"Полночный путь" - читать интересную книгу автора (Лексутов Сергей)

Глава 2

Серик проснулся, когда заскрипели двери кузницы. Их растворяли зевающие во весь рот подмастерья. Батута стоял рядом и добродушно их подбадривал. На траве лежала холодная роса, но под шубой было тепло и уютно; вылезать из этого уюта, страсть как не хотелось. Однако Серик выполз из-под шубы, размахивая руками, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, подошел к Батуте, спросил:

— А куда твой молотобоец делся, Ярец? Вчера его не видел, и сегодня чего-то нет?

— Отпросился жениться… Завтра явится с молодой женой. Во-он там, на огороде, избенку им поставим. Пусть живут…

Подмастерья принялись раздувать горн, а Серик, скинул рубаху, надел кожаный фартук, такой же, как у брата. Батута тем временем перебирал заготовки. Долго приглядывался, постукивая друг об дружку, даже языком попробовал, наконец, выбрал два бруска. Серик проворчал:

— Тому прохвосту — и хороший меч…

— Он хорошо платит, а мне марку держать надобно… — пробурчал Батута, осторожно шевеля кочергой угли. — Глядишь, и до князя дойдет, что мои мечи и кольчуги не хуже, чем у Фиряка… — он, наконец, сунул бруски в горн.

Серик взялся за кожаную петлю, толсто обмотанную холстиной, и принялся качать мехи. Огонь быстро разгорался, выскочили синие языки, черные бруски наливались краской, становясь, будто прозрачными. Огарок с Прибытком уже стучали у своего горна крошечными молотками, будто горох сыпали.

Серик покосился на них, сказал:

— Шолоня своих подмастерьев к плетенью кольчуг лет в тридцать подпустил…

Батута проворчал:

— Мне самому еще тридцати нет…

— Чего ж ты хоть этой осенью не женился? — спросил Серик, насмешливо глядя на брата.

— А ты не знаешь? — едко переспросил тот. — Мать невесту никак не найдет…

— Сам бы нашел. Ты ж старший теперь в роду…

— Пока мать жива — она и старшая… — Батута вздохнул: — Кажись готово…

Он выхватил из горна оба бруска, положил на наковальню один на другой, — Серик уже стоял с пудовым молотом наготове, — кивнул:

— Давай, аккуратненько…

Серик пробил в полсилы по всей длине, чтобы бруски слиплись, Батута кивнул:

— Вали с маху!

Серик пробил с маху. Тем временем полоса потемнела.

— Хорош, пока… — пробормотал Батута, и сунул полосу в горн.

Серик принялся качать мехи. Батута сказал:

— Ярец в два раза больше тебя, а после первой проковки уже задыхается… — выхватив полосу, он легко сложил ее пополам, кивнул:

— Вали с маху!

Серик хмыкнул, сказал:

— А ну-ка… — и, взяв молот одной рукой, принялся лупить так, что искры летели в фартук.

Нагревая заготовку, Батута спросил насмешливо:

— Серик, и где у тебя сила прячется? Ни костей, ни тела…

— В жилах сила прячется, в жилах… — ухмыльнулся Серик.

Они успели несколько раз проковать полосу; Батута два раза завивал ее винтом, и она уже начала принимать облик меча, когда появилась младшая сестра, Иголка, и позвала завтракать. Сняв фартук, Серик пошел к колодцу, позвав Огарка. Достав бадью воды, кивнул ему:

— Давай… — и нагнулся.

Огарок вылил на него целую бадью ледяной воды, а Серик лишь блаженно фыркал. Остальные только помыли руки и умылись. После завтрака вернулись в кузницу, и Серик с Батутой еще несколько раз проковывали полосу, после чего загладили ее гладилкой, и безобразная полоса приняла форму лезвия меча.

— Ну, на сегодня ты мне не нужен, — проговорил Батута, осторожно укладывая лезвие в длинное глиняное ложе, заполненное толчеными копытами, смешанными с германской солью, порошком, похожем на соль, только ярко оранжевого цвета. — Мехи Огарок с Прибытком покачают, ради отдыха…

Снимая фартук, Серик спросил:

— В чем закаливать будешь?

— А в репейном масле…

— Зимой на базаре, один витязь рассказывал, будто бы путешествовал он по Германии и Франкии, так там для богатых рыцарей кузнецы закаливают мечи в телах пленных врагов…

— Басурманы они, и есть басурманы… — вздохнул Батута. — Это ж надо, до такого додуматься… В репейном масле закалка не хуже получается, а даже лучше… — уложив ложе в горн и обсыпав его углями, Батута подозвал Прибытко, приказал качать мехи, а сам поманил Серика в дальний угол кузни, где из толстых плах были устроены полки. Серик, уже собравшийся было уходить, подошел. Батута разворачивал холстину с какого-то крестообразного предмета. И вот, наконец, появилось оно…

Батута проговорил:

— Ромеи эту штуку называют — цагра, германцы — арбалет, а по-нашему просто — самострел.

Серик проговорил нерешительно:

— Видел я подобную штуковину… Только сделана была не в пример грубее… Да и у Шарапа со Звягой такие есть; ихние пацаны упражняются из них стрелять…

— Ну, ты пока не суди… Это ж — первый. Тут главное — чтобы лук был гибкий. Булат лучше всего подходит. А уж булат ковать я умею. Остальное — дело не хитрое.

— Бабское оружие… — презрительно бросил Серик.

— Не скажи… — протянул Батута. — Ты вот из лука рыцаря с коня ссадишь?

