"Восхождение самозваного принца" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 20 ТЕМНЫЕ ЗАМЫСЛЫ КОНСТАНЦИИ

Зима была долгой и суровой. Восемьсот сорок второй год вступил в Урсал под сердитое завывание вьюги. Урсальский замок и аббатство Сент-Хонс оказались в плену высоченных сугробов. Джилсепони была одной из немногих, кто отваживался покидать в эти дни замок. Она помогала бедным и с помощью камня души исцеляла больных. Но яростные метели последних дней заставили и ее считаться с силой природной стихии.

В тот день Джилсепони была вынуждена остаться в замке. Король, ее супруг, принимал бехренского посла Давина Кусаада. Едва взглянув на этого человека, королева почувствовала к нему неприязнь. Вместо того чтобы сидеть рядом с Данубом и учтиво улыбаться, пытаясь скрыть свое отвращение к бехренцу, она отправилась бродить по громадному замку. Королеве нравилось разглядывать затейливые узоры на шпалерах, останавливаться возле украшенных искусной резьбой дверей и стен, а то и просто стоять возле высоких окон и любоваться на великолепный снежный наряд города.

Незаметно для себя Джилсепони забрела в восточную башню замка. Еще издали она услышала характерный звук сталкивающихся деревянных мечей. В одном из залов шел тренировочный поединок. Королеву удивило, что кто-то решился устроить его здесь, когда в замке имелось особое помещение для подобных занятий. Однако когда, подойдя ближе, она услышала голоса сражающихся, ей все стало ясно.

Одним из доблестных рыцарей был четырнадцатилетний Мервик Пемблбери, вторым — его брат Торренс, годом младше. Он был ниже ростом и отличался более коренастым телосложением, чем напоминал отца.

Джилсепони с удовольствием следила за поединком. Мальчики не замечали ее присутствия. Королеве сразу же бросились в глаза ошибки Мервика. Он вел бой заносчиво, словно завзятый дуэлянт, хотя с его длинными руками и быстротой движений он мог бы куда успешнее сдерживать натиск упрямого, лезущего напролом Торренса.

Боевой стиль младшего сына Дануба был весьма традиционным. Джилсепони достаточно насмотрелась на сражавшихся так воинов: сильные рубящие удары тяжелым мечом, чередуемые с ударами столь же тяжелой дубинки. Оружейное искусство переживало ныне упадок, и стиль боя поневоле приспосабливался к грубым поделкам оружейников. Они предпочитали изготавливать мечи из простых сплавов, полагая, что чем клинок тяжелее, тем лучше выдержит сильный удар противника.

Би'нелле дасада легко и успешно противостоял такому стилю ведения боя.

Королеву по-настоящему заинтересовал поединок братьев. Они продолжали сражаться все с тем же упорством, не выказывая признаков усталости, что говорило не только об их неплохой выучке, но также, что было важнее, о характере.

Джилсепони нравились эти мальчики, хотя ей нечасто доводилось их видеть. Констанция делала все, чтобы держать сыновей подальше от королевы, и Джилсепони могла ее понять. Однако бывшая любовница ее мужа все же была незаурядной женщиной. Неписаные законы королевского двора предписывали дамам служить лишь живыми украшениями. Им дозволялось мило щебетать о пустяках, высказывать же серьезные мысли, тем более публично, отнюдь не поощрялось. А Констанция всегда находилась в числе ближайших советников короля Дануба; сильная, волевая женщина, она знала цену своим словам. И, несмотря на возраст, придворная дама продолжала оставаться привлекательной женщиной. Джилсепони, однако, заставляла себя мириться с ее присутствием при дворе; королева верила в любовь Дануба, понимая, что прошлая жизнь каждого из них не может служить предметом взаимных обид.

Однако ее отношения с Констанцией продолжали оставаться крайне напряженными. Придворная дама при виде королевы теперь уже почти не пыталась скрыть своего раздражения — красноречивое свидетельство того, что она по-прежнему любила Дануба и стремилась защитить права сыновей на престол.

