялась. Память о прежних веселых прогулках в поле в качестве члена КПН. О тех первых годах, когда вполне хватало простой смены одежды. Пока О'Коннелл не разглядел кое-что еще, убедившее его, что ее дар не в переодевании, а в изменении себя как личности. Способность находиться и действовать за пределами собственного психологического склада, а не просто копировать характеры тех лиц, на кого приказано воздействовать. Притчард тоже увидел ее широкие возможности: идеальный лазутчик в стане любого противника.

Оглядывая себя в громадном зеркале, Сара убедилась, что больше нет смысла терзаться вопросом, почему прошлое вновь заговорило так ясно и четко своим цепенящим, размеренным голосом, стоило лишь дать ход инстинктам. Впрочем, на сей раз ей, агенту, придется быть на связи с Сарой, сменить свою агентскую суть на нечто большее, нежели разумное вместилище безудержной жестокости. И опять: тот, кто никак не подходит для поля сражения, вынуждает к двойственности поведения, пробуждает чувство ответственности. В конце концов, разве не Джасперс причина тому, что она позволила вновь себя втянуть?

Ее новое обличье не привлекло ни малейшего внимания ее будущего спутника. Настолько оно разнилось с тем, с чем столкнулись люди Эйзенрейха в первый раз. Ужас проулка ушел, казалось, безвозвратно. Даже о Вашингтоне думалось с оттенком здравомыслия: страна охотно расценила несколько часов кровавой неразберихи как исключительное событие. Но Сара знала больше. Всего лишь первая попытка. А у нее нет ничего существенного, за что можно было бы ухватиться. Слишком многое оставалось в тумане, скрывалось в тени манускрипта, который она пока так и не видела.

Нужны факты, которые можно соединить в компактный набор, позволяющий отделаться от всякой двусмысленности, выработать план действий, проложить курс на противоборство. Знать этих людей. Воспринимать их такими, какие они есть, а не какая ты сама. В тебе они пусть видят только отражение себя самих. Приказы из давнего прошлого.

Вот почему она вышла на связь с Фериком. Похоже, имя его от одного корня с хорьком,[9] хищным зверьком, истребляющим кроликов, крыс и прочих грызунов. Если так, то оно ему очень подходит: осторожен, вдумчиво осмотрителен, ищейка по повадкам, обладающий удивительным талантом к разрушению. Однако его способности уходили далеко за рамки простого исполнения воли к насилию. Они были орудием, спаренным с преданностью, не имевшей ничего общего с деньгами, какие Сара оставляла в его распоряжении. Много лет она скрывала его от комитета: личный ресурс, неведомый и неприкасаемый. Сочетание редкое, надо признаться.

Сара поместила объявление в одной из бернских газет. Как всегда, они встретились в кафешке на набережной Аре.

— Вызов несколько удивил. — Он не сводил глаз с улицы, приглушенная речь была пряма и точна. — Не думал, что ты вернешься.

— Кое-что изменилось.

— Понятное дело. Ты в Европе?

— Сейчас — да.

Он кивнул и отхлебнул пива.

— И способ связи?

— На следующей неделе. Та же колонка.

— Порядок.

— Деньги перечислены.

Он выдавил улыбку, вставая и выкладывая на столик несколько монет. Чуть повысив голос, сказал:

— И понятно, передай от меня привет своей уважаемой маме. — Коснувшись полей шляпы, он пошел прочь.

Объявили посадку на поезд. Это вернуло Сару к действительности, она встала и направилась к эскалатору.

Чикаго. 2 марта, 12.15

— Марти, у нас проблема. — Голос долетел по внутренней связи и вырвался из интеркома.

«Проблема». Мартин Чэпманн, тридцатисемилетний вундеркинд, который в восемьдесят седьмом сумел избежать худшего и теперь работал управляющим директором «Хелпурн инвестмент груп», изучающе посмотрел на цифры, заполнявшие его личный экран.

— Мы слишком размахнулись, — убеждал аналитик. — Некоторые из этих опционов… я тут взглянул на данные продажи зерна за последние две недели. Вы их видели? Не думаю, что нам нужно следовать в этом направлении. При такой котировке…

— Что говорит компьютер?

— Компьютер говорит… что у нас все прекрасно. Но еще пара часов вроде этих, и рынок ждут серьезные неприятности. Продажи запасов резервного зерна идут в гору…

— Тогда у нас все должно быть прекрасно. — В словах слышался подводящий черту итог.

Повисла пауза.

— Дайте мне присмотреться. Просто чтобы убедиться.

Вновь пауза.

— Ладно, Тим. Если ты считаешь, что так лучше. Мартин отключил интерком и поднял телефонную трубку. Минуту спустя он уже разговаривал с Лоуренсом Седжвиком:

— Извините за беспокойство…

— Никакого беспокойства. — Фраза выговорена на одном дыхании. — Чем могу служить, мистер Чэпманн?

— Уязвимость. Она… начинает сказываться.

— Рановато… Тем не менее все, что нам нужно, — это еще несколько часов. Не вижу проблемы.

— Но не я один контролирую…

— Я это понимаю, — отрезал Седжвик. — Кто-нибудь догадывается, что данные о торгах привносятся компьютером?

— Нет. Нам достанется около полумиллиарда, на худой конец. Однако кое-кто хочет проверить данные с этого конца.

Пауза. Потом голос Седжвика:

— Это было бы ошибкой.

— Да, я… я знаю.

— Тогда вам следует позаботиться об этом.

Прошло несколько секунд, прежде чем Чэпманн собрался с духом:

— И я продолжаю скупать по этим позициям, пока…

— Это выяснится, когда вы зайдете достаточно далеко.

— Так мы на самом деле намерены перехлестнуть с этим через край? — В трубке повисло молчание. — Я думал, мы осознаем это? — Молчание. — Я понимаю.

— Относитесь к этому как к эксперименту, Мартин. Контролируемая среда для проверки ответной реакции. Помните только об одном: среда обязательно должна оставаться под контролем.

Мгновение спустя связь оборвалась.

Чэпманн повернулся к окну, откуда открывался вид на город с пятидесятого этажа. Чего еще ждать от Седжвика, всегда у него так: отстраненность да раздражение. Чэпманн работает с ним с последних дней «Уоррен корпорэйшн» — частица встряски, оставившей Седжвика фактически в изоляции. Даже тогда этот человек был спокоен до глупости: потерю шестидесяти миллионов долларов воспринимал с явным безразличием. А за три месяца вновь воспрянул и устремился вперед. Чэпманн никогда не спрашивал — как. Поэтому-то Марти и остался так близок ему. Седжвик заслужил его доверие.

Мартин глубоко вздохнул и нажал клавишу интеркома:

— Тим, может, перекусим чем-нибудь, а? Расскажи, что ты там выискал.

— Платишь ты?

— Само собой. — Мартин помолчал. — Разве не я всегда угощал?

Убрав палец с клавиши, он потянулся к телефону.

В «Донато» ожидали прибытия синьора Фабрицци с женой из Неаполя на все выходные: итальянцы не требовали оставлять паспорта у портье. Сара все устроила, даже бутылку шампанского в номер. Возможно, знала, что Ксандру понадобится вино. Абсурдность того, что произошло за последний час, сказывалась: он с трудом сдерживался, чтобы не сделать глоток-другой. Он почти сумел простить себе глупое поведение на вокзале: взялся следить за своими преследователями. Но улыбка бородача — вот что выводило Ксандра из равновесия. Он гнал эти мысли, устроившись на диване и положив ноги на столик.

Желтое сияние пробивалось в окно и неприятно било в глаза, мешая заснуть. А подремать хотелось, времени для этого достаточно: Ксандр знал, что до приезда Сары еще часа два. Однако, попытавшись отстраниться от надоедливого света с улицы, он с трудом пошевелил плечами. Одной дремой здесь явно не обойтись.

С натугой оторвавшись от дивана, Ксандр отдал предпочтение холодному омовению флорентийской ночи и выбрался на ажурный металлический балкон, нависавший с шестого этажа над виа дель Панзани. Поток студеного воздуха вымел все мысли о сне из головы. Но по-настоящему забыть об усталости Ксандру помогло то, что он увидел слева от себя.

Дон Кихот и навеки преданный ему Санчо. Толстяк слева, и высокий, худой — справа. Непочтительность к самому, наверное, поразительному в мире архитектурному ансамблю вызвала улыбку на губах Ксандра. Омытые потоками света, взирали на него купол и колокольня, витражное око по центру собора пронзало глубокую тень от мощных лучей прожекторов, установленных сотней футов ниже. Ясно, что создатели этой архитектурной композиции были больше художниками, чем строителями. Ксандру эта пара представлялась держащей оборону, ожидающей нападения невесть откуда и находящей успокоение в близости друг друга. Было что-то утверждающее в их терпении.

Холод стал пробираться по спине. Тоскливо взглянув на сияние уличных огней внизу, Ксандр вернулся в комнату, плотно затворив створки балконных дверей. Тут же в унисон зловеще щелкнул замок, звякнул ключ во входной двери — у Ксандра кровь отлила от лица. Чудесные образы флорентийской ночи разом улетучились. Их место перед взором Ксандра заняла упрятанная в окладистой бороде улыбка.

Мысли его понеслись вскачь, морозом свело спину, упертую в ледяное стекло. Он почувствовал себя одиноким, пришпиленным к окну, скованным яростной хваткой света от настольной лампы. Уйди со света, черт побери! Уйди со света! Слова прошили его насквозь, минули томительные секунды, и неведомая сила сдвинула его с места. Ксандр бросился к лампе, едва не рассадив себе голень об угол стеклянного столика, дотянулся до выключателя. Комната погрузилась во мрак, лишь слабые отсветы с улицы чертили странные силуэты по стенам. Услышав, как тихо повернулась ручка и скрипнула дверь, он рванулся вправо, по-детски ища спасения за кожаным креслом, как будто специально придвинутым в угол. Широкий клин света прорезал комнату, и Ксандр огляделся в поисках хоть чего-нибудь, похожего на оружие. В глаза бросился пузатый контур пробки от шампанского, Ксандр вцепился в тяжелую бутылку, прижал к себе, готовый молотить ею при малейшем признаке того, что обнаружен. Думая только о своем дыхании, он изо всех сил старался унять бешено колотившееся сердце, даже не сомневаясь, что стук его эхом отдается по всей комнате.

