"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 18.

Осень была дождливой и слякотной, совсем не такой, к которой привык его преосвященство епископ Констанс, старавшийся проводить ее непременно в Альтисии. Ему не нравилось, что повозка и кони непрестанно вязнут в грязи разбитых дорог, что холод и сырость пробирают до костей. Однако свое недовольство он старался держать при себе, ведь пуститься в дальнюю дорогу его вынудили личные дела, а не чужая прихоть. И вот уже который день с трудом преодолевая превратности пути, епископ направлялся в Крисовы – приграничную провинцию Винета. Там в епархии подведомственной его преосвященству епископу Агриппе, находился один из монастырей ордена Святого Варфоломея Карающего. Вот в него-то и направлялся Констанс. В дороге его как всегда сопровождал брат Боклерк. Он сидел напротив его преосвященства, погрузившись в чтение святого писания. За дни, проведенные в пути секретарь успел перечитать и разобраться во всех необходимых бумагах, и ныне мог себе позволить немного отдохнуть. Епископ же в отличие от своего помощника о чем-то напряженно размышлял.

– Нет, я все-таки не могу понять, зачем благочестивой Саскии понадобилось посылать гонца, чтобы задержать меня в госпитале, а затем самолично приехать, и сообщить мне эти сведения?! – Констанс вытащил руку в перчатке из теплого кокона и вздернул вверх съехавшее с плеча меховое одеяло. – Неужели нельзя было отправить все с гонцом? Ее же никто не просил передавать их устно через посыльного. Достаточно надежно запечатанного письма и… Нет Боклерк, за этим что-то кроется. А вот что именно? Это я и хотел бы узнать.

Секретарь поднял взгляд на епископа. Видя, что его преосвященство, настроен на разговор, он безропотно закрыл книгу, предварительно зажав между страницами закладку из цветной ленты.

А Констанс тем временем продолжал:

– Мало того, что своим появлением, она переполошила весь госпиталь, так еще всем дала понять, что я нахожусь с ней на короткой ноге, а если точнее сказать, – епископ недовольно поморщился. – Нахожусь у нее на коротком поводке. Слишком несовместимы, то, что она мне рассказала и ее приезд ради этого. По событийности это сравнимо с проведением парада на площади Всех Соборов для пожелания здоровья предстоятелю захудалого храма. По мелочам Благочестивая не разменивается. Нет. За всеми действиями Саскии что-то кроется. Но вот что?! Зная, что на самом деле ею движет, мне гораздо легче будет скинуть ярмо, которое она надеется на меня одеть. В другом случае она бы не стала столь активно помогать мне стать обладателем голоса. А я никогда не был дрессированной собачкой и не буду впредь.

– Ваше преосвященство, ее благочестие, очень хочет избавиться от присутствия кардинала Джованне и епископа Сисвария близ Святого Пристола, – в который раз начал рассуждать Боклерк. – И поэтому самолично решила известить вас о новом источнике денежных средств пресловутого епископа. Благочестивая – женщина, да к тому же халиссийка, значит, весьма импульсивна, возможно, только из-за эмоционального порыва она решила приехать.

Епископ пристально глянул на своего секретаря исподлобья:

– Боклерк, тащиться в Зморын больше недели в тряской каррусе, чтобы сказать мне это?! Весь ее порыв сошел бы 'на нет' уже на второй день пути по ухабистым дорогам. Здесь что-то другое. Я знаю, Благочестивая отдает себе отчет, что деньги правят миром. И только они все еще держат Сисвария на плаву и при его сане, только они привлекают Джованне к престолу. Не власть, нет, только они! Джованне молод, ему только сорок пять, возраст ничтожный для политики. Будь он дальновиден и терпелив, мог бы спокойно учиться управлению Церковью и союзом, собирая все нужные ниточки в своих руках. А в решающий момент, сделать так, чтобы они сыграли разом и вуаля! – Констанс сделал энергичный жест рукой, вскинув ее вверх. – Да здравствует новый Папа Джованне II! – и вновь поправив сбившееся одеяло, епископ откинулся на спинку сидения. – А что делает этот идиот?! Он доит деньги из папской казны, тратит их на сущие глупости и не пользуется той, почти безграничной властью, которая находится у него под носом! После этого Джованне остается в долгах, как в шелках, и делает еще большую глупость! Нет, скорее даже не глупость, а политическое самоубийство! Он связывается с самой омерзительнейшей фигурой в Церкви, которой, я уж не знаю, какие силы способствуют оставаться в ее лоне! Это выше моего разумения!

