"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 11.

Утро выдалось солнечным и ясным, осень вообще в этом году пока радовала нас необычайно хорошей погодой. Не было затяжных дождей и промозглой хмари на весь день, только по ночам подмораживало.

Встали мы поздно, по монастырским меркам поздно, часов в девять. Неспешно позавтракали и отправились втроем на рынок, оставив Агнесс в комнате с вещами. Решили что вернемся, соберем свои баулы, и где-нибудь к обеду пустимся в путь.

На улице, когда мы вышли, наблюдалась какая-то непонятная толчея, все спешили, суетились. Хотя Бог их знает, сегодня же воскресенье, может что намечается, месса какая-нибудь или казнь. И в том и в другом случае народ бурлит одинаково. С трудом, проталкиваясь сквозь толпу, с парой вьючных меринов в поводу, мы наконец-то добрались до базара. Здесь тоже наблюдался какой-то нездоровый ажиотаж, люди скупали провизию, вино в большущем количестве. Из-за этого цены подскочили на порядок, и нам пришлось изрядно поторговаться, даже больше не поторговаться, а погрозить орденской расправой, чтобы нам продали нужные меры овса и провианта за более или менее нормальные деньги. А к вину и вовсе приценяться не стали, ведь его стоимость отчего-то возросла до небес. В итоге, плюнув на все непонятки, что творились на рынке, мы отправились назад в харчевню собираться в дорогу. На обратном ходу нам повстречался какой-то явно свихнувшийся или юродивый, который забрался на моровой столб на одной из улиц и верещал оттуда. Он вопил, что все обрушившееся на них – это есть расплата за грехи жителей города, что люди неусердно молятся и не почитают святых. Полный бред! Корчь, конечно, не может претендовать на место Святого города, но чтобы устраивать из этого воскресные проповеди с базальтовых глыб, знаменующих число умерших за какой-то там мохнатый год, все же перебор! Когда мы принялись проталкиваться через толпу, которая намертво запрудила улицу, крикун, зашедшийся в проповедническом экстазе, увидел нас и заорал с новой силой:

– Люди внемлите знаку Господа нашего и праведников его! Он явил нам трех непорочных дочерей своих, чтобы они спасли нас и оградили от соблазнов Искусителя! Коснитесь же, о девы, чистотой своей всех неразумных чад!

Что тут началось! Ошалевшие от его речей люди развернулись и уставились на нас, как удавы на кроликов. Мы замерли. Несколько томительных мгновений и к нам со всех сторон потянулись руки, чтобы прикоснуться. Мамочки! Ни мощь старшей сестры, когда она первая попыталась вырваться, ни потом уже наша совместная, нам не помогали. Мы барахтались в напирающей толпе как мухи в смоле, боясь, что вот-вот, и нас попросту сомнут. Но тут свихнувшийся пророк завопил снова:

– Сестры, благословите, отпуская все грехи! – это нас и спасло.

Мы принялись, крутясь вокруг себя, со словами: 'Domine Deus, fac benigne, miserere omnium. Benedictus, in nomine Domine.' – осенять горожан святым знамением. (Господь Бог, сделай милость, помилуй всех. Благословен, во имя Господа.)

Люди попадали на колени и, закатив глаза, принялись читать молитвы, а мы же по-шустрому стали пробираться через коленопреклоненных горожан. Кое-как продравшись через них, вышли на соседнюю улицу, а сразу же оттуда припустили что есть духу в харчевню.

– Дурной город, – начала возмущаться Юозапа, едва мы свернули в проулок, где было относительно спокойно. – Сумасшедшие люди, спятившие все как один! Вот зачем, скажите мне, им понадобилось это представление? Вцепились в нас, отпущения потребовали. Мы же не священники, чтобы грехи отпускать и благословления раздавать. Мы прав на это не имеем…

– Имеем права мы или нет – фигня собачья! – рявкнула на нее еще не отошедшая от недавнего сумасшествия Гертруда. – Но только откажись мы на этой улице устраивать, как ты обозвала 'представление', то нас бы порвали на крошечные кусочки!

– Все, сестры, все! – прервала я их, заворачивая за очередной угол, на той стороне улицы в ярдах тридцати впереди показалась вывеска нашей харчевни. – Надо как можно скорее выбираться из города. Сейчас живо покидаем все шмотки, и по коням.

– Десяток фанатиков на улице это еще не повод чтобы нестись сломя голову, – едко бросила Юза, как бы ни к кому не обращаясь.

– Да что ж это такое! – не сдержалась я. Ну вот, снова поцапались! – Если сказано быстро, значит быстро!

– Ладно, как скажешь, – неохотно кивнула мне старшая сестра.

Вот тут чаша моего терпения переполнилась, и меня прорвало. В последнее время мы только и делаем, что собачимся. Пора расставить все по своим местам.

– Герта, между прочем, это не просьба, это приказ. И сейчас давайте договоримся, раз и навсегда: если я настаиваю на чем-либо, значит это, нужно мне не просто так, а для дела. Ясно?! И если впредь я говорю, что мы убираемся откуда-нибудь рано поутру, то мы так и делаем, а не препираемся битый час! Это тоже, надеюсь ясно?!

– Тоже мне командирша… – фыркнула Юозапа. Мы добрались до ворот, постучали, и теперь стояли в ожидании, когда же нам откроют.

– Юза, я серьезно! – грозно произнесла я. – Мы не в бирюльки играем! Пусть вы и считаете меня номинальным начальством, но настоятельница спрашивать с меня будет как с настоящего командира боевой четверки. И оправдание, что мы подруги, у нее в кабинете не пройдет!

– Слушаю и повинуюсь, о великая и мудрая…

– Юозапа, перестань! И так нелегко! – мне впервые за много лет захотелось плакать. Хуже нет, чем ссориться с подругами. – Если хочешь, то, как приедем обратно, я пойду к Серафиме и скажу, чтобы тебя в нашей четверке назначили за старшую, и вот тогда мудохайся со всем этим сколько влезет! А сейчас я очень тебя прошу, не начинай!

Тут открыли ворота, и мы почти что ворвались внутрь. Я, кинув поводья груженого мерина Курту, с глупой улыбкой наблюдающему за приездом, взлетела на крыльцо и скрылась за дверью. Сестры догонять меня не стали, видимо принялись обсуждать мою выходку. Что ж понимаю, с одной стороны – так не делается, раз мы подруги, то я не должна ставить условия, но с другой – сил моих больше нет цапаться по каждому поводу и без. Мы похожи уже не на боевых сестер, а на солминок спорящих по каждой мелочи. Что с нами твориться?! Последний год злимся, шпилькой друг другу в бок норовим ткнуть… Нет я права, так дальше продолжаться не может. Или сестры принимают мое главенство, или я снимаю с себя полномочия. И плевать, что Серафима скажет! Ей Богу, плевать! Наигралась я в командиры во как, по самое не хочу! Отпрошусь у нее подальше, в самую глухую комендатерию и останусь там старшей сестрой. Буду лучше грядки полоть, да сервов гонять, чем нервы мотать себе и окружающим.

С этими мыслями я белкой взлетела по лестнице, едва не сбив по пути Марту. Та что-то хотела мне сказать, но, увидев мое перекошенное лицо, пискнула и нырнула в боковой коридор. Я просунула голову в приоткрытую дверь в комнату к Агнесс, и рявкнув: 'Складывай сумки! Немедленно уезжаем!' – ворвалась к себе. Вещи были собраны мною еще с вечера, так что упаковывать особо было нечего. Правда в последний момент перед выходом, я вспомнила, что произошло с нами на улице, и решила обрядиться в доспехи. Если опять навалятся всем скопом, то так проще будет отбиваться.

Когда я пристегивала второй наруч в комнату вошла Гертруда.

– Решила в доспехах ехать? – уточнила она, демонстративно не глядя в мою сторону.

– Да, – ответила я сухо.

– И мне тоже?

– Во всяком случае, я бы рекомендовала тебе натянуть свою чешую. Если толпа снова подпирать будет, легче выбраться. К тому же на облаченных в броню так активно не полезут. (Чешуя – доспех из пластин, накладывающихся друг на друга как рыбья чешуя, собранных на матерчатой или кожаной основе. Пластины доспеха крепятся за счёт шнуровки (пришивания) к основе по верхнему краю и заклёпок. Тяжелый, но очень удобный, не сковывающий движений, надежный и прочный доспех для крупных и сильных людей.)