— Ну, хватил! Он же в броне с ног до головы…

— А из этого — запросто! Да и в пехотном бою он хорош. Стой между пешцами, и сади себе. А пешцы уж тебя, как родного, и щитами укроют, и от чужого копья оборонят.

Серик потрогал пальцем несуразно толстую тетиву из бычьих жил, сказал:

— Тетива толстовата…

— Ничего не толстовата… И такую придется после десятков двух выстрелов менять. Вот волочилку для проволоки потоньше сделаю, или германскую куплю, то тетиву проволочную совью. То-то будет добротно!

Батута, пыхтя, накрутил ворот, пластинчатый лук изогнулся, щелкнула заноза. Взяв толстую, железную стрелу, из кучки на полке, Батута вложил ее в желобок, прицелился в противоположную стену. Кузня, будто вся вздрогнула от удара. В противоположной стене стрела не торчала — там зияла щель, в которой блестел погожий день.

— Надо же, в паз угодила… — пробормотал Батута. — Дай Бог, ни в кого не попал…

Он вышел из кузни, прошел к тыну. В бревне торчала глубоко вонзившаяся стрела. Серик подошел следом, потрогал стрелу — она сидела крепко. Тогда он принялся качать ее из стороны в сторону, и только после долгого раскачивания ему удалось выдернуть стрелу.

— Да-а… — протянул Серик. — И правда, прошибет рыцаря вместе со щитом…

Батута протянул ему самострел:

— Владей! Хоть и тать, а все ж таки брат…


На следующий день была суббота, а потому с утра собрались на базар. Серик надел алую шелковую рубаху, сафьяновые сапоги, расшитые канителью золотыми узорами, узкие половецкие штаны из аксамита, подпоясался золотым рыцарским поясом. Наблюдавший за ним с насмешливой улыбкой Батута, сказал:

— Меч прихвати…

— Зачем?! — изумился Серик.

— Ты так разоделся, что Рюриковы дружинники наверняка привяжутся…

Пожав плечами, Серик прицепил к поясу меч, а сзади за пояс заткнул длинный и узкий половецкий кинжал.

Чинно шли по улице; впереди Серик с Батутой, плечом к плечу, следом — величественно плыла дородная мать, а уж за ней, как цыплята, стайкой сестры, разодетые в яркие шелка. Серик сразу обратил внимание, что большинство горожан оставили своих дочерей дома. Надо же, осенний торг — и девок дома забыть!

Встречные уважительно раскланивались с Батутой, кивали и Серику. Проезжий боярин остановился, сказал:

— Здравствуй, Батута!

Не снимая шапки, Батута медленно произнес:

— И ты здравствуй… Как мой меч? Еще не опробовал?

— Опро-обовал… Добрый меч. По приказу князя в печенежскую землю ходил под личиной германского рыцаря…

Серик не удержался, нетерпеливо спросил:

— Ну, и што там?

Боярин медленно оглядел его с ног до головы, спросил небрежно:

— А это еще что за пацаненок?

— Брат это мой… — обронил Батута.

— А не рано ли твоему братцу такими игрушками баловаться? — с едкой иронией в голосе вопросил боярин.

Серик обозлился, медленно выговорил:

— То-то тебя князь послал в печенежские земли; с такой рожей и пузом, ну, вылитый германец! — боярин изумленно приподнял брови, а Серик продолжал: — Хочешь по-настоящему братов меч испробовать? Давай, слезай с коня!..

Боярин добродушно покачал головой:

— Ну и брат у тебя! Он что, и правда, такой лихой?

— А ты испытай… — с подначкой проговорил Батута. Но тут же посерьезнел, и спросил: — Ну, и что там, в печенежских землях?

— А тревожно как-то… Германцев полно. Ходят толпами в белых плащах с красными крестами. Не к добру все это… Слышь, Батута, а ты отдашь за моего сына свою младшую?

Вперед выступила мать и строго выговорила:

— Ты, боярин, шути, да не заговаривайся! Знаем мы, каково простой девушке в боярской семье…

Боярин смутился, сказал потупившись:

— Да не шучу я… Разве может быть урон боярской чести, породниться с таким мастером? — тронув коня, он поехал своей дорогой.

Глядя ему вслед, Батута проговорил:

— И верно, тревожно что-то… Князь соглядатаев посылает в земли печенежские… Прав ты, Серик; большой войной пахнет. Раньше набеги случались, как гром с ясного неба, но и отбивали их с легкостью. А сейчас угроза копится, будто гроза среди тихого дня…

Они еще и до ворот не дошли, когда услышали шум торжища. Пройдя ворота, остановились, оглядывая море разливанное многолюдства; стояли ряды телег, с задранными в небо оглоблями, у берега, тесно, борт к борту, стояли челны и ладьи.

Оглядывая из-под ладони торжище, Батута пробормотал:

— Чего-то не видать ладьи дружка моего германского, Иодля… Доброе железо привозит всегда…

Сзади послышался радостный вопль:

— Братцы! Гляньте-ка, какие крали!..

Серик резко развернулся, из ворот вывалило пятеро Рюриковых дружинников, и теперь они нахально пялились на сестер. А те испуганно жались к матери.

Батута медленно выговорил:

— Шли бы вы по добру…

— А то, что будет?! — угрожающе выставил вперед щербатую, бритую морду кособокий верзила, в красной франкской рубахе.

— А то бок подправлю, враз прямым станешь… — спокойно выговорил Батута.

