Сергей Федорович Чевгун Если можешь — беги… (повесть)

В порт Вакканай БМРТ «Академик Елистратов» пришел в последних числах июня.

Был полдень, время обеденное, когда в кают-компанию спустился вахтенный помощник Микулин.

— Павел Артемьевич, японцы дали радио: таможенный катер уже вышел, минут через пятнадцать будет у нас, — доложил он капитану Кузнецову, не забыв традиционно пожелать команде приятного аппетита.

— Ясно, — Кузнецов сдвинул в сторону недоеденное второе и взялся за компот. Сидевший за столом «грузовой» (второй помощник) Цапко вопросительно взглянул на капитана. — Давай, Дмитрий, заканчивай — и ко мне. Скоро и для тебя работа найдется.

С капитанского мостика хорошо просматривалась территория порта, вся в разноцветных пятнах двадцатифутовых морских контейнеров, выложенных аккуратными прямоугольниками. Сияли на солнце и резали глаз гофрированными металлическими крышами грузовые ангары. Размеренно и четко работали портовые краны, извлекая из трюмов бельгийскую сталь, российский лес, чилийскую медь, бразильский кофе…

— Вон они, только что из-за мола появились, — Микулин протянул Кузнецову бинокль.

— Вижу, — Наметанным глазом капитан уже выхватил из волн серого стального жучка, резво ползущего к «Академику Елистратову», и тут же потерял к нему всякий интерес. — Готовьте штормтрап. Я буду у себя. — И отправился на твиндек.

Оказавшись у себя в каюте, Кузнецов подсел к столу, закурил, окинул взглядом сделанный «под старину» резной шкаф со встроенным мини-баром и решил, что к предстоящей встрече с таможней вполне готов. Не первый раз он приводит судно в Вакканай, местная таможня его знает и препятствий не чинит. Приходишь, сдаешь груз консигнатору, загружаешься подержанными автомобилями — и полный назад, курс норд-ост, сколько-то градусов… А контрабанду, пожалуйста, на другом судне ищите.

Ударил о борт и погасил удар кранцами таможенный катер. Еще несколько минут, и в каюту вошел Цапко со старшим таможенником Хочигавой.

— Кённици-ва!

— Кённици-ва, Хочигава-сан! I glad to see you on sheep. Do you wаnt drink?

— Yes, of course…

Кузнецов оказался прав: таможенники ограничились лишь поверхностным осмотром судна. Коносаменты в полном порядке, вот доверенность на сдачу груза от консигнантов, сам консигнатор уже ждет груз на берегу… Стоит ли лишний раз в трюмы заглядывать? От Кузнецова таможенник вышел еще благодушней, чем полчаса назад, забрался в катер и уехал, еще раз напомнив, что скоро подойдет буксир.

— Good-buy, captain!

— Good-buy.

Наиболее рискованную часть операции по доставке контрабандного улова в Вакканай можно было считать завершенной.

Часа в четыре пополудни подошедший буксировщик принял с «Академика Елистратова» швартовые и повел судно в ковш.

Первым, кого встретил сошедший на берег Кузнецов, был представитель консигнатора, известной на Хоккайдо фирмы «Джапан Фиш Трейдинг, Лтд» господин Точито. Говорил он по-русски довольно неплохо, хотя и предпочитал вести деловые переговоры на английском языке. Впрочем, на этот раз они беседовали по-русски.

— Все ли у вас в порядке, капитан?

Кузнецов улыбнулся:

— Спасибо, не жалуемся.

— Что с грузом?

— Как договаривались: креветка, краб… Всего понемногу.

— O,key. Когда думаете встать под разгрузку?

— Завтра утром.

— Лучше сегодня вечером. Я говорил со стивидором, он не возражает. — Точито взглянул на часы. — Вы сможете сейчас поехать со мной в офис?

— Да, конечно. Вот только поставлю в известность грузового помощника… И захвачу кое-какие документы.

— Пропуск в город вам уже заказан, — любезно сообщил Точито. — Я буду ждать вас в машине.

Поручив Цапко начать готовить трюма к выгрузке, Кузнецов уехал в город. Проводив черный «мерс» господина Точито завистливым взглядом, Микулин спустился в камбуз.

— Дай мне, что ли, компотику, Глущук, — сказал он коку. — Что там на ужин сегодня готовишь?

— Ну, как что? Рыбу, конечно. Ловили бы свиней — отбивные бы зробил, — традиционной шуткой ответил кок. Хохлацкое «зробыл» прозвучало смачно, словно вареник в сметану шлепнулся.

— Ну, допустим, с отбивными я могу и до Корсакова подождать… А вот по паре котлет на ужин не помешает. Сделаешь?

— А то! Лишь бы мясо было…

Кузнецов вернулся на судно к восьми — как раз к вечернему чаю, но в кают-компанию идти не торопился. Спустившись к себе в каюту, он запер дверь на ключ и вынул из дипломата давешнюю пластиковую папку с документами. А также небольшую коробку, обернутую полупрозрачной бумагой, с напечатанной на ней рекламой какой-то фирмы.

В таких вот коробках симпатичные девушки-японки, часто улыбаясь и кланяясь, подают морякам в магазинах всяческие сувениры: фирменные зажигалки, дорогие ручки или же что-нибудь из мужской галантереи, например, запонки и булавку для галстука. Впрочем, и ручки, и галстук с булавкой у капитана Кузнецова были… Открыв сейф, капитан кинул в него папку с документами, отдельным ключом отпер специальный ящик для ценностей и положил в него привезенную с собой коробку.

Уже закрывая сейф, Кузнецов вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Капитан быстро обернулся к иллюминатору. Показалось, что кто-то не узнанный мелькнул за толстым стекло и пропал. Или же не было там никого?

«Нервы, — подумал капитан. — Скорее бы все закончилось!»

Закрыв каюту, Кузнецов отправился в кают-компанию. Чувство близкой опасности уже прошло, но оставалась какая-то тягостная расслабленность.

— Ну, как там наши фирмачи поживают, Павел Артемьевич? Не возмущались, что мы им столько много минтая привезли? — спросил Цапко, блаженствовавший над кружкой кофе.

— Ты, Дмитрий, не балаболь, — оборвал его Кузнецов. — Фирмачи свое дело знают. Ты лучше позаботься, чтобы рабочая команда была на месте. Разгрузку в десять начнем, — И повернулся к старшему механику Луценко, сидевшему за соседним столом. — Завтра утром ставь своих парней к оливейеру. Сколько нам до Корсакова топлива нужно?

— Примерно тонн шестьдесят. Это если с запасом, — ответил «дед», не задумываясь.

— Возьмем сто. Ничего, лишней не будет…

Без четверти десять на судне появился японец-стивидор. Осмотрел уже раздраеные трюмы, оценил состояние груза. На ломаном английском объявил условия разгрузки: русские работают в трюмах, японцы — на берегу, они же складируют груз в ангаре-холодильнике. Все ясно? Ровно в десять ноль-ноль ближайший сорокаметровый «GANZ» повернул свою стрелу к «Академику Елистратову», и началась разгрузка — быстрая, отлаженная и четкая, только успевай пот со лба утирать.

Уже под утро из глубин трюма выгрузили партию картонных коробок, до этого скрытую от любопытных глаз брикетами минтая. Коробки загрузили в рефрижератор и тотчас же увезли с территории порта. Выполнив все формальности, связанные с приемо-сдаточными документами, второй помощник отправился отсыпаться после бессонной ночи. Ушел и стивидор, улыбаясь, как и полагается японцу, хотя устал он ничуть не меньше, чем «грузовой» Цапко.

Бункероваться начали около девяти. Приняли на борт тонн восемьдесят горючего, и здесь засбоило — отказал оливейер. Кузнецов махнул рукой: ладно, мол, до Корсакова хватит с избытком, а лишний час простоя в иностранном порту — большая роскошь. Валютой приходится за простой платить!

— К полуночи мы должны покинуть порт, — объявил Кузнецов, подозвав к себе «чифа». — Сколько у нас там за «железом» собирается? Человек пятнадцать?

— Семнадцать, Павел Артемьевич, — поправил тот.

— Оформляй пропуска, и пусть ребята идут. Только предупреди: если кто после шести вечера свою «тачку» в порт пригонит — пусть пеняет на себя: грузить не будем. Пусть сам тогда с докерами договаривается!

Узнав, что ночью в порту разгрузилось русское судно, торговцы подержанными автомобилями уже с утра дежурили возле проходной. Безошибочно определив, что вот эта группа возбужденно-радостных парней и есть потенциальные покупатели «тойот», «блю бердов» и «каролл», торговцы взяли русских в кольцо и перешли к активным рекламно-торговым действиям.

— Кённици-ва!.. Трасите, таварисся!.. Hello, seamen! — на смешанном русско-японско-английском диалекте заверещали торговцы. Впрочем, русский язык, равно как и японский, дилеры тут же отбросили как бесперспективные, и перешли на международный английский: — What do you want to bay? A car? O, more cars? It,s wonderful!

Рынок подержанных автомобилей располагался тут же, у проходной. На отгороженной площадке рядами стояли подержанные автомобили, смотревшиеся после предпродажной подготовки так, что любо-дорого взглянуть. Покупатели разбрелись по площадке. Они открывали дверцы машин и садились в мягкие велюровые кресла. Они включали двигатели и сосредоточенно слушали их работу. Они опускали стекла и рассматривали протекторы. Они прикуривали от электрозажигалок и жали на тормоза.

Словом, они вели себя так, как и должны были вести себя покупатели, после бесконечно долгих, на десятилетия растянувшихся поисков вдруг случайно наткнувшиеся на нужный им товар. Дилеры это понимали и терпеливо ждали, пока моряки осмотрят машины со всех сторон. Хотя что там смотреть? Все на месте, и масло из картера, представьте себе, не капает. Значит, берем, Вася? Берем, Петя! Я — вот эту, с эмалированными бамперами, а ты — вон ту, с рекламной наклейкой на стекле.

…С погрузкой машин провозились почти что до самого отхода. Крепили найтовами так, чтобы не сорвалось сокровище за борт при бортовой качке — крепко и надежно. «Грузовой» лично проверил каждую растяжку. Свою красавицу — «тойоту» он закрепил по всем правилам перевозки неустойчивых грузов на верхней палубе. Работой Цапко остался доволен. Ему хотелось залезть в машину и не вылезать из нее до самого Корсакова. Но работа — прежде всего! Ладно, придется потерпеть…

Буксир вывел «Академика Елистратова» на рейд и там его оставил. Завели дизеля, опробовали на разных режимах. И в 23.00 по судовому времени «Академик Елистратов» отправился в обратный путь.

Кузнецов ушел с ходового мостика в начале первого. В эту ночь вахтенным помощником был «чиф» Павлюк.

— Кто у нас в четыре меняет рулевого? — спросил у него Кузнецов, уже собираясь уходить к себе в каюту.

— По графику должен Петелин, но он что-то заболел, просил подменить.

— Заболел? Случайно, не от сакэ?

— Да нет, вроде был вечером трезвый. Живот что-то у него… Судовой врач говорит, похоже на дизентерию.

— Ладно, Гурьяныч, ищи замену. А с Петелиным я потом разберусь.

«Придем в Корсаков — спишу на берег, к чертовой матери! — думал Кузнецов, отправляясь в каюту. — Пусть, вон, в подменном экипаже… на стоянке вахты несет. Всего второй рейс, и вдруг — живот… Не хрена тогда в моря ходить, если со здоровьем проблемы?»

В каюте Кузнецов скинул китель и прилег, не раздеваясь, на деревянную кровать, заправленную китайским одеялом с вышитым огненно-красным драконом. Спать не хотелось, но и не спать ведь тоже нельзя! Завтра к обеду судно должно подойти к Корсакову… Можно бы и пораньше, но — зачем спешить? Тише едешь — дальше будешь! Держать узлов двенадцать — и хорошо…

Кузнецов задремал — словно бы в море соскользнул по слипу.

Сквозь забытье ему вдруг почудились какие-то шорохи у двери каюты. Кузнецов тревожно приподнялся на локтях:

— Кто там? Да кто, я спрашиваю?

Мгновенно стало тихо у двери. Послышались мягкие удаляющиеся шаги.

Кузнецов накинул китель и отправился на ходовой мостик. Он знал, что только там можно найти сейчас бодрствующих людей. Остальные давно разошлись по каютам и спят, утомленные вчерашними хлопотами с «тойотами» и «ниссан-патролами».

На штурвале стоял уже не Цыпин, а Кудряшов, которого вахтенный поставил вместо заболевшего Петелина. «Значит, уже больше четырех», — подумал Кузнецов, и глянул на судовой хронометр. Все точно, двадцать минут пятого… «Чиф» был здесь же, в рубке — стоял, вглядываясь в экран радара.

— Туман опускается, Павел Артемьевич, — сказал Павлюк. — Боюсь, к утру придется гудки давать… Может быть, скинем обороты? Не дай бог, врюхаемся куда-нибудь сослепу.

— Куда ты врюхаться собрался, Гурьяныч? Не смеши людей, — пробурчал Кузнецов. — Сейчас у нас на траверзе мыс Крильон должен быть, так? Значит, бери на норд-ост — и до самого Корсакова чистая вода обеспечена, ни мелей тебе, ни блуждающих банок… Дай лучше закурить, а то я свои в каюте оставил.

Капитан взял сигарету, похлопал по карманам кителя. Ага, спички есть.

— А обороты, так и быть, ты сбрось, торопиться нам некуда, — добавил он уже в дверях. — Пока держи десять узлов, а утром — посмотрим.

Кузнецов спустился с ходового мостика и прошел вдоль борта к юту, где обычно курят моряки. Действительно, туман натягивает, черт его подери! Капитан присел на деревянную скамью, чиркнул спичкой, закурил. Не то чтобы он чего-то боялся, но пальцы все равно подрагивали.

Скорее бы до Корсакова дойти! А там — на материк да в родные места под Тамбов. Рыбалка там, конечно, не та что на Сахалине, но… на хрена ему, Кузнецову, эта рыбалка сдалась?! Он и без того столько всякой рыбы в своей жизни повидал, что аж с души воротит.

А нервишки-то — пошаливают… Да и с чего бы им не пошаливать? Нет, когда из рейса возвращаешься — пожалуйста, останавливайте и проверяйте, сколько хотите: контрабанды не везем. Не дураки! Но вот когда на Хоккайдо идешь, тогда — да, любая проверка страшит. Вон, в феврале у фирмы «Блонд» застопорили судно — и восемнадцать тонн креветки, считай, морскому котику под хвост. А это ведь — деньги, да какие еще деньги!

Сигаретный огонек дошел чуть не до фильтра. Кузнецов, не вставая со скамейки, швырнул окурок за борт.

Порыв ветра увел окурок по дуге. Упал у самого борта и рассыпался искрами окурок. Недолет!

Плюнуть бы на это, да пойти спать. Но какой уважающий себя моряк позволит швырять окурки на палубу? Кузнецов поднялся со скамейки, подошел к борту, нагнулся, всматриваясь себе под ноги… Да вот же он, этот «бычок», у самого шпигата лежит, зараза…

Тень мелькнула у капитана за спиной и взмахнула рукой. Кузнецов дернулся и беззвучно завалился на бок.

Тень наклонилась и обшарила карманы кителя. Тихо звякнули ключи…

А еще потом тень приподняла обмякшее тело, перегнула через борт и, подхватив под ноги, сбросила в море.

Шум волн скрал плеск воды за бортом. Мерно работала судовая машина. На ходовом мостике привычно глядели вперед и назад не оглядывались.

Тень неслышно проскользнула вдоль борта и скрылась в недрах судна.

Когда сумка с деньгами в очередной раз начала сползать с плеча, Шитов остановился и сбросил ее под ноги.

— Перекурим?

— Кури, я не буду, — сказала жена. — Я устала и хочу есть. И спать. Неужели ты не можешь вспомнить, где живет Горина?

Светлану Горину, корреспондентку местного радио, они разыскивали уже больше часа, но безрезультатно. Не зная номера дома и забыв название улицы, найти Светлану можно было только случайно.

— А я хочу курить, — Шитов достал сигареты. — И хорошо бы еще кружку чая. Покрепче и с сахаром. А где живет Горина — честное слово, не знаю. Забыл. В конце концов, я ведь не обязан помнить, где живут твои подруги!

— Насчет подруги ты ошибаешься. Просто хорошая знакомая, вот и все.

— Ладно, просто знакомая. Пусть даже и хорошая. И что?

— Да вот то! — в ее голосе послышалось раздражение. — Я запомнила номер квартиры и подъезд, даже этаж могу назвать — третий. А ты? Ну хотя бы что-нибудь ты можешь вспомнить?

Последний раз Шитовы были здесь в прошлом году, в мае — в годовщину смерти Юрки Сазонова, однажды в молодости вошедшего в их жизнь на правах друга семьи. Юрка был давно разведен и жил с матерью в трехкомнатной «хрущевке». Окно Юркиной комнаты выходило прямо на Татарский пролив, и одно это как бы давало Сазонову право писать стихи, искренние и наивные.

Сначала стихов было мало, их не печатали. Юрка писал — и пил. Потом стихов стало много, но их по-прежнему не печатали. Юрка продолжал писать — и пить. В конце концов, одно из этих двух занятий его и погубило. Однажды утром его нашли в бытовке рабочего общежития. Мертвого. За что убили Сазонова, кто убил — следствие ответа не дало. Списали все на «бытовуху». И забыли.

Старший Сазонов был в «загранке», и по-мужски помянуть брата и друга было не с кем. Шитов в одиночестве пил скверную островную водку, а женщинам и с сухого вина хватило слез… У Юркиной матери Шитовы оставаться не захотели, отправились ночевать к Гориной. Они долго брели по узкой извилистой улочке, постепенно поднимаясь все выше и выше в сопки, и Татарский пролив за спиной открывался до самого горизонта. У Гориной снова выпили, и номер ее дома вместе с названием улицы окончательно стерся в памяти. Теперь попробуй-ка, вспомни то, о чем давным-давно забыл! И захочешь, да не сможешь…

И вот они снова в Холмске — приехали два часа назад из Южного. Спешили, боясь опоздать на паром, но оказалось — зря: порт был закрыт по штормовому предупреждению. В лучшем случае, паром мог пойти завтра утром. А мог и не пойти: в конце марта Сахалин хорошей погодой не балует…

Оставив вещи в камере хранения, с сумкой, набитой деньгами, они поспешили в единственную в городе гостиницу. Мест не было: их разобрали самые проворные. Помаявшись на морском вокзале, Шитовы решили отыскать Горину, и отправились на ее поиски. Им казалось, что Светлана живет где-то рядом: чуть поднялся от порта вверх — и вот, пожалуйста, ее дом. Они упрямо лезли вверх, в сопки, плутали и путались в темных закоулках, вдруг находили нужный дом — и всякий раз убеждались, что и на этот раз ошиблись.

Это было безумием — бродить по вечернему городу с такими деньгами. Любой портовый бич мог подойти, пристать, вырвать сумку из рук… Ищи-свищи его потом в Холмске! Но судьба, как известно, хранит дураков: веселые компании обходили Шитовых стороной, пьяные не просили у них закурить, шпана не нарывалась на скандал. И они все искали и искали этот проклятый дом — и не находили его. Все дома в этом городе, казалось, были похожи один на другой — все были одинаково чужими, неприветливо холодными и серыми.

..Он докурил и бросил окурок под ноги.

— Мне кажется, не стоит больше искать Светлану. Мы ее не найдем. Одно из двух: или возвращаться в порт, или — ехать к Вальке Сазонову.

— Я не хочу в порт, там страшно, — сказала жена. — А Сазонов живет у Северного вокзала. Это — в другом конце города. Далеко.

— Ну и что же — далеко? Доедем.

— Говорю же тебе: я устала! А потом, Сазонова может и не быть дома. Да и автобусы, наверное, уже не ходят.

Шитов поднял сумку с асфальта и надел ее ручками на плечо.

— Доедем. Как-нибудь доберемся. Пойдем!

Изрядно поплутав по улицам, черным от угольной сажи и раскисшим от нудного сахалинского дождя, они неожиданно вышли к гостинице. С полдесятка «японок» выстроилось у входа, ожидая щедрых вечерних пассажиров.

— Вам, ребята, до Северного вокзала? Нет проблем! — водитель резво распахнул дверцу машины. — Прошу!

— Сколько?

Водитель назвал цену.

— Ну, это дорого!

— Как хотите, — водитель презрительно хлопнул дверцей. — За бесплатно у нас в городе только пешком ходят.

— Я устала, — тихо сказала жена.

— Хорошо. Едем!

«Японка» мягко и бесшумно рванулась с места. Жена прижалась к Шитову, положила голову ему на плечо. Задремала почти мгновенно.

В машине пахло дорогой кожей и хорошим табаком. Изумрудом отсвечивали приборы.

— В гости собрались ехать, на материк. Ну и застряли в порту, верно? — спросил водитель, наметанным взглядом оценив платежеспособность пассажиров. — Или в отпуск решили рвануть месяцев на шесть?

— В отпуск, — солгал Шитов. И тут же снова солгал: — Только не на шесть месяцев. И не на материк. Что там делать, без денег-то? Просто решили товарища навестить, он у Северного вокзала живет. Погуляем пару дней, да и уедем.

Сумка с деньгами стояла у Шитова в ногах. Пока все складывалось более-менее нормально…

Утром к ним приезжал покупатель — отставной полковник в зеленых «жигулях».

— Не передумали? — спросил он.

— Нет, — ответил Шитов.

— Вместе с мебелью продаете?

— Да, и мебель впридачу.

— Отлично! — отставной полковник не скрывал радости. — Тогда что же? Поехал я тогда деньги с книжки снимать. А заеду к вам… ну, скажем, часиков в двенадцать. Устроит?

— Устроит. В двенадцать так в двенадцать, — Шитову уже было все равно, лишь бы дело с продажей квартиры поскорее закончилось.

— А когда вы решили уезжать?

— Сразу же и уедем, как квартиру продадим.

Полковник, однако, не уходил. Потоптавшись в прихожей, он сказал:

— Нет, я вас, конечно, не тороплю… Живите, сколько вам надо. Но все-таки хотелось бы это дело побыстрее закончить. Я ведь квартиру для сына покупаю. Сами знаете, когда две хозяйки на одной кухне…

Полковник запнулся. Ему было немножко стыдно за свою откровенную радость по поводу предстоящей покупки квартиры. Да и то сказать, сколько денег он на ней выигрывает! Да еще и с мебелью ее берет.

— Я вас понимаю, — сказал Шитов. — Приезжайте к двенадцати — и сразу к нотариусу. Как все оформим, так мы и уедем.

— Есть!

Щелкнул язычок замка. Полковник ушел. Шитов вернулся в комнату.

Жена лежала на диване и курила. Он присел рядом.

— Скоро все кончится, Ира. Полковник приедет в двенадцать. Продадим квартиру, сядем в самолет — и улетим.

— Нет, сядем на паром — и уплывем. Самолетом — дорого, — возразила она. — Не забудь, нам ведь еще квартиру на материке покупать.

— Я помню. Конечно, сядем на паром — и уплывем.

— Да, уплывем, — каким-то чужим голосом повторила она. — А все это — бросим? — она обвела взглядом комнату. — Мебель, посуду… Все бросим — и уплывем?

— Но не в руках же все это нести! — улыбнулся Шитов. — На материке купим все новое — и мебель, и посуду…

— Да, купим… Купим, если денег хватит. А у нас их не хватит, Женя! — задумчиво сказала она. — Ты об этом — подумал?

— Хватит. Не волнуйся. — Шитов взглянул на часы. — Слушай, уже начало одиннадцатого…

— Ну и что?

— Ты забыла? В половине одиннадцатого нас должен ждать кореец. Ну, тот, который в понедельник приходил? Из фирмы «Аэлита». Вспомнила? Надо бы встретиться с ним, извиниться… Вот черт, как все неловко получилось!

С корейцем (звали его Кван) они встречались с неделю назад. Он был первым, кто откликнулся на объявление в газете. Кореец долго ходил по квартире, зачем-то щупал руками обои и часто цокал языком, словно бы у него болел зуб. Ясно было, что квартира ему не нравится.

— Могу дать… — Он нехотя назвал цену. — Устроит?

Цена не устраивала. Это было бессовестно дешево. Так дешево, что Шитов даже сначала не нашелся, что и ответить.

— Квартира двухкомнатная, после ремонта, — сказал он. — И мы хотим продать по справедливой цене.

Кван лишь кисло улыбнулся.

— Да что там — ремонт? Покрасил, обои наклеил… И все! А деньги, знаешь, под мостом не валяются… Тем более что у вас первый этаж.

— Первый. Но зато дом почти в самом центре!

— Э-э… Да что — центр? На окраине даже предпочтительней: и шума меньше, и пыли… Ну, могу немного добавить… Согласны?

С трудом удалось чуть-чуть поднять цену, но все равно выходило дешево, очень дешево! А мебель, как оказалось, была покупателю совершенно ни к чему.

— Можете ее с собой забрать, — отрезал Кван. Опытный торговец, он бил наверняка. Ясно, что Шитовы никуда со своей мебелью не денутся: все равно бросят. Ведь чтобы отправить ее на материк, контейнер надо за месяц вперед заказывать. А будут эти двое ждать месяц? Навряд ли: им чем быстрее отсюда уехать, тем лучше! По всему видно… Попытаются продать мебель? А кто ее возьмет? Ну разве что по дешевке: на Сахалине гарнитуры особо не ценятся, здесь народ на перекладных привык жить…

— Значит, на той неделе, в среду, жду вас у себя в офисе, в половине одиннадцатого, — Кван блеснул на Шитова золотыми коронками. — Не волнуйтесь, все будет без обмана. А то ведь сами знаете, как сейчас квартиры продавать! «Кинут» — и все, ни квартиры, ни денег… Короче, жду.

А вслед за корейцем пришел вот этот полковник. «Что, уже договорились? За сколько? Да я вам больше дам!» Что ж, лишние деньги и для острова — деньги… Подумав, Шитовы решили квартиру продать полковнику.

— И все же я схожу к этому Квану, объясню… Как-то, Ира, нехорошо все получилось. — Шитов взглянул на жену. Та нервным жестом притушила сигарету в пепельнице.

— Не ходи, слышишь? Останься дома.

— Но послушай…

— Не ходи! Плюнь на корейца — и не ходи, — голос у жены был тревожным. В ответ Шитов лишь пожал плечами:

— Нельзя так, Ира. Ведь уговаривались… Нехорошо.

— Ну и дурак, — сказала она. — Боже, какой дурак!..

Шитов молча оделся и вышел из дома.

Давняя привычка к обязательности вела его сейчас к фирмачу-покупателю на улицу Победы. «Приду — и скажу: извините, но сделка отменяется. Мы передумали, — размышлял Шитов дорогой. — Ну, ведь не станет же он проверять, будем мы продавать квартиру или нет!»

В «Аэлите» его уже ждали.

— А я уже хотел за вами машину посылать, — в голосе Квана слышалась интонация радушного хозяина. И тут же он перешел на деловой тон. — Ну что, едем к нотариусу? Документы при вас?

— Увы! Нотариус отменяется, — Шитов попытался улыбнуться, однако фирмач улыбку не принял.

— В чем дело? — спросил он серьезным тоном. Поднялся из-за стола, подошел к Шитову, кольнул его недобрым взглядом. — Какие-то проблемы?

— Проблем нет…

— Так в чем же дело? Нашли другого покупателя?

— Нет. Просто передумали, и все.

— И все?

Кван взял со стола пачку сигарет, выщелкнул одну, закурил. Внимательно поглядел на Шитова.

— Нехорошо ты поступаешь, друг, — глаза у него были недобрыми. — Я ведь уже и деньги приготовил… Вон, в сейфе лежат… А ты — в отказ. Что, кто-то больше за квартиру дает?

— Да нет же! Говорю же: мы передумали. Не продаем квартиру. Извините.

Шитов повернулся и пошел к двери.

— Ничего, я не обиделся, — услышал он за спиной. — Хочешь продать подороже — продавай, это твое дело. Только не продешеви! А то ведь, знаешь, как иногда бывает у нас на Сахалине: погонишься за лишним куском, глядишь, а он тебе уже и не нужен…

На улице Шитов закурил и отправился домой. От разговора с корейцем ему было не по себе. «Только не продешеви!» — сказал тот на прощанье. Что он имел в виду? Неужели Шитов в чем-то виноват? Нет, скорее бы отсюда уехать!

Шитов чувствовал: этот разговор еще будет иметь свое продолжение. Причем в самом ближайшем будущем.

Предчувствие не обмануло. Едва Шитов успел пройти пару кварталов, как его догнала машина. Пришлось посторониться к обочине.

Бежевая «Волга» проехала мимо на небольшой скорости. Молодой кореец, сидевший за рулем («Что это? Простая случайность?»), на секунду задержал на Шитове свой взгляд. «Волга» проехала мимо. А вот ощущение близкой опасности, появившееся еще там, в офисе, осталось.

Чертыхнувшись, Шитов свернул с дороги и пошел проходными дворами. Вскоре он уже был дома.

— Ну что, извинился? — спросила жена.

— Извинился. И кажется, совершил глупость. Не надо было туда ходить.

— Я же тебе говорила!

В кухне Шитов поставил чайник на электроплиту, тяжело опустился на стул, огляделся вокруг. Вот холодильник: недавно только купили. А теперь его оставлять?.. А эти полированные навесные шкафы — разве их не жалко? Шитов мастерил их два месяца. Искал полированные доски, потом пилил их, стягивал винтами, подгонял дверцы, врезал стекла и зеркала… Теперь все это достанется новому хозяину— сыну отставного полковника. И только за то, что его жена не смогла ужиться со свекровью под одной крышей!..

Потом Шитовы пили чай. А ровно в двенадцать приехал полковник.

— Куда поедем оформлять документы? — спросил он с порога.

— Да нам, в принципе, все равно. Лишь бы побыстрей. Как ты думаешь? — Шитов вопросительно взглянул на Ирину.

— Наверное, лучше ехать к пятнадцатой школе, — отвечала та. — Это ближе всего.

— Уговорились.

Минут через десять они уже подъезжали к нотариальной конторе.

Полковник заглушил двигатель:

— Пойдем оформляться? — и повернулся к сыну, сидевшему рядом. — Ты посиди здесь, а мы…

— Нет, подождите, — сказал Шитов.

Что-то удерживало его в машине. Но — что?

Сквозь заднее стекло он заметил, как подъехала и остановилась метрах в пяти от «жигуленка» темно-синяя «тойота». Странно, но за рулем сидел… кореец. Не тот, покупатель из офиса, и не тот, молодой, в бежевой «Волге». ЭТОТ кореец был гораздо старше, да к тому же еще и в очках. Он как ни в чем ни бывало закурил и взглянул на Шитова равнодушными глазами.

Казалось, глупо чего-то бояться. Ну, кореец, ну, приехал к нотариусу… Мало, что ли, корейцев в Южном живет? Но что-то подсказывало Шитову: «тойота» появилась здесь не случайно. Может, и в самом деле слова Квана не пустая угроза? Получить деньги — полдела, нужно их еще суметь увезти…

— Ну, так что, идем оформлять документы? — повторил полковник, и приоткрыл дверцу.

— Вы знаете, мне здесь что-то не нравится… Да и народу, наверное, много, — Шитов говорил явно невпопад. — Может, к другому нотариусу поедем? Здесь, я знаю, есть недалеко… Ну что мы здесь будем время тратить?

Полковник хмыкнул и покосился на сына. Тот пожал плечами: хозяин — барин… В конце концов, они же, а не мы, квартиру продают!

Миновали ресторан «Куросио», свернули направо, проехали пару кварталов. И остановились у типовой «пятиэтажки».

— Ну, вот еще одна контора, — полковник не скрывал насмешки. — Уж эта, я полагаю, вам подойдет?

Ответить Шитов не успел. Знакомая бежевая «Волга» стояла у подъезда. А в ней сидел… Тот самый молодой кореец!

Стало тоскливо и зябко. Начиналось нечто странное и непонятное, а от того и опасное вдвойне. Если все это — лишь совпадение, случайность, то почему именно сегодня, именно здесь и именно с ним — с Шитовым?

— Ну так будем оформлять документы? — нетерпеливо спросил полковник.

Шитов медлил с ответом.

— Может, поедем еще куда-нибудь? Кажется, в четырнадцатом микрорайоне есть нотариус, — неуверенно предложил он..

— Ну, я не знаю, почему вам то одно, то другое место не нравится, — занервничал покупатель. — В конце концов, давайте же все-таки что-то решать! Время идет, а мы мотаемся по всему городу. Как-то несерьезно все получается!

— Нет, правда, давайте что-то делать, — вмешался и сын полковника. — Если раздумали продавать, так и скажите. Между прочим, нам за такие точно деньги не первый, а второй этаж предлагали. И тоже, замечу, в центре.

— Хорошо, давайте оформлять, — сказала жена, не понимавшая, вместе с остальными, это бесцельное катание по городу. — Нет, правда, Женя, ну чем тебе здесь не нравится? Скоро ведь все конторы на обед закроют.

— Мы идем или не идем? — полковник, видимо, решил во что бы то ни стало расставить все точки над i.

— Идем, — сказал Шитов, и повернулся к жене. — Иди, оформляйся…

Сын полковника вышел из машины, любезно открыл заднюю дверцу и галантно подал Ирине руку.

— Я — к нотариусу, а ты пока пересчитай деньги, — сказала Ирина.

— Правильно, — подмигнул ей полковник. — Деньги — счет любят, — вынул из «бардачка» газетный пакет, подал его Шитову: — Здесь ровно, как уговаривались.

Шитов никогда раньше не видел столько денег сразу, однако никакого волнения сейчас не испытывал. Добросовестно пересчитал пачки новеньких купюр, и пальцы у него, представьте, ни разу не задрожали. Вот разве что — было грустно немного… Вот эта пачка — новенький японский телевизор, которые они оставляют в квартире. А вот эта — недавно купленный холодильник, который они тоже с собой не заберут… И снова деньги, и опять вещи, привычные и родные. И еще, и еще … Шитов считал, а полковник снисходительно поглядывал на него через плечо. За квартиру покупатель был уже спокоен.

— Все правильно? — спросил он, едва лишь Шитов закончил подсчет.

— Все правильно, — отозвался тот. — Ну а оформление, как мы и договаривались, за ваш счет.

— Да, конечно.

Ирина появилась минут через двадцать. Вслед за ней шел сын полковника и торжественно нес документы.

— У нас — все, — сказала Ирина. — А как у тебя, Женя?

— Полный порядок.

Полковник мельком взглянул на документы, передал папку сыну, спросил:

— Уезжать, вы говорили, сегодня будете?

— Да, прямо сейчас. Только вот соберемся… Но это, в принципе, быстро. — Шитов достал из кармана ключ, протянул его полковнику. — Вот, пожалуйста. Часа в четыре можете приходить. Мы уже уедем.

— Нет, я вас, конечно, не тороплю…

— Ничего, не волнуйтесь. Все нормально, — успокоил Шитов. — Мы уже и билеты взяли. На автобус.

— Паромом, значит, решили ехать?

— Ну да…

«Жигуленок» тронулся с места. Сидевший в «Волге» завел двигатель и рванул к «Аэлите». И уже совсем скоро Кван говорил кому-то по телефону:

— Егор? Это я, Кван… Нужно пару ребят попроворней. Нет, мои не смогут… Что за спешка? Проблемы, Егор, проблемы!

…Через час, с двумя сумками и гитарой в чехле, Шитовы уже ехали в Холмск.

А еще через час к ним в квартиру позвонили.

Дверь открыл сын полковника.

— Вам кого?

На пороге стоял какой-то парень с жестким, скуластым лицом. Глаза у незнакомца были холодными и выжидающими.

— Извини, земляк, мне бы Женю…

— Какого Женю?

— Как это — какого? Да который здесь живет!

Сын полковника снисходительно хмыкнул:

— Не живет. Жил! Как раз сегодня и уехал. Совсем. И часа не прошло.

— Да ты что! — Парень вздохнул, словно бы потерял лучшего друга. — В аэропорт поехал?

— Нет, на паром…

Что же ты натворил, сын полковника!

Жена ушла из-за стола первой. В маленькой комнате, где им постелили, вынула из сумки пакет с деньгами, придавила его подушкой. Не раздеваясь, легла поверх покрывала. Уснула мгновенно. А Шитов все сидел на кухне вместе с Сазоновым-старшим, пил водку — и говорил, говорил… Шитов чувствовал, что никогда больше не вернется на Сахалин, никогда больше не будет сидеть с братом погибшего друга за одним столом, и потому напоследок ему хотелось крепко напиться.

— Жаль братишку, — говорил Сазонов, то и дело прищуриваясь и придавливая веками невольные слезы. — Он ведь младше меня был… А вот видишь, что получилось? Он — умер, а я — живу… — Брат опять налил до краев, поднял свой стакан. — Давай. Выпьем. За Юрку.

— За Юрку…

Шитов поелозил глазами по столу, ухватил ломоть кетового балыка, зажевал им очередную порцию водки. Сазонов вышел из кухни и через минуту вернулся, держа в руках тоненькую книжечку Юркиных стихов.

— Мать прямо на тебя молится, Женя, что помог Юркину книжку напечатать, — сказал он. Шитов молча кивнул в ответ. Говорить ему сейчас не хотелось.

Два года назад, в годовщину Юркиной смерти, Шитов приехал в Холмск. Один. Посидел у друга на могиле, помянул как мог. Потом зашел к Сазоновым, взял Юркины стихи. А назавтра, вернувшись в Южный, отправился в местное издательство.

— Какой сборник! О чем ты, Женя, говоришь? — редактор из молодых, и сам неплохой поэт, наскоро перебрал стопку измятых листков. — Нашим-то, местным «классикам», бумаги не хватает, а ты хочешь, гм… начинающего издать.

— Юрка — не начинающий, — возразил Шитов. — Все, что он начинал, завершилось вместе с ним. И мы должны…

— Лично я ничего не должен, — прозвучал ответ. — Да и стихи у него, надо прямо сказать, не ахти… Я не прав?

Шитов молча собрал листки и пошел к двери.

— Постой, Женя, не торопись, — вид у редактора был смущенный. — Давай сделаем так. Ты пока готовь рукопись и сдавай ее в издательство. Ну и в писательскую организацию отнеси. Если дадут хорошую рецензию — что ж, мы, может, и напечатаем. Ну а если нет, то… извини. У нас вон их сколько, авторов, своей очереди ждут, — и показал на шкаф, и в самом деле чуть не полностью набитый рукописями.

Над стихами Шитов просидел два месяца. Отписав свои положенные строки в газете, по вечерам брался за Юркину книгу. Почти все стихи в свое время побывали в руках штатных рецензентов, и листочки пестрели пометками тех, кто учил молодого поэта уму-разуму. «Неточно», «неверно», «неудачно» заявляли пометки. Шитов скрипел зубами и правил, правил… Через два месяца книга была готова. Рецензенту из местных только и оставалось, что рекомендовать сборник к изданию. А о том, что когда-то Юркины стихи ругали на всех областных семинарах, теперь уже не вспоминал никто.

… К часу ночи они оба были пьяны и печальны от воспоминаний. Вот только одному из них можно было отсыпаться хоть до обеда, другому же через несколько часов нужно было ехать в порт.

— Говорят, вроде бы погода налаживается, значит, утром паром должен быть, — сказал Сазонов, вернувшись из прихожей. — Сейчас звонил знакомому диспетчеру, он врать не будет… Вот только с билетами надо бы подсуетиться, а то может их и не быть. Вчера на Ванино два парома не пошли, а народу нынче много на материк едет.

— Ничего, я билеты достану, — сказал Шитов. — Кину пару сотен в окошко — найдут как миленькие!

Сазонов присвистнул:

— Ого! Откуда лишние деньги? Банк ограбил?

— Сберкассу, — сказал Шитов с серьезным видом. Говорить о проданной квартире ему почему-то не хотелось.

