"Игра в голос по-курайски" - читать интересную книгу автора (Лексутов Сергей)

Пролог

— Повелитель! Я обращаюсь к твоему милосердию от имени несчастного и гонимого племени манприсов! Выслушай меня!

— Ну, хорошо… — скучающе зевнул Мурза, могучий повелитель племен наездников крылатых коней. — Говори.

Он брезгливо смотрел на униженно склонившегося у входа давно не бритого, не стриженного и нечесаного человека в грязных лохмотьях.

— Повелитель! — воскликнул тот, получив милостивое разрешение говорить. — Наши кони чахнут и хиреют от бескормицы. У них выпадают хвосты и гривы, иссыхают и отваливаются крылья. Уступи нам хоть малую часть своих пастбищ. Мы отплатим своей верностью Великим Идеалам…

— Что мне с вашей верностью делать? — пренебрежительно бросил Мурза. — Как у тебя еще язык поворачивается, говорить о Великих Идеалах? У кого — идеалы? У тебя, что ли? — Мурза скривил губы в брезгливой усмешке. — Ну, пущу я вас на свои пастбища, будете вы закармливать своих коней. А толку что? На что они годятся, ваши клячи? Жрать, да жиреть… А где будут кормиться кони, верных мне племен? Которые доказали свою верность, не то что вы…

— О, повелитель! Но ты же сам говорил, что никому не тесно на пастбищах. И в то же время никого не пускаешь на свои пастбища. Они ведь так обширны, что могут прокормить всех.

— Моих личных пастбищ нет, и никогда не было, — мрачно проворчал Мурза. — Ты нагло лжешь.

— Но, повелитель, твои люди просто не пускают нас пасти коней…

— Это тоже ложь. Моих людей нет. Каждый человек может принадлежать только самому себе. Ты пришел, и просишь. А ты сам, что ты сделал для приближения к Великой Цели? Молчишь! Тебе нечего сказать! Ты не можешь постичь Великую Цель! Потому что не можешь Знать… А знать ты не можешь… А что касается коней… Хороший конь всегда найдет себе пропитание.

Проситель что-то еще хотел сказать, но тут раб внес огромное блюдо вареных в меду баклажанов. Поставив его перед Мурзой, уполз на брюхе. Мурза плотоядно облизнулся, выбрал самый большой баклажан и жадно проглотил его, почти не жуя. Проситель нечаянно сглотнул голодную слюну. Заметив это, Мурза выбрал самый маленький баклажан и бросил его оборванцу. Тот, даже не попытавшись поймать подачку, гордо выпрямился:

— Манприсы не едят баклажанов! — выговорил высокомерно.

Мурза, изумленный не столько дерзостью наглого манприса, сколько тем, что можно не есть этих божественных плодов, застыл с разинутым ртом, забыв сунуть туда свое любимое лакомство. Придя в себя, он начал медленно подниматься, одновременно нашаривая плеть. Его мощный живот грозно навис над манприсом. Кое-как обретя дар речи, Мурза прошептал:

— А что же еще можно есть?

Но наглый оборванец не испугался. Побледнев, он положил руку на рукоятку ятагана. Мурза знал остроту ятаганов манприсов, и решил не связываться. Не пришло еще время разделаться с этим строптивым племенем. Сделав вид, будто ему просто не хочется пачкать плеть о наглеца, он надменно выпрямился, брезгливо покривился, бросил:

— Пошел вон! Уноси ноги, пока я добрый…

Слегка поклонившись, из-за врожденной учтивости, манприс вышел из юрты.

Снаружи его ждала Принцесса, своенравная и непослушная дочь Шахини, давно влюбленная во всеми гонимого, но, тем не менее, благородного предводителя племени манприсов.

— Ну что, бесполезно?.. — сочувственно спросила она.

В ответ вождь длинно и замысловато выругался. В ругательстве упоминались имена, по крайней мере, дюжины представителей философских учений разных направлений.

Принцесса испуганно съежилась. Боялась она не за себя.

— Свет жизни моей, — тихонько попросила она, — не надо так громко. У Мурзы везде есть уши…

— Плевать я хотел в его уши! — зло выговорил манприс. — Договориться мирно не удалось, он сам выбрал войну. Житья не стало от этих проклятых маприсов! Ладно бы не пускали на пастбища, но ведь даже подстричься и побриться негде. Все цирюльники заняты завивкой грив и хвостов их коней. Каждый день они бегают к цирюльникам проверять шаблоном стрижку крыльев… — манприс сжал кулак и энергично взмахнул им. — Террор! Только террор! Вот последнее средство отчаявшихся. Я объявляю террор Мурзе и его приспешникам! Дай мне чулок, мне нужно замаскироваться. Террор все же не открытое сражение…

— У меня колготки… — робко пискнула Принцесса.

— Давай! — грозно потребовал манприс. — Впрочем…

Он наклонился, нежно взял Принцессу за изящную ножку, снял туфельку и, стянув с прекрасной ножки чулок на две четверти, отхватил его коротким взмахом своего ятагана. Надев туфельку обратно на ногу, он направился к ближайшему киоску. Купил на последние гроши знаменитое творение Мурзы, ставшее бестселлером, — "Тысяча блюд их баклажанов", — вырвал титульный лист, книгу швырнул в кучу гниющих баклажанных очисток, спугнув стайку начинающих поприсов, рывшихся в отбросах. Ворча под нос: — Я честный и благородный манприс, а потому без объявления, войну начать не могу… — он направился к черному ходу юрты Мурзы.

Задержавшись на минуту у двери, обрубил ятаганом углы у титульного листа, превратив его в грубое подобие круга, затем натянул на голову обрезок колготок Принцессы. От этого его благородное лицо превратилось в жуткую маску. После чего, манприс решительно шагнул в дверь.