Вокруг уже собирался народ. Двое, видать заядлые драчуны, вытаскивали из-за поясов рукавицы, деловито натягивали на руки. Двое парней у ближайшего воза аккуратно выворачивали оглобли. А Рюриковы дружинники, будто и не понимали, что их сейчас бить начнут, и бить будут долго и основательно. Один из них сунулся к Серику, требовательно протянул руку:

— Отдай меч! Ни к чему он смерду…

Серик сговорчиво проговорил:

— Да на, возьми… — и, выдернув меч из ножен, так засветил им плашмя дружиннику по лбу, что звон разнесся на все торжище.

Батута уже умело правил бока кособокому; саданув два раза кулачищами по бокам, со всего плеча засадил в ухо, и этот разлегся, уютно примостив голову на кучку лошадиных яблок. Троих других молотили заядлые драчуны, сладострастно хекая, и азартно вскрикивая, обрабатывали кулаками так, что бедолаги не могли даже мечей вытащить. Вокруг крутились два парня с оглоблями, все примериваясь огреть оглоблей, но момента не подворачивалось. Вокруг стояли зеваки, и подбадривали криками драчунов. Серик пожал плечами и сунул меч в ножны. Побоище быстро завершилось; трое дружинников улеглись рядом с товарищами, парни разочарованно потащили оглобли хозяину воза, который, впрочем, стоял тут же, среди зевак.

К Батуте подошел Шолоня, сказал:

— Нельзя дальше терпеть этакие бесчинства!

Батута пожал плечами:

— А мы-то, чего? У нас князь есть…

— А чего, князь? Ударим в колокол, кликнем вече, и своей волей выгоним Рюрика из города!

Из-за спин толпы послышалось:

— Эгей! Чего собрались? Бесчестье князю замышляете?

Шолоня развернулся, проговорил степенно:

— Да нет, это не мы бесчестье князю замышляем, а Рюриковы дружинники…

Раздвинув толпу, в круг входили трое княжьих дружинников. Один из них испуганно спросил:

— Уж не убили вы их?

— Да нет, отдыхают… — проговорил Шолоня.

— А жаль… — обронил воин в полголоса. После чего повысил голос, проговорил: — Ну, коли смертоубийства не произошло, расходитесь…

Рядом степенные мужики, покачивая головами, переговаривались:

— Это ж надо, совсем распоясались… К Батуте привязались… Нет, правильно Шолоня говорит — вече скликать надобно…

— Ну, с Сериком не пошуткуешь… Видал он как? Сразу меч из ножен… Слыхал, он с этими забубенными головушками, Шарапом и Звягой, в поле половецкое за добычей лазил?

Серик отметил про себя: — "Надо же, и двух дней не прошло, а уж весь Киев знает, что он в поле половецком был…"

Шолоня пошагал по своим делам, Батута двинулся дальше, Серик потянулся за ним. Мать ласково произнесла:

— Ох, и крут же ты, Серик. Ну, прямо вылитый отец. Тот так же был скор на руку…

Они шли меж рядов, не спеша, поглядывая по сторонам, то и дело прицениваясь к товарам, но Батута ничего не покупал, нарочито не замечая жалобных взглядов сестер. Наконец вышли на берег, где стояли ладьи германских купцов. Сразу распознав достойного клиента, сбежались от всех ладей приказчики, наперебой расхваливая свой товар.

Батута выхватил из толпы самого шустрого, спросил:

— А где нынче стоит Иодль?

— Йодль? Яа! Яа! Кранк, болеть Йодль. Брудер гефарен… Брат приехаль…

— Ну, проводи…

— Яа, яа… Ихь проводить…

Пройдя в самый конец ладейного ряда, шустрый приказчик ткнул пальцем в крайнюю ладью. Видать, пользуясь тем, что прибыл новичок, брата Иодля оттеснили на самый край торжища. Через борт перевесился огромный, белобрысый парень, проговорил, радостно блестя крупными зубами:

— О-о! Как я рад! Брат говориль, Батута лучший клиент…

— Ты не обзывайся… — добродушно проговорил Батута. — Показывай товар…

— Проходи, проходи на корабль! — радостно воскликнул германец.

Батута взошел по заскрипевшим сходням, Серик легко взбежал следом. Батута, задержавшись на верхотуре, оглядел связки полос, груды криц, проговорил задумчиво:

— Экое богатство… А? Богат Иодль?

Немец закивал головой:

— О! О! Богат, богат… Зер богат!

Батута долго, придирчиво разглядывал полосы, крицы, то и дело скоблил железки припасенным камешком. Наконец выпрямился, проговорил:

— Доброе железо. Иодль плохого не возит…

Купец засуетился:

— Как всегда — одну телегу?

— Да нет, — Батута помедлил, — на сей раз две возьму…

— О-о! Никак Батута разбогател?

— Не без этого… — Батута отцепил от пояса кошель, отсчитал монеты, протянул купцу.

Тот спрятал руки за спину, смущенно пробормотал:

— Нынче вдвое…

— Эт, почему же?! — изумленно вскричал Батута.

— Указ самого Папы…

— Да побойся Бога!

Купец поежился, пугливо оглянулся, пробормотал:

— Бог высоко, а его наместник, Папа, близко… Один из моих приказчиков — явно соглядатай… Я ж понимаю, что половину железа обратно придется везти… Но хочется голову на плечах подольше носить… Обратный путь идет через земли Ордена…

— Ладно… — Батута отсчитал еще монет, протянул купцу.