Тень заполнила пространство, пробегая по потолку и устремляясь к его маленькому убежищу. Не смея шелохнуться, Ксандр напряженно вслушивался в мерные шаги, подбиравшиеся все ближе и ближе к комнате. Осторожные шаги — как воду пробуют. И вновь навалилось на него это слово: профессиональные, еще больше сводя пальцы, сжимая легкие, лишая последних сил, оставленных им для мгновенной схватки. Фигура приблизилась, и моментальный отблеск света с улицы выхватил из мрака кисть руки. Не помня себя, Ксандр выскочил из укрытия, отчаянно хватая одной рукой высвеченное лезвием уличного фонаря предплечье. Другая его рука, все еще сжимавшая горлышко бутылки, с размаху устремилась вперед, наугад в направлении фигуры, все еще невидимой.

То, что он ощутил следом, оказалось полной неожиданностью. Что-то острое, как пинцет, впилось ему в мякоть ладони, выбив из руки подобие оружия. Один крутящий рывок — и дикая боль пронзила ему руку, а ноги куда-то исчезли, выбитые из-под тела. Ксандр плюхнулся на ковер (рука по-прежнему была захвачена в тиски), в горло врезалась грубая кожа ботиночной подошвы, вдавилась так, что не допускала никаких движений, кроме судорожных глотков воздуха, который Ксандр силился вдохнуть. Больше всего скованный собственным страхом, Ксандр ждал последнего удара.

Его так и не последовало. Захват, клещами сжимавший ему запястье, ослаб, подошва освободила горло. Ксандр лежал очень тихо, свободный, но оцепенелый. Медленно подтянув руку, он попытался подняться на ноги, но боль в руке не позволяла опереться на нее. Корчась на полу, зажимая запястье, Ксандр глянул вверх через полоски света. Там смутно виднелись очертания обращенного к нему лица Сары.

— Господи Иисусе! — В горле клокотали чувства, и было не ясно, во что их излить: в облегчение, в гнев или в боль. — Что вы, черт возьми, себе позволяете? — Ксандр снова попытался встать, но не смог — в голове у него все плыло от ноющей боли в плече. — Я про то, что какого черта вы себе позволяете?

Сара подхватила его под руку, помогая подняться на ноги. Почти безотчетно он отпрянул от нее. Унижения от валяния по полу беспомощно распластанным нельзя искупить, просто-напросто протянув руку помощи. Он почувствовал липкое тепло на пальцах: тонкие струйки крови, стекавшей от запястья в ладонь. Дожидаясь, пока утихнет боль в голове, он медленно поднялся с пола, бдительно следя за тем, чтобы держаться подальше от ее протянутых рук.

— Мне хорошо. — Ксандр и не пытался скрыть, как он зол и расстроен. — Нужно только руку в порядок привести.

— Вам нехорошо, — ответила она и, дождавшись, пока он окончательно встанет на ноги, прошла в маленькую прихожую, включила свет в комнате и заперла дверь. От неожиданно яркого света Ксандру стало еще больше не по себе. — Я должна взглянуть на вашу ладонь.

— Ах, теперь вы еще и врач!

— Я знаю, что я сделала. Это неглубоко, но кровь пойдет. — Она умолкла, вновь стараясь помочь. — Мне очень жаль. Я думала, вы…

— Я — что? Что только могло вам…

— Так вы же набросились на меня из темноты. А я к такому непривычна. — Сара направилась в спальню.

— Ну, — раздражения в его голосе поубавилось, — я думал, что это не вы… — Ксандр попытался снова озлобиться. — Не знаю. — Добравшись до дивана, он осторожно сел. И, обращаясь в сторону спальни, продолжил: — Почему вы шли крадучись? Почему не включили свет?

— А потому, что я слышала, как кто-то выключил лампу, — спокойно объяснила Сара, возвращаясь с намоченной салфеткой. Села рядом, ожидая, пока он протянет ей руку. — Вы-то зачем лампу выключили?

— Подумал, это не вы, а… может, те два господина, от которых я еще раньше вечером убежал. — Он протянул ей руку. — К тому же я и не ждал вас так рано. — Короткая волна боли прокатилась по руке, когда Сара принялась промокать ранку. — И почему с вами коридорного не было?

— Даже не знала, что мои ногти на такое способны.

— Способны. — И вновь от резкой боли перехватило дыхание.

— Все потому, что я не очень хорошо говорю по-итальянски, помните? Мне не хотелось предавать сей факт огласке, синьор Фабрицци. — Сара принялась бинтовать ему кисть, туго затягивая салфетку. — Что за два господина?

— На самом подъезде к городу. Мы играли в толкушки на машинах. Не беспокойтесь, я убежал от них на вокзале.

— Хорошо. — Сара встала и пошла за сумкой, стоявшей в конце прихожей. — Я приму душ. А потом вы мне расскажете.

Ксандр уставился на нее, не веря собственным ушам.

— И все?!

— Полагаю, да.

— Я вам про то, что меня чуть в пропасть не скинули, про то, что я вас принял за убийцу, про то, что я, может, кровью истекаю до смерти…

— Не истекаете.

— А вы намерены принять душ? И все?!

— Да. — Лишь на какой-то миг она пристально взглянула на него (чувствуя, что ей гораздо легче, чем могла бы в том признаться), достала из сумки косметичку, кое-что из одежды и направилась в ванную комнату. — Держите потуже еще минут пять. Я выйду минут через пятнадцать.

Ксандр проводил ее взглядом, звуки текущей воды, которые донеслись из ванной через минуту, как ни странно (ведь он был так зол!), успокаивали. Оставшись один, он, задетый ее явным безразличием, задумался о том, что произошло всего несколько минут назад, о ее сверхъестественной способности в несколько секунд разделаться с мужчиной, в котором шесть футов и два дюйма роста да веса сто восемьдесят фунтов. Можно, конечно, придуриваясь, уговаривать себя, будто он был отнюдь не легкой добычей, но все еще саднящая боль в плече и ноющая ладонь убеждали как нельзя лучше: повержен он был легко и просто, что называется, одной левой. Ксандр припомнил рассказ Сары о тех двоих в нью-йоркском проулке: теперь легче представить, как, должно быть, играючи она разделалась с ними.

Выждав четыре минуты, он освободил пальцы от повязки, решил ополоснуть лицо и сменить рубашку. Осторожно стянул рубашку через плечо и бросил на пол по пути к умывальнику в коридоре. Вода освежила чудодейственно, особенно когда он плеснул на шею у затылка. Даже плечо, похоже, радостно отозвалось на несколько добравшихся до него струек воды.

Взяв ручное полотенце, Ксандр насухо вытерся и, возвращаясь к дивану, ненароком споткнулся о Сарину сумку. Собственная неуклюжесть вызвала вспышку самобичевания, он опустился на колени, чтобы подобрать и положить на место разлетевшиеся по полу вещи. Раскрыв сумку, заметил пять аккуратных картонных папок. Понял, что другой возможности взглянуть на них у него не будет. Быстро оглянулся на дверь в ванную комнату: вода по-прежнему журчала вовсю. Охваченный азартом, он медленно вытянул потрепанные папки из сумки.

В глаза сразу бросились два имени, по которым он в последние два года вел исследования, плюс досье на Вотапека. Папка с надписью «Тиг» была самой толстой, но интересовала меньше всего. В конце концов, собирая информацию, Сара пользовалась его же статьями. Пожалуй, лучше всего начать с менее внушительной папки, на которой значилось имя Седжвика. Ксандр положил папку на пол и раскрыл.

Ксандр пролистал оставшиеся страницы: факты показались непоследовательными либо взятыми из официальных источников. Образование: Дирфилд, Принстон; два брака, завершившиеся разводом, дочь учится в частной академии в Швейцарии. Ничего выдающегося, за исключением одного поразительного факта: два года в Итоне (участие в каком-то «независимом исследовании») до поступления в Дирфилд. Годы: 1953-й и 1954-й. Ксандр уставился на цифры. Тиг, подумал он. Те же временные рамки. Сара тоже, очевидно, уловила эту связь: на полях стояла красная галочка. Полистав страницы, Ксандр продолжил чтение.

Ксандр подивился отсутствию упоминания о недавнем компьютерном предприятии: оно давало очевидный ответ на последний вопрос.

В этом месте в докладе, похоже, необъяснимый скачок. Совершенно очевидно, что несколько абзацев были изъяты, а потом разрыв попытались подлатать. Изложение сделалось неровным, ссылки на отсутствующие части убраны, дабы хоть как-то свести концы с концами. В последние месяцы явно что-то произошло, и кому-то это показалось чересчур щекотливым для упоминания. Несообразность бросалась в глаза. «Это компьютеры, — подумал Ксандр. — Почему убрали эти разделы? Здесь явная привязка к Тигу».

Затишье в ванной комнате застало Ксандра врасплох. Он понял, что у него всего три минуты на то, чтобы пролистать досье Вотапека и вернуться на диван, прежде чем выйдет Сара. Бросив быстрый взгляд на другие досье, он остановился на двух страничках, составивших весь отчет о Вотапеке. Немного, но, конечно же, больше того, что известно самому Ксандру.

Ксандр пробежал глазами несколько следующих абзацев: еще кое-какие детали о трагедии, случившейся в августе 1969 года, но ничего примечательного. И все же он почувствовал, что и здесь опять в изложении есть разрыв: наспех сделанные вырезки и склейки оставили слишком много недосказанного, зато явно намекающего на большее. Никакого упоминания имен в связи с Учебным центром — детей, преподавателей, спонсоров. Ничего. В общем, информация, за исключением загадочного первого предложения о происхождении Вотапека, легко доступна любому набившему руку исследователю. Нет, доклад явно к чему-то клонил, но все привязки обрублены, словно кто-то вознамерился подразнить аппетит читающего. И ничего о Тиге или Седжвике. Ничего после 1969 года. Никаких связей не прослежено, никаких предположений о них.

Томясь желанием поискать ответы в последних абзацах, Ксандр неохотно сунул странички обратно в папку и аккуратно уложил досье в сумку. С трудом поднимаясь на ноги (плечо болело меньше, чем несколько минут назад), повесил полотенце на шею и, понимая, что до дивана ему уже не добраться, встал перед умывальником, открыл кран в тот самый момент, когда появилась Сара.

— Рада видеть вас снова на ногах. Не истекли кровью до смерти, пока я была в душе? — На ней были легкие брюки с водолазкой. Волосы собраны на затылке в пучок, влажные, они еще больше отдавали рыжиной. Впервые Ксандр обратил внимание на перемену.

— Уже другие, да?

— Что?

— Волосы.

— Сегодня не одного вас нежеланные гости навестили. — Сказав это, Сара присела на диван и стала перелистывать один из журналов, лежавших на кофейном столике. Не отрываясь от журнала, добавила: — Надеюсь, они вам были интересны.

Ксандр вздрогнул, затем направился к ней, изображая, насколько мог, полную невозмутимость.

