"Рим или смерть" - читать интересную книгу автора (Вершинин Лев Александрович)

Глава восьмая

После поражения революции для Франции настали черные дни. Лавирон, недавно еще гражданин Франции, а теперь эмигрант, защищавший Рим от соотечественников, не зря жаловался тогда Герцену: «Падение, падение, мелкость во всех, во всем».

13 мая все того же бурного, 1849 года, состоялись новые выборы во французское Национальное Собрание. Очень важные выборы – от их исхода зависела судьба двух республик сразу, Французской и Римской. Если победят правые, Луи Наполеон в союзе с самыми злобными церковниками, этот тщеславный, обуреваемый жаждой власти пигмей вскоре свергнет республику во Франции, а генерал Удино нападет на Рим. Ведь он спит и видит, как бы смыть позор недавнего поражения. Если же одержат верх левые, Французская республика устоит, а Рим заключит с ее посланником Фердинандом Лессепсом почетный мир. Такова была цена победы одних и поражения других.

Победили правые. Крестьян, составлявших большинство избирателей, они запугали, будто левые хотят отнять у них землю, и те проголосовали за Луи Наполеона. Рабочие же, ремесленники, студенты перестали верить щедрым на посулы либералам, надоело их краснобайство, не подкрепленное делами. Они отдали свои голоса крайне левым – монтаньярам. Вот только из семисот пятидесяти депутатов в новом Национальном Собрании монтаньяров было всего треть. Зато это были не расчетливые политиканы, а люди, готовые защищать республику до конца. Стоял во главе монтаньяров Ледрю-Роллен, близкий друг Мадзини. Он прямо заявил: нового нападения на Рим мы не потерпим. Мадзини, после выборов испытывавший чувство уныния и горечи, снова воспрянул духом. Он верил, не мог не верить – в эти трудные для Римской республики дни Франция уже не будет среди ее врагов. Особенно его радовало, что переговоры с Лессепсом проходят успешно.

24 мая Лессепс прислал Мадзини свои последние предложения. Он писал: «Коль скоро условия о временном размещении наших отрядов в двух районах Рима будут вами приняты, я готов включить в соглашение следующий пункт: «Французская республика защитит от любого иностранного вторжения территорию Римского государства, занимаемую сейчас ее войсками».

Значит, и от Австрии! Лучшего и желать нельзя было. Мадзини тут же передал в Кастель Гуидо, где находился штаб генерала Удино и сам Лессепс, ответ триумвиров – условия Лессепса республика принимает и согласна подписать договор.

Но в штабе Удино на старинной вилле Сантуччи, утопавшей в тени гигантских пиний, собрались и плели свои интриги против Римской республики злейшие ее враги. Ярые католики и монархисты, они заклинали Удино не верить ни единому слову Мадзини, этого фанатика, непримиримого врага церкви. Впрочем, Удино и убеждать не надо было, он и сам жаждал захватить Рим. Годы пребывания в парламенте научили его, однако, скрывать свои истинные намерения за густой завесой красивых туманных фраз. Лессепсу он сказал, что условия договора в основном приемлемы, остается уточнить отдельные пункты. Лессепс был счастлив, сбывается его мечта – Французская и Римская республики заключат мир и потом совместно дадут отпор Австро-Венгрии. Она, а не Рим – истинный и давний враг обоих государств.

Наконец в полночь Лессепс, довольный исходом разговора с Удино, вернулся к себе во флигель. День выдался жарким и влажным, в комнате было душно, Лессепс никак не мог уснуть. Он встал, подошел к окну, распахнул ставни. В комнату ворвался свежий ночной ветер, а вместе с ним бряцание сабель, цоканье копыт и стук подкованных железными гвоздями башмаков – войско выступало в поход. Лессепс, как был в халате и домашних туфлях, выбежал в сад и помчался по аллее на виллу. Из ворот выехал новый отряд драгун, догоняя уже скакавший по дороге эскадрон.

Взбираясь по мраморной лестнице, Лессепс повторял про себя: «Сейчас, сейчас я выскажу Удино, этой гиене в сахарном сиропе, все, что о нем думаю».

