"Фьезоланские нимфы" - читать интересную книгу автора (Боккаччо Джованни)

Джованни Боккаччо ФЬЕЗОЛАНСКИЕ НИМФЫ

IАмур мне петь велит. Пора настала.Он в сердце, как в дому, провел лета.Великолепье сердце мне связало,Блеск ослепил; я не нашел щита,Когда лучами душу пронизалоСиянье глаз. Владеет мною та,Что, ночь и день из слез и воздыханийСплетя, томит — вина моих терзаний.
IIАмур меня ведет и побуждаетВ труде, что я отважился начать!Амур меня на подвиг укрепляет,И дар, и мощь — на всем его печать!Амур меня ведет и просвещает,Внушив мне долг — о нем повествовать!Амур меня подъял для воссозданьяСтаринного любовного преданья!
IIIИ вот — всю честь ему воздать я смею:Ведь водит он один пером живым,Что вручено мне донною моеюДостойнейшей: никто с ней не сравним.Всех выше добродетелью своею,Красой и благородством неземным,В упрек она не слышала б ни слова,Когда б хоть миг была не столь сурова.
IVТеперь молю у вас я обороны,Любовники счастливые! Мой враг —Завистник злоречивый, распаленныйДа всякий, кто в любви и нищ, и наг.И вас, все в мире дорогие донны,Не с сердцем ледяным, от ваших благМолю — молить одну: не. будь надменнойС тем, кто перед тобою — раб смиренный!
VДавно когда-то Фьезоле не зналоНи стен, ни частокола; весь народ —А было там людей в те поры мало —Ютился у излюбленных высотОкружных гор; и брошена лежалаВнизу равнина — из-за терпких водБолотных, непригодных человекуИ разливавшихся в большую реку.
VIЦарила вера ложная в то времяВ порочных, лживых, грубых, злых богов,И так взросло зловреднейшее семя,Что всякий мнил: их светлый лик таковНа небе, как и здесь. Людское племяИм не жалело празднеств, и даров,И почестей. А всех превыше чтилиЮпитера в его державной силе.
VIIЕще царила той порой богиня,Что названа Дианою. Она,Для многих жен заветная святыня,От девственниц особо почтена.И той — ее прямая благостыня,Что век свой целомудрию верна.И с торжеством таких она немалоВ свои леса и рощи принимала.
VIIIА многие бывали при рожденьеПосвящены родителями ей —То по обету, то в благодареньеЗа милости и блага для детей.Диана всех брала в свое владеньеОхотно: для нее всего милейДевичество хранить, бежать пред мужем:Пускай мы браку, суетные, служим.
IXИтак, по всей земле высоко чтилиБогиню-девственницу. Но к холмамВернемся фьезоланским. Тут служилиЕй ревностно. Во славу ей, а вамВ услышанье перескажу я былиО девственном содружестве. Все тамТогда прозваньем нимфы величалисьИ с луком и со стрелами являлись.
ХИз этих дев Дианой набиралосьЧисло большое тут, в краю холмов,Хоть в их среде открыто оставаласьОна лишь изредка: па ней трудовЛежала тьма: для всей земли стараласьДать от обид мужских она покров;Но ежели во Фьезоле бывала,Такой и вид, и облик принимала:
XIСтройна и высока, равна красоюВеличью, взором и лицом онаЛучилась столь лучистою звездою,Что верилось — в Эдеме создана,Вблизи слепила смертный взор собою,Сиянием лучей окружена,А кудри светлые — не словно злато:Их цвет к лицу шел более богато.
XIIОна обычно вольно распускалаНад шеей незакрытой их разлив;Туника в легких складках ниспадала,Стан стройный покрывала, не сокрыв;Ткань тонкая вся белизной сиялаБезукоризненной; на ней красивБыл крепкий пояс; а поверх пороюПурпурный плащ — огнистою игрою.
XIIIЛетами — двадцать пять — являлась дева,Как юной мощи полная пора.Во длани лук она держала слева,Колчан висел у правого бедра,Весь полный стрел, — разить в порыве гневаНе только зверя, — нет: разит, бодра,За нимф и за себя пылая местью,Мужей, кто б ни был — шаг ступик бесчестью!
XIVИ Фьезоле такою посещалаДиана — нимф любезных повидать,Им милости и блага расточалаИ часто их любила собиратьУ светлого ль ручья, иль где ширялаЛесная тень, — в те дни, когда сиятьДано все выше солнцу и согрето —Не в холоде, не в зное — медлит лето.
XVТут нимф она в беседах укреплялаБлюсти священный девственный обет.Подчас охоты, ловли обсуждала —Занятий их любимейший предмет —Меж тех холмов: они зверей немалоТравили, их отыскивая след.К успехам впредь и ради упражненьяОна давала девам наставленья.
XVIОна была их мудрая опора,Как я сказал, в ловитвах и стрельбе.А уходя, всего того собораНаместницу Диана по себеИм оставляла — нимфу, властно, скороЕе избрав. И в клятве и божбеВсе обещали ей служить покорноИль гибнуть от ее стрелы позорно.
XVIIЕй подчинялись с ревностью великой,Она как бы Дианою была.И каждая, одетая туникой(Льняная, тонкотканна и бела), —Гроза смертельная всей твари дикой,У каждой лук — на смелые дела.Хоть леопард ей попадется пестрый, —Без промаха сражен стрелою острой.
XVIIIТогда земля цвела красою мая,Цветами яркими светился луг,И соловьи, блаженство изливая,У светлых вод влюбленность пели вслух.И юноши, в огне любви пылая,Отвагой, радостной питали дух,Когда во Фьезоле пришла ДианаДержать совет средь воинского стана.
XIXСреди цветов и трав земного лона,У светлого ручья, что чуть шумит,И медленно влечет волну у склонаЧечер-горы, с той стороны, где видНа солнце в полдень, в выси небосклонаЛицом к лицу слепительный открыт, —Ручья, что ныне все зовут Аквелли,С Дианой нимфы всей толпой сидели.
XXИтак, толпа блестящая шумелаНа светлом берегу у ручейка.Одна из нимф нежданно, быстро, смелоВоспрянула, пряма, стройна, легка,И в рог певучий громко зазвенела,Чтоб смолкли все. И рог молчит. РукаРог опустила. Все сидят. Молчанье.Все смотрят на Диану в ожиданье.
XXIОна сказала, как обыкновенно,Что каждая должна себя блюсти,Чтоб муж не подошел к ней дерзновенно.«А лишь случись мужчину здесь найти,Извергну, как врага, его мгновенно, —Посмей он к вам с обманом подойтиИли с насильем. Та ж, кто обольстится, —Та жизни от руки моей лишится».
XXIIА между тем, сокрытый в чаще темной,Где этот грозный заседал совет,Безусый юноша, румяный, скромный, —Да было ль Африко хоть двадцать лет? —С кудрями светлыми, с улыбкой томной,Весь — словно лилия иль роза, нет —Как яблочко (здесь, недалеко, с детстваС родителями жил он без соседства), —
ХХIIIВдруг юноша, сокрытый, очутилсяВблизи Дианы. Шаг еще ступил —И говор нимф, что звонко разносился,И вид живой его остановил.Тогда в пещеру тихо он сокрылся,И слушал, и дыханье затаил.Невидимый блистательным собором,В него впился он напряженным взором.
XXIVГлядит: Диана, властная, суроваВ делах и в мыслях, выше всех стоит,И говорит, и запылать готова,И гневно луком, стрелами грозит;А нимфы робки, не проронят слова,Страшит их и чарует грозный видЕе чела, — безмолвны, бездыханны,Потрясены угрозами Дианы.
XXVИ видит: по велению богини,Встает одна из нимф, легка, быстра(А избрана по той она причине,Что всех достойнее). «Пришла пора, —Глас прозвучал, — вас покидаю ныне.Сидите. Слушайте. Стоит сестраПред вами, Альфинея. ПочитайтеЕе теперь как бы меня. Прощайте».
XXVIСтоял и слушал Африко, дивуясь.И приковала взор его одна.И через миг, лицом ее любуясь,Почуял: сердце ранено до дна.Уже вздыхал и чувствовал, волнуясь,Огонь любви. Так жарко зажженаЖелания вся нега: любоватьсяЛишь ей одной, одной — не оторваться.
XXVIIОн говорил себе: «О, кто б со мноюРавнялся в счастье, — только бы ее,Вот эту девушку — назвать женою?!Мне сердце шепчет вещее мое:Никто б не жил блаженней под луною.Когда б не гнев богини — о, своеСвершил бы я, — ее бы взял я силой,И у меня никто б не отнял милой».
XXVIIIТак чаща свежая еще таилаЛюбовника влюбленного, — воздевЧело, Диана видит, что светилоДневное в небе никнет, потускнев,Лишенное лучистости и пыла, —И вот она и лик веселый девИдут на холм, поют, непринужденны,Прекраснейшие песни и канцоны.
XXIXИ Африко, очей не отрывая,Глядит и слушает. Встают, и вотЕго любимую зовет другая:«Пойдем же, Мензола!» Она встает —И так легка, подружек нагоняя!Рассыпался прекрасных нимф народПо хижинкам укромным понемногу,Диану проводивши в путь-дорогу.
XXXПятнадцать было нимфе лет едва ли,Златились кудри длинные у ней,Ее одежды белизной сияли,Прекрасен был лучистый взгляд очей.Кто в них глядел, не ведал тот печали;Вид ангела, движенья — нет стройней,Рука стрелой играет заостренной.Но где теперь покинутый влюбленный?
XXXIОн одинок, задумчивый, унылый,Безмерному страданью обречен.Оставленный прекрасноликой милой,Без сил прервать мелькнувший страстныйсон, —«Увы мне! О, с какою мучит силойМинувший миг блаженный! — молвит он. —Подумать только: где и как найду яТеперь ее, в отчаянье тоскуя?
XXXIIНе знаю той, что вдруг меня сразила,Хоть слышал: Мензола — так имя ей.Покинув, осмеяла, изъязвила,Меня не видев, о любви моейНе ведая. О, знай: мне все не мило,И груз любви — что миг, то тяжелей!Ах, Мензола прекрасная, мне больно!Твой Африко покинут, хоть невольно!»
XXXIIIПотом он сел, где милая сидела,Где только что он любовался ей,Прелестною; все глубже пламенелаОгнем кипящим грудь, все горячей,И, наземь повергаясь то и дело,Он длил игру Амуровых затей,Лобзал траву, шепча: «О, ты блаженна:Тебя касалась та, что совершенна».
XXXIVИ говорил: «Увы мне! — воздыхая. —Судьбина зла. Сегодня же велаИ соблазняла — о, совсем иная!Счастливого — злосчастью обрекла, —И девушка-дитя, сама не зная,На жалкий путь страдальца повлекла.Мне нет вождя, хранителя, — все втуне.Одной любви я верен — и Фортуне.
XXXVХоть знала бы она, как пламенеюЛюбовью к ней, иль видела б меня!Нет, страстью бы испугана моеюОна была, — и, всякого кляня,Кто, полюбя, владеть хотел бы ею,Она бежала б этого огня,Смятенная: она ведь ненавидитВсех нас, мужчин, какого ни увидит.
XXXVIЧто делать мне? Все кончено. УжелиОткрыться ей? Себя же погубить.Молчать — нет сил, молчать всего тяжеле:Огонь в груди все будет злей томить.Так, умереть. Жалеть о жизни мне ли?Пусть этой муки оборвется нить:Ведь не погаснет этот пламень жгучий, —Смерть все равно предстанет неминучей».
XXXVIIТаких речей излил тогда немалоВлюбленный юноша. Но видит он —Заря погасла, ночь уже насталаИ вызвездил давно уж небосклон, —И как душа помедлить ни желалаНа месте милом, молвил как сквозь сон,Себя одолевая: «Так, злосчастный,Пускай хоть встречу день, мой деньненастный».
XXXVIIIОн все же встал, побрел, едва шагая,Исполнен дум, долиною речнойВ родной приют, печально понимая:«Оттуда шел один, придет — иной».Вот перед ним и хижина родная.Так безотчетно он пришел домой:Идти долиной было далеко ли?Ну, с четверть мили, уж никак не боле.
XXXIXВ свою каморку он тихонько входит,Где спал один, вздыхает, еле жив,Там ощупью постель свою находитИ падает, словца не проронивРодителям, и ночь без сна проводит,И только света ждет, нетерпелив,И мечется на ложе, изнывая,Все Мензолу со стоном призывая.
XLНе думайте, что люди воздвигалиЧертогов и домов блестящий строй,Как ныне там. Хочу, чтобы вы знали, —Избушке были рады той порой,Стен даже известью не укрепляли;Бревно да камень грубый и простой —И все; а кто доволен был, суровый,Мазанкой земляной и тростниковой.
XLIДомка в четыре было все селеньеУ низких и пологих берегов,Вершины высились лишь в отдаленье,Здесь было низких несколько холмов.Вернусь туда, где горькое мученьеНес Африке, все полон тех же сновО Мензоле; но нимфа не являлась,Хотя других и много повстречалось.
XLIIАмур, с его обычною повадкой,Хотел огонь страдания раздуть,Вдруг юноше как будто отдых краткийДавал, чтоб вновь пылала жарче грудь.И цепью все тягчайшею украдкойЕго сковать старался как-нибудь,Умея разжигать своею властьюОгонь страданья вместе с нежной страстью.
XLIIIИ ночью раз имел во сне влюбленныйВидение: в слепительных лучахЖена явилась ярко озаренной,И мальчик обнаженный на руках,С колчаном, с луком; вмиг, разгоряченный,Достал стрелу и целит впопыхах.Жена сказала: «Погоди, сынишка,И торопиться надо без излишка».
XLIVИ к Африке она оборотиласьИ говорит: «Скажи, что за напасть?Что за печаль? И в мыслях помутилосьИз-за чего? Иль выпало на частьПерепугаться Мензолы? Явилась —Что ж не возьмешь над сердцем девы власть,Но, словно трус, от грусти и печалиПоник? Лови любовь в ее начале!
XLVВставай скорей! Ищи ее ты в долах,Ищи в горах — её ты уследишь,Веселую среди подруг веселых,В лесах дремучих милую узришь.Хоть на бегу и нет меж них тяжелых,Уверен будь — ее ты победишь.Дианы ж нечего тебе страшиться:Издалека не скоро возвратится.
XLVI
Тебе я помощь обещаю, зная:Противиться никто не в силах ей;Вот этот сын мой, выстрелить желаяИз лука, делал волею моей.Я ведаю — и власть моя такая,Чтобы помочь наукою своей.Все — и Юпитер с многими богамиПротив нее бессильны были сами».
XLVIIПотом рекла: «Мой сын, скорей за дело!Уверь его в могуществе своемПылающем, и лед взломи всецелоВ его груди и в сердце ледяном.Ну, делай, сын мой, как тебе велела,Как можешь ты». И вот — в пылу такомЛук мощно натянул Амур руками,Что, выстрелив, сошелся он концами.
XLVIIIПощады! Поздно. Глубоко вонзиласьВ грудь Африко стрела — он ощутил, —Прошла насквозь, и сердце раздвоилось,Так что, проснувшись, грудь рукой схватил,Как будто в ней стрела остановилась.Глубок и узок ход кровавый был.Глядит: ведь с мальчиком жена взирает,Как, ею пораженный, он страдает.
XLIXНо нет ее. Она из глаз пропала,И оборвался ею данный сон,А раненое сердце все стучало,И боль жила. И тотчас вспомнил онЛюбимую, какою покидалаОна ручей. И в сердце обновленПрелестный образ, неизменно милый,И в сердце он остался с чудной силой.
LИ молвил он: «Жена, я полагаю,Венера с сыном. Их увидел я.И если речь богини понимаю,Мне обещала, что вся боль моя,Какою я от Мензолы страдаю,Вскипит ив ней. Так. Лишь бы нимф семьяБыла подальше, — я решаюсь: ею —Любовью ли иль силой — овладею».
LIТак в нем опять желанье запылало,Наполнив грудь. Он Мензолу решилРазыскивать во что бы то ни стало,Пока найдет. И день уж наступилСвершенья помыслов. Так жадно ждалоЖивое сердце! Одинокий пылНе в силах умерять, к желанной целиОн из дому спешит — к ручью Аквелли.
LIIВновь повздыхал, здесь посидев немного;«Отсюда, — молвил, — раненному в грудьСтрелой любви, мне был назначен строгоИ слез, и воздыханий новый путь».Сказав, пошел, и от ручья дорогаВела его на холм. Боясь вздохнуть,Глядел и слушал, силясь в напряженьеПочуять каждой нимфы приближенье.
LIIIТак, подымаясь, он пустился в горы,К единой цели устремлен, легок,Подняв чело и напрягая взоры,Чтоб ясно видеть каждый уголок,А ноги наготове, быстры, скоры, —Мгновенно бег ли нужен, иль прыжок.Листок ли чуть на ветке шелохнется, —Уж он бежит: не нимфа ль попадется?
LIVНо, шутками такими утомленный,Какою-то обманною игрой,Все нимф не видя, юноша влюбленныйПред новою высокою горойПодумал вдруг: «Куда, ошеломленный,Карабкаться я буду, сам не свой?Ведь это третья? Нет, иной дорогойТеперь пойду, вот этою, отлогой».
LVИ, повернув па Фьезоле, унылый,Долиною задумчиво бредет,Все в поисках своей дикарки милой,Виновницы печалей и забот.Нет полумили — движим чудной силой,В укромном месте, между двух высот,В долинке малой — вдруг услышал пенье.И видит нимф — желанное виденье!
LVIК долинке той приблизившись немного,Вот ангельский он голос уловилИ два других. Он замер. Длани строгоСложил крестом; колена преклонил,Склонясь смиренно; тихо молит бога —Юпитера: «О, если б ты хранилТут Мензолу — и, благ, меня подвигнул,Чтобы с другими я ее настигнул!»
LVIIТот, кто, поймать кузнечика желая, —Как длинен, редок, легок шаг! — идетБез шороха. Походка вся такаяБыла у Африко меж тех высот,Где шел он, пенью нежному внимаяИз той долинки. И, пройдя вперед,Вот он увидел жадными глазами —Дубок колеблет легкими ветвями.
LVIIIСокрытый, смотрит и подходит к цели:Отсюда шел напев — и не затих;Три милых нимфы вместе песню пели;Одна стояла, возле две других,В канавку ножки опустив, сидели —Как нежны, белы были ножки их!Они, поникнув, ножки тихо мыли,И пели, и на птичек походили.