— Интересно — что?

— Досье. В моей сумке. — Сара подняла голову, на лице не было никаких следов обвинения. — Помогли вам хоть какие-то пробелы заполнить?

— Кое-какие. — Ксандр понял, что разыгрывать дурачка не стоит. — А как вы…

— Сумка была закрыта. — Ксандр повернулся к сумке — открыта. Понял, что для таких дел он совсем не годится. — Как рука? — спросила она.

— Лучше. Спасибо.

Он приблизился к спальне и уже готов был пуститься в объяснения, но вместо этого улыбнулся, вошел и завозился с молнией на своей сумке. Роясь в белье, Ксандр осознал, что ему трудно не думать о женщине, которая спокойно сидела в другой комнате и не выражала никаких эмоций, указывая ему на опрометчивый поступок. Да тот ли она человек, с кем он еще несколько дней назад пил чай? Нет. Это-то ясно. Волосы. Бесстрастие в голосе. Глаза. Появилась самоуверенность, какой явно не было прежде, зато теперь она, пожалуй, полностью ее характеризовала. Наверное, лучше было бы вообще не спрашивать. Но он никак не мог удержаться.

Отыскав не очень мятую рубашку, Ксандр вошел в гостиную, стараясь управиться с рукавами, не потревожив при этом правую руку.

— Хотите, помогу? — спросила Сара, бросив журнал на столик.

— Благодарю. — На этот раз он был готов принять милосердие.

Вручив Саре рубашку, Ксандр повернулся к ней спиной и вытянул руки по швам. Не торопясь, она натянула рукава на его пальцы и мягко потянула рубашку за воротник к шее, мимолетно погладив раненое плечо, словно прощения попросила. Ксандра приятно удивило это внезапное проявление нежности в человеке, который несколько минут назад готов был его изуродовать.

— У вас красивая спина, доктор Джасперс.

Ее неожиданное замечание совершенно его обескуражило. Прошло немало времени, прежде чем он сумел промямлить:

— Я… я греб.

— Тогда понятно, почему у вас такие плечи.

Его вдруг словно теплой волной обдало. Не поворачиваясь к ней и лихорадочно стараясь попасть пуговицами в петли, он говорил не останавливаясь:

— У меня такая машина есть… дома, в квартире у меня… Гребной тренажер. — Ксандр поразительно быстро, несмотря на неудобство, запихал рубашку в брюки и, обойдя диван, устремился к умывальнику. — Я на нем каждый день упражняюсь… на этом… гребном тренажере. — Без видимой причины он открыл кран и принялся мыть руки. — Да, ну вот… плечо намного лучше. — Сказав это, он ополоснул руки, вытер их висевшим на вешалке полотенцем и повернулся к Саре, изобразив на лице лучшую из улыбок. — Ужинаем?

— Да. — Сара взглянула на него, потом потянулась и взяла со стеклянного столика меню. — У них тут как будто неплохой выбор.

— А-а! — На мгновение Ксандр растерялся. — Я думал, мы…

— Принимая во внимание все то, что сегодня произошло — с нами обоими, — разумнее, думаю, поесть в номере. Так безопаснее.

Он кивнул.

— Точно.

— Плюс я дам вам возможность сообщить мне, что вы думаете про те папки, до того, как завтра мы отправимся к Пескаторе. — Говоря это, Сара не отрывала глаз от меню, хотя слова ее, видимо, вывели Ксандра из замешательства.

— К Карло! — воскликнул он. — А знаете, его в Милане не было.

Сара вскинула голову, с ее лица исчезла улыбка.

— Вас это удивляет?

— Тогда — нет. — Ксандр уселся с ней рядом.

— Зато теперь удивляет.

— Да, — он кивнул, больше отвечая своим мыслям, чем ее словам, — пожалуй, удивляет.

Чикаго. 2 марта, 12.47

Мартин Чэпманн, глубоко увлеченный разговором с молодым коллегой (обсуждалась финансовая устойчивость рынка зерна), время от времени покусывал бутерброд с чили. Тим Гиллеспи на ходу утирал салфеткой подбородок.

— Стало быть, компьютеры выдают ерунду, Марти. Говорю тебе, всплеск последних двух недель мог быть вызван множеством крайне рискованных ставок: фермеры распродают резервные запасы по бросовым ценам… Слушай, не тебе втолковывать финансовые азы… если зерно и дальше будет…

— По-твоему, нам грозит паника. Тим, помилуй!

— Ну, тогда утешь меня, Марти. Дай я прослежу эти цифры, погляжу, откуда берутся срочные позиции. Наихудший сценарий: я теряю день.

— Ты в самом деле считаешь…

— У меня уже компьютер налажен на базовый поиск. Пара часов максимум…

Какая-то женщина, слегка задетая двумя мужчинами, нечаянно царапнула молодого аналитика браслетом по руке. Гиллеспи едва почувствовал укол, женщина же, повернув голову (она показалась Чэпманну знакомой), извинилась и пошла дальше по улице.

— Опять же, — хохотнул Гиллеспи, — вот с такой я всегда готов провести пару часов. — Смеясь, он снова пристроился к Чэпманну.

Не прошли они и десяти шагов, как молодой человек остановился. Чэпманн видел, что улыбка исчезла с лица Гиллеспи и появилось выражение растерянности — он будто забыл, где находится и куда шел. Какое-то время он пытался отогнать это ощущение. Навалился на Чэпманна, который не сводил глаз с лица спутника. Дикая гримаса перекосила его, и через несколько секунд тело Гиллеспи рухнуло на землю. Чэпманн, истошно вопя, звал доктора, опускаясь на колени возле своего приятеля.

Однако он знал, что это ничего уже не изменит. Аневризма для мозга гибельна: внезапная, необъяснимая, хотя и совершенно благовидная причина смерти.

Перевалившее за полдень солнце блистало в накатывающихся волнах, наделяя странным согревающим сиянием жесткий воздух пляжа Кейп-Код. Песок, присыпанный утренним снежком, легко расползался под ногами Антона Вотапека. Длинное кожаное пальто укутывало его гибкое жилистое тело ростом в пять футов семь дюймов. Руки он держал за спиной, плечи были опущены. Шел он не спеша, не столько из-за песка или снега, сколько из-за своего пожилого спутника, который изо всех сил старался удержаться на столь зыбкой почве. Тот, что постарше, несколько наклонялся на ходу, отчего казалось, что эта пара бредущих по пляжу сложена почти одинаково: оба плотно сбитые, в русских шапках-ушанках и сапогах. Им не мешали: было кому проследить, чтобы на эту протяженную часть пляжа не проник никто посторонний. Еще трое мужчин стояли примерно в полумиле возле машины, одни на стоянке, давно покинутой летними толпами. Двигатель машины работал.

— Как обычно, они не были уведомлены о моей встрече с вами, — ворчливо выговаривал тот, что постарше, слегка задыхаясь от прогулки по песку.

— Так, наверное, лучше, — откликнулся, кивая, Вотапек. — Йонас и Лэрри по горло заняты первой попыткой. Экономическая фаза должна начаться…

— Не забивайте голову подобными вещами, Антон. — В голосе звучала нотка упрека. — Мужчины должны решать собственные задачи. — Эту фразу Вотапек слышал часто. — Ваша задача — дети. Помните об этом. Вовсе не первая попытка. — Улыбка чуть тронула старческие губы: урок закончен. — А в общем, вы правы. Вашингтон получился замечательно. Он идеально подготовил сцену.

В последних словах послышался легкий акцент, особенно заметный на фоне безупречного выговора, и он напомнил Вотапеку о самых первых днях знакомства с этим человеком. Днях, потраченных на искоренение всех следов его собственного акцента, с тем чтобы он занял свое место в новом мире, новом обществе, освободившись от клейма своего прошлого. Америка. Он раскрывал ей свои объятия тогда и ничуть не утратил пылкости чувств в последующие годы.

Беда в том, что тогда — давно — все пошло кувырком. Да, победа в войне, да, чувство ожидания подлинной надежды — сильное и глубокое. Однако «страх сгубил деятельность, терпимость сбила целеустремленность, а сочувствие размыло все на свете» — вот еще слова из книги, которую он видел всего один раз. Еще молодым человеком Вотапек понимал, как порождения холодной войны лишают Америку присущего ей духа. В результате — экстравагантность, поклонение прихоти и чудачеству. Никаких планов, никаких обращений к будущему, потому что никому не хотелось марать руки, брать на себя риск пользоваться властью для пробуждения настоящей страсти и приверженности делу. Все сделалось достойным достижения, а оттого не достигалось ничего. Прекрасный и отважный новый мир, общество, которое вселило в него столько надежды, обратилось всего-навсего в племенной загон, где взращивалась любая прихоть, какую только были способны учудить люди. То не было использованием власти. То было оскорблением ее. А Антон Вотапек был взращен на том, чтобы относиться к власти с большим уважением. Людей следовало учить и наставлять. Им нужен нравственный ориентир. Вот чему все эти годы учил его человек, шагавший рядом с ним.

— Из Монтаны сообщили, что с детьми все вернулось к норме, — добавил Вотапек.

— Как мы и полагали. Тридцать лет, и всего шесть подобных эпизодов. Нам весьма везло. Это испытание для вашего умения руководить.

Вотапек кивнул, потом заговорил:

— И все же… Мне следовало бы предвидеть появление этой проблемы. — В голосе звучали явно нервические нотки. — Сталкивались же мы с таким ропотом на семи-восьми других площадках, но там нам удалось найти способы избежать… крайних мер.

— Вы сомневаетесь в системе?

— Нет. Разумеется, нет. Только вот… мне следовало бы получше подготовиться…

— Вы страшитесь повторить свои ошибки?

Тот, кто помоложе, кивнул.

— Сколько раз я должен повторять, что ошибки допущены не только вами. — Старец тепло взглянул на своего давнего ученика. — Такого и быть не могло. Эти ребята оказались плохо приспособлены, наша программа плохо подходила для воспитания необходимого вида страсти без поощрения определенного элемента насилия. Ненависть, Антон, инструмент могущественный. Могущественнее, чем любой из нас представляет. Требуется время, чтобы научиться владеть таким инструментом. Вы не можете винить себя за определенную степень… наивности в те далекие годы.

Вотапек по-прежнему молчал.

— Антон, ваше состояние — результат последнего случая. — Старец помолчал, прежде чем добавить: — Или оно вызвано воспоминаниями о девушке?

Вотапек смешался, а потом переспросил:

— Вы имеете в виду Элисон?

Старец остановился.