Он оказался на кухне. Над очагом висел громадный котел, в котором варился плов из баклажанов. Повара суетились возле огромной кучи свежих баклажанов, сваленных прямо на полу.

Опять Мурза готовит пир для своих приспешников… — отметил манприс.

Он грозно взмахнул ятаганом. Повара побросали ножи и попрятались в пустые котлы. Один со страху нырнул в чан с маринованными баклажанами. Оттуда послышалось громкое бульканье. "Как бы не утонул…" — сочувственно подумал манприс. Но спасать повара было некогда, надо было выполнять то, зачем он сюда пришел. Набирая на палец жирную сажу со дна котла, манприс зачернил обратную сторону бумажного круга, а на той стороне, где было начертано божественное имя Мурзы, для вящей ясности пальцем вывел: "Черная метка". Прихватив кухонный нож, он направился в покои Мурзы. Перешагнув через любимого пса Мурзы и Брык-Пашу, спавших в обнимку на коврике перед дверью, манприс вошел в покои.

Мурза как раз доел последний баклажан с блюда. Увидев жуткого посетителя, он рыгнул от изумления.

— Добрый день, уважаемый, — вежливо поздоровался манприс и пригвоздил кухонным ножом к косяку двери "черную метку". Вежливо кивнул: — До свидания… — и вышел вон.

Мурза несколько минут ошеломленно, не веря глазам своим, смотрел на "черную метку".

— Какая наглость… — наконец вымолвил он. Вскочив, он подбежал к двери, и тут разглядел, что это титульный лист его бессмертного творения. — О, Аллах! Какое варварство… — прошептал он побелевшими губами.

Главное достоинство истинного повелителя, это умение быстро брать себя в руки. Мурза вернулся на свое место, хлопнул в ладоши. Сейчас же, на ходу протирая заспанные глаза, вбежал Брык-Паша, вождь племени поприсов, и предводитель личной "Черной сотни" Мурзы.

— Что угодно повелителю? — брыкнувшись плашмя на пол, спросил он.

— Мне угодно знать, что это такое? — грозно колыхнув могучим животом, вопросил Мурза, протягивая в сторону двери указующий перст.

Не понимая, в чем дело, Брык-Паша поглядел на дверь, чуть не вывихнув при этом шею и, не сразу осознав весь ужас происшедшего, спокойно произнес:

— Черная метка…

— Я сам вижу, что не баклажан! Свирепо рявкнул Мурза

Предводитель "Черной сотни" с плачем пополз к Мурзе, вопя:

— Солнцеподобный! Клянусь, я отолью самое тяжелое слово… Я отолью слово самого большого калибра… Я убью его!

— Разумеется, ты убьешь его, — мгновенно успокоившись, милостиво произнес Мурза. — Иначе ты не будешь есть мои баклажаны из моего котла. Ты до конца жизни будешь кормиться сам, и кормить своего коня отбросами с моей кухни. Ты, конечно, знаешь, чья это работа?

— Не знаю, о, повелитель! Но я все равно убью его!

— Убей, убей… Только не промахнись, — уже благодушно проговорил Мурза. — Ты не хуже меня знаешь, как опасен раненый манприс.

— Так это его работа?!

— Больше некому. Хоть он и явился замаскированным женским чулком. Однако… — раздумчиво протяну Мурза, — еще не было случая, чтобы манприсы прятали свои лица. Чем мы и пользовались… Тем более это опасно, коли они переняли наши обычаи. — Мурза помолчал, пытаясь вспомнить, на ком он видел чулки с таким необычным, изящным узором, не вспомнив, продолжал: — Ты все же убей его на всякий случай. Ты знаешь, что получится, если он завоюет влияние, если к нему примкнут некоторые безответственные, так называемые, честные масы?

— Я знаю, знаю… О, повелитель!

— Пятка зачесалась, — зевнул Мурза.

Брык-Паша благоговейно снял с ноги повелителя туфлю, и принялся осторожно чесать его пятку. Подчиняясь высокому порыву души, перестал чесать, и начал с остервенением вылизывать ее. Вскоре давно не мытая пятка, зарозовела первозданной чистотой.

— Не эта… — слегка раздражаясь, проворчал Мурза.

Брык-Паша поспешно снял вторую туфлю, и с удвоенным рвением вылизал другую пятку.

Мурза постепенно обретал свое обычное спокойствие. Есть, есть еще люди, беззаветно преданные Великим Идеалам охраны чистоты и высоты Благородной Цели. Они не позволят захлестнуть ее мутным волнам посягательств всяких манприсов и тяготеющих к ним некоторых безответственных масов.

Вечером, после пира, окончательно обретший былое равновесие духа Мурза возлежал на своих пуховых подушках и размышлял о совершенно нетерпимом положении, сложившемся на некоторых пастбищах. О том была и его вступительная речь на пиру. Встретили ее восторженно, но никто не предложил конкретных мер для исправления положения. А дальше терпеть никак нельзя. Не в меру расплодившиеся зайцы, окончательно затерроризировали волков. Надо было как-то спасать несчастных хищников. Но, как?..

Вдруг медленно, без обычного скрипа, отворилась дверь, и вошли двое. Лица их скрывались под капроновыми чулками.

На ком же я видел эти чулки? — тоскливо подумал Мурза. Он уже понял — это конец.

Железные руки схватили его, перевернули, сложили пополам, поставили на четвереньки, грубо сорвали шаровары. Он ощутил, как в анальное отверстие туго входит что-то большое и холодное…

— Что это? — в ужасе прошептал он.

— Баклажан, — лаконично бросил один из террористов, связывая ему руки его же шароварами.

— А-а… — несколько успокоено протянул Мурза.

