"Восхождение самозваного принца" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 17 НЕ ВСЕМ ПО НРАВУ

— Это не самый мудрый выбор, — сдержанно и вполне учтиво сказал герцог Калас.

Он хорошо владел собой, однако Джилсепони отлично видела, что творится за фасадом напускного спокойствия. Внутри Каласа все кричало о его неприятии подобного решения. Герцог явно считал, что усиление власти церкви в Палмарисе означало, по сути, превращение всей северной части Вестер-Хонса в вотчину столь ненавистных ему абеликанцев.

— Но пример тому уже был, и все мы знаем, какой он имел успех, — спокойно возразил король Дануб.

Сидевшая рядом с ним Джилсепони благоразумно постаралась скрыть довольную улыбку. Она едва ли не целую неделю готовила Дануба к сегодняшнему разговору, касавшемуся назначения аббата Браумина Херда епископом Палмариса. Поначалу Дануб решительно противился этому, невзирая на свои добрые чувства к настоятелю Сен-Прешес. Как-никак тот потратил немало сил, убеждая Джилсепони стать королевой. В то же время Данубу приходилось учитывать мнение своего ревнивого и осторожного в подобных решениях двора. Взять хотя бы герцога Каласа, испытывавшего к абеликанской церкви далеко не теплые чувства.

— Прошу прощения, ваше величество, но прежний епископ являлся ставленником государства, а не церкви, хотя королева Джилсепони известна своим дружественным отношением к ордену Абеля, — ответил Калас.

На этот раз Джилсепони не стала прятать улыбку. Более того, ей даже хотелось поблагодарить герцога за то, что он произнес столь ненавистные ему слова без видимого презрения или насмешки в голосе. Немалый подвиг со стороны тщеславного гордеца Каласа!

— Поэтому будет вполне разумным, если преемником королевы Джилсепони на посту епископа станет человек, принадлежащий к церковным кругам, — заключил король Дануб.

Джилсепони показалось, что Каласа передернуло. Похоже, подумала новоиспеченная королева, она даже слишком наслаждается этим зрелищем, тогда как сам герцог едва сдерживался, чтобы не вспылить.

— Настоятель Браумин — человек достойный во всех отношениях, — продолжал король. — Могу тебя уверить, друг мой Калас, я знаю об этом из самых надежных и достоверных источников.

И Дануб посмотрел на Джилсепони, крепко сжав ее руку.

Даже дерзкий герцог Калас не мог открыто возразить подобному утверждению. Королева это почувствовала, хотя и понимала, что смирение Каласа — чисто внешнее, за ним скрываются острые шипы недовольства.

— Не сомневайтесь, герцог Калас, епископ Браумин будет управлять Палмарисом, наилучшим образом заботясь об интересах церкви и государства, — убежденно сказала она. — Ведь он будет управлять городом, действуя исключительно во благо его жителей.

— В интересах государства и прежде всего в интересах короля правит не епископ, а барон, — возразил ей герцог.

— Я знаю, что вы не питаете особого доверия к церкви, — продолжала Джилсепони, игнорируя его замечание и не желая ввязываться в спор.

В отличие от Каласа и многих придворных она твердо верила, что правление в интересах простого народа и было наилучшей заботой об интересах короля.

— Не все ваши суждения о церкви вызывают у меня несогласие, — говорила Джилсепони. — Но должна вам сказать: сегодня абеликанский орден совсем не похож на тот, каковым он являлся в минувшие десятилетия. Ныне он больше печется о благополучии простых людей — подданных короля Дануба.

Герцог Калас выслушал ее небольшую речь с подобающей учтивостью, однако Джилсепони вновь заметила, каким гневом полыхают его темные глаза.

Уверенная в том, что назначение Браумина — дело решенное и ее муж не отступит от своего слова, королева могла себе позволить насладиться созерцанием досады и подавленности, овладевшими герцогом.