А Удино уже спускался ему навстречу. В мундире, при шпаге.

– Генерал, как понимать все, что происходит? – прерывающимся голосом обратился к нему Лессепс.

– Я отдал приказ взять Рим штурмом, – невозмутимо ответил Удино.

– Да, но ваши обещания?! Мы на пороге соглашения! – воскликнул Лессепс.

– С такими людьми, как Мадзини, соглашений не заключают, они понимают только язык силы.

– Отмените приказ, генерал!

– Дорогой Лессепс, приказы не отменяются, – процедил сквозь зубы Удино.

– Прекрасно! Тогда я сам, лично, предупрежу Мадзини о вашем предательстве…

– Выбирайте слова, Лессепс. – В голосе Удино звучала угроза. – Уж не поскачете ли вы в Рим, господин посланник?

– Вы не ошиблись, господин генерал! – ответил Лессепс.

– Тогда я прикажу вас арестовать. Вы этого добиваетесь?

– Только попробуйте!

Лессепс повернулся и стал быстро спускаться по лестнице. Сошел в сад и направился к конюшне. Удино молча глядел ему вслед. Похоже, этот тип и впрямь помчится в Рим. Решать надо было мгновенно – привести свою угрозу в исполнение или отступить. Он отступил – отменил приказ. Арест Лессепса грозил ему большими неприятностями, ведь тот пока оставался официальным посланником Французской республики. Впрочем, менять свои планы Удино не собирался, хотел лишь выждать более удобный момент.

…В три часа дня 31 мая 1849 года триумвиры собрали Ассамблею на тайное совещание, чтобы либо принять, либо отвергнуть согласованные ранее с Лессепсом условия договора. Шесть часов заседала Ассамблея и наконец проголосовала единодушно – договор утвердить.

В полночь Лессепс вернулся на виллу Сантуччи и попросил приема у генерала Удино. Светясь от радости, он протянул Удино подписанный триумвирами мирный договор.

– Недостает наших двух подписей, – сказал он.

Удино пробежал глазами текст договора, положил лист на письменный стол и ладонью прихлопнул его.

– Благодарю триумвиров за приглашение поселиться на вилле Медичи в садах Пинчо. Это большая честь для меня. Но честь моей страны мне важнее. Я вступлю в Рим не гостем, а победителем, – набирая голосом силу, воскликнул он. – Вы превысили свои полномочия, Лессепс!

Не говоря ни слова, Лессепс взял воткнутое в вазочку гусиное перо и поставил свою подпись.

– Я возвращаюсь в Париж, – сказал он. – Доложу Луи Наполеону о ваших кознях.

Лессепс не знал, что еще тремя днями раньше из Парижа был получен приказ вернуть его на родину – мирная миссия закончена, слова больше не нужны, пришел черед заговорить орудиям.

Удино торжествовал. Настал его час, теперь он сможет рассчитаться и с этим наглецом Лессепсом, и с Римской республикой. У него уже не десять тысяч солдат, а вдвое больше, есть осадная артиллерия, саперы, а главное, есть конница. Он радостно потирал руки. Он отправит с нарочным ультиматум – либо Рим сдается без боя, либо мы начнем военные действия. Мадзини ультиматум не примет, но в этом и нет нужды: еще немного – и над Квириналом взовьется французский флаг рядом с папским.

Рано утром 1 июня в Рим прибыл посланец Удино с письмом, запечатанным тремя сургучными печатями. Письмо это застало триумвиров врасплох и повергло в полную растерянность. Одним росчерком пера Удино отменял подписанный договор и объявлял о конце перемирия. Однако и тут он не обошелся без лицемерного великодушия, за которым скрывался коварный план.

«Если ультиматум не будет принят и вы не сдадитесь, я начну военные действия. Но дабы живущие в Риме французские подданные могли спокойно покинуть город, я откладываю атаку до утра 4 июня», – предупреждал он.

У триумвиров для подготовки к обороне оставалось неполных три дня. Рим снова оказался во вражеском кольце, рушились все прежние планы и надежды. А время не шло – летело. И только один человек в Риме мог совершить невозможное и спасти республику – Джузеппе Гарибальди.