Воспользовавшись этим, один из террористов сунул ему в рот сушеный баклажан. После чего Мурзу вновь посадили на подушки.

Молчаливый террорист, который был пониже ростом, зажег спичку, закурил кальян, и той же спичкой поджег фитиль, тянущийся куда-то под Мурзу. Затянувшись ароматным дымом, он глумливо захохотал и пошел к выходу. За ним потянулся второй. Уже в дверях он кровожадно бросил через плечо:

— Я заставлю тебя видеть звезды!

Огонь деловито бежал по фитилю к объемистой заднице Мурзы, а он, не смея двинуться, заворожено глядел на него. Наконец сообразил:

— Так это не баклажан?! Это бомба!

Но было уже поздно. Огонек нырнул под зад, послышалось адское шипение, потом ужасающий грохот, и несчастный властитель, пробив головой крышу юрты, взвился ввысь. Земля провалилась вниз, вокруг распахнулась бескрайняя, бездонная, полная света и ветра пустыня неба. Несмотря на свет, вокруг Мурзы величественно и гордо засияли звезды. Их лучи слепили, кололи глаза, тело, мозг, будили неведомые желания. Вдруг Мурза ощутил никогда раньше не испытанную тягу к полету:

— Как, без высочайшего повеления Центрального Султаната?! — в ужасе прошептал он, проглотив кляп от изумления.

Он всегда считал, что затмевает звезды своим сиянием. Но звезды вокруг сияли нагло и заносчиво, не обращая на него никакого внимания. Он посмотрел вниз, и ужас его дошел до предела. На земле он не смог разглядеть своей юрты. На бескрайних пастбищах стояло множество юрт, и, наверное, его юрта была всего лишь одной из многих, но не самой большой. И тогда он принялся бороться с просыпающейся тягой к полету. Еле-еле ему удалось с ней справиться. Вскоре он неподвижно повис в небе, а потом все быстрее и быстрее начал опускаться вниз. Наконец он увидел под собой юрту, и с облегчением пробив крышу, низринулся на чье-то мягкое ложе.

Не успел он опомниться, как услышал рассерженный голос Шахини:

— Как посмел ты, о червь земной, летать без высочайшего повеления? Как посмел ты свалиться на мое ложе, да еще в таком виде?

Мурза, барахтаясь среди мягких подушек, запричитал:

— О, повелительница! Пощади! Не по своей воле поднялся я в небо. Проклятые террористы отправили меня в полет… Страшно… Как страшно там, в небе! Защити, великая!.. — он заплакал.

Шахиня, смилостивившись, схватила его, посадила к себе на колени, развязала шаровары, вытерла нос подолом своего роскошного халата и, поглаживая, баюкая, быстро успокоила. Когда Мурза перестал всхлипывать, она взяла с золотого блюда большой баклажан, сунула в рот Мурзе:

— Скушай, мой хороший, маринованный баклажанчик и успокойся…

Давясь, Мурза жадно прожевал баклажан, и все еще изредка всхлипывая, начал рассказывать:

— А что он видел, тот наглый манприс, в пустыне этой без дна и края? Зачем такие, смущают души своей любовью к полетам в небо? Что им там ясно? Зачем он бомбу, в мой зад засунув, в полет отправил меня недолгий? Рожденный ползать, летать не может! Забыв об этом, во мне хотел он к полетам тягу пробудить…

Теперь я знаю, в чем прелесть, полетов в небо! Она — в падении!.. Смешны манприсы! Земли не зная, на ней тоскуя, они стремятся высоко в небо, и ищут жизни в пустыне знойной! Там только пусто. Там много света, но нет там пищи и нет опоры живому телу. Зачем же гордость? Зачем укоры? Затем чтоб ею прикрыть безумство своих желаний, и скрыть за ними свою негодность для дела жизни! Смешные люди!.. Но не обманут меня их речи. Я сам все знаю! Я — видел небо… Взлетал в него я, его измерил, познал паденье, но не разбился, а только крепче в себя я верю. Пусть те, кто землю любить не могут, живут обманом. Я знаю правду. И их призывам я не поверю. Земли творенье — землей живу я, — и Мурза поудобнее устроился на коленях Шахини, гордясь собою.

— Бедный, бедный Мурзик! Воскликнула Шахиня. — Сколько же ты вынес от жестокости проклятых террористов. Ну, ничего, мы выделим тебе путевочку к последнему, самому теплому, морю из фонда помощи нуждающимся властителям. Отдохнешь, наберешься сил, — она ловко надела на Мурзу его помятые шаровары, взяла с блюда еще один баклажан. — На, скушай еще баклажанчик… Бедненький…

Мурза торопливо зачмокал губами, прожевывая лакомство.

Вернувшись к себе, он понял, почему террористы захватили его врасплох; его любимый верный пес спал, опоенный кумысом от бешеной кобылы, а петли двери были смазаны баклажанным маслом.

— Бедный, бедный песик! — воскликнул Мурза. — Надо завтра же отправить тебя на лечение антибешкумысный диспансер…

Пройдя в покои, он улегся на свое место. Через дыру в крыше нахально заглядывали звезды. Чтобы не видеть их, Мурза перевернулся на живот, и задумался о Шахине…

Повелителем, бесспорно, сейчас всеми признан он, Мурза, но Шахиня… Да, она Шахиня — и этим все сказано. Когда был Шах, Мурза его в грош не ставил. Все властители, как властители, а этот, вместо того, чтобы железной рукой готовить дикие племена наездников крылатых коней к достижению Великой Цели, каждый день взбирался на курган, под которым покоится прах древних повелителей свободных племен наездников крылатых коней, и подолгу с тоской смотрел в небо. Уму непостижимо! Но он изредка пускал на свои пастбища коней манприсов! Потом он вздумал реформаторствовать. Вычислил какой-то головоломный профиль конского крыла, который позволял, при тех же размерах крыльев, лететь. Свои вычисления послал в Центральный Султанат, но ответ пришел из Шахнадзора. Он гласил: отныне и до конца отведенного ему срока властвования, Шаху предписывалось прекратить занятия чепухой, а серьезно заняться подготовкой племен, вверенных ему, к достижению Великой Цели. Полет же целью не является, а является лишь средством. И никто не позволит ему разбазаривать народные средства. А коней следует использовать для удобрения народной почвы для процветания.

