"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 10.

– Эй, Фиря! Па-адъем! Чего замечталась?! – оклик Гертруды выдернул меня из глубин памяти. – Зову тебя, зову, а она сидит, уставившись в одну точку, и ухом не ведет! Вставай давай, ехать пора!

Я с трудом поднялась на затекшие ноги. Ого! Уже пролетели мною же отведенные два часа, а я и не заметила… Верно говорят, что от прошлого не убежишь, а чем сильнее от него стараешься избавиться, тем реже, но сильнее оно тебя накрывает. Все, забыли! Забыли, забыли…

– О чем ты так задумалась? – спросила Юза, проходя мимо меня, и неся седло на животе, поскольку таскать его на руках сестре было неудобно. – Поделишься с нами?

– Да так, – отмахнулась я. – Мелочи всякие. Соображала, что еще надо будет по пути в ауберг сделать. Мать нас всяко пытать будет: что да как было. Чего увидели, чего узнали…

Такой простенький прием не раз отбивал у людей охоту выспрашивать. Надо сразу же много и обстоятельно начинать объяснять ход своих мыслей, забивая их головы ненужными сведениями, помогает на раз-два! Правда, я вообще ни о чем таком на самом деле и не думала, но дурить мозги за свою жизнь научилась, дай Бог каждому. Не хочу я, чтобы сестры знали о моем детстве, не хочу и все! И прекрасно понимаю, что врать грешно, но пусть лучше такой грех на душе, чем выносить позор семьи на всеобщее обозрение. Девочки, наверное, меня бы поняли, расскажи я им, но не могу. Язык не поворачивается.

– Ну ты зануда! Похлеще Юозапы! – протянула старшая сестра, слушая мою отчаянную ложь. Что ж, пусть так. – Смотри, ум на бок свернешь. Слышь, Юза?! Вот помяни мое слово: лет через семь Серафима из нее полноценную замену для себя сделает, а к сорока годам Фиря настоятельницей станет! Я не я буду, если это не так выйдет!

– Ага, станет она, как же! – фыркнула та, оставаясь как всегда в своем репертуаре. – А Серафиму… Уф! – она взвалила на своего жеребца седло и принялась застегивать подпругу. – Да стой ты! А Серафиму ты куда денешь? Она еще, между прочим, нас всех вместе взятых переживет!

– Ну, если Серафимы не станет, то точно она этот пост займет! Вишь какая ответственная, о благе поездки печется!

Ой, блин, язвы! Ой язвы! Но настроение от их издевок у меня все же поднялось. Я принялась оседлывать Пятого. Сестры уже справившиеся со своей задачей, начали взнуздывать одну из вьючных лошадей и жеребца Агнесс, которая, свернувшись в клубочек, мирно спала под все наши выкрики. Мы не стали будить девочку раньше времени, ведь ей еще придется сегодня и побегать и потренироваться, пусть отдохнет, пока есть время. Мы ж не садисты в самом деле, кто бы что не думал! Я, управилась со своим конем и принялась за давешнего каурого мерина, до чего ж флегматичная скотинка! А Юозапа тем временем все же растрясла Агнесс, та нехотя поднималась. Ну да, после слез всегда спится крепко.

Заседлав лошадей, мы натянули на себя скинутые поддоспешники, поскольку без них было уже зябко путешествовать, а поверх напялили рясы и горжеты. Несмотря на яркое и веселое солнце, в воздухе чувствовалось приближение холодов. Поздняя осень наступала на пятки, и нас спасало лишь то, что мы ехали на юг к морю. У нас в монастыре, поди, и первый снег пробовал выпасть, ну по ночам вода в лужах замерзала точно. А здесь ничего, только листья все пообсыпались.

Одевшись и прицепив по местам оружие, дружно попрыгали в седла и вновь пустились в дорогу.

Когда начало темнеть мы стали располагаться на ночлег. Вечер нам предстоял сложный: нужно было сломить сопротивление Агнесс и остричь ей волосы, как того требовал устав, а еще начать обучать ее азам боя на мечах. И в том и в другом случае работа предстояла не из легких. Как мы умудрились проморгать ее косу?! До сих пор ума приложить не могу! Хотя чего это я! Иногда бываю жутко невнимательной к обыденным вещам: передо мной можно розового индюка таскать и я его не замечу, главное чтобы это делали каждый день. Видимо так получилось и с Агнесс. В начале дороги к ней шибко никто не приглядывался, а потом как узнали, что она племянница настоятельницы, так и вовсе из головы выкинули все ее странности. И только теперь, когда выяснили реальное положение дел, мы обратили внимание на несуразицу и принялись приводить ее внешность в соответствие с видом сестры нашего ордена. К тому же, мы всегда, как положено по правилам, ходим в одежде, даже спать ложимся в камизе, бре и горжете. А еще девочке в первый же день нагоняй за непокрытую голову дали. Так чего мы хотим?! В общем, вечерок сегодня будет не из легких! (Брэ – неширокие семейники до колена, с ластовицей и швами на боках из шелка или льна. Камиза – рубашка до середины бедра, расклешенная из льна или шёлка, с длинными рукавами, зауженными к низу.)

Остановились в ложбинке, где кряжистые столетние ивы опускали свои ветки до земли. Их могучие стволы с изрезанной временем корой, должны были послужить нам неплохой защитой от пронизывающего ветерка, что задул ближе к вечеру. Небо еще рдело на западе, но с востока уже наползали темные ночные облака. В наступающих сумерках мы быстренько насобирали хвороста, валявшегося здесь в избытке, и запалили приличный костер, чтобы было теплей; низина все-таки, ивняк ведь по сухим местам не очень-то растет. Сегодня кашеварить поочередности должна была я. Пошарившись в мешках, я извлекла на свет божий кулек с незабвенной гречневой крупой.

– Опять?! – завопила Юза, увидев у меня в руках мешочек знакомой расцветки. – Только не гречка! Четвертый день ее есть я не в состоянии! Готовь что-нибудь другое!

– А что, например? – флегматично спросила я.