LIXТа, что стояла, ветви соплеталаИ тем венцом украсила чело,Кудрями светлыми под ним сияла, —Уж солнце их ласкало, а не жгло.Потом подруг венками увенчалаГустыми, пышными; легко, светлоКос несплетенных пряди разметалисьИ с ветками зелеными сплетались.
LXИ в мыслях Африке одно звучало:«Ведь Мензолы меж ними нет моей».И к ним его все ближе привлекало,И разгоралась боль еще больней.«Венера, — молвил, — ты мне обещала,Но все не вижу милости твоей.Что делать мне? Себя я им открою,Спрошу, как свидеться мне с их сестрою».
LXIИ юноша, открыться им решая,Выходит к нимфам и, ступив вперед,Смиренно, робко, голос понижая,Умильную такую речь ведет:«Диана, ваша госпожа благая,Вас твердыми и стойкими блюдет,О нимфы милые! Но не бегите,Вас умоляю, мне хоть миг внемлите.
LXIIИщу одну из вашего я строю,Что Мензолой, я слышал, названаИ будет узнана из вас любою.Уж месяц — мне не встретилась она,Ищу, плененный гордою красою,-Она бежит, суровости полна.И вот молю — хоть легкий след девицыМне укажите, милые сестрицы».
LXIIIВдруг — как без пастуха бегут барашкиОт волка перепуганной толпой,Туда, сюда — и мечутся, бедняжки,Блея во весь дрожащий голос свой;И лисьи как почуявши замашки,Затрепыхав, летят скорей домойИ бьются куры, и кудахчут дико,Пока в курятнике замрут без крика, —
LXIVТак нимфы милые бегут в тревоге,Его увидя, «ах!» и «ох!» кричат,Для бега обнажив высоко ногиПрелестные, поднявши свой наряд,Не отвечают, яростны и строги,Хватают луки и спешат, спешатПологим берегом к горе, к пещере,Как дикие затравленные звери.
LXVА Африке кричит им: «Подождите!Постойте! Дайте слово произнесть!Я зла не мыслю делать вам, поймите,Не посягну на вашу жизнь и честь!Я пошутил! Напрасно вы бежите!Мне надобна веселость, а не месть:Ведь вы себе во мне найдете друга,А вот бежите сразу с перепуга».
LXVIНо что твое отчаянье, моленье!Они бегут проворно, что есть сил, —И ты остался вновь в уединенье,Какого бы ответа ни просил.Их не преследуй: всякое стремленьеИх ярый бег равно б опередил:Летят на ветер все твои приманки,Уже не остановятся беглянки.
LXVIIМгновенно нимфы были так далеко,Что он уж их из виду потерял.Остановился бедный одиноко,А сам душой терзался и страдалПо девам диким странно и жестоко.«Теперь — увы! — что делать? — повторял. —Мне ни одной из них не видеть боле,И ждать могу от них лишь худшей доли.
LXVIIIЧто все мои приманки и моленья,Что и молчанье, хоть молчал бы я!Того не взять и силой, без сомненья,Что просто мне сказали б, не тая.Когда б хоть выведать предподоженья,Где мне искать, где Мензола моя!Когда б я знал, куда она сокрылась!Брожу, как будто солнце вдруг затмилось».
LXIXВсе поиски его так развлекали —И к Мензоле стремленье, все сильней,И нимфы, что в долинке распевалиПод тенью свежих веявших ветвей,И бег за ними — как они бежали! —О, лишь узнать о Мензоле своей, —Что не приметил он: уж вечер близок,И солнца — лик уж не горяч и низок.
LXXИ вот, раздумчивый и огорченный,Досадуя, что рано ночь идет,Походкой медленной и утомленнойОн стал сходить с пещеристых высот.Здесь поздно оставаться, искушенный,Боялся он: в лесу густом вот-вотЗашевелится к ночи гад ползучий:Укус его тебя отравит жгучий.
LXXIТак повернул он на дорогу к дому.Весь день он крошки хлеба не видал,И ждать его пришлось отцу седому,Что в грусти и тревоге размышлял:Уж не попался ль зверю он какому,А тот его, пожалуй, растерзал, —Кто знает? И тоскует он о сыне,А вот его все нету и в помине.
LXXIIЕще страшил его и гнев богини,Что мог его всечасно поразить:Всегда враждебная к их роду, нынеЕго Диана может и убить.Или, по жалости и благостыне,Хоть в дерево иль камень обратить.И, останавливаясь, ждал тревожно:Не то, так это — все тетерь возможно.
LXXIIIА солнце уж достигнуло закатаИ скрылось, и последний свет исчез,И вышли звезды, и луна богатоСияла в чистом воздухе небес;Не слышно соловья, и, мглой объята,Иная птица оглашает лес,Неведомая времени дневному.В ту пору Африке подходит к дому.
LXXIVВошел — и сына с радостью встречаетВеликою заждавшийся отец:Ни зверь, ничто ему не угрожает,И невредим вернулся молодец.И мать спешит и с плачем обнимает,Жалеет: «Цветик нежный! Наконец!Где пропадал ты, мой сыночек милый?Я вся измучилась в тоске унылой».
LXXVТак и отец расспрашивал не строго, —Да где ж он был, да целый день не ел? —А тот, собою овладев немного,Оправдываться начал, как умел.В любви была надежная подмога:Ведь истинно влюбленных благ удел —Он душу, утончая, научает, —И юноша, лукавя, отвечает:
LXXVI«Со мной, отец мой, случай был чудесный.Я лань увидел там, среди холмов.Она предстала мне такой прелестной,Что я глазам не верил, и готовСказать: то сон, — руками ль бог небесныйСвоими создал стройную? ШаговЕе нет легче: как журавль! Вся — нега.И белизна ее белее снега.
LXXVIIУвлекся я, бежал за ней далекоИз леса в лес, поймать ее решил.Но так она карабкалась высокоВ горах, что я уж выбился из сил.Остановился, огорчен глубоко;Ее сыскать я в сердце положил,Настигнуть, поздно ль, рано ль — обещалсяРаз десять так домой я возвращался.
LXXVIIIСказать по правде, встал я нынче рано,Увидел, как погода хороша,И вспомнил лань, и стало так желанноЕе поймать, лежала к ней душа.Пошел я по тропинке. Даже странно:И оглянуться не успел, спеша —Кругом холмы, а солнце уж высоко,На полдень поднялось, печет жестоко, —
LXXIXКак слышу — лист дубков зашевелился.Тихонько я приблизился чуть-чуть,Сейчас же за камнями притаился,Смотрю и слушаю: боюсь дохнуть.Гляжу — три лани; даже подивился —Пасутся дружно так; ну как-нибудьДа изловлю одну. И, еле слышный,Пошел я к ним с пучочком травки пышной.
LXXXДа как меня увидели — в минуткуУж на горе. Не ждали! Впопыхах,И на себя рассержен не на шутку,Я вижу, что остался в дураках,-Да что ж играть на старую погудку?Не уступлю! И с тем, что нес в руках,Бежать за ними во весь дух пустился —И только уж впотьмах остановился.
LXXXIТеперь, отец, ты знаешь о препонеК возврату моему, уверен будь».Отец, который звался Джирафоне,Конечно, понял россказней всю суть;В таких делах годами умудренный,Он тотчас без сомнений мог смекнуть,Что эти лани, всех венец желаний,Уж верно нимфы, а совсем не лани.
LXXXIIНо чтоб не показать, что догадался,Да и не сделать сына вдруг лжецом,И чтоб желаний пыл не разгоралсяИ не томил, да и остыл потом,И сам собой, быть может, миновался, —Все это вместе думая тайком,Старик отец немного слицемерилИ так сказал, как будто сказке верил:
LXXXIII«Ты мне, сынок, желанных всех желанней,Молю тебя — ах, берегись ты тутВсех этих виденных тобою ланей;Пускай своим дурным путем идут:Они ведь все посвящены Диане,Поверь ты мне, — и, встретясь, изведут:Затем и по горам у нас тут бродят,И воду пить к источникам приходят.
LXXXIVДиана большей частью ходит с ними,А знай, ее ведь смертоносен лук.И если б за охотами твоимиТебя застала, из своих же рукУбила б насмерть — было так с другимиУже не раз, кого не взлюбит вдруг, —А искони к семье ведь нашей старойОна враждой пылает самой ярой.
LXXXVУвы, сынок, я плачу, вспоминаяО том, как умер бедный мой отец,Как извела его Диана злая,Терзала и убила наконец.Сыночек, о грехе его простаяВот повесть — зрит Юпитер в глубь сердец!А звался дед, как знаешь ты, Муньоне;Его отец, как я же, Джирафоне.
LXXXVIРассказ мой был бы длинен при желаньеВсе злоключенья деда описать.Но нам сейчас важней их окончанье.Он шел в горах дичины пострелять,Как все охотники. В его скитаньеТревог немало было. Только глядь —Пред ним река, текущая в долине,Та, что по нем зовут Муньоне ныне.
LXXXVIIА возле, у прекрасного потока,Вдруг нимфа, одинешенька-одна,Увидела его, уж недалеко,Вскочила девочка, бледна-бледна,«Беда!» — лепечет, — и уже высокоБежит по круче, ужаса полна.Ее он молит, полн любовным бредом,И через миг бежит за нею следом.
LXXXVIIIОтец несчастный, ты ведь устремлялся,Того не зная, к смерти лишь своей,Ее сетей, бедняк, ты не боялся,Судьбой захвачен злобною своей!Желали боги, чтоб, когда он гналсяЗа нимфою все тверже и быстрей,Его Диана в птицу превратила,Или в скалу, иль в дерево внедрила.
LXXXIXОна реки чуть-чуть не добежала,Как платьица изящное тканьеЗапуталось в ногах; она терялаДыханье в беге, страх сломил ее.Увы, Муньоне радость обуяла,Он вмиг настиг сокровище свое,Схватил, держал, обняв ее руками,К девичьему лицу прильнув устами.
ХСТут силой взял он, тут насилье было,И нимфа тут была осквернена,Бессильна отвратить, что так постыло.О жалкий мальчик! О, как ты бедна,Несчастная! Вас бездна разделила,Раскаянья безумного полна!Сама Диана с дальнего пригоркаДвоих обнявшихся открыла зорко.
XCIОна гремит: «Несчастные! ИдетеВы тотчас вместе, грешники, в Аид!Последний час вы на земле живете,Не видеть вам, как летний день сгорит;А ваши имена передаетеНавеки водам, видевшим ваш стыд!»И грозно на любовников взглянула —И тетиву тугую натянула.
XCIIС последним словом и стрела пронзилаВ тот самый миг, мгновенная, двоих.Сынок, во мне лишь правда говорила!Хотели б боги лжи от слов моих,Так до сих пор тоской бы грудь не ныла!Случилось, что убит один из них:Стрела, пронзив два сердца, их связала.Так кончилась любовь их без начала.
XCIIIКровь бедного отца струи речныеВсе красноватым светом налила —И потекли, как будто кровяные,И боль его всем явной пребыла.Хранят здесь тело глубины родные,Чего душа не знает ни одна,Как и всего того, что дальше было;Одна река лишь имя сохранила.
XCIVСказал я, что Диана съединилаИ кровь, и тело нимфы молодойС другим и вместе с ним же превратилаВ источник чудный, что, журча, с рекойВблизи сливался, — так чтоб явно было:Гнев беспощадно яростный такойМгновенно надо всяким разразится,Кто оскорбить хоть раз ее решится.
XCVИ с тысячью, я знаю, так же было,Что ныне птицы, горные ручьи,Иль что она в деревья превратилаПреступников в любовном забытьи.И в старину еще она убилаДвух кровных братьев — нашей же семьи.Так берегись, храним небесной силой,Ее руки, сыночек ты мой милый!»
XCVIТак Джирафоне старенький, рыдая,Окончил свой рассказ и замолчал.Стоял и слушал сын, не прерывая,Подробности со тщаньем замечал.Собою несколько овладеваяИ поборов смущенье, отвечал,От своего не склонный отступаться:«Ну, этого мне нечего бояться!
XCVIIТеперь не трону их, избави боже,Случится разве, встречу как-нибудь.Я так устал, ты утомился тоже;Пойдем, отец, нам надо отдохнуть.Чтоб засветло прийти, я лез из кожи,И был нелегок этот горный путь.Домой добрался — и устал сверх силы.Итак, пока прервем беседу, милый».
XCVIIIСпать улеглись; но день не занимался, —Проснулся Африке, вскочил тишком,Опять туда — к холмам своим пробрался,Где был все время сердцем и умом.Он шел и беспрестанно озирался,Но видно ль Мензолы — искал кругом.И помогла Амурова наука:Он от нее стоит — на выстрел лука.
XCIXHe он, она увидела сначала —И полем тотчас в ужасе спешит.Тут он услышал, как она кричала,Взглянул — она взывает и бежит,И мысль его как светом осияла:«Ведь это — Мензола!» Он вслед летит,Ее зовет и молит, именуя:«Постой, постой, тебя ведь так люблю я!
СО девушка прекрасная! Мгновенье!Ведь без тебя не мил мне белый свет.Давно терплю я от тебя мученье,Мне день и ночь покоя больше нет.Не смерть несу тебе, мое стремленьеТебе вослед не предвещает бед.Амур один меня к тебе кидает,Зло иль вражда тебе не угрожает.
CIТебя не так преследовать хочу я,Как коршун куропаточку когтитИли как волк, свирепо торжествуя,За бедною овечкою спешит, —Но любящей душой тебя милуя,Что красоту твою всех выше чтит.В тебе моя надежда и желанье,И было бы моим твое страданье.
СIIКоль подождешь меня, клянусь богами,О Мензола прекрасная, тебе,Что я желаю брака между намиИ счастие любви найду себе,Все мыслимое здесь под небесами,Тебе врученной вверившись судьбе.Ты, ты меня ведешь, мной обладаешь,Ты жизнью всей моей повелеваешь.
CIIIИ вот — зачем, жестокая, желаешьПричиной быть погибели моей?Неблагодарностью ли отвечаешьЛюбви моей, которой нет сильней?Иль за любовь мою мне смерти чаешь —И будь она наградой мне твоей?А не любил бы я? Ты как бы мстила?Жесточе б ведь со мной не поступила!
CIVКоль убежишь, ты будешь беспощаднейМедведицы, где медвежата с ней,И горше желчи; жестче, безотраднейХолодных, твердых мраморных камней.Коль подождешь — и меду ты усладней,И винных лоз нежнее и хмельней,И солнца миповидней красотоюУмильной, кроткой, ласково-простою.
CVНо вижу — тщетны все мои моленья.Словам моим не внемлешь и молчишь.Ко мне, рабу, не хочешь снисхожденьяИ даже глаз назад не обратишь;Но, как стрела, исполнена стремленья,В дремучие леса свои спешишь,На скалы ты взбираешься в тревоге —Пусть камни, терны уязвляют ноги.
CVIНо раз ты убегаешь, непреклонна,Любимая, как это вижу я,И в этом — весь ответ мольбе влюбленной,И дальше — хуже ненависть твоя;Да уравняются все горы, склоны, —О том к Юпитеру мольба моя,Да будет вся равнина с далью всеюРовней и ниже под ногой твоею.
CVIIВас призываю, боги, что живетеВ тенистых этих долах и лесах,Коль вам любезность ведома — к заботеО милых, нежных, маленьких ногахВот этой нимфы, — вы не преминетеВсе камни, терны, сучья на путяхПрелестных ножек превратить в лужочкиИ в тоненькие травки и цветочки.
CVIIIА я отныне следом за тобоюУж не пойду; куда идешь — иди;С моим несчастием, с моей тоскоюОстанусь без исхода впереди.Мне ждать недолго вечного покоя:Исходит сердце кровью тут, в груди.Все ты: ведь твой огонь его терзает,Жизнь с каждою минутой исчезает».
CIXА нимфа не бежала, а летела.Высоко полы платья подняла,Чтобы предаться бегу уж всецело,Их за пояс заткнула как могла, —Так что сверх поножей открыто, смелоВся стройная нога видна былаИ, как освобожденные из плена,Пленительные белые колена.
CXС копьем в деснице вон она мелькнула,Вдаль отбежать успев крутым путем,И, обернувшись, гневная, взглянула,В испуге вспыхнув пурпурным огнем —И крепкою рукой в него метнула,Чтоб насмерть Африке сразить копьем.И уж сразила б, если б не случилось,Что прежде в крепкий дуб оно вонзилось.
CXIКопье, взрезая воздух, засвистело —Она, на миг отдавшись забытью,В лицо его впилась: ведь он всецело,Казалось, ощутил себя в раю, —Ни удержать, ни скрыть уж не сумелаРаскаянье и жалость всю свою,Кричит в безумье: «Берегись, несчастный!От смерти как спасу тебя ужасной?»
CXIIВ четырехгранной этой стали силаТакая напряженная была,Что мощный дуб насквозь она пронзила,Как будто льдину слабую прожгла.А толст был дуб: обхвата б не хватилоМужского, чтоб сойтись вокруг ствола.Расселся он; почти что погрузилосьВ него все древко — и остановилось.
CXIIIА Мензолу тут радость осияла,Что невредим был юноша: связалУже Амур ей сердце, вынул жалоЖестокости и злую мысль изъял.Хоть ждать его и миг не пожелала —О, ни за что! — Иль чтоб возможен сталС ним разговор — о, нет! — Но просто рада:Его сетей бояться уж не надо.
CXIVИ снова нимфа дальше побежала,Что было сил: ведь он за ней спешил,И все она по-прежнему внимала,Как следом он и плакал, и молил;Пещер и скал немало миновала,И позади уж он далеко был,Когда она, взобравшись на вершину,Не мнила, что спаслась и вполовину.
CXVНо вниз она с стремительностью вящейСпешит с горы по склону. Как стенаСтоял здесь лес, сплетен дремучей чащейНепроницаемой. И не слышна,Лесною вольной птицей настоящей,Бесшумно затаилась тут она;Маститый дуб шатром пышно-зеленымЗдесь нимфу осенил, над ней склоненным.
CXVIПоговорим об Африке. Мгновенье,Как нимфа бросила в него копье,Смутился он. Но слышит в изумленьеОн крики «Берегись!», и вид ее,Весь — состраданье, и к нему движенье,И пламень глаз явили ясно, чьеКто сердце вдруг сразил. И с новой силой,И с новой жаждой он бежит за милой.
CXVIIКак головня погаснуть уж готоваИ тлеет только искоркой одной,Но вздоха ветра, мощно излитого,Достаточно — и с силою иной,Сильнейшей во сто крат, пылает снова. —Так Африке, почуяв новый зной,Лишь возглас жалостный над ним раздался,Все пламенней, все жарче разгорался.