— Да, Элисон. — Тепло исчезло из его взгляда. — Тему эту мы обсуждали слишком часто, и выслушивать все снова я не намерен. И воспоминания о ней не должны тревожить ваше сознание. С тех пор минуло уже тридцать лет. Вы сделали для нее все возможное. — Он похлопал Вотапека по руке у сгиба локтя. — Пора возвращаться. Становится прохладно. — Старец цепко держался за протянутую ему руку, пока они брели обратно по песку и снегу. — Дети, Антон. Думайте только о детях.

Сара отдернула шторы и на мгновение замерла от солнечного света, хлынувшего с балкона. Глаза слипались. Прижавшись щекой к холодному как лед оконному стеклу, она пыталась одолеть сонливость. Во Флоренции ей довелось побывать всего один раз, еще студенткой, и тогда, признаться, ее больше всех красот города волновали юные итальянцы, щедро наделявшие гостью знаками своего радушия. Теперь же, посмотрев налево, она залюбовалась сиянием солнца на ребристом куполе собора, разглядывала туристов, которые стекались к просторной соборной площади.

С трудом оторвавшись от окна и дойдя до двери в спальню, Сара постучала, выясняя, пробудился ли Джасперс. Учитывая, как ему досталось, она решила, что будет справедливо уступить ему кровать. Понадобилось немало сил на то, чтобы убедить его (это в два-то часа ночи!), что ей будет вполне удобно на диване. В конце концов, закрыв глаза на этикет Ландсдорфа, Ксандр смирился: частично взяла свое усталость, но больше подействовало упоминание Сары о возможных нежданных гостях посреди ночи. Кто лучше ее удержит передовую линию обороны? Сара, само собой, дурачилась, однако ее предположения оказалось вполне достаточно, чтобы сломить рыцарское упорство Ксандра. С улыбкой вспомнилось ей мгновенное выражение испуга на его лице.

Сара постучала еще раз, удивленная отсутствием ответа.

— Не меня ищете?

Резко повернулась вправо… и увидела, что Ксандр входит в дверь номера с подносом в руках. Она поплотнее запахнула обернутое вокруг талии одеяло.

— Я кофе с булочками принес.

— А я не слышала, как вы встали.

— Поразительно! — Широкая улыбка не сходила с его лица, пока он шел к столику. — Но факт есть факт: когда я утром вышел, вы крепко спали. Я решил, что лучше дать вам выспаться.

— Да уж, не помешало бы. — Сара придвинула тяжелое кресло к столику, пока Ксандр разливал кофе по чашкам. Она заметила толстый слой марли, туго обернутый вокруг его кисти. — Жаль, что так получилось.

— Не о чем беспокоиться. У портье внизу полно всяких медицинских принадлежностей, и он был только рад случаю опробовать их на мне. По-моему, немного переусердствовал. Рука в полном порядке.

— Рада это слышать.

— Как и я. — Ксандр вздрогнул, поморщившись: кофе оказался очень горячим. — Там в фойе телефон… я попытался дозвониться до Карло. Увы, не отвечает.

— Возможно, до работы еще не добрался, — предположила Сара, щедро намазывая джем на булочку.

— Нет. Он трудоголик. Обычно на работе в семь, самое позднее — в половине восьмого. Не похоже на него.

Сара встала, прихватив с собой чашку и зажав зубами большой кусок булочки. Вынув что-то из стоявшей возле двери в спальню сумки, она произнесла:

— Надо проверить. Сейчас взбодрюсь — и можно ехать.

Спустя двадцать минут Ксандр следовал за ней по виа дель Панзани, весьма широкой по флорентийским меркам улице. Толстенные коричневато-серые каменные глыбы, будто древние латы, укрывали старые здания, величественные и горделивые, оштукатуренные магазины протиснулись в их ряды. У самых древних, казалось, уже и стоять сил не было; храня достоинство, они искали опоры у тех, что высились по бокам. Эта близость придавала плотным рядам домов по обеим сторонам улицы странное выражение боевого товарищества: дерево, бетон, камень держались единым строем против времени и стихий. Ксандр пошел рядом с Сарой, и она взяла его под руку, к его величайшему удивлению, которое он и не думал скрывать.

— Не волнуйтесь, доктор Джасперс. Но чета Фабрицци повела бы себя именно так, только и всего.

Ксандр понимающе кивнул, хотя Сара и уловила некоторое колебание в его поведении, пока они шли к собору. Его неловкость в обращении с ней как с женщиной (в чем он явно убедился прошедшей ночью) по какой-то странной причине казалась ей удивительно трогательной. Раздумывая об этом, она с радостью — и иначе не могла — вспоминала, как помогала Ксандру надеть рубашку. Чуть крепче прижала к себе его руку, в ответ же ощутила, как напряглось его плечо. Хорошо зная, что дело не в том, спросила:

— Вам больно? Это после ночи болит?

— Нет. Нет, это в порядке. Ночью другое плечо… — ответил он. — Которое… похоже, совсем выздоровело. — Ксандр, как маятником, помахал рукой, в которой нес небольшой кейс, демонстрируя ее подвижность. — Видите?

— Здорово. — Сара прибавила шагу, увлекая его за собой. — Ну же, рассказывайте, на что мы любуемся.

И тут же болезненный укол: слова ее были встречены с явным облегчением. Что ж, подумала она, согласиться на лекцию-экспромт по истории и архитектуре Возрождения — это по справедливости. В конце концов, за эти день-два ему здорово досталось, и, как считала Сара, возвращение, пусть краткое, в собственный маленький мир его ободрит. Может, даже чуть-чуть облегчит бремя вышагивать под ручку с довольно привлекательной женщиной. Слушая вполуха (время от времени кивая либо произнося: «Понимаю», «Надо же!»), Сара старалась хорошенько рассмотреть, что творилось вокруг, уловить любое, пусть самое неприметное движение в растущих толпах. Когда они вышли на площадь Сан-Джованни, здания отступили, а туристы, до того спешившие ручейками и струйками, разом хлынули целым потоком.

Купол собора с подобающим величием возносился над простором площади, на витражах и мраморной облицовке фасада бриллиантовыми блестками играло солнце. Мало кто проходил мимо этого сиятельного блеска: фотоаппараты клацали в синкопированном ритме с нарастающим гулом шагов. Повинуясь, видимо, инстинкту, Сара спросила, нет ли менее людного пути к университету. Ксандр остановился и кивнул головой влево, указывая на небольшую улочку сразу за площадью.

— Самый короткий путь здесь, но мы не увидим палаццо Медичи и еще ряд прекрасных…

— Думаю, достопримечательности можно оставить на потом. — Сара улыбнулась молодому ученому, угадав по глазам, что до него дошел смысл сказанного.

— Точно. — Ксандр кивнул. — Менее людный путь.

Не желая оставлять в стороне баптистерий (крупное, похожее на девичью грудь сооружение перед собором), он повел Сару мимо него и задержался у восточных дверей. «Врата Рая» Гиберти взирали на них, мягкими плавными линиями выступали из бронзы сцены из Библии: «Изгнание из Эдема», «Жертвоприношение Исаака», «Моисей на горе Синайской». Ксандр смотрел как завороженный. В этих сценах скульптору удалось уловить и передать муку, душевный подъем, непосредственность. Сара никак не могла оторвать взгляд от «Врат», не могла не поддаться их чарующей притягательной силе. Все же внутренний голос повелевал: пора двигаться. Слишком много народу столпилось вокруг них. Подхватив Ксандра за руку, она увлекала его к тому пути, что покороче, к относительно безлюдной улочке. Там, в тишине и в стороне от чужих глаз, ей сразу сделалось легче, прибавилось уверенности. Даже у солнца, похоже, пропала охота посылать на них лучи: путь им преграждали стены, высившиеся по обе стороны узкой проезжей части.

Через несколько минут в глаза стали бросаться приметы учебного заведения, появились студенты, некоторые тащили за спиной обязательные, как форма, кожаные рюкзаки, преждевременно одряхлевшие от многолетних издевательств. У самого выхода на площадь Сан-Марко (просторную площадь, вместившую восхитительную церковь и внушительного вида монастырь) Ксандр указал на вывеску на глухой стене арочного прохода: вход в университет. Мимо пронеслась группа студентов.

— На лекцию, видно, торопятся, — улыбнулся Ксандр. — Так резво здесь обычно не бегают.

Пройдя ряд длинных арочных проходов из красного кирпича, они вышли на широкий двор, на котором жались друг к другу лишенные листвы деревья, окруженные деревянными скамейками. По периметру двора выстроились семь-восемь небольших домиков, каждый из них являл собой сплав первозданного аскетизма позднего средневековья с многочисленными переделками последующих семи столетий. Ксандр на ходу припоминал, в каком из домиков находился кабинет Пескаторе.

— По-моему, в том, — указал он. — Да, совершенно верно, в том. Перед ним еще дерево такое чудное, все косое. Карло где-то на первом этаже.

Вместе с Сарой он поспешил по одной из великого множества пересекающихся дорожек, расчленявших просторный двор; выложенные плиткой, они тугими струнами соединяли друг с другом все домики. Не сбавляя шага, Ксандр одолел неровные каменные ступени небольшого крылечка и толкнул сплошь покрытую трещинками дубовую дверь, машинально придерживая ее для Сары. А та понимала: все его мысли — о манускрипте, на учтивость по Ландсдорфу времени не оставалось. Не обратив внимания, прошла она в дверь или нет, он помчался, одолев еще несколько ступенек, налево по пустому длинному коридору. Сара держалась в нескольких шагах позади, где потемнее: входная дверь у нее за спиной, щелкнув, закрылась, и полоски солнечного света едва-едва пробивались во мраке. Ей казалось, что коридор, пещерный сумрак которого пятнами разрывали несколько тусклых лампочек под потолком, уходил в клубящуюся дымку, которая заглатывала Ксандра в свое мрачное чрево. Лишь звуки его торопливых шагов заполняли коридор. Подстраиваясь к ним, Сара прибавила ходу и поравнялась с Джасперсом как раз в тот момент, когда глаза ученого радостно засияли: он нашел кабинет Пескаторе.

Выжидательно подняв брови, Ксандр легонько постучал по дверному косяку и замер, подавшись вперед, как будто хотел расслышать приглушенные шаги. Прошло несколько секунд, и, не дождавшись ответа, он снова постучал, на сей раз приложив ухо к толстенной двери. Ничего. Ксандр обернулся, беспокойно глядя на Сару.

— Такое на Карло не похоже, — шепнул он. — Совсем не похоже.