Мне лично было побоку, чем сегодня ужинать, можно гречкой, можно не гречкой. Я не гурман, могу хоть месяц на одном и том же блюде сидеть, лишь бы было сытно. К еде я вообще отношусь как к дровам, пища – топливо для печи, и выбирать – то я буду, а это нет, по-моему, глупо. Поел, бегать можешь? Хо-ро-шо!

– Свари сечку, – попросила меня старшая сестра, принося новую порцию хвороста.

– Долго! – скривилась я. Эта крупа действительно долго варится. – Может пшено?

– Можно подумать оно не дольше! – вставила свое слово Юозапа. – Пшеном нас караванщики подчивали, давай сечку. Тем более, пока Агнесс обстрижем, пока потренируемся, каша как раз сварится и даже еще остыть успеет.

– Ладно, было бы сказано, – пожала я плечами, вновь принимаясь за раскопки.

Мешок с сеченой пшеницей я обнаружила, словно по закону подлости, на самом дне, и мне пришлось заново перекладывать всю сумку, чтобы в ней впоследствии можно было хоть что-то найти. Пока я занималась поисками крупы и нарезанием стратегического запаса круто-соленого сала для каши, Гертруда принялась натачивать нож, проверяя его остроту сухой травинкой. К свету вышла Агнесс, неся полный котелок воды.

– Вот, воду достала, – продемонстрировала она свою находку.

– Где? – поинтересовалась у нее старшая сестра, водя оселком по лезвию.

– Там озерцо небольшое, вот и набрала, – она махнула рукой куда-то за спину.

Юозапа подошла, наклонилась к воде и принюхалась. Раздраженно глянув на девочку исподлобья, она отобрала котелок и выплеснула его содержимое. На лице Агнесс появилось растерянное выражение.

– Ты не чуешь, что от воды тиной несет?! – недовольно пояснила она. – Теперь еще и нормальную воду тратить, мыть его после. Тебе же ясно было сказано, что брать воду только из ручьев! Ни мелкие озера, а уж тем более болота для этого не подходят! – девочка сникла. – Иди к огню, а я сама схожу, поищу. Тебя же только за смертью посылать! – продолжала добивать сестра.

– Юза, да хватит уже! – прикрикнула я на нее. – Раз такая умная, сама бы и сделала! Неужели не понимаешь, что девочка ни в чем подобном не разбирается? Сходила бы сразу.

– Вот и пойду!

– Куда?! Котелок один! Ходить она будет! Поутру найдем и ладно, а сейчас пора кашу ставить, – высказала я ей свои претензии. Нет, ну действительно! Нашла кого посылать?! Агнесс девочка из благородных, ничему не обученная.

– Можно подумать! – фыркнула она мне в ответ, подавая котелок.

– А помыть?

– Ты по кухне главная, вот и действуй! – блин, вот… Вот… Даже слов иногда подобрать не удается!

Гертруда удовлетворившись остротой ножа, закончила его точить и встала.

– Ну? Горжет долой, – обратилась она к Агнесс, похлопывая лезвием по ладони.

Девочка схватилась за одеяние двумя руками, в страхе смотря на старшую сестру.

– Может не надо?!

– Надо, надо! – закивала Герта, едва сдерживая улыбку; уж до того комично выглядела Агнесс, обхватившая голову. – Раздевайся, давай!

Девочка в надежде посмотрела на меня. Я-то тут причем?! Если так полагается, то какие могут быть сожаления?! Я тоже помахала ей рукой, снимай, мол. Та отчаянно замотала головой.

– Агнесс! – весомо произнесла Гертруда. – Давай без детских глупостей!

– Нет! Ни за что! – уперлась та. – Вот объясните мне, зачем меня нужно стричь? Почему я не могу ходить с косой? Где сказано, что у сестры не может быть длинных волос?

– В писании! – подала голос Юозапа. – В писании сказано, что первый муж, залюбовавшись прекрасными волосами первой девы, пошел за ней. А потом деву увлек сладкоголосыми речами Искуситель, из-за чего они оба были изгнаны из Рая. Можно подумать ты не слышала ни одной проповеди!

– И что? Из-за этого надо меня стричь? – не сдавалась Агнесс.

– В уставе сказано, – продолжила прежним менторским тоном сестра. – Дабы женщина, греховный сосуд, не завлекала честных мужей своей красотой, следует ей, стремящейся к благочестию в услужении Богу, длинных волос не носить, а уши покрывать, дабы Искуситель не нашептывал ей скверных и смущающих душу речей! Ясно?!

Про греховный сосуд она загнула конечно! Но в остальном так в нашем уставе и сказано.

– Правда, правда! – покивала я. – И если носить горжет, то в уши не дует.

– Есфирь! – завопила Юза, понимая, что вся ее поучительная речь пошла насмарку.

– А я что? Истину, между прочим, сказала. Ни у одной из нас воспаления уха пока не было.

– Все равно не дамся! – уперлась девочка, наотрез отказываясь резать волосы. М-да, каламбур, однако. – Я замуж хочу выйти! И все ваши отговорки на меня не действуют! Вот встречу самого красивого и доброго, так сразу за него и выйду! И вас не спрошу!

– Встретишь, встретишь, – участливо покивала Герта, глядя на Агнесс, как на блаженную. – Как встретишь своего принца с золотыми яйцами, так и выйдешь, но не в этой жизни!

Девочка покраснела, да и чего греха таить, я тоже! Старшая сестра чего-нибудь как отчебучит, так отчебучит! Даже я, любитель подобных прибауток, иногда теряюсь.

– Герта! – взвизгнула Юозапа, сорвавшись на фальцет. – За языком следи!

– Короче, мы ее стрижем или я просто так нож правила? – старшая сестра даже ухом не повела, игнорируя Юзин вопль.

– Стрижем, конечно, – отозвалась я, прокашлявшись от смеха. – Агнесс хватит уже! В писании сказано, в уставе сказано. Хватит комедию ломать! Посмеялись и будет, ведь не в игры играем!

Девочка обреченно принялась откалывать с головы покров, с ужасающей медленностью она свернула его и положила рядом. Затем так же неспешно, она принялась выправлять концы горжета из ворота рясы. Гертруда, не выдержав ее похоронного темпа, подошла к ней и по-быстрому сдернула с головы некогда белый колпак. Ох, после долгой дороги чистота одежды оставляет желать лучшего…

– Перед смертью не надышишься! – прокомментировала она свои действия.