Но и в этом Джилсепони едва ли могла упрекнуть Констанцию.

Их отношения не могли стать дружественными; в основном — в силу обстоятельств, а не из-за личной неприязни. Одно королева знала наверняка: какие бы мысли ни роились в голове Констанции, она, Джилсепони, не являлась угрозой прав на престолонаследие Мервика и Торренса. Они были законными наследниками Дануба, следовавшими непосредственно за принцем Мидалисом Вангардским. Наблюдая, как мальчики взрослеют, Джилсепони верила, что они сумеют хорошо подготовиться к уготованной им судьбе.

Может, именно эти мысли заставили королеву войти в зал, а может, ею двигало желание попытаться хотя бы отчасти залечить душевные раны Констанции.

— Приветствую вас, — улыбнувшись, произнесла она.

Братья немедленно прекратили сражение и повернулись к ней. Их лица выражали удивление и даже испуг. Торренс попятился назад, однако Мервика страх брата явно сделал смелее. Он приблизился к Джилсепони и своим деревянным мечом, как подобало настоящему гвардейцу, отдал ей воинское приветствие.

Первым побуждением королевы было улыбнуться и сказать мальчику, что эти формальности излишни. Но она подавила этот порыв и, как требовал придворный этикет, приняла величественную позу и слегка кивнула.

— Ты хорошо сражался, — сказала Джилсепони Мервику и прибавила, взглянув на его брата: — Вы оба сражались неплохо.

— Мы часто упражняемся, — сообщил ей Мервик.

— Постоянно, — осмелился наконец раскрыть рот Торренс.

— Так и должно быть, — заметила королева.

Она протянула руку, и старший из братьев подал ей свой меч.

— Вам нужно усердно упражняться не только потому, что в дальнейшем вам, быть может, придется защищать себя или королевство, но и еще по одной причине… — Джилсепони умолкла, подбирая такие слова, чтобы до мальчишек непременно дошел смысл сказанного. — Когда человек искусно владеет мечом и уверен в своих способностях, у него возникает меньше желания пустить оружие в ход. А когда вы по-настоящему убедитесь, что можете сражаться легко и без напряжения, то сумеете сделать более разумный выбор. Тогда вы начнете видеть в других людях не только возможных противников.

Женщина заметила, что братья жадно ловят каждое ее слово. Несомненно, Констанция изрядно потрудилась, стараясь очернить ее в глазах сыновей. Но, по-видимому, уважение к Джилсепони все же оказалось сильнее, чем клевета их матери на королеву.

— Можно мне дать вам совет? — спросила она.

— Я решил, что вы уже его дали, ваше величество, — ответил Мервик, сопроводив свои слова очаровательной улыбкой.

— Я хочу вам кое-что рассказать об оружии, — рассмеявшись, уточнила женщина. — Мне известно, что у вас замечательные наставники…

— Капитан Антид, а иногда с нами занимается и сам герцог Калас, — перебил ее Торренс, но под взглядом королевы тут же опустил глаза.

— Разумеется, — сказала она. — Однако и я обладаю навыками владения мечом.

Снисходительный смешок Мервика подсказал Джилсепони, что он считает подобное заявление пустой дамской болтовней.

— Наблюдая за вашим поединком, я заметила кое-какие ваши упущения, — продолжала она. — Попробуй напасть на меня так же, как ты атаковал брата, — предложила она Торренсу, отойдя от мальчика и подняв деревянный меч.

В сознании Джилсепони сразу же зазвенел предупреждающий колокольчик; она вспомнила жесткое предостережение госпожи Дасслеронд, потребовавшей от нее никогда и никому не раскрывать секрета би'нелле дасада. Королева и не собиралась показывать братьям сам танец меча с его отточенными изящными движениями. Ей хотелось немного рассказать им о том, что лежит в основе этого боевого искусства. Джилсепони избрала позицию, внешне похожую на оборонительную, но позволявшую ей быстро перейти в наступление, едва только Торренс приготовится нанести удар.