— Ну раз кассу, тогда… дам совет. Имей в виду, совершенно бесплатный.

— Что за совет?

— Как зайдешь на паром, тотчас же садись на свои деньги и не вставай с них до самого Ванино. — Сазонов говорил полушутя-полусерьезно. Взялся за бутылку, примерился к стакану, налил. Отыскал взглядом второй стакан, плеснул и туда двести капель. — Ну да ведь тебе бояться нечего, не миллионы же с собой везешь! Давай-ка лучше выпьем по одной — и спать. Хотя бы часа на три тебе надо прилечь. Да и я уже хорош, кажется…

Шитов поднял стакан, сделал глоток, протолкнул его вторым глотком в горло и захрустел огурцом. Потом спросил:

— А если все-таки я миллионы везу, тогда как?

Сазонов рассмеялся — пьяно и хрипло, от души:

— Так вот же я тебе совет и даю: спрячь эти миллионы… ну я говорил, куда… и сиди на них до самого Ванино. Сиди — и не дыши. Вот так! Уловил?

И Шитов, враз прикусив язык, ответил:

— Уло… ик!.. вил. — / Уловил, значит/.

А кухня уже плыла у Шитова в глазах, качалась лампочка под потолком, и куриным яйцом растекался по стене свет, оставляя на извести красно-желтые разводы. А до парома оставалось Шитову всего ничего — часов пять. Или шесть. И отоспаться-то некогда…

Однажды в августе, на втором этаже недавно открытого «Сахинцентра», в кабинете генерального директора ЗАО «Блонд» Бориса Гарца встретились три человека.

Один из них, лет тридцати пяти, всего пару часов назад прилетел из Москвы, а потому был несколько вялым с дороги и неразговорчивым. Другой же гость, лысоватый толстячок в костюме-тройке, с золотыми запонками в рукавах модной кремовой рубашки в крупную розовую полоску, то и дело шутил, рассказывал какие-то истории… Впрочем, опытный Гарц за излишней болтливостью Фалеева(так звали толстячка)угадывал некоторую растерянность исполнительного директора СП «Посейдон», причем целиком относил это на счет прилетевшего из столицы Каратова.

В третий раз пригубив из стопки, но не выпив коньяк и наполовину, Гарц закурил и с минуту помолчал, собираясь с мыслями.

— Вчера я был в нашем рыбном департаменте, у Волкова, — начал он издалека. — Между прочим, узнал любопытные вещи. Вы знаете, сколько сахалинских предприятий «заколотило» в свои уставы добычу и переработку морепродуктов? Три тысячи! Каково?

— Тесновато становится у нас на острове, — заметил Фалеев. — Помню, когда я брался за рыбалку, нас всего десятка три было. Так ведь, Боря? А теперь, выходит, три тысячи? Скоро плюнуть будет некуда!

— Уже некуда, — сказал Гарц с нажимом. — Скоро дойдем до того, что будем ловить креветку поштучно, — и повернулся к Каратову. — Вот у тебя, Саша, четыре судна…

— Уже шесть, — поправил Каратов, с удовольствием заметив, как вытянулось лицо у Фалеева. — Мы еще два судна взяли у американцев.

Гарц быстро взглянул на Фалеева: ну и прыткий же этот москвич!

— Бербоут-чартер?

— Он самый. Дороговато, конечно, зато суда — первый сорт. У нас, в России, таких пока не строят.

— Так, шесть, значит…. Это — много, Саша. Много! — Гарц изящно стряхнул в морскую ракушку серебристый столбик пепла. — У тебя шесть, у меня четыре, да у Степаныча… Сколько там у тебя, Фалеев?

— Две единицы. Всего! И это у меня, коренного сахалинца!

— Две… — Продолжал Гарц все так же спокойно. — Ну, вот видите, друзья, уже двенадцать судов набирается. Двенадцать! Чтобы загрузить их работой, потребуется квота примерно в двадцать тысяч тонн. И это только минтай. А палтус, камбала, лосось, наконец? Я уж не говорю про краба, креветку…

— В последний раз мне всего три тонны креветки выделили, — с обидой ввернул Фалеев. — Три! А кое-кому, я знаю, тридцать разрешили ловить.

— Кое-кому — это мне? — голос у Каратова был спокойным, зато прищур — недобрым.

Фалеев пожал плечами:

— Все может быть… Ну а если это и так, то что? Хочешь сказать, я ошибаюсь?

Теперь Фалеев уже не улыбался и не шутил. Его чуть навыкате глаза в упор смотрели на Каратова. «Быстро же он заводится, — отметил Гарц. — А этому москвичу — хоть бы что! Сидит с таким видом, словно бы его это ничуть не касается…»

— Что же вы предлагаете? — подчеркнуто вежливо спросил Каратов, обращаясь к Гарцу. — Мне — вдвое сократить свой флот, или Фалееву — вдвое его увеличить?

— Ни то, ни другое, Саша.

Ого! Это было что-то интересное. Каратов откинулся в кресле, приготовился слушать, даже ногу за ногу заложил, — ни дать, ни взять американский бизнесмен на деловых переговорах. «Да ты хотя бы пару фраз по-английски сможешь связать?» — подумал Фалеев с неприязнью. Уточняем: да, смог бы. Каратов довольно бегло говорил по-английски, и это весьма облегчило ему общение с американцами там, в Сиэтле, куда он летал договариваться о рыбопромысловых судах по бербоут-чартеру.

— Что же вы предлагаете, Борис Моисеевич? — повторил Каратов.

— А вот что, — Гарц выдержал значительную паузу. — Я предлагаю тебе, Саша, серьезно подумать о будущем твоей фирмы.

— То есть?

— Пойми меня правильно… Наш губернатор — человек пришлый, и попал на остров, можно сказать, случайно. Сколько он еще здесь пробудет? Ну — год, ну два… И все! Потом он уедет к себе в Белокаменную, а мы, сахалинцы, останемся здесь, на острове. Ведь бежать-то нам — некуда!.. Понимаешь, что я имею в виду?

— Ну, предположим, — брови у Каратова сошлись на переносице. («А мальчик-то — нервничает!» — тотчас же отметил Гарц.) — Что вы хотите?

— Только одного: чтобы мы не мешали друг другу, — мягко сказал Гарц. — И чтобы мы в конце концов друг друга поняли.

Наступила долгая пауза.

— По-вашему, понять — значит, поделиться квотами. Так, Борис Моисеевич?

— Мы хотели бы не мешать друг другу, — уточнил Гарц. — Извини, но ты залезаешь местным рыбакам в карман. Надо быть немножко скромней, Саша!.. Кстати, извини за вопрос… Ты сколько уже на острове живешь?

— Это имеет какое-то значение?

— Ну как тебе сказать?.. — неожиданно голос у Гарца подернулся легкой грустью. — Вот я здесь с рождения живу. И эти места для себя родными считаю. В отличие от тех, кто приезжает сюда на сезон, другой — на заработки — и возвращается на материк, так ни черта и не поняв, что это за остров и какие здесь люди живут. Так-то, Саша!

Трое сидели молча. Каждый думал о своем.

Гарц вспомнил, как несколько дней назад ему позвонил давнишний знакомый — Малюгин, и предложил встретиться в каком-нибудь «неброском месте». Когда-то они оба работали на судах, принадлежавших Корсаковской базе океанического рыболовства, ходили в моря, потом их дороги разошлись. Гарц подался освобожденным профсоюзным деятелем в бассейновый комитет моряков, а Малюгин неожиданно исчез с горизонта и появился на Сахалине лишь в конце восьмидесятых, причем совершенно в неожиданном качестве. Бывшийстарпом за эти годы дослужился до звания капитана органов госбезопасности… Изредка они встречались, однако дальше привычного — «как жена, как дети?» — разговор не заходил.

И вот эта встреча в привокзальном кафе… Они с час просидели за пивом с кетовыми брюшками. Судя по вопросам, которые задавал Малюгин, Гарц догадался: встреча имеет для его приятеля вполне определенный смысл. Малюгин расспрашивал Гарца о конъюнктуре, сложившейся на сахалинском рыбопромысловом рынке, интересовался недавно введенными льготами для предприятий-экспортеров, расспрашивал о взаимоотношениях между местными предпринимателями и приезжими.

«А знаешь, Боря, я кое-что слышал об этом Каратове, — сказал Малюгин. — На твоем месте, я бы присмотрелся к нему повнимательней.» «В каком смысле — присмотрелся? — не понял Гарц. — Этот москвич и без того у меня поперек горла стоит!» «Вот я и говорю, Боря: присмотрись к нему, жа повнимательней, — настаивал Малюгин. — Пригласи его к себе в офис, посиди с ним, коньячку выпей… Ну а о чем говорить, я думаю, ты и без меня догадаешься». И поглядел на приятеля столь выразительным взглядом, что тот понял: встречи с Каратовым не избежать.

Кажется, дружеской беседы за столом так и не получилось. Ну что ж, Каратова можно понять… А кто захочет понять его, коренного сахалинца? Нет, уж если браться за дело, то всерьез. И реверансы здесь неуместны.

— Мне кажется, наш разговор затягивается, — сказал Гарц. Его пальцы чуть слышно постукивали по сигаретной пачке.

— А что бы вы хотели услышать от меня, Борис Моисеевич? — как ни в чем не бывало спросил Каратов. — Ах, да! Вас интересует, сколько лет я живу на Сахалине? Должен вас разочаровать: немного. Года два.

— И однако же, твоя фирма уже многое успела сделать!

— И кстати, со многими перессориться, — снова ввернул Фалеев.

— Может быть. Хотя лично мне это так не кажется, — все так же вежливо отвечал Каратов. — Что же касается вашего, гм… предложения, Борис Моисеевич… Извините, но в бизнесе я никогда и ни с кем не делюсь. Всего хорошего!

Каратов вышел из комнаты. А Гарц с Фалеевым продолжали сидеть, обдумывая только что услышанное.

— А знаешь, Степаныч, он мне нравится, — неожиданно сказал Гарц. — Молодой, энергичный. С норовом, уж ни без этого… Но зато какая хватка!

— Да, хватка, — хриплым эхом отозвался Фалеев. — И хватка, и норов… И квоты, Боря. Огромные квоты! Кстати, ты знаешь, сколько тонн виноградной креветки ему Комитет по рыболовству разрешает добывать? Сколько сможет. Вот так! Ты спросишь, почему? Да потому, что у Каратова на судах такое промвооружение стоит, которое нам с тобой и не снилось. Вот ты, например, с какой глубины креветку берешь?

— Метров с трехсот. Да и то если тралмастер опытный.

— А он — с пятисот, понимаешь? С пятисот! И в Комрыболовства у него все схвачено, и губернатор у него свой человек… Вот поэтому мы, сахалинцы, в полном дерьме сидим, а москвич Каратов наше родное Охотское море облавливает. — Ничего, пусть облавливает… напоследок, — раздельно и четко сказал Гарц. Прежняя вальяжность сошла с него, как прошлогодний загар, и открылось жесткое лицо человека, привыкшего решать не столько за себя, сколько за других. Причем не так, как они хотят, а так, как этого требует ситуация. — Я думаю, наш разговор еще не закончен. Когда там у нас очередной рыбсовет собирается? В сентябре?

— Числа двадцать пятого, кажется.

Гарц медленно выпустил сигаретный дымок из уголка рта. Придавил окурок в пепельнице и взялся за стопку.

— Ну что, Степаныч, на посошок?

Они выпили, не чокаясь.

В том же «Сахинцентре», но двумя этажами выше, размещалось и ТОО «Круг». Туда и направился Каратов после встречи с Фалеевым и Гарцем.

— Кофе, — кинул он на ходу секретарше. И, миновав двойные двери, оказался в небольшой, но уютной комнате — с хорошей мебелью, холодильником и японской оргтехникой на отдельном столе.

Любому из посетителей, хоть раз побывавшему в этом кабинете, сразу же становилось ясно: здесь делают деньги, причем деньги — немалые. Действительно, своим размахом «Круг» мог бы запросто соперничать не только с сахалинскими, но и столичными фирмами. Многие деловые люди, приезжая на Сахалин в поисках икры и рыбы, считали большой удачей заключить с «Кругом» договор на поставку морепродуктов. Но, признаться, среди россиян таких счастливчиков было мало. Фирма работала преимущественно с иностранными партнерами /расплачивалась за суда, взятые в Штатах по бербоут-чартеру/. Так что о Каратове знали больше в Сиэтле или Москве, чем в Южно-Сахалинске.

Большие деньги делают в больших городах, не правда ли?..

Секретарша принесла кофе и удалилась, беззвучно закрыв за собой дверь. О том, что директор занят и его требуется ограждать от звонков и посетителей, девушке можно было и не напоминать. Свои обязанности она знала прекрасно.

Каратов курил мало, но сейчас притушил в пепельнице две сигареты подряд, а к решению проблемы не продвинулся и на полшага. Что встреча у Гарца была лишь плохо замаскированным «наездом», Каратов не сомневался. Но с чьей подачи пошел этот «наезд»? Каким будет следующий шаг Гарца? А главное, какие силы и связи им будут задействованы?

Сегодня утром Каратов вернулся из Москвы. Пытался встретиться с самим Корельским, но не смог: всесильный председатель Комрыболовства улетел в Норвегию. Пришлось идти к одному из замов — Гальперину. «Десять миллионов долларов? Это впечатляет, — заметил тот, наскоро просмотрев привезенный Каратовым бизнес-план. — Сахалинский рыбопромысловый флот необходимо менять, здесь я с вами полностью согласен. Но ведь бербоут-чартер обязательно потребует дополнительных квот, не так ли?» «Разумеется. Зато остров получит современный рыбодобывающий флот. Неужели мы будем жалеть на это рыбу, которой у нас пока достаточно?» «Э-э, дорогой, — усмехнулся Гальперин. — Если бы мы эти квоты сами придумывали, никаких бы проблем не было: нарисовал в документах, сколько душе угодно — и порядок. А то ведь это наука ОДУ (общий допустимый улов) рыбакам рассчитывает, она же и квоты определяет. Так что придется вам сначала согласовывать вопрос с наукой. Ну а потом милости просим и к нам в Комитет…. Думаю, недельки две-три у вас уйдет на эти хлопоты!»

Однако Каратов действовал быстро и решительно. Наука дала «добро» уже через три дня. А разговор с Гальпериным (разумеется, с глазу на глаз) продолжался всего минут десять. На Сахалин Каратов уезжал, уже зная точно: на предстоящем в сентябре рыбопромысловом совете ТОО «Круг» получит все, что ему нужно — и минтая, и краба, и палтуса, и креветку. Причем столько, сколько сумеет выловить.

Разговор с Гарцем фактически ставил под угрозу столь блестящие, хотя и довольно накладные, результаты поездки в Москву. Кто знает, какой «рояль» еще спрятан у Гарца в кустах? Столица — столицей, но и у местной власти есть достаточно рычагов, нажав на которые, можно крупно насолить конкуренту, а то и вообще поставить фирму на грань банкротства. Каратов вспомнил, как нынешней весной два судна СП «Медуза» чуть не всю путину простояли у причала: пограничники не выпускали их на промысел в «золотой треугольник», поскольку накануне отхода судна у нескольких членов экипажа нашли фальшивые Паспорта моряков. В конце концов, суда в море все же ушли, но ведь промысловое время было упущено! А на путине не то что день — каждый час дорог… Кроме пограничников, есть еще и МВЭС, «Сахалинрыбвод», Сахалинский филиал ТИНРО, природоохранная прокуратура, наконец… Вот и спрашивается: кто, где и когда поднимет перед ТОО «Круг» красный флажок, если и в самом деле Гарц решится схватиться с конкурентом по-настоящему?

Нет, кофе хорош — крепкий и в меру сладкий. Пить его — одно удовольствие. Вот он и сидит, курит — и пьет кофе. А выход все одно, не просматривается.

В этот вечер Каратов так ничего и не придумал.

С утра пришлось разбираться с текущими делами. Впрочем, в отсутствие гендиректора дела шли нормально. Флот уже успел подготовиться к предстоящей путине: судоэкипажи укомплектованы, орудия лова — выше всяких похвал, и с бункеровкой проблем нет. Осталось лишь получить квоты, выписать промысловые билеты — и можно отправляться в «золотой треугольник» — в северо-западную часть Охотского моря.

— Я думаю, за путину тысячу тонн минтая запросто возьмем, — заявил начальник отдела добычи Чаусов. — Ты уж там, на рыбсовете, Игорь Павлович, не скромничай — бери все, что дают, вплоть до разнорыбицы. Нам все сгодится!

Отпустив Чаусова, Каратов остался в кабинете со своим заместителем — Бацаем. Здоровяк-тяжелоатлет, в свое время — без пяти минут чемпион России, Бацай в восемьдесят седьмом году, приехав на соревнования в Южно-Сахалинск, в первый же вечер имел несчастье заступиться за одну из местных девиц, забредшую в гостиницу в поисках развлечений. Услышав крики из соседнего номера, Бацай выбил плечом дверь и сгоряча искалечил двух жителей далекой солнечной республики, за что и получил три года.

Отсидев на «зоне» в поселке Смирных, возвращаться домой во Владивосток Бацай не захотел. Решил остаться в Южном, устроившись охранником в одну из фирм. Там его и нашел Каратов, а позже переманил к себе в «Круг». Оказалось, бывший спортсмен, он же отчисленный в свое время студент Дальрыбвтуза, неплохо разбирается в рыбном промысле и знаком с промвооружением и БМРТ, и эРэСов. Не прошло и года, как Бацай стал у Каратова заместителем, а заодно уж и телохранителем, сопровождая директора всякий раз, когда нужно было встретиться с кем-то из клиентов вне стен «Сахинцентра».

Выслушав Каратова, Бацай в раздумье помял ручищами свою коротко стриженую голову и сходу предложил встретить Гарца в темном углу и свернуть ему шею.

— Ну, этого пока не требуется, — заметил директор. — Я полагаю, сначала нужно дать понять Гарцу и остальным, что и мы на Сахалине что-то значим… Слушай, Олег, ты ведь наш рыбсовет знаешь?

— Знаю. А что?

— Надо бы встретиться с председателем, переговорить… А я постараюсь кое-что сделать в обладминистрации.

На этом и уговорились.

А недели через полторы Каратов позвонил Гарцу.

— Борис Моисеевич, вы что-нибудь про олимпийскую систему на рыбном промысле — знаете?

— Как вы сказали? Олимпийская система? На промысле? Гм-м… Какая-то чушь. наверное?

— Ну, не скажите! Наш рыбсовет считает, что это дело очень даже перспективное, — спокойно продолжал Каратов. — В чем смысл этого новшества — знаете?

— Да уж объясните, будьте любезны.

— Все очень просто: квоты изначально распределяются поровну между всеми промысловиками, вне зависимости от того, кто сколько судов имеет. А вот вести промысел разрешается строго ограниченное время — скажем, ровно неделю. Это вроде бы как контрольное время, понимаете?

— Ну-ну, — теперь Гарц слушал очень внимательно.

— Через неделю комиссия смотрит, кто сколько квот освоил. И если, скажем, у вас выловлено меньше всех, ваши оставшиеся квоты изымают и передают тем, кто удачливее вас. Это и называется — «олимпийская система».

Гарц прикусил губу. Вот так-так! Не надо быть опытным промысловиком, чтобы понять главное: при такой системе в выигрыше окажется тот, у кого больше судов. И у кого промвооружение лучше. У Гарца, например, четыре судна. Вроде бы и много, но… какие это суда? Старье с выработанным процентов на семьдесят ресурсом. С каратовcкими и не сравнить…

— А откуда у вас такие сведения насчет рыбсовета? — отбросив всякую дипломатичность, напрямую спросил Гарц. Он уже понял, что серьезной схватки с москвичом не избежать, и теперь старался извлечь из этого разговора как можно больше полезной информации.

Но Каратов лишь невнятно хмыкнул в ответ, попрощался и положил трубку. «Одно из двух: или он берет меня на испуг, или у него, действительно, половина рыбсовета в кармане», — подумал Гарц. И позвонил Фалееву.

— Я мыслю так, Боря: этот парень нам что-то готовит на ближайшем рыбсовете, — предположил Фалеев. — Мне даже кажется, что вопрос об этой олимпийской системе практически уже решен.

— И ничего нельзя сделать? — спросил Гарц. И столько сарказма было в этом вопросе, что Фалеев чуть не поперхнулся на том конце провода. Бывший работник горкома, волей судеб ставший предпринимателем, Фалеев совершенно терялся, когда требовалось найти в сложной ситуации нестандартное решение. Гарц хорошо знал эту слабость исполнительного директора СП «Посейдон» и беззастенчиво этим пользовался — прежде всего, естественно, в своих собственных интересах.

— Ну а что ты предлагаешь? — спросил после паузы Фалеев.

— Я думаю, нам надо встретиться… Скажем, сегодня в пять, у меня в офисе. Устраивает?

— Да, конечно.

— Позвони Кравцову в «Сакуру», потом… Кто в «Куросио»? Сафонов? Ну, его пригласи… В общем, поищи людей, Василий, поищи. Человек пять, ну, шесть, я думаю, хватит.

Рыбопромышленники собрались точно к назначенному времени. Оказалось, почти все уже слышали о новшестве, которое вроде бы собирались предложить на предстоящем рыбопромысловом совете. И уж точно все были согласны с Гарцаем и Фалеевым: «олимпийская система» в распределении квот для сахалинцев — неприемлема.

— Это что же получается? У кого плавсредств больше, тот и на коне? — гендиректор «Сакуры» Кравцов обвел собравшихся долгим вопрошающим взглядом. — А если я пока средств не имею, чтобы суда купить? У Каратова прикажете их брать — в аренду?

— Можно и в бывшем «Сахрыбпроме» их нанять, — сказал кто-то. — Но тогда квот на них не дадут. Нужно, чтобы свои суда были…

— Да этот москвич, я гляжу, скоро всех нас к рукам приберет! — подал голос Сафонов — крупный мужчина лет пятидесяти, с лицом бывшего партаппаратчика. — Ишь ты, без году неделя на Сахалине, а уже всех нас, считай, под себя подмял!

— А ты как думал, Юрий Семенович? — подлил масла в огонь Фалеев. — Каратов — он такой! Ты вот со своими японцами три месяца БМРТ не мог в море вывести, неделями по кабинетам ходил, вопрос утрясал да согласовывал… А Каратов четыре судна из Штатов пригнал — и сразу же их на промысел отправил. Вот так! И хоть бы кто ему слово сказал… Кстати, я эти суда в Корсакове видел, на рейде стояли. Красавцы! Я бы с таким флотом все сахалинские квоты за одну путину выбрал.

— Как, и мои квоты — тоже? — улыбнулся Гарц. — Ну ты, Фалеев, и жук! Так и скажи, что не на свой «Посейдон», а на каратовский «Круг» работаешь.

Шутка несколько разрядила обстановку. Сообща стали думать, что бы такое предпринять в сложившейся ситуации. В конце концов, решили послать в Комрыболовства коллективный протест против «олимпийской системы». А на сентябрьском заседании рыбсовета уговорились дружно выступить против нового порядка распределения квот, напирая при этом главным образом на устаревший флот и неизбежное снижение объема рыбопродукции, предназначенной для внутреннего рынка.

На следующий же день в Комрыболовства была отправлена отчаянная телеграмма.

Ответ пришел на удивление быстро. Из Комитета сообщали, что не считают целесообразным вмешиваться в деятельность сахалинского рыбопромыслового совета, как неподконтрольного органа. И тогда Гарц и все остальные поняли: первый раунд начавшейся схватки остался за Каратовым.

А в двадцатых числах сентября, аккурат накануне заседания рыбсовета, Гарцу позвонил Малюгин.

— Я слышал, у тебе проблемы?

— Если бы только у меня! У нас у всех проблемы, — поэжаловался Гарц. — Того и гляди, придется вообще суда на прикол поставить.

— Да ты не расстраивайся, Борис. Может, все еще и образуется, — успокоил его Малюгин. Поговорили еще о каких-то пустяках, на этом и распрощались. Так что Гарц даже не понял, зачем звонил ему капитан, чего хотел?..

На следующий день в здании бывшего «Сахалинрыбпрома», в зале на третьем этаже, собрался рыбопромысловый совет. Народу набилось в зале, как говорят рыбаки, под жвак: распределяли квоты на предстоящую путину, а какой промысловик такое событие пропустит?

Квоты распределили на удивление быстро. Принцип распределения остался прежним: согласно поданным заявкам и с учетом рыбодобывающих мощностей. Что же касается «олимпийской системы», то о ней на рыбсовете даже не вспоминали. Чудеса, да и только!

Каратов был внешне спокоен. Он сидел и слушал, о чем говорят члены рыбсовета. Напомнив рыбакам, что все нарушения правил рыболовства будут немедленно пресекаться, а виновники — лишаться промысловых билетов и квот, председатель совета Харитонов объявил об окончании заседания. Каратов медленно поднялся со своего места, подошел к председателю совета и негромко сказал ему что-то, буквально несколько слов. Потом резко повернулся на каблуках и вышел из зала.

Каратову уже было известно то, о чем Гарц только начинал догадываться…

Недели за три до описываемых событий Малюгина вызвал к себе начальник оперативно-следственного отдела (ОСО) Сахалинского УКГБ подполковник Борисов.

— Вот, познакомься с этим, — и положил на стол папку-скоросшиватель. Красным фломастером на ней было написано одно-единственное слово: «Москвич». — Читай, я подожду. Потом кое-что обсудим… — И тут же закурил, окутав себя облачком табачного дыма.

«…В последнее время контрабандная вывозка морепродуктов приняла характер незаконной внешнеторговой операции, осуществляемой прямо в открытом море по отработанной схеме, — читал Малюгин материалы оперативного дела. — В заранее обусловленном месте промысловое судно встречается с иностранным плавсредством, рыба-сырец или полуфабрикат перегружается с борта на борт, валюта передается капитану из рук в руки. После этого суда немедленно покидают точку рандеву. По информации нашего источника (оперативный псевдоним «Камчадал»), в апреле — мае текущего года незаконные торговые операции со своими иностранными партнерами имели СП «Калевала», СП «Блонд», ЗАО «Итуруп» и другие.

Заметно активизировало свою контрабандную деятельность с японцами ТОО «Круг». Двадцать шестого апреля в нейтральных водах северо-западней острова Кунашир БМРТ «Академик Елистратов», приписанный к порту Корсаков и принадлежащий ТОО «Круг» (генеральный директор Каратов И. Б.), имел краткосрочный контакт с японским рыболовным судном «Койору-мару». На борт японского судна было перегружено 4 тонны креветки, 6 тонн краба и около 12 тонн кальмара. Предполагаемая сумма незаконной торговой операции составила около 8 миллионов иен. Двенадцатого мая в порту Вакканай с РС «Парамушир», так же принадлежащего ТОО «Круг», было выгружено по документам 50 тонн полуфабриката минтая, реальная же отгрузка составила не менее 100 тонн, сумма сделки определяется в 40–45 миллионов иен…»

— Прочитал? — Борисов взял у Малюгина папку и тут же положил ее в сейф. — Тогда вот что… Кажется, у тебя есть один знакомый рыбопромышленник?

— Есть такой. Борис Гарц, генеральный директор фирмы «Блонд».

— Надо бы тебе с ним, Станислав, встретиться. И желательно в самое ближайшее время.

— Тема разговора?

— А вот над этим подумай. Сообрази, как бы нам половчее к этому Каратову подобраться!

— Насколько я знаю, Гарц всегда недолюбливал приезжих, — осторожно начал Малюгин. — Он ведь родился на Сахалине, ему что москвич, что рязанец — все приезжие, все временщики. Может быть, стоит сыграть именно на этом?

— Каким же образом?

— Каратов — москвич, и здесь, на Сахалине, опирается на губернатора и его команду. А Гарцу помогают местные власти. И если Гарц и Каратов начнут выяснять между собой отношения, им наверняка придется обратиться…

— Я тебя понял, — остановил его Борисов. — Помощники нужны?

Малюгин на секунду задумался.

— Пожалуй, да.

— Кого возьмешь?

— Думаю, Крашенникова.

— Хорошо. Позже я с ним сам поговорю. Действуй.

Однако прошло еще какое-то время, прежде чем Малюгин смог встретиться с Гарцем / тот ездил в Москву — в Комрыболовства: прощупывал возможности для получения дополнительных квот /. Встретились, посидели в кафе, попили пива. Вспомнили, как ходили когда-то в «загранку» на красавце «Шантаре». Вот тогда-то Малюгин и подбросил Гарцу идею о «разговоре по душам» с Каратовым. Что из этого получилось — известно.

Распределение квот прошло именно так, как того и хотели Гарц, Фалеев и остальные. Каратов проиграл. Однако свой проигрыш он намеревался вернуть сторицей.

За неделю, прошедшую после рыбсовета, Каратов успел несколько раз побывать а обладминистрации, наведался к губернатору, заглянул в комитет по управлению госимуществом… Словом, взялся за дело решительно. Результатом этих встреч и разговоров стало распоряжение председателя госкомимущества Янова о передаче в собственность ТОО «Круг» целого этажа в здании бывшего «Сахрыбпрома».

Рыбопромышленников, арендовавших помещения под офисы в трехэтажном доме на углу Коммунистического проспекта и улицы Ленина, мягко говоря, слегка залихорадило. Вот-вот должна начаться путина, у каждого забот — невпроворот, а тут изволь суетиться, бегать, кому-то что-то доказывать…

— Этот москвич нас скоро с дерьмом сожрет! — кричал Фалеев, в очередной раз встретившись с Гарцем. — Тебе, Борис, все равно, ты помещение в «Сахинцентре» арендуешь, у тебе деньги есть… А мне каково? Вот взвинтит завтра Каратов аренду… скажем, по тысяче долларов за квадратный метр начнет брать, и что? Придется платить. Или — уходить, к чертовой матери…

— Я тебе, Степаныч, бесплатно угол в своем офисе сдам, — как всегда, попытался шуткой снять накал страстей Гарц. Фалееву, однако, было не до смеха.

— Я с ребятами переговорил — хреново все получается, — не успокаивался Фалеев.-

Пока мы здесь, на берегу, дергаемся, у Каратова все уже готово: и суда на Корсаковском рейде стоят, и квоты есть… Да он же за нас всех в «золотом треугольнике» рыбу возьмет, если на то пошло! Да еще через Гальперина пару тысяч тонн минтая выпросит.

— Ты ведь должен понимать, Степаныч: дело не в здании, которое Каратову собираются передавать, а в принципе, — голос у Гарца был серьезным. — Просто Каратов решил нам всем показать, кто на острове настоящий хозяин. И показал. Ведь показал же?

Глаза у Фалеева округлились:

— Что? Каратов — хозяин? На острове? Не смеши, Борис!

— Ну, не сам Каратов, конечно, но… хозяин есть.

— Область, что ли?

— Да, область. В лице нашего уважаемого губернатора, — Фалеев презрительно хмыкнул. — Зря смеешься, Степаныч. Что такое губернатор? Это Москва. А Москва — это Комрыболовства, это Минвнешторг, это Росэкспорт… — перечислял Гарц. — А Каратов, между прочим, к губернатору без стука входит! Правда, мы не лыком шиты, тоже умеем своего добиваться… вот и квотами нас не обидели… А первую скрипку на острове все же Каратов играет. Вот что обидно!

— Ну надо же что-то делать! — буквально взвился Фалеев. — Нет, это дело я так просто оставлять не собираюсь. Ты меня знаешь, Борис: я с этим москвичом схлестнусь… Еще поглядим, кто на острове хозяин!..

Дня через два в редакции нескольких местных газет пришло письмо за подписью Фалеева. Директор СП «Посейдон» жаловался на происки «заезжего торговца», собравшегося отнять у честных сахалинских рыбаков здание «Сахрыбпрома» — этот «оплот сахалинского рыбопромыслового флота». А также просил помощи и поддержки у всех, «кому небезразлична судьба нашей ведущей отрасли».

Естественно, о том, что СП «Посейдон» давно уже перестроило отечественную отрасль для нужд заграничного рыбного рынка, автор письма скромно умалчивал.

В четверг Фалееву позвонили из областной газеты. Редактор Воронов сообщил, что письмо он прочитал и считает, что вопросы, поднятые в нем, заслуживает того, чтобы стать темой для газетного материала.

— Я пришлю к вам корреспондента, Василий Степанович, — пообещал Воронов. — Журналист он опытный, рыбную тематику знает… Думаю, ваши проблемы он поймет.

И действительно, в пятницу утром в кабинет к Фалееву заглянула секретарша:

— Василий Степанович, тут к вам пришли. Из газеты.

— Хорошо.

— Здравствуйте, — сказал вошедший. — Я из областной газеты. Журналист.

До отъезда на материк Шитову оставалось чуть больше года…

Утром Шитов встречался с Фалеевым, битый час слушал разглагольствования исполнительного директора о сахалинских морепродуктах, по вине «всяких заезжих» так и не попадающих на стол островитян.

— Вы, как журналист, должны понимать, какое значение имеет для нас «Сахрыбпром», — говорил Фалеев. — Мы единственные на острове, кто работает на государство, а не на собственный карман.

— И поэтому вывозите рыбу за рубеж и покупаете за нее бытовую технику вместо того, чтобы привозить оборудование и новые технологии для глубокой переработки той же самой рыбы?

— Эх, молодой человек! — Шитову даже показалось, что глаза у Фалеева слегка увлажнились. — Разве островитяне не хотят жить лучше, чем сейчас? Разве они против хорошего телевизора, магнитофона, холодильника?

— Я так не думаю. Но вот что получается… Взять тот же минтай. Вы продаете его как полуфабрикат — и получаете меньше, чем могли бы за него получить. А японцы делают из сахалинского минтая суримэ — и продают его по цене в три раза дороже! Что, мы не можем научиться делать суримэ? Наверное, можем… Точнее, смогли бы, если бы этого захотели.

Фалеев слушал и молчал. А Шитова уже несло дальше.

— Сахалин продает дальневосточного лосося буквально за гроши — примерно по триста долларов за тонну. А сколько стоит филе кеты в Японии? Около трех тысяч иен за килограмм! Это примерно тридцать долларов. Так во сколько же раз дешевле вы продаете лосося? Посчитайте!

Кажется, Фалеев обиделся. Однако виду не подал. Еще раз напомнил Шитову про островной патриотизм. И распрощался с журналистом, напоследок попросив его «быть в статье объективным».

И вот теперь Шитов готовился к разговору с одним из «этих заезжих» — директором ТОО «Круг» Каратовым. Как ни крути, а журналистская объективность требовала выслушать обе стороны.

Каратов встретил журналиста в дверях кабинета.

— Проходите, пожалуйста. Лидочка, сделай нам, пожалуйста, кофе… Курить будете? — спросил хозяин кабинета, и не дожидаясь ответа, положил перед Шитовым пачку «Кэмела».

Шитов мельком оглядел кабинет. Прекрасная мебель, в углу — японский телевизор, на отдельном столике — факс, рядом ксерокс… А Каратов уже открывал холодильник:

— Может, по рюмочке коньяку? К кофе?

— Спасибо, но… Я предпочитаю беседовать без коньяка.

— Нет проблем! Кстати, вот и кофе…

С минуту оба молчали. Но вот журналист отставил в сторону чашку с недопитым кофе и раскрыл блокнот. Прелюдию к разговору можно было считать законченной.

— Сегодня утром я встречался с Фалеевым, — начал Шитов. — Это исполнительный директор из совместного предприятия «Посейдон». Полагаю, вы с ним знакомы.

— Да уж… Представляю, что наговорил про меня этот директор! — В голосе Каратова прозвучала явная насмешка. — Ну как же, рыбная отрасль в опасности — приезжий на чужие апартаменты позарился!.. Наверное, и вы так считаете?

Такая прямота Шитова удивила. Работая в областной газете, он написал немало материалов о конфликтных ситуациях и уже привык к тому, что собеседники начинали всячески выкручиваться в разговоре с журналистом, или бить на жалость, или, подобно Фалееву, напирать на местный патриотизм… А вот такие, как Каратов, Шитову раньше не попадались.

— Мне просто интересно узнать, какую цель преследует ТОО «Круг», пытаясь приватизировать здание «Сахалинрыбпрома», — сказал Шитов после паузы.

— Ну, положим, вы это узнаете… Ну и что? Какая лично вам от этого польза? — спросил Каратов. Поскольку Шитов молчал, директор продолжал говорить дальше, все так же уверенно и жестко: — Будем откровенными: лично у меня с Фалеевым свои отношения. Да, конкуренция, да, нежелание делиться предполагаемой выгодой… Как говорится, здесь все средства хороши. И если я имею возможность в чем-то ущемить конкурента, заставить принять, гм… скажем, мои условия игры, то почему бы мне этого не сделать? — Каратов вытряхнул сигарету из пачки и закурил вместе с Шитовым. — Я не знаю, как охарактеризовал меня Фалеев… в конце концов, мне это не интересно… Что?

— Продолжайте, я слушаю.

— Так вот, повторюсь: у меня с Фалеевым — своя игра. Не уверен, что я ее выиграю… Могу и проиграть… Но — вы, журналист: неужели вы будете по-настоящему чувствовать себя счастливым, если в одном из ближайших номеров газеты появится какой-нибудь задиристый материал о наглом «прихватизаторе» Каратове?

— По-моему, «прихватизатором» я вас еще не называл, — возразил Шитов. Однако Каратов лишь махнул рукой:

— Ну, не назвали, так назовете… Это же — ваш хлеб, не так ли?

— Что вы имеете в виду?

— Конечно же, ваши статьи, — Каратов в упор взглянул на Шитова. — Я их читал. Кстати, вы неплохо пишете.

— Спасибо, — усмехнулся Шитов.

— А вот это — напрасно, — заметил Каратов. — Вы действительно хорошо пишете: серьезно, доказательно. Правда, иногда вас подводит незнание обстановки…

— В чем же это проявляется?

— Откровенно?

— А почему бы и нет? — разговор для Шитова становился все интересней. Он тоже взял сигарету, поискал глазами зажигалку. Каратов щелкнул «Таёрой»:

— Пожалуйста! — и улыбнулся. — А может быть, все-таки по рюмочке коньяку? Или вам, журналистам, это запрещено?

«Нет, это не Фалеев, — мелькнуло в голове у Шитова. — Так свободно может держаться лишь тот, кто полностью уверен в себе. Черт возьми, этот Каратов мне нравится!»

Да, Фалеев в разговоре с журналистом вел себя иначе! Шитов с легкой неприязнью вспомнил своего недавнего собеседника. Толстячок в костюме-тройке нервничал, явно многого не договаривал, давил на жалость и островной патриотизм… Господи, какой там патриотизм, к чертям собачьим?! Регулярно встречаясь с рыбопромышленниками, Шитов немало был наслышан о коммерческом директоре СП «Посейдон». Одно его недавнее «меценатство» чего стоило! Купив для одной из школ четыре компьютера и раструбив об этом на весь остров, коммерческий директор на следующий же день перевез два компьютера к себе в офис… И вот этот Фалеев со слезами на глазах берется рассуждать о несчастных сахалинских рыбаках, из-за происков «этого заезжего наглеца» вынужденных ежегодно сокращать объемы промысла! Нет, к этому «заезжему», наверное, следует присмотреться более внимательно. И уж во всяком случае, не рубить с плеча, как наверняка хотел бы от журналиста Фалеев…

— А знаете, Игорь Павлович, я от коньяка, пожалуй, не откажусь, сказал Шитов. — Уж если мы переходим на откровенности…

— Разумеется, в разумных пределах, — заметил Каратов. — Да вам, я думаю, вряд ли редактор давал задание писать обо мне очерк. Скорее, очередную критическую статью… Я угадал? — Шитов неопределенно пожал плечами. — Ну ладно, точного ответа я от вас не требую…

Бутылка была уже вынута из холодильника, рюмки — налиты до краев, и даже яблоко — огромное, спелое — ловко нарезано дольками.

— Давайте, за знакомство, э-э…

— Евгений, — подсказал Шитов, берясь за прохладное стекло рюмки.