– У Сестры Юозапы тоже коса есть! – предприняла последнюю попытку девочка.

– Значит, и ей срежем, – выдала Герта.

– Да идите вы! – теперь уже взвыла дурниной Юза. – Она у меня крошечная! Всего на три пальца! Без нее волосы во все стороны лезут! Они ж кудрявые, не причешешь ни запихнешь зимой под кале!

– А ну обнажи голову, – потребовала я у нее. У нас с этим строго, чуть зазевалась, обросла больше нормы и все, могут чего-нибудь нехорошее приписать, доказывай потом что не ослица. Я вот для верности вообще предпочитала стричься как можно короче, оставляя лишь минимально необходимую длину для смягчения под шлем. Да и чем короче волосы, тем меньше с ними мороки.

Юозапа сердитым рывком сдернула с головы горжет и повернулась к нам спиной. На затылке у нее действительно красовалась куцая косица в три пальца длинной. Большая часть волос из нее выбилась, и теперь упругими завитками торчала в разные стороны.

– Удостоверились? – едко поинтересовалась она.

– Эт можно! – махнула рукой Гертруда, самым внимательным образом оглядев Юзину прическу.

– А у тебя? – обратилась она к старшей сестре. Похоже, Агнесс решила биться до последнего. Лучше бы в чем-нибудь другом проявляла такую же настойчивость.

– У меня тоже косы нет! – Герта начала заводиться. Она со зверским выражением лица сняла с себя уставное облачение; и правда у нее оказалась стрижка под горшок, как у большинства мужчин лендеров. – Довольна?!

Девочка кивнула с убитым видом и покорно подставила голову. Гертруда ухватила за косу у основания головы и одним ловким движением срезала волосы. Не даром сестра нож точила, прошел как сквозь масло. В левой руке у нее осталась метровая каштановая коса.

– Держи, – она сунула ее в руки девочке и принялась ровнять пряди, которые теперь свободно падали на лицо. В три приема она укоротила их с одной стороны, и так же споро с другой, быстро соорудив Агнесс прическу похожую на свою. – Все, готово!

Она отошла на два шага, любуясь результатом. Агнесс нерешительно тряхнула головой, затем, заведя руку назад, осторожно ощупала затылок. Еще раз встряхнула волосы, отчего те взвились пушистым облаком, и опали мягкими локонами вокруг ее лица.

– Легко, – удивленно заметила она, прислушиваясь к необычным ощущениям. – Голове так легко! А посмотреться в зеркало можно?

– Нельзя! – отрезала Юозапа, заправляя свои растрепанные волосы под горжет.

– Почему? – даже обиделась та.

– Нам нельзя смотреться в зеркало, ведь оно создано для того чтобы женщина могла прихорашиваться, – принялась пояснять я. – Мы не должны никому нравиться кроме Бога – а Ему мы любые хороши – значит и зеркал нам не нужно. Если у какой-нибудь сестры его в келье найдут, то ту ждет суровая епитимия.

– А если в глаз что-нибудь попало, или лицо поранила? – оторопело спросила девочка. Похоже, с такими сторонами монастырской жизни она столкнулась впервые.

– Для этого надо лишь попросить другую сестру, и она тебе поможет, здесь все просто, – ответила я. – Но довольно заниматься самолюбованием, покрывай голову и дуй тренироваться с Юзой.

Первое буйное пламя на костре уже опало, и большинство веток теперь равномерно прогорали. Наконец можно ставить вариться кашу, а то есть хочется, прямо сил нет.

– А чего это со мной? – вновь подскочила возмущенная донельзя сестра. Можно подумать она забыла давешний уговор!

– Есть другой вариант? – ответила я вопросом на вопрос, устанавливая котелок с боку у огня. – Или ты мне предложишь с ней заняться? Девочка ростом три фута с шапкой в прыжке! Ты хотя бы ростом пять с половиной, более или мене с ней одинаковая, а я выше пять и восемь. Ну и каким образом мне ее обучать? Ты же привычная к бою на свою высоту, я на свою!

– Ладно, ладно, – замахала руками сестра. – Только не зуди, я согласна! Эй Агнесс, чего столбом стоишь?

Я оглянулась, та действительно стояла с обрезанной косой в одной руке, другой перебирая срезанные волосы. Заинтригованная новыми ощущениями она, кажется, забыла обо всем на свете. Ох ворона!

– А ну иди сюда! – девочка оглянулась и вопросительно уставилась на сестру. – Чего смотришь?! Тренировку пора начинать!

– А косу куда? – протянула она вперед руку с зажатыми в ней волосами.

– Брось в костер, – последовал ответ.

Агнесс нерешительно направилась к огню.

– Куда?! – теперь уже раненым буйволом взревела я. Похоже сегодня у нас вечер заполошных криков. – Я только что жратву на огонь поставила! А ты со своими космами! Положи вон к мешкам, после сожгу!

Девочка сложила ее где-то там и, вытащив из общей кучи вещей свой меч, направилась за деревья вслед за Юозапой. Минут пять стояла обычная тишина, затем ее вспорол истошный Юзин вопль. Нет, ну я же говорила, что сегодня вечер криков! Мы со старшей сестрой кинулись к ним, не забыв прихватить клинки. В отличие от Агнесс мы свое оружие держали всегда под рукой, например фальшион я с пояса почти не снимала, еще и полуторник всегда был в районе досягаемости, да и клевец в принципе тоже. Примчались мы с Гертой как сумасшедшие. Открывшаяся картина, оказалась достойна Бенедиктинских полотен. Юозапа стояла с мечом Агнесс в руках, и таращилась на него как на оскверненную святыню. Впрочем, было от чего так на него пялиться. Клинок одноручника покрывали большие пятна ржавчины, а на режущую кромку казалось, можно было сесть, и доехать до ауберга, не порезавшись!

– Агнесс, – простонала я, едва не хватаясь за сердце. – Горе наше луковое! За что ж ты его так?!

На девочку было одновременно и жалко и смешно смотреть, такую уж умильную рожицу она сквасила.