Пожалуй, она испытывала даже некоторое злорадство. Джилсепони радовалась, видя, как события оборачиваются против высокомерных и напыщенных вельмож, считавших себя единственно значимыми людьми в королевстве. Все их заботы о народе сводились к одному: главное, чтобы народ не бунтовал против короля.

Сегодня по высокомерию Каласа был нанесен ощутимый удар. Герцог потерпел поражение и сам прекрасно это понимал. Он озирался по сторонам, словно ища поддержки. Однако его всегдашней союзницы Констанции Пемблбери на сей раз рядом не было. Уж она-то наверняка воспротивилась бы назначению Браумина. Но Констанция уже месяц — с самого дня свадьбы — почти не показывалась королю на глаза. Она объявила, что намерена провести предстоящую зиму в провинции Йорки, где климат теплее и мягче.

Джилсепони совсем не огорчил отъезд придворной дамы, хотя она и понимала: госпожа Пемблбери, как и герцог Калас, не так-то легко выпустит новую королеву из-под своего пристального и придирчивого наблюдения.

И все же у Джилсепони было достаточно оснований наслаждаться своей маленькой победой. Король Дануб не принадлежал к числу сговорчивых людей, легко поддающихся убеждению. Но если бы он без многодневных споров и возражений просто уступил ей, женщина была бы явно разочарована. Она часто спорила с мужем, обсуждая государственные дела. Джилсепони считала, что они оба только выиграют, если станут придерживаться правила: открыто обсуждать каждый вопрос, прежде чем принимать решительные меры. И здесь ее позиция была непоколебимой. Пусть многим в Урсале не придется по нраву назначение Браумина епископом, зато это обернется несомненным благом для Палмариса и всех северных земель.

Герцог Калас, слегка поклонившись, попросил разрешения оставить королевскую чету, ибо хотел проследить за подготовкой лошадей. Раз в неделю они с Данубом непременно выезжали на охоту, а сегодня был именно такой день. Каждый жест герцога красноречиво свидетельствовал, что он не согласен с назначением Браумина Херда епископом Палмариса. Калас явно считал это назначение уступкой Дануба своей жене.

Что ж, думала Джилсепони, это делало ее победу еще сладостнее.

Вслед за герцогом зал покинул и король, предоставив провести все послеполуденные встречи своей мудрой супруге. Впрочем, порученные ей дела не были особо обременительными: разбор тяжбы между двумя выскочками из мелкой знати, улаживание жалобы известного торговца шелками, у которого какой-то бойкий уличный разносчик постоянно отбивал покупателей. Однако в списке намеченных встреч значилась еще одна, от которой королева с большим удовольствием отказалась бы. Магистр Фио Бурэй просил о беседе с глазу на глаз.

Когда магистр из Санта-Мир-Абель явился на встречу, Джилсепони сидела, прикрыв глаза и утомленно опираясь на подлокотник трона.

— Я еще до наступления вечера собираюсь отплыть из Урсала, — произнес Бурэй.

— Никак не думала, что люди с таким удовольствием окунаются в склоки и придают столь серьезное значение пустяшным обидам, — призналась Джилсепони. — Я от всего этого безумно устаю.

— А чем окончилось более серьезное дело? — спросил магистр.

— Сегодня настоятель Браумин Херд назначен епископом Палмариса, — сообщила королева. — К вечеру будет готов официальный указ.

— Однако, насколько мне известно, король Дануб с герцогом Каласом охотятся в полях, — с сомнением произнес Бурэй, прекрасно знавший о ненависти герцога к церкви.

— С ними также принц Мидалис, — сказала Джилсепони. — Но вы напрасно беспокоитесь: назначение Браумина — дело решенное, и Калас об этом знает. Я сдержала свое обещание.

— Вы — замечательный союзник, — слегка улыбнувшись, заметил Бурэй.

— Я прежде всего — союзник народа, населяющего Хонсе-Бир, — произнесла Джилсепони и тут же напомнила себе, что с Бурэем надо постоянно держать ухо востро.