— Да, Женя. А кофе сейчас принесут.

Шитов приподнял рюмку. Секунду помедлил. И выпил. Знакомство с Каратовым можно было считать состоявшимся…

Да, коньяк был хорош! Выпив, Шитов захрустел яблоком. Открылась дверь, и секретарша принесла кофе.

— Так на чем мы с вами остановились? — спросил Каратов, неторопливо помешивая ложечкой в кофейной чашке.

— Вы, кажется, обвинили меня в том, что я пишу, не совсем верно ориентируясь в обстановке, — напомнил Шитов. — В чем же проявляется эта неточность?

— В том, что вы изначально принимаете сторону большинства, — Сейчас Каратов говорил очень серьезно. — Ну вот, тот же Фалеев… Он, конечно, плакался вам о судьбе несчастных сахалинских рыбаков, не так ли? — Шитов кивнул в ответ. — Видите, я угадал… И вы, конечно, не прочь пожалеть этих несчастных? Ну конечно же, вы их жалеете! — Каратов поднялся из-за стола и начал прохаживаться по кабинету. Точь-в-точь как преподаватель, читающий лекцию. — Но давайте говорить прямо: какое дело вам до Фалеева и остальных? Лично вы почувствуете себя легче от того, что Фалеев останется по-прежнему в своем офисе в «Сахрыбпроме» — и не будет платить за него ни гроша? Ведь он же не платит за свой офис, вы это знаете? Ну как же, ведь он — патриот… он за интересы островитян переживает! А то, что его совместное предприятие только в этом году выловило для Японии одного лишь минтая больше трех тысяч тонн — вы это, небось, от него не услышали?

Шитов посмотрел на Каратова долгим взглядом.

— Но ведь и вы, наверное, тоже продаете морепродукты за рубеж?

— Да, продаю, — просто сказал Каратов. — И не делаю из этого никакой тайны. Только, в отличие от Фалеева, не прикрываюсь словами про островной патриотизм. Просто торгую — и все… Понимаете? Вот в чем главное отличие между мной и большинством местных рыбаков!

Каратов медленно подошел к столу и тяжело опустился в кожаное кресло. Снова взялся за сигарету.

Наступила пауза.

— Скажите, — вдруг спросил Каратов, — у вас есть машина?

— Нет, — усмехнулся Шитов.

— И квартира у вас, наверное, маленькая и убогая, я угадал?

Тон хозяина кабинета Шитова задел.

— Кажется, мы встретились не для того, чтобы выяснить мои бытовые условия, — глухо сказал он. — В конце концов, из-за «Сахрыбпрома» конфликтует не журналист Шитов, а…

— Не обижайтесь, — прервал его Каратов. — Право слово, я не хотел вас обидеть. Я просто пытался понять…

— Что именно?

— Я думаю, главное: что же на самом деле заставляет вас, Шитов, с головой лезть в конфликт двух «фирмачей»… так, кажется, называет предпринимателей ваша газета? — Шитов сделал протестующий жест. — Ну, положим, не вы конкретно так называете, а другие… Ваш Буравчик, например… Но я не об этом. Я просто действительно хочу понять: неужели только соображения морали и этики заставляют вас заниматься выяснением, кто же прав — я или Фалеев? Или же здесь присутствуют и иные интересы?

Шитов резко поднялся из-за стола:

— Извините, но продолжать этот разговор я не считаю целесообразным, — сказал он. — До свидания! — и повернулся к двери.

— Подождите.

Теперь Каратов точно знал, как и о чем следует разговаривать с этим журналистом.

— Я полагаю, вы меня не так поняли, — сказал он. — Спрашивая о возможных интересах, я вовсе не имел в виду… Ну, скажем, некую благосклонность со стороны Фалеева за удачно написанный газетный материал. Хотя лично я считаю, что каждый труд должен быть оплачен…

— За газетные материалы мне платят гонорар, — сухо ответил Шитов. Ему было неловко за то, что он вспылил и собрался покинуть кабинет, обидевшись, в общем-то, из-за ерунды. Давно бы пора привыкнуть, что такие, как Каратов, смотрят на многие вещи совсем иначе, чем он, Шитов. А всякий труд, действительно, должен быть оплачен, здесь уж собеседник прав…

— А знаете, что? — вдруг предложил Каратов. — Может, перенесем наш разговор на завтра? Признаться, ваш звонок застал меня врасплох… Согласившись на встречу, я не успел как следует подготовиться к разговору, поэтому-то он у нас, кажется, и не получился. Давайте встретимся завтра, вы не против?

— Но ведь завтра — суббота, — заметил Шитов.

— И отлично! Нам никто не помешает. Пятница у меня самый загруженный день, а суббота на то и существует, чтобы отдыхать.

— Хорошо. Завтра так завтра. — Шитов пожал протянутую руку.

— Часов в девять утра вас устроит? Отлично. Жду!

Выходя от Каратова, Шитов увидел в приемной несколько посетителей. Да, похоже, пятница для Каратова и в самом деле — день загруженный…

Едва Шитов пришел в редакцию, как его позвал к себе Воронов.

— Ну как там у тебя, Женя, дела с «Сахрыбпромом»? — спросил он дружелюбно (отношения у них были вполне свойские). — С Фалеевым встречались?

— Да, конечно.

— А с этим, как его? С Каратовым?

— В общем-то, да…

— Что так неуверенно? Не захотел разговаривать?

— Нет, почему же? И с ним я поговорил…

Странно, что Шитову не хотелось рассказывать Воронову о завтрашней встрече в «Сахинцентре». Но почему? Этого Шитов не знал, но чувствовал: ему не следует говорить о Каратове ничего лишнего. Кажется, назревали какие-то события, в которых ему, Шитову, надлежало играть весьма любопытную роль… Такое уж у него было предчувствие.

— Значит, в понедельник материал будет? — спросил Воронов.

— Да, скорее всего…

— Вот и хорошо. Я скажу Локтееву, чтобы он поставил его на среду, где-нибудь на второй полосе… — Воронов подумал секунду и добавил, как бы между прочим: — Ну, ты там особенно-то с этим «фирмачом», я Каратова имею в виду, не церемоньтесь… Это ж не дело — сахалинских рыбаков из родного здания выгонять! Между прочим, «Сахрыбпрому» недавно сорок лет отмечали, столько известных рыбаков из его стен вышло!.. Ладно, идите, работайте над материалом.

Проводив Шитова, Воронов полистал телефонный справочник и набрал номер Фалеева…

Шитов открыл глаза.

Голова трещала и разламывалась на куски. Сколько они вчера выпили? Граммов по пятьсот на каждого?.. Это надо уметь!

Пошатываясь, Шитов добрался до кухни.

Жена сидела за столом и курила, а Сазонов-старший возился у плиты — готовил завтрак.

— Ну и как себя чцвствуешь, после вчерашнего? — спросила жена с легкой издевкой.

Шитов пожал плечами:

— Да так… А что?

— Ничего. Разборки оставлю до парома… — она взглянула на часы. — Кстати, я звонила в порт: паром уходит в девять, сейчас — без пятнадцати восемь. Пьем чай — и едем.

— Сначала бы не мешало, того… — Шитов потрогал голову. — По пять капель…

— Никаких капель! — отрезала жена. — Нам с тобой еще до Ванино надо добраться, в поезд сесть…

— Все правильно, — усмехнулся Сазонов. — Паром по нашим временам — дело серьезное! На него только трезвым нужно садиться…Помнишь наш вчерашний разговор?

— Что за разговор? — встрепенулась жена. Но Валентин лишь улыбнулся: мол, так, пустяк… И подмигнул Шитову:

— Завтракай уж, чудак! Я картошки нажарил…

Они быстро позавтракали, попрощались и вышли на улицу.

Через полчаса Шитовы были на морском вокзале. Едва они успели взять билеты и прихватить вещи из камеры хранения, как объявили посадку на паром.

Вместе со всеми Шитовы двинулись на «Сахалин-8».

Каюта, где им предстояло болтаться четырнадцать часов, была в самом низу. Не зря она значилась как каюта третьего класса! Едва не скатившись вместе с вещами по крутому трапу, Шитов добрался до каюты и зашел в нее. Десять кресел, расположенных в два ряда… Н-да, комфорт, ничего не скажешь!

— Спать меньше надо, — уколола жена. — Пораньше бы встали, могли бы в четырехместной каюте билеты взять. Ну ничего, как-нибудь доберемся…

— Давай сядем вот здесь, с краю, — предложил Шитов. — Жарко, понимаешь…

— Ну конечно, с краю! А деньги? — шепнула жена. — Нет уж, сядем у самого борта.

— Как хочешь.

Едва Шитовы расположились на своих местах, вошла пожилая пара с маленькой девчонкой — похоже, с внучкой, сели рядом с Шитовым. Потом заглянул какой-то парень, скуластый и приземистый, явно крепко выпивший. Побродил, пошатываясь, по каюте, выбрал место — как раз напротив Шитова, плюхнулся в кресло, тут же склонил голову на бок. А следом зашел и устроился рядом еще один парень, помоложе и трезвый. Достал из кармана газету, принялся разгадывать кроссворд. Пришел мужчина в джинсовой куртке, поудобней устроился в кресле. Наконец, женщина средних лет уселась с самого краю, поставила сумку под ноги. Итого, девять пассажиров в каюте, одно место свободное. Можно ехать…

Крупной дрожью зашелся паром, трижды провыла и захлебнулась сырым сахалинским смогом (угольная пыль наполовину с туманом) отвальная сирена. Шитов взглянул на часы. Половина десятого. Не раньше, чем к полуночи, паром в Ванино придет…

И голова — болит. Эх, пива бы!..

Не зря Шитов встречался с Каратовым! Один бог знает, где директор «Круга» откопал эти данные, но Фалеев выглядел в статье бледно, очень бледно! Убийственней всего были рассуждения Фалеева о Сахалине, задыхающемся без морепродуктов, на фоне экспортных квот на вывоз этих самых рыбопродуктов за рубеж, полученных «Посейдоном» в Управлении Министерства внешних экономических связей (МВЭС)по Сахалинской области.

— За цифры я ручаюсь, — сказал при встрече Каратов. — А чтобы у вас не было никакого сомнения в этом, сходите в МВЭС. Там есть один человек, который как раз и занимается квотированием предприятий-экспортеров… Вот вы у него цифры и проверьте.

— Но ведь и ТОО «Круг», наверное, тоже вывозит рыбу за рубеж? — спросил Шитов.

— Естественно, — последовал ответ. — Мы этого и не скрываем. Но мы и не говорим взахлеб о патриотизме, вот ведь в чем дело!

— Хрен редьки не слаще, — буркнул Шитов.

— Отнюдь! — поправил его Каратов, ничуть не обидевшись. — Согласитесь, что патриотизм — не та монета, на которую можно все покупать, не рискуя быть когда-нибудь схваченным за руку. Тем более, не будем забывать, что тот флот, который мы покупаем по бербоут-чартеру в Америке, в конечном счете будут работать на Сахалине. А что оставит после себя Фалеев? Пройдет несколько лет, и арендуемые им суда попадут под газовый резак… Вот вы о чем напишите! Конечно, я ведь тоже не патриот, если отправляю рыбу за границу, — добавил он, помолчав. — Но я хотя бы даю людям заработать… Вы знаете, сколько я плачу своим рыбакам? В три раза больше, чем Фалеев, Гарц и вся эта компания. В три раза! А сколько денег я перечислил на счет детского дома здесь, в Южном, вы знаете? Нет? А спортивной школе в Холмске? Тоже не в курсе? Пожалуйста, вы можете записать. Хотя я предпочел бы об этом не говорить.

— Почему?

— Наверное, потому, что богат, — неожиданно печально сказал Каратов. — Не думаю, что меня по-настоящему любят в спортивной школе или в детском доме. Да, благодарны… может быть. Но уважения у них ко мне нет, я уверен. Богатых в России не уважают, вот в чем дело!

Нет, хорошая получилась статья. Объективная. По-другому Шитов писать не мог. Иначе бы он не был Шитовым…

«Скандал в благородном семействе» (так называлась статья) появился в среду. А в четверг вернулся из Хабаровска Воронов, решавший какие-то вопросы в КрайТАСС-АПН, и тотчас же вызвал к себе Шитова.

— Я сейчас отругал своего зама Ростовцева, да и Локтееву изрядно досталось, — начал он без обиняков. — Как вы могли, Шитов, давать в газету такую, извините, сомнительную статью?

— Это почему же — сомнительную? — не выдержал Шитов. — Что, она плохо написана?

— Плохо! — выкрикнул Воронов. — Оплевали уважаемого человека, старейшего нашего рыбака…

— Вы сказали — старейшего? — хмыкнул Шитов. — Насколько мне известно, Фалеев всего года три как занимается рыбным промыслом.

Впрочем, Воронов и сам понял, что насчет «старейшего» — хлебнул лишку, и тут же поправился:

— Я хотел сказать, в лице Фалеева вы оплевали всех сахалинских рыбаков. Всех до единого! Нет, это же надо додуматься до такого? Какой-то «фирмач» наглым образом пытается захватить государственное здание, а журналист…

— Я старался быть объективным, — твердо сказал Шитов. — Вы могли заметить, что я никого не поддерживаю и никого не черню. Я лишь привожу кое-какие факты.

— Факты тоже надо уметь подавать, — отрезал Воронов. — Так, как вы их подали, Евгений Александрович, в нашей газете, — слово «нашей» он выделил, — не подают. Имейте это в виду… Идите!

И в четверг же Шитову позвонил Каратов.

— Мне кажется, нам необходимо встретиться, — сказал он. — Скажем, в три часа вас устроит?

— Где вы хотите встретиться? В офисе?

— Нет. Было бы удобней встретиться где-нибудь в другом месте… Ну, скажем, на автобусной остановке у театра. Он же от вас — в двух шагах, не так ли? Вот там я вас и буду ждать…

Шитов положил трубку.

Видимо, разговор Шитова с Каратовым слышал и кто-то третий. Потому что минут без пятнадцати три к театру подъехала белая «Нива» с городскими номерами. В машине сидели двое, молчаливые и сосредоточенные.

Каратов подъехал в три ноль пять.

— Садитесь, — сказал он, открывая дверцу «Тойоты». Шитов устроился на заднем сидении.

— Куда поедем? — спросил он.

— Да недалеко… Один парень держит в Южном что-то вроде гостиницы, вот к нему и поедем.

Каратов отпустил сцепление, «Тойота» стремительно рванулась с места.

Вслед за ней от театра двинулась и белая «Нива»…

На следующее утро оперативное дело «Москвича» пополнилось еще одним документом:

«…В ходе оперативных мероприятий был установлен контакт Каратова с журналистом областной газеты гр. Шитовым, который был замечен 29 октября т.г. на автобусной остановке «Гортеатр» в 14 час. 50 мин. В 15 час. 05 мин. к остановке подъехала «Тойота», цвет «металлик», государственный номер «07–14 СХР», принадлежащая гр-ну Каратову И. П. Далее машина проследовала на ул. Сахалинскую к зданию, арендуемому ЗАО «Кентавр», где и оставалось там до 16 час. 20 мин.

Содержание беседы неизвестно.»

— А вот люстру мы зря с собой не взяли, — сказала жена. — Она ведь легкая, могли бы и увезти… Ты слышишь?

— Да, конечно. Могли бы и взять, — согласился Шитов, не открывая глаз. — И люстру, и стиральную машину…

— Дурак, — беззлобно сказала жена. — Сорвались с места, как два идиота… Кого испугались?

— Допустим, и не испугались… Это ты зря. Но оставаться в квартире с деньгами вовсе ни к чему. Мало ли чего?

— Вечно ты чего-то боишься, — усмехнулась жена. — Ладно уж, помолчи…

Шитову стало обидно. Мало того, что голова болит так, что хоть отрывай ее да выбрасывай, а тут еще тебя такое говорят… Ну, совсем плохо получается.

Сколько они уже плывут? Час, полтора?

Скорее бы, что ли, Ванино…

В пятницу утром пишущая братия собралась в кабинете Воронова.

— Все в сборе? — сказал редактор традиционную фразу. — Так, хорошо… Кто сегодня выступает с обзором? Вы, Максим Максимович? Ну, начинайте, послушаем…

Завотделом социальных проблем Валювич говорил недолго, минут пятнадцать. Выступать на планерках он умел: никого не ругал, но зато никого и не хвалил. Отделывался общими фразами. Воронов слушал его с бесстрастным выражением лица. На Шитова редактор предпочитал не глядеть отводил глаза в сторону.

— У вас — все? — спросил он, едва лишь Валювич произнес свою последнюю, аккуратно округленную фразу. — Ну, что ж, поработали мы неплохо… — Взгляд Воронова обежал лица сидевших за столом сотрудников. — Но, может быть, кто-то хочет что-нибудь добавить к выступлению Максима Максимовича?

— Я хочу. Позвольте?

— Да, пожалуйста!

Поднялся корреспондент Колпаков, близоруко прищурился, поднес к крючковатому носу несколько мелко исписанных страниц.

— Меня вот что удивляет, друзья, — начал он. — Вот мы пишем о земляках-сахалинцах, стараемся их как-то защитить, чем-то помочь… И это все правильно, так и нужно работать в газете. Но вот я прочитал недавно один материал — и знаете, очень расстроился…

— А конкретней можно? — подал голос Леша Габер, завотделом культуры.

— Тише, тише! — редактор постучал карандашом по столу. — Не надо дергать своего же товарища репликами… Продолжайте, Колпаков.

— Тут просят конкретности… Что ж, можно и конкретность! — Очки Колпакова метнулись в сторону Шитова. — Я имею в виду ваш последний материал, Евгений Александрович — «Скандал в благородном семействе». Вы сами-то, Шитов, понимаете, ЧТО написали?

Это выделенное Колпаковым «ЧТО» прозвучало для Шитова так неожиданно, что он растерялся. Давно уже, еще со времен его работы в «районках», ему не говорили ТАКИМ тоном и ТАКИЕ вещи. Чего-чего, а уж за факты, за стиль, за выбранную для материала интонацию он, Шитов, всегда был спокоен, потому что знал: ошибок быть не может. Ну, не может — и все! Слишком долго он учился писать, слишком трудно он поднимался из глухих заштатных газет в областную печать, чтобы можно было позволить себе какую-нибудь серьезную ошибку в материале, тем более — в таком, как «Скандал…»

— В чем же ты, Валера, хочешь меня упрекнуть? — хрипло спросил Шитов. — В чем же, конкретно, я не прав?

— Во всем! Во всем ты не прав, Шитов, — Колпаков, обычно щепетильный в выборе слов, сейчас говорил, словно захлебываясь предложениями. — Мне звонили ребята из «Сахрыбпрома»… Они возмущены… Это же надо — оплевать целую отрасль! И какую?! Рыбную отрасль! Ведущую отрасль на острове…

— Постой, Валера, ты о чем говоришь? — перебил его Габер. — Ты вообще-то думаешь, в чем пытаешься обвинить Шитова?

— Тише, Алексей Степанович! — карандаш Воронова снова пришел в движение. — Вам же слова не давали, так? Давайте сначала выслушаем Колпакова. Мне кажется, он говорит дельные вещи…

— Вот именно, что дельные, — громко сказал Буравчик. — Я вон, тоже прочитал этот «Скандал…», так чуть со стула не упал…

— Меньше пить надо, — вполголоса заметил Габер. Лицо у Буравчика стало багровым:

— Попрошу без оскорблений! — крикнул он задиристым фальцетом. — Я ведь тоже могу наговорить…

— Тише, тише! — Воронов был вынужден даже подняться из-за стола. — В чем дело? Мы что — занимаемся склоками или все-таки присутствуем на планерке? — И сверкнул глазами на Габера. — Если вы еще раз позволите себе такие реплики, я буду вынужден попросить вас удалиться из кабинета, чтобы не мешали нам работать. Продолжайте, Колпаков.

— Собственно, у меня все, — сказал тот. — Лично я считаю материал Шитова весьма неудачным. Мы еще на редколлегии, видимо, будем о нем говорить, когда соберемся подводить итоги месяца…

— Да лишить его квартальной премии, и все дела, — встрял Буравчик. — Мне ведь, кстати, тоже знакомые рыбаки звонили… Опровержение собираются писать.

— Пусть пишут, — отрезал Шитов, уже вполне взявший себя в руки. — Посмотрим, какие они приведут аргументы…

— Ну, положим, у вас, Шитов, они их согласовывать не будут, — ехидно заметил Воронов. — Ладно, поговорили — и достаточно. Давайте посмотрим планы на неделю… Николай Иванович, планы все отделы сдали?

— Да, все, — ответил Локтеев.

— Прочитайте их, пожалуйста…

К материалу Шитова больше не возвращались.

После планерки Шитов зашел к Локтееву.

— А что, Николай Иванович, ты тоже считаешь, что материал неудачный? — спросил он напрямую.

Локтеев задумчиво пожевал губами, стал бесцельно перебирать на столе бумаги.

— Я так не говорил, — наконец отозвался он. — Но ведь коллектив считает…

— Это Колпаков с Буравчиком — коллектив? — не сдержался Шитов. — Да будь я редактором…

— Ты пока еще не редактор, — заметил Локтеев. — И, судя по материалу, никогда им не будешь. Вот так! — Оглянулся на дверь и добавил, понизив голос: — Не потому, что материал плохой… как раз-то написан он хорошо — сильно, убедительно… Не поэтому, Женя! Просто надо знать, что, когда и о чем следует писать. Это же азы нашей профессии! Ясно? Ну и… иди, Шитов, работай. Иди! Не забудь, у тебя на субботу две корреспонденции запланированы, да еще интервью с вице-мэром…

С того дня Шитов почувствовал заметный холодок со стороны Воронова. До недавнего времени они здоровались за руку, отныне — лишь «здравствуйте» и небрежный кивок в ответ. Да, и отмечать материалы Шитова с тех пор на летучках и планерках перестали.

Сначала Шитов обижался, а потом — привык.

А еще потом Шитова отправили на север острова — в командировку.

Пятнадцать часов в купе японского вагончика — это надо уметь! Не вытянуться как следует на полке, не повернуться. Спустишься вниз, присядешь к узкому столику — коленки в соседа упираются. Короче, не для русского человека вагон. Однако делать-то нечего: иные вагоны по сахалинской узкоколейке и не ходят…

Знакомых в вагоне не нашлось, и потому почти весь путь до Ноглик Шитов продремал на своей верхней полке. Лишь в Тымовском, где поезд стоял двадцать минут, Шитов выбрался на перрон — покурить на свежем воздухе. Там, на перроне, он и столкнулся с Куренцовым — давним знакомым, с которым некогда работал в районной газете.

— Ты к нам, в командировку? Молодец, давно пора и про северян что-нибудь написать, — обрадовался встрече Куренцов. И тут же предложил: — Давай ко мне в купе. А то я один еду, скучно. У тебя какой вагон?

— Шестой.

— У меня — восьмой, купе номер три. Заходи!

Оставшиеся два часа ехали вместе.

— Мы твои материалы, Женя, регулярно читаем, — говорил Куренцов. — Нормально пишешь! Зло, едко. Особенно про «Сахрыбпром» нам понравилось. Хотя…

Куренцов сделал паузу.

— Что — «хотя»? — встрепенулся Шитов. — Ты уж договаривай, если начал.

— Я ведь из Южного еду, был там на семинаре, — начал он неторопливо, старательно подбирая слова. — Сам знаешь, как любят в островной «столице» нашего брата-«районщика» уму-разуму учить… Так вот, на одном из занятий и о твоей статье говорили.

— Кто?

— Да из Союза журналистов эта дама…

— Сиваева, что ли?

— Она самая… Короче, назвала твою статью политически вредной. Да еще намекнула, что, видать, очень уж хорошо автору за нее заплатили, коли он своих же земляков-сахалинцев этакими хапугами на весь остров выставил.

С минуту Шитов молчал, пораженный только что услышанным.

Вот, значит, как повернули все это дело! Мол, заказная статья, за деньги написанная… А значит, и правды в ней — ни на грош. Ловко, ничего не скажешь…

— Что ж ты мне в редакцию-то не позвонил? — вырвалось у Шитова. Глаза у Куренцова, круглые за стеклами очков, делали замредактора районной газеты похожим на ручного филина.

— Я звонил, — пожал плечами филин. — Мне сказали, что ты в командировке.

— Кто сказал?

— Ну этот… Буравчик, из отдела промышленности… Да ты не расстраивайся, Женя, — сказал Куренцов после паузы. — Лично я в эту чепуху ни на грош не верю. Да что я, журналиста Шитова не знаю? Три года с ним работал! Короче, плюнь ты на это дело, Женя, и разотри. Вон, пиво пей. — И тут же подал пример, в один присест опорожнив почти полбутылки.

Худо-бедно, добрались до Ноглик. В Южном было еще довольно тепло, а здесь, на севере, уже лежал снег по колено. Дороги, правда, были расчищены, так что через четверть часа по приезду Шитов уже был в гостинице.

В номер вселили без проблем: накануне Шитов звонил сюда из Южного, просил забронировать номер.

Бросив сумку под стол, Шитов вынул блокнот и подсел к телефону. Ему повезло: нужные люди были все на своих рабочих местах. Удалось договориться насчет завтрашней встречи и в Нижне-Тымском леспромхозе, и в рыбколхозе «Восток», и даже замдиректора НГДУ «Катанглинефтегаз» уговорить на интервью. Но это все назавтра. А вот сегодня что делать?

Да хотя бы по поселку пройтись. Чем не дело? Как-никак, он, Шитов, здесь семь лет прожил… Ужель ни одного знакомого не встретит?

Закрыв двери номера, он сунул ключ в карман и вышел на улицу.

Бесцельно побродив с четверть часа по центральной улице, Шитов отчетливо понял, насколько он отвык от жизни в таком вот поселке. То ли дело — Южно-Сахалинск с его городской суетой! А здесь?.. Встретился знакомый нефтяник. Перекинулись парой слов. Расстались… На душе стало грустно. И ради этого надо было пятнадцать часов в тесном купе маяться? Да лучше бы он, Шитов, дома остался, раз такие дела!

Жена легонько толкнула Шитова в бок:

— Ну, ты что там, уснул? Бутерброд будешь?

— Ну, если только с пивом…

— Хватит. Какое тебе пиво? — сердито сказала жена. — Иди, вон, водички попей. И умоешься заодно.

Шитов тяжело поднялся с кресла и вышел в коридор. Тотчас же парень, сидевший напротив, встрепенулся, вроде бы просыпаясь, оглянулся. Ирина возилась с сумкой — доставала хлеб с колбасой, и на парня не обратила внимания.

Незаметный толчок соседу — и тот откладывает свой кроссворд.

— Девушка, у вас ножа не найдется?

Ирина подняла голову от сумки. Парень уже стоял рядом с ней и улыбался, как будто старой знакомой.

— Решил вот перекусить, а ножика нет… Да, а может быть и соль у вас отыщется?

— Что? Ах, ножик… Сейчас найду.

— Вам помочь?

И вот уже парень присел на место Шитова и тянется к сумке…

— Не надо! Я сама найду.

Кажется, Ирина сказала это слишком поспешно. А может, даже испуганно. Мужа не было рядом, а деньги — вот они, в сумке, на самом дне…

— Возьмите! И соль.

— Спасибо. Сейчас отдам. Минуточку…

Парень вернулся на свое место, открыл пакет, начал возиться с батоном. Сидевший рядом вопросительно взглянул на парня. Тот еле приметно кивнул в ответ…

Вернулся уже умытый Шитов. Задержись он на полминуты — наверняка бы столкнулся в дверях со скуластым. Тот двинулся в коридор, как только получил от соседа по креслу утвердительный кивок. Шитов разошелся со скуластым в дверях. Случайно глянул ему в глаза — и подумал: «До чего же они пустые!» И тут же забыл о скуластом.

Парень вернул Ирине нож. Та взяла его и тут же начала готовить себе и мужу бутерброды.

С утра Шитов побывал в рыбколхозе, поговорил с главным инженером, зашел к экономистам, прошелся по цехам. Там, кстати, узнал, что должна пойти машина за навагой в бригаду Куркова. На ней и поехал.

На рыбацкий стан Шитов добрался к обеду. Бригада была на льду, а на рыбстане всем заправлял бригадный повар, по-местному — кондей — Юрка Суворин.

— Ба, какие люди! Здоров, Женя, — Юрка шел из кухни навстречу гостям, вытирая руки о полотенце, перекинутое через плечо. — Привет, Мишка… Садитесь, мужики, чай пить — ребята не раньше чем через полчаса подъедут… — Сам налил чай в кружки, выставил на длинный стол хлеб с маслом и сахар, насыпанный в эмалированную миску. — Согрейтесь пока, а обедать чуть позже будем… Ах, черт, чуть рыба из-за вас не подгорела!

Юрка кинулся на кухню, загремел здоровенной сковородой. Зашкворчала, перевернутая на другой бок, навага.

— Как уловы? — спросил Шитов. — Сколько с ловушки за один подъем берете?

— Да по-всякому, — неопределенно сказал Суворин. — Так… Попадается кое-что, по мелочам… Курков приедет, он тебе подробней расскажет.

Такому ответу Шитов не удивился. Было время, когда он и сам точно также отвечал заезжим корреспондентам, время от времени появлявшимся в бригаде — взять материал для газеты, а заодно уж и свежей рыбки попробовать. Да и какой рыбак будет уловами хвастаться? Удачу сглазить? Ну уж нет!.. Шитов допил чай и отставил кружку в сторону — хватит. Водитель Мишка, тот налил себе вторую кружку, щедро сыпанул в нее сахару, густо намазал маслом хлеб. По Мишкиному лицу было видно: он на этом не остановится.

Шитов вышел на крыльцо, достал пачку «Магны», закурил. Наезженная снегоходами колея уходила от рыбстана в сторону залива — узкого и длинного, дугой охватывавшего некогда оживленный, а теперь — с полуразвалившимися домишками портпункт. Правда, летом здесь еще ходила через залив самоходная баржа — доставляла буровикам на площадь Набиль трубы, цемент, метанол в двухсотлитровых железных бочках, соляр. Зимой же здесь единолично хозяйничали рыбаки.

Наважьи ловушки, выставленные в два ряда вдоль берега, тянулись до конца залива, с интервалом метров в триста-пятьсот. У самых дальних концевых шестов Шитов заметил несколько темных точек, вытянутых ломаной линией. Тонко, по-комариному, звенели двигатели «Буранов». Снегоходы росли в размерах, увеличиваясь с каждой минутой. Еще немного — и из-за крайнего полуразрушенного домика на берегу залива показался первый снегоход — с металлическим корытом на буксире, — так называемой «пеной», в которой рыбаки доставляют со льда улов.

Минут сорок возились в крытом цехе: сначала — разравнивая на льду свежевыловленную навагу для заморозки, а потом — загружая сетчатыми мешками с рыбой терпеливо дожидавшийся рыбаков колхозный «зилок».

Шитов работал на погрузке вместе со всеми. Ему было приятно вновь ощутить свою причастность к общему делу… Эх, дурак он, дурак! Уехал в Южный, думая, что там будет лучше… Да здесь ему, Шитову, лучше, здесь! Вот Васька Петров, вот Юрка Наргук, нивх, вот Толян-азербайджанец… Ты, Шитов, четвертый. Ну что, взяли мешок?

— Дав… вай!..

Подхваченный четырьмя парами рук, мешок взлетает на борт «зилка», а там уже его подхватывают Вовка да Санек.

— Дав…вай!..

И очередной мешок оказывается в кузове. Наконец, машину загрузили «под жвак», Мишка завел двигатель, рядом сел Наргук.

— Рыбу сдашь — оставайся дома до утра, — сказал ему бригадир. — А завтра я накладные еду закрывать, так что на обратном пути захвачу…

«Зилок» уехал. Рыбаки повалили в дом. Скинув робу, Курков заглянул в бригадирскую и вышел, держа в руках две бутылки «Столичной».

— Эй, парни! Есть повод выпить по сто грамм. За встречу, — сказал Курков. — Но только смотрите, после обеда чтоб я никого на льду не подгонял. Нам до вечера еще четыре ловушки надо проверить.

Разлили водку по кружкам. Вышло ровно по сто грамм — не больше, не меньше.

— Ну, давайте, парни, за встречу. — Курков повернулся к Шитову. — Ты ведь у меня в бригаде, Женя, четыре путины отрыбачил…

Водка была холодная и — странно! — приятная на вкус. А может, просто компания была своя? Два года ведь из одного котла, как говорится… И снова Шитов подумал о том, что зря он все-таки так стремился в областную газету. Чем плохо ему было в бригаде? Природа, залив, рыбалка… И деньги, кстати, хорошие получал.

— Так ты о чем собираешься писать? — спросил Курков. Он был лет на пять младше Шитова, но вел себя, как и подобает бригадиру: ел — неторопливо и говорил — не спеша. — Был, небось, у председателя колхоза, цифры знаешь? Ну и замечательно… А о том, как мы работаем, тебе и рассказывать не надо — ты и без того зюзьгу с лопатой не спутаешь… Да ты ешь рыбу, ешь!

— Да что ты ему, бугор, навагу предлагаешь? Он ведь там, в Южном, наверное, давно уж к кильке в томате привык, — схохмил Санек — здоровый, почти квадратный парень, с лицом обветренным и оттого напоминающим своим цветом обожженную медь. — Ты нам скажи, Жень, в твоей газетке-то деньги — платят?

— Ну, платят, — пожал плечами Шитов.

— Большие?

— Так… На жизнь хватает. А что?

— А то возьми меня к себе, а? На полставки. Ты будешь материалы писать, а я их — в газеты пробивать. Вот так! — Санек плюнул на свой здоровенный кулак и саданул невидимого противника в челюсть. За столом рассмеялись.

— Ладно уж, Сашок, не разводи бедноту, — оборвал его Курков. — Нормально мы получаем, чего там… Рыба, правда, пока маловато идет, но ведь сейчас всего лишь начало декабря, ведь так? А навага, она в январе начинает идти… Короче, парни, обедайте, скоро на лед идти. Минут через сорок поедем…

Отобедали. Суворин загромыхал на кухне посудой. Шитов же ушел с Курковым в бригадирскую. Сидели, курили, говорили о всяких мелочах.

— Да, кстати, ты Ваську Найдина знал? — спросил вдруг Курков. — Он бригадиром был в четвертой бригаде.

— Ну, знал, конечно. А что ты про него вспомнил?

— Убили Ваську. Недели две назад. Недалеко от Южного, — глаза у Куркова были сдержанно-печальными. — Пристрелили парня. А машину — сожгли. Вот так!

Они выкурили еще по одной. Потом Курков крикнул парням: «Эй, подъем!» — и взялся за непросохшую робу. А Шитову сказал:

— Вон, койка Наргука свободна — ложись да отдыхай. Вечером еще поговорим, если хочешь. А в поселок я тебя завтра утром отвезу.

Сел на снегоход — и уехал.

Шитов знал Найдина — писал когда-то о нем зарисовку. Когда это было? Да года четыре уже прошло… Ничего получилась зарисовка, душевная. Ее потом из «районки» областная газета перепечатала — факт, признаться, редкий для островной печати. Кажется, с той зарисовки редактор Воронов на Шитова глаз-то и положил.

Правда, еще два года прошло, прежде чем Шитов «выбился в люди» — стал собкором областной газеты. Но Найдина Шитов запомнил и приезжал к нему в бригаду еще раза три. Нивх неизменно встречал корреспондента крепким чаем, угощал строганиной, печенью нерпы и юколой — этой данью экзотике, ибо давно уже пересели нивхи из собачьих упряжек в седла «Буранов» и кресла «Жигулей». А вот попробовать мос Шитову так ни разу и не удалось: то ли кожи тайменя у Найдина под рукой в те встречи не было, то ли бруснику рыбакам было лень для моса собирать…

А убили Найдина так

Всю осень он заготавливал вместе с братьями кетовую икру. Это ведь русским нельзя кету ловить — враз за браконьерство оштрафуют. А нивхам, живущим на рыбе, по пятьдесят «хвостов» вынуть в сезон из сетей разрешается — на то и специальное распоряжение местных властей есть. Опять же, кто будет эти «хвосты» считать? То-то и оно!.. Заготовив три пятидесятикилограммовых бочонка икры, Найдин через знакомых вышел на Костика — оптовика из Южного. Тот взял бутылку и пришел к Найдину в дом.

— Взять-то икру я у тебя возьму, но вот как ее до Южного довезти — не знаю, — честно признался Костик. — Не в купе же ее везти!

— Зачем в купе? В купе — не надо. В купе любой дурак поймет, что везешь, — рассуждал Найдин, закусывая кетовым брюшком. — На машине надо везти.

— Да нет у меня машины…

— У меня есть машина, — отвечал Найдин. — Заднее сиденье сниму — три бочонка войдет, одеялом накрою — никто не увидит.

На том и уговорились.

Костик пообещал оплатить Найдину бензин в оба конца, и это нивху понравилось. «Хороший человек, не жадный», — решил Найдин. И когда Костик напросился к Найдину в машину — мол, вдвоем не скучно будет ехать, да и икра будет целей, — Найдин не отказался.

Выехали ранним осенним утром, рассчитывая шестьсот километров промчаться часов за двенадцать. Снегу выпало мало, и дорога была накатана до самого Южного.

Поздним вечером проскочили Долинск. Оставалось всего ничего примерно час езды. У поворота в поселок Сокол машину Найдина тормознули двое: один — в милицейской форме, другой — в штатском. Найдин еще заметил, что стоявшая у обочины машина — не милицейская, а обычная «Волга». Поглядел вопросительно на Костика, но тот сказал:

— Ничего, отмажемся!

— Откуда едете? Что за груз? — Приземистый скуластый милиционер заглянул в салон. — Ваши документы! — Взял права и тут же передал их штатскому.

— Документы — хорошие, груз — мой, не краденый. А в чем дело? — заволновался Найдин.

— Сейчас разберемся, — сказал скуластый. — Выйдете, пожалуйста, из машины!

…Найдина отвели метров за пятьдесят от дороги и там убили выстрелом в затылок. Машину отогнали километра за два — и в кустах подожгли. Огонь еще только разгорался в салоне «жигуленка», а на Южный уже ушли прямым ходом две машины — давешняя «Волга» и ехавший от Долинска за «жигуленком» Найдина неприметный «газик».

За рулем «газика» сидел Костик. Бочонки с икрой погромыхивали за спиной, прикрытые брезентом. «Волга» шла впереди — показывала Костику путь.

Икра и в те времена ценилась на материке дорого…

Через четыре дня Шитов вернулся в Южный.

— Ну, как твоя командировка? Набрал фактуры? — спросил Локтеев, здороваясь. — Тогда садись, отписывайся… С нефтяниками встречался?

— Да, конечно.

— Вот с этого и начни. Двести строк. Чем быстрее, тем лучше, Локтеев выщелкнул из пачки сигарету, угостил Шитова, да и сам закурил. — Ну, так-так… Что еще у тебя есть?

— Интервью могу сделать с директором леспромхоза, — предложил Шитов. — Потом о рыбаках материал взял…

— О рыбаках пока не надо. Ты о нефтяниках пиши, а рыбаки — подождут, — сказал Локтеев. Пожав плечами, Шитов отправился к себе в кабинет. В коридоре встретился Воронов. Тот кивнул Шитову на ходу и прошел мимо.

После обеда, когда Шитов уже вычитывал после машинки материал о нефтяниках из «Катанглинефтегаз», позвонила жена.

— Уже приехал? Ну и как? Много материала привез? — спросила Ирина с профессиональным интересом. Жена работала на областном радио, была довольно известна на Сахалине как журналист, умеющий не только раскопать материал, но и подать его так, что любо-дорого было его слушать. Естественно, к успехам мужа она относилась с известной долей профессиональной ревности, что, впрочем, не мешало каждому из них идти своим путем.

— Нормально съездил. Уже один материал успел написать, — похвастался Шитов. — А у тебя как дела?