CXVIIIОн закричал: «Юпитер, видно, хочет,Раз хочешь ты, чтоб пал здесь мертвый я:Твою надежду тотчас он упрочитВсей силою стального острия,Что сердце мне пронзит и кровь источит,Пройдя всю грудь насквозь. Вина — твоя.А мне — восторг: покончить с жизнью сеюВ горении любви — рукой твоею!».
CXIXЕдва лишь Африко закончил слово,Как на вершину Мензола взошла,И ясно он ее увидел снова;Она сошла — ее сокрыла мгла,И тотчас он почуял много злого:Меж них долина длинная легла, —И крепко не на шутку он боялся,Чтоб след ее совсем не затерялся.
СХХИ он с трудом вершины достигаетИ тщетно взорами ее следит.И как охотник часто поступает,Чуть птица снимется и улетитИ из виду ее он потеряет:Лицо поднявши, ротозей глядит;Бежит туда-сюда, стоит на месте,И, как в беспамятстве, все это вместе, —
CXXIТак Африко ее с своей вершины,Подняв высоко голову, следит.Лоб трет себе руками без причины,Свою фортуну злостную хулитЗа все ее бесчисленные вины.И к лесу он дремучему спешит,И вновь назад; бормочет: «Что за чудо!Нет, вон туда пошла она отсюда».
CXXIIИ тотчас он туда бегом спускался —Уж где бы ни было ее сыскать, —И снова, не увидев, возвращался,С отчаяньем в душе бежал опятьИ, отбежав немного, вновь решалсяИдти иным путем. Но угадатьНикак не мог, все недоумевая,Что делать, где искать еще, не зная.
CXXIIIИ он твердил себе: «Она, пожалуй,Вот тут, в лесу пространном и глухом!И если так, то без приметы малойМне не сыскать ее, блуждая в нем;И больше месяца бродя, усталый,Всей чащи я не обыщу кругом.И ни следа! Ведь если бы вступилаТут в лес она, хоть след бы проложила.
CXXIVХотя бы весть мне сердце провещало,Куда пошла она! Не счесть путей,А ведь из них один она избрала.И дальше устремляясь так за ней,Пойду ли ощупью куда попало —И не туда приду всего верней,А дара уж теперь не потеряюПечального, которым обладаю.
CXXVНе знаю я, идти или остатьсяИ ждать, не выйдет ли сюда сама;И верховой здесь мог бы затеряться, —Такая глушь в лесу, такая тьма,Что и его бы следу не сыскаться.А ежели послушаться ума, —Далеко быть мне на полмили надо,Чтоб ею брошена была засада».
CXXVIИ он взглянул на солнце. Час десятыйУж близок был. И он себе сказал:«Что тешиться надеждою богатой?Надежды нет, которой я дышал;Здесь тратить время — тщетной было б тратой».И в памяти рассказ отца вставалО двух любовниках — что наканунеОн слышал, — как погибли вместе втуне.
CXXVIIА тут же и Амурово шептанъе:«Что мне Диана? Не боюсь ее.Раз увенчать бы страстное желанье —Век было б сердце счастливо мое.И кончится пускай существованье, —Я бога восхвалю за бытие.Но за нее крушился б я душою:Из-за меня ей смерть была бы злою».
CXXVIIIОдно другим сменяя рассужденья,Здесь Африко немало пребывал,Не в силах разрешить свои сомненья, —Амур его, лелея, обольщал.И наконец-то, ради сожаленьяК отцу, что крепко дома тосковал,Идти домой решил он поневолеИ в путь пустился, полн великой боли.
CXXIXТак возвращался Африко, тоскуя,И, что ни шаг, оглядывался он,Стоял и слушал, мысль одну милуя:«Не Мензола ль? — вздыхая. — Истомлен,Что за глупец, что за тоску несу яБессменную, всего теперь лишен!Ты здесь осталась, Мензола», — взывая,Метанья длил он без конца и края.
СХХХНо речь о том, как он один металсяПри каждом легком шелесте листкаВзад и вперед, и снова возвращался,И снова шел, была б не коротка.Каким страданьем в сердце он терзался,Поймет ведь каждый, — какова тоскаПути возвратного! Сказать короче,Домой с тоски едва дошел он к ночи.
CXXXIВот наконец в своей каморке малой,Родителями не замечен, онНа узкую постель упал усталыйИ чует — уж у сердца Купидон,Стрелой его сразивший многожалой, —И жадно жаждет он его полон,В тоске простившись с радостью земною,Вдруг сокрушить хоть смертною ценою.
CXXXIIИ Африко, простертый на постели,Вздыхая тяжело, лежит ничком.Уколы шпор любовных так горели,И трижды он вскричал в жару таком:«Увы! Увы!» — что вопли долетелиДо слуха матери. Вскочив, бегомОна наружу в садик устремилась,Расслышала его и возвратилась.
CXXXIIIИ сына милого воскликновеньяУзнавши, в комнатку к нему спешит;Сама вся не своя от изумленья,Вдруг видит — он, простерт, ничком лежит.И обняла, и шепчет утешенья,А голос обрывается, дрожит:«Скажи, сыночек, что тебе так больно?Чем душенька твоя так недовольна?
CXXXIVСкажи скорей, сыночек ты мой милый,Где у тебя болит, любимый мой?Дай полечу. Я рада всею силойТебе помочь. Ведь снимет как рукой.Да повернись, мой голубь сизокрылый,Мне молви хоть словечко, мой родной!Своей я грудью ведь тебя вскормила,Под сердцем девять месяцев носила».
CXXXVУслышал Африко — к нему прокраласьМать нежная, и рассердился он:Как бы о чем она не догадалась!Но он в любви лукавству научен —И отговорка в мыслях уж слагалась;Подняв лицо — заплакан, истомлен, —Он молвил: «Матушка, я торопилсяС утра домой, упал и весь разбился.
CXXXVIЯ поднялся, но с болью небывалойВ боку, — и вот едва добрел домой,Настолько ослабелый и усталый,Что уж едва владел самим собой,Бессилен, словно снег на солнце талый,И лег в постель, чтоб дать себе покой,И, кажется, теперь полегче стало,Потише боль, что так меня терзала.
CXXXVIIИ если любишь ты меня немного,Скорей отсюда, матушка, уйди.Не огорчайся этим, ради бога:Мне говорить — такая боль в груди!Иначе не пройдет моя тревога;Послушайся, больному угоди,Ступай к себе, мне говорить не надо:Ведь это для меня опасней яда».
CXXXVIIIОн замолчал и, тяжело вздыхая,Склонился на подушку головой.Такие речи слыша, мать седаяЗадумалась, пошла, сама с собойБезмолвно и любовно рассуждая:«Должно быть, как он слышит голос свой,Так болью звук в груди и отдается, —И словно бы она на части рвется».
CXXXIXИ вышла из каморки, где в томленьеМетался сын и горестно стонал.Почувствовав свое уединенье,Он от любви еще сильней страдал,И груди непривычное мученьеВсе возрастало, пламень сожигалВсе яростней; взывал он: «Почему жеЛюбовь, что миг, терзает больше, хуже?!
CXLЯ чувствую, что весь внутри сгораюЛюбовным пламенем: я слышу-грудьИ сердце жжет он с краю и до краю;Себе помочь не властный как-нибудь,Беспомощный, бессильный, замираю.И лишь одна могла б в меня вдохнуть,Чуть пожелай, мир и забвенье болиИ сделать все со мной, что ей по воле.
CXLIИ ты одна мила, как ангел нежный,Красою светлокудрою своей,С умильной речью, легкой и небрежной,Всех белых роз улыбчивей, свежей,Всех ясных звезд в лазури безмятежнойБлистательней, — ты мне всего милей,Одну тебя, желанная, желаюИ ночь, и день всечасно призываю!
CXLIIЛишь ты одна всю боль моих страданийМогла бы благодатно исцелить!Лишь ты одна всей властью нежных дланейВедешь моей безвластной жизни нить!Лишь ты одна от смертных воздыханийМой жалкий век вольна освободить!Лишь ты одна захочешь — обладаешьМной, как ты можешь, как ты пожелаешь!»
CXLIIIИ говорил: «Жесточе невозможно,Чем ты, томить безжалостной тоской;И, дикую, страшит тебя тревожноТобою восхищенный взор людской!Вся жизнь моя, что для тебя ничтожна,Во мрак темницы ввержена тобой,И нет в тебе — увы! — тем мукам веры,Что ты не видишь, а дала без меры!»
CXLIVПотом, стеня, к Венере обратился:«Священная богиня, победитьВластна ты всех на свете, кто бы тщилсяОт ран твоих себя оборонить,И от тебя никто не защитился;А ныне, мнится, не сильна сломитьТы слабой девушки — и перед неюБессильна всею силою своею.
CXLVТы мощь свою всю ныне потерялаПротив нее, и тонкий ум притих,С каким всегда разил сердец немалоТвой сын Амур, высоких и простых.Пред сердцем ледяным вдруг все пропалоПрезревшим обаянье сил твоих;Обыкшие вершить твое отмщеньеЛук, стрелы острые — в пренебреженье.
CXLVIЕе, быть может, без труда ты мнилаВдруг захватить, как и меня взяла,Чтоб в грудь ее твоя проникла сила,В грудь изо льда, — как и в мою вошла.Она же стрелы просто притупила,Что на нее ты мудро навела;А я, глупец, от них не защитился —И в вечную темницу погрузился.
CXLVIIМне никогда уж не освободиться;Мир, отдых и покой — не для меня:Но мукой новой буду я томитьсяВсечасно от любовного огня.И в этой думе с телом разлучитсяДуша моя, рыдая и стеня,К погибели своей. И черной теньюС тенями будет. Вот конец мученью.
CXLVIIIТебя молю, о Смерть! идешь, врачуяМне горькое земное бытие;По доброй воле жить уж не хочу я;Рази же сердце бедное мое!А не сразишь, так сам сражу, тоскуя.Как чтил бы я пришествие твое!Так поспешай — и сброшу я оковы,Мне тяжкие мучительно суровы».
CXLIXТут он умолк, и залился слезами,И вспомнил, как прекрасное копьеВ него метнула нимфа, как словамиПрорвалось сострадание ееИ ужас, что воздушными струямиНеотвратимо мчится острие.И в тех словах почуял он хоть малостьНадежды на узывчивую жалость.
CLТак плача и томительно вздыхая,Влюбленный юноша один лежал,Жить жаждая и к смерти вдруг взывая,Надеялся и в ужасе дрожал.Бог сна, из врат великих низлетая,Сном благостным страдальца обаял.Усталостью последней истомленный,Все позабыл забывшийся влюбленный.
CLIА мать умелая уж насбиралаЦелебных трав немало — для того,Чтоб сыну сделать ванну: полагала,Что боль в боку измучила его.Доверчивая, ведь она не зналаПричин томленья сына своего.Пока весь ход ее работы длился,Домой и Джирафоне воротился.
CLIIИ тотчас же спросил: что сын бесценный?Вернулся ли сегодня он домой?А донна, что звалася Алименой,Ответив «да», свой перепуг ночнойПоведала; без боли неизменнойНе молвит слова сын; ему покойНеобходим; она к нему не входит.«Прошу, нейди и ты, — так речь заводит. —
CLIIIЯ ванну приготовила, что болиПомочь должна. Пускай он отдохнет,Как долго будет то ему по воле,И ванну ту целебную возьмет.И уж страдать не будет, верно, боле:Где б ни болело у него, — пройдет.Оставь, пусть спит. Он говорить не может:Сильнее боль в боку его тревожит».
CLIVКогда жена все это рассказала,Его схватила за сердце тоска.Любовь отцовская не устояла,Чтоб тотчас же не повидать сынка.В каморку, где постель его стояла,Невольно потянуло старика.И видит — спит. Его он закрываетИ прочь оттуда тотчас поспешает.
CLVИ он сказал старушке: «ДорогаяЖена, сынок, сдается мне, уснул,Лежит в постели, тихо отдыхая,И разбудить его я не дерзнул:Грешно, и шутка вышла бы плохая,Когда б теперь я сон его спугнул».«Конечно, — отвечала Алимена, —И не тревожь: ведь сила сна бесценна».
CLVIКогда уж долго юношу, лаская,Опутывал сетями легкий сон,И воля грудь наполнила былая,Вздохнув глубоко, пробудился он,А возле — никого. И, вновь вздыхая,Своей печали прежней возвращен,Он пред собою мыслью неостывшейВсе видит нежный взгляд, его сразивший.
CLVIIНо чтоб себя не выдать вдруг позорноИ обмануть отцовское чутье,Вскочил и приоделся он проворно.Скрыв муку страсти, одолел ее.Красивое, спокойное притворно,Отер он полотном лицо своеИ взор, еще слезами орошенный, —И вышел вон, хоть несколько смущенный.
CLVIIIИ Джирафоне тотчас же встречаетИ спрашивает сына своего,Что было с ним и как он поживает.И, все еще любуясь на него,О том же Алимена вопрошает.А он в ответ: «Да, право, ничего.Я выспался — и не томит нимало,Прошла вся боль, что так меня терзала».
CLIXНо все ж отец решил приготовленьеГорячей ванны для него, — и вотЕе берет он только в уверенье,Что боль иная сердце не гнетет.О Джирафоне, что твое леченье!Любовное страданье не пройдет,И разве тут твоя поможет ванна,Когда глубоко в сердце скрыта рапа!
CLXДовольно же. И после омовеньяИзрядно грустно день проводит он.Два, три, четыре дня — одни мученья.Минутного он отдыха лишен,Все позабыв былые упоенья,В задумчивости мрачной погружен.Но мысль о той его не покидает,По ком и дни, и ночи он страдает.
CLXIОтец, и мать, и все дела на свете,Все — все равно, ничем не занят ум,И мысли нет ни об одном предмете,Вся жизнь кругом — какой-то праздный шум.Но лишь одна бессменно на приметеУ скованных, порабощенных дум,В одну лишь верит, лишь одной боится,-И ею создана его темница.
CLXIIКогда бы в страстном, пламенном горенье —Не зная где — он мог ее сыскать,Весь исстрадавшись, принял он решеньеТого предела уж не покидать.И лишь в одном он ведал утешенье —Чтоб без помехи плакать, и вздыхать,И тихо вспоминать о том, что было,Что с милою его соединило.
CLXIIIИ Африко столь горю предавался,Что с каждым часом более страдал.Он обессилен был, он задыхался, —Без отдыха недуг его терзал.Он жизни против воли подчинялся:Цепями так Амур его сжигал,Что он почти от пищи отказался,День ото дня слабел и истощался.
CLXIVУже с лица красивого сокрылсяРумянец юный, дальше — все бледнейИ все худей бедняга становился,Стал острым взгляд ввалившихся очей.И так он от печали изменился,Что юношу еще недавних днейЕдва напоминал теперь влюбленный,Безжалостным пыланьем опаленный.
CLXVОтец не мог бы выразить словами,Как мучился душою за него.И часто ободрял его речамиТакими: «Сын мой, молви, отчегоСтрадаешь ты? Клянусь тебе богами:Узнав причину горя твоего,Все сделаю, хоть из последней силы,Чтоб дать тебе, чего ты хочешь, милый.
CLXVIКоль силою нельзя предмет томленийТвоих достать иль разумом людским,Подумаем: есть способ, без сомнений,Мысль отогнать, которой ты томим,Чтоб больше ты не знал таких мученийИ был, как прежде, цел и невредим.Не дать тебе совета — быть не может,Сыночек мой, — иль век мой даром прожит?»
CLXVIIИ матушка частенько вопрошала,Чем он, любимый, столько угнетен,Что жизнь его такою горькой стала,И так уныл, и так расстроен он.«Сыночек, — говорит, — мне в душу палаТвоя тоска, и сердце рвется вонС отчаянья: не видеть не могу же,Что с каждым днем тебе все хуже, хуже».
CLXVIIIИм Африко в ответ — не что иное,Как только, что худого ничего;Не знает, дескать, сам, что с ним такое.А то — чтобы оставили егоВ покое: голова иль что другоеПобаливает — только и всего.И от того не раз его лечили,Да все болезнь не ту в нем находили.
CLXIXИ в этой жизни тяжкой изнывая,Однажды Африко печальный пасСвои стада и, взоры подымаяРассеянно, бродил за часом час,Все о своей любезной размышляя,Из-за которой таял он и гас.И вот увидел он источник ясный,Светившийся светлей звезды прекрасной.
CLXXДеревьями густыми окруженный,Местами сенью веток затемненОн был. Полюбовался им влюбленный,Сел у корней; склонился грустно он,Раздумьем о злосчастье сокрушенный,К какому был любовью приведен.В воде себя узнав, он поразился,Как мрачен вид его, как изменился.
CLXXIИ вот, к себе исполнен состраданья,Сраженный переменою своей,Не в силах он удерживать рыданья,Все горше плачет он, все горячейИ день злосчастный первого свиданьяУже проклясть готов душою всей.«Ах, — молвит, — за какие прегрешепьяВлачу я жизнь, не зная утешенья!»
CLXXIIИ, опираясь на руку щекою,А на колено локоть положив,Он говорил и слезы лил рекою:«О злая жизнь моя, пока я жив!Так этою отягчена тоскою,Пускай растает, словно снег в разлив.А я, как хворост на огне, сгораю,И нет спасенья мне, нет мукам — краю.
CLXXIIIУйти от страсти к девушке жестокой,Пленившей сердце мне, я не силен, —Чтоб не желать ее с тоской глубокойВсего превыше. Вижу — заключенВ столь крепкие оковы, одинокий,Что день и ночь пылать я обреченВ огне недвижно: выйти нет надежды,Коль смерть не поспешит закрыть мне вежды».
CLXXIVПотом, любуясь, он глядел на стадо:Резвилися коровки и бычки,Он видел — целовались; всем отрадаБыла в любви, не ведавшей тоски.Он слушал птиц; полны живого склада,Звучали их любовные стишки,И весело пичужка за пичужкой,Влюбленные, порхали друг за дружкой,
CLXXVЛюбуясь, Африко грустил без меры:«Счастливые созданья, вы верней,Вы более меня друзья Венеры,И как вы радостней в любви своей,В усладах тех, каким не знал я веры!И как должны хвалить вы горячейАмура за любовь, за упоенье,Что вам дано сполна — и в разделенье!
CLXXVIВы стройно песни радости поете,Порхаете, беспечны и легки,А плачу я, в страданьях и заботеИ день, и ночь, изнывший от тоски;Исход я вижу в смертной лишь дремоте,Свободы жду от гробовой доски,Отрады, хоть малейшей, ждать не смеюОт завладевшей волею моею».