Поединок не представлял для Джилсепони какой-либо сложности; она намеревалась застигнуть мальчика врасплох, отрезать ему возможность к отступлению, а затем устремиться вперед и нанести внезапный удар. Однако едва Торренс двинулся в атаку, как позади них послышался звон разбитого стекла и чей-то сдавленный стон.

Пол вокруг ног Констанции Пемблбери был усеян осколками разбитой посуды — она уронила поднос, на котором несла сыновьям какое-то лакомство.

— Мама! — хором воскликнули Мервик и Торренс.

— Я только хотела… — начала объяснять Джилсепони, но Констанция явно не слушала ни ее, ни сыновей.

— Что вы здесь делаете? — прошипела она. — Как вы осмелились? — продолжала придворная дама, не давая королеве возможности ответить. — А вы оба — немедленно вон отсюда! — прикрикнула она на сыновей.

Мальчики беспрекословно подчинились. Мервик замешкался ровно настолько, чтобы забрать из рук Джилсепони свой деревянный меч. Он посмотрел на королеву, словно хотел извиниться за слова матери, но потом бросился вслед за братом, не осмеливаясь перечить ей.

— Вам здесь нечего делать, вы не имеете права вторгаться сюда, — с нескрываемой злостью и раздражением заявила Констанция.

— Я только хотела… — вновь попыталась объяснить королева.

— Они — наследники престола, — взвизгнула Констанция. — Они, а не вы! Ваша дерзость переходит всякие границы! Мой сын мог быть серьезно покалечен. Понятно ли вам, что это могло бы стать причиной войны? Вам нужны обвинения в заговоре против престола?

— Но почему?.. — спросила Джилсепони, едва верившая своим ушам.

Только сейчас женщина осознала, как глубока ненависть к ней Констанции. Джилсепони еще могла понять, что ей неприятно видеть своих сыновей рядом с женщиной, занявшей ее место в сердце короля Дануба, однако эта ярость, этот дикий блеск в глазах придворной дамы уже переходили пределы разумного.

— Вам известно, что я делила с ним ложе, и живые подтверждения нашей любви только что находились здесь, — дерзко и высокомерно заявила Констанция. — О, вы даже представить не можете, насколько Дануб был очарован мною, — бесцеремонно продолжала она.

И придворная дама вдруг принялась описывать сцены их интимной близости. Ошеломление Джилсепони сменилось брезгливой жалостью к Констанции. Королева, знавшая настоящую любовь, не понимала столь бесстыдного смакования интимных подробностей. Она собиралась объяснить придворной даме, что не представляет для нее угрозы, не собирается рожать Данубу наследников и отбирать права на престол у Мервика и Торренса. Собиралась, однако промолчала. Констанция сейчас слушала только себя, и слова Джилсепони ни в коей мере не смогли бы ее успокоить. Причиной гневных выпадов придворной дамы был не только страх за детей. Она продолжала любить Дануба, и это было ясно написано на ее лице.

Откровения Констанции вызывали у Джилсепони только отвращение. Однако она была не в состоянии приказать ей перестать любить Дануба, равно как не могла приказать мужу выбросить из сердца свою прежнюю возлюбленную. И королева покинула зал, оставив Констанцию наедине с ее негодованием.

После этого случая она много месяцев не видела ни госпожу Пемблбери, ни Мервика с Торренсом.

— Почему ты не отправился с герцогом Каласом на охоту? — спросила Джилсепони, когда король Дануб отклонил недавнее приглашение своего друга.

Вокруг Урсальского замка торжествовала долгожданная весна. Яркое солнце и теплый воздух помогали забыть тяжелую зиму.

— Ты напрасно отдаляешься от Каласа; как-никак — он твой самый близкий друг.