Гертруда отобрала у Юзы меч и понесла обратно к огню, чтобы повнимательнее рассмотреть. При свете костра весь ужас произошедшего с оружием предстал в полной мере. Так запустить клинок не удавалось еще никому на моей памяти! Даже у последнего бандита с глухой дороги, он находился бы в гораздо лучшем состоянии.

– Ты хоть раз его чистила или точила? – тихим и напряженным голосом поинтересовалась у нее Герта.

– Нет, а надо было? – неуверенно уточнила та. Этим она нас сразила на повал! Все! Слов нет!

– Ну а ты как думаешь?! – простонала я, обретя дар речи, минут через пять. Мы, конечно, все неидеальны, но не до такой же степени! – Господь всемогущий! – проникновенно начала я, задрав голову к небесам и сложив руки в молитвенном жесте. – За что ж ты нас так наградил? За какие такие деяния?

– Перестань, – одернула меня Юозапа. – Не поминай всуе!

Старшая же сестра, рассердившись на отношение Агнесс к оружию, сплюнула в огонь, и, забрав клинок, пошла за точильным камнем. Теперь она будет сидеть и править его, пока не доведет до идеального состояния.

– Только лезвие ей не затачивай, а то порежется! – крикнула ей в след Юза. – Или еще чего доброго, меня покалечит!

– Не учи дедушку кашлять! – раздалось ей в ответ.

Да, умудриться довести Гертруду до состояния разозленного медведя очень не просто, но девочке похоже это удалось. Все, сегодняшняя тренировка откладывается, из-за отсутствия оружия, да и пока мы тут препирались и охали над мечом Агнесс, как Солминки над куском испорченного бархата, сечка почти сварилась. Еще четверть часа и ужин будет готов, пойду только помешаю, чтобы как вчера не пригорело. (Солминки – жительница страны Солмины. Так как страна богатая и плодородная, достаток в ней высокий… Объяснять долго, но в переводе на современность это должно пониматься примерно так: 'Охали как гламурные дамочки над испорченной вещью от Шанель' – или какого-нибудь еще известного модельера)

Следующие два дня по вечерам мы в основном занимались тем, что пытались научить Агнесс более или менее удерживать оружие в руках. Ох, и намучались мы с ней, но и нахохотались тоже! Для начала мы принялись учить ее крутить меч, чтобы девочка ощутила его вес, да к тому же заодно кисть разработала и укрепила. Первыми попробовали объяснить, как вертеть так называемые восьмерки. Сперва дело пошло с трудом, но потом худо-бедно у нее все же получилось. Правда синяков она себе понаставила, будь здоров! Потом заставили ее подбрасывать и ловить клинок, перекидывать из руки в руку. Проку от этого особо никакого, но с одной стороны – выглядит эффектно, а с другой – баланс даст почувствовать. Ох, куда он только у нее не летал: и в сторону, и вперед. Один раз девочка даже умудрилась закинуть его за спину! После этого случая Гертруда обозвала Агнесс клешеручкой. Ну а уж когда мы показали, как прокрутить клинок вокруг руки, когда рукоятка проскальзывает по тыльной стороне ладони и по инерции возвращается обратно, совершая круг; то тут вообще начались настоящие чудеса! Прилетело всем, кто стоял поблизости. Поэтому мы теперь старались держаться подальше, когда она выполняла это упражнение. Но больше всех конечно досталось Юзе, как ее непосредственной напарнице по тренировкам. Для учебного боя мы изготовили из толстого куска древесины подобие щита и вручили его сестре, чтобы Агнесс могла молотить по нему вволю, не рискуя испортить нормальное снаряжение. Юозапа закрывалась этим выкидышем плотницкого искусства, имитируя нападающего. В итоге, вместо того чтобы рубить по условному щиту, девочка постоянно попадала сестре по голове. И после каждого учебного боя, разозленная Юза спрашивала у нее, хотя спрашивала это мягко сказано! Так вот, она примерно так задавала вопрос: 'Агнесс! Долго ты мне еще шлем рихтовать собираешься?!'. На нем у сестры образовалось приличное количество зарубок, которые потом довольно долго придется выправлять нашим оружейникам. А еще при атаке девочка сбивалась с шага и не успевала отступить, вся как-то сжималась, сворачивалась. В конечном итоге она или падала, или оттаптывала Юозапе все ноги. Мы старательно втолковывали ей: 'Агнесс будь внимательна! При нападении ты совершенно не смотришь на противника. Ты вся скукоживаешься и замираешь! А отбиваться, кто будет? Если ты и дальше будешь такой растяпой, из тебя ничего путного не получится!' Но пока все было бесполезно. Правда Юза обозвала девочку еще и клешеножкой, и теперь по-другому ее не называла. Более сложные элементы мы ей не рискнули показывать, пусть для начала с этими освоится.

К середине октября в аккурат в субботу мы, наконец-то добрались до Корча. Это был небольшой грязный пограничный городишко, где полным-полно сомнительных личностей и всяких дельцов низкого пошиба. Его улочки, подчас настолько узкие, что не представлялось возможным открыть окна, не зацепив дома напротив, были неимоверно грязны. К тому же город, похоже, умирал. Лачуги вокруг крепостных стен, которые когда-то сразу бы обзавелись новыми жильцами, теперь стояли заброшенными, и горожане победнее приспособились растаскивать их на дрова. Впрочем, что вы хотите?! Без нормального госпиталя в городе, а значит без нормальной обстановки в округе ни один добропорядочный купец или ремесленник сюда не сунется. А если нет торговли, то нет и хорошей жизни – все очень просто и закономерно.

У ворот стражники, не взирая на церковное облачение, попытались содрать с нас как с прочих проезжающих положенную мзду, и только громкая ругань Гертруды спасла нас от растрясания без того тощего кошелька. И так путешествуем на заемные деньги, а тут еще эти хапуги!