После всех этих передряг Шах совсем сник, устранился от управления, и лишь торчал с утра до вечера на кургане. Мурза воспользовался бездеятельностью Шаха, и принялся забирать в свои руки нити власти. Шахиня ему не мешала, но после обнаружилось, что к каждой ниточке Мурзы крепко привязана ниточка Шахини. И сам он опутан невидимыми ниточками невидимой власти.

Однажды Шах исчез. Шахиня всем говорила, что он отправился в "творческое странствие", и, казалось, не очень-то горевала без него. Однако злые языки поговаривали, что он сбежал с заезжей одалиской. Потом утверждали, что кто-то видел его на берегах последнего, самого теплого моря, в обществе гастролирующей султанши. А Мурза, пользуясь отсутствием Шаха, окончательно обсиделся на его троне. Только Шахиню Мурза боялся. Он доподлинно знал, что у нее есть свои люди не только в Центральном Султанате, но и в Шахнадзоре. Имея такие связи, что ей стоило вернуть беглого Шаха? Если не возвращает, значит, что-то замышляет. Мурза был более чем уверен, что стоит пошевелить Шахине изящным пальчиком, и от него, могучего повелителя маприсов, покорных поприсов, и, в какой-то степени, пока покорных манприсов, останется кучка праха.

Лежа на берегу последнего моря в обществе таких же, как и он повелителей с истощенной нервной системой, Мурза размышлял: — Как хорошо, что террористы остались далеко, а потому вдвойне приятно понежиться в безопасности на теплом песочке среди равных, никем не повелевая, но помня, что далеко-далеко, за горами и лесами, остались обожающие своего повелителя, любимые его рабы…"

Он не сразу сообразил, что чьи-то тени пали на него. А когда понял, было поздно. Над ним стояли двое террористов. Он их сразу узнал, несмотря на то, что лица их скрывались под дремучими бородами и усами.

"Накладные…" — догадался Мурза. Потому что на одном из террористов был женский купальник мини-мини бикини. Этот террорист к тому же курил знакомый кальян.

Звать на помощь Мурза посчитал ниже своего достоинства. Да и как посмеют проклятые террористы измываться над ним на пляже, где загорают сотни властителей?

Однако террористы посмели. Тот, что был выше ростом, ухватил Мурзу за руки, а второй, скинув с плеча большой мешок, вытряхнул из него на песок пару крыльев. Оказавшись на свободе, крылья затрепетали в предчувствии полета. Террорист в бикини, попыхивая Мурзе в лицо дымом из кальяна, принялся толстой веревкой жестоко прикручивать к рукам Мурзы крылья.

— Только не это… Побойтесь Бога, проклятые гяуры. Лучше убейте… Я отдам все пастбища, только не надо крыльев…

— Я не верю тебе, — прошипел террорист, изо всех сил затягивая узлы.

Мурза совсем рядом увидел кальян, и ему показалось, что где-то он его видел раньше, еще задолго до «знакомства» с террористами. Где? Воспоминание вот-вот готово было озарить его ум, но тут он почувствовал, что его ставят на четвереньки.

"Неужели опять бомба?.." — с ужасом подумал он.

Повелители, лежавшие рядом на песке; эти всякие короли, цари, шахи, султаны, простые диктаторы, и прочая шушера, как один отвернулись, сделав вид, будто ничего не происходит. Видимо они посчитали, что Мурзой занялись агенты Шахнадзора. Да теперь Мурза бы и сам ни за что не позвал на помощь. Из-за кальяна. Ведь он видел его в таком месте, что не стоило поднимать шум. Надо самому потихоньку все уладить… Додумать мысль ему помешал чудовищной силы пинок в зад. Взмывая в небо, он услышал, как разом взревели все громкоговорители пляжа, до сих пор убаюкивавшие повелителей нежной тихой музыкой. Над пляжем и последним морем загремела бравурная фраза: — "Ор-рлята учатся летать!!! Им салюту-у-ует шу-ум прибо-оя…" Мурза с такой скоростью уносился в голубую даль над морем, что конец второй фразы невесомо замер вдали.

Мурза подумал, что если упадет в воду, крылья намокнут и утянут его в пучину. Тогда он неумело взмахнул ими. Раз… Другой… И начал реять над морем, поскольку не смог сразу сориентироваться, куда лететь. "А как это истолкуют властители, загорающие на пляже? — вдруг пронзила его паническая мысль. — Если он приземлится и попросит их отвязать крылья, поверят ли они его объяснениям, что не по своей воле он летал?"

Вдруг, словно раскаленным протазаном, мозг Мурзы пронзила мысль: — "Почему, почему динамики пляжа взревели этой странной фразой? Орлята учатся летать? Неужели это первая Весть?! Проспал, продремал на песочке важное веяние!" Тут он окончательно вспомнил, где видел кальян, который курил террорист в мини-мини бикини, а видел он его, как раз, в юрте Шахини! И принадлежал кальян самому Шаху! Так кто же этот террорист, неужели сам Шах?! Так вот в чем замысел Шахини: отослать его, Мурзу, к последнему морю, дискредитировать провокационным полетом на глазах сотен властителей, а потом захватить власть! Надо лететь к Шахине, надо попытаться договориться, надо что-то делать…

И вот над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем в страхе мечется Мурза. Ветер воет… Гром грохочет…

Буря! Неужели грянет буря?!