Король Дануб с нежностью посмотрел на жену.

— Любовь моя, а ты знаешь, как он относится к тебе? — спросил он.

— Как и подобает учтивому вельможе, — с улыбкой ответила Джилсепони.

Однако за ее улыбкой скрывалась ложь.

Дануб промолчал, недоверчиво глядя на нее.

Джилсепони улыбнулась еще шире и убедительнее, и ей все-таки удалось вызвать на лице мужа ответную улыбку. Она не хотела лишний раз огорчать Дануба, хотя, по правде говоря, отношение придворных к ней, включая и герцога Каласа, становилось все хуже. Вся эта утонченная и напыщенная знать и никогда не питала особо теплых чувств к королеве-простолюдинке, вторгшейся в их замкнутый и обособленный мирок, но после памятного случая с Мервиком и Торренсом неприязнь вельмож к Джилсепони заметно увеличилась. Прилюдно герцог Калас был неизменно учтив с королевой, да и в тех редких случаях, когда они оказывались наедине, из кожи вон лез, одаривая ее изысканными комплиментами. Однако Джилсепони неоднократно довелось слышать, как герцог, будучи уверенным, что ее поблизости нет, высмеивал ее в кругу придворной знати. Это не слишком задевало королеву. Джилсепони успела разобраться в особенностях придворной жизни и смирилась с ними. Высокородные обитатели замка, мнившие, что обладают голубой кровью, не стоили ее душевных терзаний.

— Ты непременно должен принять его приглашение, — продолжала Джилсепони. — Калас собирается в западные края вместе с герцогом Тетрафелем. Тот будет вне себя от радости, если ты к ним присоединишься.

Король Дануб, откинувшись на спинку стула, обдумывал слова жены. Герцог Тетрафель был хилым, изнеженным человеком. Более десяти лет назад Дануб уже посылал его в западные края на поиски прямого пути, ведущего через горную цепь Пояс-и-Пряжка в Тогай. Согласно словам Тетрафеля, он был уже близок к успешному завершению своей миссии, когда его отряд неожиданно столкнулся со странным низкорослым народом, сначала утопившим почти всех его слуг и солдат в болотной трясине, а затем оживившим их трупы, чтобы сделать своими послушными орудиями.

Тогда Тетрафель, герцог Вайлдерлендса, спасся только чудом. Хотя прошло уже много лет, он так до конца и не оправился от пережитого.

— Я бы предпочел остаться с тобой, — произнес король, наклоняясь к Джилсепони и кладя руку на ее колени.

Она накрыла его ладонь своей, добавив к улыбке оттенок сожаления.

— Тебе нездоровится? — спросил проницательный Дануб.

Женщина посмотрела ему в глаза и вздохнула. С недавних пор она начала ощущать боль где-то внизу живота, иногда перераставшую в сильные спазмы. Джилсепони связывала их с ранениями, полученными во время первой битвы с Марквортом в поле близ Палмариса, когда одержимый демоном отец-настоятель погубил ребенка в ее чреве. Осмотрев себя с помощью камня души, она увидела зарубцевавшиеся раны. Однако странно, почему через столько лет эти раны вдруг начали напоминать о себе?

Королеве было тягостно отказывать любовным желаниям мужа, но она чувствовала, что мгновения их близости вызывали в ней какое-то странное смятение. Женская природа Джилсепони по-прежнему не могла откликаться на страсть Дануба так, как некогда она отвечала Элбрайну. Ее отношения с Полуночником были полны любви и страстных желаний, порывов молодости; они несли отпечаток тревожного и опасного времени. С Данубом все происходило куда мягче и спокойнее, но ведь король не был в этом виноват, и Джилсепони не хотелось причинять ему душевные страдания.

— Пожалуй, я действительно отправлюсь вместе с Каласом, — сказал наконец король.