Тот взял деньги, поднялся над бортом, замахал кому-то руками. Из ряда терпеливо дожидавшихся возчиков выехали две телеги, возницы взошли на борт, и принялись вместе с приказчиками таскать крицы и полосы, под бдительным наблюдением Батуты. Когда груженые телеги отъехали, Батута поманил сестер за собой. Серик понял, что теперь до конца торжища девчонки будут толкаться в рядах, где торгуют всякими женскими безделками. А потому он отделился от компании, и пошел в оружейные ряды. Приценился к германской кольчуге. Просто так, брат лучше делает. Примерил по руке огромный двуручный франкский меч. Покачал головой; и как с таким в сече управляться? Вскоре вышел к полотняному навесу, под которым стояли столы. Толстый корчмарь прямо из бочек черпал ковшом брагу, пиво, особо привередливым наливал франкского вина. За столами обретался разноцветный люд, в основном — расторговавшиеся купцы, да несколько воинов, из княжьей дружины. За одним столом уж очень тесно сгрудились люди, слушали чего-то, что им говорил человек, в заморской одежде, низко склонившись к столешнице. Так увлеклись слушатели, что припивать из кружек забывали. Заполучив большую, собранную на медных обручах, деревянную кружку пива, Серик подошел к рассказчику, и сразу узнал в нем Рюрикова дружинника, который приходил меч заказывать.

Тот страшным голосом вещал:

— … а ноги у них бычьи, и головы огромные, как у быков, а по сторонам рога, тоже бычьи. Волосы они на три косы заплетают, и обликом всем очень страхолюдны. На людей-то не похожи. Когда сидят на своих громадных конях — ну, истинно, башни. Латинов и печенегов так и зовут — таурмены, человеки-башни…

Серик отхлебнул пива, презрительно бросил:

— Ну, видал я этих печенегов — люди, как люди. И головы у них не бычьи, а человечьи. Рога они на шлемах зачем-то носят. Может, для устрашения таких, как ты?

Дружинник насмешливо прищурил один глаз, спросил:

— Уж, не из люльки ли ты видел печенегов?

Серик презрительно плюнул под ноги дружиннику, тот ему не нравился все больше и больше. Хотя, казалось бы, дальше некуда. Выговорил:

— Я таким болтунам, еще лежа в люльке языки укорачивал…

Дружинник вскочил, яростно ощерился:

— А вот я тебе щас уши поотшибаю, чтобы неповадно было слушать то, что сосункам не положено и знать!

Серик пожал плечами:

— Ну, а чего ж кулаками махать? Ты при мече. Давай, и поглядим, кто прав…

Кто-то вскочил, сунулся к ним, заорал:

— Э-эй, братцы! Да вы что, очумели?! Сразу за мечи хвататься? Может, на кулачках сначала?

Кто-то сбоку проговорил:

— На кулачках у Бренка никаких шансов нет. Нынче зимой Серик один стенку порушил. Помнишь, как бились? Серик и не таких махом с ног сбивает…

Бренок яростно вытащил меч до половины, бросил его обратно в ножны, выговорил:

— Ладно… Сам напросился… Пошли на берег!

Из-за соседних столов тоже вскочили, и гурьбой повалили в конец торжища, на берег. От возов кричали:

— Эй, чего там?!

Кто-то степенно отвечал:

— Суд божий…

Когда прошли торжище, толпа выросла, будто снежный ком, катящийся с горы. На береговой террасе, где плотно росла трава, толпа встала в круг. Кто-то крикнул:

— Эй, Серик! Ты ему вместе с языком и уши укороти. То-то красавцем станет…

Подскакали княжьи дружинники, стерегшие торжище. Старший, свесившись с седла, закричал:

— Эй, чего шумим?! — приглядевшись, он узнал Серика, воскликнул: — Ба, Серик!.. У Звяги с Шарапом научился буйствовать?

Серик проворчал, взмахивая мечом:

— Если вы Рюриковых дружинников окоротить не можете, то мне придется. А то этот гусь хвастался, будто весь Киев запугал. Вот щас и поглядим, какой он страшный…

Дружинник обалдело спросил:

— Дак вы чего, на смерть?!

— Нет, перся бы я куда, шутейно мечом помахать… — проворчал Серик.

Он решил применить прием, которому его обучил Звяга. Если противник уверен, что превосходит, то его еще больше надо в этом убедить, и выманить на атаку. Серик позволил Бренку и поставить то себя против солнца, и пробный выпад отразил нарочито неловко. На лице Бренка заблуждала ироническая ухмылка, и вот он бросился по-настоящему. Серик быстрым нижним ударом отбил его меч вверх, и тут же сделал выпад, припав на колено. Меч будто на бревно наткнулся; и на этом кольчуга под рубахой! Но удар был настолько силен, что Бренко скрючился, с трудом втягивая в себя воздух. Толпа ахнула, и тут же притихла. В тишине послышался голос дружинника:

— Да-а… Честью тут и не пахнет… Серик, мы этого гуся можем забрать в княжий острог…

Серик проговорил медленно:

— Не надо, я с ним сам разберусь… Кольчужку, значит, надел… Ну, против меча, работы моего брата, она тебе мало поможет… — и ринулся вперед, да так быстро, что Бренко едва успел меч вскинуть над головой.

А Серик рубанул от души, будто пудовый молот в руке был, а не легкий меч. И меч Бренка не выдержал; лезвие со звоном отскочило, а меч Серика пришелся на правое плечо. Кольчуга выдержала, не выдержала ключица — слабо хрупнула, и правая рука Бренка повисла, как плеть.

Серик проворчал:

— По хорошему-то, следовало бы тебе башку снести, я в своем праве…

Дружинник крикнул через головы толпы:

— Ну, дак и снеси! А мы князю донесем, что не честный поединок был!