– Ну да, ну да, – покивала она, распутывая тесемки на промасленном мешке. – Ты Юзе скажешь?

– Да. Она у себя?

– Угу, тоже пошла собираться.

Я, наконец, справилась с непослушными пряжками, прицепила к перевязи ножны с бастардом, поудобней поправила на поясе кинжал, сдвинула с левого бока чуть назад фальшион и потянулась за латными перчатками. Вдела руку в кожаную основу, прикрепила ее металлическую часть к наручу, зацепила ремнями к кисти, затем тоже проделала с другой. Закончив одеваться, я еще раз перепроверила, надежно зафиксирован ли клевец в петле, а потом подняла с пола две сумки, вскинула их себе на плечо. Последним я пристроила шлем на сгиб левого локтя, правой рукой подхватила щит, и, подцепив ногой двери, вышла вон.

В коридоре я плечом толкнула дверь сестер и, бросив им: 'Едем одоспешенные' – начала спускаться вниз.

Во дворе нас уже поджидал Курт с оседланными лошадями. Я похлопала Пятого по морде, и скормив ему припасенную корку, принялась навьючивать. На крыльцо вышел хозяин харчевни, как-то хитро на меня посмотрел и спросил:

– Вы точно собгрались сегодня уехать?! Остаться не хотите? Цены для вас я буду дегржать по-божески, один сегребгряник с комнаты.

Я зыкнула на него исподлобья и весьма холодно выдала:

– Если хочешь что-то сказать, говори прямо. Нечего путаные намеки делать. Ну?!

– Нет, нет, совсем ничего, – таинственно ухмыльнулся он, но добавил: – И все же вы имейте в виду, если что, то я возьму по-божески!

Дверь открылась, вышли груженые сестры, они обогнули хозяина и направились к своим коням. Все в молчании закрепили сумки, элементы боевого снаряжения на них, последний раз проверили подпруги и вскочили в седла. Конюх распахнул перед нами ворота, и мы одна за одной выехали на улицу.

Сутолоки в городе прибавилось, люди спешили куда-то, но вот бегающей ребятни на улице почему-то не было видно. Странно. Я направила Пятого к ближайшему выезду из города, сестры последовали за мной. Народ в молчании расступался в стороны, давая дорогу. Провожали они нас странными взглядами, смотрели в след с надеждой что ли или с завистью. Непонятно… Происходящее в Корче становилось все страннее и страннее. Мы уже держались плотной группой, и с опаской поглядывали по сторонам. Пока добрались до ворот, я успела, Искуситель знает что, передумать. А вот перед ними нам и открылась вся картина: на сторожевых башнях развивались желтые полотнища – знак заразной болезни. Сами ворота изнутри заложили двумя массивными брусьями, а для верности еще и завалили перевернутыми телегами. Выезд из города был закрыт.

Ругнувшись в душе, а заодно вспомнив всех святых, я спешилась и пошла к завалу. Навстречу мне с угрожающим видом двинулась пара стражников из городской гвардии с глефами на перевес. (Глефа – рубящее-колющее оружие в виде насаженного на древко наконечника, имеющего форму клинка меча или ножа (обычно с волнистым или зазубренным лезвием) отличались большим разнообразием конфигурации форм и размеров. В наличии у глефы в верхней части наконечника имеется серповидный отросток, предназначенный как для отражения неприятельских ударов, так и для захвата вражеского клинка с целью последующего обезоруживания противника.) Они шли неспешно и уверенно, оружие держали твердо; в общем, не мандражировали, по ухваткам сразу видно – матерые ветераны.

– Город закрыт! – прокричал один из них мне с приличного расстояния. – Ближе не подходи, будут стрелять из арбалетов!

Я подняла руки вверх, показывая, что они пустые и прошла еще пару шагов вперед, срывать голос я не собиралась.

– Почему?

– Глухие что ли?! – вновь проорал тот. – Холера! Управляющий городом, Баронет Брюн приказал закрыть ворота. Карантин.

– Заболевшие есть?

– Да, прилично!

– Да твою жешь мать! – негромко ругнулась я, и громче продолжила: – Давно закрыли?

– Сегодня часов в десять.

– Етить твою за ногу, перекинув через забор! – уже во весь голос выдала я. – А с чего решили что холера?

– Личный врач Сера Персиваля Брюна сказал.

– У нас срочное письмо в ауберг к его преосвященству епископу Бернару, пропустите нас.

– Ничем не могу помочь, – прокричал мне служивый. – У меня приказ никого не выпускать! А попытаетесь прорваться силой, вас болтами утыкают так, что за ежей сойдете!

Я оглянулась: ко мне, одев на голову шлем, направлялась старшая сестра, и ласково покачивала секиру в руках.

– Герта не дури! – рявкнула я на нее. – А ну марш к лошадям! – она неохотно остановилась и нерешительно замерла на месте. – Это приказ старшая сестра! Жопу в кучу и пошла отсюда! – если она сейчас меня ослушается, ее с легкостью превратят в подушку для иголок.

На двух невысоких башнях засели по пятерке арбалетчиков и если они решат, что сестра надумала пробиваться сквозь охрану, то увидимся мы с ней в следующий раз только в Раю. Но она передумала и потопала прочь. Слава Богу! Я повернулась к стражникам и продолжила переговоры.

– А карантин когда снимут?

– Как достопочтимый Гулд разрешит, так и откроем!

– А может достопочтимый Гулд ошибается, и это не холера?! Ведь середина осени на дворе!

– Ничем помочь не могу! У меня приказ!

Та-ак, со стражниками не договорится, их дело маленькое, что сказано, то и выполняют. Похоже, придется топать к градоправителю, к этому Серу Персивалю Брюну, и уже там вправлять ему мозги. Нет ну какая холера?! Осень сухая, и по ночам уже морозец основательно прихватывает. А они холера! Ладно бы еще дождями местное кладбище размыло или весна, жара неимоверная, тогда б все понятно было. А так! С кондачка они там все, что ли попадали?!

Я развернулась и несолоно хлебавши, отправилась к сестрам. Взобралась на коня и, дав шпоры в бока, направилась в центр, к дому баронета.

Горожане все так же жались по сторонам и молча уступали нам дорогу. Так вот что имел в виду этот хитрый жук, хозяин харчевни, потихоньку намекая на цену?! Ах, он гад брюхоногий, поползень облезлый! Ведь знал паразит, и ни слова не сказал! Ну еще бы, с какой радости ему нам что-то сообщать! Хрена бы мы тогда съехали, и цену за комнаты пришлось бы оставить прежней, а так на новое заселение и новые расценки! Скотина мохнозадая! Нет, ну каков гусь?! И я тоже хороша! Нет, чтобы настоять на своем! Ехали бы сейчас себе и горя не знали. А что теперь?! Что теперь делать я спрашиваю?! Мы же застряли здесь до морковкиного заговенья!

С мыслями скачущими, словно зяблики, с одного на другое я доехала до дома градоправителя. Слезла с Пятого и принялась долбить латным кулаком в двери. Выходило звучно. На стук мне открыла служанка с зареванным лицом.

– Баронет дома? – грозно спросила я у нее. В сложившейся ситуации, когда время убегало как песок сквозь пальцы, я готова была голыми руками порвать любого, кто встанет у меня на пути.

– Дома, – сообщила она между всхлипами. – Но он не примет, его сын заболел. Единственная кровиночка… – служанка зарыдала вновь.

– Холера?! – уточнила я, уже заранее подозревая, что она мне выдаст. Та закивала, слезы побежали еще сильнее.

Такой ответ погасил мой пыл. Да, хреново дело складывается! Если бы сынуля баронета был здоров, я бы его еще уломала, а так он упрется рогами, но ворота не откроет, будет следовать правилам до-последнего.

Во всех странах Церковного Союза был издан указ: при обнаружении таких болезней как тиф, холера, чума, оспа и другие, та область, где находили заболевших, объявлялась карантинной, и оттуда был запрещен выезд, впрочем, как и въезд в оную. Если это город, то крепостные ворота запирались изнутри, и их не отворяли до тех пор, пока не перестанут появляться новые заболевшие. Если же это была деревня, то ее окружали церковными постами и отлавливали всякого, кто пытался оттуда сбежать. В монастырях такая зараза почти что не появлялась, поскольку чистоту не только духовную, но и телесную мы соблюдали неукоснительно. В основном люди болели в маленьких тесных городах, где на улицу вываливались помои и все отходы, где большинство были нищие и бродяги всех мастей. Короче в таком месте как Корчь. Ох, и попали же мы в передрягу!