Она не питала к однорукому магистру неприязни, но не могла разделить его достаточно нетерпимого отношения к миру. Во многом Бурэй напоминал ей отца-настоятеля Маркворта; точнее, того, кем бы тот мог стать, если бы знал заранее, какие потрясения вызовут его собственные заблуждения. Но если бы Маркворт и избежал некоторых из них, стал бы он от этого чище душой?

— Разумеется, — согласился магистр. — Но церковь Абеля надеется, что вы являетесь и ее союзницей.

Джилсепони кивнула. Она чувствовала себя слишком утомленной, чтобы углубляться в дискуссию о ее отношениях с церковью.

— А потому я прошу вас оказать нам еще одну любезность. Правильнее будет назвать это обменом любезностями между теми, кто сражается на одной стороне, — с лукавой улыбкой произнес Бурэй.

Его улыбка мгновенно насторожила королеву.

— Сегодня вы что-то говорите загадками, магистр Бурэй. Если вы намеревались обсуждать серьезные дела, то почему не привели с собой аббата… теперь уже можно говорить, епископа Браумина и аббата Огвэна?

— Они осведомлены о моих намерениях и полностью меня поддерживают, — ответил ее собеседник, ничуть не смутившись.

Настороженность Джилсепони только возросла.

— У меня есть для вас предложение, — пояснил магистр. — Как я уже говорил, обмен услугами, благодаря которому все окажутся в выигрыше. Со своей стороны, я дам вам то, что и вы, и епископ Браумин более всего желаете: свою поддержку в деле канонизации Эвелина Десбриса. Можете не сомневаться: я ускорю ее ход, и официальное причисление Эвелина к лику святых завершится к концу следующего года.

Услышав эти слова, Джилсепони прищурила глаза. Она знала, что Бурэй непременно приложит свою руку к канонизации Эвелина, и отнюдь не потому, что является его искренним приверженцем. Это помогало ему пользоваться уважением среди более молодых, но достаточно влиятельных магистров абеликанского ордена. Джилсепони не особо удивило, что Бурэй заранее заявил о своей поддержке дела канонизации. Ее встревожило другое: однорукий магистр пытался слишком уж подчеркнуть важность собственного участия в деле, которое и без его стараний должно завершиться победой сторонников канонизации Эвелина.

— Вы предлагаете поддержку в деле, которое кажется очевидным любому, кто помнит времена чумы, — ответила королева, стараясь не показывать Бурэю своего раздражения и зародившихся у нее подозрений. — Каждый, кто выжил в те страшные годы благодаря паломничеству в Барбакан, каждый, видевший, как кровь завета Эвелина исцеляла его родных, ни на мгновение не сомневается в неизбежности и справедливости его причисления к лику святых.

— Однако в этом благородном деле всплыли кое-какие неприятные моменты, связанные с поведением Эвелина в молодости, — без обиняков объявил Бурэй. — Взять хотя бы его вероломное бегство из Санта-Мир-Абель.

— Вы хотите сказать, спасение бегством под угрозой незаслуженного и незаконного наказания, — возразила Джилсепони.

Фио Бурэй кивнул, всем своим видом показывая, что не согласен с нею, но не хочет сейчас вдаваться в подробности. Во время бегства Эвелина из монастыря был убит магистр Сигертон. Даже наиболее ревностные сторонники Эвелина не могли отрицать, что тот хотя бы отчасти повинен в его гибели.

— Также за Эвелином водился грех чрезмерных возлияний, этого вы отрицать не можете, — продолжал Бурэй. — Есть даже свидетельства тому, что Эвелин, нарушив принципы ордена… как бы поделикатнее выразиться… вступил в близкую связь с…

— Со мной, — докончила за него Джилсепони, сердце которой сразу же наполнилось болью и горечью. — Да, магистр Бурэй, между нами была близкая связь, — призналась она, вызвав недоуменный взгляд собеседника. — Но не плотская. Мы тесно соединялись через камень души, творя исцеление, а также в тех случаях, когда Эвелин учил меня использовать силу магических самоцветов.