Констанс замолчал на пару минут, невидящим взором уставившись на медленно проплывающий за окном серый, размытый дождем пейзаж. Секретарь терпеливо ждал, поскольку знал, что за этой пламенной речью, скорее всего, последуют откровения его преосвященства. За столько лет, что он служил епископу, Боклерк выучил, его манеру разговаривать, вести беседы и размышления.

Констанс же глубоко вздохнул, вздрогнул от холода, который свободно проникал в окно повозки, и как бы очнувшись от раздумий, продолжил:

– Меня же деньги не интересуют… Они средство, очень нужное и весьма полезное, но средство. Все что меня интересует – это власть! Не для того я прошел столь трудный и тернистый путь, чтобы теперь сдастся, и опустить руки перед самой вершиной. Безусловно, мне не стать главой Единой Церкви, для этого мой возраст уже слишком велик; как ни как мы с Геласием практически ровесники, и, скорее всего, уйдем приблизительно в одно и то же время. Но вот стать dominus vocis мне вполне по плечу, я не собираюсь упускать такой шанс. Я намерен поправить всласть, хотя бы в роли второго лица Церкви! И нам с тобой Боклерк… О да! Нам с тобой! Ты давно со мной в одной упряжке! – на эти слова секретарь лишь едва заметно кивнул. – Нужно сделать все, чтобы у нас получилось!

Секретарь откашлялся, прочищая горло, и в очередной раз высказал свое мнение:

– Ваше преосвященство, все же наиболее серьезным препятствием является кардинал Джованне, который занимает этот пост на данный момент.

– Не совсем, – раздраженно бросил Констанс. – Препятствием служит и епископ Сисварий. Несмотря на позорную болезнь, из-за которой ему приходится вносить в казну огромные суммы, он имеет довольно большое влияние на политику Святого Престола. И этого не объясняют даже загадочные дела, связывающие его с нынешним dominus vocis. Я никак не могу понять каким образом, но факт остается фактом: он влияет, и очень значительно. А теперь из-за войны с Нурбаном будущей весной, все слишком усложнилось. Мои планы относительно командорского кресла пришлось в спешном порядке менять, перенацеливаясь на другое. Я не обладаю всей информацией, чтобы с ходу разобраться в происходящем возле главы Единой Церкви, но у меня нет выхода. Еще и Саския затеяла свою игру, – епископ в упор посмотрел на брата Боклерка сидящего напротив. – Нам во что бы то ни стало необходимо разобраться в происходящем. Жизненно необходимо. Нужно стать голосом, иначе командор Сикст со временем вытеснит меня с поста, и я впрямь окажусь где-нибудь в глуши.

– А вы не думаете, что все это изначально может быть затеяно Благочестивой? – неожиданно спросил секретарь, набрасывая себе на ноги одеяло. Констанс вопросительно изогнул бровь. – Возможно, она хочет добиться чего-то неизвестного нам, при этом не своими руками, – тут же немного пространно объяснил Боклерк.

– Ты имеешь в виду, что она не только хочет убрать Джованне и Сисвария с пути, используя меня как исполнителя, но и достичь помимо чего-то еще? – уточнил епископ. Брат утвердительно кивнул. – Это и так ясно, – фыркнул Констанс. – Если сравнивать с шахматами, то в политике никто ничего в один ход не делает. Все смотрят на три-четыре шага вперед. Я думаю, что Саския попробовала все сделать сама, но у нее что-то не получилось.