Шахиня приподнялась на ложе, и сразу поняла, что ее разбудило. На подоконнике, нахохлившись, и слабыми движениями пытаясь поудобнее уложить потрепанные крылья, сидел Мурза, и с тоской смотрел на Шахиню. "Вот, — думал он, — пока я отсутствовал, даже моего любимого верного пса прибрала к рукам…"

На коврике у ложа Шахини лежал любимый верный пес Мурзы. Он был тщательно расчесан, а на хвосте красовался пышный яркий бант из алой ленты.

Увидев, что Шахиня проснулась, пес лениво гавкнул и опустил лоснящуюся от сытости морду на отмытые до блеска лапы с подстриженными и наманикюренными когтями.

— Ты опять посмел летать, дерзкий червь, без высочайшего повеления Центрального Султаната?! — вскричала Шахиня.

— Я не виноват! — моляще возопил Мурза. — Это все они, прахоподобные выродки — террористы — чудовищным пинком в зад, бросили меня в принудительный полет. О, богоподобная, отвяжи меня ради бога, от этих проклятых крыльев! Я летел к тебе, я торопился… Я вынужден был воровать с чужих полей всякую гадость и ею питаться. Я ел кабачки! Я даже ел кукурузу! Лишь бы поскорее увидеть тебя…

— А на что ты мне нужен? — проворчала Шахиня под нос. — В роли Мурзы ты меня больше устраиваешь, особенно если находишься подальше…

Поколебавшись, она поднялась с ложа, в руке ее сверкнул острый, с узким лезвием, кинжал. Подбежав к Мурзе, она задумчиво повертела кинжалом у его носа. Отточенное лезвие остро блеснуло Мурзе в зрачки. Смерть, злорадно ухмыльнувшись, дунула ему в лицо. Не выдержав, Мурза опустил веки. Да, Шахине надо быть дурой, чтобы не воспользоваться благоприятным моментом. Улики налицо, привязаны к рукам Мурзы. Ей даже не придется ничего объяснять в Шахнадзоре.

Но Шахиня смилостивилась. Кинжал полоснул по веревкам, и крылья, затрепетав последней судорогой жизни, упали на подоконник. Брезгливо, лезвием кинжала, Шахиня спихнула их на улицу. Обернувшись к псу, повелительно скомандовала:

— Фасс!

Глухо заурчав, пес ринулся в окно. Бант зацепился за шпингалет рамы, распустился, и лента осталась висеть, чуть колеблемая легким ночным ветерком. Шахиня взяла ленту, задумчиво произнесла, глядя в темноту за окном, откуда слышалось чавканье и плотоядное урчание жрущего пса:

— Хороший, ласковый песик…

— Да уж, ласковый… — проворчал Мурза, разминая затекшие руки.

— Чем ты кормил его, недостойный рабов своих, властитель?

— Баклажанами. Чем же еще? — пожал плечами Мурза.

— Болван! Хороших псов нельзя кормить баклажанами. И уж тем более, позволять своим приспешникам спаивать кумысом от бешеной кобылы. Проваливай в свою юрту.

— О, богоподобная! Дозволь мне до утра побыть в твоей юрте. Я опасаюсь, что проклятые террористы снова замышляют акт вандализма по отношению ко мне.

— Терпи. Тебе оказано высокое доверие готовить дикие племена к достижению Великой Цели. Что ж, смирись, если тебя настигнет смерть от рук невежественных террористов. Будь готов принять венец мученика… И потом, тебе нельзя оставаться в моих покоях, это могу неправильно понять.

— Повелительница помыслов моих! — Мурза рухнул на колени. — Ты давно занимаешь все мои мысли, ты давно предмет моих мечтаний! Давай вместе готовить неразумные племена к постижению Великой Цели…

— Дерзкий червь! — рассержено воскликнула Шахиня. — Как ты только додумался до такого?! Неужели ты допускаешь мысль, что я откажусь от высокого имени — Шахиня, и пожелаю назваться Мурзиней?!

— Да нет, я надеюсь, ты поделишься со мной своим именем… — робко пробормотал Мурза.

Но Шахиня не слушала, она разбушевалась не на шутку:

— Ты заслуживаешь, чтобы тебя посадили на кол!

Мурза понял, что не вовремя предложил Шахине соединиться с ним, и перетрусил. Но исправить положение было уже невозможно. Осознав, что последний шанс его оказался призрачным, лишь плодом его воображения, он закрыл глаза и приготовился к смерти. Да, это она, она сама решила устранить его руками каких-то террористов!

Но Шахиня вновь смилостивилась.

— Встань, — мягко произнесла она. — Ты должен до конца исполнить свой долг. А в утешение, вот тебе от меня подарочек, — и она повязала на шее Мурзы бантом ленту, бывшую на хвосте пса.

Сердце Мурзы преисполнилось гордости и надежды, что он еще поживет, повластвует, и он смело направился к выходу. Навстречу ему попался пес. Он вкусно облизывался, тряс башкой, пытаясь вытряхнуть пух от крыльев, набившийся в ноздри. Не обратив на Мурзу ни малейшего внимания, прошествовал к ложу Шахини и растянулся на коврике.

Шахиня ласково пропела вслед Мурзе:

— Я решила забрать себе твоего песика после излечения в антибешкумысном диспансере. Ты не возражаешь?