— И это тоже… — начал было возражать однорукий магистр.

— Совершалось для блага всего мира, — вновь договорила за него королева. — Если вы явились ко мне с намерением выговорить для себя какие-то выгодные условия, то этот путь заведет вас в пропасть, — продолжала она, уже не скрывая негодования. — А если вы решили сделать меня своим врагом, тогда вы просто глупец.

Ее резкие слова заставили Бурэя отпрянуть. Он поднес единственную руку к лицу, задумчиво прикасаясь пальцами к уголку рта, потом глубоко вздохнул, словно пытаясь стереть из памяти несколько последних минут пошедшего не в том направлении разговора.

— Я всего-навсего пытаюсь показать вам, что дело канонизации по-прежнему остается нелегким, — извиняющимся тоном произнес магистр, который страшно не любил извиняться. — Моя поддержка могла бы сгладить…

— Если, магистр Бурэй, ваша искренность не показная, тогда сердце должно требовать от вас такой же бескорыстной поддержки канонизации Эвелина.

Фио Бурэй лишь слегка улыбнулся, получив от Джилсепони очередную отповедь.

— Верьте мне, я выйду за рамки пассивной поддержки, я буду горячо ратовать за то, чтобы Эвелина провозгласили святым, — продолжал однорукий магистр. — И дело не в какой-то моей корысти. Я считаю, что это единственно верный путь. Но я настаиваю, чтобы и вы тоже шли правильным путем. Я пришел не просить, а предлагать. Что же касается моих просьб… Я не сомневаюсь, что, выбирая решение, вы примете такое, которое явится благом для всего мира.

Королева знаком велела ему продолжать.

— Я хочу предложить вам пост, который удачно дополнил бы ваше нынешнее положение, — пояснил Бурэй. — И можете поверить: епископ Браумин всем сердцем поддерживает мое предложение. Мы оба считаем, что вы могли бы еще успешнее служить королевству, церкви и народу, если бы к вашему высокому титулу королевы добавился еще один. Так сказать, еще одна корона, которая увенчала бы вашу голову. Итак, мы просим, чтобы вы согласились стать начальствующей сестрой аббатства Сент-Хонс. Как вы знаете, это звание соответствует званию магистра и не потребует от вас выполнения многих официальных обязанностей. Для народа это явится наглядным свидетельством того, что церковь и государство не имеют разногласий.

И это же будет лучшим способом довести до бешенства лучших друзей моего мужа, подумала Джилсепони. Ей было трудно даже представить, что отразится на лице герцога Каласа, если она согласится стать начальствующей сестрой Сент-Хонса!

Однако сейчас ее занимал не столько Калас, сколько сам Бурэй с его ошеломляющим предложением. С какой стати он вдруг предлагает ей такое? Какую выгоду рассчитывает получить сам Фио Бурэй? Насколько она знала, однорукий магистр никогда не делал предложений, не позаботившись о собственной выгоде. Так в чем же на сей раз заключается его корысть, хотя он и уверяет ее в обратном?

— Ваши обязанности будут немногочисленными и исполняемыми исключительно на добровольной основе, — продолжал Бурэй. — Разумеется, вас непременно пригласят на Коллегию аббатов, она будет созвана в самое ближайшее время. Я уверен, что король Дануб полностью согласится с таким предложением!

«Возможно», — подумала Джилсепони, однако ее мысли кружились и путались, не позволяя ей хоть как-то упорядочить их поток.

— А что думает на этот счет аббат Огвэн? — поинтересовалась она.

И здесь непоколебимый, казалось бы, оптимизм Бурэя впервые дал трещину. Замешательство магистра лишь подтвердило интуитивную догадку королевы: Огвэн вовсе не был в восторге от ее нового назначения. Джилсепони часто видела, как он вполголоса беседовал о чем-то с Констанцией Пемблбери, хотя и не догадывалась о предмете их уединенных разговоров.