– Неужели она не использовала свои методы? – недоверчиво переспросил секретарь.

– Ты думаешь, что она не пыталась из них отравить или еще что-нибудь? – фыркнул Констанс. – Скорее всего, пыталась, но у нее ничего не вышло. Для Саскии не существует заповеди – не убий! Для нее цель всегда оправдывает средства. Она из ордена Экзилия Чудотворца, у них в уставе прописано, что избавляя землю от грешника, они совершают благое дело. Все эти догмы благочестивая впитала и усвоила давно, они для нее являются столь же непреложной истинной, как то, что солнце встает на востоке! Убирая мешающих людей с моей помощью, она сразу убивает двух зайцев: получает нового голоса, и усиливает свое влияние у престола. Саския далеко не глупа. Она прекрасно понимает, что проживет ровно столько, сколько будет жить ее брат. Следующий Папа просто объявит ее богохульницей и еретичкой, и в лучшем случае отправит простой сестрой обратно в орден. Но скорее всего с ней поступят как обычно… Скажут, что она не пережила кончины брата. И в какой-то мере это будет правда. Поэтому Благочестивая старается укрепить позиции не только ради Геласия, но и ради себя тоже. К тому же она прекрасно знает, что я не пользуюсь грязными средствами для устранения своих противников, а ей это на руку. Все будет законно и благопристойно, как бы сильно потом в этом деле не разбирались.

– И сейчас мы выполняем всю работу за ее благочестие, – выдохнул Боклерк.

– Сейчас да, – подтвердил Констанс. – Но потом Саскию ждет сюрприз: я не буду плясать под ее дудку, я найду способ скинуть то ярмо, которое она пытается на меня одеть. В данный момент наши интересы временно совпадают, но вот потом…

Епископ замолчал, секретарь тоже не спешил продолжать беседу. В повозке на четверть часа воцарилась тишина.

– Ваше преосвященство, может быть нам все-таки стоит сосредоточиться на кардинале Джованне? Ведь он занимает пост голоса папы, – неожиданно предложил секретарь, словно вырываясь из тряского плена неспешного путешествия.

– Нет Боклерк, нет, – вздохнул его преосвященство, задумчиво глядя в окно каррусы. – Джованне сковырнуть не проблема, если у него нет денежной поддержки, а оную ему оказывает Сисварий. Без нее, он отпадет при простейшем давлении со стороны. Для нас же сейчас важнее епископ. Я думаю, если мы сейчас станем активно пытаться сместить кардинала, то возможно помешаем делам Благочестивой. А тут уже, не дай Бог, она может поменять свои планы и воззрения, тогда мене уже не видать места правой руки Папы. Подозреваю, что Саския позволяет Джованне пока оставаться на месте, ведь ее больше интересует именно Сисварий. А кардинал является неплохим местоблюстителем, он так сказать стережет должность для угодного ей человека. Тут все очень тонко…

– После таких рассуждений создается впечатление, что Папа Геласий IХ, вообще не играет ни какой роли в управлении Церковью, – очень тихо произнес Боклерк, опасаясь быть услышанным кем то еще кроме епископа.

Констанс ухмыльнулся.

– Ему хватает других забот, нежели чем подковерная возня приближенных! Мы можем делать все что угодно, пока приносим какую бы то ни было пользу. Пока интриги сестры давали только положительные результаты, но если она хоть раз ошибется, ей тут же будет найден укорот, как и любому другому из нас.

Боклерк вздохнул, поправил воротничок сутаны, как бы пытаясь ослабить его. Похоже, последние слова епископа произвели на него впечатление.