CLXXVIIИ тут, вздохнув глубоко и умильно,Расплакался так горько мальчик мой,И слезы полились так изобильно,Что щеки, грудь казалися рекой,Струями слез омоченные сильно, —Так злостной был охвачен он тоской.И к светлому склонившись отраженью,Беседовал он с собственною тенью.
CLXXVIIIИ с нею потуживши над собою,Слезами переполнивши поток,Сменяя долго мысль одну другою,Он несколько сдержать рыданья могПри мысли, поманившей дух к покою,Открывшей в сердце тихий уголок,Напомнившей о сладком упованье:Венера ведь дала обетованье.
CLXXIXНо видя — не приходит исполненье,А между тем он до того дошел,Что чувствует уж смерти приближенье,Сказал: «Венера бед моих и золВедь и не помнит; зреть ли ей томленье,Которым смертный рок меня борол?»Почтить богиню жертвоприношеньемРешает он — как напоминовеньем.
CLXXXОн на ноги встает, идет он живоТуда, где неба не закрыт простор,Умелою рукою взял огниво,Разводит видный, блещущий костер.И целую поленницу, красивоСрубив ее, над пламенем простер.Потом овечку, что глазам отрада —Тучна была, — он быстро взял из стада.
CLXXXIИ, взяв ее, к огню подвел; сначалаМежду колен своих установил;Потом, как дело знающий немало,Ее он прямо в горло поразилИ кровью, что по капле истекала,Он окропил огонь; и разделилОвечку на две части, и рукамиПоспешными их возложил на пламя.
CLXXXIIОдну за Меизолу оп возлагает,Другую — за себя, чтобы узнать,Не чудо ли сейчас же воссияет;Во благо, в зло ль — ее лишь увидать,Всю па пего надежду возлагает.Он уповает, должен уповать!И на колени он к земле склонился,В таких словах к Венере обратился:
CLXXXIII«Богиня, что над небом и землеюВсех выше властью мощною своей,Краса-Венера — сын Амур с тобоюСражает души и сердца людей,-Бегу к тебе с сердечною мольбою,О, не отвергни же мольбы моей,Благослови — и счастье мне содеешьТы, что сердцами всех живых владеешь!
CLXXXIVО, знаешь ты, с готовностью какоюСтрелу Амура принял в сердце яВ день, как узрел Диану пред собоюС толпою нимф изящной у ручья,Тогда же; как страданьем и тоскоюОтозвалась в груди стрела твояПо девушке стыдливой, столь прекрасной,Что лик ее в душе остался страстной,
CLXXXVА после — что я вынес за терзанья,Приятые покорно за нее,Что за томленья, что за воздыханья, —Нх видит ясно веденье твое!И как Фортуна все мои желаньяПрезрела, отравив мне бытие, —Свидетели леса: объятый ими,Я их наполнил воплями моими.
CLXXXVIЕще — лицо мое изобличаетВполне, что сталось с жизнию моей,Как безысходно в пламени сгорает,Как скоро смерть конец положит ей;От всех твоих обид она спасает,Коль с помощью не поспешишь своей.И если не пошлешь целенья боли,От смерти жду конца моей неволи.
CLXXXVIIТы полагала первое началоМоим терзаниям, когда, с сынкомРодным явясь в виденье, мне сказала,Чтоб смело к цели шел своим путем,И, молвив так — ты знаешь, — обещалаНевдолге увенчать любовь концомБлагим. Потом я, раненый, покинутНа ложе мукам, что досель не минут.
CLXXXVIIIИ вот — твоим я словом обнадежен,Всю душу предал ей — любви моей:Мне твой завет — я верил — непреложен.И раз ее нашел, увиден ей,Но вмиг ее сомненьем уничтожен:Дика, жестока, ринулась быстрейСтрелы прочь от меня — стрелы летучей,Из лука пущенной рукой могучей.
CLXXXIXЯ не нашел молений и прельщений,Чтоб хоть взглянула бы издалека;Ничто ей, видно, не было презренней,Чем жизнь моя. Как пес борзой, легка,Поняв, что из последних напряженийБегу за нею, — вдруг, дерзка, дика,Вмиг обернулась, на меня взглянулаИ крепкою рукой копье метнула.
СХСТогда — богиня, видишь ты, — разящийУдар бы этот мне смертелен был,Когда бы ствол, передо мной стоящий,Собой удара не остановил.И скрылась в горы. Я в тревоге вящейПокинут, одурачен и уныл.Ее не видел больше. Все ищу я,С тех пор один стеная и тоскуя.
CXCIТебе, богиня, всеми я мольбамиМолю, доступными сынам земли:Поникнуть милосердными очамиНа жизнь страдальную благоволиИ сына милого с его стреламиСкорее в сердце Мензолы пошли,Чтоб и она страдала и горелаЛюбовным пламенем, как я, всецело.
CXCIIА если нет на то благоволенья,Молю, когда достигнет жизнь мояПредела, пусть замедлятся мгновеньяПоследние земного бытия:Да видит смерть мою, ее томленьяВозлюбленная милая моя;Хоть не была б ей смерть моя утехой,Как жизнь теперь стоит одной помехой».
CXCIIIРечь Африко едва остановилась,Как он увидел, на костер дивясь:Малейшая в нем головня светилась,Овца в огне внезапно поднялась —И часть одна с другой соединилась —И ожила, и, не воспламенясь,С блеяньем громким прямо постояла,И загорелась, и в огонь упала.
CXCIVТак чудо разогнало все сомненья,И Африко не мог не зарыдать;Венера, понял он, его моленьяБлаговолила ласково принять,Что возносил он, полн благоговенья.Он стал ей благодарность воссылать,Увидя в чуде том знаменованье,Что кончиться должно его страданье.
CXCVИ так как уж почти что закатилсяЛик солнечный, чуть видный над землей,Все стадо он собрать поторопилсяИ тотчас же погнал его домой.Он даже весь в лице переменился,Повеселел. Пришел под кров родной —Тут и отец, и мать его встречают,И лица их от радости сияют.
CXCVIКогда же небо звезды осиялиИ ночь пришла, тогда они втроемПоужинали вместе, поболталиО всяких новостях, о том, о сем;К тому душа и сердце но лежалиУ Африко: скучал он их житьем.И вот пошел он спать уединенный,Надеждой, новой думой увлеченный.
CXCVIIНо прежде чем хоть бы на миг забылсяИль вспомнил бы, что есть на свете сон,Раз тысячу, скажу, поворотилсяВ своей постели с боку на бок он.И ясно, что всем сердцем он стремилсяЛишь к пей, которой был так истомлен.Но все же хоть в надежде укреплялся,Меж да и нет невольно колебался.
CXCVIIIВсе ж наконец под утро соп усталыйВлюбленному неслышно взор сковал.Спал на спине он тихо, как бывало.Венерин образ тут ему предстал,А на руках — Амур, младенец малый,И луком, и стрелами угрожал.Тогда богиня — так ему приснилось —Ему такою речью провещилась;
CXCIX«Я принимаю жертвоприношеньеИ речь, какою ты меня молил,И в полное за них вознагражденьеПолучишь все, чего себе просил.И будь отныне в крепком убежденье:Отказа в помощи всех наших силТебе не будет: я и сын с тобою;Совет мой чти; ко благу все устрою.
ССДобудь себе наряд обыкновенныйДля девушек, совсем как их шитье,Широкий, длинный до ног непременно.Достав себе лук, стрелы и копье,Иди простою нимфою смиреннойНа поиски — и ты найдешь ее.Тебя за нимфу примут, выйдет дело,Ты только с ними будь открыто, смело.
CCIИ как увидишь Мензолу, беседойС ней о вещах священных начинай,Божественных, — приятно проповедуй,А между тем себя не забывай.Тому, что знаешь сам, на деле следуй,И только, сын мой, сердцу помогай —Оно научит всем речам учтивымИ для нее приятным и красивым.
CCIIИ только лишь денек твой прояснится,Увидишь — и тогда откройся ей.Она, как птичка, лесом устремитсяОт соколиных яростных когтей.Но сделай — пусть не так тебя боится:Ведь побежит, так побежит быстрей,Чем схватишь ты ее; не сомневайся;Слукавив, своего уж добивайся.
CCIIIНасилия но бойся: так поранитЕе мой сын, что из твоих когтейУж не уйдет; получишь все, что манит,И в полноте, по воле ты своей.Пусть мой совет тебе законом станет —И совершишь, и овладеешь ей».Рекла — исчезла. День уж загорелся.И Африке вскочил и вмиг оделся.
CCIVИ понял он видение ВеперыГлубоко — и возрадовался он,И этот план пленил его без меры.Тут пламень в сердце так был разожжен,Что весь пылал он, полон крепкой веры:Ведь уж теперь возьмет ее в полон.Обдумывать он начал предприятье;Все дело в том: как раздобыть бы платье?
CCVИ вспомнил, поразмыслив, что хранитсяУ матери красивейший наряд —Она в него лишь изредка рядится, —И молвил он себе: «Вот был бы клад,Когда б его добыть!» Лишь отлучитсяМать из дому — и будет он богат.В потайном месте так он платье спрячет,Что после взять — уж ничего не значит.
CCVIИ тут судьба явилась благосклоннойИ доброю к нему. Едва погасИ бледный лик луны в лазури сонной,И звездный свет, и дня был близок час,Как Джирафоне встал и, побужденныйРаботой спешной, вышел вон как раз,Нимало не замедля. Вся забота,Пошла вослед старушка за ворота.
CCVIIТут не был Африко ленив на дело.Увидевши, что в доме — никого,Туда, где платье, поспешил он смелоИ скоро без труда сыскал его.Едва задумал, как уж все поспело.Никем не зрим, скрывая торжество,Добычу из дому он снес далеко,В чужое место, и укрыл до срока.
CCVIIIПотом, когда домой он торопился,Для дела все казалось под рукой.А потому он в тот же день стремилсяЗа Мензолой; но, как вошел домой,Взял лук он, что за выделку ценился,Со стрелами колчан красивый свойИ всякими вещами запасался.Так день прошел, другой уж начинался.
CCIXУж Феба кони быстрые примчалиСменить зарю на блещущий восток;Уже вершины желтые сияли,И отблеск розовый на запад лег;Местами долы лишь в тени лежали, —Как Африке вскочил и со всех ногС колчаном, с луком из дому помчался.«Я на охоту», — матери сказался.
ССХПошел к вчерашнему он месту, вынулПоспешно платье матери своей;И там с себя свои одежды скинул,В него переоделся поскорей;Подпоясаться стеблем не преминул,Чтоб двигаться свободней и ловчей.Ему Венера, верно, помогалаВ убранстве: так оно ему пристало!
ССХIА спутанные волосы спадалиНе слишком величавою волной,Но нитью золотой вдруг отливалиИ, русые, пленяли красотой.Но хоть еще недавние печалиНа бледном лике след являли свой,Однако оттого-то поневолеОн женственным еще казался боле.
CCXIIПреображенный с ловкостью такою,Он с правой стороны колчан надел,Взял в руки лук с легчайшею стрелоюИ на себя немного поглядел.Себе он показался не собою:Он не мужчиной — женщиной смотрел.Со стороны на эту бы картинуКто глянул — не признал бы за мужчину.
CCXIIIЗатем свои одежды положил онТуда, откуда женские достал,И путь ко фьезоланским устремил онГорам, но шагу уж не прибавлял,И там зверей немало застрелил он,А уж потом себя и не скрывал.Но лишь па высшую вершину вышелИз трех — оттуда сильный шум услышал.
CCXIVИ Африке взглянул, откуда крики, —Нимф несколько увидел; впередиБегут — стреляют; слышен вопль великий:«Стой, стой на месте! Зверя подожди!»Стоит, глядит — кабан несется дикий,В нем стрелы, как щетина, позади,И со спины кровь красная стекает.Лук Африко всей силой напрягает —
CCXVИ прямо в грудь он кабана стрелоюРазит — и сердце та прошла насквозь,Вся толща кожи не спасла собою;Ступил он шаг — и сил уж не нашлось,Он пал, сраженный насмерть раной злою.Венере и Амуру привелосьТак пожелать, чтоб Мензола глядела,Как было с кабаном лихое дело.
CCXVIИ нимф толпа сейчас туда сбежалась,Все думали, что Африке — своя.И Мензола со всеми оказалась;Беседой занялась своя семья.Тогда она им рассказать старалась:«Его паденье видела ведь я.Удара в жизнь я краше не видала,Чем вот она, явившись, показала».
CCXVIIКак сердце Африке в груди взыгралоДо глубины — с такою похвалойИз уст ее! И тут же горько стало:Молчать, когда она — перед тобой;Но уж одно-то твердо сердце знало:Удар любви отдался в ней самой.Хоть ничего не знай, тут ясно было:Мгновенье роковое наступило.
CCXVIIIНо, верно, страх сильней всего иногоПеред оружьем дев его сдержал.А поосвоившись, за словом слово,В беседу нимф и он уже вступал.О всем событии судил толково,О кабане, что мертвый тут лежал,И как его нашли, и как стреляли,И как в него вдогонку попадали.
CCXIXСказала Мензола: «Будь тут Диана,Что за подарок поднесли б мы ей!»Услышать было Африке желанно,Что далеко Диана: тем вольней.Но, побеседовав еще пространноО чудном звере, меж иных затей,Вот, цель устроив, занялись стрельбоюИ состязались в ней между собою.
ССХХИ все еще ловчились тут немало —То лук звенит, то прожужжит копье.Вот Мензола копье рукою сжала —Всех ближе в цель попало острие.Тому дивится Африко немало;Взял тотчас лук — и где копье ее,В то место и его стрела вонзиласьИ к цели ближе всех с ним очутилась.
CCXXIКак мастерит Амур, когда захочетКого-нибудь в другого вдруг влюбить,В тот день свой разум тонкий тоньше точит;Чтобы к концу событье торопить,Не словом — делом он его упрочит.Так и в тот день сумел он совершить,Что Африко и Мензола сумелиВдвоем стрелой попасть всех ближе к цели.
ССХХIIИ вот уж Мензоле все больше мило,Что хвалят постоянно их двоих,И вот уже душою полюбила,И каждый миг сближает слаще их.И сладко Африко, и взоров силаВольна — с нее не сводит он своих.Она что скажет — он уж подтверждает,Она ему все тем: же отвечает.
CCXXIIIНо вот они стрельбой поутомилисьИ начали скучать своей игрой.Тогда оттуда прочь они пустилисьИ тут же недалеко всей толпойПришли к пещере, там остановились.Одна из нимф огонь несла с собой.И печь они кабанье мясо сталиС другой дичиною, что настреляли.
CCXXIVУж солнце треть дороги совершилоВ своем течении, когда привалВсех нимф собрал. И тень их осенила:Огромный лавр ее на них бросал.Жаркое на широком камне былоПоложено. Приправы заменялХлеб из каштанов, как тогда водилось:Зерна еще для хлеба не родилось.
CCXXVА пили воду с медом отварнуюИ с травами — то было их вино —Из деревянных чаш и вкруговую;В средине жбан — из дерева равно.И круг широкий нимф толпу живуюСомкнул у камня. Было суждено,Чтоб Африке и Мензола друг с другомСидели рядом, сомкнутые кругом.
CCXXVIПришел конец живому угощенью,Из-за стола тут нимфы поднялисьИ по горе, предавшись нежно пенью —Где две, где три, четыре, — разбрелисьТуда, сюда, смотря по настроенью.Влюбленные и тут не разошлись:С тремя другими нимфами отлогойС холма пошли ко Фьезоле дорогой.
CCXXVIIКак мы сказали, Мензолу пленилоВсе в Африке» глубоко, торжествоВ стрельбе искусной, пламенная силаСближения и речь — нежней всего,Как жизнь, она его уже любила,Без нагляденья глядя на него.Но никому и в мысль не западало,Чтоб их любовь запретная сжигала.
CCXXVIIIОна чистосердечно полагала,Что это нимфа из соседних гор.Мужчину не напоминал нималоНи бледный лик его, ни томный взор.Узнай лишь то она, чего не знала,Любезной не была б, как до сих порИ как с другими, — предала б отмщеныо,Бесчестью, истязанью, поношенью.
CCXXIXНе нужно говорить — уж говорилось, —Как Африке был в Мензолу влюблен.Но шел он с ней, в груди его таилосьТакое пламя, был он так зажжен,Что таял, словно воск, а сердце билось.Он в созерцанье милой углублен;Прикосновенье, слово — все учтиво,И замирает в нем душа стыдливо.
ССХХХОн говорил себе: «Но что со мною?Что мне сказать себе? Что предпринять?Мое желанье только ей открою —Страшусь ее, обидев, потерять:Любовь сменится ненавистью злою,И все начнут меня, как зверя, гнать.А не решусь я нынче ей открыться —Такому случаю не воротиться.
CCXXXIКогда б ушли дорогою своеюВот эти нимфы и остался б яВ уединенье с Мензолой моею,Мне было б легче, больше не тая,Сказать, кто я, открыться перед нею,И вздумай побежать — уж власть мояСхватить ее умело, чтоб покинутьМеня уж не могла или отринуть.
CCXXXIIНо нынче уж онп, я полагаю,Ни на минуту не покинут нас;И если медлить, ввек не наверстаюВсех тех удач, что мне даны сейчас.Нет, сделать все, что в силах, — так решаю;Замедлить — потеряю все зараз».Ее схватить он весь уже рванулся,Но удержался, милой не коснулся.
ССХХХШ«О, научи, о, помоги, Венера,О, дай сейчас мне благостный совет!О, чувствую — исполнилася мера,Я должен взять ее, исхода нет».Мешаются сомнение и вера,И чудится погибель; мысли — бред.Меж да и нет он стал метаться думой,И жег больней огонь любви угрюмый.
CCXXXIVОни спустились низко по склоненьюХолма, и дол совсем уж близок был,Что делит две горы, — тут к утоленыоЖеланий Африке Амур спешил:Решил не медлить, и его томленьюЛишь этот день он сроком положил.Так вместе шли они, — и их вниманьеВдруг привлекло в долине вод плесканье.
CCXXXVЛишь несколько минут им было ходу,И подошли — и видят в озеркеДвух обнаженных нимф, вошедших в воду.Гора против горы невдалеке.И в воду тоже входят, тем в угоду,Подолы приподнявши налегке.Беседуют, сбираются купаться:«Что сделаем? Давайте раздеваться!»
CCXXXVIКругом жара сильнейшая стоялаВ то время дня; и их влекла тогдаПрохладою, светлела и сиялаПрозрачная, чистейшая вода;И думали: за чем же дело стало?Ведь никакого не грозит вреда.За нимфой нимфа тут разоблачилась,А Мензола к любимцу обратилась,
CCXXXVII

Сказав ему: «Подруга дорогая,Купаться будешь ли ты с кем из нас?»И молвил тот, спокойно отвечая:«Подруги, не отстану я от вас,Сладка мне воля ваша, не иная».А про себя сказал он тот же час:«Коль все разденутся, так я решаю:Желанья своего уж не скрываю».