— Да на работе все нормально, а вот дома… Знаешь, что-то с холодильником случилось, не работает, — пожаловалась Ирина. — Ты сегодня вечером глянь его, хорошо? Может, проводок там какой-нибудь оторвался…

Если бы — проводок! Не нужно было быть ремонтником, чтобы понять, что «Океан» выпуска 1970 года давным-давно выработал свой ресурс и приказал долго жить. Шитов лично поставил этот диагноз, а для проверки — показал «Океан» знакомому механику из Комбината бытового обслуживания.

— Хана пришла двигателю! — сказал механик на том особом языке, который приобретается лишь годами работы на ремонте техники в условиях острого дефицита запасных частей. — Был бы он разборный, можно было бы попробовать якорь перемотать, а так ведь — японский агрегат, не разбирается. Лучше новый холодильник купить. Дешевле обойдется!

— Что мрачный такой? — спросил наутро Локтеев.

— Да вот, понимаешь… Пока я по командировкам мотаюсь, жена бытовую технику гробит. На днях холодильник спалила, — шутливо пожаловался Шитов. — А что завтра сгорит — не знаю. Телевизор, наверное. Больше ничему.

— Так купи еще чего-нибудь, чтоб было что ломать, — отвечал Локтеев, который тоже был с юмором в ладах. Собственно, на этом разговор и закончился.

А еще через два дня, как раз это была пятница, Шитову позвонил Каратов.

— Хотелось бы с вами, Женя, встретиться… Вот только не знаю, где вам будет удобно, — сказал директор «Круга». — Может быть, опять на прежнем месте — у театра?

— Да можно, в принципе… А что за тема? — спросил Шитов. Признаться, после «Скандала…» он уже начал немного забывать Каратова, Фалеева, и прочих, хотя со дня выхода нашумевшей статьи прошло всего недели две с небольшим. Но что вы хотите? Журналистика — занятие достаточно суетное: сегодня — об одном пишешь, завтра — о другом… Хорошо, если время от времени ты возвращаешься к какой-то теме или к какой-то ситуации, а если — нет? Все забывается рано или поздно, в том числе и «забойные» статьи. И в этом отношении, следует признаться, «Скандал…» исключением не был.

— Хорошо, давайте встретимся в субботу. На прежнем месте. В десять, — сказал Шитов и положил трубку. Придвинул к себе бумагу. И начал писать очередной материал, привезенный из командировки, это была корреспонденция о рыболовецкой бригаде Куркова.

Они снова сидели в одной из комнат в «Кентавре», пили кофе и разговаривали.

— Я не прошу от вас ничего необычного, Женя, — говорил Каратов с улыбкой. Кстати, он всегда улыбался, когда говорил о серьезных вещах. — Тему я вам уже назвал: проблема модернизации сахалинского рыболовецкого флота. Разве не пойдет для газеты?

— Да нет же, тема отличная…

— Ну вот и напишите! — подхватил Каратов. — Если нужны какие-то цифры, факты — только скажите, устрою… В смысле, я достаточно полно владею материалом, чтобы помочь вам при работе над статьей… Да, кстати, — спросил вдруг Каратов, когда разговор вроде бы уже подходил к концу. — А как у вас в редакции восприняли вашу статью? Ну эту, «Скандал в благородном семействе»?

Шитов пожал плечами:

— Ну, как… Да в принципе, никак… Что, мало критики у нас в газете идет? Поговорили да и разошлись…

— А я слышал, вас ругали там, на планерке?

«Вот черт, откуда он только знает? Наверняка кто-то из редакционных о летучке растрепал…» Шитову стало немножко неловко от такой информированности сидевшего напротив человека. Ладно, было бы чем другим отметиться, а то — какими-то детскими разборками с Буравчиком да Колпаковым. Стыдоба какая!

Пока Шитов подыскивал какие-то подходящие слова, достаточно жесткие, однако не настолько, чтобы они прозвучали обидно, Каратов вновь улыбнулся:

— Ругали, ругали. Ну что там скромничать? Статья у вас, Женя, получилась замечательная. Ну как вас за это, в назидание другим, не ругать?

Шитов еще переваривал только что сказанное, а Каратов уже шел дальше в своих отношениях с журналистом.

— Видать, не сладко вам пришлось, Женя, на той планерке… Кажется это называется моральным ущербом, не так ли? Так вот, мне бы хотелось его возместить… Не спорьте! — воскликнул Каратов, хотя у Шитова и в мыслях подобного не было. Он только хотел сказать директору «Круга», что никакого ему возмещения не надо… Да, хотел это сказать Шитов, хотел, ну хотел же!

Хотел. Но — увы! — не сказал.

Много позже, вспоминая эту встречу, Шитов будет долго размышлять о том, зачем он взял тогда у Каратова деньги. Не ради же них писал Шитов тот иатериал, не ради же денег столько несправедливого в свой адрес на планерке услышал!

— Не мучьте себя, Женя, — Каратов твердо прижал ладонью к столу вдвое сложенные бумажки. — Я понимаю, ваша работа стоит гораздо большего… Но если бы я прямо предложил вам на меня работать, вы бы, наверняка, отказались. Ведь так? — Шитов кивнул в ответ, потянулся за сигаретой, закурил. Задымил и Каратов. — Так что давайте считать, фирма «Круг» просто выдала вам премию. Такая формулировка вас устроит?

— За что, интересно, премия? За стиль? За язык?

— За смелость, Женя. За смелость! — подчеркнул Каратов. — Вы можете улыбаться, иронизировать, ерничать… Но все это, я подчеркиваю, именно так. Да, за смелость!

И тотчас же Каратов глянул на часы.

— Через полчаса у меня деловая встреча… Не будем терять время даром. Поговорим о проблеме модернизации сахалинского рыбопромыслового флота. Ситуация такая. На сегодняшний день из двух тысяч плавединиц, занесенных в государственный реестр, на Сахалине насчитывается всего около тысячи судов, реально работающих на промысле. Причем изношенность БМРТ и эРэСов достигает семидесяти процентов…

Еще не раз после этого Шитов встречался с Каратовым — то в офисе, то у Каратова дома. Постепенно они перешли на «ты», причем произошло это легко и незаметно для обоих.

Каратов располагал информацией, которую можно было достать лишь за большие деньги. Скорее всего, они у Каратова были, раз он тратил их направо и налево. Иногда ему звонил какой-то человек, и тогда Каратов тотчас же назначал ему встречу где-нибудь за городом.

Представлялся по телефону этот человек кратко: Макс.

— Ну что там у тебя, Станислав, насчет Каратова? Какие-нибудь концы просматриваются? — спросил как-то у Малюгина начальник оперативно-следственного отдела Борисов. — Ты вот что… Приготовь мне небольшое резюме, странички на две-три. И не тяни с этим делом, слышишь?

Малюгин затягивать дело не стал: к концу недели резюме уже лежало у Борисова на столе. Прочитав документ, начальник ОСО привычно сунул его в сейф и закурил «Приму».

— Какая-то ерунда получается, Станислав! — нначальник ОСО не скрывая раздражения. — Ты уже два месяца занимаешься «Кругом», а кроме этого журналиста никто, выходит, и не «засветился». Но так ведь не бывает!

В ответ Малюгин лишь пожал плечами. В такой работе все бывает… Недавно, например, неожиданно отстранили от работы Максима Крашенникова, с которым они начинали разрабатывать «Круг». За что отстранили парня, какие там были грехи у Крашенникова — никто ничего не знает. Ну, убрали парня из Управления — значит, так надо.

— Ладно, Малюгин, иди, — сказал начальник ОСО, докурив наконец свою «Приму». — После поговорим…

Малюгин развернулся и вышел из кабинета.

На днях Борисову звонили из городского УВД, из VI отдела. Просили хотя бы в двух словах проинформировать насчет «Москвича». Мотивировка? Самая обычная: «шестак» ведь с организованной преступностью борется, не так ли? А Каратов как раз и есть эта самая преступность, к тому же — организованная. Не верите?

Хорошо, начнем по порядку. «Авторитет» Сахалян с Каратовым встречается? Факт, встречается. Бацай, заместитель Каратова и его же неофициальный телохранитель, с подозрительными ребятами по субботам в «Куросио» в бильярд играет? Играет.

Опять же, вашего Крашенникова взять. Парня засняли на видеокамеру, когда он вместе с Каратовым выходил из гостиницы «Саппоро». Спрашивается, какие могут быть внеслужебные дела у лейтенанта КГБ с «Москвичом»? Вопрос номер один. А вот и вопрос номер два: разве это не Крашенников купио с месяц назад японскую машину, кстати, привезенную одним из судов, принадлежащих «Кругу»? Официально он отдал за нее семьсот долларов. А сколько стоит она на самом деле? Как минимум вдвое дороже. Откуда же деньги у парня? Может, «Москвич» ему занял до получки? Нет, подполковник, что-то тут не то!

Остальное известно. Крашенникова отстранили от работы. Сделали это мягко и неназойливо: внушили лейтенанту, что лучше бы ему пока арйти в отпуск — отдохнуть, здоровье поправить… Парень оказался смышленым: не стал ни оправдываться, ни защиты на Лубянке искать. Написал рапорт об уходе — и тихо исчез из этих стен. А уж там, «на гражданке», подхватили его добрые люди, дали не пыльную должность в одной процветающей фирме, занимающейся ремонтом автомобилей. Как говорится, и сам при деле, и без пригляда не остался. Вот так!

А могли быть варианты и похуже. Но Крашенников — хороший парень. Он может еще и пригодиться. Зачем же его губить?..

На следующий день Малюгин поехал в ГУВД. В 6-м отделе он долго беседовал с майором Колючко. Тот слушал Малюгина и кивал в знак согласия, но в глазах у него читалось: да кто ты такой, чтобы мне указания давать? Традиционно работники МВД недолюбливали «комитетчиков», не был исключением и Колючко. Однако же говорили она вполне дружески и расстались, пообещав друг другу «держать друг друга в курсе дела».

Ну как же, щас!..

Когда Колючко вызвал к себе помощника, капитана Зубова, план действий у майора был уже, что называется, в голове.

— Кто у тебя там из оперов более-менее свободен?

— Все заняты, товарищ майор, все работают, — бодро отвечал Зубов. — Сами же знаете, какая у нас в городе оперативная обстановка…

— Ты мне, Зубов, лекции не читай, ты не у начальника на планерке, — довольно грубо осадил его Колючко. Видит бог, своим характером он вполне оправдывал фамилию, вот только «о» вместо «а» на конце немножко мешала. — Подбери пару ребят порасторопней и ко мне их направь. Часов в двенадцать жду.

— Слушаюсь…

Гарц прилетел в Москву в начале апреля. В Домодедово его встречал Алексей Леонидович, заметно постаревший за последние годы, но отнюдь не утративший властные манеры партработника областного масштаба. Когда-то он был на острове вторым секретарем, но вовремя сориентировался в ветрах Истории и перебрался в Первопрестольную — не то четвертым, не то пятым замом министра морского флота. Впрочем, все это было уже в прошлом: Алексей Леонидович давно отошел от активных дел и в настоящее время жил-поживал на Волхонке в трехкомнатной квартире, в свое время удачно выменянной за двухкомнатную «брежневку» у одного спившегося дипломата.

— Тебе куда? В гостиницу? Или сразу ко мне поедем? — спросил Алексей Леонидович, подводя Гарца к черной «обкомовской» «Волге».

— Сначала в гостиницу, конечно. А то, не дай бог, твоя супруга меня еще из дома выгонит, — пошутил Гарц и потер ладонью свои небритые щеки.

— Тогда, Юра, давай прямо к «России», там видно будет…

Водитель мягко тронул машину с места. Откинувшись на заднее сиденье, Гарц закрыл глаза. Вроде бы и пустяки — девять часов полета, но для его возраста это уже ощутимо. А, ничего, будет время еще отоспаться… Главное — дела побыстрее завершить…

Едва прилетев в Москву, Гарц уже стремился обратно, на остров.

Дела у директора «Блонда» складывались в последнее время не совсем удачно. Себестоимость продукции постоянно росла, объемы реализации же, напротив, сокращались. Торговцы просто отказывались покупать морепродукты по ценам, которые им предлагал Гарц. А вот у Каратова, брали все подряд — и минтай, и лосось, и сельдь, и палтус. А почему бы и не брать, когда у него цены ниже?

Вот крабы, креветки — это отдельный разговор. Известно, что лишь половина уловов, не больше, фигурирует в грузовых документах РСов и БМРТ. Остальные морепродукты уходят за рубеж безо всяких документов.

В феврале в районе Южных Курил пограничники задержали рыболовное судно «Капитан Тихомиров», принадлежавшее ЗАО «Блонд». Контрабандный улов креветки потянул на восемнадцать тонн… Мало того, у капитана была обнаружена и изъята валюта, незаконно полученная от «бартерных» сделок с японцами. Грузовой трюм опечатали, а судну велели идти в сопровождении пограничного катера в Корсаков.

Для Гарца это был серьезный удар. И хотя дело о контрабанде в конце концов удалось замять, а капитан отделался лишь тем, что потерял работу, убытки исчислялись не одной тысячей долларов.

Да что там — убытки? Хуже было другое: та атмосфера общих недоговоренностей и иронических улыбок, которая с недавних пор окружала Гарца. Медленно, почти незаметно, но настойчиво некая сила оттесняла Гарца на задний план. Каратов, тот, напротив, выдвигался, приобретая все больший вес и значимость на острове. Не помогали и злые заметки о фирме «Круг», которые время от времени появлялись в «Рыбаке» — газете, которой руководил многим обязанный Фалееву редактор Дубин. Но что эти булавочные уколы для Каратова? Так… только душу Гарцу отвести. Каратова же поддерживала областная газета, Каратов выступал по радио… На телевидении Каратов тоже появлялся регулярно. А Гарца на экран так ни разу и не пригласили…

— Ты там, Борис, не уснул с дороги-то? — пошутил Алексей Леонидович. «Волга» уже миновала Кремль и вот-вот должна была подъехать к гостинице «Россия». — Сейчас оформишься, вещи оставишь в номере — и ко мне на Волхонку. Много гостей на первый раз я тебе, Боренька, не обещаю, но кое-кто из нужных тебе людей придет…

Забронированный номер встретил Гарца тем особенным гостиничным запахом, разложить который на отдельные составляющие, вероятно, не взялся бы ни один химик. Чуть влажноватые простыни, французская зубная паста, паркетная мастика, чуть увядшие розы на столе, американские сигареты, пролитый на кресло дорогой коньяк — вот лишь малая часть ингредиентов, на которых был замешен воздух в номере. Впрочем, Гарц давно уже привык и к гостиницам, и к гостиничным запахам, поэтому никакого внимания на это не обратил. Он быстро, но не суетливо, побрился «Жиллетом», переменил рубашку и носки, надел другой галстук. Бросил сумку под стол, закрыл номер, отдал дежурной ключ и спустился к поджидавшей его машине.

— Быстро управился, — заметил бывший партработник, и сам в свое время вдоволь поездивший в Москву. — Вот я недавно одного приятеля встречал, ты его не знаешь… На Камчатке парень живет… Так тот полтора часа себя в порядок приводил. Не вру! — Здесь Максим Леонидович выщелкнул через окно недокуренную «мальборину» и скомандовал: — Давай, Юра, ко мне. Да не гони слишком быстро — дай гостю с Москвой поздороваться, что ли…

У гостеприимного Алексея Леонидовича Гарц засиделся часов до одиннадцати. Разговоры за столом все больше вертелись вокруг политики. Ельцин, Хасбулатов, Руцкой, Макашов, Анпилов… Эти и другие имена то складывались наподобие карт в колоде, а то рассыпались в прихотливых комбинациях. Не дать, не взять — игра по-крупному за ломберным столом! «Мне — прикуп». «Я — пас!». И снова: Руцкой, Макашов, Хасбулатов…

Однако ж, были и другие разговоры. Одним из немногих гостей, приглашенных Алексеем Леонидовичем «на Гарца», был мужчина лет сорока пяти с удивительно не запоминающимся, словно бы размытым, лицом.

— Между прочим, тоже наш, сахалинский, — заметил гостеприимный хозяин квартиры на Волхонке, когда знакомил Гарца а с этим человеком. — Он, конечно, не бог, но в ваших, гм… островных проблемах разбирается. Рекомендую!

Виктор Сергеевич — так звали этого человека — действительно знал рыбный промысел досконально.

— Лет десять, не меньше, на капитанском мостике провели? — спросил его Гарц.

— Если быть точным — двенадцать, — подтвердил тот.

— Моряк, значит?

— Да, был когда-то первым помощником — «помпой»…

— И в загранку ходили, Виктор Сергеевич?

— Да сколько раз!

Стали искать общих знакомых — и почти сразу же вышли на Малюгина.

— Так он на «Шантаре» ходил с вами, Борис Моисеевич? Ну как же, помню Малюгина… отлично его знаю, — заметил Виктор Сергеевич. — Кстати, очень, очень неплохой человек!

На следующее утро новый знакомый приехал к Гарцу прямо в гостиницу. Спускаться в ресторан не стали — взяли бутылочку коньяка, коробку шоколадных конфет, апельсинов. Расположились в номере, выпили по одной. Гарц закурил, Виктор Сергеевич отказался, сказал, что лет восемь как не курит. Гость включил телевизор, сделал звук погромче. И подсел поближе к Гарцу.

— Я слышал… ну, неважно, от кого… У вас какие-то проблемы, Борис Моисеевич? — вопрос прозвучал, честно говоря, неожиданно. Да, было дело, Алексей Леонидович намекал вчера Гарцу, что Виктор Сергеевич — человек нужный, проверенный. Но одно дело — рекомендации, а другое — предметный разговор.

— Да какие там проблемы? Так, все больше по мелочам… Знаете, когда человек работает, у него всегда проблемы найдутся! Нет проблем только у того, кто ничего не делает, — попробовал, как всегда, отшутиться Гарц. Но свести разговор к незамысловатой шутке Виктор Сергеевич не захотел.

— Вы напрасно опасаетесь, что я приехал к вам исключительно затем, чтобы откачать нужную мне информацию, — сказал гость тоном, не позволяющим сомневаться в серьезности разговора. — Если бы меня интересовало только это, к вам в номер я бы не приехал. А зачем? Удивительно, но самый лучший «разговор по душам» получается именно в большой компании. Вы разве этого не замечали? Именно там, в компании, люди ищут хотя бы минутного уединения, чтобы высказать друг другу откровенное… Феномен общения. Вы знакомы с таким?

Прежде чем дать ответ, Гарц плеснул в рюмки коньяк, долго выбирал из коробки подходящую конфету, отложил ее и подрезал еще апельсина. Словом, тянул время, обдумывал услышанное. Феномен общения? Да, что-то Гарц об этом читал… Это похоже на то, как преступник устремляется в толпу, надеясь скрыться в ней, например, уезжает в большой город. То же и в общении: на рауте, на светском приеме, просто на дружеской пирушке люди как бы торопятся высказаться кому-то из тех, кто им кажется наиболее подходящим для этих целей. И тогда происходит утечка информации, которая впоследствии трансформируется в слухи либо в догадки… Сбивчивое, конечно, объяснение, но основа — верная: сокровенные тайны чаще всего выбалтываются отнюдь не в разговорах с глазу на глаз…

— Ну, предположим, я вам доверяю. И что с этого? — Гарц приподнял рюмку, чуть качнул ее в воздухе, приглашая гостя последовать своему примеру, выпил, без стука поставил рюмку на стол. Гость тоже не оставил рюмку полной. — Ну и что с того? — повторил Гарц. — Чем вы сможете мне помочь?

— Всем, — коротко ответил гость. — У меня ведь на Сахалине тоже есть… свои интересы!

За неделю до этого рейсом № 16 «Москва — Южно-Сахалинск» на остров прилетел человек лет пятидесяти с бесцветным, совершенно не запоминающимся лицом. Летел он, кстати, в одном салоне с Гарцем, но к генеральному директору так ни разу и не подошел. Гарц сел в поджидавшую его темно-серую «тойоту» и уехал в город. А Виктор Сергеевич (это был он) предпочел добираться до Южного на рейсовом автобусе.

Кажется, с Гарцем Виктор Сергеевич все-таки встретился, но позже и не в офисе: разговаривали они в машине, выехав за город. Там же Гарц передал и деньги — пять тысяч долларов. Потом вернулись в город. Виктор Сергеевич вышел у гостиницы рядом с железнодорожным вокзалом, Гарц же поехал к себе в четырнадцатый микрорайон.

С утра Борис Моисеевич занялся хлопотливым делом — созданием торговой фирмы. Быстро подготовил устав, позвонил куда надо, попросил ускорить регистрацию… Фирма появилась в рекордно короткие сроки — буквально через десять дней. Директором «Кондора» стал некто Мешкаев Егор Иванович, которого рекомендовал Гарцу лично Виктор Сергеевич. Где он разыскал этого человека и что их связывало в прошлом — будем считать профессиональным секретом бывшего полковника ГРУ. Но Егор как никто другой подходил к той роли, которую ему определил Виктор Сергеевич. И Гарц против этой кандидатуры, естественно, возражений не имел.

Было у Виктора Сергеевича еще несколько встреч — с разными людьми и в разных концах города. То, что было обговорено с Гарцем еще там, в Москве, требовало бешеной энергии и максимальной осторожности. Старая школа, однако, Виктора Сергеевича не подвела. Он сделал все, что нужно, и даже больше того — придумал, как пустить по нужному следу сыскарей из 6-го отдела. Каким образом? Это неинтересно. Главное, что приманка сработала на все сто.

…В тот день Крашенников с утра собирался ехать в Корсаков. Там, в межрейсовой гостинице для моряков, он должен был встретиться с человеком, про которого Каратов однажды сказал: «Это мои глаза и уши… Ты думаешь, Макс, пограничники случайно у Гарца восемнадцать тонн креветки тормознули? Как бы не так! Случайно только в лотерейку можно выиграть, да и то — десятку, не больше…». Видимо, подозревая, что РС у Южных Курил остановили для проверки не случайно, Гарц по приходу судна в Корсаков полностью сменил команду, укомплектовав «эрэску» подменным экипажем. Прежняя же команда была частью уволена, а частью — размещена в межрейсовой гостинице моряков, где и обитала вот уже месяц, пропивая остатки своего жалования.

Формально Крашенников работал начальником отдела рекламы в небольшой фирме «Сигнал», якобы занимавшейся ремонтом автомобилей. Фактически же уволенный из КГБ Крашенников работал на ТОО «Круг».

— Так надо, Макс, — не забывал повторять Каратов, время от времени встречаясь с Крашенниковым где-нибудь в «Кентавре» или «Саппоро». — Не будем гусей дразнить!

Главным «гусем», конечно же, был Борис Гарц. Фалеев, Сафонов, Кравцов и другие «островитяне» тоже были «гусями», но — поменьше, чуть ли не домашними, а значит, и не слишком опасными.

И тем не менее. Задев местных рыбопромышленников приватизацией «Сахрыбпрома» за эивое, Каратов сам поставил себя как бы вне закона. Схватиться с ним в открытую пока еще никто не отважился, но все растущая неприязнь к «заезжему москвичу», как за глаза называли Каратова, становилась все заметней. К тому же кресло первого сахалинского губернатора на поверку оказалось не столь уж и прочным, как это могло показаться несведущему в островных политических интригах. Губернатор еще выступал, убеждал, обещал и выдавал рекомендации по строительству светлого будущего на отдельно взятом острове, но ясно было даже непосвященному: солнце губернатора-профессора клонится на закат.

Последней каплей стала история с РС «Капитан Тихомиров», задержанным пограничниками в районе Южных Курил с контрабандной креветкой на борту. Пополз слушок, что «сдал» судно сам Каратов — в отместку Гарцу. И от Каратова отвернулись даже свои, приезжие, фирмачи. Всякое случалось на острове, но чтобы «сдавали» судно конкурента! Вокруг Каратова мгновенно образовалась пустота, как бы некая запретная зона, преодолеть которую отныне не решался никто. А переступить ее самому — такого желания у Каратова, честно говоря, не было.

Апрель на Сахалине обычно хотя и солнечный, но холодный. Собираясь ехать в Корсаков, Крашенников надел японскую куртку на меху, не забыл прихватить и перчатки. Похлопал по карманам, убедился, что ключи на месте. Аккуратно прикрыл за собой дверь и направился к гаражу.

Он успел распахнуть гаражные створки и уже собирался забраться в кабину «кароллы», чтобы вывести ее на улицу, как в гараж заглянул какой-то парень с пластиковым пакетом в руках.

— Слышь, земляк, тебе прокладки на «тачку» не нужны? Японские! Для блока цилиндров. Дефицит! — парень глядел на Крашенникова веселыми, чуть хмельными глазами.

Что с того, что Крашенников работал в КГБ? Что ж, по-вашему, бывший «комитетчик» — не автолюбитель? Ему тоже дефицитные прокладки нужны!

— За сколько продаешь? — спросил Крашенников, подходя к парню.

— Да по дешевке. За бутылку!

— Ну, покажи…

Парень сунул руку в пакет и тут же ее вынул — с баллончиком «черемухи». Крашенников, ослепленный струей газа, успел еще прижать ладони к лицу, отшатнулся от парня…

И больше ничего не успел сделать. Удар по голове и — все. Кончено.

После убийства Крашенникова Каратов понял: дело приобретает серьезный оборот. Но быстро взял себя в руки. Долго оставаться в бездействии он не мог.

— Поедешь в Корсаков, — сказал он Бацаю. — Зайдешь в межрейсовую гостиницу для моряков, встретишься там…

— Понял, — кратко сказал помощник. И тем же днем выехал в Корсаков.

Это была ошибка. Здоровяк Бацай был хорошо известен в портовом городе. Верные люди «срисовали» Бацая у гостиницы и узнали, с кем именно он встречался. И в тот же вечер донесли об этом Гарцу.

А через два дня в гостинице случилась драка. Пьяная, конечно. Среди моряков, перебивающихся от рейса к рейсу в подобных гостиницах, это в порядке вещей. Дрались вроде бы по-честному — без ножей. Однако приехавший по вызову наряд милиции обнаружил в одной из комнат труп. Кстати, был убитый совершенно трезвым и, по словам жильцов, в драку вообще не вмешивался.

Кто же убил матросика? Не известно. Искала милиция, искала… Да так никого и не нашла.

«Как там у классика? «Мысль изреченная — есть ложь»? Кажется, так… В таком случае, что же тогда — мысль неизреченная? Правда, только правда и ничего, кроме правды? Сомнительно, конечно, но, как одна из версий, сойдет…

Для меня неизреченная мысль — это цепь ассоциаций. Они цепляются одна за другую и часто заводят бог весть куда. Причем у каждой ассоциации есть своя устойчивая пара. Начнешь думать о Гарце — тут же вспоминаешь Каратова, стоит только вспомнить Фалеева — тут же Мешкаев перед глазами стоит…»

Жена толкнула Шитова в бок:

— Ну, ты чего не ешь? Я бутербродов наготовила, а они лежат. Поешь! С утра же ничего… Мы пять часов уже едем.

— Плывем, — поправил Шитов. — В крайне случае — идем.

— Идем, плывем… Какая разница! Ты — ешь… Жаль только, что чая нет, — вздохнула жена. — Сходи в буфет, что ли, хоть воды принеси.

— Какой?

— Да любой: апельсиновой, мандариновой… Только не вздумай там пиво брать!

Ну, далось ей это пиво… Ощущая тяжесть и гудение во всем теле, Шитов потащился по крутым трапам на верхнюю палубу. Было такое чувство, что на плечах не голова, а гиря-двухпудовка. Страшно было голову наклонить: сорвется с плеч — хрен поднимешь!

Пива в буфете не было. И вообще буфет был еще закрыт. Откроется не раньше, чем через час, если верить расписанию. Пришлось возвращаться в каюту с пустыми руками.

— Закрыт. Через час откроется, — сказал Шитов. Достал из куртки сигареты, спички, двинулся в курилку. Тотчас же парень напротив — тот самый, скуластый, вроде бы сильно пьяный, поднялся с кресла и вышел следом.

Шитов успел уже подкурить сигарету и выдохнуть первую затяжку, как в курилку заглянул скуластый.

— Дай огоньку! — попросил он. Пыхнул раз, другой, блаженно выдул дым в потолок — и подмигнул Шитову, будто старому знакомому:

— Вот с кем я похмелюсь сегодня! С тобой, земеля, — весело сказал скуластый. — Да я тебя сразу усек. Вижу, трубы горят у мужика… ну как не помочь? Небось, после вчерашнего головка вава? Ничего, сейчас докурю — и похмелимся. В момент!

— Я не буду, — покачал Шитов головой. — Не хочу.

Что-то удерживало его от мимолетного знакомства с этим скуластым. Но что? Вроде бы парень как парень…

— Да ты не стесняйся! По сто грамм водочки — и хорош… И закусить чем найдется.

— Нет, спасибо.

— А ты все-таки выпей водочки, выпей. Легче будет! — с каким-то особым значением произнес парень. — Не бойся, мы — по-быстрому, и жена не узнает… Ну, что, принести стакашик?

Шитов заглянул скуластому в глаза. Пустые и холодные, они смотрели не на Шитова, а как бы мимо него. Но эти глаза все видели и все замечали — Шитов мог бы в этом поклясться.

— Не буду, — сказал Шитов, собирая всю твердость. — Не буду. Не проси.

Парень с холодным безразличием затянулся сигаретой.

— Ну, не хочешь — не надо, — сказал он. И вдруг предложил, безо всякого перехода: — А хочешь, анекдот расскажу?

Что-то отдаленное, пьяное, вчерашнее колыхнулось у Шитова в памяти. Но голова гудела, и память отказывалась служить.

— Ну, расскажи, — Шитову было все равно.

— Вот, слушай… Звонят, это, значит, одному мужику по телефону. «Але?» — мужик спрашивает. А ему говорят: «Ваша теща упала в бассейн с крокодилами. Крокодилы выехали спасать…»

Бом-м! Словно колокол ударил у Шитова над головой. Паром… анекдот… Да не это ли имел в виду Валентин, когда рассказывал вчера о сахалинском рэкете?

Шитов почувствовал, как под ключицами будто бы выкачали насосом — пусто, холодно. И тоскливо. Так тоскливо! («Так вот она какая — тоска смертная!»). А парень курил и смотрел на Шитова, курил — и смотрел…

— Ну как тебе, земеля, анекдот? — скуластый подмигнул Шитову своим пустым глазом. — Может, все-таки выпьем? Легче будет!

— Да я и так… Нормально… — как-то невпопад ответил Шитов. Бросил сигарету в угол и подался из курилки в каюту.

— Накурился? Ну, посиди тогда, а я схожу кое-куда…

Жена поднялась, и Шитов сел на ее место. Сумка с деньгами стояла чуть впереди и слева от него. Машинально Шитов подвинул сумку к себе поближе.

Только что услышанный анекдот гвоздем торчал у Шитова в голове. Если эта встреча со скуластым — случайность, совпадение, и анекдот к нему, Шитову, не имеет никакого отношения, то все равно… Все равно — странно все это! — думал Шитов, незаметно поглядывая на скуластого. Тот же сидел, как ни в чем не бывало в своем кресле, но уже не как пьяный — скорчившись и положив голову на подлокотник, а как все тверезые люди сидят — откинувшись на спинку кресла, и даже нога за ногу заброшена. А был ли он на самом деле пьяным? — засомневался Шитов. Может, и пьяным-то прикидывался лишь затем, чтобы было не так подозрительно предлагать ему, Шитову, опохмелиться? Вроде бы и тот — с похмелья, и этот… Отчего же не выпить? Опять же, из пьяного хоть веревки вей, особенно если в водку какая-нибудь гадость подмешана…

Шитову показалось, что рассуждения у него — верные. Тем более — этот анекдот… Стал бы его скуластый рассказывать просто так? Он ведь даже не смешной, анекдот» «Нет, это рэкет, — билось и пульсировало в мозгу. — Рэкет, рэкет!..»

БМРТ «Академик Елистратов» стоял на корсаковском рейде — готовился идти на Южные Курилы, а оттуда — в Японию, на Хоккайдо. Накануне была закончена бункеровка судна, а сегодня с утра капитан Кузнецов приехал к Каратову — уточнить кое-какие детали предстоящего рейса.

— Судовая роль при тебе? — спросил Каратов. — Ну-ка, дай, посмотрю…

Длинная колонка фамилий. Год рождения, образование, должность, номер и серия Паспорта моряка… Фамилии как фамилии, должности как должности… Наивно было бы полагать, что у «Камчадала» фамилия, скажем, Камчатский. Или — Камчадалов. Держи карман шире!

— А кто вот этот — Камашко? Он у тебя вахтенным матросом идет. — спросил Каратов. Кузнецов задумался на мгновенье:

— Да с Украины парень… На заработки приехал. Два рейса уже сходил. Нормально работает. А что?

— Да так…

Нет, положительно, «Камчадала» по фамилии искать — все равно, что пальцем в небо тыкать. Эх, Крашенников, Крашенников! И черт тебя дернул в то утро… Впрочем, поздно об этом говорить.

— Когда встречаетесь с Проценко? — спросил Каратов, возвращая судовую роль Кузнецову.

— Двадцать пятого, в «нейтралке», юго-западней Кунашира.

— Через десять дней, значит… Успеет-то Проценко с уловом подойти?

— Я думаю, успеет. Он дал радио — трюма почти полные. Пару-тройку заметов — и под жвак.

— Хорошо, Павел Артемьевич, возвращайтесь в Корсаков… Да, еще, — Каратов встал из-за стола первым, подошел к окну, глянул на городскую панораму. Бросилось в глаза здание городского театра. Видимо, Каратов что-то вспомнил — усмехнулся уголком рта. — Я вот что думаю, Павел Артемьевич, — Каратов отвернулся от окна, — Вот, скажем, если моряк… Ну, не моряк даже, а просто какой-то человек… Если он, предположим, родом с… ну, Магадана, Харькова… Как его будут звать на судне?

— А черт его знает! — откровенно удивился Кузнецов. — Да так и будут звать — по имени… Хотя, вот у меня на «Шантаре»… ну, это давно уже было… У меня там боцман ходил в моря, из Одессы, кстати. Так его так и звали — Вася-одессит.

— Одессит, говорите? Понятно… Дай-ка мне еще разок судовую роль!

Слегка удивленный Кузнецов достал из папки бумаги.

— Так, так… Ну, пожалуй, хоть этого, — Каратов черканул красным фломастером. — Ты завтра после обеда уходишь? Ну, вполне успеешь… — И показал Кузнецову судовую роль. — Вот этого, из палубной команды, Пелипенко… Вот его снимешь с рейса. Ну, придумаешь что-нибудь… Не мне тебя учить!

— А кого же поставить? Да и документы… Ты что, Игорь Павлович? Ты же меня без ножа режешь!

Но Каратов лишь отмахнулся:

— Ерунду говоришь, капитан! Одного с рейса снимешь — другого поставишь. Только и всего! Вот, я тебе прямо в судовую роль его фамилию впишу… Документы у парня в порядке.

Кузнецов положил судовую роль в папку, пожал Каратову руку и вышел за дверь.

На следующий день, часа в два пополудни, «Академик Елистратов» снялся с якоря и направился курсом на ост. Нужно было зайти в Южно-Курильск — доставить соль и бочкотару местному рыбколхозу, где у ТОО «Круг» к тому времени уже имелся свой пай. Там же, в Южно-Курильске, Кузнецов намеревался и «закрыть границу» перед тем, как отправиться в порт Вакканай.

Новый матрос, прибывший на судно часа за три до отхода, ничем не отличался от списанного на берег Пилипенко. Так, во всяком случае, показалось Кузнецову. Лет тридцати, крепкий, скуластый, прическа «ежиком»… Судя по паспорту моряка, ходил два раза в Японию — на «Капитане Воронине». Что еще? Ну, может, глаза слишком уж холодноватые… А у кого, простите, по нашей-то жизни глаза мед да патоку льют?!

Петелин — так звали новичка — работал не лучше других, но и не хуже. В Курильске, когда команда, пользуясь стоянкой, сбежала на берег — в ресторан «Курильск», оставив на судне только вахтенных да кока Глущука (комсостав тоже почти весь разошелся по знакомым), Петелин остался в каюте. Он был подвахтенным, но спать не ложился — не хотелось. С часок Петелин понежился на рундук, покурил, стряхивая пепел в баночку из-под японского пива. Потом поднялся и прошел на камбуз.

— Чем нынче думаешь кормить в обед, Петрович? — спросил он у кока. — Опять супом из сайры? Хоть бы разок борщечка сварил!

— Это ты дома будешь к борщу пристраиваться, а на судне ешь, что дают. Глущук явно был не в духе.

— Ты чего такой смурной, Петрович? Расстроился, что на берег не дали сойти? Так давай, я тебя подменю… Смотаешься на часок в «Курильск», примешь дозу — и назад, к котлам, — положительно, новичок был парень с юмором, такие Глущуку нравились.

— Садись уж, коли пришел… Какао тебе налить? — Глущук, не дожидаясь ответа, снял с плиты чайник, подал его Петелину через окошко в переборке. — Хлеб — на столе, и масли там же…

Петелин налил какао в эмалированную кружку, взялся за хлеб с маслом.

— Иди сюда, Петрович, составь компанию, — позвал Петелин кока.

— Погоди, сейчас…

Глущук посолил суп (точно из сайры!), попробовал на вкус, бросил сверху жменю лаврового листа и закрыл крышку:

— Сгодится!

И, не снимая колпака, вышел из камбуза к Петелину в кают-компанию.

— Нет, Петрович, ты, конечно, кок, что надо… Но без борща, знаешь, и обед — не обед, — опять принялся подтрунивать Петелин. — Ну ладно, с борщом не дружишь, так хотя бы холодненькую закусочку когда-нибудь сконстралил… селедочку под шубой, что ли…

— Щас, только шубу с вешалки сниму, — отхохмился Глущук. — Да ты, наверное, на пассажирских судах в море ходил, а не на грузовых. Угадал?

— А вот и нет, Петрович! Ошибка вышла. И на грузовых я ходил, и на балкерах, и на лихтеровозах… — Петелин смачно прополоскал рот какао. — На лихтерах, правда, в каботаже… На Камчатке. — Он помолчал, потом спросил равнодушно. — Бывать там приходилось? Глущук хмыкнул:

— Да что ты! Я ведь из-под Харькова… Оттуда — сразу в Корсаковский БОР завербовался… Это уже потом на «Елистратова» перешел.

— Что так?

— Да платят больше. Опять же, в Японию гоняем чуть ли не каждый рейс… Хо-хо! Я уже три машины привез. Вот так!

— Зачем же тебе — сразу три?

— Ха! Я две братьям отослал, одну — себе оставил… Ты-то, небось, тоже на машину нацелился, если с нами в рейс пошел?

Петелин неопределенно пожал плечами. Неясно было, то ли — «да», то ли — «нет». А по лицу у Петелина ничего нельзя было прочесть. Впрочем, Глущуку это и не нужно было.

— У нас Анисимов Юрка с Камчатки. Второй механик, — сказал Глущук, подумав. — Мне кто-то вроде говорил… А, Леха Бимс, точно! Он с Юркой в одном общежитии жил в Елизово. Давно, по молодости еще… Леха-то мне про Анисимова и сказал.

— А что, сам Анисимов про Камчатку не любит говорить? — как бы между прочим, спросил Петелин.

— А черт его знает! Юрка вообще — парень-молчун… Но в машине разбирается, это точно, — заметил Глущук. — Я и то об этом случайно узнал… А вообще у нас команда почти вся из приезжих.

— Это почему так? — удивился Петелин. Какао свое он уже допил и собирался идти к себе в каюту.

Глущук хитро усмехнулся:

— Политика! Наш Кузя сам команду из приезжих набирает. И правильно делает. Приезжий — он приезжий и есть. Как говорится, сегодня — в судовой роли, а завтра — на воле! А попробуй местного так вот, запросто, в рейс не отправь… То-то и оно! Да ведь и ты, я слышал, тоже вроде из приезжих?