Делать было нечего, видимо придется возвращаться обратно в харчевню, не в госпиталь же нам переться. Только вот с хозяином оной я поговорю по-свойски, в конце-концов мы боевые сестры, а не элионитки на прогулке в монастырском саду. Все, хватит миндальничать!

Я повернула Пятого в нужную сторону, сестры молча последовали со мной. Это хорошо, меня лучше сейчас не трогать. Мы вновь поплутали по уличным лабиринтам, прежде чем добрались харчевни. Я лишь один раз успела садануть кулаком по створке ворот, как их тут же распахнул Курт. Он как всегда радостно заулыбался и замахал рукой, приглашая нас. Едва мы въехали, я спрыгнула с коня, и, бросив поводья конюху, поспешила вовнутрь. Ну, сейчас я буду договариваться! Ох, как я сейчас буду договариваться!

Обычно меня трудно по-настоящему разозлить, как правило, я покиплю сама в себе, спущу пар, и только. Но вот сейчас, когда я нахожусь в бешенстве, лучше на дороге у меня не вставать, сомну как дестриэ пехоту. Девочки вывели меня из себя, на воротах добавили и обозлили, а у дома градоправителя окончательно довели до белого каления. И если теперь трактирщик не примет мои условия, я его просто-напросто пришибу, и заведение поменяет хозяина.

Стоит только помянуть, и он тут как тут. Когда я влетела через заднюю дверь в зал, трактирщик стоял за стойкой и что-то писал в большой амбарной книге, видимо проверял счета. На шум он оторвался от дел, поднял голову, подслеповато прищурившись. Разглядев, что это я, он приветливо заулыбался.

– А очень град, что вы грешили остановиться у меня, – прокартавил он, и захлопнул счетную книгу. – Цена, пгредложенная мной утгром, остается в силе.

– В силе?! – яростно прошипела я и, сделав пару широких шагов, обогнула стойку. – В силе говоришь?! Ах ты сучий потрох! Гнида ты недодавленная! – от этих слов и моих резких движений хозяин принялся пятиться к дальней стене, откуда торчали вмурованные в нее краники для бочкового пива. Я наступала. – Курвин ты сын! – тот уперся спиной в стену, отступать дальше было некуда. Недолго думая, я схватила его двумя руками за грудки и скрутила ворот коты у горла. – Ты, почему сволочь такая, не предупредил нас, что в городе холера?! Почему я тебя спрашиваю?!

– В-вы б-бы не зап-платили б-больше… – с трудом выдавил он. Из-за того, что я была выше его на пол головы, ему приходилось смотреть на меня снизу вверх. Лицо его покраснело, налилось кровью, по роже обильно потек пот, губы затряслись.

– Не заплатили бы больше?! – взбешенно уточнила я, сильнее прижимая его к стене, все туже затягивая ворот на горле. – Легких денег захотелось?!

Хозяин теперь даже не мог моргнуть от испуга, лишь судорожно хватал губами воздух. Тут в зал ввалились сестры, груженные сумками с нашим барахлом. Увидев такую картину, они оторопело остановились. Юза даже попыталась что-то сказать, но я рявкнула, не оборачиваясь: 'Молчать! Не видите, мы торгуемся?!' – и вновь занялась трактирщиком. Для верности процесса, приподняла его вверх, несчастному пришлось встать на цыпочки. В запале я даже веса его не чувствовала.

– Халявы захотелось?! Плата тебе будет пол серебряника как прежде, и не грошиком больше! Ну?! – трактирщик захрипел. Я чуть ослабила хватку и позволила встать на ноги.

– Я пожа…

– Ты что?! Пожалуешься?! – я вновь приподняла его, но на сей раз повыше, так что теперь только длинные носы пигашей доставали до пола. – Кому ты пожалуешься?! Только вякни, и я самолично развешаю твои кишки по забору! Пусть на ветерке полощутся. (Пигаш – обувь с острыми носами.)

Я опустила его вниз, для верности стукнула головой о стену и только лишь после этого чуть отпустила ворот.

– Пожалуйста, – пробормотал он, с трудом переводя дух. – Я согласен, согласен…

– Вот и чудненько! – я полностью отпустила его одежду и даже одернула подол коты. – Комнаты прежние?! – хозяин кивнул, прокашливаясь.

Я развернулась к сестрам, наблюдавшим за устроенным мною представлением.

– Ну что стоим?! Расселяемся, – и, подавая пример, первой подхватила свою сумку и двинулась наверх по винтовой лестнице.

Я ходила по комнате из угла в угол, металась как дикий зверь, запертый в клетке. Гертруда даже не снимая доспеха, забросила свои пожитки и сразу же ушла к Юзе с Агнесс, оставив меня одну. Нужно было подумать и решить, как выбраться из этой большой кучи дер… большой кучи навоза, в которой мы оказались по самую макушку. На ум ничего не приходило. Нет, приходило же конечно, но те мысли, которые делу ни как не могли помочь. В голове просто не укладывалось, что мы застряли здесь надолго. Все зудело, вертелось, что не может быть эпидемии холеры просто так, с бухты-барахты! Осень, прохладно, по ночам мороз, сухо – дождей нет… Не может быть! Ну бывает конечно и при таких условиях, но редко! Но не в нашем же случае! Не в нашем!!! Больших эпидемий вообще давно по союзу не было, лет десять точно. Так очаги небольшие… Неужели мы оказались в таком очаге?! Не верю! О Господи, за что же ты меня так?! Чем я Тебя прогневила?! Месяц, если заболевших немного… Придется сидеть здесь целый месяц! Что мне делать?! Целый месяц! Мать меня потом на ленточки распустит! Коз пасти отправит, или выгребные ямы чистить! И это будет еще наименьшим из наказаний. Так, подобные мысли к делу не относятся! Думай, девочка, думай! Выход должен быть! Завтра еще раз нужно будет сходить к градоправителю. Довольно странно, что его сын одним из первых подцепил эту заразу. Они ж богатые, что попало не едят и не пьют, с кем попало не знаются. Не может быть, чтобы он заболел холерой. Как-то невероятно. Может лекарь дурак, полный кретин и маразматик? Шут его знает! Завтра… А сегодня?! Нет сегодня рано! Если предположить, что их драгоценная деточка обкушалось чего-нибудь, и теперь ее полощет с двух сторон, то за сегодня улучшения не будет. А завтра может полегчает… Эх, это так все мои догадки и предположения! А если холера?! Как?! Будем надеяться, что у сынка просто банальный понос. Завтра… День теряем! Мысли в голове разбегаются, словно двухвостки из-под сапога. Ничего путного придумать не могу…

В дверь коротко постучали, и в комнату заглянула Герта.

– Фирь, ты не сильно занята? – осторожно поинтересовалась она.

– Да нет, – выдохнула я. Все едино не знаю что делать, хоть с сестрами поговорю. – А что?

– Вот, – она аккуратно вошла в комнату, следом за ней с кислым видом появилась Юза. – Поговорить пришли.

– Заходите, – махнула я приглашающе рукой, и устало опустилась на кровать. – Только о чем?

Юозапа прошла и села на вторую койку, старшая сестра осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу. Одна повздыхала, другая попыхтела, но, наконец, они начали:

– Мы… Как бы тебе сказать. Мы… В общем, мы хотели бы извиниться, – кое как выдавила из себя Гертруда. Она стояла у дверей такая большая, такая смущенная.

– Да именно, извиниться, – подхватила Юза. – Мы понимаем, что это по нашей вине мы застряли тут на неизвестное время.

– Ну хорошо хоть понимаете, – голос у меня был какой-то обреченный, впрочем каким же ему быть, при таких-то обстоятельствах. – Еще бы вы придумали что делать…

Сестры молчали, похоже, идей не было. Герта рассматривала носки своих сапог, Юозапа выводила указательным пальцем на покрывале кровати какие-то замысловатые вензеля, и не отрывала от этого занятия взгляда.

– Ладно, – выдохнула я. Похоже, каяться гораздо проще, чем предложить что-нибудь путное. – Но вы хоть впредь признаете за мной право командовать? – дожимать, так дожимать. – Девочки поймите, я не рвусь в начальники, просто кому-то это надо взять на себя. Иначе мы далеко не уедем. И, увы, еще раз повторюсь, спрашивать потом, будут с меня, как с главной.

– Эт ясен пень, – протянула старшая сестра, не поднимая глаз.