Хотел было ударить в третий раз, уже посильнее, но Сара оттащила его. Поняла: незачем привлекать к себе лишнее внимание, тем более что неизвестно, кто находится в соседних комнатах. Достав из сумочки две тонкие металлические полоски, она, глянув в глубину коридора, осторожно просунула их в дверной замок. Ксандр взирал на все это сам не свой от негодования. Коротко щелкнула собачка, и Сара, мягко толкнув, открыла дверь. Упершись свободной рукой Джасперсу в поясницу, подтолкнула сопротивлявшегося ученого, и тот переступил порог кабинета.

Внутри царил полнейший беспорядок — повсюду раскиданы книги и бумаги. Выдвинутые до упора ящики в металлических хранилищах документов чудом держались на кончиках направляющих реек, готовые в любую минуту рухнуть, потянув за собой на пол весь пятифутовый стояк. В нескольких дюймах от потолка сорвался с крепления деревянный стеллаж, угрожающе накренившийся вовнутрь. Прямо перед дверью посреди кабинета высилась куча из нескольких стульев, превратившаяся в причудливую скульптуру-инсталляцию с торчащими во все стороны ножками. Хаос и разорение казались еще большими в скупых лучиках света, проникавшего сквозь щели и прорехи в наспех задернутых шторах. Медленно переступая, Ксандр добрался до стола и уже поднял свой кейс, собираясь поставить его на свободное место.

— Ни к чему не прикасайтесь! — Сара произнесла это шепотом, но так повелительно, что рука Ксандра замерла на полпути.

Кейс замер в опущенной руке Джасперса, а тот, обернувшись, сказал:

— Что здесь произошло?! — Ему нужен был ответ, хоть какое-то объяснение увиденного разорения. Сара понимала: Ксандр все еще не желал признавать очевидное.

— Беспокойство ваше оправданно. — Сара обернулась и закрыла дверь, лишив кабинет лучика света, что проникал из коридора.

— Черт! — вспыхнул Ксандр, все еще оглядывая комнату. — Этого бы не произошло, если…

— Если бы вы не приехали во Флоренцию? — Сара, проходя мимо него к окну, отрицательно покачала головой. Затем, приноравливаясь к узкой щели света, стала всматриваться в то, что снаружи. Удалось разглядеть, что окно выходит на второй двор, позади здания. Двор пустовал. Тем не менее, учитывая, во что превращен кабинет, действовать, понимала Сара, надо осторожно и быстро. Она повернулась к Ксандру: — Это ничего не изменило бы. О том, что у Пескаторе есть манускрипт, они знали, а манускрипт был им нужен. Скорее всего, он помог бы разобраться в том, на что они нацеливаются после разминки в Вашингтоне. Вы сами говорили, что это делает рукопись очень мощным документом. — Сара принялась оглядывать помещение. — Нашли ли они манускрипт, вот в чем вопрос.

— Не знаю. — В голосе его слышалось изумление. — Я… не вижу в том никаких трудностей, если знаешь, что нужно искать. — Ксандр увидел, как Сара присела на корточки позади стола. Потом обвел взглядом кабинет, все еще пытаясь сложить из кусочков целостную картину. — Карло в статье описал: длина манускрипта около семи дюймов. — Припомнив, добавил: — И толщина около дюйма, переплетен в старую кожу с печатью Медичи: шесть ядер на щите.

— Ясно, что отыскать его не так-то просто. Иначе с чего бы такой разгром?

— Положим. — И тут же, опровергая себя, покачал головой. — Карло упрям, но не глуп. Если кому-то столь истово захотелось…

— Он бы отдал рукопись? — донесся из-за стола голос Сары.

— Именно, — кивнул Ксандр. — Что вы там делаете?

Последовало долгое молчание, прежде чем Сара ответила на его вопрос:

— Такой возможности у Пескаторе могло и не быть. — Она встала, отряхивая пыль с колен.

— Что вы хотите этим сказать?

— На полу и на ножке стола — брызги крови. Ковер порезан. — Взглянула Джасперсу прямо в глаза. — Была борьба.

— Минуточку, минуточку, постойте! — Ксандр затряс головой, речь стала бессвязной. — Вы о чем говорите? Это невозможно. Зачем кому-то…

— Затем, что нужно было заполучить манускрипт.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга.

— Этого быть не может, — выговорил Ксандр, изо всех сил стараясь уцепиться хоть за что-то, что убедило бы Сару, да и его самого в нелепости дурного предположения. — Это ведь как если бы история Эйзенрейха вновь повторилась через четыре столетия. Его убили, прежде чем он успел все объяснить? — Тяжесть произнесенного вслух слова, похоже, оказалась непомерной для Ксандра. С полминуты он был не в силах издать ни звука, потом шепотом произнес: — Он мертв, да?

— Я не знаю.

Ксандр взглянул на разбросанные по полу книги.

— Из-за каких-то нескольких страничек теории… — Ксандр замер, внезапно ощутив сильную дрожь. Голос сделался слабым, ломким. — Он ничего бы не сделал, ничего бы не сказал. По крайней мере, не думаю…

Не обращая внимания на предостережение Сары, Ксандр присел на краешек стола, поставил в ногах маленький кейс и, скрестив руки на груди, принялся раскачиваться взад-вперед. Сара видела, как, убаюканный мягкими движениями собственного тела, Ксандр уносился все дальше и дальше. Переступив через кучу бумаг, она подошла, обхватила пальцами его запястья, сжимая до тех пор, пока их взгляды не встретились.

— Вы же их не знаете.

Сара понимала: ученый погружается в разбор собственных мотивов, собственной виновности. Слишком часто приходилось видеть такое, чтобы не распознать знакомое выражение его лица. И потворствовать этому не могла позволить. Ни ему, ни себе самой.

— Я вас не понимаю. Совсем не понимаю. — Никакого упрека: просто утверждение факта. — Вы способны взирать на все это с такой отстраненностью, бесстрастно… — Ксандр покачал головой. — Жаль, я на такое не способен.

Сара смотрела ему прямо в глаза. Еще один невинный. Еще один выбор.

— Вряд ли вы и впрямь о том жалеете… — Она умолкла, выдерживая его взгляд, потом добавила: — Манускрипт. Куда Карло мог его спрятать? — Сара выпустила его руки.

Пытаясь заставить мозг работать, Ксандр потер ладонями виски, обвел взглядом кабинет. Простое движение, похоже, вырвало его из пут самобичевания. Шмыгнув мимо нее, направился в центр комнаты.

— Наденьте перчатки! — потребовала Сара.

Не останавливаясь, Ксандр сделал, что было велено, уже переключив внимание на груду книг у основания стеллажа.

— Теперь думай, — заговорил он сам с собой. — Если он так умен, как ты представляешь, то куда спрячет книгу? — Опустившись на колени, Ксандр тронул корешки нескольких книг, чьи названия заставили его лишь покачать головой. И вдруг в порыве внезапного прозрения он воскликнул: — Конечно же, в другую книгу! — Сара с тревогой следила, как он мечется то к уцелевшим книжным полкам, то снова к груде на полу: совсем голову потерял, забыв обо всем остальном. — Так где же ты его держал, Карло? — Взгляд Ксандра блуждал по сторонам.

Саре ничего не оставалось, как ждать. Дух поиска вернулся. Сгорая от нетерпения, она воскликнула, не столько спрашивая, сколько подгоняя:

— Держал — что?

Похоже, впервые за последнюю минуту он о ней вспомнил.

— Может показаться странным, но я предполагаю, что где-то в этом хламе лежит довольно старинный том «Признаний» святого Августина.

— Святого Августина?!

— Книга двенадцатая, глава двадцать четвертая, полагаю. В ней святой Августин объясняет живучесть и жизнеспособность расхожих представлений. По сути, образец письменного рассуждения о свободе мысли, красноречии и передовом мышлении. — Говоря, Ксандр продолжал оглядывать комнату. — Там про Моисея, про то, что никому воистину неведомо слово Божие, про то, как непозволительно — в силу нашего невежества — настаивать на одном прочтении и всякое такое. — Сара следила, как он метался из конца в конец стены, как вчитывался, склонив набок голову, в названия книг. — Довольно забавно для человека, утвердившего все эти строгости католической догмы. — Ксандр будто вел урок по теологической истории, хотя его глаза и пальцы были всецело заняты изучением книжных полок возле двери. — В основе своей это диатриба против догматизма. «Не тщитесь убеждать меня, во что мне верить» — нечто в этом духе. Карло эти слова всегда считал одним из значительнейших высказываний Августина. Все время только о нем и твердил. Оно в точности совпадало с тем, по ощущениям Карло, с чем он сам повседневно сталкивался в жизни: с узостью мышления, с предрассудками. Все отвергали его наработки по Эйзенрейху. — Взглянув на Сару, он добавил: — Выходит, отвергавшие явно ошибались. — И продолжил, вновь обратившись к книгам: — Мое предположение: Карло упрятал манускрипт в свой экземпляр «Признаний». Туда, где его соображения будут встречены с уважением, какого заслуживают. — Покончив с книгами возле двери, Ксандр перебрался на середину комнаты. — Ищите большой и плотный том. Дюймов четырнадцать-пятнадцать в длину и, наверное, дюйма два с половиной в толщину. На переплете надпись «Признания» на латыни. — С этими словами он опустился на колени.

Сев на пол, Сара принялась разбирать книжный завал в своем углу. Не прошло и полминуты, как в глаза ей бросилось потускневшее золотое тиснение на корешке, в котором заглавная буква почти совсем стерлась. Взяв книгу в руки, она спросила:

— Эта?

Ксандр, бросив взгляд через плечо, тут же вскочил, забрал у нее книгу и вернулся к столу.

— В точку. Посмотрим, так ли хорошо я его знаю, как мне представляется.

Расчистив место на столешнице, он уложил толстенный том и медленно раскрыл. Длинное посвящение: некто по имени Теггерманн нацарапал что-то неразборчивым почерком. Ксандр перевернул плотную пожелтелую страницу, предвкушая, что сразу под ней отыщется небольшая рукопись. Увидел же лишь оглавление.

— Тупик? — спросила Сара. Стоя возле стола, она наблюдала за тем, что делал Ксандр.

А тот, не обращая на нее никакого внимания, страницу за страницей перелистал три четверти тома. Проглядывая колонтитулы на каждой странице, все листал и листал. И остановился — примерно в сорока страницах от конца. Склонившись, Сара увидела небольшую, переплетенную в кожу книжицу, аккуратно расположенную в центре листа.

— Книга двенадцатая, глава двадцать пятая. На одну ошибся. — Ксандр не скрывал своей радости. Но стоило ему взять манускрипт в руки, как выражение триумфа сменилось гримасой полного недоумения: под его пальцами сошлись передняя и задняя сторонки переплета, между которыми, похоже, ничего не было. Распахнув переплет, Джасперс убедился в очевидном: переплет скреплял спрессованные полоски бумаги шириной примерно в сантиметр — все, что осталось от вырезанных бритвой страниц. — Господи Иисусе! Им все мало. Понадобилось заодно и это уничтожить?