— Да, в общем-то…

— Вот видишь! — Глущук поднялся из-за стола, подхватил одной рукой чайник, другой — кружки, двинулся на камбуз. Уже в дверях обернулся, сказал как бы между прочим: — Вон, земляка моего, Пелипенко, с рейса сняли… Вроде бы в Корсакове в вытрезвитель попал… А ты — на его место пришел. А будь Пилипенко из местных?.. Ну ладно, это я так, безо всякого намека… — И скрылся в камбузе.

Петелин же, вернувшись в каюту, присел на рундук, достал сигареты, закурил. Неделя на судне — это, конечно, мало. Попробуй, узнай, кто чем дышит! А этот Анисимов, второй механик, личность интересная. Надо бы его пощупать, как следует… Может быть, он и есть тот самый «Камчадал»?..

Все может быть. Ну вот его и пощупаем…

— Ты что такой… зашуганный? — спросила жена, с трудом подобрав подходящее слово.

— Да так, просто… Голова что-то болит, — пробормотал Шитов.

— Не нужно было вчера пить, — жена была в своем амплуа. Ничего, буфет откроется — сходишь, кофе покрепче выпьешь, или чаю… — И посмотрела на часы. — Потерпи. Часов через восемь будем в Ванино. Немножко осталось! Считай, чуть не полдороги проехали…

И в этот момент раздался голос скуластого парня.

— А хотите, анекдот расскажу?

Парень сказал это во весь голос, громко, чтобы слышали все, кто сидел сейчас в каюте. Пожилая пара — та, что ехала с внучкой (девочка спала в кресле), покосилась на скуластого, но сочла за благо промолчать, а женщине, что сидела с самого края, вообще ни до чего не было дела. Оставался спокойным и мужчина в джинсовой куртке: чуть приоткрыл глаза — и снова их прикрыл. И тогда Шитов понял: скуластый обращается именно к нему, к Шитову. Это для него он собирается сейчас рассказать анекдот…

— Ну, так, — продолжал скуластый. — Это, значит, звонят мужику по телефону. Он трубку поднимает: «Але?» Мужику говорят: «Ваша теща упала в бассейн с крокодилами». А мужик — отвечает: «Ваши крокодилы — вы и спасайте!» Ну, как анекдот?

Никто не рассмеялся в каюте, никто парню не ответил. Да он, похоже, никакого ответа и не ждал. Но Шитову вдруг показалось… нет, он просто физически это почувствовал: все, кто сидел сейчас в каюте все поняли, к кому обращался скуластый, когда рассказывал ТАКОЙ анекдот. И вот сейчас все сидят и ждут, что же будет дальше…

Бам-м! И второй раз ударил у Шитова над головой колокол, словно бы подавая сигнал: все, приехали, Женя, прибыли… Влип ты, кажется, Шитов. Влип!

— Ну, ладно, еще один анекдот расскажу, — так же громко сказал скуластый. — Этот — вообще умора… Значит, учитель жалуется другому: «Да что у меня ученики такие тупые в классе?! Уж объяснял я им, объяснял, рассказывал им свой предмет, рассказывал… Уже даже сам все стал понимать, а эти тупые — ну все равно ничего не понимают!»

Сердце у Шитова зашлось в смертной тоске… Он — все сейчас понимал, решительно все! Он был с похмелья, это так, чего уж там… но вот тупым — Шитов сроду не был!..

Скуластый ясно давал понять: о том, что Шитовы везут с собой деньги, он знает. «Крокодилы» сели на паром еще там, в Холмске. И поехали спасать… Кого? Да Шитова, конечно, упавшего вместе с деньгами в бассейн. Правда, у Шитова был шанс — откупиться сразу же после первого анекдота. Он этого не сделал. И теперь «крокодилы» уж точно его, Шитова, «спасут»…

Делись, Шитов, с рэкетом. Делись!

Впрочем, поздно уже делиться. «Ваши крокодилы — вы и спасайте…». Беги, Шитов! Если можешь, конечно… Беги!

А — куда? С парома не убежишь…

Приплыл ты, кажется, Шитов!..

Буравчик зашел к Локтееву как раз после обеда. Ответственный секретарь был в кабинете не один. Напротив Локтеева сидел Шитов, курил и ждал, когда секретарь прочитает подборку информаций на первую полосу.

— Там местечко еще есть, Николай Иваныч? — спросил Буравчик с порога. — Такую изюминку я для «Репортера» подготовил! Пальчики оближешь.

— Так места же нет, Валера, для «изюминки», — подал голос Шитов, который, в отличие от Буравчика, всегда давал подборку новостей с запасом — на тот случай, если что-нибудь слетит с полосы под карандашом дежурного редактора. Правда, это случалось крайне редко: в чем-чем, а уж в информациях-то Шитов разбирался.

— Да ты посмотри, какая информация! Только что по телефону взял в… Ну, не важно, где. Главное, что свежая. На, посмотри.

Шитов взял информацию в руки.

«Эта трагедия случилась в японском порту Вакканай. После разгрузки судна «Академик Елистратов», принадлежащего известному на Сахалине ТОО «Круг», часть команды отправилась на местный авторынок, чтобы приобрести там подержанные автомобили. Среди сошедших на берег были второй механик Ю. Анисимов и матрос В. Петелин.

Как позже рассказал В. Петелин, механик приобрел «тойоту-кароллу» темно-вишневого цвета. На территорию порта оба моряка вернулись уже на машине. В ожидании погрузки на судно Ю. Анисимов решил испытать скоростные качества своей «тойоты». Он сел в машину и помчался по причалу, в то время свободному от разгрузочной техники.

На огромной скорости машина сломала ограждение в конце причала и сорвалась с восьмиметровой высоты в море. К чести японских портовых служб, спасательные работы продолжались всего сорок минут. «Тойота» была извлечена из воды, но, к сожалению, водителя спасти не удалось.

Вероятной причиной трагедии стало недостаточное знакомство второго механика с механизмом управления японской машиной.

В. БУРАВЧИК,

наш корр.

— Где же ты увидел «изюминку», Валера? — спросил Шитов, передавая информацию Локтееву. — Обычный несчастный случай. Стоит ли об этом писать, да еще на первую полосу?

— А почему бы и нет? Именно и надо писать об этом! И печатать. На первой полосе! — завелся Буравчик, как всегда, с полуоборота. — Ты только подумай, Женя: механик — и ни черта не разбирается в машине. Педаль тормоза не может найти! Нет, мне кажется, тут дело серьезное…

— Так тебе кажется, или ты кое-что знаешь? — спросил Локтеев, мельком пробежав глазами информацию. — А если знаешь, почему тогда не пишешь об этом?

— Напишу. Будет время — напишу! — пообещал Буравчик. — Ну так как, Николай Иваныч, поставишь мою «изюминку» в «Репортер»?

— В принципе, можно. — Локтеев посмотрел на Шитова. — Как думаешь, Женя? У тебя вот тут, я вижу, идет информация про совещание в рыбном департаменте… Давай-ка мы ее снимем. Не возражаешь?

— Николай Иваныч! Там ведь такое странное решение приняли, на совещании…

— Знаю, что приняли. Читал. Ну и что? — взгляд у Локтеева был ласково-обезаруживающим. — Ну, отобрали у одной фирмы квоты, ну, передали другой… Шум-то из-за чего поднимать?

— Так ведь кому передали-то, кому? Какой-то фирме «Кондор», которую и на Сахалине-то не знают! Сколько у этой фирмы плавсредств? Одно суденышко, да и то — «эрбэшка» постройки пятьдесят шестого года! — Кажется, Шитов говорил слишком уж громко, так что даже Валювич из своего кабинета услышал — сунул голову в приоткрытую дверь. — Ясно, что сам «Кондор» такие лимиты не обловит и квоты не осилит. Значит, будет их продавать на сторону. А «Кондор»…

— Да ладно ты, Шитов, со своим «Кондором», — довольно грубо оборвал его Буравчик, и тут же спросил у Локтеева. — Значит, ставишь мою информацию в номер, Николай Иваныч? Ну тогда я пошел.

И выскочил за дверь, ужом проскользнув мимо любопытного Валювича.

Информация о заседании у Волкова с полосы слетела. Не пошла она и в следующем номере. Неизвестно почему, но Воронов ставить ее не захотел. И странное решение рыбного департамента о выделении огромных квот малоизвестной фирме «Кондор» так и осталось для островного читателя неизвестным.

«Академик Елистратов» пришел в Корсаков в начале июня. Провозившись со всяческими формальностями чуть не до самого вечера, капитан Кузнецов приехал в Южный, когда уже началось смеркаться. Тем не менее, темных окон в здании «Сахинцентра» почти не было: деловой люд на острове, как, впрочем, и везде, часто работал и до полуночи.

Каратов встретил капитана чуть ли не по-домашнему — в рубашке с расстегнутым воротом и без пиджака.

— Как раз решил немножко размяться, — несколько смущенно сказал Каратов, пряча пружинный эспандер в один из встроенных шкафов. — Садитесь, Павел Артемьевич! Кофе хотите? Может быть, коньячку?

От коньяка Кузнецов отказываться не стал. Поставив рюмку на стол, он вопросительно посмотрел на Каратова. Тот поднялся из-за стола, вышел в приемную. Убедившись, что секретарь уже ушла, захлопнул дверь в коридор. Щелкнул язычком английский замок.

Каратов вернулся в кабинет.

— Ну что? Как сходили в Японию, Павел Артемьевич? — спросил он негромко. Кузнецов молча положил «дипломат» на колени, открыл его и вынул темно-синюю коробку, обернутую полупрозрачной бумагой с рекламой какой-то фирмы. Так же молча Каратов принял ее из рук капитана и положил в сейф. Достал из стола довольно толстый конверт и передал его Кузнецову. Щелкнула крышка «дипломата». Официальную часть встречи можно было считать законченной.

— Да как сходили… Нормально, Игорь Павлович, — с опозданием на полминуты ответил Кузнецов. — Если бы только не этот несчастный случай в Вакканае!..

— Жаль парня. Но…Что ж, всякое бывает, — Каратов выдержал небольшую паузу, которую условно можно было бы назвать минутой прощания. Потом спросил: — Как с грузом? Сдали без проблем? У наших консигнаторов никаких вопросов не возникало? Рекламаций не было?

Кузнецов толково на все отвечал, а Каратов внимательно слушал. Потом поговорили еще о каких-то мелочах. Наконец, Каратов спросил:

— Когда думаете снова идти на Хоккайдо?

— Да как забункеруемся… Примерно дней через десять.

— Это ваш последний рейс перед отпуском, не так ли, Павел Артемьевич? — участливо спросил Каратов. — Ну правильно, надо же и отдохнуть… Тем более, что первого июля заканчивается путина. Ну, хорошо. Еще разок сходите — и в отпуск. Я буду иметь в виду. Об этом потом поговорим.

Кузнецов поднялся с кресла.

— Вроде бы и все… Нет, еще что хотел сказать. Там жена Анисимова приехала, сегодня в Корсакове нас встречала…

— Анисимова? Какая Анисимова? — Каратов удивленно посмотрел на Кузнецова.

— Ну, второго механика…

— Ах, Анисимова! Конечно, конечно… Я распоряжусь по бухгалтерии, пусть ей оплатят… Ну, это я завтра все решу, с утра. Вы можете идти, Павел Артемьевич. До свидания. Отдыхайте!

Кузнецов ушел. Провожавший его Каратов дверь запирать не стал. Вернулся к себе в кабинет. Задумчиво посмотрел на сейф. Достал из холодильника початую бутылку коньяка, плеснул в рюмку, другую же взял двумя пальцами за самые краешки, задумчиво покачал на весу. И бросил в корзинку для бумаг.

У каждого — свои причуды. Были они и у Каратова.

Два разговора состоялось в один и тот же июньский день в двух разных зданиях Южно-Сахалинска.

— Я прочитал ваш рапорт, касающейся недавних событий на «Академике Елистратове»… Кое-какие места мне не понятны, — Борисов легонько барабанил пальцами по столешнице. Обычной в разговорах сигареты у начальника ОСО не было. В последнее время он стал решительно бороться со своей вредной привычкой. К тому же дело шло к реформированию КГБ, из Москвы приехала комиссия и… Бог его знает, какое решение по кадрам она примет! Уже ходили слухи, что начальника управления забирают на Лубянку — заведовать каким-то отделом, и что вроде бы начальник подыскивает себе помощников среди сахалинцев… Но слухи, они и есть слухи, а вот избавиться от курения Борисову давно уже хотелось. Так что, можно сказать, искоренять свою вредную привычку начальник ОСО взялся вне зависимости от предстоящих выводов московской комиссии. Благоприятное стечение обстоятельств, не более того.

— Вообще-то я не думаю, что какие-то места в резюме можно подвергнуть двойному толкованию, — осторожно начал Малюгин. — Я опросил около двух десятков человек… Все опрошенные сходятся во мнении, что это был просто несчастный случай.

— Вы думаете?

— Уверен в этом.

— Ну-ну…

Борисов протянул руку к низкому шкафчику, на котором с утра дежурил в японском электрочайнике кипяток, поджидая, когда начальник ОСО будет пить кофе.

— Ты будешь?

— Да, благодарю.

Кофе был хорош, слов нет, а вот резюме Малюгина Борисову край как не нравилось. Интуиция подсказывала: здесь, верно, что-то не так. Да, но что именно?

— «Тойота» эта где? Ее привезли в Корсаков?

— Да специалисты уже осматривали ее.

— Ну и?..

— Тормоза в полном порядке.

— Вот как?.. Интересно… — Борисов по привычке потянул на себя ящик стола. Увидел красноватую пачку «Винстона». С трудом пересилив себя, задвинул ящик на место. — Может, действительно, несчастный случай. Но… Странная все-таки ситуация, ты не находишь? Абсолютно трезвый человек, к тому же — механик, садится в машину, разгоняется — и не может ее остановить. Ну как же так? Ведь он от авторынка до аэропорта ехал своим ходом, верно? Небось, не раз и не два на тормоза нажимал… И вот вдруг на пирсе он не может справиться с управлением. Да чушь собачья!

Малюгин молча слушал начальника ОСО, не перебивая. Он сделал главное — расспросил людей, беседовал и с этим матросом, Петелиным… Нет, все говорят — несчастный случай! И тормоза исправны… Просто растерялся человек, на такой-то скорости, может, нога с педали сорвалась… Все бывает!

Стоп! А если Анисимов не смог затормозить потому, что находился в тот момент в бессознательном состоянии? А ведь такое — возможно… А почему бы и нет?

— Спасибо за кофе. Можно идти?

— Да, конечно. Работайте…

Борисов понимал, что никакое, даже самое подробное резюме, «Камчадала» уже не воскресит. Но он знал и другое: несчастный случай в Вакканае слишком уж похож именно на случай, чтобы на самом деле быть таковым. Хорошо бы самому поговорить с этим Петелиным…

Борисов раздраженно погасил сигарету, убрал пепельницу на подоконник — за штору, чтобы избежать искушения снова закурить.

Потом позвонил в ГУВД.

— Михаил Ильич, ты с этим механиком закончил? Что, несчастный случай? Уверен? Понятно… Да ничего, служим помаленьку… Ну, всего доброго. Пока…

Не повезло. «Академик Елистратов» опять в море. Капитан Кузнецов ушел в рейс. Ну ладно, будем ждать конца июня. Ничего, можно и подождать. Куда он, Кузнецов, с судна-то денется?..

Был и другой разговор. Это после того, как Колючко, переговорив по телефону, положил трубку и продолжил совещание, от которого его так некстати оторвали.

— Ну так на чем мы там остановились? — спросил Колючко, оглядывая своих оперов. — Ты продолжай, Семенов, я слушаю.

— Так вот, насчет убийства в Корсакове — в межрейсовой гостинице моряков, — продолжал тот. — Нашли мы этого парня. Сегодня же его и задержали.

— С кем ездил?

— Да вон, с Тарасовым и ездил, — капитан кивнул на сидевшего рядом старлейта. — Сделали обыск. Кастет нашли, «Черемуху» в баллончике…

— Это кто ж у нас в Южном «Черемухой» балуется? — удивленно спросил Колючко. — В свободной продаже вроде бы ее нет… Из бывших наших, что ли?

— Выходит, так. — Несколько листков легло перед Колючко. — Вот протоколы задержания, обыска… Некий Жученков Николай Афанасьевич, экспедитор фирмы «Кондор».

— Жученков, говоришь? Не знаю такого. Из залетных, наверное, — Колючко повертел в руках протоколы, вернул их оперу. — Ладно, крути этого Жученкова дальше.

— Так уже кручу, Михаил Ильич! — чуть ли не радостно воскликнул Семенов. — Жученков и полдня у нас не просидел, а уже два убийства на себя взял.

— Как — два? Ты же сказал — в Корсакове, в гостинице?

— И в Корсакове, и здесь, в гараже. Ну, в мае было дело.

— Ты имеешь в виду Крашенникова?

— Его, товарищ полковник. Я думаю, еще денек-другой посидит, наверняка с десяток «глухарей» с нас снимет.

— Ну что же, продолжай работать с Жученковым… Ты говоришь, он пока у нас сидит?

— Да.

— Я позвоню прокурору, пусть даст санкцию. Переведем в СИЗО, — Колючко взглянул на часы. — Черт, шестой час! Его может и на месте не быть, прокурора-то нашего… Ладно, у нас еще двое суток в запасе, пусть в подвале до утра посидит, ничего не случится… — И поглядел на старлейта. — Теперь давай, Тарасов, ты докладывай. Про убийство в Луговом. Я слушаю…

Колючко в тот день засиделся в кабинете до половины седьмого. Он уже собирался уходить домой, как вдруг раздался звонок.

— Говорите!

— Ты, что ли, Михаил Ильич? Это Егор звонит…

Но мы обещали только два разговора в этот июньский день. Так что будем считать, содержание третьего — нам не известно.

Санкции прокурора на задержание гражданина Жученкова Николая Даниловича, 1962 года рождения, в качестве подозреваемого не потребовалось — ни завтра, ни послезавтра. Никогда.

Жученков повесился в камере предварительного заключения здесь же, в здании городского УВД, в подвале, куда его отвел вечером 17 июня начальник дежурной части капитан Кирьяков. Никаких следов насилия на теле повесившегося Жученкова обнаружено не было.

Вместе с документами на Жученкова отправились в архив дела о двух убийствах — в Южно-Сахалинске и Корсакове. Проживи Жученков еще несколько дней, кто знает, сколько нераскрытых убийств скинул бы с себя 6-й отдел!

Но смерть никогда не приходит по расписанию. Она всегда приходит немножко раньше. А значит — вовремя.

Каратов проснулся около шести утра.

Он был «совой» — обычно работал до полуночи, зато и просыпался не раньше, чем около девяти. Но сегодня он проснулся раньше обычного. Так было надо.

Сегодня был особенный день. Сегодня должен был прилететь из Москвы человек, от которого, собственно, и зависела дальнейшая судьба ТОО «Круг» и его генерального директора — Каратова.

Человек по фамилии Ржаев, по кличке Ржавый. Доверенное лицо Короткова-Сахаляна, лучший друг легендарных «авторитетов» Михася и Глобуса. Какие еще рекомендации вам нужны? Самолет прилетел по расписанию — в девять пятнадцать утра. От Южного до аэропорта — с полчаса на машине. Значит, выезжать нужно было не позднее, чем в половине девятого. Что, прикажете до упора в кровати лежать?

За полчаса Каратов успел немножко размяться с гантелями и принять душ. Еще полчаса ушло на завтрак. Каратов жил один, и кофе в постель ему никто не подавал. Он сам приготовил себе кофе, нарезал ветчину, сыр, достал из холодильника крабовую клешню — в крабе много белка, не правда ли? Впрочем, клешню он так и не тронул. Краб хорош свежий, только что сваренный. У холодного краба, извините, вкус не тот!

Ровно в восемь, как и договаривались, в дверь позвонил Бацай.

— Ну что, Игорь, едем? Я готов.

— Я тоже. Арсену в «Кентавр» звонил?

— Да, конечно, он все приготовит.

— Хорошо, тогда едем. Рановато, правда… Но ничего, там подождем.

Они спустились в подъезд. Дом был новый, и на лестнице пахло свежей краской, алебастром и еще чем-то волнующим и необыкновенным. Недавними новосельями, наверное…

Бацай вышел из подъезда первым. Глянул по сторонам, подошел к «тойоте», открыл левую дверцу, потом правую, сел за руль. Поехали…

Дорога пока была относительно свободной. Мчались «с ветерком». В стереоколонках бушевала в своей негритянской страсти Тина Тернер — пела о чем-то красивом и бесконечно далеком. Наверное, о том, как это прекрасно — проснуться рано утром в маленькой хижине на берегу вечно теплого моря, открыть глаза — и увидеть на горизонте… Ну да, конечно, белый пароход. А что же еще? Прекрасный такой пароход, на котором так легко уплыть в страну оживших грез и исполненных желаний, были бы только деньги… Ну и загранпаспорт, конечно.

На повороте с трассы к аэропорту Бацай оглянулся — скорей по привычке, чем по необходимости. Кажется, вон та «волжанка» догнала их еще в Большой Елани, но перегонять не стала — пристроилась в хвост. Сейчас «Волга» сбавила ход — видимо, тоже едет в аэропорт… Случайность? Все может быть… Но на всякий случай не грех и перестраховаться.

Бацай прижал «тойоту» к обочине и скинул газ.

— Ты что?

— Да вон, Игорь, сзади… «Волжанка».

Идущая сзади машина, вильнув, обошла «тойоту» и устремилась дальше — на аэропорт. Тонированные стекла не позволяли разглядеть, кто в машине, а ее номер — Е 1266 СХ — ничего Каратову не говорил. Что ж, если на «пасут», подумал он, то явно не профессионалы. А может, они просто уверены, что никуда от них «тойота» не денется, поэтому так себя и ведут? В конце концов, аэропорт-то в Южном — один, и дорога туда ведет всего одна. А в аэропорту машину в карман не спрячешь…

Еще пять минут ходу, и они уже были в аэропорту. Минут двадцать просидели в машине, почти ни о чем не разговаривая. Просто сидели и ждали. Но вот по радио объявили, что совершил посадку самолет из Москвы, и встречающие стали подтягиваться к прилепившемуся к аэровокзалу металлическому ангару — месту выдачи багажа. Каратов вышел из машины и неторопливо двинулся через площадь, уставленную «жигулями», «волжанками» и «Нивами», аккуратно обходя лужицы, оставшиеся после вчерашнего дождя.

Гость прилетел не один, а с телохранителем. Так что из аэропорта в Южный возвращались как бы уже не один, а два Бацая. Единственное, что их отличало, это рубчатый шрам на лбу, который московский «Бацай» получил лет пять назад в одной из «зон» под Тюменью. А вот сам «разводящий» казался с виду человеком, если и не ахти каким добродетельным, то во всяком случае — покладистым. Он приветливо поздоровался с Каратовым, сдержанно кивнул Бацаю, мгновенно определив его положение в «Круге» и уверенно расположился на заднем сидении, как и подобает высокому гостю.

— Тебе, Игорек, привет от Михася, — сказал «разводящий», заметив, как удивленно-почтительно дернулись в зеркальце брови у «водилы».

— Взаимообразно… Пиво будешь? Японское. Свежак!

— Ну, разве только японское… — усмехнулся гость. — Давай уж, попробую, — и принял от Каратова приятно холодившую ладони банку.

Но одно дело — догадаться поставить с вечера блок пивных банок в холодильник, и совсем другое — провести встречу с Гарцем, ради которой и прилетел из столицы Ржавый. Да, имячко не слишком уж изысканное, с этим можно и согласиться. Однако Ржавого одинаково ценили и Сахалян, и Глобус, и Михась. Мало кто из «авторитетов» мог так искусно «развести рамсы», иначе говоря — помирить две враждующие стороны, не ущемляя ничьих интересов. Ржавый это умел, Ржавый этим законно гордился. И когда Каратов, чувствуя, что начинает втягиваться в «разборки» и нести потери, обратился к Михасю за помощью, тот, переговорив с Сахаляном, отправил в Южный именно Ржавого.

При въезде в город «тойоту» снова обогнала «Волга» с номером Е 1266 СХ. Она прибавила газу и ушла вперед, успев по рации передать «тойоту» идущему следом «жигуленку». Бацай, естественно, такой «рокировки» не заметил: в прошлом он был тяжелоатлетом, а не опером…

В «Кентавр» они приехали в десять. Восточный красавец Арсен с ниточкой аккуратно подбритых усов приготовил все по высшему разряду: шашлыки, вино, девушки. «Кентавр» представлял собой нечто среднее между кафе, частной гостиницей и офисом по продаже японских автомобилей. Двухэтажный особнячок на Сахалинской был хорошо известен деловым людям островной «столицы», и недостатка в клиентах Арсен не испытывал. Особенно привлекало то, что уставший от тостов посетитель всегда мог подняться на второй этаж и отдохнуть в прекрасном номере-люкс на уютной кровати, обложившись с боков, как грелками, молоденькими прелестницами кавказских, корейских и русских кровей.

На этот раз «гвоздем» программы была семнадцатилетняя полуяпонка-полукореянка, которую Арсен случайно отыскал в Холмске, в задрипанной кафешке недалеко от Северного вокзала. Девчонка работала официанткой — обслуживала подвыпивших морячков, и была на седьмом небе от счастья, когда Арсен предложил ей переехать в Южный. За одну ночь она закончила курсы менеджеров с основами маркетинга и бухучета, и к обеду следующего дня уже держала в руках диплом — со всеми подписями, печатями и успешно сданными госэкзаменами. Конечно, это стоило Арсену денег… Зато еще одним дипломированным специалистом на острове стало больше.

«Гвоздь программы», однако, не произвел на гостя того впечатления, на которое рассчитывал Арсен. После Бангкока «гвоздь» показался Ржавому, как бы это поточнее выразиться… недостаточно острым, что ли. Во всяком случае, со второго этажа гость вернулся без печати восхищения на лице. Приглаживая ладонями чуть рыжеватые волосы, вполне оправдывающие и фамилию, и прозвище, гость снова подсел к столу. Пошарил глазами по закускам, нагреб на тарелку салата из краба, закатил яйцо, фаршированное красной икрой, припечатал сверху копченым кетовым балычком. Булькнула у Арсена в руках бутылка.

— Ну, давайте, братаны, еще по одной. За хозяина! — Гость поднял фужер, выпил, не чокаясь, поковырял вилкой в тарелке. Потом сказал: — Ну, все. Посидели — и хватит. — Поднялся и пошел на улицу — к машине.

Вторую половину дня гость отдыхал в номере-люкс гостиницы «Сахалин-Саппоро». Сказывалась разница во времени между Москвой и Южным, да и для завтрашнего дня нужно было набраться сил. Встречу с Гарцем Каратов предложил провести «У Митяя» — в загородном ресторанчике по дороге в Холмск. «Митяй» стоял у дороги, однако проезжий люд заглядывал сюда не так уж часто. Во-первых, цены, а во-вторых, и кухня не ахти какая. Впрочем, предстоящая встреча к обильному столу не располагала.

«Волга» с номером Е 1266 СХ, передав «тойоту» следовавшему сзади «жигуленку», ушла вперед. Свою часть задачи Семенов выполнил, теперь «тойоту» поведет Тарасов.

— Давай в управление, — сказал капитан, перещелкнув тумблер на «Моторолле» в режим приема. И, расслабившись, откинулся на сиденье.

Через четверть часа «Волга» уже въезжала во двор четырехэтажного дома на улице Ленина.

Колючко встретил оперативника вопросом:

— Ну что, гость прибыл?

— Так точно. По приметам похож на Ржаева, низковатый такой, со шрамом. Ну и еще один с ним, амбал…

— Еще бы! Без телохранителей они ни шагу… — Колючко сказал это без малейшей иронии в голосе, просто зафиксировал факт. — Кто встречал? Каратов?

— Да. С водителем.

— Куда направились? — плечи у оперативника чуть приподнялись. — Ясно, что в город, но куда именно? — Колючко даже поморщился от этого непроизвольного жеста. — Кто там ведет «клиента»? Тарасов, что ли? Он — на связи?

— На связи.

— Ну, покури пока, Семенов. — Колючко бросил на стол пачку «Бонда» и взглянул на часы. — Вроде бы должен скоро заговорить…

И точно: из «Мотороллы», которую Семенов продолжал держать в руках, хотя она и мешала ему прикуривать, послышался голос оперативника:

— Ноль шестьдесят пятый вызывает «Орловку»…

— Дай сюда! — Колючко выхватил «Мотороллу». — «Орловка» на связи! Как там у тебя дела?

— Клиент в адресе… Продолжаю наблюдение.

— Хорошо. Оставайся на связи.

Колючко вернул рацию Семенову, повернулся к плану Южно-Сахалинска, висевшему на стене. Сделал это чисто по привычке: у слов «клиент в адресе» не было ни улицы, ни номера дома. Вон их сколько, на карте, таких «адресов»! Интересно, куда может повезти Каратов московского гостя? К Арсену в «Кентавр»? А может, к Егору в «Кондор»? Ладно, вернется Тарасов — все популярно, без «Мотороллы» и объяснит.

«Пока все эти «сахалянчики» да «глобусы» закон не нарушают — мы их не трогаем, — любил повторять на оперативных совещаниях подполковник Колючко. — Но пусть они попробуют хоть на чуть-чуть закон подвинуть — враз всех, как миленьких, возьмем!» Но вот беда: «авторитеты», как на грех, вели себя на редкость пассивно: убивать — не убивали, на дорогах разбойничать с ножом тоже вроде не разбойничали. Так что Колючко оставалось лишь приглядывать за местными и заезжими «авторитетами» — и копить на них оперативную информацию (с расчетом на будущие их прегрешения), копить — и приглядывать, приглядывать — и копить…

Ржавый был у оперов под наблюдением. И, когда, отоспавшись после полета и визита в «Кентавр», он встретился с Каратовым, оперативникам оставалось лишь спокойненько дать отъехать «тойоте» от гостиницы, а самим — пристроиться ей вслед. Будто связанные одной ниткой, машины промчались по улице Ленина, свернули налево, миновали рынок — и устремились в сторону Холмска, к ресторану «Митяй», где их должен был ждать Гарц.

Надо отдать должное Каратову — место для встречи и разговора он выбрал весьма удачное. Едва Каратов с московским гостем вошли в помещение, «Митяй» (впрочем, по паспорту значившийся как Дмитрий Алексеевич Ступин) немедленно вывесил на дверь табличку: «Извините, у нас санитарный день!». Так что подъехавшим операм только и оставалось, что плюнуть с досады и отъехать от «Митяя» метров на пятьсот. Ибо любая машина с людьми, застрявшая перед рестораном, мгновенно вызвала бы подозрения у тех, кто находился в зале. А это в планы Колючко, естественно, не входило.

Остановившись в отдалении, Семенов передал «Орловке», что «клиент в адресе», но «дорожка не просматривается». «Орловка» коротко выругалась в эфир и приказала оставаться на связи.

Они сухо пожали друг другу руки и втроем сели за стол. В другом конце зала устроились за «кока-колой» телохранители. «Митяй»— Ступин сам подал гостям выпить-закусить и ушел на кухню — колдовать над за жарким и заодно уж смотреть, чтобы ненароком кто-нибудь из поварских не выпорхнул в общий зал. Впрочем, почти всю прислугу он отпустил по домам — до обеда.

Трое выпили традиционную — «за встречу», слегка потревожили вилками закуску.

— Ну что, братки? Я вас слушаю, — сказал московский гость и посмотрел на Каратова. — Наверное, с тебя, Игорек, начнем?

— Пожалуй…

Каратов помолчал. Он думал, с чего лучше начать: с умиротворяющих нот или сразу с обвинений? Решил: не пойдет ни то, ни это, нужно «базарить» прямо по существу дела. Закурил, пыхнул ароматным дымком «Мальборо».

— Любой бизнесмен, открывая свое «дело», предполагает возможную конкуренцию. — начал он неторопливо. — Но не один из уважающих себя деловых людей не станет совать палки в колеса своему сопернику, не боясь нарваться на ответные действия. И это справедливо.

Когда я перебрался со своей фирмой на Сахалин, из частных предприятий рыбным промыслом занималось не больше трех десятков фирм. Одна из них — «Блонд», уважаемого мною Бориса Моисеевича… Практически начиная с нуля, за несколько лет я сумел стать одним из самых сильных рыбопромышленников на острове. Я думаю, Борис Моисеевич не станет этого отрицать… — Но Гарц сидел с непроницаемым лицом и подтверждающего кивка так и не последовало. — И вот, когда фирма «Круг» вышла на прямую торговлю с зарубежьем, а количество плавсредств у нее стало больше, чем у других, мне начали активно мешать… Наверное, на острове решили, что Каратову достаточно того, что он уже имеет… Но кто из деловых людей, я повторяю — из настоящих деловых людей! — способен остановиться на полдороги? Кто из бизнесменов готов однажды чистосердечно признаться, что-де «ему — хватит», и пора отправляться на покой? Кто-нибудь встречал таких бизнесменов? Лично я — нет. И думаю, никогда таких не встречу.

Вы помните, Борис Моисеевич, тот наш разговор? Вы посоветовали мне «поделиться». А с какой стати? Если у меня судов больше, чем у вас или Фалеева, мне что — отдавать их вам в бесплатное пользование? Или, может, делиться с вами квотами? Продавать улов в Японию, а вам, Борис Моисеевич, выручку привозить?

Каратов сделал паузу. Гарц сидел, по-прежнему бесстрастный и замкнутый. Московский гость кивнул Каратову: мол, не тяни, говори дальше.

— И вот вы начали против меня войну, — продолжал Каратов все так же твердо, негромко и размеренно. — Я потерял несколько, гм… весьма полезных мне людей…

— Я — тоже! — неожиданно сказал, словно клацнул затвором, Гарц. Московский гость остановил его жестким взглядом и снова кивнул Каратову: мол, продолжай.

— Последней каплей для меня стала передача большого объема квот фирме «Кондор». У меня есть данные, что эта фирма, не имеющая своего флота, за небольшой процент, фактически — за бесплатно передала квоты нескольким сахалинским фирмам, в частности, вашему «Блонду», Борис Моисеевич! Не знаю, как вам удалось убедить недавний рыбсовет… абсолютно не представляю, кто смог помочь склонить на вашу сторону Комрыболовства… Но вы, Борис Моисеевич, по сути дела, меня… ограбили! Да-да, вы лишили мой флот лимитов, моих людей — заработка, а меня — прибыли… Что это? Как это назвать? Если это — бизнес по-сахалински, тогда я — против. Против! А значит, последнее слово остается за мной… И вы думаете, Гарц, я скажу это слово шепотом?..

Каратов опять замолчал, собираясь с мыслями. Оставалось совсем немного — сказать то, ради чего и была организована эта встреча.

— Так вот… Я абсолютно не хочу, чтобы мы отсюда разошлись еще большими врагами, чем были до этого. Вражда вредит бизнесу. Больших дел на чужих костях не сделаешь… Но я хочу, чтобы вы, уважаемый Борис Моисеевич, возместили мне те убытки, которые я понес по вашей вине.

— По моей? А может, по своей? — не выдержав, клацнул Гарц, и снова был остановлен взглядом московского гостя.

— Именно по вашей вине, Борис Моисеевич! Отдайте мне часть вашей прибыли — и будем считать, что ничего между нами не было. А мои люди… Что ж! Одни — уходят, другие — приходят. А бизнес, он остается… Я все сказал.

С минуту трое сидели молча — обдумывали только что слышаное. Но вот начал говорить Гарц — сначала медленно и как бы через силу, потом — все тверже и увереннее, потом — с напором и нажимом… Нет, Гарц не кричал. Зачем? Он и без того знал, что приехавший из Первопрестольной гость и без того слышит каждое произнесенное за столом слово, слышит — и решает, каким будет его «рамсовый развод».

— Я не буду долго распространяться о том, как и где я познакомился с… с господином Каратовым, — начал Гарц. — Это отдельная история. Но Каратов мне сразу понравился. Мне даже показалось, что мы можем стать большими друзьями… И мы, кажется, были такими друзьями… до поры до времени. Пока господину Каратову не пришло в голову, что он на Сахалине — единственный и неповторимый… Но это ведь заблуждение, господа!

Не спорю: нам, сахалинцам, есть чему поучиться у Каратова. Отличный флот, видимо, огромные торговые обороты… Все это можно только приветствовать. Но… голову задирать-то выше всех — зачем? Одно время я предлагал Каратову делать бизнес в одной команде… он назвал мое предложение попыткой дележки… Я предлагал, а Каратов — отказался. Он, видимо, забыл, что в чужой монастырь, как говорится, со своей свечкой… Ну что это, по-вашему, господа, как не самое типичное рамоли? Скажу больше: господин бизнесмен Каратов сделал весьма неразумный шаг. Я имею в виду тот случай с моим судном…

— Я не «сдавал» твое судно, Борис! — не сдержался Каратов.

— …с моим судном, — как ни в чем ни бывало продолжал Гарц. — Правда, восемнадцать тонн конфискованной креветки стоят не так уж и много — тридцать пять, ну тридцать семь тысяч долларов… хотя это тоже деньги… Но больше всего меня расстраивает другое. Меня расстраивает… нет, поражает! — та легкость, с которой присутствующий здесь господин предприниматель подставил под удар своего же брата-бизнесмена. Что это, если не предательство? Ну а как поступают с предателями — не мне вам объяснять…

Еще одна пауза — как разбег перед прыжком. И снова говорит Гарц:

— И вот теперь этот человек предлагает мне мир и дружбу. Не бескорыстно, замечу, а за определенную мзду! Он предлагает мне поделиться с ним частью моей же прибыли. Нет, каково?! — Здесь Гарц сделал эффектную паузу. — Что ж, я согласен. Но — при условии: если вы, Игорек, вернете мне те доллары, которые я потерял на креветке. Кстати, по вашей вине.

— Я не «сдавал» ваше судно, Гарц! — повторил Каратов. Но Ржавый сделал знак ему помолчать, и тот послушался.

Прошла минута, другая.

— Что ж, я вас выслушал. Обоих. Теперь позвольте сказать мне. — Голос у Ржаева был с хрипотцой, с легкой такой ржавинкой, что ли…

— Я понимаю так, — говорил «разводящий». — Один хороший парень, приехав на Сахалин, собственными руками построил свое «дело» и не собирается держать общие завязки с кем бы то ни было. — и повернулся к Каратову. — Это — твоя правда… Другой хороший парень, из местных, желая поддержать приезжего на новом месте, предлагает ему общие интересы… — Это — твоя правда, — он повернулся к Гарцу. — Такие вот две правды… А какой итог? Зуб за зуб зацепился — дурак удавился, умный стукнулся лбом — знать, ему поделом!

И снова долгая пауза.

— Ладно, две правды мы уже слышали, — продолжал Ржавый. — А теперь послушайте третью правду — мою… Кто «сдал» судно — я выясню… Прибыль от квот — поделите поровну… Тридцать шесть тысяч долларов за креветку раскиньте на двоих: по восемнадцать тысяч отдадите мне из своей прибыли. Это — за то, что я вас выслушал… Вот такая будет моя правда. Если кто не согласен — скажите. Подумайте. Я подожду.

«Худой мир лучше доброй ссоры», — подумал Гарц.

«Делиться все-таки придется, — решил Каратов. — Пусть у них останутся квоты, зато у меня будет самый сильный на острове флот. Заключим договор и…»

— Я согласен, — сказал Каратов.

— Согласен, — кивнул Гарц.

Лицо у «разводящего» просветлело.

— Ну вот и чудесно! Посидели, потолковали… Вот и выход нашли. Значит, все, никаких войн на острове. Это мешает вашему же делу. — Он пригладил свои рыжеватые волосы. — Знаете, как у нас под Тюменью говорили? Зуб за зуб зайдет — и святой пропадет, а зуб с зубом расцепится — и дурак не повесится… — Здесь гость поднялся из-за стола. — Все. Кончики! — и неторопливо — ни дать, ни взять, как будто бы случайный проезжий завернул к «Митяю» перекусить, двинулся к выходу.