— Пусть живет пока… — выговорил Серик. — Он брату меч заказал, так что не гоже мне убытки брату причинять, — бросив меч в ножны, быстро пошел прочь сквозь расступившуюся толпу.

Торжище медленно расходилось. Серик прошел в ворота и тут же наткнулся на Шарапа со Звягой. Оба при мечах. Они о чем-то совещались. Звяга воскликнул:

— Ба, Серик! Да ты буяном стал, не хуже нас! Наслышаны, что ты на поединке дрался с Рюриковым дружинником. Ну, живой, и слава Перуну!

— Это почему же, слава Перуну, если он живой? — удивился Серик. — Бой честный был. Только на нем кольчуга была поддета под рубаху.

Шарап проговорил:

— А я слыхал, будто Рюриковым дружинникам равных нет…

— Сами они про себя подобные слухи и распускают… — проворчал Серик. — Я его двумя ударами уделал, никто и ахнуть не успел. Об чем совещаетесь?

— Да вот, думаем, где брага крепче? — раздумчиво протянул Звяга.

— Давайте лучше франкского вина испробуем, заслужили ведь… — протянул Серик.

— А и правда, заслужили… — спохватился Шарап. — Серик, мы добычу сбыли. Держи, твоя доля, — и Шарап протянул Серику увесистый кошель.

Франкское вино всегда было в корчме, стоящей тут же, у Боричевых ворот; место удобное и бойкое. Да и вино в основном купцы пили, да бояре. В корчмах, стоящих в ремесленных концах, пили брагу да меды.

Друзья лишь успели осушить по паре чаш, как ввалилась дюжина Рюриковых дружинников. Они расселись за вторым столом, молча выпили по чаше, им корчмарь налил по второй, они не пили, сидели, недобро поглядывая на троицу друзей. Рядом с Сериком пировали дюжие купцы, числом четверо. Хоть они и были изрядно нагрузившимися, но тоже заметили недобрые взгляды дружинников. Купец, сидящий напротив Серика, спросил:

— Чем это вы насолили Рюриковым дружинникам?

Серик пожал плечами:

— А тем, что при виде их не переходим на другую сторону улицы…

— Ну, щас начнется! — купец сильно потер ладони.

Видно было, что подраться он не дурак, и толк в этом деле знает. Тем временем, Рюриковы дружинники осушили чаши. Купцы вытащили из-за поясов перстатые кожаные половецкие рукавички, деловито натянули их на руки. Заводила уже шел к столу, нарочито пошатываясь, кося под пьяного. Но Серик видел его взгляд; трезвый, цепкий. Подойдя, он развязно сказал:

— А на што смердам мечи? Неужто рожь косить?

Серик молча поднялся, отцепил меч от пояса, протянул его Звяге. Шарап тоже отдал свой меч Звяге. В таких случаях у друзей было предусмотрено, что двое бьются, третий тылы охраняет. Серик мимоходом пожалел, что не имеет привычки носить рукавички за поясом; быть опять сбитым костяшкам пальцев. Рюриков дружинник ожидал, что схватка начнется, как обычно, с разговора, но Серик почти без замаха засветил ему молчком прямо в челюсть — бедолага тут же и разлегся на полу. Остальные ринулись вперед, опрокинув стол. По сторонам Серика уже обтекали купцы, разворачивая дюжие плечи. Дрались долго, упорно. Рюриковы дружинники попались стойкие. Они мечей тоже не вытаскивали, возможно, из-за купцов. Уж за купца, и сам Рюрик Ростиславович не помилует, даром что позволяет бесчинствовать в чужом городе. Серик умел драться и ногами, но в тесноте и свалке, особо ногами не помахаешь, а потому он бил коротко, без замаха, то левой, то правой, даже и разогнуть руку было негде, не то, что замахиваться. Краем глаза он успевал следить и за купцами; они дрались весело, видимо предавались своей любимой потехе. В конце концов, уменье взяло верх, и дружинников вышвырнули из корчмы. Последним выволокли заводилу, так и не пришедшего в себя от молодецкого Серикова удара. Купцы достали кошели, заплатили корчмарю за погром. Серик и Шарап со Звягой тоже, было, развязали кошели, но купцы разом запротестовали, и тут же потребовали жбан вина на всю компанию. Потом Серик плохо помнил события; то ли другая компания Рюриковых дружинников ввалилась в корчму, то ли сами они, вместе с купцами, после третьего жбана отправились их искать. Снова дрались. Но теперь уже на мечах. У купцов тоже откуда-то взялись мечи, и орудовали они ими весьма умело.

Пришел в себя Серик от бадьи ледяной воды. Вся компания стояла у колодца, в кольце княжьих дружинников, скрипел журавель, дружинники черпали воду и отливали купцов, которые мотали головами, фыркали, и не спешили приходить в себя. Поодаль отливали Рюриковых дружинников, трое из них лежали отдельно.

Пышноусый сотник, держа под мышкой охапку мечей, покачал головой, увидя, что Серик опамятовал:

— Серик, брат у тебя — уважаемый человек, но ты-то!.. С кем связался… Шарап, Звяга, вы чего пацана буйствовать учите?

Шарап помотал головой, проговорил, без особого раскаяния:

— И правда, перебрали мы… Что поделать, непривычны к франкскому вину… — оглядевшись, он спросил: — А кто вон тех-то приложил?