CCXXXVIIIРешил — пускай сперва разоблачатсяВсе нимфы: он — чрез несколько минут,Так, чтобы невозможно было взятьсяПротив пего им за оружье. Тут,Нарочно медля, стал он раздеваться,Чтоб кончить, как уж в воду все войдутИ по лесу бежать им стыдно будет,А Мензолу остаться он принудит.
CCXXXIXОн от одежд едва освободился,В воде уж нимфы были всей толпой.Тут, обнаженный, к ним он устремился,К ним обративши свой перед нагой.Все отшатнулись. Визгом разразилсяОтчаянный, дрожащий вопль и вой.И начали кричать: «Усы! Увы!Вот это кто. Теперь прозрели вы».
CCXLГолодный волк на стадо так стремитсяИ, на толпу овец нагнавши страх,Одну хватает, с ней далеко мчится,Оставивши всех прочих в дураках;Блея, бежит все стадо, суетится,Хоть шкуры-то спасая второпях.Так Африке, вбегая быстро в воду,Схватил одну — любви своей в угоду.
CCXLIДругие в страхе — суета такая! —Вон из воды — к одеждам все спешатИ впопыхах, себя лишь прикрывая,Скорей, едва одевшись, наугад,Одна другой совсем не замечая,Бегут и не оглянутся назад —Все врассыпную, кто куда, и в спехеОставили на месте все доспехи.
CCXLIIА Африко в объятьях, торжествуя,Сжал Мензолу, рыдавшую без сил,В воде — и, девичье лицо целуя,Слова такие милой говорил:«Ты — жизнь, ты — нега, коль тебя возьму я,Не отвращался: мне тебя вручил,Душа души моей, обет Венеры,Не плачь хоть для богини, ради веры!»
CCXLIIIНо Мензола речей его не слышит,И борется всей силою своей,И крепкий стан туда-сюда колышет,Чтоб из объятий вырваться скорейТого, кто на нее обидой дышит;По лику — слезы градом из очей.Но он ее держал рукой железной —И оборона стала бесполезной.
CCXLIVВ той их борьбе задумчиво дремавшийДо той поры — отважно вдруг воссталИ, гордо гребень пышный свой поднявши,У входа в исступленье застучал.Бил головой, все дальше проникавшей,Так, что вовнутрь вошел, не отдыхал,Ломился с превеликим воплем, воемИ словно бы с кровопролитным боем.
CCXLVМессер Мадзоне взял МонтефикаллиИ в замок победителем вступил —И вот его с восторгом тут встречали,Кто гнал сейчас из всех последних сил.Но после столь решительных баталийОн буйну голову к земле склонил,От жалости глубокой прослезился,Из замка кротким агнцем удалился.
CCXLVIКак видит Мензола, что против волиПохищено девичество ее,Рыдая, к Африко в душевной болиОборотилась: «Совершил своеИ, дуру, обманул меня; хоть долеНе медля выйдем: злое бытиеСейчас прерву руками я своими;Жить не хочу с страданьями такими».
CCXLVIIУслышал Африко слова печали,И на берег он вышел вместе с ней;Ее страданья лютые терзали,И тяжко он скорбел в душе своей.Его желания торжествовалиОтчасти, но вспылал еще сильнейОгонь в груди, сторицей распаленныйПред ней, такой несчастной и смущенной.
CCXLVIIIОдеться только лишь они успели,Схватила быстро Мензола копье,Ни слова не сказав — к последней цели,В грудь крепкое направив острие.Увидев мысль ужасную на деле,К ней Африко метнулся и ееСхватил под мышки, в лес далеко с силойКопье забросил и промолвил милой:
CCXLIX«Увы, любовь моя, что ты хотела,Что за безумье совершить с собой?О злая мысль — на этакое делоСвирепое подвигнуть разум твой!О, мне, глупцу, какого ждать удела,Лишась тебя со всей твоей красой?Минуты бы не прожил я в разлукеИ на себя сам наложил бы руки!»
CCLСердечной мукой Мензола такоюТомилась, что у Африко в рукахУпала, обмерла: а он с тоскоюУж видит смерть на меркнущих чертах.Обняв ее, он слезы льет рекою.Холодный душу сотрясает страхЗа жизнь ее; и ношу дорогуюОн сокрывает в сень ветвей густую.
CCLIТак вместе с ней поникнув под ветвями,Он левою рукой ее держал,А правою покрытые слезамиЛаниты ей тихонько вытиралС суровыми и грустными речами:«О смерть, вот все, чего твой взор искал!Ты счастья моего меня лишила,А вместе с ним и мне — одна могила».
CCLIIПотом, лик помертвевший лобызая,«Любовь моя! — взывал он. — Для чегоЗлой этот день, судьбина эта злаяНас разлучила!» Взора своегоС лица любимого все не спуская,Все говорил — и клял он торжествоСвоих желаний, что минутно былоИ Мензолу так страшно оскорбило.
CCLIIIНо, скорбь излив над помертвелым ликом,Что, бледный, не казался больше жив,Его не раз в мучении великомСлезами и лобзаньями покрыв,Не в силах жить в. терзании толиком,Решил убить себя. Вот уж порывЕго с земли для смерти подымает —Как он услышал: Мензола вздыхает.
CCLIVДух Мензолы по воздуху носился,Час не один в блуждании провел,И в тело наконец он воротился,В свои вместилища опять вошел, —Она пришла в себя, и вздох излился,И стон из уст, и горестный глагол:«Увы, увы, о если б умерла я!» —Она рыдала, не переставая.
CCLVКогда увидел Африко живоюВдруг Мензолу, что, мнилось, уж мертва, —Воскрес сердечной радостью одною,Заговорил утешные слова:«О роза ароматом и красою,Я за тебя страдаю, ты права;Но лишь не бойся и не ужасайся,Моей защите крепкой доверяйся.
CCLVIТы мне всех благ дороже и желанней —И ты теперь в объятиях моих.Нет сердцу моему больней страданийИ безутешней — мук и зол твоих.И горе мне, я мнил — предел терзаний! —Что держит смерть тебя в цепях своих.Моя рука меня разить готова,Как слышу вздох твой и живое слово».
CCLVII«Злосчастная, о, как я истомилась! —Она сказала, взоры подняла. —Зачем я, глупая, на свет родилась,Зачем жива? — и слезы все лила. —Зачем сама в тот день не задушилась,В день первой встречи? Или б умерла,Как облеклась в Дианины покровы:Кабан бы растерзал меня суровый!»
CCLVIIIЕй молвил он: «Ах, не томись душою.Смотрю — и сердце падает в груди:Какою ты поражена тоскою,Не видя утешенья впереди,Считая жизнь свою такою злою.Но от меня тревог себе не жди:Сильней себя — тебя люблю; со мноюТы будь навек желанною, одною.
CCLIXА чтобы ты свободно доверялаТакой любви, как я сказал сейчас,Все расскажу я с самого начала:Тому четыре месяца как раз,Охотился, не думая нимало,Я тут один; иду, не торопясь,Вдруг из лесочка — голоса людские;Я подошел взглянуть, кто там такие.
CCLXУ вод я вижу светлую полянуИ нимф сидящих, вижу между нихВсех выше я владычицу Диану,И вас она, служительниц своих,Сурово учит, как прилично сану;Тут встретил взгляд мой взор очей твоихИ всю красу твою; любви стрелоюТут поражен я был перед тобою».
CCLXIПотом он рассказал ей, как сокрылся,Стоял и долго на нее глядел,И как по ней желанием томилсяИ ею глаз насытить не умел,И милым этим ликом как пленился(Так говоря, лобзать его хотел),И как, когда уж нимфы разбредались,«Пойдем же, Мензола!» — слова сказались.
CCLXIIПоведал слезы ей и воздыханья,Обильно сеянные для нее,И все свои томленья и терзанья,И как дала Венера за житьеПослушливое — в сонном обаяньеНадежды слово крепкое свое,И сколько раз найти ее пытался,И обо всем ей рассказать старался.
CCLXIIIПотом — как раз ее в уединеньеОн повстречал — и бросилась бежать —И лепетал он робкое моленье —Н как жестоко было не внимать.И о копье, что в страшное мгновеньеВонзилось в дуб — а то б не миновать!О крике «Берегись!», о том, как скрыласьИ больше не сказалась, не явилась.
CCLXIVПотом о приношении Венере,О том, какой дала она ответ,Как быстро он, вполне предавшись вере,Преобразился и, переодет,Явился с нимфой схожим в полной мереИ бросился сыскать единый след,Что нынче тут судьба ему судила.«Ты знаешь, как и я, что дальше было.
CCLXVЯ рассказал терзание сплошное,Что за тебя душой переносил.И потому, свершив насилье злое,Я делал лишь под властью мощных сил:Перед тобой мне чуждо все дурное.Но лишь Амур, что так меня томилТобой, — всему виновник и причина.Прости его! Безумие — безвинно».
CCLXVIВсе Мензола отлично понимала,Что о любви своей он говорил —И как она впервой его объяла,И вещи, что Амур ему внушил, —Тут в ней самой уж сердце запылало,И вздох ее глубокий затомил.Стрела Амура нимфе в грудь вонзилась,А мнила — тут предательство свершилось!
CCLXVIIСказала: «Ax, я твердо вспоминаю —На днях один мне все вослед бежал;То был ли ты, другой ли, я не знаю,Что так меня жестоко оскорблял.И чтоб ему отметить — я утверждаю! —Я обернулась, гнев меня терзал,В него копье метнула я всей силой,Но вижу — все за мной бежит постылый.
CCLXVIIIИ помню я — когда б иначе было! —Гляжу, копье летит его сражать,Меня с чего-то жалость охватила,Кричу я: «Берегись!» — и прочь бежать.А дуб копье, я вижу, обнажилоИ все в него вошло по рукоять.В лесу ближайшем скрылась я, горюя.Ты ль это был? Тебя не узнаю я.
CCLXIXЯ больше в жизни дня не вспоминаю,С тех пор Диане как посвящена,Чтоб видеть мужа. Если б (тщетно, знаю!)Богами не была мне сужденаС тобою встреча! Нет, я ожидаю —Дианою я буду изгнанаС отступницами: мной мое изжито:Нещадной ею буду я убита.
CCLXXИ будешь ты, о юноша, причинаПозорной казни, гибели моей.И хоть виновен ты, а я невинна,Жить будешь правым до исхода дней.В свидетели зовет моя кручинаДиану, и деревья, и зверей,Что всею силою я защищаласьИ лишь насилием тебе досталась.
CCLXXIЯ, чистая, невинная, тобоюОбманута и низко предана.Но жизнь свою прервав своей рукою,Наверное от этого пятнаОсвобожусь. И с жизнию земноюЯ, глупая, расстанусь лишь, верна,Уж ты, довольный, жить как прежде станешьА бедную меня и не вспомянешь».
CCLXXIIОбняв ее, в порывистом рыданьеПромолвил Африке: «Безумец я,По я ль тебя покину на страданьеОдну, любовь нежнейшая моя?Нет, за любовь ты дай мне обещанье:Исчезнет мысль несчастная твоя,Иль раньше на меня наложишь руки,Чтоб мига мне не жить с тобой в разлуке.
CCLXXIIIНемыслимо отныне разлученьеС тобою, милая». И целовалУста и лик — небесное виденье,И слезы глаз прелестных вытирал,И молвил: «В самом деле порожденьеТы райское», — и кудри ей ласкал,И, встав, сказал: «Кудрей столь золотистыхНе видано — и столь прекрасно чистых.
CCLXXIVГод, месяц, день и час благословенны,То время, место, где сотвореноВсе: этот лик, столь дивно совершенный,И тело, мудрой стройности полно.Когда же кто искал во всей вселеннойИ в небесах высоких — все равно, —Где сонм богов святой, — и там не снитсяКрасы такой, чтобы с твоей сравниться.
CCLXXVТы ясный светоч всех благих деяний,Как и живой источник красоты!Исполненная чистых обаяний,Единственное средоточье тыВсех доблестей, души высоких знаний, —И путь мне указуешь с высоты!Ты сладостна, нежна, бела — не все лиДостоинства красой тебя одели?!
CCLXXVIТак как же не желать — какою силой —Вкусить столь совершенной красоты,Как томная, в задумчивости милой,Ты, Мензола, вне всех сравнений, ты?Зла и намек бежит тебя, постылый,Не мучь меня, избавь от тяготы.Свершенное не может не свершиться —Так можно ль мне с тобою разлучиться?
CCLXXVITИ сделай же, мольбе моей внимая,Как мудрая, возьми из всех частейТы лучшую — и да исчезнет злая,Испуганной душой воспрянь скорейИ обними меня, о дорогая,Как я тебя, душа души моей,Целуй меня сладчайшими устами.Лишь пожелай, услады будут с нами».
CCLXXVIIIАмура мощь без устали вязалаСердечко Мензолы клубком речейЛюбезного, и тихо отлеталаЕе печаль; и ясно было ей,Что уж не быть иному. И пылалаОна любовью к Африко сильней —Все той, какою нимфу в нем любила, —И слов его теперь пленяла сила.
CCLXXIXЧуть удовлетворить его хотелаИ шею левой обвила рукой.Но целовать его еще не смела:Сама ему в поспешности такойЕще боялась ввериться всецело.«О глупая, — промолвила. — КакойЯ дам ответ, коль рано или поздноДиана, все проведав, спросит грозно?
CCLXXXЯ ни с какою нимфой не посмею,Как прежде, искупаться в ручейкеИ, связана судьбиною моею,От каждой буду ныне вдалеке.Пойдут и обвинят меня пред нею,Узнавши, почему я в злой тоске.Жить одинокой я отныне буду,О том, чего искала, позабуду.
CGLXXXIУбив себя, я знаю, прегрешеньяМне не избыть нимало, все равно;И ведь не соверши ты преступленья,То не было б и мной совершено.И будь обратного я убежденья,Мне б и до завтра не было даноДожить: я за столь грешное деяньеДостойное несла бы воздаянье,
CCLXXXIIНо так твои благие утешеньяПреобразили вдруг всю мысль мою,Связали клятвенные уверенья,Что всю решимость гордую своюЗабыла я. Но что до рассужденья,Чтобы пробыть со мной, — не утаю:Нет, ни за что! Тебя уйти принужу.Тут — грех на грех — и выйдет все наружу.
CCLXXXIIIДа ведь тебя, конечно бы, узналиВсе нимфы, видевшиеся с тобойВ тот день, и прямо бы уж растерзали,Убили бы, узнав, кто ты такой.Поверили б они тебе едва ли,Что не знаком из них ты ни одной;А я сказала б каждой встречной смело,Что в нашей схватке я, мол, одолела.
CCLXXXIVТем более что всякого общеньяУж буду избегать по мере сил.И, юноша, не отвергай моленья:Ты невозвратного меня лишил, —Оставь меня. Нести мои томленьяДай мне одной. Мне свет не будет мил,Но буду жить — и душу успокою.О, сделай так, молю тебя с тоскою!»
CCLXXXVКонечно, понял Африке прекрасноИз этих слов, что уж своим огнемАмур пылать ее заставил властно,Но легкий стыд лишь ставит на своем.И, видя все, как па ладони, ясно,Сказал себе: «Отсюда не уйдем,Пока с тобой еще не потолкую,И запоешь ты песенку другую».
CCLXXXVIПотом он молвил ей среди лобзаний:«О сладостные, милые уста!О лик прекрасный, всех моих желанийЕдиная цветущая мечта!Ты — женщина, одна из всех созданий,Что в жизни мне, как божество, свята!Я, глядя на тебя, воскрес душою:Взяв лучшее, ты небрежешь тщетою!
CCLXXXVIIНо в силах ли, любя настолько страстно,Перенести разлуку я с тобой?Один — я умираю повсечасно,С тобой — взнесен блаженною судьбойПревыше всех желаний полновластно!Но ведает Амур, какой тоскойТомится жизнь моя и дни, и ночи,Когда не светят ей вот эти очи!
CCLXXXVIIIНо, скажем, пусть я мог бы удалиться,Как ты велишь, — тогда снести ли мне,Что думой одинокою томитьсяОсуждена ты по моей вине?И нашей встрече уж не возвратиться!Так жизнь моя, несчастная вполне,Таким страданьем миг наполнит каждый,Что будет смерть моей единой жаждой.
CCLXXXIXНо, раз не хочешь ты, чтоб я с тобоюОстался тут, пойти бы ты моглаЗдесь недалеко в домик мой со мною.И с матерью б моей ты там жила,И назвала б она тебя родною,Как милую бы дочку, берегла,И так же бы отец. Избушка нашаС невесткой полная была бы чаша».
ССХС«Нет, ни за что так делать не должна я, —Сказала Мензола. — Идти с тобойВ твой дом! Нет, грех мой тяжко искупаяСмиренной, покаянною мольбой,Крушиться буду, грешница такая.И прежде смерть моя придет за мной,Чем к людям покажусь на свет я божий,Венок утратив светлый и пригожий.
CCXCIHe с тем пошла Диане вслед я смело,Чтобы вернуться в мир любой ценой.Когда б за прялкой я сидеть хотелаУ матери иль мужнею женой,Далеко увело б такое делоС пути, что мне открыл отец родной,Меня любивший крепко. ПокрывалоДианино пять лет меня спасало.
CCXCIIИ вот молю — напрасно ли моленье? —Из-за любви, о коей ты твердил,Что подняла тебя на преступленье,Чтоб ты сейчас один домой спешил.Клянусь тебе богиней, чье веленье,Чей выстрел, говоришь, тебя сразил:Твоя любовь мне будет жизни жаждой,Тебя любить я буду мыслью каждой».
CCXCIII«Не будь во мне, — тот отвечал, — сомненья,Что твой обет исполнится точь-в-точь,Что мне отдашь ты сердца все биенья, —Я подозренья отогнал бы прочь.Но горше все обиды, огорченья, —И я боюсь: ничем уж не помочь;Раз ты в лесу, одна — так уж навечноИ я один. Мне страшно бесконечно».
CCXCIVОна в ответ: «Сюда к тебе являтьсяЯ буду очень часто, чтобы намБеседовать вдвоем, вблизи видатьсяБлагоприлично — хоть по целым дням,И верь мне, слова буду я держатьсяИ ждать тебя, — придешь ли только сам?Ведь ты уже связал меня, признаюсь,Я влюблена. Я, кажется, влюбляюсь».