Мурза низко склонился, в знак того, что не возражает, и, пятясь задом, выбрался из покоев. У двери его поджидал раб Шахини с халатом в руках. Мурза за время воздушных скитаний совсем забыл, что на нем пляжный костюм. То есть, нет почти ничего. Он поспешно принялся надевать халат, как вдруг в приемную Шахини двое стражников втащили Принцессу. Она упиралась, старалась вырваться, но стражники неумолимо влекли ее к двери покоев Шахини. Позади шел третий стражник и благоговейно, на вытянутых руках, нес кальян. Мурза сразу узнал его, мгновенно все понял, и окончательно воспрянул духом.

Стражники втащили Принцессу в покои, а Мурза навострил уши. Из-за двери донеслось:

— Как посмела ты, негодница, летать к последнему морю в обществе темной, подозрительной личности?! Да еще, бесстыдница, курить начала!

— Неправда! — послышался пронзительный крик Принцессы. — Он благороднее всех шахов и султанов вместе взятых!

— Да как ты смеешь?! — взвилась Шахиня.

Мурза услышал звонкие шлепки. Он придирчиво оценил их силу, и пришел к выводу, что Шахиня не шутила. Тогда он злорадно ухмыльнулся. Ну вот наглый манприс и попался: совращение малолетней Принцессы, самовольный полет. Даже одного из этих преступлений достаточно, чтобы и не такого, как он, поставить на голову, подтянуть ступни ног к затылку и сломать хребет. Пусть потом летает со сломанным хребтом…

Довольно улыбаясь, Мурза прошел в свою юрту. Там было холодно, везде гуляли сквозняки. Сквозь дыру в крыше нахально глядели звезды. Стараясь не видеть их, он сел на свое привычное место. Еще воняло гарью от подушек, но Мурза победно улыбался: завтра, завтра он посчитается с проклятыми манприсами за все. Делишки их предводителя послужат поводом…

Вдруг вверху, над крышей юрты, ржаво скрипнул флюгер.

"Вот оно!.." — толкнулась в мозгу паническая мысль.

Тут же открылась дверь и вполз почтовый раб. В зубах он держал большой свиток с грозной печатью Центрального Султаната. Полный самых мрачных предчувствий, Мурза взял свиток, сломал печать и развернул его. Действительно, все рухнуло. Это были директивы Центрального Султаната. Отныне и вовеки веков все, в том числе и рабы, уравнивались в правах, всем вменялось в обязанность летать и говорить друг другу только правду.

Не обмануло Мурзу его чутье! Еще тогда, в момент провокационного взлета с пляжа и ужасного полета над бушующим морем не обмануло!

Как истинный властитель, Мурза не мог не исполнить повеление Центрального Султаната. Он знал, чем чревато непослушание. Раб лежал у его ног, дожидаясь дальнейших повелений.

— Встань, отныне все равны, — отеческим тоном произнес Мурза.

— Божественный повелитель, разве я могу быть равен тебе? — дрожа от ужаса, пролепетал раб.

— Ах, ты еще и вопросы задаешь?! — зарычал Мурза. — Встань, тебе говорят! Ты равен мне!

— Пощади! Солнцеподобный! — завопил раб, выпучив белые от ужаса глаза.

Мурза взял свою любимую плеть, сплетенную из самых ядовитых слов. От легкого удара кожа лоскутом слетела со спины раба. Он подскочил, вопя от боли, неуверенно распрямил ноги. Боясь повернуться к Мурзе спиной, переступая негнущимися ногами, пошел к выходу. Мурза, слегка пошевеливая плетью, смотрел на его ноги — не подогнутся ли? У самых дверей ноги раба все же согнулись в коленях. Свистнула плеть, чуть-чуть зацепив строптивые колени. Взвизгнув, раб выпрямился.

— Посмей только согнуться! — прорычал Мурза.

Отбросив плеть, он хлопнул в ладоши. Но вместо Брык-Паши вбежал какой-то незнакомый поприс и вытянулся в струнку у входа.

"Догадливый… — отметил Мурза, — сразу сообразил, что пришли новые времена…"

— Где Брык-Паша? — спросил он поприса.

— Повелитель! Брык-Паша забаррикадировался в юрте, и зарядил все свои пищали мелкой дробью нецензурных слов. Он опасается акта вандализма со стороны террористов.

— Безумец, — грустно промолвил Мурза. — Что для дубленой шкуры манприса мелкая словесная дробь?.. — обратившись к попрису, приказал: — Срочно передай Брык-Паше мое повеление… Э-э… Просьбу. Пусть немедленно явится… — Мурза замялся, с трудом припоминая вычитанное в директивах незнакомое слово, — на совет.

Поприс выскочил вон. Через минуту, увешанный пищалями, явился Брык-Паша. Гремя оружием, брыкнулся на пол у входа и запричитал:

— Пощади солнцеподобный! Я не успел отлить самое тяжелое слово, самого большого калибра… Я бессилен! Но я все равно убью его!

— Поздно. Надо было раньше… — скорбным тоном вымолвил Мурза. — А теперь времена переменились. Отныне все равны, все обязаны летать и говорить друг другу правду.

— Как, великий, я посмею считать себя равным тебе?!

— Посмей только не посметь… — грозно зарычал Мурза и потянулся к плети. — Встань!

Брык-Паша вскочил и вытянулся в струнку, поедая повелителя взором.

— Вот так-то… — удовлетворенно проворчал Мурза, меняя гнев на милость. — А теперь посмотрим, умеешь ли ты говорить правду. Скажи, кто я?

— Ты величайший из властителей! Твое бессмертное творение — "Тысяча блюд из баклажанов" — будет прославляться в веках! — воскликнул Брык-Паша, просветлев лицом.

Мурза долго и придирчиво вглядывался в его лицо. Но в лице Брык-Паши были только беспредельная преданность, и беспредельный восторг.