Звяга пробормотал:

— А я знаю?.. Тоже, вроде, бил не на смерть…

Сотник вздохнул:

— Придется виру платить…

Один из купцов вытянул вперед фигу, рявкнул:

— Вот им виру! Отдай меч…

Сотник помотал головой:

— Утром получишь, а то опять буйствовать начнете. Знаю я Шарапа со Звягой… Шум уже до князя долетел…

— Утром еще не тот шум будет… — угрожающе выговорил один из купцов. — Когда вече кликнем…

Серик проговорил рассудительно:

— И правда, отдай мечи. Опасно нынче по городу ходить, особенно по ночам. Я ж еще днем с Рюриковым дружинником на поединке дрался…

— Во-он оно што… А я не поверил, когда услышал, што будто бы какой-то безусый пацан Рюрикова дружинника изувечил… Ладно, забирайте мечи, а с утра ко княжьему терему! Чтоб все семеро!

На перекрестке долго прощались, посмеиваясь, вспоминали подробности драки. Купцы тоже не помнили, чтобы кто-то из них бил насмерть. Да-а… крепко франкское вино; бьет в голову, будто шестопер… Наконец, разошлись.

Серик еле добрался до своей постели под забором. Чуть не задавил кота Мышату, который дрых на шубе, слившись с бараньей шерстью своей дымчатой шубой. Кот не обиделся, тут же протиснулся под шубу и, привалившись к боку, тихонько замурчал. На свежем воздухе остатки хмеля выветрились быстро, однако наутро Серик встал с тяжелой головой. Но тяжесть прошла от одной бадьи колодезной воды, которой Серик облился с головы до ног. Вчерашняя одежка пришла в полную негодность; дорогая шелковая рубаха была располосована так, что уже ни на что не годилась. В штанах тоже было полно прорех, а потому Серик отдал их Прибытку, пусть покрасуется. Хоть и штопаные, зато заморские… Одевшись попроще, нежели вчера, Серик подпоясался поясом, расшитым серебром, прицепил меч и зашагал к княжьему терему. Вскоре нагнал Звягу с Шарапом, а потом из купецкого ряда вывернулась и четверка буйных купцов. Так и шли, не ощущая раскаяния, весело переговариваясь и пересмеиваясь.

В просторном дворе княжьего терема волновалось людское море; с одного края молча стояли княжьи дружинники, угрюмо поглядывая исподлобья на Рюриковых дружинников, с другого края двора выкрикивающих угрозы. На крыльце стояли оба князя. Молодой и дерзкий Рюрик Ростиславович был одет в половецкие одежды. Он угрюмо стоял чуть позади Романа Мстиславича, глядя поверх голов толпы воинов. Серик сразу узнал в нем человека, стоявшего на проплывавшей мимо половецкой ладье.

Князь Роман рачительно правил Галицией и Волынью, на Киев наезжал редко, но живал подолгу. А нынче летом, как только на Киеве объявился Рюрик, тут же прискакал со всей дружиной.

Они встали в ряд перед крыльцом, купцы шапок не снимали, дерзко поглядывая на князей. А Шарап, Звяга и Серик нарочно пришли без шапок.

Князь Роман насмешливо оглядел Серика, проговорил:

— Это и есть главный буян? Пошто меч таскаешь? Порежешься ведь… Шарап, Звяга, вы ж хорошими дружинниками были! Пошто буйствуете?

Шарап медленно выговорил:

— Пусть за нас свидетели говорят…

Вперед выступил пышноусый сотник. Серик плохо знал княжью дружину, а потому и имя его не помнил. А Серикова слава далеко разнеслась, если такой важный человек его в лицо знает.

Он медленно заговорил:

— Сначала они дрались без мечей, в корчме, что у Боричевых ворот. Ну, дело житейское, мы разнимать не стали. Только проследили, чтоб без смертоубийства. Потом мы ушли на стену, и только ближе к полуночи снова услышали шум. Кто начал, мне неведомо. Рюриковых дружинников было десятка два, а эти всемером опять были. И все с мечами. Так и случилось смертоубийство… Кто именно убил — ни я, ни мои гридни не видели.

Вперед вышел Бренко. Рука у него была на перевязи. Недобро усмехаясь, он заговорил:

— Вчера, еще на торжище, я сидел, и интересующимся людям рассказывал, какие из себя печенеги. А вот этот, молодой, привязался, обозвал, вызвал на поединок…

— Так это он тебе руку попортил?! — изумился князь.

Из толпы княжьих дружинников послышался голос:

— Да не руку он ему попортил, а ключицу сломал! — вперед вышел стражник, стороживший вчера торжище.

Князь медленно выговорил:

— Значит, этот безусый парень привязался к доблестному воину и сломал в поединке ключицу? И каким это образом он мог сломать тебе мечом ключицу? У него что, меч тупой был? А ну-ка, Серик, покажи свой меч?

Серик ступил вперед, вытащил меч из ножен, протянул князю рукоятью вперед.

Роман сошел с крыльца, взял меч, изумленно воскликнул:

— Да это же булат! — взмахнув мечом, крутанув его в руке, добавил: — Добрый меч… Чья работа?

— А моего брата, Батуты… — проговорил Серик, принимая у князя меч и вкладывая в ножны.

Роман повернулся к Рюрику, проговорил:

— Не из чего тут виры платить. Это для чего же твои дружинники на мирное торжище кольчуги под рубахи надевают? Безусых пацанов, да купцов опасаются?

Рюрик угрюмо проворчал:

— Шибко буйные у тебя юнцы да купцы… Тебе ж свидетель сказал, что парень сам привязался и на поединок первый вызвал…

Роман повернулся к Серику:

— Што, правда?