CCXCVОт радости душою встрепенулсяВмиг Африко, такую слыша речь:Всех мыслей строй в ней сразу повернулся,Амур успел в пей как пожар зажечь.Черт ангельских лобзаньем он коснулся,Ее в объятья поспешил привлечь,Сказал: «Послушай моего ты словаИ будь одна остаться здесь готова.
CCXCVIЯ жду, склонись, о роза молодая,Перед разлукой к милости одной.Ты знаешь, как, одну тебя желая,Искусно изощрял я разум свой,Чтоб овладеть тобой, звезда златая,Теперь велишь расстаться мне с тобой.И вот молю: по своему влеченьюСо мной на миг предайся упоенью,
CCXCVIIДовольней я п прочь тогда пущусь,Раз воля такова теперь твоя.О разреши, тебя я вновь коснусь —Да насладимся вместе — ты и я.А завтра я сюда к тебе вернусь —Увидеть вновь тебя, любовь моя:В тебе одной ведь все мои услады.Позволь — и жизнь исполнится отрады».
CCXCVIII«Чего еще ты от несчастной хочешь, —Сказала Мензола, — по какойУсладе с обездоленной хлопочешь?Ты счастлив был. Молю, дай мне покой,Уйди — и тем ты лишь себя упрочишь.А я останусь ждать тебя с тоской.Смотри, уж поздно, скоро солнце канетИ кто-нибудь нас тут вдвоем застанет».
CCXCIX«Ты знаешь хорошо, какой явиласьДо сей поры с тобой услада мне,И что меж нас обоих совершилось,И сколько было горечи на дне, —Так разве полным счастьем сердце билось?Теперь спокойны оба мы вполне —Нам будут неотравленной отрадыИ пыл полней, и сладостней услады».
ССС«Ах, не желай мне, юноша прекрасный,Чтоб худшее за злом вершила зло.Ведь если б ты нашел меня согласной,Мое страданье только б возросло —Лишь разразись Дианы гнев ужасный.Отчаянье мне душу облегло.Молю, как дара, уходи. МояПечаль не будет меньше, чем твоя».
CCCI«Душа моя, не горше сокрушенье,Чем от всего, что нами свершено,Получишь ты. Ведь это преступленьеОсталось для Дианы так темно,Как и для всех. И ты ни на мгновеньеНе пострадаешь. Нам сейчас даноВсе сделать втайне. Кто же нас обидит?Ведь если кто, так бог один увидит.
CCCIIИ твердо знай: уйдя в глухие дали,Не одаренный ласково тобой,Умру я скоро от большой печали.О, сжалься хоть немного надо мной!»И раз, и два уста ее лобзали,Шепча: «Целуй же, цветик вешний мой!Доверься мне; будь радостной и ясной,Не дай мне умереть с любви несчастной!»
CCCIIIСо множеством прельщений и моленийПред Мензолой тут Африко поник —Раз во сто больше наших исчислений;Так жадно целовал уста и лик,Что много раз, и все самозабвенней,Пронзительный ему ответил крик.Ем подбородок, шею, грудь лобзая,Он мнил — фиалка дышит полевая.
CCCIVКакая башня твердо возвышаласьТут на земле, чтобы, потрясенаНапорами такими, не шаталасьИ, гордая, не пала бы она?Кто б, сердцем женщина, тверда осталась,Его броней стальной защищена,Лобзаньям и прельщеньям недоступна,Что сдвинули б и горы совокупно?
CCCVНо сердце Мензолы стальным ли было,Колеблясь и борясь из крайних сил?Амура восторжествовала сила,Он взял ее, связал — и победил.Сначала нежный вкус в ней оскорбилаОбида некая; но милый — мил;Потом помнилось, что влилось в мученьеЖеланье нежное и наслажденье.
CCCVIИ так была душой проста девица,Что не ждала иного ничегоВозможного: ей негде просветиться,Как человеческое естествоРождается и человек творится:Слыхала вскользь — не более того;Не знала, что двоих соединеньеТаит живого третьего рожденье.
CCCVIIЦелуя, молвила: «Мой друг бесценный,Какой-то властной нежною судьбойВлекусь тебе предаться непременноИ не искать защиты никакойПротив тебя. Сдаюсь тебе — и пленнойНет сил уж никаких перед тобойПротивиться Амуру: истиранилМеня тобой — глубоко в сердце ранил,
CCCVIIIИ я исполню все твои желанья,Все, что захочешь, сделаешь со мной:Утратила я силы для восстаньяПеред Амуром и твоей мольбой;Но лишь молю — яви же состраданье,Потом иди скорей к себе домой:Боюсь, что все же буду здесь открытаПодругами моими — и убита».
CCCIXДух Африко тут радость охватилаПри виде, как в душе приятно ей;Ее целуя, сколько силы было,Он меру знал в одной душе своей.Природа их на хитрость убедила —Одежды снять как можно поскорей.Казалось, у двоих одно лишь тело:Природа им обоим так велела.
СССХДруг друга целовали и кусали,Уста в уста, и крепко обнялись.«Душа моя!» — друг дружке лепетали.Воды! Воды! Пожар! Остановись!Мололи жернова — не уставали,И оба распростерлись, улеглись.«Остановись! Увы, увы, увы!Дай умереть! На помощь, боги, вы!»
СССХIВода поспела, пламя погасили,Замолкли жернова — пора пришла.С Юпитером так боги пособили,Что Мензола от мужа зачалаМладенца-мальчика; что в полной силеИ доблести он рос — вершить дела;Все в свой черед — так о повествованьеМы доброе дадим воспоминанье.
CCCXIIТак целый день почти что миновался,Край только солнца, видный, пламенел,Когда усладой каждый надышался,Все совершив, обрел, чего хотел;Тут Африко уйти уже собрался,Как сам решил, но все душой болел;И, Мензолу руками обнимая,Он говорил, влюбленный лик лобзая:
CCCXIII«Будь проклята, о ночь, с своею тьмою,Завистница восторга нас двоих!Ведь я так рано принужден тобоюПокинуть благородную! КакихЯ ждал блаженств — и их лишен судьбою!»И много длительных речей иныхВ страдании глубоком изливалось:Разлука горше смерти показалась.
CCCXIVСтояла Мензола, мила, стыдлива,Потупившись, как будто бы грешна,Хотя уж не была она так живо,Как в первый раз, тоской удручена.Разнеженная, хоть чужда порыва,Была уже счастливее она.Обмана все-таки ей страшно былоНевольно — и она заговорила:
CCCXV«Что можешь сделать ты еще — не знаю;Не уходить — предлог теперь какой?Любовь моя, тебя я умоляю, —Ты утолен со всею полнотой —Ты должен удалиться, полагаю,Не медля ни минуты здесь со мной.Ведь только если ты уйдешь, любимый,Я здесь могу остаться невредимой.
CCCXVIИ лишь листок, я слышу, шевельнется,Мне чудятся шаги подруг моих.Так пусть тебе в разлуке не взгрустнется:Ведь от напастей я спасусь лихих.Хоть пред разлукой больно сердце бьется.Готова я, и страх во мне затих,А ночь близка, а нам идти далекоОбоим, чтобы дома быть до срока.
CCCXVIIНо, юноша, скажи свое мне имя,И пусть оно останется со мной:Мне груз любви тяготами своимиС ним будет легче, нежели одной».«Моя душа, — ответил он, — какимиЖить силами смогу, простясь с тобой?»И назвал ей себя — и целовалисьОни без счета, нежно миловались.
CCCXVIIIВлюбленные, готовые расстаться,Уже прощались столько, столько разН не могли никак нацеловаться —Глав тысячу б я вел о том рассказ.Но это всем знакомо, может статься,Кто наслаждался так хотя бы раз,Кто знает, сколько несказанной мукиВ усладе, что обречена разлуке.
CCCXIXНесчетных поцелуев не умелиОни унять. Пойдут, скрепив сердца,Но шаг — и вновь назад, к желанной цели —Лобзать румянец милого лица.«Моя душа! Прощай! Зачем? Ужели?» —Друг другу лепетали без конца,Вздыхая, и расстаться не решались,Сходились вновь, и шли, и возвращались.
СССХХНо видя, что уж невозможно далеОтсрочить расставание никак,В объятья руки жадные сплетали,Друг друга, страстные, сжимая так,Что их бы силою не разорвали:Любовь не отступала ни на шаг.И долго так стояло изваянье —Любовники влюбленные в слиянье.
CCCXXIНо наконец они разъединились,Пожала руку милая рука,На миг друг в друга пристально воззрились,Пришли в себя, опомнились слегка.И вот они, печальные, простились,Хоть и была разлука так тяжка.«Будь, Мензола, хранима вышней силой!» —«С тобою здесь, мой Африке, мой милый!»
CCCXXIIПуть Африко к долине направляет,А в горы Мензола с копьем в руке,Задумчиво — и глубоко вздыхаетО сбывшемся несчастии в тоске.И взор его ее сопровождает,Любуясь ей, еще невдалеке.Что шаг, то Африко оборотится,На ненаглядную не наглядится.
СССХХIIIШла Мензола, все время озираясь,Любуясь на любимого сверх сил,К сразившему ей сердце обращаясь,Что, как никто, желанен ей и мил.Движеньями и знаками прощаясь,Так дружку друг далеко проводил,Пока они не выбрались из лесаИ дали разделила их завеса.
CCCXXIVНаш Африке в то место устремился,Где утром он свою одежду скрыл;Пришел — не отдыхал, заторопился,Себя в мужское платье обрядил.Потом домой веселый воротилсяИ там наряд он женский положилСкорей на место, чтобы не явилисьОтец и мать да платья не хватились.
CCCXXVИ хоть и пребывали АлименаИ Джирафоне в грусти не шутя,Все на дорогу глядючи бессменно:Не возвращается ль домой дитя?-Но, как увидели: идет — мгновенноУтешились, покой свой обретя,И начались расспросы: где скитался?Что долго так домой не возвращался?
CCCXXVIЧтобы сокрыть любовное томленье,Оправдывался Африко и лгал:Хоть улеглось в груди смолы кипенье,Он глубже, чем когда-нибудь, пылал..С горошинку казалось измышленье,И говорить он сам с собою стал:«Когда же день придет на смену ночи,И я вернусь лобзать уста и очи?»,
CCCXXVIIТак все в душе безмолвно вспоминаяВ подробностях, что совершилось днем,И этим душу много услаждая,Все, что ни делали они вдвоем,Он повторял в уме. Но тьма ночнаяУж спать велит; он прочь — чуть не бегом,Хоть глаз сомкнуть и ни на миг не в силах,Всю ночь во власти тех же мыслей милых.
CCCXXVIIIВернемся к Мензоле, что из долиныОдна в задумчивости шла, поройСебя считая все же в зле невинной,Все каялась, она и, лоб рукойСжимая, думала: «Такой судьбинойЯ сражена, и мой позор — такой,Что, смерть, приди ко мне, тебя молю я,А то сама убью себя, горюя».
CCCXXIXТак горную вершину миновала,Спустилась вниз по склону, там как раз,Где солнце при восходе отражалоСвой первый луч и где последний гас.И тут, как полагаю я, лежалаЕе пещера, так — сказать на глаз —На выстрел лука, а внизу катилсяВеселый ручеек, журчал, резвился.
СССХХХИ подошла она к своей пещере,С глубокой думою в нее вошла.Предстали вновь страданья и потери.«О горе мне! — она произнесла. —Зачем, прекрасная, по крайней мереЯ у ручья в тот день не умерлаПеред Дианой или в день злосчастный,Как мне явился юноша прекрасный!
CCCXXXIHe знаю, глупая, как появитьсяОпять к Диане мне? С каким лицом?Как повернуться? И на что решиться?Я вся горю и страхом, и стыдом,И все во мне как будто леденится,Дыханье в горле сдавлено клубкомИ от печали, и от жуткой боли,Томящей сердце, сжатое в неволе.
CCCXXXIIПриди, о смерть, к несчастной обделенной,Приди же к этой грешнице мирской,Приди ты к ней, в несчастный час рожденной!Не медли ты! Чем, если не тобой,Счастлива буду с честью оскверненнойДевической? Сердечный голос мойТвердит, что если не придешь ты скоро,К тебе приду навстречу — от позора.
CCCXXXIIIУвы, подружки, думаете вы ли,Что я из круга вашего ушла?Увы, подружки, что меня любилиТак искренно, покуда я цвелаНевинностью, — теперь бы вы убили,Как зверя дикого, исчадье зла,Что чистоту навек свою сгубилоИ наши все законы преступило!
CCCXXXIVИменовать вольны меня с тобою,О Каллисто, что, как и я, былаКогда-то нимфой, после ж злой судьбоюВ тебя впилась Дианина стрела.Зевс обманул тебя, и ты живоюМедведя вид свирепый приняла,В лесах блуждая, от охот бежалаИ уж не говорила, а рычала.
CCCXXXVДианина подруга, нимфа Чалла!Муньоне надругался над тобой,Диана ж поносить не перестала,Пронзивши с юношей одной стрелой!И стала ты ручьем, и зажурчалаВолна Муньоне под твоей волной.В ваш круг отныне быть и мне приятой!Мое бесславье — этот день проклятый!
CCCXXXVIИ то мне чудится — Диана телоМне расплеснула быстрою рекой,То — шкурой зверя спину мне одела,То перья птицы стан покрыли мой,То — дерево — листвой я зашумелаИ потеряла прежний вид людской.Копье носить я недостойна болеИ нимфою охотиться на воле.
CCCXXXVIIОтец мой, мать моя! Вы, сестры, братья!Когда, меня Диане посвятив,Священные вы мне надели платья,Раздался, помню, твердый ваш призыв,Чтобы клялась Диану почитать яИ всех, кто с ней. И, в горы проводив,Оставили — не с тем, чтоб я грешила,Но чтобы девство навсегда хранила.
CCCXXXVIIIНе мыслите, что верность я попралаСвятой Диане, что глухой тоскойДуша полна; не знаете нимало,Какая боль сменила мне покой.А знали бы — как жалость бы бежалаРодных сердец! И с ревностью какойМеня бы вы, отступницу, убили —И дело бы благое совершили!»
CCCXXXIXТак сильны были муки и рыданьяНесчастной Мензолы, так тяжек былЖестокий вопль безмерного страданья,Что нет в стихах моих потребных силИх выразить и дать именованьяХоть сотой доле их. Тот вопль, уныл,Растрогал бы деревья или камни, —Такая сила в слове не дана мне.
CCCXLИ в сетованьях этих и в рыданьеВся ночь прошла. Но только воспарилВеликолепный день в красе, в сиянье —Глаза ее в слезах отяжелилИ, во всю ночь бессонное, сознаньеС дыханием ее остановил, —Она уснула, слезы все роняя,От тяжкого страданья отдыхая.
CCCXLIА Африко, огнем любви пылаяКак никогда, покоя не обрел;И, лишь увидел — ночь уходит, тая,Почти бессонный, поднялся. ПошелОн в гору, прямо к месту поспешая,Где накануне с Мензолой провелСладчайший день и радости, и страсти,Что был потом тяжело злой напасти.
CCCXLIIТут Мензолу застанет он, конечно;Но, не застав, сказал себе: «Ну, вотВедь слишком рано». Начал ждать беспечно,Чтобы его она, когда придет,Застала здесь. Мнил, что не бесконечноТо ожиданье. На венки сберетЦветов он пестрых. Вот он тихо бродит,Большие, малые цветы находит.
CCCXLIIIОдин сплетя, себе он надеваетНа кудри русые. Затем другойПлесть из цветов роскошных начинает,Меж ними ветви с ловкостью большойДерев пахучих, нежных заплетает,Промолвив: «Этим же своей рукойЕй обовью головку золотуюКогда придет, а после поцелую».
CCCXLIVТак Мензолы своей все дожидалсяНапрасно он: она еще спала;Цветы сбирая, мальчик развлекался —И скука ожиданья не гнела,Он взором к лесу часто устремлялся —Туда-сюда: вот-вот, она пришла;Глядит и внемлет; лист зашевелитсяНа кустике — уж Мензола помнится.
CCCXXLVНо больше трех часов так миновало,А Мензолы все было не видать.Он столько ждал, что солнце уж пылалоТак яростно, что тяжело дышатьОт жару было, и его нималоЦветы, венки не стали развлекать,Он тосковал, он ужасов боялсяИ взорами испуганно метался.
CCCXLVIИ начал он: «Увы! — в душе взывая. —Что может это значить? Нет ее!»И, мысли странные перебирая,Искал унять смятение свое.Случайностей родилась в мыслях стая —Обильно ими всякое житье, —И, жаждая любой такой причины,В уме он строил всякие картины.
CCCXLVIIЧас близился к вечерням. ПодступилаМгла сумрака, и день уж угасал,А Мензола так и не приходила.Терзался Африко и горевал,Растерянный; на сердце смутно было,Когда, решившись уходить, сказалПечально он: «Быть может, повстречалисьПодружки по дороге, привязались —
CCCXLVIIIДа, может быть, ее и удержали,И, значит, мне б ее напрасно ждать.И вижу — звезды ночи замерцали,А путь еще далекий мне держать.И в этой чаще странной пусть печалиИ ожидания смешны, — опятьСюда вернусь я завтра же с рассветом».И он пошел на холм в решенье этом.
CCCXLIXПроснулась Мензола часу в девятом,Исполнена страданий и скорбей.В ее уме, сомненьями объятом,Вставала мысль, одна другой страшней.Она металась, как в кругу заклятом,И просто мысль не приходила ейО данном накануне обещаньеВновь к Африко вернуться на свиданье.
CCCLНо так раскаянье и сожаленьеВладели ей, что помогли решить:По договору — утра приближеньеВстречать вдвоем — и вовсе не ходить;Но всей душой, во всем — в любом движеньеСвой грех великий постараться скрыть,Так что, когда Диана вновь вернется,В ней подозренье и не шевельнется.
CCCLIНо все ж не мог из памяти сердечнойИсчезнуть Африке; к нему онаЧто миг — то льнет, любови бесконечнойИ тайного желания полна.Но так владел ей страх Дианы вечный,Что, мыслью робкой порабощена,Туда уже не смела и прокрасться,Где Африко иль где он мог попасться.
CCCLIIТак день прошел, еще, опять и снова,Прошла неделя, месяц миновал,Как Африко не видел дорогогоЛица любимой. Жил он и страдал.И все влекло его — не знал иного, —Все к лесу, где он Мензолу лобзал,И все ее разыскивал, блуждаяИ чудеса о ней воображая.