– Так вот, если четко не можем определиться: кто, куда и зачем, снова где-нибудь умудримся застрять. И только ради этого нам нужно единоначалие. В этом-то хоть вы со мной согласны?

– Да, – сухо кивнула Юза, и посмотрела на меня, вид у нее был как у обреченного.

– То есть решающий голос остается за мной, и если я говорю 'Мы едем туда-то', вы слушаетесь?!

– Угу, – подтвердила Герта.

– Слава Богу! – протянула я чуть веселее. – Хоть до чего-то договорились.

– Но если ты не права, мы все равно тебе выскажем, – сразу же добавила Юза.

– Куда же я от вас денусь! – фыркнула я. – Вы мне потом всю плешь проедите, если что не так! Единственное, чтобы ваши высказывания были по делу, а не просто, что это неправильно, или мы, мол, устали… Лениво там…

– Хорошо, – не очень довольным тоном согласилась Гертруда, видно поняла, в чей огород камень. Обычно под предлогом ее усталости, мы пару дней торчали в приличной гостинице, потихоньку объедались, и до сих пор это проходило. В Робату я ей точно долго рассиживаться не дам!

– Да ясно, ясно, – немного раздраженно выдала Юза, ага и ей камешек попал куда надо.

Мы неловко замолчали.

Решив подвести итог под нашим разговором, я сказала:

– Короче, я так понимаю, мы разобрались, все друг другу высказали, и теперь можем спокойно решать: как нам быть дальше.

– Может нам не стоит так торопиться? Ведь это события так сложились, – осторожно предположила Юозапа, а после чего заключила: – Посудите сами, мы жертвы обстоятельств.

– Мы будем жертвами гнева настоятельницы, – обреченно пообещала я ей. – Ты представь, что с нами сделает мать, если мы уже должны были, как максимум вчера обратно вернуться?!

– Может, дороги развезло, и мы задержались… – начала искать оправдания Юза.

– Да?! Ты хочешь сказать, что на дорогу сроком в две с половиной – три недели в оба конца, ушло три с половиной месяца?! – я аж задохнулась от возмущения.

– Почему три с половиной? – так, похоже сестры не понимают.

– А когда, по-вашему, мы обратно вернемся? Дай бог к середине декабря допилим! Сначала до Sanctus Urbs, затем до монастыря сподвижников Агнесс довезем, потом назад. Сколько получается? А ведь сегодня уже ни много, ни мало пятнадцатое октября! И тут, наверное, на месяц застряли! Так вообще выходит, что не раньше, чем к новому году!

– М-да, как-то не задумывались, – растерянно протянула Гертруда и присела на кровать рядом с сестрой.

– Вот вам и не задумывались! А теперь представьте, что нам устроят, когда мы в середине зимы обратно в орден заявимся?!

– Трындец полный! – озвучила наши мысли Герта.

– То-то и оно, что полный! А вы мне еще говорите, чтобы я не дергалась. Тут в пору как ужаленному бегать! – выплеснула я свои эмоции. Затем выдохнула, попыталась успокоиться, чтобы вернуть разговор в нужное русло. – Так короче, надо решать что делать. Идеи есть?

– Может, через стену переберемся? – бросила первую же пришедшую на ум мысль Юза.

– Ага, и как ты себе это представляешь? – спросила я у нее. – Мы сами через стену, а лошадей что в карманах или за пазухой проносить станем? А может быть Герта как самая сильная их через стену перебросит?! Или может нам пёхом до Альтисии добираться? Чушь не пори! Дельное предложение надо.

– Надо бы с местными поговорить, – в раздумье старшая сестра принялась теребить прядь волос, выбившуюся из по кале. – Понять, что и от чего. Много ли заболевших. А то так, ни с того ни с сего… Странно.

– Ты думаешь, что нам горожане точную информацию скажут. Поди, все слухами заросло, и правды никогда не узнаем, – с сомнением произнесла я.

– Да нет, здесь как и в любой деревне, слухов конечно тьма будет, но если расспросить трех четырех, да потом поделить число больных пополам, то приблизительно получим.

– Ну что, вариант, – согласилась я. Лучше-то все равно нет. – Можно сегодня начать, что день терять. Ох, выбираться нам отсюда надо!

– Кто ж спорит, – прошептала Гертруда, и тут же громче добавила. – Доспехи я могу обратно заносить?

– Заноси, конечно, – оторопело выдавила я.

– Лады, а то кто тебя знает! Когда ты злишься к тебе подойти страшно.

– Герта, да Бог с тобой, я ж ничего такого не сделаю.

– А по твоему виду не скажешь.

С обеда мы решили начать расспросы населения, а к вечеру собраться и сопоставить услышанное. Я, обученная великосветскому политесу, пошла потолковать в ратушу с местной знатью, Гертруда с мужичьем на базар, Юзе достались завсегдатае харчевни. Со мной в ратуше никто разговаривать не стал, меня вообще в нее не пустили. Когда я туда подошла, на двери висел амбарный замок, а служащие оказались разогнаны по домам. Попробовала вновь подступиться к дому градоправителя, но куда там! Проще штурмом Святой город взять, чем сквозь кордон его слуг пробиться. Проплутала часа три, и все почти без толку. Только с одной бабкой на улице переговорила, да и то больше вынуждена была слушать ее причитания, чем толковые сведения. Выходило странно: получалось, что все напуганы, но заболевших она назвать не может. Сначала сказала, что у соседки мальчонка заболел, с позавчерашнего дня крючит; потом – у шорника вся семья полегла. А уж в конце разговора вовсе несуразицу выдала, мол, улицами пластом валяются, вроде помершие есть. Но все же из ее рассказа я кое-что выудила: похоже, заболевших не так уж и много, а если поделить на два, как советовала Гертруда, а лучше на три, то и вовсе человек десять пятнадцать, вдобавок все то ли дети, то ли подростки. В итоге, я решила положиться на счастье сестер, может у них будет больше сведений, и отправилась обратно в харчевню, ведь там у нас с вещами сидела Агнесс. Мы ей запретили выходить, еще случится что-нибудь, греха потом не оберешься; племянница настоятельницы как ни как. Мало того, что мы запретили ей выходить, так еще есть без нас или пить чего-либо, даже простую воду. Мы ж теперь с ней обречены, как с малым дитем возиться.

Вернулась я обратно, если не считать разговора с бабкой, с пустыми руками. В нашей комнате меня дожидались Юозапа и Агнесс, старшей сестры пока не было. На лице у девочки была написана мировая обида и скорбь, видите ли, ее никуда с собой не берут. Юза же стояла и бездумно смотрела в окно.

– Ну как? – спросила она не оборачиваясь.

– Пусто, – выдала я, и прежде чем сесть на свою кровать, принялась стягивать с себя рясу. Как же меня достали все эти тридцать три одежки! В помещении в поддоспешнике жарко, на улице без него холодно, а надевать его поверх не моги, не полагается. – В ратушу не попала, до баронета этого идиотского не добралась. Лишь с одной бабкой поговорила, но после ее рассказа в голове полная сумятица. А у тебя как?

– Тоже ничего не пойму, – призналась сестра. – Посетителей конечно же нет, растрясти некого. С одной Мартой только и поболтала.

– А хозяин?

– А что хозяин?! Он теперь нас до заикания боится, похоже, рад бы сбегать пожаловаться, и на нас всех собак спустить, только вот некуда. Да и потом нажалуется он, не известно еще, чью сторону примут, мы ж дщери Господне.

– Но хоть что-нибудь ты вызнала? – спросила я, справившись с верхней одеждой. Так осталось еще кальцони переподвязать к подолу рубахи и все: можно заново напяливать рясу.

– Давай Герту дождемся, чтобы на пять рядов не пересказывать, – предложила мне сестра, отходя от окна, затем не к месту добавила: – Похоже, к вечеру может дождь начаться, – а после вышла.

– Только этого не хватало, – вяло выдохнула я. Нервничать или расстраиваться по данному поводу сил просто не было, все поутру растратила.

Я рухнула на кровать, вытянувшись во весь рост и заложила руки за голову. Что ж будем вынужденно отдыхать. Агнесс пересела ко мне.

– Есфирь, а Есфирь, – тоненьким и жалобным голоском начала она. – Мне скучно.

– Займись чем-нибудь, – о Господи! Только молоденьких герцогинь я не развлекала.

– Можно я погуляю? А то я взаперти второй день сижу.

– Вот и сиди.