– Ваше преосвященство, а есть ли смысл начинать поиски именно из Крисовы? – продолжил он свои расспросы. – Может быть лучше из Фуртока? Ведь благочестивая Саския сообщила вам, что епископ Сисварий в скором времени ожидает богатое наследство. То, что герцог еще не умер, хотя и стоит одной ногой в могиле, практически ничего не меняет. В Винете сейчас весьма запутанная политическая ситуация: эта, я даже не знаю как назвать… Скорее всего – чистка среди царедворцев, затеянная Гюставом III, весьма сокращает список наследников. А из-за наличия родства в большинстве аристократических семейств, отдаленного и не очень, деньги могут оказаться у кого угодно. Не лучше ли нам быть там, и держать руку на пульсе, чтобы в удобный момент подловить Сисвария?

– На чем ты его собрался подлавливать? – скептически спросил у секретаря Констанс. – На вполне законно полученных деньгах? – брат смущенно опустил глаза в пол. – Нет, Боклерк. Нам это не подходит. Вся жизнь Сисвария очень сложный и запутанный клубок, и чтобы распутать его, нам необходимо начинать с начала. С самого начала истории, выясняя что, откуда и как. Поэтому то мы и едем не в Фурток а в Крисовы, ведь именно в Кирсовах все и началось.

Вновь в повозке на какое-то время воцарилась тишина, прерываемая поскрипыванием колес, всхрапами лошадей да окриками возницы. Секретарь сконфуженный своим последними словами так и сидел, глядя в пол. Епископ, все решив для себя, теперь прикрыл глаза, откинулся на спинку сидения и похоже задремал. Боклерк чтобы как-то оправдать себя в своих же глазах принялся размышлять о превратностях жизни, о людях с которыми он сталкивался.

– Ваше преосвященство, – тихо произнес он, в надежде, если епископ уснул, то шепот его не разбудит.

– Громче Боклерк, – в полный голос произнес Констанс, не открывая глаз. – Я не сплю.

Секретарь немного смутился, а потом все же произнес:

– Ваше преосвященство, помните, в госпитале мы встретились с сестрами? Среди них была та, что привезла письмо.

– Помню.

– Мне думается, что она соврала вам, говоря, что едет в Лориль.

– Я знаю это, – ответил Констанс и открыл глаза. – Скорее всего, сестры ехали с точно таким же письмом в Святой город. Ты еще что-то хочешь мне сказать?

– Нет, но… – он чуть запнулся, но, собравшись с духом, продолжил: – Сестер вновь было четверо, однако та, что была в их четверке – Бернадетта – в это время была уже в ауберге Святого Иеронима. Это раз. Во-вторых: мне показалось, но самую маленькую из сестер я уже где-то видел.

– Боклерк, это все глупости, – отмахнулся от его слов епископ. – В монастырях боевые единицы меняются, как бог на душу положит, и с такой частотой, что уследить за этим может только настоятель данной обители. А то, что ты кого-то где-то видел еще большая ерунда. Людей много, кто-нибудь на кого-нибудь да похож.

– И все же, – не согласился с последними словами Констанса секретарь. – Что-то важное вертится у меня в голове, только я ни как не могу ухватить суть.

– Вот когда вспомнишь, тогда и скажешь, – оборвал его епископ. – А теперь не мешай мне, я подремлю немного.

Темнело, хотя сквозь метель понять этого было нельзя, получалось, что серая мгла просто сменялась на черноту ночи. Резкий северный ветер свистел в скалах, пролетая между высокими башнями, выл и стонал на все лады. Высокие монастырские строения угрюмыми каменными исполинами царапали покоренное вьюгой небо. Снежные заряды бесновались среди них: врезались в дозорную башню, отскакивали от куртины, разбивались вдребезги о дожон, падали, а затем вновь подхватываемые внезапными порывами вздымались ввысь. Даже во внутреннем дворе, защищенном высокими стенами, невозможно было укрыться от разошедшейся стихии.

Его преосвященство епископ Констанс, держа обеими руками вырываемые ветром полы мехового пелиссона, старался как можно скорее дойти от каррусы до нешироко распахнутой двери жилого флигеля. Едва он покинул повозку, как капюшон сдуло с головы, и теперь седыми волосами играла непогода. Следом за ним, согнувшись и точно так же придерживая развевающиеся одежды, шел брат Боклерк.