CCCLIIIНо не являлась облегчить томленья.Так что Фортуна сжалилась над ним,Скупая до сих пор на наслажденья,Увидев, как он бледен, как томим,Страдальцу оказала снисхожденье:Ведь отдых и ему необходим,А бродит он, беседуя с собою,Не ведая мгновения покою.
CCCLIVИ вот, когда второй уж месяц длился,Как, Мензолы не видеть осужден,Он большим бы страданием томился,Да был уж до предела доведен, —Казалось, будто в зверя обратилсяВсем видом, голосом, молчаньем он,И голова кудрявая тускнела,И все молчал, как будто онемелый, —
CCCLVИ пас однажды, как обычно, стадоВ давно знакомом месте под горой,И в мысль ему вошло тогда, что надоПойти туда, где давнею поройЕму клялася Мензола-отрадаК нему вернуться. Кинулся стрелой,Большое стадо бросив без охраны,С одним копьем, один к своей желанной.
CCCLVIИ, подошедши к водам в той долине,Где Мензолой своею овладел,Глядел вокруг и, стоя посредине,«О Мензола, — сказать себе посмел, —Не верю, ты ль рушительница нынеОбета, что мне клятвой прозвенелСвященною сюда ко мне вернуться?Ведь богу, мне ль — придется обмануться.
CCCLVIIНапомню ли, как тут мы обнимались,Слились в одно сплетенье жадных рук;Клялась вернуться, и очей касалисьУста — и лгал напрасной клятвы звук,И тут — не навсегда ль мы расставались?Меж нами даль горчайшей из разлук.Напомню ли, какие увереньяТы расточала, чуждая сомненья?»
CCCLVIIIПерескажу ль все стоны, воздыханья,Что Африко, рыдая, издавал?И, бередя несносные терзанья,За мигом миг, вращаясь, восставал, —Малейшие любви воспоминанья,И добрые, и злые. Он страдалЧас от часу несносней и тяжеле —И кончить положил он в самом деле.
CCCLIXИ он остановился над водою,Копье в руке блестящее зажалИ острие уставил пред собою,А древко в землю. «Злой Амур! — сказал. —К какой судьбе я приведен тобою!Вот умираю, грозный час настал!И все же пусть мой миг последний минет,Когда надежда вовсе дух покинет.
CCCLXО мой отец, о мать, спаси вас, Боже!Я ухожу в Аид, в угрюмый край.А ты, река, зовись со мною схожеИ мой конец страдальный означай,Какого нет мучительней и строже!И взгляду всех живых напоминайВолной, моею кровью обагренной,Что пал я здесь, любовью пораженный».
CCCLXIПромолвив так и к Мензоле взывая,Он сталью грудь насквозь себе пронзил,И, сердце та мучительно пронзая,Его сразила, юноша почил.И мертвого взяла волна речная,И дух от тела вольно воспарил,А воды, что долиною катились,Густою кровью ярко обагрились.
CCCLXIIТа речка — так, как и теперь, — делиласьПониже на два разные русла.Тем, что поуже, там волна катилась,Где хижина покойного была, —Волна кровавая. И вот случилось,Был Джирафоне тут, как потеклаВода, что кровь. Сжал сердце ток бегущийПредчувствием большой беды грядущей.
CCCLXIIIИ вот пошел туда, не молвив слова,Где было стадо, как он думать мог.Нет Африко, — напрягши силы снова,Он по реке со всех пустился ногИскать, откуда начался суровоЗловеще обагренный кровью ток,И отчего, и кто тому причина, —И подошел, и вот увидел сына.
CCCLXIVВзглянул — лежит он в речке бездыханный,Грудь юную насквозь прошло копье, —Чуть не упав, старик в тоске нежданнойВдруг понял горе горькое свое.Взял за руку его и с несказаннойПечалью молвил: «Чье тут дело? Чье?Сыночек мой! Кто эту рану злуюНанес тебе и отнял жизнь живую?»
CCCLXVТруп вынес из воды отец несчастныйИ положил, рыдая, на траву,И проклинал он этот день ужасный:«Сын ненаглядный, как переживу?Как мать узнает: сгинул сокол ясный,Его не видеть больше наяву?..Что делать нам, убогим, в горькой доле?Одни мы одинешеньки — доколе…»
CCCLXVIИ вбитое копье из сердца вынул,И на железо он глядел с тоской.«Сынок мой, кто со злобой ярой ринулЕго в тебя, с свирепостью такой,Что красный день мой уж навеки минул? —Он говорил, рыдая. — Где покой?Уж, верно, тут Дианы злое жало.Ей, ненасытной, нашей крови мало».
CCCLXVIIНо вот, оглядывая неустанноКопье со всех сторон, он в нем узналТо, что при сыне было постоянно.Тут, света уж невзвидев, зарыдал:«О, что же тут за дикий случай странный?Сынок мой глупый, бедный! — он сказал. —К нему пришел ты сам ли злой судьбою,Расчелся ль кто твоим копьем с тобою?»
CCCLXVIIIПотом, поплакав долго и уныло,Он сына поднял на плечи себеИ с тем копьем, что было так постыло.Отнес его домой, к родной избе.И матери поведал все, как было,Все время плача, о лихой судьбе,И, показав копье, того не минул,Как сам его из груди сына вынул.
CCCLXIXА плакала ли мать тут безутешно,Об этом никому не нужно слов,И не пересказать бы мне, конечно,И вопль, и плач, и поздний тщетный зов,И как она, страдая в тьме кромешной,Кляла Фортуну и самих богов,Лицом к лицу сыночка прижималасьИ в муках, и рыданьях надрывалась.
CCCLXXНо наконец, как чтить умерших строгийПовелевал обычай той порой,Так тело, после скорби слезной, многой,Рождавшей плач, и жесткий вопль, и вой,Сожгли, рыдая с мукой и тревогой,С великой, безутешною тоской,Как те, что в этой жизни благо зналиЕдинственное — и его теряли.
CCCLXXIА после пепел стынущий собралиКостей сыновних и к реке пошли,Где воды все багряные бежалиИ кровью сына милого цвели.У берега там землю раскопалиИ пепел в ней глубоко погребли,Чтоб имя там его не погасало,Но реку навсегда знаменовало.
CCCLXXIIС тех пор, как ныне, реку люди сталиПрозваньем Африко именовать:И там в тоске и горе пребывалиОтец-страдалец, мученица мать.Так Африко окончил жизнь в печали.О милом память — речке сохранять.Оставим их и возвратимся сноваМы к Мензоле, о ней продолжу слово.
CCCLXXIIIА Мензола тем временем страдалаИ грустно, и раздумчиво жила.Но все ж, поняв, что облегчить нималоВсего, что совершилось, не могла, —В неcчастиях терпенье обреталаИ, как бывало, снова начала,Хоть изредка, с подругами встречатьсяИ, хоть и против воли, оживляться.
CCCLXXIVИ повстречать не раз ей приходилосьТех нимф, что были с ней, когда онаДосталась Африке. Все, что случилось,И все другие знали уж сполна, —Не о грехе, конечно: говорилосьО том, как честь успешно спасена.И Мензола, умея лицемерить,Заставила в свое спасенье верить.
CCCLXXVИ с каждым днем спокойней становиласьИ тверже Мензола, убеждена,Что к ней все уваженье сохранилосьЕе подруг, считавших, что она,Как и они же, чести не лишилась,И лжи ее поверивших сполна,Так что казалось ей, что и ДианаУж ни греха не вскроет, ни обмана.
CCCLXXVIНе значит это, что она изгналаИз сердца Африка, иль чтоб моглаЗабыть услады прежние, — нимало;Иль чтоб его тихонько не звала,Когда не страшно, или не вздыхалаПо там частенько, ласково-мила;Влюбленную, любовь ее страшила, —Она огонь глубоко в сердце скрыла.
CCCLXXVIIИ, как всегда, бродить уже решиласьС подружками она, с копьем в руке,Охотясь. Вот в том месте очутилась,Где Африко сдалась. И вдалекеЛюбуясь, завздыхала, умилилась,Чуть слышно молвя в сладостной тоске:«Мой Африко, всей радостью земноюТы здесь упился, овладевши мною!
CCCLXXVIIIТеперь уж я не знаю, что с тобою,Но, думаю, тоскуешь обо мнеГлубоко. Только не моей виною:Страх не дает мне мыслить об огне».Так говоря, желала всей душою,Чтоб Африко доволен был вполне,Теперь уверенная уж заране,Что все здесь тайна — нимфам и Диане,
CCCLXXIXТак Мензола любила и не смелаЛюбить — и подневольною жила,Лицом прекраснейшим чуть побледнела,Затем, что в лоне тихо зацвелаПлодом любви и им отяжелела.Три месяца в неведенье была,Что быть ей матерью, в великой болиРодивши сына — и не минуть доли.
CCCLXXXПрирода между тем свой ход свершала,И на четвертом месяце, слышна,Жизнь существа быть ясной начинала,Которое в себе несла она.Всем этим озабочена немало,Дивилась Мензола, изумлена,Что стан и бедра явно пополнели,И так окрепли, и отяжелели.
CCCLXXXIИ Мензола, не ведая, в чем дело,Была тут очень всем удивлена, —Ведь никогда ни сына не имела,Ни дочери; и думала она;«Иль это к худу, что теряет телоВсечасно стройность? Верно, я больна,И с каждым днем я становлюсь тяжело, —Упасть бы хоть безвольно, в самом деле!»
CCCLXXXIIБлиз Мензолы — по берегу с полмили —В то время нимфа некая жила(Ее жилье чащобы затаили),Во врачеванье сведущей слылаПревыше всех и знала в полной силеПремудрости науки — без числа.И ей уж больше сотни лет считалось,И нимфа Синедеккья называлась.
CCCLXXXIIIК ней Мензола-простушка побежалаИ молвила: «О мать, мне твой советНеобходим». И тотчас рассказала,Что чувствует и как боится бед.Та головой поникшей покачала,Смущенная, и молвила в ответ:«Ты, дочь моя, с мужчиной согрешила,И не могу, чтоб это тайной было».
CCCLXXXIVТут Мензола всем ликом покраснела,Такие речи слыша, со стыда;И, видя, что не скрыть такого дела,Потупилась, робея; и, горда,Обидеться хотела — не посмела,Увидела, что не минет бедаВ глазах у той, что все уже узнала,И молча, и не глядя зарыдала.
CCCLXXXVИ Синедеккья тотчас убедиласьИз этих слез и чистого стыда,Что не по доброй воле все случилось,Что тут не преступленье, а беда.И бедная насильно подчинилась.Она смягчилась несколько тогдаИ, чтобы деву ободрить немного,Заговорила медленно и строго:
CCCLXXXVI«Тут прегрешенье, дочь моя, такое,Что не мечтай надолго скрыть его.И так как сделала ты зло большое,Не должно, чтоб гордыни торжествоТебе сказало: это все — пустое;Ведь вправду ты погибла оттого.Попробуем помочь; скажи мне: кто жеПохитил чистый цвет твой, всех дороже?»
CCCLXXXVIIНо Мензола словца не проронила,А со стыда поникла головой,В колени Синедеккьи лик сокрыла,Услышавши один вопрос такой.И вместо глаз лишь два потока было,Наполненных обильною водой,И непрерывно так она рыдала,Безмолвная, и все не отвечала.
CCCLXXXVIIIНо в речи Синедеккьи вдруг открылосьЕй все — и сквозь рыдания и стонОтрывисто, чуть слышно повинилась:Как юношей обман произведен,Как дело началось и как случилось,Как ею овладел насильем он.А после все отчаянней рыдалаВ огне стыда и к смерти все взывала.
CCCLXXXIXСтаруха нимфа, слыша, как все было,Какую тонкую сплетая сеть,Ее в обман вовлек юнец постылый,Несчастной не могла не пожалеть.И вот ее немного пожурилаЗа промах, чтоб ей вновь не потерпетьОт легковерья, чтоб уж не грешила,Вновь обмануть себя не допустила.
СССХСИ столько ободрить ее сумела,Что перестала Мензола рыдать;Ей обещала дочерью всецелоЕе считать, во всем ей помогать;Предупредить заране захотелаИ стала ей такую речь держать:«Послушай, дочка, речь мою толково,Вникай во все от слова и до слова.
CCCXCIСо дня, как ты впервые согрешила,Как полных девять месяцев пройдет,Родишь дитя. И чтобы легче было,Взывай к Люцине в первый же черед,Моли ее, тебе поможет силаБогини милосерднейшей. И вот,Когда дитя родится, мы рассудимИ дальше все ко благу делать будем.
CCCXCIIОб этом же не думай ничего ты,Мне предоставь. Уж в сердце я своемОбдумала подробно все заботыВслед за рожденьем, знаю обо всем.А ты смотри, чтоб не было охотыОтсюда выходить, чтоб о твоемГрехе никак, нигде бы не узналиИ злейшей не нажить тебе печали.
CCCXCIIIНет, оставайся ты одна в пещере,Широкие одежды заведи,Без пояса, и так по крайней мереСвои грехи от взоров огради.И в тихости, спокойствии и вереДни кроткие разумно проведи,И часто приходи ко мне: тебяУчить я буду, как блюсти себя».
CCCXCIVТакие речи ободреньем былиДля девушки. «О мать, — она в ответ, —Меня к надежной пристани стремилиМой грех, мое безумье — море бед,И вижу ясно я и в полной силе,Что в вашей помощи — добро и свет, —И ей, и вам я предаюсь сердечно,Другой опоры лишена навечно».
CCCXCV«Теперь ступай. Что раз я обещала, —Сказала Синедеккья, — то за мной.И ни о чем не думай ты нимало,Таи лишь крепко грех невольный свой».А та слезами щеки орошала,«Исполню», — молвила, пошла домой,Пришла тропой кратчайшей, как и прежде,Немного укрепленная в надежде.
CCCXCVIИ там жила задумчиво, страдалаИ не ходила, как всегда, кругомИ лишь с собой в уме воображалаВсе Африко с сияющим лицом,И так как в теле полном возрасталаВсе время, постоянно, с каждым днем,Одежды все без пояса носилаИ к Синедеккье часто заходила.
CCCXCVIIИ сердце начало расти так властноЗа неродившееся существоЛюбовью к Африко, такою страстной,Что больше не желала б ничего,Как быть лишь неразлучно с ним всечасноВ тот страшный день — паденья своего.По нем она все время сокрушалась,Его звала, слезами обливалась.
CCCXCVIIIИ в думе той не раз она ходилаНа место, где была осквернена,Там Африко застать все время мнила,Пойти домой хотела с ним она.Но не решалась — как-то стыдно было —Явиться одинешенька-однаК его избе; и все же приближаласьТуда не раз — и снова возвращалась.
CCCXCIXНо тщетно разыскать его хотела:Не знала, что отчаялся он в ней,А телом так она уж пополнела,Настолько стал младенец тяжелей,Что для хожденья силы не имела.И вот — все у пещеры у своей,Уж не ища нигде, она стояла:Вот-вот он подойдет — все ожидала.
CDИ так-то к ней судьба благоволила:В то место, где она когда-то свойГрех приняла, туда не заходилоВсе это время нимфы ни одной, —А их тогда вокруг немало было;Как удивила б их она собой —С лицом худым от горя и заботы,Забывшая недавние охоты!
CDIМеж тем — что совершала зачастую —Во Фьезоле Диана прибыла —И радость по горам тогда живуюВесть о ее возврате разлила,Встречали нимфы гостью дорогую,Толпа их собиралась, весела,На праздник прибывало много людуИз ближних мест и дальних отовсюду.
CDIIУзнала все и Мензола без слова,Явиться не хотела перед ней,Чтобы не быть ей принятой сурово,И думала: «Пойду — беды своейНе скрою, я на это не готова,И мука будет мне — всех мук больней».И Синедеккья также отзывалась,Чтобы не шла, а у себя скрывалась.
CDIIIКак раз в один из этих дней случилось:В своей пещере Мензола была —Великой болью в теле затомилась.Родов богиню громко призвала —И тут младенцем — сыном — разрешилась.Его с земли Люпина поднялаНа шею к ней — рекла: «Еще свершилосьВеликое событье», — и сокрылась.
CDIVКак ни безмерно то страданье было,Что испытала Мензола, — впервойЕе такая доля затомила, —Взглянула только: родился такойПрекрасный мальчик, что всю боль забыла»Рубашечку старательной рукойЕму надела, грудью напиталаИ в этот день без счету целовала.
CDVРебенок был так мил красою чистой,Так бел, что любоваться б без конца, —С кудрявенькой головкой золотистой;И так во всем напоминал отца:Его ресницы, взгляд его лучистыйИ самый очерк нежного лица —Весь в Африко! За сходство то живоеДля Мензолы он был милее вдвое.
CDVIИ нежностью такой к нему горела,Глаз не могла, любуясь, оторвать.Нести же к Синедеккье не хотела,Чтоб от себя его не отдалять;Казалось ей, как на него смотрела,Что видит Африко. И с ним игратьПыталась и ловить его уловки,И гладила рукою по головке.
CDVIIО Мензоле Диана вопрошалаНе раз ее подружек. Где она?Ответ ближайших был, что не бывалаДавно в горах у них, что не виднаНигде как будто, где всегда гуляла.Иные говорили, что больнаОна, должно быть, оттого с другимиК ней не пришла подругами своими,
CDVIIIИ раз ее найти расположиласьДиана — нимфа ей была мила —И в обществе трех нимф туда пустилась,Где бедная приют себе нашла.К пещере тотчас же она явиласьИ впереди других туда вошлаУверенно; но нет ее. И сталиПодруги звать ее, втроем кричали.
CDIXОна ж неподалеку тут, в долине,С ребеночком своим пришла к реке,В тепле играя, радуясь о сыне;Вдруг слышит, голоса невдалекеЗовут, так громко, ясно, по-латыни.Дивясь, глядит — Диана налегкеИ с ней подруги. Сверху поспешают,Но все еще ее не замечают.
CDXТак Мензолу тогда ошеломилоЯвление Дианы, что молчком,Вся, вся со страху трепеща, укрылаДитя в кусту терновника густом,Оставив одного; что силы было,Взялась — куда глаза глядят, бегом,Тайком, тайком вниз бережком пустилась,Леском, леском неслышно устремилась.
CDXIНо скрыться не могла, как ни бежала:Дианин взор беглянку настигал,И тут она младенца услыхала,Он плакал и пронзительно кричал;Тогда Диана ей вослед сказала,И громкий голос грозно грохотал:«Напрасно, Мензола, уйти хлопочешь!Ведь захочу — ручья не перескочишь.
CDXIIВот выстрелю. От стрел моих не скрыться,Хоть, грешница-простушка, ты смела!»Но Мензоле уж не остановиться —По склону все бежала, как могла, —Вот у ручья, вот переплыть стремитсяЕго скорей. Диана тут реклаТакое слово — и реке велела,Чтоб Мензолу та выпускать не смела.