– Вы меня в Горличах держали, и здесь держите, – продолжила ныть она. – А я так хочу посмотреть обычный город.

– Насмотришься еще, успеешь. У тебя теперь для этого вся жизнь впереди.

– А я хочу сейчас.

– Агнесс ты маленькая что ли?! Хоть немного-то понимать должна, что такое город, и что такое холера в нем.

– Вечно вы так! – она резко встала с кровати.

Я неохотно села.

– Если нечем заняться, надень кольчугу и поприседай, а лучше от пола отожмись. Все полезней будет, чем ныть попусту. Хотя погоди. Юза! Сестра Юозапа! – прокричала я вовсю мочь.

Та почти сразу заглянула в комнату и с недовольным видом поинтересовалась:

– Ну что?

– Девочка у нас томится, займи чем-нибудь полезным.

– Чем, например?

– Тренируется пусть, силу нарабатывает. Как стало скучно, пусть отжимается или еще чего. Как говорится – добрый труд всю дурь вон выбивает.

– Где я тебе тут тренировку устрою? Места мало.

– А вы сходите с ней во дворе помашите, там места хватит. Мельницу ей покажи и ту и другую.

– Ага! – Юза покрутила пальцем у виска. – Мельницу ей! Она и так удар простенький через раз отбивает, а ты мельницу. Либо она себе чего-нибудь отшибет, либо я калекой останусь.

– Ну, пойди просто потренируйся, а заодно и вправь ребенку мозги на место. Лучше тебя этого никто не сделает. Все одно Гертруду ждем, так хоть время убьешь.

– Вот спасибо! Наградила, – скривилась сестра, и, посмотрев на Агнесс, выдала: – А ты что стоишь, смотришь?! Марш одеваться!

– Какие же вы злые! – выкрикнула девочка, но вышла. Было слышно, как хлопнула соседняя дверь – послушалась. Впрочем, куда ж она денется: оденется и пойдет.

Я вновь растянулась на кровати и закрыла глаза. Если ничего не могу сделать, то остается просто ждать, а ожидание лучше проводить во сне.

Мы с Юзой и Агнесс сидели внизу и после ужина пили завар, когда возвратилась Гертруда. Было уже довольно поздно, на дворе стемнело, принялся накрапывать противный осенний дождь. Вернулась она уставшая, но с весьма довольным видом. Не переодеваясь, подсела к нам, заговорщицки подмигнула, взяла со стола ломоть ржаного хлеба, бросила на него приличный кусок мяса и впилась в него зубами.

– Ну?! – мы с Юозапой едва не взвыли с надеждой. Неужели она что-то узнала?

– Угу, – промычала она, делая знак рукой, что сейчас, мол, все скажу.

Она быстро прожевала откушенное, отобрала у меня кружку из рук, сделала большой глоток, утерла губы и только после того сказала:

– Жрать хочу как собака!

– Что-нибудь узнала? – не выдержала Юза.

– Да узнала, узнала, – отмахнулась она. – Дайте только червяка заморить, и я вам такое расскажу – со скамей попадаете!

– А по ходу рассказа не получится? – мне не терпелось услышать, что же она накопала.

Она замотала головой и выдала с набитым ртом:

– Ум-у, не фавутитца…

Мы терпеливо стали ждать, когда же она доест и примется за рассказ. Наконец старшая сестра дожевала, взяла кувшин с горячим заваром, налила в мою кружку до краев, сделала первый глоток, и только после того начала:

– Пошла я на базар, послушать, что говорит местное население, и в одном месте набрела на один интересный разговор. Стояли с пяток здоровых серьезных мужиков, видимо не последние люди в этом убогом месте, и обсуждали между собой этот неожиданный карантин. Он им тоже как кость в горле. Уж не знаю я, кто они там были, местные негоцианты или бандюги большого пошиба, но вот ворота им точно открытые нужны, – сестра сделала большой глоток, и продолжила: – Так вот, стояли они и обсуждали, с какого это перепуга ворота закрыли. И если действительно в городе холера, то заболевших почему-то никто в глаза не видел. Тут я ушки навострила и принялась слушать дальше. А они тем временем продолжили свои рассуждения: с чего слухи-то такие поползли, почему паника в городе началась. И вышло у них, что опять же по слухам болящими оказались только детки здешних богатеев. А от чего – тут уж они сразу смекнули. Вся эта золотая молодежь повадилась в местных лесах охоту устраивать. Но на кого бы вы думали? – Герта подняла кружку, заостряя наше внимание на этом моменте, и, сделав из нее новый глоток, выдала: – Они здешних бродяг на лошадях загоняют. Развлечение у них, у паскуд такое! Так вот вчера, по словам одного из мужиков, они забили какого-то очередного приблудного нищего, то ли из Веслы, то ли из Табоха. А что там, что там, по лету холера недолго была. В принципе все городские об этом увлечении знали, да помалкивали от греха подальше, потому как нормальная власть фиг знает где, а тутошняя – под боком. Но вот незадача, по словам все тех же мужиков, скоро в этот вшивый городишко пообещали направить то ли викария, то ли диакона, для оценки госпитального имущества. Естественно по приезду этот церковник узнал бы, что здесь творится, полетели бы чьи-то головы, ан нет. Если в городе холера, то кто ж сюда сунется? Извините, но психов нет. Поэтому какой-то прислужник, видевший, что творили эти говнюки, пошел по приказу языком чесать: холера мол, холера. К тому же личный медик Брюна подтвердил. И понеслось! Мельница слухов заработала на полную мощь. А на самом деле-то за этим скрывается только страх за собственных деточек, потому как бояться они до дрожи в коленях того, что могут сделать с ними церковники, когда сюда нагрянут. Вот воспитывают уродов, а потом не знают куда бежать! Короче, верховодит этой шайкой-лейкой ни кто иной, как деточка дражайшего градоправителя Сера Персиваля Брюна, вот папочка из-за опасения за сыночку ворота-то и закрыл. Вот такие вот пироги с котятами получаются!

Сестра закончила свою речь и надолго приникла к кружке. Мы молчали. Я лично была слегка потрясена услышанным. Вообще-то я не невротичная девица, не в тепличных условиях выращена, и знаю, что иногда господа своих холопов по полям гоняют для развлечения, или нападают на соседские владенья, грабят, жгут, баб портят. Но творят подобные вещи только законченные самодуры, а их по всему Церковному союзу раз, два и обчелся. Да и к тому же стоит пострадавшей стороне, то бишь соседу, утратившему свое имущество, будь то корова или пяток порушенных деревень, пожаловаться в местный церковный магистрат, то все. С соседом быстренько разберутся Бедные Братья Святого Симеона, штраф там назначат, или с его территории что-либо заберут, в общем, восстановят справедливость. А вдогонку еще и накостылять могут, чтобы в памяти закрепил, да на чужие земли больше не совался. Мы ж все-таки в союзе живем – закон на всех единый. А тут богатенькие детки ради развлечения забивали людей?! И остаются безнаказанными?! Это уж, ни в какие ворота не лезет. Да! Вот к чему приводит отсутствие нормальной власти. Обнаглели вконец, распоясались, а как жареным потянуло, так принялись вертеться как ужи на сковородке. Решил Сер Брюн обезопасить своего отпрыска таким способом, взяв при этом целый городок в заложники. Приедут проверяющие, увидят желтые полотнища, и повернут обратно. А может достаточно будет и слов проезжающих через эти места торгашей, чтобы отложился приезд священнослужителя на неопределенный срок, ведь в свежий послехолерный городок никого калачом не заманишь. Теперь понятно, откуда у местной болячки уши растут.

Тем временем старшая сестра уплела еще один такой же кусок хлеба с мясом и сказала:

– И решили все эти мужички, пойти завтра с самого утра вправлять мозги здешнему градоправителю, чтобы он по-хорошему ворота открыл. Иначе они бунт в городе устраивать собрались.

– Серьезно тут дела заворачиваются, – выдохнула я. – Только в центре пожара народного мятежа я не оказывалась! – и тут меня осенило: – Так это что получается: завтра мы сможем отсюда уехать?!

– Выходит что так, – согласилась со мной Герта. – Вот только точнее сказать не могу: завтра ли, нет. Бог его знает, сколько они там провозятся! Баронет-то будет упираться до последнего.

– Это понятно, но у нас хоть надежда есть, и то ладно, – обрадовано заявила я.

К нам подошел хозяин и, не поднимая глаз, угодливо поинтересовался, не нужно ли нам чего-нибудь еще. Мы ответили, что нет и он все так же, не глядя на нас, торопливо убрал со стола. Эк я его!