Едва въехав, мы принялись спорить: Юозапа настаивала поселиться в госпитале, я же ее отговаривала. Экономность, конечно же, дело хорошее, но если не идет в ущерб себе. Герта молчаливо склонялась в пользу сестры. В итоге, так и не переубедив их, я мысленно плюнула и согласилась. 'Ничего, еще увидим, чья возьмет!' – ехидно думала я, первой направляя коня в паутину узких и кривых улочек. В Корче я побывала года три тому назад, не думаю, что он изменился в лучшую сторону, вот в худшую – сколько угодно. Пока мы ехали верхом, торговцы и прохожие прижимаясь к стенам обшарпанных домов, поливали нас площадной бранью. С трудом, преодолев пару улиц верхом, мы вынуждены были спешиться из-за низко свисающих веревок или распахнутых створок окон, и уже дальше добираться до госпиталя, ведя коней в поводу. Нашу импровизированную колонну замыкала старшая сестра Гертруда, как самая высокая, ведь стоит здесь чуть зазеваться, обязательно что-нибудь слямзят.

Пока мы добрались до госпиталя, находившегося практически на другой стороне города, раз двадцать успели переругаться с местным населением. А когда наконец-то добрались, то открывшаяся картина никого не оставила равнодушной. Госпиталь был до того крошечный и убогий, что представшие перед нами ветхие строения одноэтажного жилого корпуса и покосившейся часовни, проняли до печенок даже скуповатую Юзу. Забора, который должен был окружать все эти постройки, не существовало в помине. У входа в гостиничное здание, на колченогой лавочке привалившись к стене, дремал старичок в застиранной сутане. Он был такой же ветхий и замшелый, как все здешние постройки, с лицом похожим на сморщенное и высушенное зеленое яблоко.

– Ну?! – требовательно посмотрела я на сестер. – Убедились?! Вот зачем, спрашивается, нужно было добрый час ноги сбивать? Поселились сразу бы где-нибудь у ворот, а рано по утру уехали!

– Да ладно, не гунди, – отмахнулась от меня Гертруда, обреченным взором окидывая госпитальные постройки, но, похоже, все еще не собиралась сдаваться. – Может внутри ничего страшного.

– Ну, ну! Успехов! – многообещающе выдала я, и, указав на дверь, скомандовала. – Вперед! Действуйте!

Юозапа с самым решительным видом направилась к дедушке, теперь проснувшемуся и разглядывавшему нас с не меньшим интересом. Она остановилась рядом с ним и принялась что-то ему втолковывать, что именно расслышать из-за орущих на соседней улице мальчишек не представлялось возможным. Покричав ему минут пяток, сестра в сердцах махнула рукой и потопала к нам обратно.

– И? – вопросительно приподняла бровь Герта.

– Жуть полная! – неохотно подвела итого Юозапа только что состоявшейся беседе. – Он тут самый главный прислужник, с ним еще парочка таких же Божьих одуванчиков. В госпитале действительно шаром покати. Еда должна быть своя, постель своя, а конюшни нет и в помине.

Я стояла, закатив глаза к небу, и демонстративно постукивала ногой по пыльной укатанной до каменного состояния земле. Девочки, недовольно глянув на мое показное: 'Ну что я вам говорила?!' принялись между собой перепираться. Опять заголосили дети на соседней улице, и сквозь их крики я расслышала:

– Оться где скажет! – это Гертруда.

Еще один дружный вопль и:

– Есь статься?! – теперь Юозапа.

Снова гвалт и я разобрала:

– Иты а фиг! Я на нормальных простынях ночевать хочу! – так, похоже удача повернулась сегодня ко мне хотя бы боком, и сестры если и не признают свою ошибку, то согласятся, и сегодня все будет по-моему.

Я преспокойно стояла и дожидалась когда они дойдут до кондиции, созрев с нормальным решением, а сама меж делом прикидывала, где бы лучше остановиться. В прошлый раз я здесь была проездом и недолго. Тоже по дурости поперлась сначала в госпиталь, но после первой же ночевки в продуваемой всеми ветрами келье смылась на постоялый двор. Плохо конечно, что от нужных нам ворот так далеко забрались, но плюсы все же есть, до рынка ближе. Хотя его близость означает для нас повышение стоимости гостиничных услуг. 'Куда бы нам пойти, куда податься, кого б найти?' – невольно вертелось у меня в голове. В принципе есть тут неподалеку одна небольшая харчевня, с приемлемыми ценами, можно туда, но до нее еще пару кварталов топать.

Ну вот, сестры дозрели, и теперь принялись размахивать руками, указывая каждая в свою сторону. Ох уж это мое номинальное главенство! Сплошная зубная боль! И толку никакого, подруги ведь все-таки, и сейчас меня крайней сделают за неудачное заселение.

– Куда теперь? – едко поинтересовалась у меня Юза, напрочь игнорируя осторожные Гертрудины тычки в бок. – Предложения есть?

– Куча! Целых два, – не упустила я возможность поддеть их. – Мы или назад топаем и снимаем комнату поплоше у ворот, или отмахиваем еще пару кварталов и селимся в не самом паршивом местечке, но недалеко от рынка. Какой больше устраивает?

– Второй, – выбрала Герта.

– А сразу предложить не могла?! – Это уже Юозапа. Ну что я говорила?! Так и есть – я крайняя!

– Пошли за мной. А на лошадей не садитесь – там улицы узкие и ставни низкие, – сразу же предупредила я их, видя, как старшая сестра намеревается взобраться на коня.

Мы тронулись в путь прежним порядком, я возглавляю, Герта замыкает. До меня доносилось раздраженное Юзино сопение: 'Город дурацкий, на лошадь не сесть, улицы узкие и грязные, сильно воняет…'. Ну что правда, то правда! Я едва успела отскочить в сторону, чтобы мне с криком: 'Поберегись!' – не выплеснули на ноги помои, но с другой стороны спасибо, в этот раз хоть предупредили. В прошлый мой визит просто так вылили, две недели потом сапоги от ароматов ночного горшка промывала. И ведь что обидно, сапоги-то новые были, выкинуть жалко, а носить – моченьки нет.

Протопав пару улиц, я свернула в проулок. Ну что ж, еще пара поворотов и мы почти на месте. О! Вон вывеска, кажись, добрались.

Я остановилась перед небольшой доской, на которой было изображено какое-то странное бело-черное нечто с кружкой в лапах, а ниже корявыми буквами красовалась название 'Пьяный барсук'. Это барсук?! Второй раз в жизни вижу такой рисунок, и второй раз сомневаюсь, что именно это животное хотел изобразить рисовальщик.