— Правда… — Серик потупился, но тут же вскинул голову: — Этого Бренка я не первый раз на торжище увидел. Он за день до этого приходил к брату меч заказать. Да так расхвастался, будто они весь Киев запугали, что у меня уже тогда руки чесались ему бока намять. А в ту же ночь, прямо возле нашего двора, четверо Рюриковых дружинников, чуть купца не зарезали. Хорошо, я на дворе спал; услышал, заступился, да и народ на шум поднялся. Жалко, не догнали. Шибко уж быстро бегают…

— Опознать их сможешь? — спросил деловито князь.

— Вряд ли… Ночи-то безлунные стоят…

Роман прошелся вдоль нижней ступеньки, заложив руки за спину, повернулся к купцам, спросил:

— Ну, а вы-то чего буяните?

Старший пожал плечами, проговорил:

— А мы и не буянили. Мы хорошо поторговали, расторговали весь товар, и сегодня утром собирались отплыть до Новгорода, чтобы по санному пути успеть сходить за мягкой рухлядью. Ну, как водится, зашли в корчму, отведать франкского вина. Когда еще доведется?.. Там вот эти три доблестных витязя пировали. Потом ввалилась дюжина дружинников, они привязались к парням. Ну, как нам было не вмешаться? Дюжина против троих… Вот так и завязалась первая драка. А вторую мы и не помним. С непривычки франкское вино в голову бьет не хуже чекана…

Роман медленно выговорил:

— Послушай, Рюрик Ростиславович, не я у тебя в гостях, а ты ко мне в гости навязался. Уйми своих дружинников, а не то дождешься веча. Киевляне долго терпят, зато скоры на расправу… Или, может, объявим суд божий? Семеро этих, против семерых любых твоих бойцов?..

— Ладно, нечего тут судить… — угрюмо пробурчал Рюрик. — Не будут больше буйствовать…

Когда вышли с княжьего двора, машинально пошли вместе по улице, Шарап спросил:

— А чего это вас так чудно зовут? Первый, Второй, Третий и Четвертый?

— А потому, что мы всегда вместе, — проговорил Первый, раздумчиво почесывая затылок.

Четвертый проговорил:

— А што, хорошие люди? Можно и еще в такой компании попить франкского вина…

Шарап сказал медленно:

— Верная мысль…

И они целеустремленно зашагали к корчме. Корчмарь при виде их задрожал, воскликнул:

— Вам и княжий правеж нипочем?!

Вместо ответа, Первый вскричал:

— Жбан вина на стол, для почину!..

— Только, ради Христа, не буяньте! — взвыл корчмарь.

Четвертый захохотал:

— Чего ты ноешь? Сполна тебе вчера заплатили. И сегодня заплатим, коли доведется…

Разлили по первой, выпили, Шарап пробормотал задумчиво:

— Кто ж вчера троих гридней приложил?.. Ей-богу, бил не насмерть…

Первый сказал:

— А чего гадать? Это у Серика рука такая тяжелая. Помните, как он заводилу уложил? С одного удара…

— А что, вполне возможно… — пробормотал Шарап. — Мы-то люди привычные, да и мечами машем подольше Серика…

Серик проговорил:

— Не было крови на моем мече!

Все переглянулись, Первый медленно выговорил:

— На наших тоже не было…

Шарап протянул:

— Ба-а… сотник Гнездило обмыл мечи… Его Гнездилой прозвали, еще в десятниках — он за своих горой стоял. Я ж с ним вместе начинал, в одном десятке были. А потом ему подфартило в десятники проскочить, а мне нет. Если бы тогда проскочил — может, так бы и задержался в дружинниках…

Разливая из жбана по второй чаше, Первый спросил:

— Шарап, вчера как-то не до того было, а сегодня любопытно стало; чем вы промышляете? По виду воины, а в дружине не состоите?..

Шарап пожал плечами:

— Да так, помаленьку торгуем в поле половецком…

— Та-ак… — купцы понимающе переглянулись, Первый продолжал: — Мы по весне в Сурож пойдем, товара много будет. Нам охрана потребуется… Пойдете с нами? Мы хорошо заплатим… Да и на стороне можно будет подработать…

Звяга засмеялся:

— Вот и я подумал, не простые вы купцы…

— Э-э… дело житейское… Половцы всю торговлю держат; от моря до моря, и дальше, вплоть до Индии и страны серов. Русских купцов дальше Сурожа не пускают. А мы б тоже не дураки, за шелками ходить… Думаете, из-за чего, нас мир с половцами не берет? Да все из-за этого, не пускают они нас самих торговать в Индию…

На сей раз остановились на одном жбане. Сговорились весной встретиться и разошлись. Купцы отправились к пристани, где у них уже стояли загруженные ладьи, а троица друзей разошлась по домам.

Когда Серик пришел домой, Батута в кузне стучал молотком, в промежутках ухал тяжелый молот; видать вернулся молотобоец Ярец. Серик заглянул в кузню. Черный, огромный Ярец, весь мокрый от пота, махал молотом, ощерившись, будто мечом рубил лютого врага. Серик покрутился по кузне, раздумывая, к чему бы приложить руки? То ли из лука пойти пострелять, то ли из самострела?