— Ну что ж, молодец. Вижу, ты умеешь и правду говорить, — довольно хмыкнул Мурза, откидываясь на подушки и благодушно колыхнув грозным своим животом. — Объяви по становищам, что отныне все равны, и пусть завтра же утром съедутся на великий праздник единения. Да, вот еще… — Мурза на минуту задумался, — чтобы на празднике, и впредь никаких безответственных полетов, этаких легкомысленных порханий, не было. Ты будешь следить за этим, и о каждом факте докладывать лично мне. Любой полет должен быть хорошо продуман и согласован со мной. Иначе нас не поймут.

— Будет исполнено! — рявкнул повеселевший Брык-Паша, и выскочил из юрты.

Мурза взял с блюда засахаренный баклажан, задумчиво захрустел им: — "Да-а… Тяжелое бремя у властителей. Теперь вот приходится всех диких наездников учить ответственно и правильно пользоваться свободой… Надо что-то делать с рабами… Конечно, ходить им непривычно… Может, специальным повелением милостиво разрешить им ползать? Нет, не годится. Вдруг комиссия из Шахнадзора… Объясняйся потом…" Тут Мурзу осенило: надо провести общий митинг рабов, пусть они сами, демократическим путем, постановят и занесут в протокол, ползать в присутствии повелителей. Потянувшись за вторым баклажаном, Мурза успокоено подумал: — " А вообще, ничего страшного в демократии нет. Оказывается, вовсе неплохая штука. Если хорошо подумать, можно придумать, как демократическим путем разделаться и с наглым манприсом…

Утром начался праздник Великого Единения.

Мурза, величественно сидя на своем могучем коне, застыл бронзовым изваянием на вершине кургана, под которым покоился прах великих властителей. Перед ним тяжелым галопом проходили племена маприсов. Они прочно, уверенно сидели в седлах. Приятно было смотреть на одинаково пышно завитые гривы и хвосты их коней. Крылья коней, хорошо уложенные, подстриженные по шаблону, утвержденному Центральным Султанатом, радовали глаз своей строгой красотой.

За маприсам, горяча коней с коротко подстриженными гривами и хвостами, злобно переругиваясь, суетливо промчалась орда поприсов. Крылья их коней, небрежно подстриженные по шаблону, придуманному Шахиней, безобразно топорщились.

Мурза с неудовольствием подумал, что Брык-Паша плохо исполняет свои обязанности, не следит за порядком во вверенном ему племени. Он отыскал глазами Брык-Пашу, и неудовольствие тут же сменилось светлой радостью. Брык-Паша застыл на середине склона, с изящной небрежностью развалившись в седле, весь увешанный пищалями, саблями и бердышами. С минуту полюбовавшись им, Мурза поглядел в степь.

Откуда-то появилась тесная группа масов, как на подбор могучих, седоголовых, мрачных. Они плотно сидели на своих рослых, мосластых конях с несуразно огромными крыльями.

Мурза не любил это малочисленное суровое племя. Еще в начале своего властвования он попробовал их покорить, но они решительно уклонились от боя, и откочевали на дальние скудные пастбища. И Мурза решил с ними больше не связываться. Хоть они и старались поддерживать видимость мирных отношений, он им не доверял.

Последними появились оборванные, истощенные манприсы. Коней они вели в поводу.

"О боже! Что это за кони!" — мысленно вскричал Мурза. Вылезшие до последнего волоса хвосты и гривы. Вместо крыльев — обломанные и иссохшие пеньки от перьев. Тонкая кожа так обтягивала их тела, что можно было пересчитать все ребра, все позвонки.

Презрительно отвернувшись от них, Мурза провозгласил:

— Свободные наездники! Ознаменуем Великий Праздник Единения свободным полетом в нашу высь! Летать всем!

Манприсы первыми попытались поднять своих коней в полет. Но те, мотая пышными завивками грив и хвостов, лишь беспомощно хлопали крыльями. Всадники остервенело хлестали их плетьми, свитыми из нецензурных слов. Но — тщетно.

Брык-Паша, даже не пытаясь сам взлететь, поучал:

— Зачем же сразу высоко и далеко? Сначала надо сделать короткий разбег, потом недлинный подлет. И только после этого подняться над землей, но не выше вершины кургана, на которой стоит повелитель…

Масы тяжело, но уверенно подняли своих коней в небо, сделали в синеве один демонстрационный круг, и, сбившись в кучу, подались к ближайшей кумысопоилке. Провожая их взглядом, Мурза отметил, коли они так уверенно летают, значит, они летали и раньше, но тайно, без повеления. Один из масов, отделившись, поскакал к стоящей на отшибе юрте колдуна. Вскоре он уже догонял своих, воровато пряча под полой бурдюк с кумысом от бешеной кобылы. Мурза облизнулся. Ему вдруг захотелось туда, к ним. Посидеть в кругу равных, поговорить о том, о сем, глотнуть веселящего кумыса, забыться ненадолго, отвлечься от забот…

Но — нет! Он встряхнулся. Ведь было ясное повеление Центрального Султаната — повелителям ни капли кумыса от бешеной кобылы не принимать!

Он обратил свое внимание на манприсов:

— Эй вы! Вы так много болтали о свободе полетов… Почему же не летаете?

Оборванцы стояли, переминаясь с ноги на ногу, держась за рукоятки своих источенных ятаганов, прячущихся в обшарпанных ножнах. Мурза представил остроту их ятаганов, и ему стало не по себе. Он непроизвольно оглянулся по сторонам, увидел толпы маприсов, поприсов, Брык-Пашу между собой и манприсами, верного пса Шахини, в напряженной позе застывшего изваянием у ног могучего жеребца Брык-Паши. А где же Шахиня? Мурза обшарил взглядом степь перед курганом, машинально глянул в небо, и тут в недосягаемой вышине разглядел непринужденно кувыркающуюся в замысловатых фигурах высшего пилотажа Шахиню, на своем резвом жеребчике. Вот только фигуры были сплошь необычными… И тут Мурза вспомнил: так ведь это же стиль племени манприсов!