– Сестры, нам сюда, – указала я на неприметные ворота в заборе, что сразу начинался за зданием харчевни. – Только сходите кто-нибудь вовнутрь, свисните, чтобы открыли, – и увидев как Юозапа собралась возмутится, тут же попросила ее так, чтоб она не смогла отказаться: – Юзонька, дорогая, сходи, а?

В ответ на мою просьбу сестра недовольно фыркнула, но развернулась и, кинув поводья мне в руки, нырнула в добротную дверь харчевни, я же, подхватив брошенные концы, потянула коней к воротам. За мной последовали Гертруда и Агнесс. Перед ними мы простояли не больше пары минут, как их распахнул рябой парень в замурзанной котте и залатанных шоссах. Бросив взгляд на его ноги, я с удивлением на них обнаружила драные башмаки. Ничего себе! Это как же хорошо должны идти дела в этом заведении, если у него конюхи обувь носят?! Обычно прислуга вся ходит босая. Ну все, сейчас как заломят цену! (Котта – нечто среднее между курткой и рубашкой, может служить домашней одеждой. Шоссы – поверх брэ и рубашки надеты обтягивающие чулки из шерсти, льна или другой прочной ткани, подвязывающиеся к нижней рубашке.)

– Идите, – замахал нам рукой парень, держа створку ворот.

Я первая ввела внутрь лошадей, девочки за мной. Двор харчевни был небольшой, можно даже сказать маленький, вмещал в себя немного: лишь пару кособоких строений, да крытую поленницу вдоль свободной стены, полную свеженаколотых дров. Из задней двери вышла невысокая девушка, в длинном переднике, наверное, подавальщица или кухарка, и, уперев руки в боки, стала наблюдать за нашими действиями. Парень же закрыл ворота, заложив их изнутри приличным брусом, а затем направился к одной из сараюшек.

– Коников сюда поставить надоть, токма сами, а то вдруг че пропадеть, а на меня думать будетя. Да. – Он что блаженный?! Только этого не хватало!

Мы с Гертрудой переглянулись и принялись стаскивать полупустые сумки, складывая их прямо на землю, Агнесс посмотрела на нас и решила не отставать. А девушка все стояла и наблюдала за нами. Мы закончили разгружать коней, и, оставив Агнесс приглядывать за сумками, повели лошадей в конюшню. Придурковатый конюх двинулся за нами.

– Тапереча я сам, – заулыбался он, едва мы потянулись к подпругам. – Вот поставили, а тута я сам.

Мы, неуверенно кивнув, вышли. Тут наблюдавшая за нами девушка сказала:

– Пойдемте, можете не волноваться, Курт все прекрасно сделает, – заверила она нас, видя, как мы настороженно посматриваем на парня.

– Точно? – усомнилась Гертруда, с подозрением косясь на блаженного, шустро расседлывавшего лошадей.

– Можете не сомневаться, – мягко подтвердила она и, развернувшись, скрылась за дверью.

Мы подошли к Агнесс которая стояла рядом с приличной кучей наших вещей. Ой, я и не думала что у нас так много всяких пожитков!

– Ты куда нас приперла?! – тихо прошипела Гертруда, пока мы навьючивали на себя все сумки.

– Раньше его здесь не было, – так же тихо ответила я. – Почем я знаю, почему они этого слабоумного пригрели. Если что не так, шкуру мы с них всегда спустить сможем.

– Надеюсь, – выдохнула сестра.

Подобрав все баулы, мы втроем поднялись на крыльцо и, пройдя недлинный темный коридор, вошли в саму харчевню. Внутри она была чистенькая и опрятная: гладкие стены из аккуратно обструганных досок, в центре невысокого немного закопченного потолка подвешено колесо с оплавившимися свечами. Вдоль стен, торцами к ним стояли десяток недлинных выскобленных начисто столов, а напротив входной двери, прямо по проходу образованному столами располагался большой очаг. Однако! А у хозяина дела-то действительно пошли в гору!

– Эй, где все? – негромко позвала я, сваливая свои сумки на пол.

Хлопнула дверь, и откуда-то сверху спустился круглый невысокий плотный мужичок в белом кале и таком же белом переднике.

– День, добгрый, – програссировал он, забавно перекатывая звук 'р'. – А я как граз, показывал вашей дграгоценной сестгре комнаты, как только мы договогримся о сумме они ваши, – начало мне уже что-то не понравилось.

Тут появилась Юозапа. Только теперь я разглядела, что лестница тугой спиралью поднимающаяся наверх, хитро спрятана за небольшим выступом стены. Я вопросительно посмотрела на сестру, ну что, мол? Юза чуть кивнула, а потом медленно согнула раскрытую ладонь, соединив ее с большим пальцем, на нашем языке условных жестов это означало – нормально, но следует постараться уменьшить плату. Я прочистила горло.

– Хг-м! Ну что ж уважаемый, давайте попробуем договориться, – первой начала я. Раз уж эту харчевню привела, мне и торговаться.

– А что тут договагриваться! – всплеснул руками хозяин. – Вы я вижу, не пегрвый граз у меня останавливаетесь, лицо ваше мне тогда запомнилось, так что все как обычно!

– Как обычно – это сколько? – осторожно поинтересовалась я. Знаем мы такое 'как обычно' потом последние бре снимут!

– С вас всего лишь сегребгряник, и эти замечательные покои ваши, – торжественно объявил картавый хозяин, суетливо потирая руки о белоснежный передник.

– Сколько?! – мы с Юзой аж взвизгнули на два голоса.

– Побойся Бога, стяжательство это грех! – постерегла его я, и обратилась к Юозапе. – Сестра ответь мне, неужели у него наверху там все баразскими коврами выстелено? – начиналась наша обычная игра – 'додави жадного трактирщика'. Иногда мы с Юозапой такие показательные выступления устраивали! Просто загляденье! Здесь тоже должно прокатить, а нет, так пустим в ход доводы поубедительнее.

– Нет, сестра, – со скорбной миной ответила мне Юза.