– Мерзавцы, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал епископ, едва оказавшись в темном просторном холле.

Он стряхнул скопившийся снег с меховой оторочки капюшона, похлопал в ладоши, избавляя перчатки от приставших к ним снежинок. В двери зашел секретарь, затворяя ее за собой. Боклерк точно так же очистил свой плащ, и, притопнув, сбил налипший снег с обуви.

В глубине холла показался дрожащий огонек свечи, едва выхватывая из темноты лицо идущего брата. Он шаркающей походкой, немного постукивая деревянной подошвой башмаков по каменному полу, приблизился к епископу и его секретарю.

– Слава Господу нашему, – тихо произнес он, подслеповато сощурившись и поднимая руку со свечкой повыше, чтобы падающий свет не слепил глаза.

– Во веки веков, – ответил за его преосвященство Боклерк. Констанс же стоял молча, спрятав руки в прорези пелиссона, всем своим видом давая понять, что он крайне недоволен оказанным ему приемом.

– Ваш приезд оказался для нас весьма неожиданным, – извиняющимся тоном начал объяснять брат, по-прежнему держа свечку выше головы. – Брат-сопровождающий, посланный вами из-за разыгравшейся метели, добрался до нас недавно, и мы не успели подготовить апартаменты достойные вас. Нижайше прошу извинить меня, но вам придется или немного подождать или провести ночь в обще-гостевых покоях…

От этих слов епископ поперхнулся, издав странный горловой звук, похоже, язык просто отказался служить ему. Боклерк тоже растерялся на мгновение, а потом, набрав полную грудь воздуха, слегка сдавленным от гнева голосом начал:

– Вашу обитель почтил своим присутствием primus fidem merens ордена, а вы смеете предлагать ему как простому брату обще-гостевые покои?! Дерзновенный! Ваш монастырь, несмотря на то, что он является резиденцией епископа-суффрагана, обязательно поплатится за подобное! Посметь сказать такое его преосвященству – это неслыханная наглость…

– Довольно Боклерк, – сухо оборвал возмущенную речь секретаря епископ, наконец-то обретя дар речи. – Я прекрасно понял, что в этой обители мне потребуется все терпение и смирение, которыми я располагаю, – а затем высокомерно потребовал: – Немедленно проводите меня в мои покои!

– Но ваше преосвященство, – растерянно начал тот. – Комнаты немного не пригодны для жилья.

– Как это непригодны?! – гневно воскликнул Боклерк, вмешиваясь в разговор. – Почему ваш монастырь смеет отказывать его преосвященству в комнатах достойных его сану?!

– В них долгое время никто не останавливался, и поэтому мы накрыли всю мебель чехлами, а помещения не топили, – едва слышно пояснил брат.

– Да…

– Боклерк! – вновь перебил секретаря Констанс, и тот осекся. – Я не собираюсь затевать скандал на пустом месте, не за тем я ехал так далеко! – и, добавив металла в голос, рявкнул на брата: – Немедленно!

Отрывистый рык, изданный Констансом столь неожиданный для его субтильного телосложения, грохочущим эхом прокатился по просторному холлу.

Брат вздрогнул, сделал приглашающий жест рукой и заторопился обратно. Епископ с отстающим от него на шаг секретарем двинулись следом. Сопровождающий, прикрывая трепещущий огонек рукой, прошел пару темных коридоров, прежде чем оказался в освещенном зале, из которого вели несколько выходов. Направившись в один из них брат задул свечу, и, полуобернувшись к епископу, немного нервно сказал:

– Я немедленно распоряжусь, чтоб братья продолжили приводить ваши покои в достойный вид.

Констанс лишь бросил на него многообещающий взгляд и тихо пробормотал себе под нос:

– Это я еще припомню Агриппе, ох припомню! И старому маразматику Убертину тоже!