Выражение его лица говорило о доверии к жене. Он чувствовал: ее доводы в пользу его отъезда не являлись простой уловкой, предлогом, чтобы не делить с ним ложе.

Джилсепони была признательна Данубу за такое понимание. Она действительно надеялась, что ее недомогания, чем бы они ни были вызваны, вскоре пройдут и мгновения интимной близости с мужем возобновятся. Однако она боялась, что причина может оказаться глубже и внутреннее смятение так и не исчезнет. Больше всего женщину страшило, что со временем эта сторона ее отношений с Данубом может стать еще напряженнее и болезненнее.

— Я непременно вернусь к годовщине нашей свадьбы, — пообещал король.

Наклонившись, он нежно поцеловал ее в щеку.

— А я буду с нетерпением ждать тебя, любовь моя, — ответила Джилсепони.

Дануб встал и направился к выходу. Он не видел, как очередной спазм заставил королеву закусить губу от боли.

— Это чудовищные порции! — взвился аббат Огвэн. — Вы добавляете в пищу королевы совершенно немыслимое количество трав.

— Вполне мыслимое! — столь же сердито ответила ему Констанция Пемблбери. — Она ни в коем случае не должна родить ему ребенка! Неужели это так сложно понять?

— Вы ведь прекрасно разбираетесь в этих травах, — упрекнул ее настоятель Сент-Хонса.

И это было правдой, ибо большую часть своей жизни Констанция провела при дворе, а все придворные дамы искусно умели применять особые отвары трав, предохранявшие их от нежелательной беременности.

— И вы не менее прекрасно знаете, что порции трав, которые вы ей даете, способны причинить немалый вред и даже привести к смерти. Вы это знаете, госпожа Пемблбери. Вы видите, королеву постоянно мучают спазмы. Ей тяжело ходить. Даже просто сесть — и то причиняет ей боль!

Придворная дама поджала губы и отвернулась, что-то недовольно бормоча себе под нос.

— Я отказываюсь быть вашим пособником! — закричал аббат Огвэн.

— Однако вы им уже являетесь! — дерзко парировала Констанция.

Решимость Огвэна была вызвана в основном тем, что он боялся королеву Джилсепони — начальствующую сестру в его монастыре и человека, имеющего большой вес в церкви и государстве, — куда сильнее, чем Констанцию Пемблбери. И не важно, станет она когда-нибудь королевой-матерью или нет.

— С меня хватит, — тихо и твердо сказал он.

Решимость настоятеля еще более разозлила Констанцию.

— Нет, не хватит! — буквально закричала она, находясь на грани истерического припадка. — Вы и впредь будете снабжать меня необходимыми травами! Она не должна забеременеть! Не должна! Не должна!

Выкрикивая эти слова, Констанция вскочила со стула и приблизилась к настоятелю Сент-Хонса, словно собираясь вцепиться в воротник его сутаны.

Огвэн успел перехватить ее запястья. Их противостояние длилось несколько секунд, после чего придворная дама разрыдалась и обмякла в его руках. Но едва аббат разжал их, как Констанция размахнулась и влепила ему увесистую пощечину.

— Вы будете мне помогать! — зловещим шепотом произнесла она.

Аббат Огвэн не растерялся. Он крепко обхватил придворную даму за плечи и несколько раз произнес ее имя, пытаясь привести в себя. Наконец женщина затихла, и Огвэн осторожно отпустил ее.

— Вы будете мне помогать, — уже вполне овладев собой, спокойным голосом сказала Констанция. — В случае отказа я во всеуслышание объявлю о вашей причастности. Я расскажу не только о том, как вы подбивали меня давать эти травы королеве, что само по себе является заговором против королевской власти. Я пойду дальше и расскажу о той роли, которую вы и ваша святая обитель Сент-Хонс всегда играли, делая придворных дам бесплодными. Как воспримут жители Урсала эти ошеломляющие откровения, связанные с их любимой церковью?

— Вы говорите чудовищные глупости, — с упреком произнес аббат.