От кучки оборванцев отделился их предводитель, и принялся подниматься на курган, пройдя мимо Брык-Паши, как мимо пустого места, а тот даже не посмел его окликнуть. Несмотря на рваную одежду, манприс держался нагло.

— Повелитель! — дерзко глядя в глаза Мурзе, заговорил он. — Наши кони истощены. Дай нам хоть клочок пастбищ. Не за себя прошу! Пусть у коней хоть немножко отрастут крылья, и тогда мы покажем, на что они способны. Не задаром прошу я пастбища; за каждый квадратный шаг их мы готовы отдать последнее…

Мурза пренебрежительно усмехнулся:

— Что толку кормить кляч. Все, что ты говоришь, пустая болтовня. Вы просо саботируете повеление Центрального Султаната. Да разве вы способны летать? Вы способны только безответственно порхать. Да просить… Хороший конь сам себе найдет пропитание.

— Да где же он найдет, если его на пастбища не пускают! — глаза манприса гневно сверкнули, рука легла на рукоять ятагана.

Но он справился с собой. Резко повернувшись, пошел прочь. Соплеменники потянулись за ним. Кони у некоторых были так истощены, что их несли на плечах.

Праздник продолжался. Солнце уже клонилось к закату, но никому из присутствующих маприсов и поприсов не удалось взлететь. От кумысопоилки ветер доносил разухабистые песни подгулявших масов.

Беспокойство и страх глодали душу Мурзы. Манприсы ушли не просто так, они что-то замыслили, мрачно размышлял он. Не выдержав неизвестности, Мурза подозвал Брык-Пашу и на кожуре от баклажана нацарапал кончиком кинжала: — "Дорогие террористы! Давайте жить дружно". Отдав послание Брык-Паше, жестом послал его с кургана.

Вскоре Брык-Паша вернулся. На другой стороне кожуры стремительным почерком было начертано: — "Наши кони пали от бескормицы. Мы бессильны. Мы поняли бессмысленность борьбы, а потому улетаем к Ядрене-Фене".

Мурза еще не успел ощутить радость от случившегося, как вдруг над становищем разнесся пронзительный Клич. Он содрогнулся от ужаса в ожидании того, что может сейчас произойти…

Из самых убогих юрт начали выбегать манприсы. Они торопливо сбрасывали лохмотья, расправляли крылья, коротко разбежавшись, легко взмывали в небо. И вот оно уже все наполнилось мельканием стремительных тел, свистом острых, как ятаганы, крыльев.

Трепеща в смертном ужасе, Мурза подумал, какую же скорость могут развивать эти крылья?! А не приведи Бог, его, властителя, кто-нибудь из них зацепит крылом?.. Но тут же он злорадно ухмыльнулся; вот они и раскрыли свою мятежную сущность! Прикидывались правоверными, а сами молились гнусной богине Ядрене-Фене и таили преступные крылья под лохмотьями.

Снова раздался Клич. Мятежники выстроились в небе острым клином, и круто забирая ввысь, понеслись прочь, в лазурную пустыню неба, к таящимся там звездам. От кумысопоилки поднялось несколько седоголовых масов. Уверенно набрав высоту, они догнали уносящийся клин и пристроились к его правому флангу.

Мурза уже с облегчением подумал, что все обошлось, как вдруг, отбиваясь от стражников, из юрты Шахини выскочила Принцесса. Ищущим взором она зашарила по небу, из уст ее вырвался горестный крик. Ей ответил пронзительный, но уже замирающий вдали Клич. И тогда она, собрав все силы, отшвырнула стражников. Вскочила на дикого, необъезженного жеребчика и взмыла в небо. У жеребчика были острые, еще не знавшие ножниц, крылья. На взлете он зацепил кончиком крыла флюгер, торчащий над юртой Мурзы. Срезанный, как бритвой, он упал куда-то за кучи гниющих баклажанных очисток. А Принцесса, стремительно набирая высоту, умчалась за пропадающим вдали клином манприсов.

Выскочившая из юрты Шахиня кричала:

— Куда ты, безумная?! Там лишь равнодушные звезды, да ледяной ветер! Из пищи — там только мысль. Там же нет баклажанов!..

Поздно. Закатное солнце блеснуло багровым отсветом на крыльях не знавшего стойла жеребчика — и все…

Неожиданно к Мурзе пришло ощущение потери. Все кончилось. А ведь борьба как-то расшевелила его, разволновала охладившуюся кровь. Даже забродили в нем какие-то неведомые желания. Однако он быстро справился с собой. Надо думать, как теперь, в условиях демократии, готовить неразумные племена к постижению Великой Цели. Надо, наконец, приказать рабу-зодчему заделать дыру в крыше юрты, чтобы не видеть по ночам звезд. Лучше всего на месте дыры возвести какую-нибудь легкую декоративную башенку, и там устроить свои покои, чтобы поменьше мешали думать о высоком всякие любители безответственных полетов. Как-то надо увековечить память победы над террористами. Племя поприсов размножается, надо думать об увеличении посевов баклажанов. Чем-то же их надо кормить. Хорошо, что масы улетели, под баклажаны можно занять их пастбища. Надо обновить интерьер конского стойла… Столько дел…

Вдруг Мурза вспомнил, что беспутная Принцесса на взлете срезала его флюгер.

— О, господи!.. — горестно воскликнул он. — Как же я теперь узнаю, откуда ветер дует?!

–

Примечание: Манприсы — мастера непризнанного слова. Маприсы — мастера признанного слова. Поприсы — подмастерья признанного слова. Масы — мастера слова.