– А может, у него пуховые перины по кроватям разложены?

– Нет, сестра, – печально вздохнула та.

– Или гости с золотых тарелок едят?

– И в этом я сомневаюсь, сестра, – с этими словами она сложила руки в молитвенном жесте, подняла очи к небу и хорошо поставленным голосом начала. – Requiem aeternam dona eis, Domine. In memoria aetema erit Justus. Quantus tremor est futurus, quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus! Tuba mirum spargens sonum per sepulchra regionum…(Покой вечный даруй им, Господи. В память вечную воздается справедливо. Какой ужас настанет, когда явится Судья, бесстрастно каждого осудить! Трубы удивительный звук пронесется над кладбищенскими странами…)

– Что она делает?! – занервничал хозяин.

– Молитву читает, чтобы Господь простил тебе все грехи, когда ты предстанешь перед ним, – таким же заунывным голосом пояснила я. – Ведь тебе надлежит упокоиться с миром. Продолжай сестра.

И Юза продолжила:

– Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit… (Все тайное станет явным, ничто не останется безнаказанным…)

– Так я ведь еще пожить собираюсь, – побледнел хозяин.

– А это только одному Богу ведомо, – пространно заметила я, поднимая глаза к потолку.

Хозяин потоптался на месте, скорбно повздыхал, слушая размеренно роняемые сестрой слова, и выдавил из себя:

– Пол сегребгряника с четвегртиной, и две комнаты ваши.

– Пол серебряника, и две комнаты и бочки с горячей водой в счет, – выдвинула я свое контр предложение.

– Это ггабеж! – чуть не подпрыгнул он.

– Грабеж – это то, что ты предложил, – подала голос Гертруда. – Соглашайся на то, что дают, а то у тебя конюх блаженный, вдруг он нам лошадей попортит. Что тогда?

– Кугрт, он хоть и дуграк, а лошадей еще ни гразу не обидел, – отмахнулся от ее слов хозяин. – Пол сегребгряника с четвегртиной!

– Продолжай сестра, – выдохнула я скорбно. – Похоже, мы не договоримся. А тебе старшая сестра все же придется идти за секирой. Сознаю теперь, что ты была права, и я ошиблась в добропорядочности хозяина здешнего заведения. Придется все-таки наставлять его на путь истинный.

Гертруда демонстративно потянулась за оружием. Едва мужичок увидал этакую махину в ее руках, то судорожно сглотнул, покрылся обильным потом, а затем простонал:

– Шут с вами, пол сегребгряника…

Вот! Я же говорила, что если не помогут наши доводы, то аргументы Герты подействуют наверняка. Хотя большинство все же ломалось на 'кладбищенских странах'.

Подхватив свои сумки, мы принялись подниматься наверх. Узкая и крутая лестница привела нас в небольшой коридор, из которого выходило четыре двери. Юозапа протиснулась вперед, и, хлопнув по одной из них, что это тоже наша, распахнула другую. Расселяться стали как обычно, ну если бы была Бернадетта, то как обычно, а так я с Гертрудой, а Юза с Агнесс. Снятые нами комнаты были небольшие, но опрятненькие, как и вся харчевня. Кровати уже стояли заправленные с чистым бельем, на высоком табурете таз и большой глиняный кувшин в нем, за ширмой ночной горшок с плотной крышкой. Ну, надо же! Вот это обслуживание! В прошлый раз, когда я здесь жила, то это была довольно средняя забегаловка, а не приличная гостиница. Я опустила свои пожитки в сторонке от двери и по привычке принялась проверять: насколько легко распахиваются окна, и можно ли заложить их с нашей стороны. Потом открыла и закрыла дверь, вроде не скрипит. А то в жизни по-всякому случается, иной раз так припечет, что не знаешь, куда бежать.

К нам заглянула знакомая девушка и поинтересовалась, не надо ли чего. Гертруда принялась уточнять, когда можно будет помыться. Мы в дороге вроде всего чуть-чуть, дней семь не больше, но лошадьми от нас уже разило изрядно, да и к тому же едкий запах вощеной кожи и металла от доспехов не добавлял воздуху свежести. В небольшом помещении это чувствовалось особенно сильно. Я в принципе не ханжа, но если есть возможность сполоснуться, то я предпочитаю это делать до появления устойчивого амбре от тела, нежели после.

– А что за парень у вас на конюшне служит? – принялась я выспрашивать у девушки, когда старшая сестра узнала все, что хотела. Этот блаженный внушал мне смутные опасения, и лучше уж уточнить возможность опасности заранее, чем потом расхлебывать пущенное на самотек.

Она, похоже, была не прочь поболтать, поэтому прислонилась к косяку двери, и, сложив руки на груди, начала рассказывать:

– Курт, он сын отцовской родной сестры, с детства был слаб на голову. Когда тетка померла, то отписала все свое имущество отцу, с условием что он будет заботиться о нем. Не бросать же родную кровь! Вот он и живет теперь у нас.

– Надо же, – покивала я, участливо. – А лошадей он хорошо обиходит?

– Ой, да вы не сомневайтесь! – махнула она ладошкой и задорно улыбнулась. – Курт только с ними общий язык и находит! Кони ваши будут и вычищены и накормлены, ей-ей правда!

– Это хорошо, – выразила я наше с Гертой общее мнение. А то действительно, Бог его знает! – Значит, вы харчевню заново отстроили? А то когда я здесь была, она похуже стояла.

– Отстроили, – подтвердила девушка. – Это все тому года два назад случилось. Отец, как только деньги получил, так решил, что нечего здесь всяким сомнительным личностям есть да пить, а надо, чтобы приличный люд шел. Вот сегодня вечером и посмотрите. Это сейчас никого нет, а вот часа через два подходить начнут, но люди все порядочные, побогаче чем прежде.

– Ясненько. А комнаты у вас часто снимают? Ваш отец такую нам цену заломил, что едва с ним сторговались.

– А сколько он с вас спросил? – уточнила она.

– Договорились за пол серебряника.

– Обычная цена, с ним обычно на столько все и сторговываются.