Батута сунул в горн заготовку меча, проговорил:

— Наслышан про твои подвиги… Это ж надо, за один вечер столько учинить… Отец не был таким буйным… — пошевеливая клещами заготовку, Батута выговорил: — Возьми мой кошель, сходи на берег и пригляди сруб для избы, да и привези сразу. Ярец нынче семейный, не гоже ему с подмастерьями гужеваться…

Серик похвастался:

— А я князю твой меч показал… Князь похвалил; сказал — добрый меч…

— Ну, Бог даст, князь меч закажет, да его бояре… Вот и стану я знаменитее Фиряка… А вот ты только драками знаменит…

— Зато и знают меня все, от князя до простого дружинника… — ухмыльнулся Серик.

Забрав из сундука в горнице кошель с деньгами, Серик отправился на берег, где стояли готовые срубы на любой вкус. Его и тут знали. От банных срубов крикнули:

— Эй, Серик! Ты случайно не новую баню собрался строить?

Серик цыкнул зубом, и направился прямиком к огромному, двухэтажному срубу терема, и принялся приценяться. Купец это принял за чистую монету, и начал вовсю расхваливать товар; да какой лес свежий, да как ловко бревна уложены. Распалив купца до всякого возможного предела, уже развязав кошель, полный серебра, Серик вдруг «передумал», протянул раздумчиво:

— А к чему мне такой терем? Мне ж мать раньше, чем брату, невесту даже искать не будет. Она и Батуте-то, который год приискать не может, все привередничает… — и, сопровождаемый тяжкими разочарованными вздохами купца, Серик отправился к срубам попроще. Быстро приглядел небольшую пятистенку, отсчитал серебро. Двое мужиков тут же принялись споро разбирать сруб и грузить на телеги, Серик принялся деятельно помогать. Бородатый, степенный мужик, глядя, как Серик кидает тяжеленные, непросушенные бревна, покачал головой, осуждающе выговорил:

— Силы в тебе, Серик, как в молодом жеребце, а изводишь ее на драки да буйство…

— И этот туда же!.. — вскричал Серик. — Пока мы с Шарапом да Звягой не вернулись, Рюриковы дружинники буйствовали по городу, а вы им слова боялись сказать. А как только мы им бока намяли, тут же и оказались сами буянами…

— А пошто даже на торжище меч носишь?

— А потому и ношу, что вы позволили распоясаться чужакам. Нет бы, после первых драк кликнуть вече, да выгнать Рюрика с дружиной из города, а вы им попустительствовали. Вот и дошло до смертоубийства.

Когда возы были загружены, купец спросил:

— А што, под соломой изба будет?

— Эт, почему же под соломой? Мы с братом не какие-нибудь прощелыги… Давай еще тесу на крышу.

— Тес нынче до-орог…

— Он всегда дорог, — изрек Серик. — Да, еще плах на потолок и пол.

— Ба-а… Для кого изба-то? Уж не для боярина ли?

— Да нет, братов молотобоец женился, вот ему избу и ставим…

— Не зря сказывают, разбогател Батута… Это ж надо, для молотобойца избу с полом…

Когда скрипящие от тяжести возы потянулись в город, Серик было, вознамерился поглазеть, как отправляется половецкая ладья, но купец его остановил:

— Эгей, скоро темнеть начнет… Когда избу-то ставить? Два дня, што ли, валандаться? Тебе помогать придется, да и брату тоже, с подмастерьями…

Разочарованно вздохнув, Серик пошагал вслед за возами.

Сруб собрали быстро, мать со стряпухой едва успели на стол накрыть. Тут же во дворе, положили две плахи на козлы и мать с сестрами расставили богатый обед. Работники степенно расселись за столом. Ели не спеша, основательно, поглядывая на сруб. Запив обед крынкой молока, купец сказал:

— За зиму сруб высохнет, так стянется, что звенеть будет…

До вечера собрали пол, потолок и крышу. Не забыли и небольшое крылечко. Жена Ярца, Калина, совсем юная девчонка, сбегала в дом, принесла Мышату. Огромный котище отсыпался в горнице после ночных подвигов, готовясь к следующей ночи, а потому лениво оглядывал всех сонными, прижмуренными глазищами. Лета четыре назад Батута принес его котенком от знакомого купца, заплатив серебром. Калина растворила дверь своей избы, осторожно пустила кота на крыльцо. Кот некоторое время стоял, настороженно втягивая ноздрями воздух, все, замерев, смотрели на него. Наконец, на полусогнутых, он вошел в избу. Все, разом, облегченно вздохнули. Если бы кот не пошел, пришлось бы избу разбирать, или волхва звать.

Батута проговорил:

— Ну, живите и плодитесь… — и принялся прощаться с купцом.

Серик помог принести небогатые пожитки Ярца и Калинино приданое. Приданое оказалось на удивление богатым.

Серик спросил:

— Уж не купеческую ли ты дочь отхватил?

Ярец пожал плечами:

— Я ж у Батуты молотобойцем… Глядишь, скоро и сам мастером стану?..

За день наломались, а потому разбрелись спать, не дожидаясь темноты. Серик поглядел на небо — оно наливалось глубоким золотым цветом на закате. И следующий день обещал быть погожим, а потому Серик снова завалился спать на дворе под шубой. Славно спалось на свежем воздухе! Только под утро, Серика будто пинком кто в бок саданул, он вскинулся; прямо перед его лицом стоял кот, и огромные глазищи горели хищным огнем.

— Тьфу, леший… — пробормотал Серик, накрываясь с головой, перед рассветом стало студено.

Кот нежно мурлыкнул, осторожно протискиваясь под шубу. Серик проворчал добродушно:

— Ну, ты и хитрюга, Мышата…

Кот повозился, пристроил голову на плечо Серика и уютно замурчал на ухо.