Покои, в которые привели Констанса, отличались как немалой роскошью, так и немалым запустением: хоть мебель уже успели освободить от чехлов, пол вымести, а камин затопить, все равно на помещении лежала печать нежилого. Воздух был ледяным, сквозняки беззастенчиво гуляли по комнатам, но тем не менее, запах затхлости и какой-то сырости чувствовался повсюду.

Епископ весьма недовольный увиденным, подошел к окну и отдернул портьеру: оно оказалось закрыто ставнями, но, несмотря на это, на каменном подоконнике скопился снег. Бросив ткань Констанс развернулся и, поплотнее закутавшись в пелиссон, продолжил изучать обстановку. За окном яростно взвыл ветер, проникнув вовнутрь, шевельнул портьеру, и, обдав сквозняком его преосвященство, заставил всколыхнуться пламя свечей, стоящих на столе.

– Боклерк, – рявкнул епископ. – Прикажи немедленно завешать окна дополнительно и добавить дров!

Секретарь чуть кивнул в ответ, и, бросив взгляд, не обещавший ничего хорошего в сторону брата, направился к камину. Взяв из большой поленницы сразу четыре чурбачка, один за другим отправил их в огонь. А брат, едва пискнув что-то маловразумительное, тут же умчался за подмогой, чтобы вновь спешно продолжить приводить апартаменты в божеский вид.

Спустя пару часов, уже глубокой ночью, когда все работы по обустройству покоев были закончены и уставшие братья, наконец-то покинули комнату, епископ и его секретарь сидели перед жарко полыхающим камином. Уютно потрескивал огонь, сосновые дрова щелкали, смола вытекала из горящих поленьев и тут же весело вспыхивала от окружавшего жара.

– Этот день оказался безмерно длинным, – устало произнес Констанс, проводя по лбу рукой с набрякшими венами, а потом весьма раздраженно добавил: – Терпеть не могу ездить в монастыри не моей епархии! Сидят в своей глуши, закостенели совсем! Ни уважения, ни почтения к сану. Хитрецы эти провинциалы, мерзавцы и хитрецы! Все время пытаются поставить кого-нибудь из пресвитерия в неудобоваримое положение, а сами оказываются в этом как бы не виноваты.

– Что поделать, ваше преосвященство, – печально выдохнул Боклерк, поудобнее устраиваясь в своем кресле. – Провинция всегда не любила, как они именуют нас – выскочек из Святого Города. Считают, что вместо труда и непрестанного прославления Веры мы занимаемся только набиванием собственной мошны, да устраиваем козни и пакости друг другу.

– Уж кто устраивает пакости, так они, – заметил епископ. – Видишь, что нам с апартаментами устроили?! Мало того. Теперь они при каждом удобном случае станут в нос тыкать: вот какие здесь смиренные и верные бедные церковники, когда мы там в Sanctus Urbs сплошь стяжатели и сребролюбцы, – он махнул рукой. – Но я не собираюсь обращать внимание на эти досадные мелочи. Мы приехали в эти глухие места, лишь разобраться с нашими заботами. А разобраться с ними жизненно необходимо, – Констанс кривовато и как-то печально ухмыльнулся. Он помолчал немного, задумчиво глядя на пляшущее пламя, а потом продолжил разговор: – Чем быстрее мы разберемся с ними, тем быстрее покинем сии негостеприимные стены. В той подборке бумаг, что ты показал мне в дороге, было коротко сказано, что дело о сожжении трех ведьм, обвиненных епископом Сисварием в колдовстве, проходило в подведомственном диоцезе данного монастыря. Это для нас двойная удача. Во-первых: не нужно будет иметь дел с другими орденами, а во-вторых: восемнадцать лет назад, когда происходили интересующие нас события, Настоятелем обители, если мне не изменяет память, был его высокопреподобие Гонорий – человек сложного, я бы даже сказал мерзкого характера, однако у него было одно несомненное достоинство – педантичность. Он строжайшим образом велел вести бумаги в обители. Поэтому, мне думается, что ты с легкостью найдешь описание всего процесса, а главное допроса тех, прости Господи, шлюх, – с этими словами епископ осенил себя святым знамением. – Может быть, они между своим раскаянием и сознанием в мерзких делах, все же проронили пару слов об интересующем нас презренном служителе. К тому же я рассчитываю, что тебе удастся найти в здешних архивах не только суд над блудницами, но и все бумаги связанные с самим скандалом. Тогда поначалу Сисварию грозила деградация, однако он умудрился отделаться только суспензией. Не может быть, чтобы такое событие не оказалось занесенным в анналы по приказу Гонория. Сейчас об этом, конечно же, благополучно забыли, все подшили и убрали в архивы. Тебе необходимо с завтрашнего дня начать поиски этих бумаг. (Деградация – снятие сана, имеющее своим последствием лишение всяких прав и привилегий и делающее священнослужителя подсудным светскому суду; наказание это производится в храме, виновного торжественно разоблачают от всех принадлежностей его сана. Суспензия – временное приостановление пользования правами, впредь до исправления.)