— Ну что, Игорь, начнем свои проблемы решать? — спросил Гарц у Каратова, собираясь уже садиться в машину.

— Да, конечно. Завтра с утра подъезжайте ко мне в офис вместе с Фалеевым, что ли… или лучше с Кравцовым. Посидим, насчет лососевой путины поговорим. Кета ведь уже через месяц должна пойти, так? — спросил Каратов.

— Вроде бы так… — пожал плечами Гарц. Видимо, его что-то мучило, что-то он хотел спросить… И Каратов это заметил.

— Что-то еще у вас есть? Говорите, — Каратов улыбнулся. — Какие-то проблемы?

— Есть немного, — неопределенно протянул Гарц, и вдруг решился. — Слушай, Игорек, теперь мы вроде бы вместе… Ведь так?

— И что?.

— Лишняя слава, я думаю, тебе не нужна?

— Что-то я не понял… Ты о чем? — спросил Каратов.

— Да Фалеев меня просил… — И подмигнул Каратову, и спросил с какой-то особой интонацией: — Я думаю, тебе журналист уже не нужен?

— Какой журналист? — не сразу понял Каратов.

— Шитов!

— Ах, этот… Да, конечно. Не нужен.

«Развод» прошел двадцать седьмого июня.

Двадцать восьмого вернулся из Вакканая БМРТ «Академик Елистратов». Пришел он в Корсаков уже без капитана Кузнецова.

А первого июля Шитовы сели в самолет и улетели в отпуск на материк.

«Черное море — не Охотское, в нем даже тонуть — и то приятно. Хлебнешь соленой водички, пошлешь последний взгляд оставшимся на берегу — и начинаешь медленно погружаться на дно, заодно уж подбирая себе местечко поудобней. На дне морском лучше лежать на спине. Лежать — и смотреть на просмоленное днище лодки, с которой бросают на воду предназначенный тебе венок…».

Стоп. Мысли путаются, сны мешаются с явью, реальность — с вымыслом. Шитов открывает глаза и вновь их закрывает. И снова глаза — открыты. Нет, сон не кончается. Это опять паром «Сахалин-8», каюта третьего класса. Десять мест в два ряда. Шитов — прямо напротив двери, с краю, у самого борта, под иллюминатором. А напротив — скуластый парень с пустыми, как у рыбы, глазами. Он — ждет.

А до Ванино — семь часов ходу…

Валяясь на ялтинском пляже, Шитов блаженствовал. Денег было много, отпуск — аж до двадцатого августа, вино в погребке — холодное, легкое, терпкое. Ну чем не жизнь? Правда, танцы через дорогу в Доме отдыха не устраивали, да и буфета в нем не было, но зато работал до часу ночи небольшой ресторанчик на набережной — два шага от хозяйки, где Шитовы снимали комнату. Там можно было сидеть весь вечер над бутылкой «Массандры» — и думать… Хотя, признаться, о чем на юге можно думать? На юге можно только отдыхать. И — пить.

В начале августа российские «деревянные» пошли на убыль, а японские иены, которые Шитов прикупил еще там, в Южном, в Ялте почему-то не обменивали.

— Заелись, гады. От нормальной СКВ отказываются! — выругался Шитов. Сел в поезд — и подался в столицу — менять иены на рубли.

Поезд шел с юга, был жарким, распаренным. Пришлось спасаться холодным пивом в вагоне-ресторане. И Шитова понесло.

— Севера — места гиблые, хотя и денежные, — рассказывал он случайному собутыльнику, подвалившему к «богатенькому Буратино» на дармовое пиво. — Ну ничего, народ на северах держится. Годик, другой помучаешься, повкалываешь — глядишь — и на материк можно ехать — «жигуленка», а то и «Волгу» покупать…

Собутыльник поддакивал и жадно глотал «Жигулевское» прямо из горлышка. Он знал о северных зарплатах не меньше Шитова. Какие, к черту, длинные рубли на Севере, когда вся Россия от диких цен на ушах стоит?! Прошли времена, когда северные надбавки затягивали мужиков на Сахалин, в Норильск или Тикси. Чего туда ехать, спрашивается? Сопли морозить?

— У меня братан в Уренгое… Хочет домой приехать, — говорил собутыльник по имени Слава. — Я ему и пишу: брось ты, на хрен, свой Север, да возвращайся. И дома можно деньжат подработать. 0й-ей-ой сколько, ежели с головой!..

На девятой бутылке Шитов похлопал себя по карманам: деньги, взятые на дорогу, кончились. Тотчас же Слава дохлебал пиво, откланялся и пошел отсыпаться в свое купе. А Шитов поехал дальше.

Москва встретила Шитова вывесками, киосками, праздношатающимися толпами… И обилием обменных пунктов, где брали все подряд. Облегчив пиджачный карман от иен, которые в Ялте не котировались, зато в Москве обменивались по восемь с полтиной за штуку, Шитов набил рублями пластиковый пакет, уложил его для сохранности в матерчатую сумку не первой свежести и двинулся прогулочным шагом вверх по улице Горького — к Тверскому бульвару.

Значит, бутылка пива — здесь, бутылка — там… К памятнику Пушкина Шитов подошел в настроении. Перекурив вблизи Александра Сергеевича, отправился на Арбат. Напротив здания бывшего ТАСС, вблизи кинотеатра повторного фильма, Шитов опять тормознулся у киоска. Здесь его и окликнула гораздая на выдумки Судьба.

Судьба окликнула его голосом парня лет двадцати двух, одетого с явным столичным шиком. Фирменные кроссовки, черные джинсы, футболочка «I love beer». Глаза деланно-веселые.

— На пиво не займешь? — спросил парень, заранее улыбаясь отказу. И тут же улыбку погасил, услышав:

— О чем разговор! — Шитов вынул из кармана деньги.

— Ну ты силен!

Тут же, у киоска, и познакомились.

— Женя, — сказал Шитов. — С Сахалина.

— Паша. — ответил парень. — Из Мытищ.

Начали с пива, потом Шитова потянуло на портвейн «три семерки». А еще потом они сели с Пашей в случайную машину и поехали куда-то в сторону Киевского вокзала. Паша искоса поглядывал на провинциала, на его матерчатую сумку и думал, что брать ее он не будет: на хрена она ему сдалась? А вот в карманах у этого Жени поковыряться придется. Ну и по морде надавать, на всякий случай. Чтобы сразу не сообразил, в какую сторону за милицией бежать.

Машина остановилась у какого-то старого дома.

— Здесь моя знакомая живет. С подружкой, — многозначительно сказал Паша. Шитов сунул водителю две синих бумажки и выбрался из машины. — Вон туда идти, — Паша чуть подтолкнул Шитова, как бы давая ему верное направление. И показал на крайний подъезд.

На середине дороги Паша обогнал Шитова и пошел вперед, словно бы показывая ему дорогу. «Странно, почему он так торопится? И почему чуть не бежит? — думал Шитов, в стараясь не отстать от провожатого. — Торопится выпить? Но мы ведь даже не взяли бутылку!». Метров за пять до подъезда Шитов замедлил ход. Парень же, словно не замечая, что Шитов отстал от него, вошел в подъезд — и словно растворился в гулком сумраке. До подъезда оставалось шага четыре… И здесь Шитов остановился.

Он почувствовал опасность. Он понял, что нельзя заходить в подъезд. Ни в коем случае!

Нельзя — и все. Потому что его, Шитова, там будут сейчас убивать. Но сначала — бить, жестоко и страшно.

Шитов повернулся и двинулся прочь от дома, все убыстряя шаг.

— Ну-ка, стой. Остановись! Да стой, тебе говорят! — Но Шитов уже бежал, прижимая сумку к груди. К счастью, улица была близко. Она не таила опасности, кроме одной — угодить сдуру под машину. Но эта опасность казалась Шитову детской забавой по сравнению с той бедою, что бежала у него за спиной.

— Ослеп?! — заорал водитель «Москвича», выскакивая из машины. — Ну какого черта под колеса лезешь? Ну, нажрался, так дома сиди!

— Не ругайся, шеф… Ну, не ругайся! Мне на вокзал надо. Опаздываю!

— Сколько дашь? — тут же успокоился водитель.

— Двадцатка устроит?

Беда отстала от Шитова. А он через полчаса уже был на площади Маяковского. Шитов взглянул в сторону Владимира Владимировича и вдруг воскликнул:

— Ну-ка, шеф, здесь тормозни!

Шитов не ошибся: это был Вовка. Не тот, бронзовый, а живой — Вовка Чепрагин. Он как раз собирался спуститься в подземный переход и задержался на поверхности, чтобы пропустить идущих навстречу людей.

— Привет с Сахалина!

— Женька?.. Ты откуда, черт, взялся?!

А дальше все как в жизни: задушевно, слегка суетливо и по-пьяному деловито.

В тот вечер столичный Гермес (впрочем, бог торговли везде одинаковый) получил изрядный «навар». Шитов вытряхнул из пластикового пакета немало крупных купюр, и все они разошлись по рукам продавцов близлежащих гастрономов. Пережитая днем опасность требовала грандиозной разрядки. А какая разрядка без вина? Ну и закуска к нему: колбаса, ветчина, карбонат… Ну и сосисок заверните. Парочку.

— Я понимаю так: пить — так пить! — говорил друг Чепрагин в лифте, ползущем вверх, на восьмой этаж. — А у нас с тобой, Женя, извини, только на один вечер. Да и то до половины десятого. Слабо, слабо. Совсем ты, Женя, на своем острове от отдыха отвык!

— Ну, не скажи, Володя, — возразил Шитов, покосившись на здоровенный пакет с бутылками и снедью. — Да здесь не меньше, чем дня на три.

— На два, если уж быть точным, — поправил Чепрагин. — Вот увидишь! Один день — пьем, другой — похмеляемся…

Они загуляли ровно на пять дней.

Они сидели в полупустой трехкомнатной квартире и пили, лишь изредка выскакивая на улицу — к ближайшему киоску. Денег было много, и таяли они очень медленно. А может быть, они не таяли совсем.

На шестой день Чепрагин проводил Шитова на вокзал. Билетов не было, но поезда на юг еще ходили. Шитов по-московски расцеловался с Чепрагиным на перроне, по-сахалински щедро сунул проводнику в руку — и забрался в плацкартный вагон. Махнул другу в окне, когда поезд тронулся, и отправился к жене на юг.

— Вы думаете, мыть золото на Колыме — это курорт? — час спустя вопрошал Шитов хриплым перепойным голосом. Он сидел по-царски — во главе стола, густо уставленного бутылками и снедью, и фантазировал. Пять дней, проведенных в столице, давали о себе знать неутолимой жаждой к пиву и страстью к разговору по душам. — Да черта с два — курорт… Летом — комарье грызет, зимой — мороз такой, что язык к нёбу примерзает… Но уж зато золотишка намоешь — и в Гагры, прямым рейсом Якутск — Батуми. Через Москву, естественно, через Москву…

Шитов отводил душу, изредка срываясь на мат, а собутыльники Леша и Вася пили дармовое пиво и слушали. Потом к ним присоединился Толя. А еще потом Шитов прилег отдохнуть. Спал он часа два, не выпуская холщовую сумку с деньгами из рук, и проснулся глубокой ночью от сильной жажды.

— Что за станция? — спросил он у проводника.

— Новоряжск. Стоянка десять минут, — ответил тот. «Успею», — подумал Шитов. И отправился на вокзал за пивом. Он еще расплачивался в буфете, а поезд «Москва — Симферополь» уже поспешно выбирался из Новоряжска, торопясь в край курортов, дешевого вина и легких любовных побед.

Часа через два вполне утоливший жажду Шитов сел на поезд Москва — Туапсе. Опять в кассе не было билетов, но места в вагоне были, только плати. Кое-кто из пассажиров еще не спал. Они дружно слетелись на дармовое бульканье. Раздобыли стакан и немного закуски.

И снова Шитов сидел во главе стола.

— Нам, буровикам, деньги вот такие платят, — говорил он, растопыривая руки в стороны. — Честно! Метр породы пробуришь — сто тысяч, считай, в кармане. В момент! Бывало, сядешь в «вертушку» — ну, в вертолет, значит, и — в контору, за деньгами, всей бригадой. Ну а там — кому пять «лимонов» за месяц, кому — десять… кто как работает, тот так и получает! Мне однажды сторублевками зарплату выдали. Ты прикинь, тысяча пачек… Ни в сумку, никуда не лезет… Так с мешком за плечами по Тюмени и ходил.

Сидевшие рядом слушали и подмигивали друг другу. Ну да, конечно, буровик из Тюмени… Видали мы, братцы, таких буровиков! Врет мужик. Ну, запил… Ну да с кем не бывает?

И опять компания не удержала Шитова. А может, просто она ему не понравилась. Поздним утром, отоспавшись на верхней полке (сумка прижата к груди, да кто на нее позарится?), Шитов вышел за пивом на очередной станции. Обратно в вагон он не вернулся: надоело сидеть в окружении халявных лиц. Побродил по местному рынку, поглядел, что такое — украинские купоны. Купил штук восемьсот карбованцев и тут же их в ближайшей пивной и потратил.

На вокзале, когда Шитов ждал очередного поезда, разговорился с дежурным милиционером.

— Бомж? — спросил сержант-украинец.

— Да нет, просто еду.

— И документы есть?

— И документы.

Сержант полистал паспорт, глянул на прописку.

— С Сахалина, что ли? Далеконько забрался… А что вид такой бомжовский? Пропился, что ли? На билет-то — есть?

— Да найду…

Опять подкатил поезд. И снова Шитов проводнику — деньги в руку и — в вагон. Сел и поехал. И ехал до самой ночи — часов примерно до двух. И снова вышел за пивом…

Какой это был поезд — третий по счету?

Четвертый поезд был бакинский. Около трех часов ночи Шитов (проводнику — деньги в руку) забрался в тамбур. Почти тотчас же заскрипело железо, и скорый бакинский рванул от станции, названия которой Шитов не запомнил, а автору у Шитова спросить было недосуг.

— Подожди здесь, в тамбуре, да? В вагон не иди, слышишь? — проводник-азербайджанец с лязгом захлопнул дверь. — Я пойду, посмотрю, где есть места…

Проводник ушел и больше не возвращался. Шитов стоял в тамбуре — и ехал, ехал… Поезд рвался в Баку, проскакивал станции, не останавливаясь, и перегоны были длинные-длинные, как ночь или даже как сама жизнь.

Ноги у Шитова подгибались от усталости. Сначала он присел на корточки, опираясь спиной о тамбурную перегородку, потом и вовсе сполз на пол. А еще потом Шитова укачало настолько, что он свалился на бок и уснул.

Шитов не слышал, как в тамбур вошел проводник.

— Цх! — издал проводник свистящий звук. Брезгливо перешагнул через спящего Шитова и пошел дальше — к вагону-ресторану.

А ближе к утру в тамбур вышли покурить два пассажира.

— Гляди, разлегся, да? Как дома… Ну, ты, вставай!

Шитов медленно встал, утомленный, укачанный и очумелый.

Что в сумке везешь? Ну-ка, дай!

— Цх! — присвистнул второй пассажир. — Да что у него в сумке может быть? Пара вонючих носков… Эй, малой! Ты почему здесь стоишь? Ты без билета стоишь? А прогуляться на улицу ты не хочешь?

Он усмехнулся и рванул на себя дверь…

— Думаешь, я шучу, да? Шучу?

Шитов покачал головой:

— Нет. Не шутишь.

В открытую дверь было видно, как набегают и отскакивают назад, в хвост идущему поезду, кусты, деревья, столбы… Вот показались дома…

Поезд замедлял ход.

— Ну, повезло, что станция… Цх! Пошел вон, рвань!..

До Ялты оставалось совсем немного — километров триста. Всего-то и надо было — дождаться очередного поезда. И Шитов его дождался.

Хороший был поезд.

Последний. Пятый…

Тогда он все-таки довез деньги. Довез почти все (траты на проезд и прочее — не в счет, а в Москве, как понял Шитов, деньги не таяли). Но тогда Шитову повезло: никто и подумать не мог, что в замурзанной за десять дней холщевой сумке лежит… ну, достаточно лежало там. Не догадались. Иначе бы Шитов до Ялты не доехал.

Теперь же расклад был иной. Это двое — пустоглазый и тот, кто с ним рядом, наверняка знают, какую сумму везет с собой Шитов. И они не отстанут. Они будут ходить по пятам — здесь, на пароме, в Ванино на вокзале, в поезде… Рэкет не захочет остаться без денег. Зачем тогда рассказывать эти страшные по сути, но такие безобидные на первый взгляд анекдоты? Эти двое уже не отстанут. Второго такого длинного, но, к счастью, закончившегося благополучно перегона Москва — Ялта уже не будет…

Вернувшись на Сахалин, Шитов с головой окунулся в привычную редакционную суету. Народ только-только собирался из длинных северных отпусков, и работы было навалом.

— Ишь ты, как загорел! Где отдыхал? В Ялте? Ну, орел! — Локтеев с восхищением глядел на Шитова. — А я осенью собрался в отпуск идти. Как раз рыбалка пойдет — нельма, таймень… Кури, — он протянул сигарету. — Небось, поистратился-то, в отпуску… В Ялту съездить — не шутка! И где только ты денег столь взял, чтобы два месяца на пляжах загорать!

— Как — где? Накопил, — сказал Шитов, но Локтеев лишь недоверчиво хмыкнул в ответ:

— Да уж, накопишь, пожалуй, с наших-то гонораров…

Локтеев курил и как-то по-особенному внимательно приглядывался к Шитову. А тот разливался соловьем:

— Ну, вино там, конечно, дешевое, пива тоже хватает… Одно плохо: рыбы к пиву нет. Нашей, сахалинской! Все мойва какая-то да тарань…

— Тарань — хорошая рыба, — возразил Локтеев. — Я в восемьдесят девятом в Одессу ездил, к родственникам, так пробовал… Сухая рыба, правда, с нашей корюшкой не сравнить, но с пивом вроде бы и ничего… Ну ладно, о пиве потом поговорим, а сейчас пахать надо. Тут, кстати, тебе как раз на днях звонили, спрашивали. Вон, телефон свой оставили. Свяжись с ними, узнай, может, материал какой-нибудь возьмешь. А то в газету ставить нечего.

Шитов взглянул на листок бумаги с номером.

— Откуда звонили?

— Да все оттуда, — как-то уклончиво ответил Локтеев. — Ну откуда еще могут звонить, если вопрос касается незаконного вывоза морепродуктов за рубеж? Из «конторы», конечно… В общем, действуй. Я так думаю, материал «забойный» должен получиться. Напишешь, мы его сразу в номер поставим.

«Контора» располагалась рядом с кинотеатром «Родина» — в большом трехэтажном доме кремового цвета, окруженном остроконечной железной оградой в духе пятидесятых годов. Шитова встретили у бюро пропусков, провели мимо дежурного в почти пустую комнату на первом этаже и оставили одного, сказав при этом, что нужный человек подойдет через одну — две минуты.

И точно. Не прошло и минуты, как нужный человек появился.

— Малюгин, — коротко представился вошедший — мужчина лет сорока в штатском, но по-военному подобранным, с приятным лицом, но жесткими манерами. — Мы хотели бы с вами, Евгений Александрович, поговорить вот по какому вопросу…

— Слушаю, — Шитов поудобней расположился за столом.

— Ну, прежде всего, хотелось бы сказать вот о чем… Мы знаем вас, Евгений Александрович, как опытного и принципиального журналиста. Ваши статьи всегда читаем с большим удовольствием, — с этакой доперестроечной торжественностью начал Малюгин. — Чувствуется, что вам далеко не безразлично то, что происходит сейчас у нас на острове. Я имею в виду проблемы рыбопромыслового флота, добычи морепродуктов… Полагаю, что и проблема браконьерства вас интересует не в меньшей степени, верно? Ну, и вот… Мы подобрали кое-какие данные. Может быть, они пригодятся вам для очередной статьи?

Малюгин достал из папки двойной бумажный листок и протянул его Шитову. «С компьютера снимали данные», — автоматически отметил Шитов, взглянув на текст. И вгрызся в него любопытными глазами журналиста.

«… В последнее время контрабанда морепродуктов приняла характер незаконной внешнеторговой деятельности, осуществляемой прямо в открытом море по заранее отработанной схеме, — читал Шитов. — По самым приблизительным данным, с начала года за рубеж, конкретно — в Японию, было вывезено в общей сложности более 25 тысяч тонн минтая, 550 тонн креветки, 300 тонн краба камчатского и другие морепродукты, на сумму около 600 миллионов иен…

Заметно активизировало свою контрабандную деятельность ТОО «Круг». Так, 12 мая в порту Вакканай с БМРТ «Академик Елистратов» было выгружено по документам 50 тонн полуфабриката минтая, реальная же отгрузка составила 125 тонн, сумма незаконной сделки определяется примерно в 20–22 миллиона иен…»

Дочитав обе странички до конца, Шитов с минуту задумчиво сидел над документом. Кажется, однажды он уже видел вот такую же распечатку. В ней тоже были цифры и мелькали некоторые фирмы — «Блонд», «Зевс»… Да, он вспомнил: подобную распечатку он уже держал в руках. Только тогда она была поменьше — всего несколько абзацев, касающихся контрабандной деятельности нескольких фирм, того же «Блонда», в частности. А вот ТОО «Круг» в той распечатке не было. Ну еще бы! Ведь ее давал ему, Шитову, не Малюгин, а Каратов…

— Вас что-то смущает, Евгений Александрович? — спросил Малюгин.

— Ну, в общем, материал хороший… Вот данные только немножко устарели — сейчас ведь август, не май, — Шитов вновь пробежал глазами распечатку. — И еще. Здесь конкретные цифры даются лишь по одной фирме — «Круг», тогда как другие лишь упоминаются в числе прочих, как говорится…

— Фирма «Круг» — наиболее заметная на Сахалине, — сказал Малюгин. — Конечно, другие тоже вывозят… но в меньших количествах.

И здесь Шитов сделал непростительную глупость.

— Разве в меньших? — возразил он. — Насколько я знаю, тот же «Блонд» вывез креветки и краба аж на тридцать миллионов иен! Кстати, я об этом писал в одной из своих статей.

— Да? — Малюгин чуть прищурился. Впрочем, он по-прежнему оставался спокойным и доброжелательным. — Мне кажется, здесь главное не цифры, а сам факт контрабанды… Кстати, все, что я вам даю, вы можете спокойно давать в свою газету: никто вас за это в суд не потянет…

Вернувшись в редакцию, Шитов по привычке заглянул к Локтееву.

— Ну что там, в «конторе»? Надеюсь, встреча состоялась? Фактуру взял? — тотчас же спросил ответсек. — Вот и замечательно. Делай, Женя, материал. Строчек на триста. Да прижучь их всех, как следует! Только с материалом особенно не тяни. Народа нет, понимаешь, а газету делать надо. С колес работаем: давай, давай… Поторопись, Женя!

Шитов открыл глаза. Ушло прошлое, осталось настоящее. Скуластый как ни в чем не бывало сидит напротив и разговаривает чуть слышно с соседом. Анекдотов он уже не рассказывает. А зачем? Все и так уже обозначено, чего зря базар разводить?

«Да ведь он совершенно трезвый!» — снова подумал Шитов. Ну конечно, кто же пьет накануне ТАКОГО дела? Конечно же, Скуластый просто прикинулся пьяным. («Похмелишься со мной, земеля? Ну, давай!») Небось, этот парень вообще не пьет… Ну разве что с такими вот «клиентами», как Шитов.

Но Шитов — не «клиент». О, нет! Шитов вывернется… Но — как? Этого он еще не знал, но чувствовал: вывернется обязательно.

И снова Шитов закрывает глаза. Может, все это — только сон? Тяжелый, страшный, но — сон?

Как много таких снов в этой жизни, Шитов!

— Мне кажется, он постарается встретиться с Каратовым, чтобы согласовать текст статьи, — говорил Малюгин минут через десять после встречи с Шитовым, поднявшись на второй этаж, к начальнику ОСО Борисову. — Но по моим данным, Каратова сейчас нет в Южно-Сахалинске, он в Москве. Значит, если материал и будет подготовлен к печати, то наверняка без упоминания о фирме «Круг». Я в этом уверен.

Подполковник Борисов, которому в перспективе открывалась возможность получить перевод на Лубянку / начальник УКГБ Серов со дня на день собирался переезжать в Москву, намеревался со временем перетянуть к себе и начальника ОСО /, — словом, Борисов думал сейчас о более интересных вещах, и затянувшаяся история с Шитовым, признаться, начинала его слегка утомлять. Однако начатое дело следовало довести до конца…

— Вот что, Вячеслав. Мне кажется, есть неплохой вариант, — сказал Борисов, повертев в пальцах подарочную ручку — темно-зеленую, под малахит, с позолоченным наконечником. — Ты ведь Валювича из областной газеты знаешь? Поговори с ним вот о чем…

И Борисов в нескольких словах рассказал Малюгину то, что на языке спецслужб называется «оперативно-следственным мероприятием».

— Нет, правда, Женя, что с тобой? Что случилось? — в голосе жены Шитов услышал тревогу.

После того, что случилось, лгать не имело никакого смысла. Шитов посмотрел на жену, жестом показал: придвинься поближе.

— Что? — спросила Ирина, наклоняясь к его лицу.

— Слушай, мы, кажется, вляпались, — тихонько сказал Шитов.

Жена ничего не поняла, переспросила:

— Во что — вляпались? Объясни.

— В рэкет вляпались, в рэкет! — зашептал Шитов. — Ты — что, до сих пор ничего не поняла?

— А что я должна понимать? — вполне резонно заметила жена.

— Ты помнишь? Ты слышала, какие анекдоты рассказывал парень? Вон, напротив нас сидит?

— Про крокодилов рассказывал… Потом про какого-то учителя. Ну и что? Я ничего не понимаю!

— Не понимаешь? Да ведь он знак нам подавал, знак! Он специально для нас эти анекдоты рассказывал. А про крокодилов я от него еще раньше слышал, когда в курилке стоял. Только тогда у анекдота другой конец был…

Шитов совсем близко придвинулся к жене и быстро пересказал ей подробности своей встречи со Скуластым в курилке.

— Ну теперь-то ты — поняла? Он дал нам понять, что все про деньги знает. И как бы нас предупредил: не отдадите — сами заберем!

Жена поглядела на Шитова изумленно-недоверчивыми глазами:

— Слушай, а ты с парнем этим, в курилке… Ты с ним не выпил, случайно?

— Дура! — прошептал, как прошипел, Шитов. И переходя попеременно то на шепот, а то — на шип, пересказал вчерашний разговор с Сазоновым, а заодно уж и кое-какие странности в поведении парней.

Шитов шептал и все косился на Скуластого. Тот сидел к ним спиной, но, казалось, слышит все, что говорят эти двое — с тревогой на лицах, с сумками и гитарой в чехле.

Скуластый вдруг наклонился к соседу и сказал ему что-то. Парни поднялись и вышли из каюты. Шитов проводил их затравленным / жена правильно заметила / взглядом.

— Теперь ты поняла, в чем дело? — спросил он, отшептав свое, и по лицу Ирины — догадался: та поняла все.

— Давай пересядем, — решительно сказала она. — Прикрой меня.

Ирина взяла сумку на колени. Стараясь действовать быстро, но не суетливо, незаметно вынула пакет с деньгами и засунула его под куртку.

— Пойдем, проводишь меня. И сумку возьми, — шепнула она, вставая и оглаживая куртку.

— Куда проводить? — не понял Шитов.

— В туалет, кретин!

Она пошла из каюты, стараясь незаметно придерживать пакет локтем. Шитов двинулся следом. Мужчина в джинсовой куртке посмотрел на них, как показалось, все понимающим взглядом. А может, Шитову все это лишь померещилось. Сейчас он ни в чем не был уверен, даже в самом себе.

Из туалетной комнаты жена вышла еще более решительной, чем была.

— Меня они трогать не будут. Они не догадаются, — шепнула она. — А ты вот что сделай. Придешь в каюту — возьми гитару и…

— Зачем — гитару? — не понял он. — Играть?

— Кретин, кретин! — жена была близка к отчаянью в эту минуту. Впрочем, она тут же взяла себя в руки. — Гитару ты поставишь рядом с собой. А когда они придут — возьмешь и положишь себе на колени. Да так, чтобы они обратили на это внимание. Двумя руками ее держи, как будто она у тебя золотая…Ты понял?

Так Шитов и сделал. Скуластый, казалось, не обратил на гитару никакого внимания. А его спутник тут же подошел к Шитову.

— Ха, да у нас музыка есть! Дай побренчать, а?

— Нет! — поспешно сказала жена. — Гитара сломана, и вообще…

— Ну, понятно… А сигареткой не угостишь?

Сигареткой Шитов угостил. Парень помял ее в пальцах и тут же предложил:

— А может, пойдем, покурим?

— Да нет, спасибо, я только что…

— Ну за компанию?

Но Шитов лишь покачал головой: мол, не пойду.

Парень вышел в коридор. А Скуластый взял газету и стал в ней что-то вычитывать.

Они обедали, когда в дверь позвонили. Два долгих звонка. Кто же это может быть?

— Открой, — сказала Ирина. Шитов прошел в прихожую, включил свет. На пороге стоял высокий худощавый парень в очках. Он улыбнулся Шитову, словно бы старому знакомому.

— Добрый день! Меня зовут Павел, я переводчик. Работаю в Сахалинском бюро японской телерадиокомпании «Си — Би — Кей». Разрешите войти?

— Да, пожалуйста…

— Вы ко мне или к мужу? — спросила Ирина, выглядывая в прихожую.

— К Евгению Александровичу, — переводчик снова улыбнулся. — Господин Ояма, директор Сахалинского бюро телерадиокомпании «Си — Би — Кей», хотел бы взять у вашего мужа интервью…

— На какую тему? — спросил весьма польщенный Шитов.

— Господин Ояма хотел бы поговорить с вами о состоянии островной рыбопромышленности… Вы ведь заведуете в газете «рыбным» отделом?

— Сектором, — поправил Шитов. — А как вы на меня вышли? Вам кто-то посоветовал обратиться ко мне?

— Ну разумеется. Мы позвонили в газету, где вы работаете, и заведующий сектором социальных проблем Валювич… Так, кажется?

— Да.

— … Валювич сказал, что проблемами рыбопромышленной отрасли в газете занимается журналист Шитов, и посоветовал обратиться к вам. Тем более что мы знаем, готовится ваша очередная статья о незаконном вывозе морепродуктов за рубеж. Господина Ояму это весьма заинтересовало…

«Черт возьми! Я лишь вчера после обеда взял материал, он у меня и написан-то лишь наполовину, а этот японец, как там его… Он уже все знает! Но откуда?» — подумал Шитов, чувствуя странное волнение в душе. Однако времени на подобные размышления не было, нужно было что-то отвечать. Переводчик Павел стоял и ждал ответа. Он смотрел на Шитова и улыбался, словно бы заранее зная, что Шитов от интервью не откажется.

— А где же сам господин Ояма?…

— Он сидит в машине, вместе со своим оператором. Так что если вы не возражаете, господин Ояма может взять у вас интервью хоть сейчас.

Шитов мысленно осмотрел себя с головы до ног.

— Ну хорошо… Минут через десять я буду готов.

— Мы подождем вас в машине.

Переводчик ушел. Шитов вопросительно взглянул на жену.

— Тебе надо переодеться, — сказала она. — Надень другую рубашку, белую. И галстук не забудь.

Жене, как и всякой женщине, было лестно, что ее мужа собирается снимать японское телевидение, и она хотела, чтобы Шитов на экране выглядел как настоящий журналист.

Через десять минут Шитовы вышли на улицу. Павел стоял у машины и курил. Заметив Шитовых, он открыл дверцу джипа и что-то сказал по-японски. Тотчас же появился и сам господин Ояма — небольшого роста, еще молодой японец, с гладкими, зачесанными назад черными волосами, со взглядом по-восточному любезно-расплывчатым.

— Здравствуйте! Мне очень приятно с вами познакомиться… А это — ваша жена? Как ее зовут? Ирина? О, очень хорошее русское имя!

Ирина слегка покраснела…

По-русски господин Ояма говорил довольно хорошо, однако был по-японски экономен в словах.

— Где вы хотели бы давать интервью? У себя на работе? А может быть, прямо дома? — покончив с любезностями, спросил Ояма.

Шитов вспомнил свои убогие домашние стены и замялся с ответом.

— А может, ко мне на радио пойдем? — неожиданно предложила Ирина. — Это совсем недалеко, буквально пять минут ходу…Тем более сейчас обед, и нам никто не помешает.

Ояма с секунду раздумывал над этим предложением.

— Хорошо, — согласился он.

На радил пошли вчетвером: Шитовы, Ояма, переводчик. А оператор со своей аппаратурой ехал сзади на машине.

Кабинет был пуст. Ирина открыла его своим ключом.

— Прошу! Я думаю, брать интервью здесь будет удобно.

— Да-да, благодарю вас. — Ояма повернулся к Шитову. — Вы понимаете, что наш материал предназначен для японского телезрителя, поэтому я буду задавать вам вопросы по-японски. Сядьте вот здесь, у окна, а я — напротив, здесь. Вы готовы к интервью, господин Шитов?

— Да, конечно.

— Отлично! Тогда начнем.

Шитов впервые наблюдал, как работают японские тележурналисты. Никакой спешки, но все делается четко и быстро: поставили осветительную аппаратуру, укрепили на треноге видеокамеру, проверили свет. И вот уже оператор выбрасывает перед Шитовым пальцы:

— Три… Два… Один! / по-японски, конечно /. Интервью началось.

Быстрая, как бы на музыку положенная, чужая речь — и голос переводчика:

— Господин Шитов! Нам известно, что в своих материалах вы часто затрагиваете тему контрабандного вывоза островных рыбопродуктов за рубеж. Насколько серьезна эта проблема для Сахалина?

— Такая проблема, действительно, существует. — Шитов говорил, тщательно подбирая слова: как ни крути, а интервью иностранцам он давал впервые в жизни. — Достаточно назвать всего несколько цифр, чтобы представить себе те масштабы, которые принял незаконный вывоз сахалинской рыбопродукции за рубеж, в частности, в Японию, — Шитов взглянул на Ояму, но в узких черных глазах японца ровным счетом ничего не отразилось. — Вот эти цифры. В общей сложности, с начала года было незаконно вывезено более двадцати пяти тысяч тонн минтая, сотни тонн краба и креветки на общую сумму около шестисот миллионов иен, или почти на шесть миллионов долларов…

Шитов, хорошо запоминавший цифры, цитировал по памяти справку, которую вчера получил от Малюгина. Ояма слушал его, не перебивая.

— … Таким образом, на Сахалине реально столкнулись интересы двух групп рыбопромышленников — местных, сахалинских, поддерживаемых в основном личными связями «бывших» из так называемого партхозактива, и приезжих, которые ищут поддержку и опору в областном руководстве, — говорил Шитов. — К сожалению, интересы обеих групп направлены не в сторону увеличения объемов рыбопродукции для нужд острова, а на систематический бесконтрольный вывоз морепродуктов за рубеж. В том числе и контрабандным способом.

— Вы можете назвать конкретных участников этих незаконных внешнеторговых операций? — спросил Ояма.

— Да. Это фирмы «Блонд», «Посейдон», «Тантал»… — И здесь Шитов сделал паузу. Перед его глазами стояла справка, которую он видел у Малюгина в «конторе». Значит, все это время Каратов лгал ему, Шитову? Нет, точнее было бы сказать — не лгал, а умалчивал о том, о чем не хотел, а может, и не мог говорить. А ведь он, Шитов, верил в то, что Каратов…

Ояма расценил паузу как возможность задать Шитову очередной вопрос.

— Сейчас у вас в стране много говорят о мафии, — бесстрастно бубнил переводчик. — Хотелось бы узнать, господин Шитов, известно ли вам о существовании мафии на Сахалине, и если — да, то кто, на ваш взгляд, выступает в ней в качестве лидера — местные или приезжие?

Вот это да, подумал Шитов. А переводчик говорил, что разговором о незаконном вывозе морепродуктов за рубеж все интервью и ограничится… Шитов взглянул на Ояму. В глазах у телерепортера по-прежнему висел осенний островной непрогляд.

— Что конкретно вы имеете в виду? — напрямую спросил Шитов. — Если незаконный вывоз сахалинских морепродуктов за рубеж, то я об этом уже говорил. А если вы желаете услышать рассуждения о сращивании организованной преступности с властными структурами, то по этому вопросу вам следовало бы обратиться к более компетентным источникам…

— Может быть, вы не желаете говорить на эту тему потому, что сами боитесь мафии? — неожиданно по-русски спросил Ояма.

Пауза была долгой, но ответа так и не последовало.

Оператор остановил видеокамеру и отключил свет.

Дня через два после интервью Шитову позвонил Каратов.

— Я только что из Москвы, — сообщил он утомленно-расслабленным голосом. — Как ваша работа? Все пишете?

— А что делать? — хмыкнул Шитов. — Хлеб-то надо как-то зарабатывать!

Каратов рассмеялся в трубку.

— Ну почему же — только хлеб? А про масло вы забыли? Давайте сегодня встретимся, — предложил он. — Скажем, часов в пять. Устроит?

— Где встретимся? У вас в офисе?

— Ну зачем же — в офисе? Здесь — шумно… Скажем, у входа в городской парк. Знаете, где парк?

— Да, конечно. Хорошо. В пять у входа в парк.

Шитов положил трубку.

Они встретились с опозданием минут на десять.

— Было несколько важных встреч, — стал оправдываться Каратов. — Знаете, так всегда: не успеешь вернуться из командировки, как тут же наваливаются все, кому не лень. И капитаны идут, и начальники отделов, и бухгалтерия, и просто посетители…

Каратов все говорил и говорил, то и дело мельком поглядывая в зеркальце заднего обзора. Белая «Нива» проехала мимо «тойоты» и метров за сто остановилась. Водитель выбрался из машины, лениво ткнул ногой переднее колесо, открыл капот…

Шитов не знал, что сегодня в обед Каратов встречался с Гарцем.

— Ну как там в Первопрестольной? — спросил Гарц, поздоровавшись. Сел в кресло у столика, закурил, закинул ногу на ногу. — Надеюсь, Рогов жив-здоров? А Гальперин? — Гарц назвал еще несколько фамилий. — Ну, раз все на месте, значит, будем по осени с квотами… Правильно я, Игорь Палыч, говорю?

— Ну причем здесь Рогов, Гальперин?.. Ты же знаешь, Борис, кто распределяет лимиты у нас на Сахалине, — несколько нервно сказал Каратов. — Кстати, на следующий год наука обещала урезать ОДУ чуть не в два раза. Мне в Комрыболовства об этом говорили.

— Да что ты! Значит, квоты тоже урежут?

— Естественно! — усмехнулся Каратов, удивленный наивностью такого вопроса.

— Ну, я представляю, какая драчка будет следующей весною на рыбопромысловом совете, — сказал Гарц с такой интонацией в голосе, словно бы уже заворачивал рукава у рубашки, собираясь влезть в эту самую драку. Каратов поморщился, но промолчал. Будет драчка, не будет драчки… какая разница? У него, Каратова, двенадцать судов, и половина из них будет облавливать те квоты, о которых уже есть договоренность с Гальпериным. Гарц об этом, естественно, ничего не знает. Ну а другие шесть судов пусть ловят рыбу из тех лимитов, которые выцарапает здесь, на рыбопромысловом совете, Гарц. Конечно, с ним придется делиться, как это и было обговорено в ресторане «У Митяя». Ну да ведь договор — дороже денег… Он, Каратов, все равно останется при своих.

— Кого-нибудь уже нашел на «Академика Елистратова» вместо Кузнецова? — спросил Гарц, притушив сигарету. — Дай мне минералки, что ли… Так нашел или нет?

Каратов со стуком выставил на стол минералку.