— Это решение намного превосходит полномочия настоятеля Огвэна, — вскользь заметил Бурэй. — Мы сознавали, что обращаемся с предложением к королеве Хонсе-Бира, поэтому тщательно все взвесили и продумали. Я долго обсуждал этот вопрос с отцом-настоятелем Агронгерром, с епископом Браумином, а также с Мачузо и Гленденхуком — старейшими среди магистров Санта-Мир-Абель. Наше предложение королеве Джилсепони не стоит почитать легковесным. В данном случае соединение в одних руках двух ветвей власти окажется столь же благотворным для церкви и государства, как и в случае учреждения епископства.

Подобное предложение конечно же следует обдумать, причем обдумать чрезвычайно серьезно. Пока что Джилсепони понимала только одно: сходу отвергать его нельзя.

В тот день Фио Бурэй покидал королеву, предоставив ей более чем обильную пищу для размышлений.

— Значит, это правда? — спросила госпожа Дасслеронд.

Трудно сказать, какие чувства владели хозяйкой Кер'алфар. Но когда она услышала столь ошеломляющую новость, обычное бесстрастие ей изменило.

Смотритель внимательно следил за предводительницей эльфов, пытаясь уловить хоть какой-то намек на эти чувства. Кентавр уважал Дасслеронд и опасался ее, с таким же опасением он относился к почти любому живому существу, хотя маленькая эльфийка едва могла дотянуться ему до холки. Он знал: госпожа Дасслеронд способна быть щедрым и благодетельным другом, но она же может превратиться в смертельно опасного врага. Наблюдательный Смотритель давно заметил, что Дасслеронд никогда не относилась к Джилсепони с особой теплотой. Более того, предводительница эльфов пришла в ярость, узнав, что Элбрайн обучил Джилсепони би'нелле дасада — наиболее тайному и тщательно охраняемому боевому искусству тол'алфар.

И теперь эта женщина, владевшая танцем меча — единственным боевым преимуществом, позволявшим хрупким эльфам с легкостью побеждать более рослых и сильных людей, — заняла королевский трон. Кентавр хорошо понимал, какую лавину чувств такая новость вызвала в душе хозяйки Кер'алфара.

— Она столь же открыта сердцем, как и Элбрайн, — отозвался он. — И как его дядя Мазер, обучением которого ты когда-то занималась. Ты боишься ее, и я понимаю твой страх. Но повторяю: твои опасения напрасны. Ни у кого в мире нет такого сердца, как у моей Пони.

— Значит, это правда, — теперь уже утвердительно проговорила госпожа Дасслеронд. — Эта женщина стала королевой Хонсе-Бира, самого большого государства людей…

— Именно так, — ответил Смотритель, и лицо госпожи Дасслеронд помрачнело.

Наверное, подумал кентавр, она представила себе жуткую картину. Величественный строй гвардейцев Бригады Непобедимых, вооруженных прекрасными эльфийскими мечами, спускается в Эндур'Блоу Иннинес… Но для чего? По его мнению, у Пони не было оснований испытывать к эльфам никаких иных чувств, кроме искренней любви и уважения.

Откуда кентавру было знать о зловещей тайне Дасслеронд — Эйдриане? Об опасном и своевольном сыне Джилсепони?

— Уверяю тебя, он воспринял эту новость куда лучше, чем я ожидал, — виновато улыбаясь, сказал король Дануб, когда герцог Калас опрометью выбежал из комнаты, узнав о предложении магистра Бурэя.

Королеве оставалось лишь также ответить ему улыбкой и с сомнением покачать головой.

— А ты сама склонна занять такое положение в церкви? — спросил ее Дануб, искренне заинтересованный ее мнением.

Джилсепони хорошо понимала его чувства. Если бы король пожелал, он мог бы издать указ, запрещающий ей и вообще любому члену королевской семьи занимать официальные посты в абеликанском ордене.