— Сомневаюсь, что они уничтожили книгу, — сказала Сара, чье огорчение было не так заметно. — Видимо, не хотели, чтобы таможенники задавали вопросы про книгу с гербом на обложке. Потому ее тут и оставили.

— Зачем тогда переплет обратно в Августина прятать?

— Ну, чтобы внимания не привлекать. Не знаю.

Ксандр бросил кожаный переплет на стол.

— Итак, что нам теперь делать?

Сара заметила, как меркнет огонек решимости в его глазах, как медленно охватывает его не вмещающаяся в сознание мысль о смерти Пескаторе.

— А досье? Все, что навело бы нас на содержание книги? — Сара пыталась растормошить Ксандра, вернуть его к поискам.

— Досье… точно. — Очередное задание. Очередное отвлечение. — Насколько я себе представляю, Карло действовал бы очень осторожно. У всех на виду не разбрасывал бы такие бумаги. — И снова Ксандр обвел взглядом кабинет, уставившись в пол. — Вот где они, — сказал он, указывая на большой компьютер, задвинутый в угол комнаты. Толстая цепочка приковывала его к стальному запору, торчавшему в стене. — Вопрос только, — бормотал он, опускаясь на колени перед клавиатурой, — как попасть внутрь?

Сара, перегнувшись через его плечо, щелкнула выключателем на задней панели.

— Так подойдет?

Ксандр даже головы не повернул.

— Благодарю. Вы же понимаете, что я не это имел в виду. У Карло наверняка был код для входа.

В верхнем левом углу экрана появился мигающий ключик.

— Если здешний код похож на тот, что в госдепе, то ничего страшнее обычной программной блокировки нам не грозит, — предположила Сара. — Дается три попытки на ввод пароля, после чего вся система вырубается.

— Или, что хуже, прежде чем подается сигнал на главный сервер с вызовом местной службы безопасности. У меня на компьютере тоже так устроено.

— Ваш приятель Пескаторе, случайно, не называл свой пароль?

— Карло?! Шутить изволите. Честно говоря, удивляюсь, как с Августином-то получилось. Удача вслепую, только и всего. Даром что ничего не дала.

Оба почти минуту не сводили глаз с экрана.

— У вас какой пароль? — спросила Сара.

— Никколо. А что?

— Почему Никколо?

— Макиавелли. Это нам что-то дает?

— Ну а у Пескаторе кто был любимцем? Августин.

Джасперс глянул на нее через плечо, взгляд его выражал сомнение.

— Не слишком ли очевидно?

— У вас есть идея получше?

Ксандр, обратившись к экрану, отстучал на клавиатуре: «Августин». Нажал клавишу ввода. На экране на следующей строчке появился маленький знак «х», за ним — еще один мигающий ключик.

— Попытка не прошла. Осталось две. Еще предложения есть?

Сара на миг задумалась.

— А если имя попробовать? У Августина какое имя было?

— Святой. — Ксандр снова бросил взгляд через плечо: насмешка вызывала у него еще больше сомнений. — Вряд ли у него вообще было имя. Августин и есть Августин.

— Не очень-то вы стараетесь помочь.

— Извините. Просто… — Неожиданно его взгляд застыл. Сара увидела, как по лицу Ксандра расплывается широкая ухмылка.

— Что? Что?

— Нет. Безумие какое-то. А, какого черта! — Уставившись в экран, он отстучал несколько букв, нажал клавишу ввода — и система сработала, программа стала загружаться, обозначившись в изображении. Клокочущий смех вырвался у Джасперса из горла, а ухмылка сменилась широкой улыбкой.

— Ну и что это было?

Продолжая смотреть на экран, Ксандр фыркнул:

— Моника. Матушка Августина. Фрейд после такого заново бы расцвел.

Экран несколько раз менялся: появлялись бессмысленные указания, напоминания и предупреждения, прежде чем возникла маленькая стрелочка курсора для работы с текстами. Ксандр дал еще несколько команд — и побежал длиннющий список файлов.

— Программа вполне знакомая. Будем надеяться, что технический итальянский мне окажется по зубам.

Сара следила, как ее новый партнер то порхал пальцами по клавиатуре, то вдруг замирал, вчитываясь в списки файлов, тянувшихся бесконечной чередой, то снова принимался за поиски. Еще и успевал объяснять, пока менялось изображение:

— Он, конечно же, упрятал файлы поглубже в систему, и сильно сомневаюсь, чтобы названы они были просто, вроде «Эйзенрейх-1» и «Эйзенрейх-2». Карло наверняка и здесь сумничал. — Ксандр опустился на корточки, устав стоять на коленях.

Три минуты спустя, когда промелькнул очередной список файлов, глаза Ксандра радостно засверкали: в верхней части экрана появился аккуратный столбик из двадцати названий, которые привлекали к себе особое внимание.

— Эти файлы подходят и по объему, и по времени создания, — пояснил он, убирая руки с клавиатуры. — Вопрос: какие из них нам нужны? Судя по тому, что мне известно о Карло, любое число файлов, а то и все могут оказаться пустышками. Хуже того, из некоторых он мог устроить западни-ловушки: попадешь в такую — и вся система отключается либо сигнал идет к охранникам, чтобы со всех ног бежали к компьютеру. Всем известно, Карло был мастер на такие штуки.

— Замечательно, — похвалила Сара, отдавая должное человеку, который прилагал столько усилий, дабы уберечь пару-тройку файлов. Ксандр, сложив руки на коленях, внимательно вглядывался в экран, еще мгновение — и голова его запрокинулась, глаза закрылись. Он принялся медленно-медленно сжимать и разжимать пальцы. — Что это вы…

— Тсс. — Странный ритуал длился с полминуты, потом Ксандр медленно открыл глаза.

Сара прошла к окну, взгляд ее вновь обратился на двор: там по-прежнему было пусто.

— По-моему, — заговорил Ксандр, — вот эти два. — Палец его указывал на два слова: «Тернистато-А» и «Тернистато-Б».

И опять таинственная логика его умозаключения вызвала у Сары полное замешательство. Она понимала: какие бы мысли ни роились у него в голове в такие важные моменты, источником прозрения служила некая логическая основа. Что это за основа, она понять не могла. Впрочем, главное, что его мысли заняты делом. Он в своей стихии, она — в своей. Поле сражения на чужой стороне: изучи окружающую обстановку. Предопредели возможные случайности. А Ксандр меж тем продолжал объяснять:

— Если помните, «Эйзенрейх» переводится как «железное государство». Если я прав, то Карло об этом прекрасно знал. — Он указал на первую часть названий обоих файлов, Сару же больше привлекла фигура, появившаяся во дворе из восточной арки, а потому она в ответ лишь рассеянно кивнула. — Терни — это один из немногих уцелевших центров итальянской черной металлургии. Железный цех страны. И полагаю… здесь могу ошибаться… именно по этой причине во Вторую мировую войну город стал одной из главных мишеней для бомбардировок союзников. — Сара, уловив последнюю фразу, подумала, все ли ученые довольствуются такими мелкотравчатыми сведениями. — Вы же помните… ну еще Лоренс Оливье, по телевизору… «Мир в войне», «Огненные печи Терни»? — Ксандр ушел в свой мир. Сара еще раз кивнула. — «Стато» попросту означает «государство». Тернистато — «железное государство». Эйзенрейх.

Сара обернулась.

— Какая-то невероятная изощренность!

— Понимаю. Только именно так работают у Карло мозги. К тому же я никогда бы в жизни не подумал, что Пескаторе станет работать над темой, хоть как-то связанной с Терни — уж больно заштатный городок.

— И все же вам он, похоже, известен.

— Верно. Так ведь я такой же чокнутый, как и Карло.

С этими словами Ксандр открыл первый из двух файлов. Сара ожидала, что экран почернеет, или завоет сирена, или какой-нибудь ядовитый газ повалит из консоли. Вместо этого экран заполнился текстом на итальянском: плотно набранные заметки к тому, что она посчитала манускриптом. Улыбка на лице Ксандра, его глаза, пробегавшие строку за строкой, убедили ее: логика ученого, основанная на телевизионном сериале, мастерски провела его сквозь все защитные хитросплетения Пескаторе. Очевидно, из подобной чепухи лепятся ученые прозрения. Не слишком-то вдохновляет.

Пока Ксандр читал, Сара вновь взглянула сквозь неплотно задернутые шторы, чтобы получше рассмотреть задний двор. Ее соглядатай-одиночка уже уселся на одну из скамеек. Мужчина. Одет в теплое длинное пальто. Похоже, хорошо защитился от холода: руками в перчатках ворошил газетные страницы, из-под широкополой шляпы тянулись струйки сигаретного дыма. Сара внимательно следила, помня, что нужно держаться подальше от штор, чтобы не привлечь к себе внимания. С такого расстояния лицо мужчины разглядеть было трудно, за исключением бороды. Приблизилась чуть ближе к щели: Ксандр говорил про бороду.

Минуту спустя появился и второй. Поразительно высокий. Широкие плечи и мускулистые руки безжалостно втиснуты в рукава тесного пальто. Шел без шляпы, и солнце отсвечивало от его гладко выбритой головы. Шагал к скамейке по-свойски, неторопливо. Еще полминуты, и первый, с бородой, поднявшись, не спеша направился к одному из боковых входов в здание. Второй остался на скамейке, и Сара — впервые за все это время — поняла, что взгляд лысого устремлен на окно кабинета Пескаторе. Она отступила от окна и спросила:

— Вы все взяли?

Ксандр ответил не сразу.

— Невероятно, совершенно невероятно! — Экран его завораживал. — Я про то, что… просто не верится.

— Нам пора уходить.

— Почему? Нам…

— Мы тут уже давно. Незачем судьбу испытывать.

Ксандр слишком углубился в тексты, чтобы спорить.

— Пусть так, но мне надо скопировать пару файлов. Это займет минуту, может, две.

— Делайте.

Пока Ксандр, дотянувшись до кейса, доставал чистую дискету, Сара прошла к двери. Видела, как он сунул дискету в щель дисковода, набрал нужные команды: компьютер загудел, послышались легкие щелчки. Ксандр ждал, откинувшись назад. Сара, опершись о дверной косяк, прислушивалась к малейшему шороху в коридоре. Спросила (больше для того, чтобы его занять, чем из любопытства):

— Так что тут невероятного?