— Пока что старпом у меня за капитана, Павлюк. Ты его знаешь.

— Да, немножко…

Гарц замолчал. Он сидел и попивал минералку, думая о разных вещах. Например, о том, что Кузнецова так и не нашли. И уже не найдут. А матрос Петелин по приходу судна из рейса списался с «Академика Елистратова». Теперь он — в фирме «Кентавр», куда его устроил Гарц. Конечно, жаль капитана. Но разве это не он перехватил в море радио, которое посылали японцы на «эрэску», принадлежавшую «Блонду»? А в итоге восемнадцати тонн креветки как ни бывало…

— Я, кстати, вот зачем к тебе пришел, — вспомнил наконец Гарц цель своего визита. — Ты бы, Игорь, позвонил этому своему журналисту… О встрече бы договорился с ним, что ли…

— Зачем?

— Да так, просто. Посидите в машине, потолкуете… А заодно уж и передашь ему кое-что, — Гарц усмехнулся. — Только не говори, что от меня. Это ему пусть вроде сюрприза будет.

И вот Каратов сидит с Шитовым в машине и говорит о разных пустяках. Конверт «от Гарца» лежит у него в кармане.

— А о чем вы сейчас пишите, Женя?

— О незаконном вывозе рыбопродукции за рубеж. А что?

— Надеюсь, вы не считаете меня браконьером? — удыбнулся Каратов.

— Лично вас… — Слово «вас» Шитов, сам того не желая, произнес с легким нажимом, — лично вас, Игорь Павлович, не считаю.

Шитов не знал, что запланированная в ближайших номерах статья о незаконном вывозе сахалинской рыбы за рубеж так никогда не появится в газете. Необходимость в ней уже отпала. А фактура для этой статьи, несколько обновленная, через полгода будет вручена Малюгиным другому журналисту — Буравчику, и статья выйдет именно тогда, когда в ней будет нуждаться… достопочтимый Борис Гарц! Кстати, название фирмы «Блонд» в статье Буравчика фигурировать не будет, да и Фалеев тоже будет спать спокойно, а все критические громы и молнии «неустрашимого» примет на себя ТОО «Круг»…

— Ну вот видите? — Каратов снова улыбнулся Шитову. — Я не браконьер, вы, по-моему, тоже этим не страдаете… Есть повод веселиться, как поется в песне, — И вынул из кармана конверт. — Возьмите. Это вам.

— Спасибо, не надо. Не заслужил, — хмуро отозвался Шитов.

— Ну что вы? Возьмите, возьмите!

Шитову вдруг вспомнилось: Москва, какой-то подозрительный дом на окраине Мытищ, тот парень в маечке с надписью на ней: «I love beer»… «Эй, постой!.. Стой, кому говорю?..»

— Спасибо, не надо, — повторил Шитов все так же хмуро.

Каратов настаивать не стал.

— Ну как хотите, — он спрятал конверт. — Вас куда отвезти?

— Если это вам по дороге, то на Первомайскую, пожалуйста.

Каратов молча завел двигатель. Застоявшаяся «тойота» рванулась и мягко пошла с места в карьер.

Высадив Шитова недалеко от дома, Каратов, прежде чем тронуться с места, дважды мигнул задними фонарями. Ехавшая сзади белая «Нива» обогнала «тойоту» и пошла вниз, к улице Ленина.

Сидевшие в «Ниве» поняли, что Шитов от денег отказался.

А следующий день был пятница.

— Знаешь, сегодня я, возможно, задержусь, — сказала Ирина, забежав в обед домой — наскоро перехватить что-нибудь и опять упорхнуть на свое радио.

— Куда-нибудь собираешься после работы? — спросил Шитов. Жену он не ревновал, а так просто — спросил и забыл об этом.

— Да, собираюсь. В фирму «Кондор». Слышал что-нибудь про нее?

— Нет.

— Вот и я тоже ничего не слышала. До сегодняшнего дня. А нынче позвонили и пригласили в гости. Говорят, что хотели бы сделать у нас на радио рекламную передачу, просили приехать, записать интервью, — Ирина объясняла все это, торопясь закончить с обедом. — Ну ладно, я побежала. Мне еще один сюжет для субботней программы надо немножко подчистить… Ну, пока!

Жена ушла. А Шитов, заварив чай по-северному — прямо в кружке, открыл форточку и закурил. С чаем и с сигаретой думать было намного комфортней и приятней.

Сегодня «тормознули» его статью. Воронов даже ничего и объяснять не стал. Просто отложили статью куда-то в «загон» — и все. Значит, так надо. Кому? Ну… не важно, кому. Надо — и все. Иди, Шитов, пиши что-нибудь другое.

Ничего толкового не смог объяснить и ответсек Локтеев, хотя и наговорил Шитову целую кучу слов. Мол, статья хорошая, прямо-таки замечательная, и обороты в ней сильные… А почему ее не ставят? А Бог его знает, почему! Локтеев пожимал плечами и улыбался Шитову своей мягкой улыбкой, удивительно напоминая при этом нашкодившую лису. Хотя, признаться, ответсек был в принципе человеком неплохим, да и писал хорошо. Но вот объяснить, почему статья не пошла, так и не смог, как ни старался.

Часов в десять к Шитову заглянул Буравчик — «стрельнуть» очередную сигарету. «Стрельнул», прикурил, спросил как бы между прочим:

— Жена у тебя все там же работает, на радио? В каком отделе?

— На радио. У нее своя программа. А что такое?

— Да просто…

Повернулся и вышел из кабинета. Только и всего.

Но это все было утром. А после обеда Шитов, напившись чаю, отправился в редакцию. Поднимаясь к себе на третий этаж, встретил Кулькова.

— Там тебе какой-то материал принесли. Тебя не было, так завернули ко мне. Я его у Локтеева оставил. Иди, возьми, — клюя своим крючковатым носом, сообщил Кульков.

— Спасибо, я зайду.

Откровенно говоря, статья Шитову не понравилась. Некто Отрещенков (или — Отрощенков, черт его разберешь, с таким почерком!) писал о том, что, на его взгляд, в «освещении рыбной тематики на страницах газеты есть кое-какие перегибы» (именно так и было написано: «перегибы»). Слишком много пишут о предпринимателях-рыбопромышленниках, и совсем игнорируют славный «Сахрыбпром». Шитов вспомнил, что из себя представляет сейчас этот бывший государственный монополист — и усмехнулся. Эк, куда хватил, этот Отрощенков! / А может, и Отрещенков, черт его разберет…/. Да нет уже государственных предприятий, нет! Так или иначе, частные лица этими предприятиями управляют…

— Ну вот вы, Евгений Александрович, об этом и напишите, — предложил редактор Воронов. — Но только тактично пишите, осторожно. И постарайтесь наш «Рыбпром» поддержать. Люди ведь не виноваты, что государство предложило предприятию стать акционерным обществом. А там — у кого больше акций, у кого — меньше… В этом ли все дело?

— А в чем же? — удивился Шитов. — Да ведь если пять — шесть человек имеют на руках почти все акции предприятия, значит, они им и владеют. Значит, они и есть истинные хозяева. Так причем же тогда все эти их рассуждения о несчастной судьбе сахалинских рыбаков? Вы хозяева, вы! Значит, от вас только и зависит, как ваши рыбаки будут жить и сколько получать.

Но здесь Воронов оборвал Шитова:

— Ну, не стоит, я думаю, открывать здесь дискуссию. Главное, кадры в «Рыбпроме» остались прежние, правильно? Вот вы об этих старых кадрах и напишите!

Вернувшись домой, Шитов включил телевизор и прилег на диван. Голова не соображала совершенно. Допек его редактор со своими «старыми кадрами». Да причем здесь кадры? С головы нужно дело решать, с головы! Зайти завтра в бухгалтерию и попросить показать платежные ведомости: сколько рядовые рыбаки получают, а сколько — начальство…

Незаметно для себя Шитов задремал.

Прошел час. Два. Три…

Шитов открыл глаза. Двадцать минут двенадцатого! А жены дома все нет. Где она может быть? Или же что с ней случилось?

Он несколько раз выходил из подъезда и прогуливался по ночной улице, надеясь встретить Ирину. Дошел даже до ее работы, но увидел, что в здании не горит ни одно окно, и повернул назад. Самое ужасное, он не знал, где расположена эта фирма «Кондор», а то бы он и туда сходил…

Ирина пришла домой во втором часу ночи.

Открыв дверь, Шитов увидел за спиной у жены человека в милицейской форме.

— Я тебе сейчас все объясню, — сказала Ирина каким-то чужим голосом. — Я тебе все сейчас объясню!

Милиционер молча повернулся и ушел. Шитов захлопнул дверь.

— Ирина, что это? Почему милиционер? Что с тобою? Ответь!

Жена прижалась к Шитову и молча обняла его. И вдруг стала медленно оседать на пол…

В фирме «Кондор» Ирина просидела около часа. Директор фирмы Мешкаев прежде всего напоил ее кофе, открыл коробку дорогих конфет, угостил хорошими сигаретами.

— Я бы хотел, чтобы в интервью побольше прозвучало о нашей фирме, — заявил Мешкаев. — Нужен рассказ о том, как мы работаем, что конкретно делаем для того, чтобы на столах у сахалинцев было побольше рыбы… Рыбопромысловых судов, правда, у нас пока нет, но лимиты на вылов рыбы нам обещают дать, а как мы с ними распорядимся, это уже, как говорится, наши заботы! А вообще коллектив у нас дружный, работящий… Будущим летом собираемся на Тунайче свой рыбоперерабатывающий цех строить… В общем, в таком разрезе и должно быть наше с вами интервью.

— Егор Иванович, это ведь — реклама, а она у нас на радио — платная, — напомнила Ирина. Мешкаев замахал руками:

— Знаю, знаю, что платная! Но ведь реклама — двигатель торговли, не так ли? Сколько надо, столько и заплачу…

Интервью они записали на диктофон минут за двадцать: для пятиминутного рекламного интервью материала — больше чем достаточно. К тому же Ирина умела задавать точные и одновременно — интересные вопросы, и будущее интервью, как говорят радийщики, должно было «прозвучать на уровне».

С тем, что интервью должно было «прозвучать», кажется, был согласен и сам Мешкаев.

— Думаю, у вас должно получиться прекрасное интервью, — несколько раз повторил он. — Ну ладно. Теперь о деньгах… Извините! — Мешкаев снял телефонную трубку. — Алло?.. Да, уже заканчиваем. Еще минут пять — и все… Наш партнер звонил, напрашивался на аудиенцию, — объяснил Мешкаев, возвращая трубку на место. В глазах у директора «Кентавра» на мгновение мелькнула холодная усмешка, которую Ирина, к сожалению, не заметила.

— Так вот, о деньгах, — Мешкаев вытянул ящик стола и достал оттуда конверт. — Возьмите, здесь пятьсот тысяч. Можете пересчитать… У вас ведь на радио минута эфирного времени стоит сто тысяч, я правильно говорю? Ну вот, здесь как раз на пять минут. Да берите же!

— Но… на руки мы деньги не берем, Егор Иванович, — растерянно сказала Ирина. — Надо же все оформить через бухгалтерию, как положено…

— Ну вот и замечательно! Приедете на свое радио — и оформите.

— Но ведь уже семь часов, бухгалтерия наверняка закрыта, — отказывалась Ирина.

— Ну и что с этого? Значит, завтра с утра оформите, — убеждал Мешкаев. — Себе ведь вы эти деньги не возьмете, правильно? Думаю, и ваше начальство вам поверит… А то смотрите, я ведь и передумать могу насчет интервью, — как бы в шутку пригрозил Мешкаев. — Тогда вы для своей радиокомпании ни рубля не заработаете, да и ваши десять процентов с рекламы… Десять, я не ошибся? Тогда и ваш процент вы потеряете.

«Ну надо же! Он даже знает, какой процент мы получаем от рекламы», — удивилась Ирина. Кажется, именно это ее и убедило взять деньги «наличкой». Ничего дурного в этом нет. Брать наличными в телерадиокомпании не запрещали, но и не поощряли: как ни крути, а проводить деньги через бухгалтерию все-таки лучше сразу, принимая их непосредственно из рук заказчика.

— Ну хорошо, так и быть, пойду на служебное нарушение, — пошутила Ирина. — Я еще к вам зайду, Егор Иванович, когда подготовлю интервью к эфиру. А заодно и квитанцию из бухгалтерии принесу.

И она положила конверт с деньгами в сумочку, рядом с диктофоном.

— Сейчас вас отвезут домой, — любезно сказал Мешкаев, и крикнул: — Петелин! — На крик заглянул какой-то парень с прической «ежиком». — Сейчас отвезешь корреспондентку домой, иди, готовь машину.

— Большое вам спасибо, Егор Иванович, — сказала Ирина.

— Да что там… Это вам спасибо… за то, что ко мне пришли! — В глазах у Мешкаева опять сверкнула злая искринка, вновь оставшейся незамеченной Ириной. — Идите на улицу. Водитель вас уже ждет. С ветерком до дома доедете!

— Это — она! — сказал Петелин, выглянув из-за белой «Нивы». И тот, кто стоял сейчас рядом с ней, сказал:

— Понятно…

Ирина вышло на крыльцо и стала спускаться по ступенькам, оглядываясь по сторонам и отыскивая взглядом обещанную машину. Моросил затяжной и нудный сахалинский дождь, и надо было спускаться осторожно, чтобы не оскользнуться.

Раз, два, три… Всего ступенек было десять.

На последней, десятой, ступеньке дорогу Ирине преградил человек с колючим лицом и усами «щеточкой».

— Минуточку!

— В чем дело? — удивилась Ирина. — Нет, в чем дело? — повторила она, поскольку человек с колючим лицом и не думал уступать ей дорогу.

— Прошу пройти со мной к машине, — колючелицый взял ее за руку. — Спокойней, не дергайся… Вот так.

Она еще ни о чем не догадывалась и ничего не понимала, но чувствовала: произошло нечто серьезное и очень страшное.

— Такая молодая, а уже вымогательством занимается! — сказал ей человек в милицейской форме, стоявший около белой «Нивы». — Тоже мне, рэкетирша… мать твою так!..

Ее посадили в машину и повезли. Она сразу все поняла. Вспомнила телефонный звонок там, в кабинете Мешкаева и слова директора фирмы «Кентавр»: «Да, конечно… Сейчас заканчиваем…» Она догадалась, почему Мешкаев так уговаривал ее взять деньги. Она знала теперь все-все!

Наивная, она попыталась избавиться от проклятого конверта. Сделать это ей не удалось. И тогда Ирина — расплакалась.

Сидевший за рулем человек в форме поглядывал на Ирину в зеркальце и ничего не говорил. В своей жизни он видел ситуации и похлеще.

— Что с тобой, Ирина? Ирка, что случилось? — бестолково спрашивал Шитов, но жена ничего не отвечала. Кажется, у нее был сильный шок.

Шитов помог Ирине добраться до дивана, а сам смотался на кухню. Достал из заначки бутылку «Муската», плеснул с полстакана, подумал и плеснул до краев.

— Оставь меня!

Стакан со звоном покатился по полу. Ирина уткнулась лицом в подушку и зарыдала…

Ее привезли в горотдел милиции и завели в какой-то кабинет. Там стоял сейф и три стола, заваленные бумагами. Человек в штатском сидел за столом и курил.

— Вы знаете, за что мы вас задержали? — спросил штатский, представившийся старшим лейтенантом Тарасовым. — Мы задержали вас за попытку вымогательства. — Он открыл сейф и достал из него листок бумаги. — Вот заявление от гражданина Мешкаева Егора Ивановича, директора фирмы «Кондор»… В частности, он утверждает, что вы под угрозой разглашения порочащих его сведений вымогали у него деньги — пятьсот тысяч рублей. Вот этот конверт с деньгами, изъятый у вас при задержании. Кстати, вы пытались от него избавиться там, в машине… Глупо! Вы будете утверждать, что это — не те деньги, которые вам вручил Мешкаев? Ну что же, давайте сверим номера банкнот, они у нас записаны…

Не будь Ирина так ошеломлена всем происшедшим, она бы тут же, в кабинете, задала бы Тарасову вопрос: каким образом заявление Мешкаева оказалось в этом сейфе еще до того, как были получены деньги? А если бы Ирина их не взяла? И еще. Какие-такие порочащие сведения о Мешкаеве могла знать Ирина, если директора фирмы «Круг» она видела первый раз в жизни — сегодня вечером? Помилуйте, какие угрозы могли исходить от Шитовой? Сегодня утром, по телефону? Но ведь она разговаривала с Мешкаевым, когда в радиоредакции сидели посторонние люди. Они бы подтвердили, что никаких угроз и в помине не было! Просто Мешкаев попросил журналистку приехать нынче в шесть часов к себе в офис. И все. Все!

Но старшему лейтенанту Тарасову не было нужды лезть в такие тонкости. Майор Колючко ему ясно сказал: на предпринимателя Мешкаева, директора фирмы «Кондор», собираются «наехать» рэкетиры. Ну да, та самая организованная преступность, с которой и борется наш славный 6-й отдел. Так вот поди ж, Тарасов, к Мешкаеву, да этих рэкетиров проклятых и возьми. Тепленькими. С поличным! Чтоб знали, как на честных бизнесменов «наезжать».

Брать рэкетиров пошел капитан Семенов — тот самый, с усами «щеточкой». И взял. Привез в отдел. Куда-то вышел… Да нет же, вот Семенов снова в кабинет зашел. Теперь он будет работать с задержанной. Брать объяснительную. Оформлять протокол задержания. Сверять номера купюр. И «колоть» задержанную, «колоть», «колоть»…

Но прежде чем человека «расколоть», его еще надо сломать, запугать его. «Ломал» Ирину Семенов мастерски.

— Ты мне лучше скажи, кто тебя к Мешкаеву подослал? — спрашивал он раз за разом. — Ну что ты сопли жуешь? Как деньги вымогать, так все — герои, а как отвечать… Кто за тобой стоит? Имена, клички? Да не ври мне, слышишь? Не ври!

И так — на протяжении двух, трех, четырех часов…

В конце четвертого часа Ирину, наконец, «сломали»…

Ей пригрозили, что отведут в подвал, к уголовникам, и там… И она поверила в это. И подписала все, что ей предлагали подписать.

Инсценировка, задуманная Гарцем, удалась, за исключением одной детали: хотели «взять на крючок» Шитова, а взяли — его жену. Ну да как там в пословице говорится? Муж и жена — одна сатана, так, кажется?

Ирину держали почти до часу ночи. Потом отпустили. Посадили в машину — в ту самую, белую «Ниву». И отвезли домой.

А в понедельник Ирине позвонили на работу и попросили зайти в 6-й отдел.

Там ей сказали, что на нее заведено уголовное дело…

…В ту проклятую ночь, с пятницы на субботу, в одном из домов спящего города Южно-Сахалинска, агонизировала изломаная душа.

— … Обними меня! Сильней обними! Мне страшно!.. — шептала Ирина, и Шитов прижимал ее мокрое от слез лицо к своему искореженному тоской сердцу. — Я люблю тебя… Я люблю тебя… — словно в бреду, повторяла жена. — Люби меня, слышишь?.. Люби!.. — И Шитов тонул в беспредельной и беззащитной нежности…

Эту ночь Шитов будет помнить всю свою жизнь. Он не может забыть эту ночь.

Но Шитов никогда и ничего не расскажет об этой ночи.

…Жена постепенно успокаивалась, но страх уже поселился в квартире Шитовых.

— Они обязательно придут сюда утром. С обыском, — говорила жена. И Шитов повторял:

— Да, придут.

— Они перевернут здесь все, а меня увезут в тюрьму, — говорила жена. И Шитов думал: да, могут и приехать, и увезти…

Господи, да если бы кто и приехал, что нашел бы он в квартире Шитовых? Денег у них оставалось — едва до получки дотянуть. Что с них возьмешь? Журналисты…

Никто к ним утром так и не приехал — ни с обыском, ни чтобы увезти в тюрьму. Но страх с рассветом из квартиры так и не исчез. Казалось, он поселился в углах квартиры навечно.

Скуластый сидит напротив и читает газету. Теперь уже он не притворяется пьяным: ни к чему! Кстати, Ирина столкнулась со Скуластым в коридоре. Говорит, даже запаха спиртного от парня не чувствуется. Вот так! Хитер Скуластый…

Но хитрить и претворяться Скуластому сейчас незачем. Он уже все объяснил «клиентам». Те должны понимать, что сбежать им — некуда. А что их ждет в поезде «Совгавань — Хабаровск», и без того ясно…

Кому приходилось выбираться с острова паромом, знают этот поезд. От Совгавани через Ванино он ползет всю ночь на север, к Комсомольску — на — Амуре, через глухие места, потом поворачивает на запад — и снова идет через дальневосточную тайгу — к Хабаровску. Двое суток в дороге, две ночи на колесах… Сколько пассажиров не добралось до Хабаровска, уезжая с деньгами с Сахалина! Был человек — и нет его… А потом путевые обходчики поднимали из-под откоса тела тех, кого выбрасывали на полном ходу в открытые двери вагонов, выбрасывали на верную смерть — туда, в ночь, в ничто, в никуда… Гиблая это дорога — Совгавань — Хабаровск! Впрочем, и на вокзале в Ванино пассажирам с деньгами тоже не легко…

Страх накладывается на тяжелое похмелье, и вот она — та самая тоска смертная, которой нет меры. И вот уже воображение рисует страшные в своей безвыходности картины. Они с женой сидят в Ванино, на вокзале, ждут поезда, и вдруг подходит Скуластый:» Земеля, можно тебя на минуточку — поговорить?» Шитов отказывается, и тогда Скуластый хватает Ирину за руку: «А ты что здесь, Светка / Нинка, Зинка — все равно/ делаешь? Тебя дома муж ждет, дети плачут, а ты здесь с каким-то мужиком ошиваешься. А ну, пойдем домой. Пойдем, пойдем!» Он тянет Ирину на улицу, Шитов — за ними… А что будет там, на улице, ясно без слов.

Кричать, звать на помощь милицию? А что она сможет сделать? Даже если милиция и посадит их на поезд, сопровождающего-то им — не дадут! Впрочем, до Хабаровска Скуластый ждать не будет. Зачем ему ждать до Хабаровска? Он успеет и до Комсомольска — на — Амуре с «клиентами» все решить.

Ох, тоска, тоска смертная…

Жена сидит рядом. Деньги у нее под курткой, пакет затянут ремнем, который ей дал Шитов. Жена прикрыла глаза, словно бы дремлет, но нервы у нее натянуты до предела. Шитов держит ее руку и чувствует, как бешено колотится пульс.

Уже восемь. До Ванино еще часа три. Ничего, может быть, доплывем, Шитов?..

… В понедельник они пошли на работу: Ирина — к себе на радио, а Шитов — в редакцию. И первым, с кем он столкнулся в редакционном коридоре, был Валера Буравчик.

— Слушай. Шитов, интереснейший же я матерьяльчик надыбал! Изюминка! — Буравчик был, как всегда, в своем амплуа. — Мне сейчас только ребята звонили из… Ну, не важно, откуда. Представляешь, на днях они на целую группу рэкетиров вышли, которые сахалинских предпринимателей данью обкладывали. Ну и задержали одного… И знаешь, кто этим рэкетиром оказался? Баба! Вот-те крест, — Буравчик даже перекрестился, зараза. — Но материал писать, правда, рановато… Так что имей в виду, Шитов: я эту тему застолбил.

— Да пиши ты хоть о чем!.. — Шитов попытался говорить спокойно, но это ему плохо удавалось. Он пришел в свой кабинет и уселся за стол. Нужно было что-то писать, сдавать Локтееву какой-то материал… Господи, где сил на это взять?! Бедная, бедная Ирина!

Но Шитов все-таки позвонил туда, сюда и взял парочку информаций. Хреновенькие, правда, но сойдет… Отнес информации на машинку, заглянул к Локтееву.

— Ты что такой бледный? Случайно вчера — не того?.. — спросил ответсек и щелкнул себя по кадыку.

— Да что ты, Николай Иванович! Ни капли. Честно! — сказал Шитов. И поспешил уйти в свой кабинет, от чужих расспросов подальше.

И почти сразу к Шитову заглянул Валювич, да не один, а с какой-то старухой. Глаза у старухи были не то очень злые, не то — просто сумасшедшие.

— Слушай, ты поговори с этой бабушкой, она вроде бы тебя спрашивала, — сказал Валювич и скрылся в коридоре.

— Что у вас такое случилось, бабушка? — мягко, как только мог, спросил Шитов. Такие вот бабушки в редакциях газет — не редкость. Чаще всего они звонят и жалуются на все и всех по телефону, но иногда приходят и персонально — излить свои старческие проблемы на голову очередного журналиста. — Садитесь, рассказывайте…

Но старуха присесть к столу не пожелала.

— Шпион у нас в доме поселился. Иностранный, — сказала старуха внятно и громко. — Примите меры.

— Шпион? Какой шпион? — Шитову показалось, что он — спит и не может проснуться.

— Японский шпион. Он меня со свету сжить хочет! — старуха буквально пронзила Шитова своими злыми до дрожи глазами. — Поселился — и живет. И все ходит, и ходит, все тайны выпытывает… У нас, дураков, выпытывает, а этим желтопузым — продает. За иены ихние вонючие. Гад!

Шитов всмотрелся старухе в лицо, и оно показалось ему знакомым.

— А где вы живете? — спросил он.

— Да вот там и живу, где шпион, — отрезала старуха. — Улица Первомайская, дом пять квартира сорок. Я в третьем подъезде, а шпион — во втором. Я даже квартиру его знаю! Девятнадцатая.

Первомайская пять квартира девятнадцать? Господи, так это же его, Шитова, адрес! И дом его, и квартира… Шпион? Какой там, к черту, шпион? Бред какой-то… Бред!

Пока Шитов тупо соображал, что и как ответить старухе, та обожгла его взглядом и вышла из комнаты.

— Они говорят, на меня заведено уголовное дело, — Ирина говорила без слез, и от этого слушать ее было вдвойне тяжелей и горше. — Я только что из милиции, звоню тебе из автомата. Выйди, встреть меня. Я — рядом, около гортеатра…

Шитов бросил информации недочитанными и помчался к Ирине.

— Мы говорили часа два… — рассказывала Ирина, когда они шли к своему дому.

— Кто — они? С кем ты говорила?

— С каким-то усатым… Он мне сказал, что ведет предварительное следствие… Мы проговорили часа два, но… он не поверил мне. Ни капельки! — было тепло — бабье лето! — но Ирину пробивал озноб. — Этот усатый требует, чтобы я назвала каких-то сообщников… Он говорит, что я будто бы действовала не одна, что за моей спиною кто-то стоит… Господи, да что они все там, в милиции, с ума посходили?!

Снова слезы. Снова нервы и слезы… Идет игра — профессионально отрепетированная и прекрасно организованная. Да, уголовное дело на Шитову завели, но капитан Семенов хранит его в сейфе и никому не показывает. Это «уголовное дело» тоже часть игры. Одному — урок, остальным — в назиданье. Играй, Семенов, играй!

Семенов не был злым человеком. Может быть, в глубине души он даже Ирину и жалел. Но у Семенова был свой начальник — майор Колючко. Он однажды вызвал к себе капитана Семенова и сказал: «Слушай, надо кое-кого проучить. Так что сделаем так…» И сделали. Теперь пролог отыгран, занавес — поднят, начался первый акт. Актеры, на выход!

Да, но в игре должны быть свои правила… Семенов эти правила знает. Он аккуратно оформляет протоколы допросов. Он берет у Ирины то одну объяснительную, то другую. Он то вызывает Ирину через день, а то не тревожит ее неделю. Идет игра! Иногда Шитов ходит в милицию вместе с женой, но на допросах он не присутствует: в кабинет его Семенов не пускает. Шитов сидит в коридоре, на ободранном диване для посетителей, и ждет, когда отпустят Ирину. Сидит — и покорно ждет.

… Работа валилась у Шитова из рук, он стал запаздывать со сдачей материалов, писал мало, а на редакционных летучках сидел с отсутствующим видом, почти не вникая в суть того, что говорят.

В такие минуты он видел перед собой жену.

Вот она входит в кабинет к Семенову и садится перед столом. Капитан лениво достает тоненькую папку из сейфа.

— Так кто же вас, Шитова, надоумил идти к Мешкаеву в офис? — в сотый раз спрашивает он.

— Мешкаев мне сам позвонил, предложил прийти, сделать с ним рекламное интервью, — в сотый же раз отвечает Ирина.

— Нет, минуточку! — Семенов достает из папки какой-то листок и читает… нет, просто произносит на память: — Вот:»… И тогда Шитова сказала мне, что не будет делать никакого разоблачительного материала, но за это потребовала от меня пятьсот тысяч рублей». Ну, что вы на это скажете?

— Но ведь Мешкаев — врет… Врет! — чуть не кричит Ирина.

— Мин-нуточку! Не будем, Шитова. Не надо! — усы у Семенова щетинятся еще больше. — За оскорбление… вы сами понимаете, что бывает за оскорбление. Поэтому я вас попрошу… — Здесь Семенов неожиданно расслабляется и говорит проникновенно: —И все-таки, Шитова, скажите мне, а как фамилия того человека, которому вы должны были передать эти пятьсот тысяч? Ну, которые вам якобы без малейшего принуждения отдал Мешкаев? Как этого человека зовут? Ну хотя бы кличку его — помните? Ну, этот… Сах… Сох… Как? Ну, подскажите!

— Что вам подсказать? — спрашивает Ирина, не понимая, чего же от нее хочет этот страшный и усатый человек. — Я ведь вам повторяю…

— Слышал я уже, слышал! — Семенов обрывает Ирину, закрывает папку и швыряет ее в сейф. — Имейте в виду, я все, что вы мне говорите, проверю. Может, вы мне и правду говорите, а может, и неправду… Идите. Если будет нужно, я вас вызову.

Ирина выходит из кабинета — до следующего звонка на работу. А капитан Семенов встает и подходит к окну.

А хорошо бы сейчас на рыбалочку, думает он. Взять бутылочку, посидеть у костра… Блесенку покидать… Осенний клев — самый лютый! Да. Но приходится работать — искать эту самую организованную преступность… мать ее так!

Что ж, у каждого — своя работа…

— Ты что-то, Женя в последнее время сам не свой ходишь, — несколько раз говорил Шитову Лешка Габер. Высокий лоб со множеством глубоких морщин делал его похожим одновременно на Сократа и на писателя Бабеля. — Что-нибудь у тебя случилось?

— Да нет, так… Пустяки.

— Может быть, я тебе чем-нибудь могу помочь?

«Господи, Леша! Да чем же ты можешь мне помочь, дорогой?» — думал в такие минуты Шитов.

«Непонятка» между тем все продолжалась. На работе Шитова стали заметно сторониться. Локтеев уже не шутил в его присутствии и почти не разговаривал с ним, а если что-то и говорил, то с какими-то неясными намеками. Даже Буравчик перестал заскакивать к Шитову за сигаретами, хотя, бывало, заходил к нему раньше по несколько раз на дню. Остальные же поглядывали на Шитова странными, казалось ему, глазами. А редакционные дамы, которых было ровно три и которые все были незамужними, вообще старались теперь обойти Шитова стороной, словно бы опасаясь, что Шитов вдруг начнет их щипать за ляжки и за прочие нелитературные места.

… Уже лег снег, когда в субботу утром к Шитовым неожиданно пришел капитан Семенов.

— Дело мы ваше закрываем, — объявил он Ирине прямо в прихожей. — Правда, я пока еще не знаю, по какой именно статье уголовно-процессуального кодекса мы его закроем. Может, за неимением состава преступления, а может, и за недоказанностью… Не знаю. Это мы потом решим.

Ликуй, Фемида! Кто сказал, что ты слепа?!

У Ирины на глаза навернулись слезы…

— А вот дверь я бы все-таки укрепил, — добавил Семенов, уже собираясь выходить из квартиры. — Хилая она у вас, дверь. Разок пнул ее — и готово, заходи — и грабь… Или похуже чего. Время-то сейчас — какое? Сами знаете. Бандиты, жулики… Вот так заглянут среди ночи — и все! И соседи не помогут.

Пошевелил усами — и ушел. А буквально же на следующий вечер, часов в одиннадцать, в дверь сильно постучали.

— Кто там? — спросил через дверь Шитов.

Ответа не последовало. В дверь продолжали стучать.

— Да кто там, черт побери? — снова спросил Шитов, едва удерживая себя от желания сходить на кухню и взять в руки хотя бы нож.

За дверью сопели и продолжали неторопливо стучать в дверь через равные промежутки времени. Продолжалось это с минуту, не больше, и вдруг все смолкло.

Шитов перевел дыхание. Кто это был? А черт его знает!

С работы Ирина ушла сама. Ее никто не выгонял. Она могла бы по-прежнему делать свою программу, но — не захотела: не было сил. «Непонятка» пробралась и на радио. Милейший Ваня Сойкин, прежде щедро рассыпавший любезности в адрес Ирины и часто зазывавший ее к себе на чашку кофе, теперь ходил по радиоредакции и как собака репейник разносил более чем прозрачные намеки о том, что произошло «с одной нашей скромной журналисткой в фирме «Кондор». Другие, к сожалению, вели себя не лучше: шушукались у Ирины за спиной, чуть не показывая на нее пальцем… Что ж, люди Гарца сумели запустить в радиоредакцию нужный им слух, и теперь с удовольствием пожинали сладкие плоды измышлений и кривотолков.

Ирина написала заявление и отнесла его директору телерадиокомитета Дерябину.

— Может быть, ты передумаешь? Останешься? — спросил он, прочитав заявление.

Ирина покачала головой:

— Нет. Ухожу. Я так решила.

— Ну и глупо! — вырвалось у Дерябина. — Совершенно глупо! Я ведь знаю, что ничего скверного ты не совершила. Я тебе верю, понимаешь? А ты — уходить собралась…

— Да, собралась. И уйду, — твердо сказала Ирина. — После того, что случилось, на радио работать я больше не смогу. Извините…

Она ушла, оставив заявление на столе. Говорить больше было не о чем. Дерябин придвинул к себе лист бумаги и снова прочитал то, что было на нем написано:» в связи с семейными обстоятельствами…» и т. д. Помедлив, черкнул в левом верхнем углу: «В отд. кадров. Уволить с…» И прочее, что полагается в таком случае. Вздохнул — и расписался. Все!

Дерябину было жаль терять Ирину Шитову. Но Дерябин — понимал: отныне работать на радио ей не дадут. Даже если он, Дерябин, захочет лечь поперек дороги клеветникам. Обойдут — и двинутся дальше!

И однако же, на ближайшей планерке Дерябин не выдержал. Он сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Вы все знаете, что Шитова ушла с работы… Лично мне — горько, что так получилось. И еще — мне стыдно, что она — ушла. Да, стыдно — и за вас, и за себя…

Милейший Ваня Сойкин слегка притушил улыбку. Однако не до конца. Ване Сойкину было от чего улыбаться. Только вчера он делал интервью с Гарцем и ушел из фирмы «Блонд» осчастливленный симпатичным презентом. А еще Борис Моисеевич пообещал свозить по весне журналиста на своем судне в Японию…

А Ирина, уходя из радиоредакции, думала об одном: о том, что слухи, наверное, уже дошли до тех, кому она помогала своими материалами: до рабочих, которых обижали начальники, и до начальников, которых не понимали в «верхах». Неужели они могут поверить в эти сплетни? Да нет же, нет!

Наверное, большинство все-таки не поверило слухам. А те, кто поверил… ну что ж! Забудьте об этом…

— Надо уезжать с Сахалина, — сказала Ирина, вернувшись домой.

— Ты права, действительно, надо уезжать. Я завтра же зайду к редактору, — ответил Шитов. И на следующий же день зашел к Воронову.

— А куда вам спешить? — удивился тот. — Я же вас никуда не гоню! Сидите, работайте… Правда, в последнее время вы стали мало писать… Точнее, вообще ничего не пишете! Так, какие-то информации, и все. Конечно, я не сторонник репрессий, — здесь Воронов усмехнулся, — я не люблю ущемлять своих сотрудников в материальном плане, но… Но по строчкам вы, Шитов, чуть не на последнем месте. А ведь квартальную премию, вы знаете, получает лишь тот, кто успешно справляется со своей нормой строк. Поэтому я вынужден буду лишить вас премии, имейте это в виду.

— Я буду это иметь в виду, — послушно отвечал Шитов. — Но вы не ответили мне на вопрос: отпускаете вы меня из газеты или нет?

— Вы хотите уехать?

— Да. Мы хотим уехать. На материк. Я же вам говорил.

— Ну уж извините! — Воронов поднялся из-за стола и подошел к Шитову, который все это время стоял напротив редакторского стола. — Так вот, сразу, я вас отпустить не могу. Вот отработаете положенные два месяца, и уж тогда… Если, конечно, к тому времени не передумаете. Но лично я на вашем месте подумал бы, прежде чем куда-то уезжать. Может, есть смысл остаться?

— Зачем? Зачем остаться? — чуть не выкрикнул Шитов. Воронов пожал плечами:

— Ну, попытаться как-то изменить ситуацию… Да хотя бы начать побольше писать материалов о людях, вот зачем! — Воронов вернулся на свое место, неторопливо уселся за стол, пошлепал ладонью по шитовскому заявлению об уходе. — Вот вы когда, например, встречались с Фалеевым в последний раз? А, не помните… А Фалеев, между прочим, звонил мне на той неделе, просил, чтобы к нему подъехал кто-нибудь из журналистов. Есть и другие люди, тоже по-своему интересные…

Словом, Воронов заявление Шитова не подписал. Сказал, что подумает и вернется еще к этому разговору. Но не скоро. Через два месяца.

Шитов вернулся домой расстроенным.

— Не отпускают, — вздохнул он. — Видимо, придется отрабатывать два месяца. Что ж, будем сидеть — и ждать.

— Чего — ждать? Ну чего? — крикнула жена. — Даже если мы и останемся, все равно — лучше того, что было, уже не будет. Ты понимаешь? Не будет!

Он согласился с этим:

— Да, скорее всего — не будет. Но ведь два месяца, они быстро пролетят, не так ли? Пока то да се, пока квартиру продадим… А может, завтра же начнем ее продавать? — весело воскликнул он. — Продадим, сядем — и уедем. И двух месяцев не будем ждать. А трудовую книжку мне Воронов потом по почте вышлет.

— Он за прогулы тебя уволит, — сказала жена.

— Ну и что? — спросил Шитов. — Ничего… Как-нибудь переживем!

И здесь-то к Шитовым позвонили, а для верности — еще и постучали в дверь, сильно и требовательно.

— Я из домоуправления, — представился гость — крепко сбитый парень с короткой стрижечкой, в новенькой рабочей телогрейке. — Будем в вашем подъезде стояки менять. Канализацию ремонтируем, ясно? А то соседи жалуются… С вас и начнем.

За спиной у парня стояли два мужика в грязных спецовках, с ломами в руках. Судя по лицам работяг, к ремонту канализации они были готовы приступить немедленно.

— Да я вроде бы никогда не слышал, что соседи жалуются… — начал было Шитов, но его довольно грубо оборвали:

— Если вам говорят — жалуются, значит — жалуются! Разрешите, — парень шагнул вперед, и Шитов был вынужден отступить в сторону. — Где у вас здесь ванная, туалет? Я гляну…

Но позвольте, хотелось возразить Шитову, по прошлой журналистской работе не раз и не два сталкивавшемуся с проблемами коммунального хозяйства. Где это видано, чтобы среди зимы — стояки менять? Но он счел за благо промолчать: он уже начал кое о чем догадываться.

— Начинайте отсюда, — скомандовал этот, в новой телогрейке. Мужики с ломами переглянулись и гуськом побрели в ванную. Дружно ударили ломы… Но как-то неудачно ударили: в момент раскололи еще добротную чугунную трубу. Теперь уж и не захочешь, а стояк этот самый менять придется…

Шитов мысленно выругался и отправился на кухню.