CDXIIIНесчастная уж в воду погрузилась,Вдруг чувствует, что ноги не идут —И вот, как то Диане рассудилось,Водою Мензола и стала тут.И навсегда с рекой соединилосьТо имя — и по ней кругом зовутВезде ту реку Мензолой поныне.Я рассказал вам, по какой причине.
CDXIVУзрели нимфы, бывшие с Дианой,Как обернулась Мензола водойИ вниз теперь течет рекой пространной,С былой любовью к деве молодойВоззвали, плача о сестре названной:«О, что за грех владел твоей судьбой,Что, бедная, несчастная подруга,Бежишь водой, волна с волной, средь луга?»
CDXVДиана им в ответ: чтоб не рыдали,Что казнь дана сурово по заслуге;Что сами грех ее они видали,Им мальчик плачем выдал грех подруги.Потом велела, чтоб ребенка взялиИз колкого терновника на луге.Тут нимфы поспешили куст раздвинуть,Взять на руки дитя, оттуда вынуть.
CDXVIИ нимфы от младенца в восхищенье,Наперерыв прелестного ласкатьИ утешать взялись в одном решенье —Его в горах с собою удержать,Но испросить робели позволенье.Диана же его не медля взятьИ к Синедеккье отнести велелаИ, с ними в путь пойдя, взялась за дело.
CDXVIIПришедши к Синедеккье, объяснила,Как этого ребеночка нашла,Где Мензола в кусточке положилаИ грех сокрыть хотела — не смогла.«Она уйти через долину мнила,Да после уж не долго прожила:Ее река насильно удержала,Сама водой по нашей воле стала».
CDXVIIIИ слезы при Дианином вещаньеСтаруха нимфа с жалостью лила,Вся — к Мензоле несчастной состраданье,Она младенца на руки взялаИ молвила Диане: «О сиянье,О солнце наше! Я одна былаИзвестна о грехе; мне повиниласьИ мне она всецело подчинилась».
CDXIXПотом Диане все порассказала,Как Мензола была осквернена:И где, и как не доброй волей пала,А юношей обманута она.«Богиня, верою клянусь, — вещала, —Ведь я всегда была тебе верна,Когда б не я, она б себя убила.Поверь мне: только я не допустила.
CDXXНо раз ее ты превратила в воду,Молю, по крайней мере, отпустиСо мною мальчика. Дай мне свободуЕго в долины дальние снестиК живущему там исстари народу,К мужам и женам: вспомню я пути.Отдам его, они его полюбятИ лучше нас взрастят и приголубят».
CDXXIДиана, услыхав такое слово,Как Мензола осквернена была,Б жестокости, раскаяться готоваК любимице, что ей мила была,Но, чтобы все деяния такогоБоялись, недоверья вид взяла,Сказавши Синедеккье, что устроенМладенец будет так, как он достоин.
CDXXIIИ, уходя со всей своею свитой,Младенца Синедеккье отдала.А та, когда уж гостьи именитойНе видно было, прямо с ним пошлаНа холм, с холма — в край, для нее открытый,Где Мензола дитя приобрела:Весь берег тут она отлично знала —В горах недаром долго проживала.
CDXXIIIУже она от Мензолы слыхала,Как звался тот, кто деву соблазнил.А после от нее и то узнала,В какую сторону он уходил.Итак, все это взвесив, полагалаУверенно, что этот мальчик жилВот тут, в долине, где очам явиласьИзбушка, что внизу одна дымилась.
CDXXIVТуда спустилась не без утомленья.Вдруг видит Алимену пред собой.И говорит: «Большие приключеньяСвели меня, почтенная, с тобой,И нам необходимы объясненья.Так выслушай, прошу, рассказ ты мойО злом несчастии, что приключилось,Как это существо на свет явилось».
CDXXVИ тут же все, как было, рассказала!Как юноша, что Африке звался,Взял силой нимфу. Точно описала:Что, где, когда — и как, уже нося,Та долго ничего не понимала,Как после чудный мальчик родился,И как потом Диана обратилаЕе в волну, и где все это было,
CDXXVIИ как дитя Диана усмотрелаМеж терния, и как оставить ейЕго при нимфах после захотела.Но тут, во время этих всех речей,Младенцу Алимена погляделаВ лицо — и говорит: «Ах, ах, ей-ей,Он вылитый мой Африко!» ХватаетРебенка на руки и обнимает,
CDXXVIIИ от великой радости рыдает,Любуется на внука; не его,Нет, Африко живого обнимает,Вновь обретая сына своего,И с нежностью великой лобызает,И говорит: «Сынок мой, до чегоМне тяжко слышать, как погиб несчастныйБесценный твой отец — мой сын прекрасный?
CDXXVIIIИ старой нимфе изливаться стала,Рассказывать про сына своего,Как мука долгая его терзалаИ злая смерть постигнула его.Чуть Синедеккья это услыхала,Жаль Африко ей стало до того,Что вместе с ней расплакалась. А вскореПришел и Джирафоне мыкать горе.
CDXXIXКак он услышал, что случилось, тожеОт радости и горя слезы лилИ любовался, как дитя пригоже, —Казалось, Африко пред ними былЖивой и прежнего еще дороже.В ответ на ласки мальчик, тихо мил,Увидя, что к нему старик нагнулся,Ему с любовью кровной улыбнулся.
CDXXXТакая радость в них торжествовалаВеликая, что если б сердца ихК двоим влюбленным жалость не смягчала,То в самом деле никогда такихСчастливцев на земле и не бывало.Но, убедясь, что в них друзей своихСыскала, Синедеккья все ж проститьсяСпешила, чтобы в горы воротиться.
CDXXXIТут Джирафоне, а вослед за другомИ Алимена также воздаетБлагодаренье всем ее услугамНесчетно, уваженье и почет.Но Синедеккья, ласково супругамОткланявшись, не медля в путь идет,К своим горам обратно поспешаяИ старикам младенца оставляя.
CDXXXIIВ горах повсюду весть распространиласьНемедленно, узнали все кругом,Как Мензола водою обратилась,И многие печалились о том.Но вскорости Диана удалиласьОтсюда, чтоб вершить в краю другомДела свои, как то обычно было,А прежде нимф беседой укрепила.
CDXXXIIIОставшись, нимфы ближних поселенийТу реку стали Мензолою звать.Вернемся к Джирафоне, к Алимене,Что молоком от стад своих питатьСтарались внука не без затрудненийИ стали Прунео именовать —По тернию, в котором он сыскался, —Как он с тех пор всегда именовался.
CDXXXIVИ рос он, так красив, так было тонкоЕго лицо, что если б создалаПрирода кистью этого ребенка,Стройней бы, краше сделать не могла.И пылкий сделался, ловчее львенка,И сила в нем безмерная была,И на отца он походил так чудно,Что даже отличить бы было трудно.
CDXXXVИ дед его оберегать старался,И бабка — будь то ночью или днем.Как Африко, отец его, скончался,Не раз ему поведали о том,Чтоб мальчик навсегда уже боялсяИдти его погибельным путем,И о судьбе, что мать его терпела.Так восемнадцать лет ему приспело.
CDXXXVIТогда Атлант в Европе появился,В той местности, с народом без числа,Что по Тоскане после расселился,Подробно те описаны дела,И Аполлон с искусствами дивился,Как местность фьезоланская цвелаПривольнейшей, с холмами и долиной,Во всей Европе, горной и равнинной.
CDXXXVIIАтлант воздвигнуть здесь распорядилсяГрад Фьезоле, как он его назвал.Народ помалу весь переженилсяНа нимфах, что внизу еще застал;А кто из них оружием пробился,Тот навсегда те холмы покидал.Так нимф тогда, как на охоте, гнали,А полоненных в жены забирали.
CDXXXVIIIВсех жителей окрестных той пороюАтлант в свой новый город пригласил,И Джирафоне с первой вестью тоюТуда весьма охотно поспешил,Жену привел и Прунео с собою,Что был любезен, и красив, и мил,И доблестен, — к Атланту он явился,С почтением синьору поклонился.
CDXXXIXАтлант в особенном благоволеньеПриветил старца, обласкал его,Такое молвил доброе реченье,Взяв за руку, как друга своего:«О мудрый старец, коль переселеньеРешил — послушай слова моего:Когда здесь жить ты заблагорассудишь,Мне набольшим советником ты будешь.
CDXLИ поселишься в крепости со мною,А вместе этот сын прекрасный твой».Тут речью отвечал старик такою:«Тебе, Атлант, совет посильный мойВсегда готов, коль волею благоюПрикажешь ты. Но дивно мне: с тобойЕсть мудрые мудрей меня — ты знаешь,А все ж меня доверьем облекаешь».
CDXLI«Ты прав, немало опытного люду, —Атлант ответил, — прибыло со мной;Но вижу: здесь ты исстари повсюдуБывал, надежен опыт местный твой;Что хорошо, что плохо, знать я буду,По всем местам путеводим тобой,И будешь ты многополезен словомНа этой почве нам, пришельцам новым».
CDXLIIОтветил тот почти что сквозь рыданья:«Увы, Атлант, ты прав глубоко в том,Что древен я. И злые испытаньяСвидетельствуют о житье моем.Тому немного лет, как для страданьяС женою здесь остался я вдвоем,И лишь потом нам отдан внук прекрасный,Его отцом был наш сынок несчастный».
CDXLIIIПотом ему поведал все, что былоМеж Африко и Мензолой его,А после — что Диана поразилаМуньоне насмерть, — как и отчегоПогиб несчастный. Слово пояснилоОкрестность поселения всего:О каждой речке рассказал он были,Откуда те прозванья получили.
CDXLIVПотом к Атланту он оборотился,Сказав: «На все, что повелишь, готов».Атлант благодарил, потом дивилсяНа Прунео — и, полн благих даров,Его душе тот сразу полюбился.И, подозвав его, без дальних слов —«Прими, — он рек, — мое бдаговоленьеИ за столом моим неси служенье».
CDXLVТак Джирафоне оказался скороСоветником Атланта, не прося,А Прунео удачливо и спороЗа дело службы с толком принялся,Став подлинно утехою для взора.И, сверх того, его природа всяБыла столь пылкой, сильной, что тускнелиСоперники пред ним во всяком деле.
CDXLVIВ охоте всякой мастер нарочитый,Он лучше всех преследовал зверей;И в прыганье, и в беге знаменитый,На состязаньях был он всех ловчей;Диану бы со всей блестящей свитойОн, лучник, одолел стрельбой своей.Приятной снисходительностью нраваОн был так мил, что не расскажешь, право.
CDXLVIIАтлант за ум, за жизнь достойных правилЛюбовью возлюбил его такой,Что сенешалом с торжеством поставилНад всем народом и своей землейИ как правителя его прославил.И вел народ он с ласкою такой,Что все его душевно полюбили —За все воздать умел он в должной силе.
CDXLVIIIКак двадцать лет ему уж миновалось,Атлант ему невесту сговорил —Тирония девица называлась,Отец ее барон презнатный был,И с ним она пока не расставалась.Атлант ему всю область подарил,Что Мензола с Муньоне омывали, —Его как бы приданым наделяли.
CDXLIXПовыше церкви, что теперь в Майано,Себе хоромы Прунео сложил —Округа открывалась тут пространно —И дом обзаведением снабдил;И весь тот край, радея постоянно,Из дикости к порядку обратил,От всей души судьбу родного краяС великою любовью устрояя.
CDLТут большей частью жил он, дни за днямиВ довольстве и веселье провождалИ, говорят, гуляя меж ручьями,Отца и мать нередко навещал,С их душами беседовал словамиИ их ответ отчетливый слыхал,И вздохи их печали, и живыеПовествованья про дела былые.
CDLIИ долго, одолев судьбы уроки,Жил Джирафоне. Но пришла чреда,Исполнились должайшей жизни сроки,И он расстался с миром навсегда,Вручивши Алимене вздох глубокий.Когда сочлись и для нее года,Ее в прекрасном месте положилиБлиз Джирафоне и в одной могиле.
CDLIIВ пространных землях Прунео осталсяС Тиронией. И десять принеслаОна сынов, и всякий красовалсяОбычаем, делами без числа;Когда же каждый браком сочеталсяИ численность их рода возросла,Во Фьезоле гражданствуя богато,Над всем соседством жили таровато.
CDLIIIСкончался Прунео, с слезами болиОн всей округой был похоронен.Осталось сыну каждому по доле,Какой один Атлантом взыскан он,В благоустройстве и на вольной воле.Был каждый в равной мере наделен,И завсегда они все родом целымВладели тем обширнейшим уделом.
CDLIVНо Фьезоле узнало разрушенье,И римлянами все разгромлено;Отхлынуло тут к Риму населенье,И только племя Африко одноВсе собралось в разбитом укрепленье,Что Прунео построено давно.Все, как могли, получше разместились,Построили дома и в них укрылись.
CDLVИ Фьезоле уже не обновлялось,Когда Флоренцию построил Рим,И населенье знатное осталосьВ плену, не возвратясь к домам своим.Оно по большей части разбредалосьИ расселялось по местам чужим,Как племя завоеванное, жилоИ помощи ни в ком не находило.
CDLVIНо понемногу гнев угомонился,С теченьем времени и мир настал.Народ, опять свободный, воротилсяИ римлянам о зле не поминал,И в мощную Флоренцию вселилсяРод Африко, пришел меж них и стал,Радушно принят в местном населенье,В почете жить, в любви и уваженье.
CDLVIIА чтобы не было и подозренья —Весь род же был когда-то оскорблен, —И чтобы дать живые побужденьяЛюбить страну, где стал любимым он,Расточены все были уверенья,Роднились с ними там со всех сторон,Их как сограждан глубоко любилиИ всячески, как было должно, чтили.
CDLVIIIТак рос народ, богатство и убранство,Флоренция мужала и росла,Царил покой и быта постоянство.Но — эта грань из многих книг светла —Уже туда явилось христианство,Когда орда Тотилы все смела,До основанья крепости сломила,Жгла, рушила, народы полонила.
CDLIXПотом свирепый повелел ТотилаВо Фьезоле всю крепость обновитьИ кликнул клич, чтобы туда, как было,Кто хочет — вновь перебирался жить,Где Фьезоле прикрытие сулило,За коим безопасным можно быть,И клялся вечной потрясать войноюВраждебный мир со всей его страною.
CDLXНа это, полный гордого презренья,Род Африке вернуться не желал,Но перешел опять в свои именья,На прежний холм, где древле пребывал,Где каждый уж имел свои строенья,Воздвигли укрепленья здесь и валЗащиты ради, коль дойдет до спора,От фьеэоланцев и от их напора.
CDLXIИ долго это пребыванье длилось.Но добрый Карл Великий поспешилИталии на помощь, обновиласьИ ожила страна, он защитилТо обновленье. И соединилосьПотомство Африко, и собран былСовет родов, что здесь в округе жилиКак беглецы. И тут постановили:
CDLXIIС посольством в Рим к ногам отца святогоИ короля великого должнаЯвиться весть — отчетливое слово:Их дочь повержена, разорена,Лежит в пыли, нет гражданам покрова,Насильственно покинута она,Жилищ и дел не возвести из прахаИ не избыть от фьезоланцев страха.
CDLXIIlНо это все подробно в должном местеОписано — я кратко передам.Флоренция пред папой в этой вестиПредстала сострадательным очам,Великий Карл, с победой в поле чести,Не медля к нашим подошел местам,Флоренцию воссоздал он из пыли,Она ж потом к его служила силе.
CDLXIVИ вот с другими вместе возвратилисьПотомки Африке здесь обитатьИ постепенно всюду расселились,Так обо всех мне и не рассказать.Но мужи именитые явилисьИз них повсюду — их мне не назвать,Как и других, что были вслед за ними,Незнаемы собратьями своими.
CDLXVТак пусть и остается это дело —Желанной пристани достигнул я,Куда морями дальними летела,Влюбленностью пылая, мысль моя.Мое перо покою захотело,Свершил я волю, сердца не тая,Одной, кого ослушаться не смею,Кого зову владычицей моею.
CDLXVIИтак, труда венчая окончанье,Тому его хочу я принести,Кто дал мне мощь, и вспомоществованье,И слог, и ум стихи мои вести —Амуру, — лишь ему я в послушаньеХочу пребыть, как был, в своем пути,Благодарить посильным приношеньем,Но предварить особым извиненьем;
CDLXVIIАмур-владыка, царственный от века,Кому с его величьем мощных силВсегда послушно сердце человека,Против кого никто не властен был,Хоть низкому тяжка твоя опека,Покамест и его ты не сломил,Раз пожелав — и тем полней ты властенНад духом, что высокому причастен, —
CDLXVIIIТы тот, кто волен, если пожелаешь,Великое к свершению привесть!Ты тот, кто мир иль бой ниспосылаешьСвоим рабам, венец ли или месть!Ты тот, кто их сердца преображаешь,Чтобы порой навек к отцу вознесть!Ты тот, кто в оправданье, в осужденьеДаруешь мощь или уничиженье!
CDLXIXЯ — из числа рабов твоих раб верный,И мне сложить поручено тобойПовествованье это, и в безмернойПокорности, как донною однойМне внушено, свершил нелицемерноЯ это дело, вдохновлен тобой,Как разум мой возмог в смиренной части,Мне данной от твоей высокой власти.
CDLXXНо я молю, как должно в этом делеИ правильно, мне милость оказать,Чтоб эту книгу никогда не смелиНевежды те негодные читать,Что и не захотят, как не хотели,Тебя в твоем могуществе познать.Уверен я, что в честь твою писаньеВсегда в них встретит только порицанье.
CDLXXIОставь ее воспитанным душою,Кому ты знак на лица положил,И кротким ангельски перед тобою,Где ты в сердцах царишь во славе сил:Для них не будет быль твоя дурною,Но хвал достойным все, что ты явил.Прими же их, владыка. Пред тобою,О нежный, дай мне вечно быть слугою.
CDLXXII«Добро пожаловать, слуга послушный,Приверженнейший изо всех людей,Ты, что вложил весь пыл свой прямодушныйВ свершенье этой книжечки моей.В ней то, чего желал я; и радушноЕе я принимаю; место ейДаю среди других повествований,Среди моих великих всех деяний.
CDLXXIIIИ слышал я, и дам я совершеньеВсему, чего ты у меня просил.Уберегу я книгу от прочтеньяТого, кто никогда мне не служил;Я не боюсь: их суете — презренье,Им не умалить мне присущих сил;Но имя пусть мое в молчанье строгомБлюдут они. Ты ж оставайся с богом».