Узнав, что ему снова поручено защищать холмы Джаниколо, Гарибальди взорвался. Какого черта! Опять Розелли будет отдавать приказы и тут же их менять. Сейчас разумнее всего выступить всем войском навстречу французам, дать им бой в открытом поле. Там и коннице Мазины раздолье, и легиону обойти врага с фланга легче, ведь его волонтеры каждый кустик, каждое деревце, каждый холм придорожный знают! Так нет, Розелли решил защищать крепостные стены! А ведь это 19 миль в длину! И у нас всего-навсего восемь тысяч солдат! Да еще половина из них вчерашние ремесленники, виноградари, студенты. Французы их перемелют, как муку на мельнице.

Вне себя от гнева он пишет Мадзини письмо, короткое и недвусмысленное:

«Мадзини, вы спрашиваете меня, чего я хочу, и я отвечаю: республике я могу быть полезным только как неограниченный военный диктатор или как простой солдат.

Выбирайте.

Неизменно ваш Дж. Гарибальди».

Своему гонцу велел еще передать: если триумвират не примет его условий, он сложит с себя обязанности командующего районом Джаниколо.

Мадзини еще раз перечитал письмо, похожее скорее на ультиматум, и молча уставился в окно. По узким улицам галопом скакали вестовые, цепочкой тянулись солдаты, горожане сооружали баррикады из мешков с песком, бочек и связок дров. Римляне готовы биться до последнего. Все равно без Гарибальди город долго не продержится. Да, но попробуй его отговорить, он упрям, горяч и дьявольски самолюбив! Мадзини на минуту задумался. «Вот и взову к его самолюбию и гордости. И буду просить, а не приказывать. Только так можно его переубедить. Но как найти самые точные и нужные слова?»

Такие слова Мадзини нашел – он умел в своих письмах обращаться к самому лучшему, что было в человеке.

Когда гонец вошел в маленькую комнату одноэтажного дома на римской улочке делле Карроцце, Гарибальди, полуодетый, сидел на стуле. Военный врач Рипари обрабатывал ему рану. Морщась от боли, Гарибальди глядел, как врач осторожно отдирает прилипший к коже окровавленный бинт. Гонец остановился в нерешительности. Гарибальди поднял на него глаза:

– Хотите записаться волонтером? – спросил он.

За дни осады он привык, что к нему и днем, и даже ночью приходили люди всех возрастов и сословий с одной просьбой – принять их в легион.

– Нет, я с письмом от триумвира Джузеппе Мадзини, – ответил гонец.

– Наконец-то! – воскликнул Гарибальди. – Давайте его сюда.

Гонец протянул письмо и хотел было уйти, но Гарибальди его задержал.

– Подождите, может, я с вами передам ответ.

Письмо было длинным, на двух листах, и звучало оно как исповедь:

«Я с ума схожу от горестных мыслей. Мне даже хочется порой сложить с себя все полномочия и с ружьем отправиться навстречу австрийцам. Нет, так мы не спасем республику! Гарибальди, я на вашей стороне, и не моя вина, если ваш план контратаки штаб армии не одобрил. Поверьте, я устал от этих бесконечных препирательств, игры честолюбий…

А теперь вот и вы вздумали сложить с себя генеральские полномочия. В такой момент! Неужели вы оставите республику без вашего морального руководства?!»

«Ого, да он меня в моральные вожди произвел!» – воскликнул про себя Гарибальди.

«Скажите, что вам нужно для действительной защиты города, я все сделаю. Я исчерпал, кажется, все доводы. Но заклинаю вас, Гарибальди, спасите Рим и страну.

Ваш Мадзини».

Гарибальди был растроган – никогда прежде Мадзини не признавался в своей слабости и сомнениях.

– Передайте Мадзини, я буду защищать Рим до последнего, – сказал он гонцу. И, обращаясь к Рипари, добавил: – Завязывайте рану покрепче, доктор, завтра нам предстоит тяжелый день. А сейчас – всем спать!