— Меня не удивляет, почему церкви так необходим твой голос, — продолжал Дануб. — Разве мы не выдержали такую же битву за голос Джилсепони в Палмарисе?

— Битву, окончившуюся взаимным согласием, — напомнила ему королева, и Дануб снова засмеялся.

— Да, какие великие перемены в самом сердце церкви! — воскликнул он. — В Палмарисе епископ, а в Сент-Хонсе — королева!

Одного я понять не могу, и это-то как раз меня и настораживает. Чего хочет магистр Бурэй? — недоуменно продолжал король. — Насколько я изучил этого человека, он непременно должен получить от этого назначения какую-то выгоду. Здесь должно быть скрыто нечто, что простирается дальше добрых отношений между церковью и государством и даже дальше блага для народа.

— Ты совершенно прав — в этом истинная суть магистра Бурэя, — сказала Джилсепони.

Наверное, ей следовало переговорить об этом с Браумином и, возможно, прямо сейчас. Королева уже намеревалась это сделать, когда ей неожиданно стал ясен главный замысел, лежащий в основе хитроумной дипломатии Бурэя. То же состояние пережил несколько месяцев назад сам Браумин, когда однорукий магистр раскрыл ему свои планы.

— Он говорил, что у меня будет голос на Коллегии аббатов, — вспомнила Джилсепони.

— Коллегии аббатов? — удивился Дануб. — Они опять ее созвали?

— Пока еще нет, но это произойдет в самое ближайшее время, если слухи о том, что отец-настоятель Агронгерр слабеет с каждым днем, подтвердятся, — ответила королева. — Думаю, здесь-то и кроется истинный замысел Бурэя. Коллегия должна будет избрать нового отца-настоятеля, а он явно метит на этот пост. У него только один равный по силам соперник, и Бурэй знает, что король Дануб к этому человеку не благоволит.

— Настоятель Олин из Энтела, — закончил король, поняв намек. — Бурэй ожидает, что твой голос непременно прозвучит в поддержку его собственной кандидатуры.

Какое-то время они сидели молча, обдумывая то, что внезапно им открылось.

— Весь вопрос в том, хочу ли я поддержать на Коллегии аббатов кандидатуру Бурэя? — нарушила молчание Джилсепони. — И должна ли?

Собеседники вновь умолкли, и каждый из них размышлял, стоит ли им играть по правилам, навязанным церковью.

Прежде чем магистр Фио Бурэй, епископ Браумин и все прочие гости из Палмариса, Санта-Мир-Абель и Ван-гарда отбыли на север (это совпало с наступлением осени), Джилсепони Виндон, королева Урсальская, приняла на себя обязанности начальствующей сестры Сент-Хонса.

И монастырь, и двор были в одинаковой степени недовольны этим назначением.

— Роджер Биллингсбери, — шепнула То'эль Даллия госпоже Дасслеронд.

Спрятавшись в листве деревьев, окружавших Чейзвинд Мэнор, они наблюдали за возвращением Роджера и Дейнси.

— Он считается одним из самых близких друзей Джилсепони.

Дасслеронд кивнула. Слова То'эль лишний раз напомнили ей о необходимости хорошенько разобраться в той странной привязанности, какая возникает между сердцами людей. Чем еще можно было объяснить побуждение Элбрайна, которого она считала образцом рейнджера и одним из самых замечательных людей? Тем не менее все эти качества не помешали ему обучить Джилсепони искусству би'нелле дасада.

Госпожа Дасслеронд уже позаботилась о разветвленной сети соглядатаев, которым предстояло следить за каждым шагом новой королевы. Однако она опасалась, что в этом случае одних только глаз недостаточно. Ей необходимо найти способ воздействия на сердечные узы, связывающие Роджера и Джилсепони.

Затея выглядела достаточно опасной. Но ведь они, думала Дасслеронд, всего-навсего люди.