— Штука, смею уверить, головоломная. — Ксандр не сводил глаз с экрана. — Помните, я говорил, что существуют два оригинальных варианта манускрипта. Тот, который Эйзенрейх послал Клименту, и тот, который он оставил у себя. Так вот, когда мы нашли обложки с вырезанными страницами, я подумал, что это и был второй. — Ксандр умолк, глянув на Сару. — Однако, если верить записям Карло, существует три варианта. Три. Один на латыни, один на итальянском и один на немецком. По ряду причин… — Неожиданно он заметил, в какой странной позе она стоит у двери. — Что-то случилось?

Рука Сары взметнулась вверх, приказывая молчать: жест этот был вызван звуком шагов в коридоре. Полминуты оба напряженно ждали, пока шаги не затихли, миновав кабинет. Ксандр, все еще затаивший дыхание, вздрогнул от щелчка: компьютер завершил копирование. В две секунды он извлек дискету и спрятал в кейс.

— Сотрите файлы. — Очередной приказ из уст агента.

— Но это уж точно вызовет сюда охрану! — воскликнул Ксандр, поднимаясь на ноги.

— Что может оказаться весьма кстати. — Опять подойдя к шторам, Сара жестом позвала его. Указав на узкую полоску света, в которую был виден двор, спросила: — Узнаете его? — У Ксандра широко раскрылись глаза. Он рванулся вперед, поближе к щели, но Сара тут же перехватила его. — Считаю, этим вы ответили «да». Вот почему нам не помешало бы вызвать охрану.

— Это человек с вокзала.

— Выбраться отсюда у нас и минуты не займет, никакая система охраны не сработает так быстро. Впрочем, и этого может хватить, чтоб угодить в лапы двум нашим приятелям.

Пять секунд потребовалось Ксандру, чтобы задать команду на стирание файлов, и сразу в правом углу экрана появилась яркая красная точка. Ксандр отключил сеть и схватил кейс. Сара уже была в коридоре.

Чикаго. 3 марта, 2.14

Чэпманн смотрел, как за стеклянными стенами его кабинета, не утихая, бесновался деловой вихрь, в унисон бешеному ритму мигала лампочка на телефоне. Так продолжалось уже одиннадцать часов: с 15.07, когда компьютеры вышли на показатель в 2,5 миллиарда, разыгранный гамбит по ходу втянул в игру еще три инвестиционные компании. К 15.14 подозрения, что что-то не так, вызвали первые телефонные звонки из других компаний. Что, черт подери, творится! Рынок не дает никаких поводов… Когда двумя минутами позже компьютеры «Хелпурн» вырубились и выяснилось, что на самом деле стратегия предложенных ставок есть не что иное, как чудовищный ляп техники («программу закоротило»!), ад разверзся вовсю. «Хелпурн», естественно, спасению не подлежала: распродажа набранного за две недели по самым проигрышным торговым позициям прикончит компанию.

Впрочем, это пустяк в сравнении с тем, что грозило самому зерновому рынку. Инфляционно перегретый, он сделался в высшей степени неустойчивым и уязвимым. Цены, поначалу поколебавшись, ринутся вниз. К завтрашнему утру фермеры примутся прятать зерно, которое придерживали до последнего: незначительные резервные запасы, не ставшие жертвой крестьянской жадности. Линии поставок за пределами Соединенных Штатов окажутся свернутыми. «Каргилл» и «КонАгра» получат на всю катушку. Трясти будет везде и всюду. Толчки отзовутся на всех уровнях.

Как и предсказывал Седжвик. Неделя, в течение которой миру придется иначе расценить стабильность одного из основных американских рынков.

И все — в порядке эксперимента.

Чэпманн не мигая смотрел в одну точку. И раздумывал. А на самом-то деле понимал ли он?

Сара вытащила Ксандра в коридор, плотно закрыла дверь и, снова пустив в ход две полоски металла, завозилась с замком. Как и прежде, смутное марево висело над пустым пространством. Собачка щелкнула в тот самый миг, когда слева донеслись отзвуки шагов: путь к главному входу был перекрыт. Сара повела Ксандра дальше по коридору, а тот постоянно оглядывался, ожидая увидеть за спиной свирепого громилу. Шагах в пятидесяти от кабинета Пескаторе коридор круто повернул вправо, уводя их еще дальше от главного двора, откуда они вошли в здание. Сзади раздались крики людей, увидевших дверь, которую Сара оставила запертой. Рука заколотила в дверь: тяжелые удары вторили топоту их собственных ног, которые несли их, молчаливых, по каменному полу коридора. Еще поворот, и они проскочили в массивную двустворчатую дверь. Металлические петли громко взвизгнули. На миг показалось, будто все звуки замерли. Потом — неожиданный взрыв голосов и топот бегущих ног.

Ксандр, явно напуганный, смотрел на Сару, оглядывавшую небольшую нишу, в которой они оказались. Слева вверх вела просторная лестница, широкие дубовые ступени ограждали витиеватые точеные перила, опиравшиеся на покрытые резьбой стойки. Голоса становились все громче, и тут Сара подошла к большой портьере, причудливо закрепленной под уходившими вверх ступенями. Откинув портьеру, она увидела вторую лестницу, ведущую вниз: узкие каменные плиты, гладкие и неровные от многовековых хождений по ним, да кусок толстой веревки вдоль стены для опоры. Крики раздавались почти рядом, и Сара жестом велела Ксандру следовать за ней: ухватившись за веревку, она стала спускаться. Тяжелая драпировочная ткань закрылась за ними, погрузив лестницу почти в полную темноту.

Последние несколько ступеней разглядеть было легче, они вывели их на площадку, от которой расходилось несколько сводчатых подземных ходов. Сара с Ксандром стояли рядом, еще не привыкнув к свету голых электрических лампочек, каждая из которых, покачиваясь, свисала с конца измочаленного провода. И тут Ксандром на какое-то время овладел нешуточный страх: он увидел, как свет пронзил глаза Сары, как едва заметно судорожно задрожала ее голова, как участилось дыхание. Ему показалось, что она вот-вот потеряет сознание: лицо внезапно посерело. Ксандр подхватил Сару. Глаза их встретились.

— Джессика?

Имя прозвучало едва слышно. Ксандр понял, что болтающиеся лампочки пробудили что-то в ее памяти, то, что ему хотелось понять, то, из чего ее нужно вызволить.

Однако времени не было. Дверные петли взвизгнули еще раз, звуки сердитых голосов заполонили нишу меньше чем в пятнадцати футах над ними. Ксандр застыл. Все будто замерло. Голова, казалось, вот-вот лопнет, кровь гулко стучала в висках. Каждый вдох, каждое слово, произнесенное наверху, звучало в его ушах, будто сказанное ему в лицо. А Сара все еще оставалась недвижима.

Неожиданно наверху поднялась суматоха и голоса стали, удаляясь, стихать. Видимо, люди решили бежать на второй этаж. Не тратя времени, Ксандр подхватил Сару и повлек к одному из подземных ходов — низкий свод заставил его идти согнувшись. Сара шла будто в забытьи, однако с каждой секундой, замечал Ксандр, приходила в себя. После нескольких извилистых поворотов они вышли еще на одну площадку, к лестнице с веревкой вдоль стены.

Теперь уже командовала Сара. Схватив Ксандра за руку, вжала его в стену и, прежде чем он пикнуть успел, закрыла ему рот ладонью, взглядом приказав: молчи. Сама же напряженно вслушивалась, явно выбросив из памяти недавнее воспоминание. Вначале едва слышный, а потом все более громкий, издалека донесся звук шагов, шаркающих по полу подземного прохода. Торопливые и уверенные приближающиеся шаги своей размеренной поступью наводили ужас. Беглецы замерли, уставившись друг на друга, сознавая, кто идет по их следу. Как бы то ни было, но бородач разыскал лестницу за портьерой и мастерски избрал путь преследования. Кивком головы Сара велела Ксандру подниматься по лестнице и прижала к губам палец, убеждая хранить полнейшее молчание.

Спустя полминуты оба они стояли в нише, похожей на ту, что была в доме Пескаторе, с той лишь разницей, что тут стену прорезало прямоугольное окно, выходившее на основной двор. Так получилось, что они оказались всего в нескольких ярдах от арочного прохода, который вывел их с тихой улочки к университету. Ксандр направился к двери, но Сара остановила его, ухватив за пальто. Второй раз она не допустит скрежещущего визга дверных петель. Стоя неподвижно, оба вслушивались, ожидая, когда шаги внизу стихнут и их сменит топот ног по ступенькам.

Ничего не услышали. Ничего, кроме шагов, прошаркавших мимо лестницы и ушедших дальше в лабиринт подземных ходов. Размеренная поступь не изменилась, не было затишья, свидетельствовавшего о смене направления, ни даже краткой заминки. Их преследователь безостановочно тащился дальше, даже не подумав о лестнице. Сара понимала: времени, чтобы убежать, у них мало. Самое большее — пара минут, пока бородач не поймет, что ошибся, и не рванет обратно. Остается только надеяться, что у него нет радиосвязи с сидевшим на скамейке приятелем.

Сара не выпускала из рук пальто Ксандра до тех пор, пока шаги внизу окончательно не затихли. Тогда, встав перед окном, она откинула запоры и медленно растворила его, на сей раз ни одна петля не скрипнула. Двор был пуст. Никаких признаков суматохи в доме Пескаторе, оказавшемся прямо напротив. Никаких охранников возле главного входа, караулящих взломщиков и воров. И лысого, напарника бородача, нигде не видно. Им снова повезло. Поднявшись на уступ, Сара перемахнула через подоконник и прыгнула с пяти-шести футов прямо на замерзшие кусты, высаженные по фасаду здания. Повернувшись к Джасперсу и привстав на цыпочки, она взяла у него кейс, потом подождала, пока он, ловко взобравшись на уступ, не прыгнул, приземлившись рядом с ней. Проворность ученого ее поразила.

Оправляя одежду и стряхивая пожухлые листья, они быстро двинулись к арке, обратно к краснокирпичным проходам. Не было сказано ни слова. Все заняло десять минут. Десять минут учащенного дыхания, пота, невысказанного страха и возбуждения. Десять минут бега от призраков, от игры, навязанной им. И все из-за одной-единственной дискеты, преспокойно лежавшей в обычном кожаном кейсе. Чем дальше они уходили, тем меньше их тревожили шум голосов и появление людей вокруг. И все же Ксандр на ходу крепко держался за руку Сары, понимая, что командует снова она, и с немой радостью подчиняясь ей, наделяя ее всей полнотой ответственности. Он отыскал нужные файлы, а она найдет им убежище.