– А вы сами-то чего разузнали? – спросила у нас Гертруда, как только хозяин убрался прочь.

– После твоих известий, наши ничего не стоят, да и вообще глупостью полной являются, – резонно заметила я.

– Ну лады. Давайте определимся, будем ли мы сами в этом участвовать? – осведомилась старшая сестра.

– Ни в коем случае! – замахала руками Юозапа. – С ума сошла?! Где ж это видано, чтобы мы, дочери Господа нашего, против законной власти шли?

– Где ж ты тут закон-то видишь? – вскинула брови Гертруда

– Как это где? – удивилась Юза. – Ведь подозрение на болячку есть? Есть. Доктор подтвердил? Подтвердил.

– Но это ж неправда! – воскликнула старшая сестра.

– А кто докажет что неправда? – продолжала упираться Юозапа.

– Так больных нет! – уже негодовала Герта.

– И что? По бумагам есть. Может, сыночка баронета простой понос прохватил, пережрал он там чего-то, а запишут все как холера. Врач свой, на сто рядов перекупленный. Градоправитель все по правилам сделал. Так что здесь не прикопаешься.

– И что ты нам предлагаешь? Сидеть тут и киснуть?! А вдруг у них ничего не получится?! – не сдавалась Гертруда. – Есфирь, ты что предложишь? Ты ж у нас теперь самая главная. Вот и давай решай! Как скажешь, так мы и поступим!

– Что скажу, что скажу, – я в раздумье почесала кончик носа. – Лезть нам, конечно же, на-рожна не надо. Опасно просто. Однажды припомнят такое восстание – мало не покажется. Но и сидеть как квочки на насесте тоже не дело. Для начала мы с Гертой, завтра с утра сходим, посмотрим, как у народа дело пойдет. Если не очень, и будет ясно, что даже к вечеру город нам не покинуть, то уже сами полезем брать за грудки пресловутого баронета. Нам лишь бы до него добраться, а уж там я придумаю, чем и как его пугануть, – пообещала я многозначительно.

И на другой день мы тоже поздно проснулись, уже рассвело. Вдумчиво и толково размялись, сменяя друг друга в тренировочном бою одна против двоих. Ох и глаза были у Агнесс, когда она смотрела, как мы гоняем друг дружку по двору, и восхищенные и перепуганные одновременно. По окончании поединков, она восторженно выдала нам: 'Никогда бы не подумала, что так можно! Вы прям, как настоящие рубились! Жуть как страшно!' – на что Юза фыркнула, а Гертруда долго смеялась приговаривая: 'Можно подумать мы не всамделишные!'. Потом неспешно позавтракали, и как договорились вчера, оставив как всегда Агнесс под присмотром Юозапы в харчевне, мы со старшей сестрой отправились в город разузнать, что к чему. На улицах было неспокойно, похоже, что виденные Гертрудой вечером мужики потихонечку начали раскочегаривать народ. Хоть с дрекольем еще никто не бегал, но напряженная атмосфера уже ощущалась вовсю. Мы неспешно дотопали до главной площади, где стоял дом баронета Сера Персиваля Брюна. Вот тут-то и было основное скопление людей. В основном здесь собралось мужское население, но все же то тут, то там мелькали калоты или платки; видимо дамочки побойчей тоже решили поучаствовать. (Калотт – дамский чепец с загнутыми краями) Дом градоправителя сегодня походил на крепость, окна первого этажа заколочены изнутри деревянными щитами, второго наглухо притворены ставнями: да, ребята решили держать оборону всерьез. Непосредственно перед закрытыми дверями стояли четверо осанистых мужчин, крупных таких и о чем-то разговаривали, изредка махая руками в разные стороны.

– Они? – спросила я у Герты, указывая на них взглядом.

– Ага, они самые, – подтвердила она, и спросила: – Присоединяться будем?

– Для начала просто поговорим, – ответила я и направилась в их сторону.

Люди перед нами расступались как по мановению волшебной палочки. Еще бы! Мы ж вместо ряс сюркоты орденские на поддоспешники надели, у Герты вдобавок за поясом матово поблескивала секира, а у меня фальшион. Мы уверенно дошли до них, и я обратилась к одному, прикинув на глаз что именно он за старшего, и поосанестей будет и таперт побогаче.

– День добрый, сестры, – учтиво протянул он. Надо ж, а не ошиблась!

– И вам добрый, – кивнула я вежливо. – Вы собрались тут выяснить, отчего ворота закрыли?

– Так ить… – неуверенно подал голос другой, с окладистой такой бородой с проседью. – А что?

– Да ничего, ничего, – постаралась сказать я как можно мягче. – Ничего особенного, даже можно сказать правильно, что вы тут собрались, – мужчины расслабились. Конечно, мы произвели на них впечатление; во-первых: подошли орденские и к тому же с оружием, а во-вторых: стоим вровень с ними ростом. Тут есть от чего беспокоиться и напрягаться. – Нужно обязательно выяснить по всем ли правилам был объявлен карантин, все ли соблюдено.

От таких слов они, конечно же, приуныли. Ну а что они хотели, чтобы мы с гиканьем сразу же врубились в баронетские двери? Мне в этом городе торчать тоже не слаще редьки, но закон есть закон, и если мы, представители церкви будем его попирать, то ни к чему хорошему это не приведет. В случае чего всем достанется: и нам и горожанам. Были случаи: шел народ против власти, и что в итоге?! Виновников колесовали да жгли на кострах, а оставшихся в живых жителей принуждали вскладчину выплачивать огромные штрафы. Короче, мало никому не казалось. Так вот и здесь чего на рожон переть? Может удастся так договориться. К тому же, если баронет поймет, что дело совсем труба, он городскую гвардию и стражу со стен отзовет, и на народ спустит. Попрут они против своих, не попрут, дело десятое, но все равно заваруха начнется – будь здоров, не кашляй!

– Вы с градоначальником уже говорили? – спросила я у них.

– Так ить, нет еще, – ответил тот, что с окладистой бородой. – Не выходят, на стук не отзываются.

Ну я бы на месте баронета, тоже из дома пока носа не казала.

– Угу, – кивнула я значительно, и принялась расспрашивать их дальше. – А заболевшие-то в городе вообще есть?

– Нету, – ответил старший. – Поговаривают, что полегли лишь богатые деточки, но, по-моему, это вранье.

– Это те, которые на охоту выезжали? – решила уточнить у них Гертруда. От ее голоса мужчины вздрогнули. Поди тут, не вздрогни! Голос у старшей сестры низкий, грудной вдобавок немного надтреснутый.

– Те самые, – опасливо глядя на нее, подтвердил третий, на кузнеца похожий мужик.

– Ясненько, – выдохнула я и почесала кончик носа. Потом подхватила Гертруду под локоть и потянула в сторону. – Пойдем, обговорим.

Мы отошли.

– Ну что решим? – первой спросила она.

– Влезать нам в народный бунт, конечно же, идиотизм, но и дожидаться когда же все само растрясется, у нас нет времени. Они здесь сегодня могут просто потолкаться, потом взять да и уйти. Настоящее восстание начнется, когда в городе вся провизия к концу подойдет, а до этого пока еще ой как далеко. Надо, как мы и решили, с самим Брюном потолковать.

– А он тебя послушает? – с сомнением в голосе осведомилась у меня Гертруда.

– Надеюсь что да, – ответила я. – Для начала я у него спрошу: отправил ли он гонца, сообщить властям, что в городе холера. Потом еще парочку каверзных вопросиков задам.

– А если не поможет?

– Ну на крайний случай, я постараюсь сослаться на одну дамочку в Sanctus Urbs, авось подействует.

– Это почему?

– Да ее все в союзе боятся до заикания. Думается мне, что и баронет не исключение.

– Тогда пойдем, – махнула головой старшая сестра и двинулась в сторону осажденного дома, а я за ней следом.

Мы подошли к дверям, и Гертруда принялась стучаться в дверь рукояткой секиры. Грохот стоял на всю улицу. Народ, толпившийся на площади, принялся с интересом наблюдать за нашими действиями. Однако от простой долбежки не было никакого толку. Тогда я, набрав побольше воздуха в грудь, прокричала:

– Именем Господа Единого и Матери Церкви откройте! – конечно, я не имела права так говорить, не было у меня полномочий, но с другой стороны кто об этом кроме сестер это знает? К тому же подобная формулировка убийственно действует на окружающих. Вон даже толпа стихла и отпрянула подальше от дома.