– Непременно начну, ваше преосвященство, – утвердительно кивнул Боклерк. – Только я заранее интересуюсь, можно ли мне, чтобы поиски продвигались более быстро привлекать здешних братьев-библиотекарей?

Епископ сразу же отрицательно замахал рукой.

– Нет, ни в коем случае! Нужно постараться всевозможными способами избежать огласки. Никто не должен знать, что именно мы ищем. Я даже согласен гораздо больше времени просидеть здесь, нежели допустить распространение важных нам сведений. Неужели ты думаешь, что братья-библиотекари не доложат настоятелю о наших интересах, а тот в свою очередь не сообщит об этом Убертину? А он знатный сплетник. Такие известия с легкостью достигнут подножия Святого престола за какой-нибудь месяц, а там все кому не лень кинуться вставлять нам палки в колеса. Упаси меня Господь от этого! Нет, Боклерк, лучше уж я поморожу свои старые кости в этих неприспособленных апартаментах, чем позволю подобное! – Констанс поежился от очередного сквозняка, возникшего из-за особо сильного порыва стихии за каменными стенами. Ветер тоскливо завыл в дымоходе. – Кстати, ты уже приготовил мне глиняную грелку в постель? Терпеть не могу, ложиться в холодную.

– Сию секунду, – секретарь торопливо поднялся со своего места. – Сейчас поду проверю, вскипела ли вода, наполню и тут же положу. Мне кажется, все должно быть готово.

– Хорошо бы, – благодарно кивнул Констанс. – День был чересчур длинный, суетный. Я уже не столь молод, чтоб еще и ночь проводить в неустанном бдении.

Его преосвященство сидел, подле растопленного камина, накрыв меховым покрывалом колени, которые сегодня из-за разыгравшейся погоды немилосердно ломило, и внимательно изучал очередную часть из найденных секретарем в библиотеке документов. В комнату стремительно зашел брат Боклерк. Епископ оторвался от чтения, и, подняв голову, спросил:

– Неужели тебя вновь посмели не пустить к старым архивам?

С самого начала, когда Констанс только приехал в монастырь в Крисовах, священнослужители во главе с настоятелем Дьедоне создавали разнообразные трудности для его пребывания в обители. Началось все с необустроенных покоев, в которые поселили его преосвященство, затем не пригласили провести воскресный молебен, как полагалось бы по старшинству сана. Этим, а так же другими досадными мелочами епископу давали понять насколько он здесь нежеланный гость. Братья устраивали препоны в работе его секретарю: то не пускали в библиотеку, то не предоставляли нужные сведения в архивах, и Боклерку приходилось самостоятельно забираться по шатким стремянкам на верхние полки стеллажей и снимать многофунтовые фолианты без посторонней помощи. Из-за этих козней Констанс уже не раз 'беседовал' с его высокопреподобием настоятелем Дьедоне. В таких разговорах они непременно наносили друг другу массу завуалированных оскорблений. А иногда епископ и вовсе вынужден был опускаться до банальных угроз, чтоб получить для секретаря доступ к документам. Однако каким бы образом братья ни старались, чтобы его преосвященство покинул обитель, епископ упорно сносил тяготы, а Боклерк неуклонно продолжал разбираться в архивах. Вот и на этот раз он не так давно отправился в библиотеку, как уже вернулся обратно и похоже с пустыми руками.