Вот шельмец! Еще комедию ломал, что мы ему руки выкручиваем! Оказывается у него это обычная уступка. А нам весь вечер придется терпеть гундеж Юозапы, что мы богохульствовали, и молитву не к тому делу приставили. И хоть каждый раз таким способом сторговываемся, причем с ее же одобрения, нотацию потом она нам читает обязательно.

– Зачем же он сначала такие суммы называет? – спросила у нее Гертруда, аккуратно складывая снятую рясу на кровати.

– Дак ведь есть такие, что и не торгуются, – пояснила та. – А другие если цену меньше услышат, так вообще нос воротят. Нам марку держать надо.

– Угу, – согласилась я с ней. Вроде все, что хотела узнать, узнала и можно перестать беспокоиться.

– Раз вы такие солидные, чего ж вы хозяев заставляете самих лошадей в конюшни вести? – подметила еще одно несоответствие старшая сестра.

– Люди ведь всякие бывают, – вздохнула девушка. – Комнаты то у нас снимают не часто, больше ходят поесть да поговорить, но все же бывают постояльцы. Увидят что Курт немножко того, и начинают крутить, что мол, из сумки у него пропало или еще какая-нибудь оказия. Отец и наказал ему: чтобы сам сумок не снимал, чужого руками не трогал. В общем, повода давать не велел.

'Марта!' – закричал снизу хозяин. Хотя в его исполнении это звучало как – Магрта: 'Где тебя Искуситель носит?!'.

– Ой ладно, побежала, а то меня отец зовет, – девушка выпрямилась и мазнув подолом котарди по полу проворно спустилась по лестнице.

Я затворила за ней дверь и принялась раздеваться.

Часа через два, после того как привели себя в порядок, мы сидели внизу, ужинали, а заодно еще и решали, как поступить дальше. Я предлагала сестрам несмотря уже на довольно позднее для торговли время, закупить овес и требуемые товары, а завтра с самого утра продолжить путь. Не то чтобы я стремилась как можно лучше исполнить поручение настоятельницы, просто мне хотелось поскорее сбыть письмо с рук. К тому же, его сведения действительно могут сильно устареть к тому времени, как мы доставим его адресату. И если получится, что мы привезли его слишком поздно, то мне как главной в четверке не просто влетит от матери, а достанется так, что шкура клоками полезет. Из-за таких перспектив я готова была торопить сестер изо всех сил. Вот только девочки не очень-то рвались в дорогу, они хотели немного отдохнуть от походной жизни. В этом я их тоже понимала, и даже в какой-то мере желала бы поддержать, но приказ – есть приказ, никуда нам от него не деться. Вдобавок неизвестно к чему может привести промедление.

Итак, мы сидели в чистом уютном зале харчевни и ужинали. На стол хозяин подал тертую редьку со сметаной, пшенную кашу с подливой, ароматную поджаренную кровяную колбасу, гору жареных на масле пампушек и два кувшина варенухи. У всех трещало за ушами, давно мы нормально не ели, да еще столь пристойную пищу. Естественно, что сестры были со мной не согласны.

– Нет, Фиря, – отвечала мне Гертруда с набитым ртом. – И не уговаривай! Какого хрена мы, на ночь глядя, попремся на торжище, чтобы потом ни свет, ни заря вскакивать и мчаться в ауберг?! Завтра неспешненько встанем, закупимся и в путь.

– Юза, ну хоть ты меня поддержи?! – обратилась я к ней в надежде на помощь.

– Сестра, что с тобой?! На тебя это не похоже. Ты никогда первой не мчалась выполнять приказы, – выгнула она бровь и пристально посмотрела на меня. – Не трясись, мы все успеем! Судя по вашим рассказам виноват в том, что послание не было доставлено вовремя только настоятель августинцев, а не мы.

– Угу, – язвительно подтвердила я. – Тогда ты настоятельнице отчитываться и пойдешь! Вот там за одно подробно все и объяснишь, что да почему.

– Фиря, да успокойся ты! – не выдержала старшая сестра. – Перестань трепать нам нервы за едой! Ничего не случится за один день, мы везде успеем!

– Девочки, поймите, у меня предчувствие, что нам надо спешить…

– Да задолбала ты со своими дурацкими предчувствиями! – перебила меня Гертруда. – Сейчас как дам ложкой по лбу, в мах забудешь о своих необоснованных страхах! Взяла моду – за едой о делах разговаривать! – так, похоже, наш доморощенный тиран проснулся. Ох уж это деревенское воспитание!

– Между прочим, мое дурацкое предчувствие в последний раз кому-то плечо спасло! – я решила не сдаваться и продолжила давить на сестер.

– Один раз не считается, – буркнула Юозапа, макая румяную пампушку в масло.

– А еще…

– Ты еще вспомни, что в младенчестве тебе показалось и сбылось, – вновь перебила меня старшая сестра. – Есфирь дай нам хоть немного отдохнуть! Нам же потом больше двух недель в седле трястись! И за все это время только одна остановка в нормальном месте будет!

– Не одна, а две, – уточнила я. – Про госпиталь в Зморыне не забывай. А вот в Робату мы можем вообще не останавливаться.

– Сейчас, все бросила и проехала мимо! – возмутилась всерьез Гертруда. – В твоем разлюбезном госпитале кормят, знаешь ли, не очень. К тому же нам в Робату волей не волей стопориться придется, фураж для лошадей подойдет к концу.

– Ой, ладно, – замахала я руками на них. – Сдаюсь! Шут с вами! Что хотите то и делайте! Как скажите, так и поедем! С вами спорить никаких нервов не хватит.

– А с нами спорить и не надо, – улыбнулась Герта. – Ты слушай, что старшие говорят, и соглашайся.

– Можно подумать, что я маленькая девочка, – фыркнула я скорее весело, чем недовольно. Обычно сестра никогда не намекала на разницу в возрасте, ведь пять лет между нами это не то же самое, чем более полутора десятилетия с Агнесс, но здесь видимо, не удержалась.

Наверное, я и вправду слишком взвинтила темп, ведь не девочки уже, жизнь на вторую половину поворачивает, пора начинать уставать, а не как ранее без продыху в седлах болтаться. Да Бог с ним с этим письмом, можно и чуток отдохнуть. Но время, время… Оно уходит.