Нам пришлось колотиться и голосить на всю округу минут десять, прежде чем на втором этаже приоткрылось окно, и из него осторожно высунулся мужичок затрапезного вида: похоже послали, кого не жалко. На лице у него был написан страх смешанный пополам с возмущением: кто посмел пользоваться столь громкими словами. Но, увидев, что стучаться именно те, кому не возбраняется, махом скис и нырнул обратно. Мы выжидательно уставились на приоткрытое окно. Минут пять ничего не происходило, но вот из него выглянул седой старик с надменным выражением на породистом лице, важно откашлялся и зычно произнес:

– Сер Персиваль Брюн сегодня не принимают! Приходите завтра!

И уже собирался, было, захлопнуть ставни как я на всю площадь выдала:

– Если Сер Персиваль Брюн не примет нас немедленно, то мы заявимся сюда всей боевой четверкой, и начнем разносить этот дом по камушку, пока он не соизволит оторвать свою задницу от кресла и не выйдет к нам!

Вот тут я не блефовала, не про четверку естественно. Если мы втроем заявимся сюда и начнем рубить его двери, нам никто даже слова против сказать не посмеет. Мы боевые церковники, а значит городская стража нам не указ, духовенство тоже, а другой бейлифатской ветви здесь что-то не наблюдается. Вдобавок, если мы только не будем пытаться прорваться за ворота, против нас стражники даже пальцем не шевельнут, ведь уличенный в нанесении оскорбления словом или действием любому священнослужителю подлежит наказанию в виде отрезания языка – если словом, или повешением – если делом. Нет, естественно нас костерили в лицо, и это сходило с рук; мы ж простые люди, а вот если бы кто-нибудь принародно оскорбил Папу, то все – хана, языком не отделаешься. Тут молись, чтобы смерть была не слишком мучительная. Нельзя было так же ругать кардиналов, командоров, даже епископов весьма нежелательно, могло в ответ прилететь серьезно; но вот вступить в схватку прилюдно даже с рядовыми бойцами, то смертный приговор. Тут Церковь карала строго. А с 'неприлюдно', я думаю, мы сами разберемся.

Не меняя интонации, старик произнес:

– Я так и передам, – и исчез внутри дома.

Мы снова вынуждены были стоять и ждать, когда еще кто-нибудь выглянет к нам.

– Слушай, может, поторопим их, – предложила я старшей сестре.

– Да запросто!

Герта шагнула, встала чуть сбоку от двери, перевернула секиру лезвием вверх, замахнулась и со всей мочи саданула обухом. Железко ушло в дерево пальца на три. Блин! Я думала, она просто постучит. Сестра тем временем чуть качнула застрявший крюк, выдернула и еще раз с размаху долбанула.

– Хорош! – замахала я рукой. – Достаточно.

Мне пришлось сделать вид, что все так и задумывалось. На этот раз Герте потребовалось большее усилие, чтобы извлечь секиру из дверного полотна. Н-да! Дури ж до хрена, вот и пользуемся. Однако ее действия возымели успех, в окошко вновь высунулся старик и немного нервно произнес:

– Сер Персиваль Брюн примет вас немедленно! – и весьма поспешно скрылся.

Почти тут же дверь немного приоткрылась, и на улицу выглянул тот самый затрапезный мужичонка, которого первым заставляли выглядывать из окна, бросил боязливый взгляд на повреждения и почтительно поклонился нам.

– Прошу, – все так же оставаясь склоненным, он шире распахнул дверь и, пятясь задом, отступил в сторону. Х-м! Однако?! В такой позе двери мне еще никогда не открывали!

Я сделала важное лицо и первой двинулась вовнутрь, Гертруда топала за мной, дыша в спину.

Нас провели на второй этаж, где в комнате с опущенными шторами, которые видимо должны были скрыть затворенные окна, сидел баронет. Антураж, конечно, они создали соответствующий: полумрак, едва разгоняемый десятком маленьких свечей, темные стены и обивка мебели, вуаль, накинутая на большое напольное зеркало. Интересно, где ж они его в такой глуши откапали и сколько оно стоит? А посреди этого мрачного интерьера, в кресле смахивающим на тронное, облокотившись на стол и рукой прикрывая глаза, сидел Сер Персиваль Брюн. Весь его вид выражал мировую скорбь и вселенскую трагедию. Ну что ж, мы знавали и более лучших комедиантов! Нас на мякине не проведешь! Уж слишком показательно, слишком наигранно вел себя барон. Мне ж видно: под этой нарочитой наигранностью скрывается обычный страх. Не ожидал баронет, совсем не ожидал, что в его городе вместе со всеми окажутся запертыми и боевые церковники.

Мы вошли, грохоча сапогами по голому полу – а ковры-то постелить жаба задавила; и остановились посреди комнаты. Стульев для нас предусмотрено не было. Ага! Знаем мы и этот приемчик. Окинув помещение взглядом, Гертруда сразу же отошла обратно к двери и со скучающим видом, прислонилась к косяку, а я принялась разгуливать по комнате. Боронет молчал и продолжал сидеть неизменной позе. Подойдя к зеркалу, я сдернула с него тончайшую ткань и кинула на пол. Так вот в чем финт ушами! А зеркало составное, то есть собранное из небольших прямоугольных стеклянных пластин, закрепленных малюсенькими шпеньками в общей раме. Я внимательно принялась его разглядывать, провела пальцами по поверхности. Баронет положения не поменял. Ну что ж пойдем дальше. Подошла к окну, отдернула занавесь – точно закрыты. Короче, я принялась разгуливать по комнате с совершенно невозмутимым видом и рассматривать все, что мне попадалось на глаза: поковыряла узоры пальцем на мебели, простучала стены, вытворяла все, что мне вздумается. Баронет, так и сидевший неподвижно с трагической миной на лице, при всех моих действиях, выглядел по-идиотски.

Тут Гертруда откашлялась, и хрипло спросила:

– Ну? Долго здесь еще драма века разыгрываться будет?

Сер Персиваль Брюн словно ждал этого момента. Он отнял руку от лица, тяжело и прерывисто вздохнул и поднял глаза на нас.

– У меня сын болен, можно даже сказать умирает, – с трагедией в голосе выдал он. Н-да, переигрывает.

– Угу, угу, – рассеяно покивала я, старательно пытаясь отковырять кусочек штукатурки от стены. – А зеркальце вон то, – я указала большим пальцем себе за спину. – Где брали?

– Вы что не понимаете?! – вот тут баронета перекосило. Неужели он думал, что его глупый спектакль меня обманет? – У меня сын умирает, а вы про какое-то зеркало спрашиваете!

– А что? – я повернулась и пристально посмотрела на Брюна. – По-моему мой вопрос гораздо важнее и интереснее, чем мнимая холера вашего чада.

– Почему мнимая?! – баронет вскочил из кресла. Эк его! Значит точно, болячка не настоящая, иначе он бы так не суетился. Если б его дитё болело на самом деле, он бы злился, а не возмущался, что я де посмела усомниться в его словах. – Вы… Как вы можете так говорить?!

– Сидеть! – рявкнула я, резко поменяв манеру общения.

– Что вы себе позволяете?! – взвизгнул он.

– Сидеть! – я добавила в голос еще больше металла. – Когда твой выродок народ по лесам гонял, он был здоров как лось! А сейчас почему-то решил заболеть?!

Я принялась давить на него. Мне просто необходимо было выбить почву у Брюна из-под ног, поскольку по закону он пока прав: раз есть подозрение на холеру – ворота должны быть на запоре. И точка!

А баронет тем временем с недовольным видом плюхнулся обратно в кресло, от чего, оно отчаянно заскрипело. Ничего себе ряшку отъел! И принялся теребить руками подола жупона, ерзать в кресле, выдавая тем самым, что нервничает.

– Разожрались тут невмеру без нормальной власти, распоясались! Страх потеряли! – я вновь принялась расхаживать по комнате, демонстративно положив руку на висящий у пояса фальшион.

Однако простые мои угрозы на него не подействовали, помнит скотина – кто в доме хозяин. Приняв надменную позу, баронет попытался насколько возможно грозно мне возражать:

– Как вы смеете необоснованно меня оскорблять?! В городе заразная болезнь, эпидемия холеры, от которой вдобавок пострадал мой родной сын. Я, несмотря на это, неукоснительно выполнил все требования и предписания Церковных властей. А вы?!