Казалось, силы вновь покинули Констанцию, и она сникла.

— Мне нечего терять, аббат Огвэн, — добавила она. — Я буду делать все, что поможет защитить законные права моих сыновей на престол.

Судя по ироничной гримасе на лице Огвэна, он имел определенные сомнения насчет этих «законных прав».

— Вы причиняете ей большой вред, — собравшись с мыслями, предостерег Констанцию настоятель Сент-Хонса.

Теперь она смотрела на Огвэна умоляющими глазами.

— Неужели вы хотите, чтобы в королевской родословной появились отпрыски этой женщины?

Придворная дама верно нащупала слабое место во взглядах Огвэна. Тот не являлся горячим сторонником Джилсепони, хотя королева, как и он сам, поддержала на Коллегии аббатов кандидатуру Фио Бурэя. Огвэн был сторонником прежней церкви, церкви времен аббата Маркворта, пока тем не овладел дух демона и пока собственная жизнь Огвэна и жизнь многих других высокопоставленных церковников не перевернулась вверх тормашками. Все эти молодые реформаторы ордена Абеля — такие как Браумин Херд, настоятель Хейни из Сент-Бельфура и, конечно же, сама королева Джилсепони — совершенно не отвечали его представлениям о том, кто должен управлять церковью. Эти люди вызывали у него тягостные чувства. Так бывает всегда, когда рушатся вековые традиции и твердая почва под ногами сменяется зыбучими песками.

— Я согласен давать вам такие порции трав, чтобы она не могла забеременеть, — произнес наконец Огвэн, и лицо придворной дамы сразу просияло. — Но не более того! — тут же добавил он, заметив ее торжествующую улыбку. — Я согласен, что во имя всеобщего блага королеве Джилсепони лучше не иметь детей. Однако я не собираюсь становиться соучастником ее убийства. Запомните это, Констанция Пемблбери! Король собирается на пару недель покинуть Урсал вместе с вашим другом Каласом. За все это время к пище Джилсепони не должно добавляться ни щепотки этих трав. Вы меня слышите?

Придворная дама одарила его ненавидящим взглядом, однако неохотно кивнула.

— Ни единой щепотки, — тоном, не терпящим возражений, повторил аббат Огвэн. — А когда король вернется, порции трав должны оставаться безопасными. Вы хорошо меня поняли?

Констанция вновь плотно сжала губы, но все же еще раз кивнула в знак согласия.

Когда придворная дама вышла за ворота Сент-Хонса, в ее мозгу роились злобные мысли, которые она выстраивала в замысловатые цепочки интриг. Пусть настоятель Огвэн считает, что ей важнее всего не допустить беременности Джилсепони. Нет, этого Констанции было бы мало! Ей доставляло наслаждение видеть, как новоявленная королева корчится от терзающей ее боли. Придворная дама несказанно обрадовалась, когда узнала, что Дануб уже давно не делит с Джилсепони ложе. Фантазии увлекали Констанцию еще дальше. В мыслях она уже видела, как ее ухищрения заставят короля полностью охладеть к Джилсепони. И тогда страстный Дануб, изголодавшийся по женским ласкам, непременно вернется к ней.

А если ее ухищрения окончатся смертью королевы… что ж, тем лучше!

— Нет, — прошептала она, проходя по внутреннему двору, ведущему в замок. — Я не должна проявлять нетерпение. Так что пока лучше подчиниться требованиям Огвэна. Да, именно так я и сделаю.

Кивая собственным мыслям и усмехаясь, Констанция прошла между двумя стоявшими на карауле гвардейцами. Лица караульных казались совершенно бесстрастными.

Но едва придворная дама скрылась в воротах замка, гвардейцы переглянулись и понимающе ухмыльнулись. Поведение Констанции Пемблбери в последнее время вызывало немало язвительных усмешек. Караульные покачали головами, после чего на их лица вернулось подобающее выражение.