Выйдя на улицу, они пересекли площадь и направились по широкой, как проспект, виа Кавур. Толпы народа теперь служили им спасением от тех двоих, которые, понятное дело, вскоре выйдут на их след. Вливаясь в людской поток, чета Фабрицци шагала рука об руку, у Ксандра с каждой минутой все больше белели костяшки на руке, судорожно сжимавшей ручку кейса. Он не обращал внимания на суету со всех сторон, мысленно погрузившись в совершенно иное. Потрясенный, Ксандр впервые не ощущал ни смятения, ни неверия. Его переполняло одно чувство: возмущение. Его возмущали учиненный разгром и бессердечное равнодушие к жизни собрата по науке, возмущало зло, которое обрушилось на ученого и его труд. И может быть, больше всего возмущали люди (мужчины!), которые ввергли женщину, шедшую рядом с ним, в мир, ими же созданный, и превратили ее в кого-то… во что-то… бесчувственно окаменелое. Не скоро забудет он наводящую ужас пустоту ее глаз там, в подземелье. Не скоро позволит себе забыть.

Все еще погруженный в эти мысли, Ксандр заметил, что стоит возле небольшого здания, фасад которого занимала сплошная стеклянная витрина. Потребовалось усилие, чтобы понять: перед ним маленькое кафе, набитое флорентийцами и туристами, пьющими свой утренний капуччино. Колокольчик прозвенел, когда они прошли в дверь. Сара сразу выбрала столик, стоявший в уютном уголке: довольно далеко от других, чтобы чувствовать себя свободно, и достаточно близко, чтобы оградить себя от особого внимания.

— Я с вами, похоже, кругами хожу. — Сара улыбнулась. Лицо ее хранило выражение обычной живости, даже веселья, ответить на которое у Ксандра не было сил. Казалось, она чувствовала себя совершенно непринужденно. Он сел, не переставая удивляться.

— В самом деле? — Ксандр было кивнул, но тут же спохватился: — Я не понял.

— Гостиничные номера, кафе. Чуть ли не в норму вошло. — Сара оправила пальто и добавила: — И постарайтесь выглядеть беззаботнее. Мы в Италии.

Подошел официант, и Ксандр тут же положил кейс к себе на колени.

— Что бы сие ни означало. — Отвечая неким весьма отдаленным подобием улыбки, Ксандр обратился к спутнице: — Капучино?

— Si, — с усмешкой ответила она.

— Due, prego.[10] — Официант кивнул и отошел к другому столику. — Ваш итальянский становится все лучше.

— Grazie, bello.[11] Зато ваше настроение — нет.

— Это смешно, но я все жду: вот два громилы…

— Сюда они не придут. — Сара склонилась к нему через столик, будто разъясняя нечто элементарное. — Это совершенно очевидно. Они будут думать, что мы ударились в бега. Потому мы и не побежали.

Ксандр выговор принял. Конечно же, она знает, что делает, и глупо думать иначе. Просто немного нервирует та легкость, с какой Сара улаживает любую ситуацию. Какая собранность! Возможно, поэтому тот случай в подземном ходе все еще живо стоял перед глазами.

— Что случилось… ну, там?

— Мы ушли. — Сара стянула с шеи шарф и повесила его на спинку стула.

— Нет, я про то, что в подземелье. Вам, кажется…

Ее плечи напряглись, и это заставило Ксандра прикусить язык.

— Показалось, я лишилась жизни? — Сара, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза. — Вы это собирались сказать?

Поколебавшись, он ответил:

— Да. — Пальцы его затеребили краешек салфетки. — Я тогда сам почувствовал, будто… жизни лишился. По идее, ко всему этому нельзя привыкнуть. Чем бы это ни было.

— Отныне это манускрипт и файлы. И троица в Штатах, которая только что взялась за дело. — Сара следила, чтобы ее слова воспринимались. — Не вы ли обратили внимание на то, в чем, по-вашему, отличие Эйзенрейха от Макиавелли: одного города мало? — Подали капуччино. Выждав, когда они останутся одни, Сара продолжила: — Что бы ни случилось в подземелье, какие бы чувства ни вызвал в вас кабинет Пескаторе, вам необходимо помнить, что эти люди и эти файлы — главное. Простите, если это вас пугает либо гнетет, но никакой альтернативы и вправду нет.

— Вы правы… — Ксандр натужно выдавливал из себя слова. — Мне… не стоило спрашивать.

— Речь не о том, кто прав, а кто — нет. Я признательна вам за заботу, правда признательна, только ни у вас, ни у меня сейчас на это времени нет. — Помолчав, Сара улыбнулась. — Значит, манускрипт существует в трех вариантах. Это обнадеживает.

— Да… обнадеживает. — Потребовалось усилие, чтобы Ксандр собрался с мыслями: он глотнул горячего кофе. — Судя по файлам, около трех месяцев назад Карло отыскал немецкий вариант в небольшом архиве в Белграде. Все это лежало не в той папке и не под тем названием, никому никогда и в голову…

Сара продолжала внимательно смотреть на Ксандра, но его слова мало затрагивали ее сознание. Забота его была такой искренней. Такой нежной.

Что же случилось в подземелье? Слишком просто всякий раз уходить от ответа, объясняя это вспышкой памяти: лампочки, качающиеся тела, жизнь, которую она не смогла спасти. Жертва.

«Людей генерала Сафада я могу положить прямо сейчас! Если нет, то рискуем потерять девочку». В наушниках раздался треск помех, когда на экране компьютера печаталось сообщение:

ОТСРОЧКА. УДЕРЖИВАЙТЕ ПОЗИЦИЮ.

Опять отсрочка! Без всяких причин. Она могла перебить их всех и покончить с угрозой. Но отсрочка… девочке ее не пережить. А она ведь ей говорила, обещала Джессике прийти за ней, а теперь… Какой у нее выбор? Какой выбор она могла сделать?

— …здесь вот что интересно: в предисловии упоминается, что это окончательный вариант рукописи, а потом делаются ссылки на две более ранние копии. Ergo,[12] всего их три. — Ксандр умолк, заметив устремленный на него взгляд Сары. — Вы в порядке?

Какое-то время она молчала.

— Да. — Улыбнулась. — Значит, три копии.

Все еще не уверенный, Ксандр ответил на улыбку.

— Вы произнесли что-то… в подземелье… девичье имя. Джессика.

Упоминание застало Сару врасплох.

— В самом деле? — Быстрый взгляд на Ксандра. — Джессика Конлон. Дочка посла. Это было давно.

Несколько секунд оба не проронили ни слова.

Наконец Ксандр неловко кивнул. Он понял, что ошибся, снова заговорив про тот случай. Но… Сара выглядела такой потерянной.

— Точно… Во всяком случае, Карло был убежден, что итальянский вариант где-то гуляет. Судя по той малости, что я успел прочесть, недавно он взялся за его поиски.

Сара отпила глоток кофе.

— Удачно?

— Я не так много прочел, чтобы знать. Предполагаю, что итальянский был первым, поскольку именно его Эйзенрейх направил бы Клименту. И в нем никак не могло содержаться ссылок на другие варианты, поскольку в то время никаких других вариантов и не было. Латинский, тот, которым, как я полагаю, наша милая троица владеет довольно давно, должно быть, был вторым вариантом и содержал ссылки только на первый. Из чего следует, что всякий обнаруживший этот перевод много лет верил в существование всего двух вариантов — латинского и итальянского.

— Теперь же благодаря вырезанной бритвой копии, той, что на немецком языке, им известно, что вариантов три.

— Точно. Вся разница в том, что у меня есть заметки Карло, а у них нет.

— И вы считаете, что эти заметки выведут вас на итальянский вариант?

Ксандр кивнул.

— Это значительно повышает ставки.

Немного помявшись, он ответил:

— По идее, это так.

— Давайте без гаданий.

— Пусть так… и что же, по-вашему, мне теперь делать?

— То же самое, что вы делали бы, не случись всего этого. — Отодвинув чашку в сторону, Сара перегнулась через стол и, накрыв руку Ксандра своей, сказала: — Вам они ничего не сделают. Даже больше, они захотят, чтобы вы нашли манускрипт.

— А когда найду, они меня убьют. Это даже я могу сообразить.

— Я этого не допущу.

Сара пристально смотрела на него, чувствуя, как необходимо, чтобы он поверил ее словам, насколько больше в них вложено, нежели простое ободрение. Каким-то замысловатым образом Эйзенрейх давал ей шанс искупления, способ избавиться от наваждения Аммана. А может, и того больше. Никаких невосполнимых потерь. Никаких жертв. Сара по-прежнему пристально смотрела на него. Был ли и вправду какой-то другой выход?

— Почему-то, — сказал Ксандр, — я вам действительно верю. — Руки их сомкнулись. — Так что я сразу на самолет — и в Лондон.

— Если туда вам указывают путь заметки Пескаторе. — Лондон. Это осложнит дело. Ей нужно вернуться в Штаты, к людям Эйзенрейха. Что бы там ни удумал Притчард, теперь пошла ее игра. Ее одной. КПН однажды уже предал ее. Хватит.

Пришло время выяснить, насколько объединяет людей имя Эйзенрейх, время ей самой вызвать легкий хаос. Сделать то, что у нее получалось как нельзя лучше: расшатать фундамент и заставить людей Эйзенрейха усомниться в их собственной приверженности друг другу.

Но отпускать Ксандра одного… даже если знать, что не отпустить нельзя… Придется найти способ обеспечить его безопасность, защитить его.

— Остановитесь в «Лаундс» на Найтс-Бридж. — Уловила вопрос в его взгляде. — Доверьтесь мне. — Отвернулась, снимая со стула шарф. — Нам пора идти.

Он кивнул и встал.

— А вы?

— Я? — Сара накинула шарф на плечи и с улыбкой взглянула на Ксандра. — За меня не тревожьтесь.

Не успела она направиться к выходу, как Ксандр встал на пути и притянул ее к себе. Похоже, этот порыв удивил обоих. Так неожиданно: его руки нежно обвили ее спину, Сара руками и головой мягко ткнулась ему в грудь. Один только миг. Затем Ксандр отступил.

— Я… простите. — Он усиленно отыскивал перчатки в карманах пальто. — Это от волнения. Я… мне кажется, я не смогу не тревожиться за вас.

И вновь их взгляды встретились. Сара не могла понять, почему захотелось прильнуть к нему. Не делайте этого, Ксандр Джасперс. Не нужен вам такой риск. Но Сара знала: слишком поздно. Читала это в его глазах.

Не знала она лишь того, чем он готов пожертвовать, какую часть себя принести на жертвенный алтарь.

И это — больше всего остального — пугало ее.