Через час, пробив огромную дыру из ванной комнаты в подвал, рабочие ушли на второй этаж. Тюкнули там ломиками пару раз — и смолкли. Ирина лежала в комнате на диване и с каким-то отсутствующим видом смотрела по телевизору всякую галиматью. Тогда Шитов оделся и отправился в домоуправление.

Шитова смущали две вещи. Во-первых, почему, действительно, ремонт затеяли посреди зимы? И во-вторых, как-то интересно все складывается. Только-только он поговорил с Вороновым насчет предполагаемого отъезда — и пожалуйста, приходят эти, с ломами. Случайность? Может, и так. А если — нет?

Но теперь Шитов был умным. Два месяца хождений в 6-й отдел кое-чему Шитова научили. В домоуправлении Шитов не стал напрямую спрашивать о ремонте, он поступил хитрее.

— Там у нас, в ванной комнате, кран подтекает… Нельзя ли заодно со стояком и кран заменить? — спросил Шитов в техническом отделе. — Все равно ведь ремонт делаете.

— Какой ремонт? Где? Сейчас же зима!

Шитов назвал адрес. В техотдела пожали плечами:

— В первый раз слышим! Подождите, я сейчас к начальству схожу…

Девушка ушла и долго не возвращалась. Наконец, появилась и сказала, стараясь не смотреть на Шитова:

— Да, ремонтируем… Меняем стояки в вашем доме… Вам ясно?

— Ясно. Меняете. И начали ремонт прямо со второго подъезда. Благодарю! — выпалил Шитов буквально на одном дыхании. Потом развернулся и пошел прочь, спиной ощущая чужой взгляд.

Вечером Шитов спустился в подвал. Хорошо было слышно, как в комнате работал телевизор на малой громкости. Но вот жена позвала: «Женя, ты где? На кухне?» Голос прозвучал так ясно, будто бы Ирина стояла здесь, в темном сыром подвале, рядом с Шитовым.

Злосчастный стояк меняли долго, целых два месяца. В конце концов его все же сменили… не целиком, не целиком! Приставили новое колено вместо того, что было разбито в первый же день «ремонта» — и на этом успокоились. До остальных же подъездов ломы из домоуправления так и не добрались.

Два разных события произошли почти одновременно. Во-первых, Шитов получил посылку от сестры с материка. А во-вторых, уехал в Москву начальник ОСО Борисов, пообещав и Малюгина перетянуть на Лубянку. Но не сразу, естественно, а через годик, другой.

Посылка была большая и пахла настоящей кожей. Восемь пар мужских туфель — это, знаете ли, кое-что! В коротком письме сестра писала, что купила эту обувь по случаю и вот теперь посылает ее своему братцу, вдруг сдуру надумавшему среди зимы уезжать на материк. Пусть братец продаст эту обувь на Сахалине, там у людей денег много, запросто можно две, а то и три цены взять. Вот деньги на переезд-то и будут. А то ведь когда еще квартиру продашь! А может, ее и продавать не стоит: сдать кому-нибудь — на годика два-три, потом обратно вернуться… Короче, пусть Женька сам об этом думает.

Слов нет, обувь была хорошая, материковская. Да, но как ее продать? И где? Не на рынке же с ней стоять!

— Сдадим в комиссионку, — решил Шитов. И на следующий же день отправился в ближайший комиссионный магазин.

— У нас такой обуви — знаете, сколько? Завались! Один вы, что ли, товар с материка везете? — сказала приемщица вещей. Повертела туфель в руках, заглянула внутрь. — Ладно, две пары я приму. Но имейте в виду: две недели обувь простоит — мы цену снижаем. На пятнадцать процентов!

Две пары обуви стояли ровно две недели и были куплены в тот самый день, когда приемщица скинула цену, как обещала, на пятнадцать процентов. Получив деньги, Шитов купил кое-каких продуктов, принес их домой.

— Послушай, а может быть, ты эти туфли куда-нибудь на север отвезешь? — предложила жена. — Там-то уж ее наверняка быстрее купят.

Шитов подумал, подумал, взял у редактора командировку и отправился на север — продавать шесть пар туфель ходового 42-го размера. Да неужели там, в поселке, от такой обуви откажутся?!

Поезд на север острова отходил в 23.15. Около одиннадцати вечера Шитов был уже на вокзале. В ожидании посадки он поставил коробку с обувью у вокзальной стены, достал сигареты. Закурил, поглядел по сторонам. И увидел, как к нему через привокзальную площадь идет Буравчик.

— Ты, я слышал, в командировку собрался? А это что у тебя в коробке? — два вопроса прозвучали один за другим, почти без перерыва.

— Да, в командировку. Так, пустяки.

Буравчик потер свой подмерзший нос:

— Ну-ну. Дело нужное.

— А ты что здесь делаешь? Кого-нибудь ищешь? — в свою очередь спросил Шитов.

— Да знакомый один, вроде бы ехать на север собрался… Ладно, бог с ним. Пойду я. Пока! Да, будешь в Ногликах, передай там, в редакции, Комарову привет от меня. Ну, пока!

Буравчик попрощался и тут же исчез. Нет, положительно, огромной фантазией «неустрашимый» явно не отличался. Неужели он не нашел другого повода, чтобы подойти и тем самым «засветить» Шитова для тех, кто в данный момент наверняка наблюдал за ними сквозь окно машины?

В последнее время Шитов пристрастился к детективам. Читал он в основном Чейза, авторов же отечественного розлива принципиально обходил стороной. Детектив — не стрельба и не мордобой, не постель через каждую страницу, это прежде всего — психология, считал Шитов. Наверняка он правильно считал. Впрочем, он мог и ошибаться.

Объявили посадку.

Забравшись в свой вагон, Шитов с трудом запихал коробку наверх, на полку над входной дверью, и присел внизу / у него было нижнее место. Тотчас же заглянул в купе какой-то мужчина, спросил:

— Это пятое купе? А восемнадцатое место — здесь?

— Здесь.

— Ну ладно, пойду пока, покурю, — сказал пассажир, и исчез, а на его место в дверном проеме тотчас вдвинулся другой пассажир — постарше, погрубей и поопытней.

— Ты — что, внизу едешь? А на верхнюю лечь не хочешь? Нет? Ну ладно, — пассажир снял куртку, кинул ее на верхнюю полку, в ноги, покосился на коробку в нише над дверью, но ничего не спросил. Присел напротив Шитова, помолчал минут пять. — Ты до конца едешь? — Шитов кивнул в ответ. — Ну ладно, тогда я на свою полку полезу…

Он взялся руками за края верхних полок, легко оттолкнулся от пола и через мгновение был уже наверху.

Шлеп! И на пол падает красная книжечка. Шитов непроизвольно нагнулся и поднял ее, но как-то неловко — за одну корочку. Книжечка раскрылась. Фотография пассажира в милицейской форме. Черной тушью — фамилия и звание: «Тарасов Андрей Игнатьевич, старший лейтенант».

— Дай сюда! — сказал Тарасов Андрей Игнатьевич, старший лейтенант, и протянул сверху руку. Взгляд у него был внимательным и цепким. Ну правильно, как там у Чейза? Физиомоторные реакции, что ли? Вот их-то как раз и следовало сейчас Тарасову А.И. зафиксировать.

— Держите, — равнодушно сказал Шитов. Он уже ничему не удивлялся: ни пробитому стояку в квартире, ни появлению на вокзале Буравчика, ни даже этому старшему лейтенанту Тарасову А. И.

Вернулся в купе тот, кто уходил курить, и тоже птицей взлетел наверх, на свою полку. И почти тотчас же поезд тронулся и пошел на север — в Ноглики.

Шитов сходил к проводнику и принес белье. Развернул матрас на своей нижней полке, застелил постель. Потом пошел в курилку и долго там стоял среди дымящего люда.

Двое мужиков, по очереди отхлебывающие «Портвейн» прямо из горлышка, догадались, что вот этот парень у окна нуждается как минимум в глотке алкоголя, настолько одинокий был у Шитова вид.

— Ты на площадь Монги в бригаду к буровикам не приезжал прошлой осенью? Что-то лицо твое мне знакомо, — сказал один из них, и не дожидаясь ответа, протянул бутылку. — Будешь?

— Буду, — просто ответил Шитов. Отхлебнул пару глотков и вернул бутылку мужику. — Спасибо. А на Монгах я бывал, но раньше, весной.

— Очень даже может быть, — согласился тот. — Закурить-то найдется? Тогда давай!

Так они втроем и ехали. Долго-долго. Пока не допили портвейн до конца и не разглядели в чужих глазах усталость жизни.

На этот раз к Куркову в бригаду Шитов не попал: ему хватило дел в самом поселке. Устроившись в гостинице, Шитов тотчас же подхватил коробку с обувью и пошел прямо в центральный магазин. Здесь торговали всем подряд: телевизорами, спортинвентарем, парфюмерией, посудой… И обувью, кстати. Вот как раз-то к этому отделу Шитов и подошел.

— У вас там сколько обуви? Шесть пар? Многовато, конечно… Но, думаю, за недельку-другую продадите, — обнадежили Шитова из-за прилавка.

Составили приемо-сдаточную квитанцию, Шитов расписался где надо и вышел из магазина. Постоял на высоком крыльце, поглядывая по сторонам. Идти было решительно некуда, да и не хотелось, а сбор фактуры для материалов Шитов решил отложить до завтра.

Со своего возвышения Шитов увидел Юрку Суворина. Тот маячил на автобусной остановке с пакетом в руке, в котором проглядывался по крайней мере литр двумя емкостями по 0,5 л. в каждой. Другая рука у Юрки была забинтована.

— Привет! Бюллетенишь? А кто за кондея в бригаде остался? — Шитов, избавившись от коробки с обувью, был в благодушном настроении.

— Ну, кто… Азербайджанец этот, Толян. Да ты его знаешь… Такие харчо заворачивает! — пальчики оближешь. А ты опять к нам что ли, в бригаду? — спросил Суворин.

Шитов пожал плечами:

— Да вряд ли… Был же я у вас по осени. Надо и у других побывать!

— А у нас теперь «бугор» новый, — сообщил Суворин. — Курков в Холмск уехал, тралмастером на «Шикотан» устроился. А мы Ваську Петрова выбрали.

— Ну, Васька — нормальный парень, — сказал Шитов, лишь бы что-нибудь сказать. — А остальные как?

— Помаленьку… Да, Санька вроде бы судить собираются.

— Клишина? За что?

— Да говорят, он вроде бы машину рыбы, что ли, каким-то мужикам из Поронайска продал. Ну, не знаю… А я вот руку кипятком обварил, видишь? — Суворин помотал перебинтованной конечностью. — По пьянке. Узнали мы в бригаде, что Курков из бригады уходит, ну и того… Даже на лед не выходили.

Клишин продал машину рыбы? Невероятно! Неужели Санек мог на чужое позариться?

Шитов представил себе Клишина. Вспомнил, как жадно тот обсуждал вечерами, сколько выйдет за путину на рыбацкий пай. Подумал: а ведь, наверное, мог… Легкие деньги и не то с людьми делают!

Мелькнул идущий со стороны местного аэропорта рейсовый автобус, скрылся за дальним поворотом, снова появился… Минуты через три подъедет.

— Знаешь, Жень, у нас в бригаде говорят, вроде бы у тебя что-то случилось? С семьей, что ли… Действительно, что-то серьезное?

— Да что ты! — попробовал усмехнуться Шитов. Усмешки, впрочем, не получилось. — Так, ерунда.

— Ну и ладно, что ерунда, — бросил Суворин, и полез в подошедший автобус. — Но если что, — бросил он на прощанье, — плюнь на все — и приезжай к нам в бригаду. Без конкурса на полный пай возьмем!

… Наверное, в те дни нефтяникам давали зарплату, а может быть, отличились буровики, на два года вперед надырявив скважинами площади Монги и Набиль. Во всяком случае, простояв понедельник, вторник и среду, в четверг обувь, привезенная Шитовым, разошлась по чужим ногам. В магазине слупили двенадцать процентов подоходного налога, да комиссионных набросили десять процентов. Все остальное выдали Шитову. Наличкой.

Заодно уж в поселке Шитов взял фактуру на пару материалов попроще, и в четверг же, в два часа дня, отправился назад в Южный.

Дома его встретила растерянная Ирина.

— Приходили из милиции, — сказала она неестественно спокойным голосом. — Говорят, меня будут судить.

— Что? Судить? Ирина!..

— Да, судить, — повторила она громко и отчетливо. — Судить!

— Я же вам говорю: по вновь открывшимся обстоятельствам, — терпеливо-равнодушно объяснял капитан Семенов. — По вновь открывшимся. Что же здесь не понятно?

— Значит, тогда, в декабре, мое дело не закрыли? Но вы ведь мне сказали, что его закроют! — голос у Ирины дрожал.

— Да, его хотели закрыть, но не закрыли. Просто приостановили следствие. А потом его продолжили: открылись новые обстоятельства, — твердил свое Семенов.

— Какие обстоятельства могут быть? Какие, какие?!

— Новые обстоятельства, ясно? Но-вы-е! Короче, идите домой, — Семенов захлопнул изрядно затертую папку. — Идите и… ждите. Денька через два передаем дело в суд. Все!

— Надо искать адвоката, — сказал Шитов. — Прямо сейчас. Идем!

Вдвоем они отправились в адвокатскую контору. В пустом коридоре с облезлыми стенами Шитовы слегка растерялись. Наугад толкнулись в одну дверь — закрыто, постучались в другую — и услышали: «Входите!» Шитов пропустил Ирину вперед, а сам зашел следом.

Адвокат Веселяк слушал Шитову очень внимательно. Он несколько раз заставлял Ирину заново пересказывать тот или иной эпизод, что-то отмечал у себя в блокноте, переспрашивал и записывал фамилии.

— Дело — не гражданское, дело — уголовное, а оно и стоит дороже, — заметил Веселяк, откладывая, наконец, ручку в сторону. — Правда, я пока еще не знаю, дойдет ли ваше дело до суда, или же его можно будет закрыть еще на стадии предварительного следствия. — Веселяк сделал паузу, внимательно поглядел на Шитовых, сказал строго: — А если мне придется выступать на суде, то это опять же будет стоить дороже, чем ежели до суда… Ну, в общем, я кое с кем встречусь, наведу необходимые справки, посмотрю ваше дело… — Он посмотрел на настольный календарь. — Сейчас пятница. Так? Значит, придете ко мне… Ну, скажем, в среду. Да не волнуйтесь, все будет у вас хорошо! — улыбнулся он Ирине. — Успеем что-нибудь сделать еще до того, как они дело в суд передадут…

Адвокат Веселяк был, несомненно, человеком опытным. Он проработал на острове уже лет двадцать и видел всякие виды. Его многие знали здесь, в Южном, и он знал многих. Проводив Шитовых, Веселяк тут же позвонил прямо в 6-й отдел подполковнику Колючко и договорился с ним о встрече на завтра. А потом принялся за свои текущие дела.

Странные люди, эти журналисты, размышлял Веселяк тем же вечером, вспоминая визит этой задерганной семейной пары. Вроде бы грамотные люди, с кем только по работе не встречаются, всякие материалы пишут… А здесь — растерялись. Элементарных вещей не могут решить! Черт возьми, ну почему бы этой Шитовой сразу после случившегося не обратиться к прокурору? Почему ничего своему начальству на работе не рассказала? Ходила, переживала, мучалась… А создавалось впечатление, что она сего-то боится и утаивает. А Шитов этот и вовсе, получается, слабак… Или, может, это у него воображение так разыгралось? Да пошел бы прямо к начальнику милиции, все бы ему объяснил… Бог ты мой! В этой истории столько несуразностей наворочано, хоть стой, хоть падай…

И точно. Встретившись в начале недели с Колючко, Веселяк сразу понял, что всяческих «наворотов» в деле Шитовой, действительно, хватает. А просмотрев «дело», Веселяк сказал напрямик:

— А знаешь, Трофимыч, наш прокурор тебя не поймет, если ты ему на стол эту папку положишь.

— Да какой там, к чертям, прокурор? — сердито воскликнул Колючко, и сам уже утомленный всей этой историей с Шитовыми. — Я ведь к прокурору с «делами» не хожу, ты же знаешь, у меня помощники есть… Я — что, знаю, какой опер и что конкретно в свои папки пишет? Это ты, Аркаша, к Семенову обращайся, не ко мне, — Колючко подумал немного и добавил. — Короче, ты сам с Семеновым реши, как лучше все это сделать. Все, иди. Извини, мне еще отчет писать надо…

С Семеновым адвокат Веселяк проговорил около часа. Поначалу капитан пробовал что-то возражать, потом поднялся наверх, к Колючко, спустился вниз — и сказал, что, в принципе, дело можно бы и закрыть.

— Вот и прекрасно. В среду я подойду, — сказал Веселяк и отправился в свою адвокатскую контору. Работы у адвоката, как всегда, было с избытком.

Это было во вторник. И во вторник же к Шитову неожиданно нагрянул Санек — Сашка Клишин.

Было время, когда они работали в одной бригаде и даже дружили. Плечистый и ладный, Санек слету покорял островных красавиц, как холостых, так и замужних, судьбой-злодейкой заброшенных в отделенный сахалинский поселок и тоскующих без настоящих мужчин. По счастливой случайности, мужчина всегда оказывался рядом — он, Санек. Остальные детали, право, комментариев не требуют…

Однажды Санек попытался на правах друга семьи подкатить и к Ирине, но был отвергнут. Ирина ничего об этом Шитову не рассказывала, Санек, впрочем, тоже помалкивал. Обида, однако, осталась. Такое иногда бывает, не правда ли? Ну очень нехорошо, когда тебя, молодого и ладного, отталкивает женщина, муж у которой, извините, даже морду сопернику начистить не может, потому что считает, что драка — это удел тех, кто непрочные чувства вынужден охранять с помощью кулаков. Нет, ну что с него взять, с интеллигента хренова?!

Были и какие-то другие мотивы, по которым Санек не отказался от предложения старшего лейтенанта Тарасова «слегка пощупать этого журналиста». Да и как бы ему отказаться, если Тарасов прямо сказал: «Поможешь нам — и мы глаза закроем на твои художества с рыбой, а нет… Сам понимать должен, если не дурак!» А в общем, чужая душа — потемки, когда еще было сказано… Но факт остается фактом: Клишин все-таки приехал к Шитовым, причем именно во вторник. То есть тогда, когда вопрос об Ирине был, в сущности, уже решен.

Да, это так. Вернувшись из командировки, Тарасов узнал, что, похоже, он совершенно напрасно тратил время в поселке. Конечно, кое-что себе на заметку Семенов взял, а относительно Клишина — сказал: «Похоже, он мне здесь больше не нужен. А что, этот парень должен сегодня приехать? Ну, ладно… Хрен с ним!» Что ж, и такое тоже бывает, особенно тогда, когда машина запущена на все обороты, колесики — крутятся, вертятся шестеренки и мягко шуршат приводные ремни на шкивах: попробуй, останови ее в один момент! Что ж, свою работу машина сделала, но все еще по инерции продолжает молоть-перемалывать. Сломать — жалко, выбросить — глупо. Да пусть себе работает, пока сама не остановится!

… И вот оба сидят за столом и пьют водку. На кухне они вдвоем — Шитов и Клишин, Ирина — в комнате, она дремлет и думает о том, что завтра — среда и нужно будет идти к адвокату. Господи, хоть бы поскорее завтрашний день настал!

— А меня ведь, знаешь, тоже за эту проклятую рыбу в милицию таскали, — рассказывает Санек, кривясь улыбкой в вислых «под запорожца» усах. — Представляешь, трое суток в КПЗ продержали. В наручниках! Вон, до сих пор следы остались, — и протягивает Шитову крупные запястья / пальцы сжаты в кулаки/. — Потом, конечно, выпустили, но все равно, намаялся я там, у них, в ментовке… Ну, давай, что ли, еще по одной?

Шитов слушает. Он сидит — и пьет. Сегодняшний рабочий день, конечно же, по боку… Два месяца отработки, о которых говорил редактор Воронов, вот-вот закончатся. Интересно, отпустят его из газеты или не отпустят? А если — не отпустят? Ну, тогда черт с ним, с этим Вороновым, они и так уедут. Продадут квартиру — и уедут. Улетят. Или — уплывут. Там видно будет.

— А я ведь сюда по делам приехал, — говорит Санек, и в голосе у нег начинает вибрировать некая таинственность. — Меня ребята позвали, из местных. Тут кое-кого немножко «напрячь» надо. Деньги один черт взял у напарника — и не отдает. Непорядок же? Непорядок!

— Слушай, да ведь это же рэкет, самый натуральный, — не выдерживает Шитов. Глаза у Санька искрятся вечно насмешкой:

— Да сам ты — рэкет! Говорю же тебе: один черт занял у напарника деньги и не отдает их. Понял? Взял — и не отдает! Что, в суд на него подавать? Да хрен ты деньги через суд вернешь, это я тебе говорю. Вот и приходится проблему своими силами решать… — здесь Санек конспиративно понижает голос: — Слушай, мне ребята говорили, у тебя вроде бы тоже какие-то завязки есть, да? Ты Колю-Колуна случайно не знал? Мне об этом Егор говорил… А Егора ты знаешь?

— Что ты, Саня? Какой там, к черту, Колун? Какой Егор? — кажется, Шитов начинает кое о чем догадываться. Но догадка пока неясна и расплывчата — все равно как тот камешек на дне ручья. — Ты мне, Саня, лучше вот что скажи: как там бригада? Путину-то — закончили?

— Закончили. Как раз в конце той недели последнюю рыбу сдали. А бригада… Да что — бригада? — Санек задумчиво глядит на рюмку, протягивает руку к бутылке и осторожно разливает «Смирновскую». — Насчет Куркова ты уже знаешь: ушел парень на «Шикотан», хорошие деньги хочет зарабатывать… Молодец! Юрка бюллетенит, Наргук в четвертую бригаду, к своим нивхам, ушел… — Санек выпивает и снова переводит разговор на прежнюю тему: — Слушай, Женя, а ты про такого Сахаляна — ничего не слышал? Говорят, у него здесь, в Южном, свои ребята остались… Вроде бы в том году к ним «авторитет» из Москвы приезжал…

И так далее, до самого вечера.

— А может, споешь что-нибудь, Женя? — попросил Санек уже вечером. — Не разучился здесь, в Южном, на гитаре бацать?

Шитов принес гитару. Взял пару аккордов, глянул на стол, где в стаканах еще плескалось, вспомнил свои хождения в 6-й отдел к капитану Семенову…

— Ну разве что — эту, — и заиграл, и застонал душой, и запел прямо из Высоцкого:

— За нашей спиною

остались паденья, закаты,

Ну хоть бы ничтожный,

ну хоть бы невидимый взлет…

Взлеты у Шитова в жизни были, но и закатов тоже хватало. А вот паденье ему грозило в первый раз.

Между тем, Санек тарахтел, не переставая. Но чем больше он говорил, тем меньше ему Шитов верил. Он просто сидел и решал в голове одну загадку: ну что еще им всем еще им всем, спрашивается, надо — Тарасову, Семенову, Фалееву, Клишину… что еще им всем надо?! Душа у Шитова сейчас была пустой, как карманы за три дня до получки, но жить пока что еще хотелось. «Вот только где я устроюсь, когда уеду на материк? — думал Шитов. — Нет, правда: где?»

Ему казалось, что жить и работать на острове он больше уже не сможет.

На следующий день Шитовы отправились к адвокату. Веселяк встретил их весьма любезно, предложил кофе и даже помог снять Ирине пальто.

— Я ознакомился с вашим делом. Думаю, его можно будет закрыть до суда, то есть на стадии предварительного следствия, — внушительно сказал Веселяк. — Это будет вам стоить… — Он сделал паузу, словно что-то не то припоминая, не то — высчитывая. — Будет стоить пятьсот тысяч рублей. Деньги у вас есть?

— Да.

— Отлично.

Потом они втроем пошли в трехэтажное здание на улице Ленина. Здесь Веселяк попросил Шитовых подождать в коридоре, а сам исчез в кабинете у Семенова.

Вернулся адвокат с профессиональной улыбкой на лице.

— Все! Поздравляю вас. Дело закрыто, — торжественно объявил Ирине адвокат. — Закрыто за отсутствием состава преступления — пункт «б» статьи пятой уголовно-процессуального кодекса.

— Спасибо вам, большое спасибо!

— Да не за что… Это ведь моя работа, — скромно сказал Веселяк. И добавил, обращаясь к Ирине: — Да, кстати, вы ведь сейчас нигде нее работаете, так? Я мог бы вам помочь устроиться. Я ведь многих в городе знаю…

— Нет, — сказала Ирина. — Мы будем уезжать с Сахалина.

— Как, насовсем? Уезжать собираетесь? И скоро? — спросил Веселяк.

— Да, собираемся, — твердо сказала Ирина. — Совсем. Скоро.

— А может быть, останетесь? — вдруг предложил Веселяк. — Хорошие журналисты нам нужны…

Слово «нам» прозвучало слишком неожиданно. Наверное, поэтому Шитов не обратил на него никакого внимания. Или просто сделал вид, что ничего не понял…

И в этот же день, ближе к вечеру, подполковнику Колючко позвонили.

— Ну как там наши фигуранты? — спросил Малюгин. — Я слышал, вроде бы дело закрыли?

— Закрыли, — голос у начальника 6-го отдела был сердитым. — Вроде бы собираются уезжать на материк.

— Собираются, знаю. Уже квартиру продают.

— Серьезно? Не знал… И кому же продают? — спросил Колючко с видимым интересом.

— Да есть один такой фирмач… По имени Кван. Да ты его, наверное, знаешь. Его еще в восемьдесят шестом за браконьерство привлекали, два года дали. Условно.

— Кван, говоришь? — Колючко на секунду задумался. — Директор «Аэлиты», что ли?

— Тот самый. Так что имей в виду, не сегодня, завтра квартиру они продадут.

— Продадут, еще как продадут! — согласился Колючко. Поговорил еще пару минут о всяких пустяках. И положил трубку.

Решение пришло. Холодное решение человека, которому уже больше нечего терять.

«Если они попытаются отобрать деньги силой — вцеплюсь ближайшему из них в глотку, — мысли у Шитова были четкие, ясные, продуманные. — Буду душить. И пусть меня убивают. Все равно!»

— Ты куда? — испуганно спросила жена, заметив, что Шитов привстает с кресла.

— Пойду покурю.

— И я с тобой, — спохватилась Ирина.

— Не надо. Сиди здесь. На людях они нападать не будут. Да и паром еще к берегу не подошел, — сказал Шитов, понизив голос. И вышел в коридор.

Скуластый скользнул за ним следом.

— Может, еще сигареткой угостишь, земеля?

— Кури. — Шитов сунул Скуластому пачку.

— Сдается мне, земеля, мы где-то встречались, — сказал Скуластый с усмешкой… — Ты в Корсакове случайно не бывал?

— Бывал. И в Холмске бывал. И в Невельске. Я везде бывал!

— Молодец! И как, не страшно было?

— По-всякому приходилось… — Шитов говорил, с трудом сдерживая желание вцепиться Скуластому в глотку прямо здесь, на нижней палубе, не дожидаясь, пока паром пришвартуется в Ванино. — Но знаешь, мне как-то везло. Я всякий раз живым домой возвращался.

— Раз на раз не приходится, — на этот раз усмешки у Скуластого не получилось. — Вот если хочешь, могу анекдот рассказать…

— Не надо анекдотов, — сказал Шитов. — Не получится у нас, как в анекдоте. Я тебе говорю. Не выйдет!

И посмотрел Скуластому в пустые зрачки.

Тот отвел глаза в сторону, докурил, швырнул окурок под ноги. И тяжело придавил его к палубе…

Последние дни перед отъездом на материк были нервными и суетливыми.

Прежде всего, выяснилось, что редактор Воронов, кажется, явно страдает провалами памяти, хотя был он не стар и на склеротика не смахивал.

— Какое увольнение? Вы это о чем, Евгений Александрович? — Воронов глядел на Шитова непонимающими глазами. — О каком увольнении может идти речь, когда вы даже той зарплаты, которую у нас получали, своими материалами не отработали? Вот отработаете — тогда пожалуйста, хоть на все четыре стороны… Идите, Шитов, работайте, пишите материалы. У вас же в этом месяце только триста строчек в газете прошло!

Бог ты мой, какие строчки, какая зарплата?! Деньги, привезенные Шитовым из Ноглик, ушли на адвоката, а до аванса еще жить да жить… Но с деньгами — ладно, можно еще потерпеть (Шитов отобрал десятка два лучших книг и отнес их в букинистический магазин, кое-что уже успели купить, так что мелочь на пропитание была). Но вот писать, как прежде, Шитов уже не мог. Словно что-то сломалось у него в душе — окончательно и бесповоротно.

Зато сияло перо Буравчика Неустрашимого, умело копался в вопросах российско-японских отношений Кульков, умно и въедливо писал обо всем на свете Валювич. Шитов им не завидовал, но и ругать — не ругал. Просто ему было грустно. И безразлично все на свете.

И даже когда в газете появился обширный материал, написанный Кульковым со слов Фалеева, а Буравчик вдруг расхвалил директора фирмы «Кондор» Мешкаева, «предпринимателя божьей милостью», Шитов не стал выяснять с авторами отношения. Он просто пошел — и напился в очередной раз. Нет, Шитов отнюдь не был пьяницей, хотя и был из тех, про кого говорят — «не дурак выпить», — в компании, конечно, в компании! Однако в те дни Шитова тянуло в компании часто. И если бы не Ирина, чьи глаза так часто останавливали Шитова на полдороги к стакану, Шитов, пожалуй, на материк так бы и не выбрался.

Шли дни, и мелькали вокруг Шитова разные лица. Вдруг объявлялся полузабытый приятель Мартов из районной газеты — и ни с того ни с сего просил Шитова помочь купить доллары «подешевле». А то вдруг замелькал на горизонте один «фирмач» из тех, кого Шитов с полгода назад громил в одной из своих статей за махинации при сдаче рыбы. «Фирмач» сказал, что никакой обиды на журналиста не держит и просил написать хорошую статью, пообещав дать за это хорошие деньги… Никто из «Круга» Шитову не звонил, да он и сам уже успел забыть этот телефон. Он просто взял и вычеркнул его из памяти.

Да, и еще. Опять приезжал Сашка Клишин. Звонил Шитову на работу, обещал заглянуть вечерком, но так и не заглянул. Наверное, надобность в этом визите уже отпала. Все было уже отыграно, все было уже выплачено по счетам, и каждый получил свое.

«Сахалин-8» пришел в порт Ванино около полуночи.

Это случилось неожиданно. Только что работали дизели и корпус судна исходил крупной дрожью, как вдруг она стала почти неощутимой, а потом и вовсе сошла на нет. Мягкий двойной толчок — носом и кормой, стихают дизеля… Все! Приехали.

— Высадка пассажиров начнется через десять-пятнадцать минут, — объявили по громкой связи. — Просьба у сходен не толпиться, женщин и детей пропускать вперед…

— Женя, мы уже в Ванино, — сказала жена, и в голосе у нее прозвучала тревога. — Можно идти на палубу.

— Хорошо. Пойдем вместе со всеми, — ответил Шитов. Хмель прошел, и голова была ясной. — Нам нельзя отставать от остальных.

Пассажиры подхватывали вещи и выходили из каюты, потягиваясь после пятнадцатичасового сидения в креслах. Вышла пожилая пара, мужчина в джинсовой куртке… За ними вышли Шитовы. Ирина несла сумку, где раньше лежали деньги, Шитов — другую сумку и гитару.

По крутому, бесконечно длинному трапу они поднялись на верхнюю палубу. На черной поверхности бухты плясала светящаяся рябь. Причал, куда должны были высаживаться пассажиры, был освещен прожекторами. Здесь же Шитов увидел и чью-то шикарную «тойоту». Кто пропустил ее на территорию порта? Не известно. Но «тойота» стояла у причала, и заграничными рубинами отливали ее задние фонари. Рядом с машиной стояли два парня в щегольских кожаных куртках, с белыми шарфиками на мощных шеях. Импозантный мужчина, одетый дорого и со вкусом, курил и смотрел снизу вверх на паром, перебирая взглядом толпившихся на палубе пассажиров.

Матросы возились у сходен. Шитов стоял и терпеливо ждал вместе с всеми, когда можно будет начать спускаться на причал. Жена была рядом. Скуластого он не видел и не знал, где тот сейчас. А впереди, прямо перед Шитовым, стояла старуха в дорогой шубе. Не ей ли улыбнулся тот, импозантный, у машины и даже помахал рукой?

И здесь Шитов услышал тихий голос жены:

— Дай гитару! Быстрее, пока не укрепили сходни!

Он передал ей гитару и взял сумку. Жена стала быстро выбираться из толпы. Скуластого и его напарника Ирина не видела, но чувствовала: они где-то здесь. Они рядом, но пока что не видят ее.

Ирина метнулась к каютам для команды. Постучалась в одну дверь, в другую…

— Вам кого, девушка? — Парень в бушлатике (тельник — наружу) выглянул на стук из каюты и теперь удивленно глядел на Шитову.

Ирина молча протянула ему гитару.

— Не понял?..

— На, возьми. Спрячь! — сказала она. Что-то сейчас было у нее в голосе такое, что парень не посмел отказать.

— Спасибо, — Ирина повернулась и почти побежала по коридору, торопясь на палубу.

— Эй, а кому гитару-то передать? — послышался сзади запоздалый крик, но Ирина даже не оглянулась…

Она успела как раз к началу высадки пассажиров. Старуха в шубе сошла с парома первой — прямо к поджидавшему ее мужчине. Тот поцеловал старухе руку и подвел к машине. Один из парней открыл перед старухой дверцу.

Автобус стоял несколько в отдалении. Шитовы сели на заднее сидение. Сквозь стекло было видно, как на палубе парома появились Скуластый и его спутник. Они торопливо спустились на причал и что-то спросили у одного из парней, стоявшего около «тойоты». Тот отрицательно покачал головой и показал в сторону автобуса.

Те, что с парома, нерешительно затоптались на месте. Потом Скуластый кинулся обратно к сходням, а его спутник медленно пошел к автобусу. Люди его обгоняли, торопясь уехать на вокзал первым рейсом, а парень все шел и оглядывался назад.

И вдруг автобус завелся. Захрустели и закрылись дверцы. Парень рванулся к автобусу.

Рванулся — и не успел!

Шитов посмотрел на жену. На щеках у Ирины впервые за последние месяцы появился румянец. «Какая же ты умница, — подумал Шитов, — какая же ты молодец!»

Автобус пополз в гору, запетлял, закрутился между портовых ангаров и тяжело взобрался наверх.

Минут через пять Шитовы были уже на вокзале.

Поезд «Совгавань — Хабаровск» должен был прибыть в Ванино через полчаса.

— Они скоро будут здесь, — сказала Ирина. — Сейчас они на пароме — ищут, кому я отдала гитару. И они найдут. Найдут и придут сюда. У нас есть всего несколько минут. Надо отсюда уходить!

— Да, — сказал Шитов, — надо уходить.

Они вышли из вокзала, завернули за угол и вдруг увидели легковую машину. В салоне поблескивал огонек сигареты. Шитов постучал в стекло.

— Ну, чего надо? Чего лезешь? — водитель приоткрыл дверцу.

— Нужно срочно… на соседнюю станцию… Ну, пожалуйста, я прошу!

В тот вечер Бог оказался на стороне гонимых. А водитель был груб на язык, но не черств сердцем. Он понял, что этим людям надо помочь, а об остальном он старался не думать.

Едва машина успела отъехать от вокзала, как появился Скуластый с напарником. Костяшки пальцев у него были сбиты, а сам он был очень зол.

Они проторчали на вокзале до самого прихода поезда, то слоняясь у билетных касс и буфета, а то выходя на перрон.

Когда подошел поезд и встал под посадку, они принялись бродить вдоль состава, разглядывая тех, кто садился в вагоны. Однажды Скуластому показалось, что те, кого он искал, появились из-за угла и торопливо бегут к поезду. Он кинулся им наперерез, увидел что ошибся и выругался так, как могут ругаться лишь в «зоне» — на убой.

Потом поезд тронулся от вокзала и стал медленно набирать ход. Скуластый проводил его пустыми глазами и снова выругался, но уже вполголоса и коротко. Он понял, что упустил эту парочку, и теперь ее, пожалуй, уже не достать.

Скуластый обвел взглядом рассыпанные по сопкам дома и домишки. В них кое-где еще горели огни. Торчать на вокзале не имело смысла.

Он подозвал спутника, и они вдвоем ушли вниз, к заливу, — туда, где паром «Сахалин-8» готовился отправляться в обратный рейс.

…В машине пахло дешевым табаком, бензином и почему-то рыбой. Тускло светили лампочки на приборной доске. Было тепло и спокойно. Жена положила голову Шитову на плечо и закрыла глаза.

Через двадцать минут они были на ближайшей к Ванино станции.

— Сколько? — спросил Шитов, когда сумки из багажника были уже выгружены. И не дожидаясь ответа, вынул из кармана все, что там было.

Вокзал был почти пуст — всего несколько человек сидели и ждали поезда. Он должен был подойти из Ванино минут через двадцать. Шитовы купили билеты, сели на деревянный диванчик и просидели на нем все эти двадцать минут. А потом, когда поезд пришел, заняли свои места в вагоне.

— Дай мне сумку, — сказала жена. — Переложу туда деньги. Потом спрячу сумку под полку, лягу — и усну.

— Я тебя провожу, — сказал Шитов, — заодно уж и покурю в тамбуре. — Очень уж хочется курить.

— А мне хочется спать, — сказала жена. — Господи, как я устала!..

Пройдет полгода, и директора «Кондора» Мешкаева застрелят в подъезде собственного дома. «Ржавый» выполнит свое обещание — отыщет того, кто «сдал» судно, принадлежавшее Борису Гарцу, пограничникам. А Петелина вскоре зарежут в Корсакове, на территории торгового порта, куда незадолго перед этим пришвартуется БМРТ «Академик Елистратов».

Пройдет год, и в авиакатастрофе под Хабаровском погибнет капитан Малюгин, летевший в Москву по вызову своего бывшего начальника Борисова. Самолет с вышедшими из строя двигателями будет бесконечно долго падать из поднебесья на дальневосточную тайгу, которая вблизи окажется вовсе не голубой, а черной, и сердце у Малюгина будет замирать в предсмертной истоме…

Пройдет полтора года, и в служебной «Ниве» разобьется на трассе Корсаков-Южно-Сахалинск сотрудник ГУВД Семенов. Возвращаясь с озера Тунайча, с рыбалки, он неудачно затормозит на скользком и крутом повороте, машина сорвется под обочину — и Семенова уже не спасут: он умрет в реанимации.

А еще через два года собственная служба безопасности городского УВД всерьез возьмется за начальника 6-го отдела полковника Колючко. Но отстранить его от работы и завести уголовное дело не успеет: Колючко застрелится через два дня после того, как узнает, что под него «копают». Все секреты полковник унесет с собой туда, откуда не возвращаются…

Придет время, и первый островной губернатор покинет Сахалин. А вслед за губернатором начнут покидать обжитые места и приезжие. Каратов ликвидирует свою фирму и переберется в Испанию, где займется морскими перевозками под либерийским флагом. А Борис Гарц уедет в Москву, откроет фирменный рыбный магазин, сдружится с некоторыми депутатами и даже попробует однажды сделать политическую карьеру, но правда, без особого успеха. Фалеев же, напротив, окончательно закрепится на Сахалине, станет вполне преуспевающим бизнесменом и умрет неожиданно, в одну из осенних ночей, от инфаркта.

Все это будет, но позже, гораздо позже. Шитов лежит на вагонной полке и пытается уснуть.

Не спится Шитову. Трясет его поезд, болит у него душа. И крутятся в памяти слова однажды слышанной песни:

— Бежал бродяга с Сахалина

Звериной узкою тропой…

Но сбежать, бросив все, и начать в чужом краю иную жизнь удается не каждому.

1999, 2001, 2004 г г.