Задолбал уже, ей Богу, со своей патетикой! Думает, что если так будет себя вести, то я куплюсь на его байки? А быть может не смогу его дожать? Наивный. Засиделся ты в своей глуши, баронет ох засиделся! Забыл: что грозный вид и громкие окрики на таких как мы не действуют.

– А как насчет гонца? – продолжила гнуть я свою заранее спланированную линию разговора.

– А что гонец? Причем здесь гонец? – чего он так засуетился? Вопрос-то прост дальше некуда.

– Как причем?! – произнесла с самым грозным видом. – Отсюда должен был поехать гонец. И я вас спрашиваю про гонца, того самого гонца! – ой, как бредово звучит!

Чего ж он так взволновался, казалось бы, из-за простого факта? Отправь послание, что в городе холера, подержи пару недель ворота на запоре и все, больше ничего не нужно. Все равно глушь…

Однако Сер Брюн спал с лица, и даже щека у него дернулась от нервного тика.

– Ну?

– Ну…А… Он поехал дальше… – промямлил тот.

На мгновение я впала в ступор, не понимая, что же такое выдал мне сейчас баронет. Но разговор все же следовало продолжать, чтобы он не успел перехватить инициативу в свои руки.

– Правда? – с издевкой поинтересовалась я; надо же мне было хоть что-то сказать. Однако меня тут же осенило: и я продолжила разговор уже в прежней манере, то есть холодно и жестко: – А может быть, он никуда и не поехал?

Похоже, Сер Брюн не соблюл все правила. Уже хоть что-то! Похоже я на правильном пути. Однако у баронета задрожали руки, и чтобы не выдать себя он сцепил их в замок. Странная реакция, по идее он не должен так сильно дергаться. Я бы на его месте тут же сказала, что гонец отправляется сей миг, а не пыталась справиться с дрожащими пальцами.

– Нет, нет, – принялся уверять меня он, причем чересчур уж яро. – Совершенно точно, он поехал дальше.

Так речь точно идет не о сообщении в магистрат. А о чем? Интересный разговорчик вырисовывается!

Знать бы мне, что имеет в виду Брюн, когда произносит такие странные речи. Но раздумывать некогда, продолжим.

– Ой ли? – я изогнула бровь. Надо его еще чем-нибудь давануть. – А как отнесутся там, – я указала в потолок. – Наверху, когда я сообщу им о гонце? – я принялась совершенно в слепую тыкать пальцем, в надежде попасть в нужную точку. – Такое важное сообщение, такой срочный пакет.

Неожиданно баронет рухнул на колени, подполз ко мне и попытался обнять за ноги. Ничего себе номер! Похоже, решил, что мне все известно, вот и кидается об пол. Но ведь из-за простых бедолаг я ему сейчас ничего не сделаю. Зачем этот спектакль? Я отступила назад, чтобы Брюн чего доброго не ухватился за меня, а тот пополз за мной следом и запричитал:

– Пощадите, дитя глупое, неразумное, не соображал что творит! Он вообще не виноват, его заставили!

На меня словно озарение снизошло! О-о-о! Да тут, все куда круче, чем кажется! Похоже, деточки завалили в лесу не приблудного нищего, а государственного посыльного. Оттого-то и уверял меня Брюн, что гонец поехал дальше. Вроде как уехал, но на самом деле, теперь нигде и никогда не объявится, потому как зарвавшиеся от безнаказанности малолетние подлецы, наткнулись на него в лесу и решили покуражиться.

В раздумьях я села в баронетское кресло, а тот все так же на коленях двинулся ко мне, сцепил руки просительно и проскулил:

– Не губите, единственный наследник ведь…

Я молчала и думала, как мне быть. С моей последней догадкой все становилось на свои места: если поначалу я недоумевала, почему же баронет так поспешно затворил ворота. Конечно, в случае приезда священнослужителя Сэра Персиваля Брюна за поведение его сыночка по головке не погладят, но и смертельного ничего не случилось бы. Дал бы на лапу и откупился, ведь диаконы и викарии тоже люди. А вот если деточки порезвились с гонцом, везшим какие-то важные бумаги, то гипотетический приезд проверяющего, превращается в практический приезд дознавателей. Есть тут от чего занервничать. Холера – это прекрасный повод закрыть ворота, не пустив тех вовнутрь, и наилучший способ избежать расспросов. Умно, ничего не скажешь. Так народ пока бы раскочегарился, глядишь бы или слухи сработали, или церковники приехали и несолоно хлебавши уехали. Прокол получился в одном – мы оказались запертыми в городе! Теперь же мне надо все провернуть так, чтобы баронет ворота открыл. Так как он считает, что все подробности происшествия мне известны, то мне следует по максимуму этим воспользоваться. Пообещаю-ка я ему закрыть глаза на все это дело, прикинувшись, что ничего страшного его сынуля не натворил, глядишь выгорит, и он откроет город. Может и сработать, а может быть и нет. Если и сработает, то немалые шансы получить от баронета вдогонку пяток арбалетчиков, которые положат нас на первом же привале, во избежание распространения ненужной информации. Все сложно. Н-да! Ситуация складывается как в притче про тигра, которого держат за уши!.

– Во что Сер Брюн, – сказала я, поразмышляв минут пять над положением, в котором мы оказались. – Мы очень торопимся в Sanctus Urbs, нас благочестивая Саския ждет, – тут я врала, конечно, Благочестивая знать о нас ничего не знает, и ждать не ждет, но сильнее страшилки, чем ее имя пока не придумано. И упоминание в разговоре о ней, во-первых: подтолкнет баронета к открытию врат, а во-вторых: заставит раз пятнадцать подумать, прежде чем посылать кого-то вслед за нами. – Времени возится с вашим гонцом, попросту нет, да это и не так важно. Мы и так по вашей вине тут на два дня застряли. Так что давайте поступим следующим образом: я забуду про творящееся в вашем городе, а вы доставите бумаги, которые вез посланец, до места. Надеюсь, сохранить их ума хватило? – Брюн судорожно мотнул головой в знак согласия. – Как вы будете объяснять, почему послание доставил не официальный гонец, не моя проблема. Но все известия должны быть на месте – это раз. Ворота города должны быть открыты немедленно – это два. И третье: каким угодно чудом заманивайте сюда госпитальеров, но чтобы через полтора месяца, когда я поеду обратно, в городе был нормальный госпиталь и прочная церковная власть. Ясно?

Конечно, я лгала напропалую; никуда я не поеду через полтора месяца, но творящееся в Корче действительно следовало прекратить. А то прознают бандюги про развлечения местной молодежи, поймут, что власти здесь нет, и получим мы в итоге приличный гнойник на теле союза. Оно надо? А так, поугрожала только, а жизнь глядишь и наладится. Может мне еще раз доведется через эти места мотаться, так хоть в доспехах спать не придется, ожидая нападения из-под каждого куста. А вот забирать бумаги, которые вез гонец, и соображать что куда, я не собиралась, мне своего письмеца хватало выше крыши.

Баронет согласно кивал, обрадованный моим решением, все норовил поцеловать руки и называл спасительницей. И вот тут до меня окончательно дошло: 'Ой-ей-ей! А гонец-то, похоже, был церковный'. Теперь уж точно понятно, отчего так срочно ворота захлопнули. Ведь за такие дела, могли и всех участвовавших колесовать, а семьи виновников, включая стариков и грудных младенцев сослать куда-нибудь к сподвижникам, фьорды от Гугритов помогать защищать. Ладно! Сделаю вид, что не поняла. Глядишь, где-нибудь в Робату или Зморыне, стукну кому надо, пусть проверки и расследования проводят, все-таки здесь нужны умельцы из ордена Ответственных.

Я встала, и мы уже со старшей сестрой собрались уходить, как, обернувшись напоследок, сказала:

– Мой вам совет, Сэр Брюн, вправьте своему ребенку мозги на место, и чем скорее, тем лучше, пока за вас этого не сделал кто-нибудь другой, причем с возможным для него смертельным исходом.

Ворота по приказу баронета открыли в тот же день, часа через два, после нашей с ним беседы. А мы с Гертрудой, вернувшись в харчевню, рассказали все Юзе, и дружно собрав вещи после обеда покинули Корчь от греха подальше. Уж лучше ночевать где-нибудь под кустом, чем еще раз оказаться запертыми в городе. Этим же вечером мы пересекли границу Канкула и на ночевку расположились уже в Гридвеле, другом государстве Союза.