– Нет, ваше преосвященство, – отрицательно качнул головой секретарь. – Пока пускают. После вашего последнего разговора разрешение все еще действует, но я поспешил к вам не поэтому. Прибыл гонец из нашего ауберга с известиями от старшего брата Джарвиса.

С этими словами Боклерк расстегнул несколько пуговиц на сутане и достал из-за пазухи довольно приличный по размеру конверт.

– Замечательно, – епископ обрадовано выпрямился в кресле, отложил папку с бумагами, поправил сползшее покрывало, и попросил: – Подкинь пару полешек в огонь и начинай читать. Кстати, как давно гонец отправился из Святого Города?

– Чуть больше трех недель назад, – ответил Боклерк, и, положив конверт на стол, направился к сложенным у стены дровам.

– Н-да… Оперативность, – немного мечтательно выдохнул Констанс. – Вот она молодость. Всего каких-то три недели и послание уже доставлено. Мы же с тобой сюда добирались более месяца… Но ладно, что там написано, – епископ, видя, что секретарь закончил подкладывать поленья, оборвал свои пространные рассуждения и приготовился слушать.

Боклерк вскрыл письмо и начал читать:

– Слава Господу нашему, пусть свет вечный воссияет, для всех детей его. Пишет вам смиренный старший брат Джарвис, коему вы поручили следить за потаенными делами, от четырнадцатого дня ноября сего года пятьсот пятого с первого дня союза. Многие события произошли со дня начала вашей поездки, о каковых я и спешу вас уведомить. Командор ордена главный маршал его высокопреосвященство Сикст, узнав об отсутствии вашего преосвященства не только в ауберге, но и в Едином Святом Городе, безмерно гневались, даже при всех чадах своих, спустившихся в сей ранний час на утреннюю трапезу, пообещали на ближайшем епархиальном совете поднять вопрос о низложении с должности и даже суспензии. Но уже к полудню, после третьей молитвы, когда прибыл вестовой из паласта Святого Престола о внеочередном конвенте…

– Все-таки собрали конвент, – желчно бросил Констанс, прерывая чтение. Секретарь вопросительно посмотрел на епископа, и тот махнул рукой, мол, можно дальше.

Боклерк продолжил:

– Немедленно отбыл в Паласт к Его Святейшеству Папы Геласию IX. По докладу одного из доверенных вам людей, известившему меня, о том, что на заседании наряду с наипечальнейшими вестями о войне с нечестивой и богохульной страной, каковую следовало бы поименовать геенной огненной, а не Нурбаном.

– Что за манера писать столь витиевато и завуалировано, при этом, не потрудившись даже элементарно зашифровать послание, – вновь перебил секретаря епископ. – Я же правильно понял, что письмо не было зашифровано?

– Совершенно верно, ваше преосвященство, – кивнул Боклерк, подтверждая.

– Помяни мое слово, что однажды это приведет нас к беде. Сколько раз можно повторять, что внутреннюю, даже мало-мальски значимую переписку, пусть и содержащую всем известные вещи, следует вести тайно?! Будешь отвечать на послание, непременно попеняй этим брату Джарвису.

– Безусловно, ваше преосвященство, – секретарь сделал какую-то маленькую пометку грифелем на полях. – Я могу продолжать? – Констанс чуть прикрыл глаза, как бы давая согласие. – Так же этот доверенный известил, что приказом Его Святейшества Папы Геласия IX, свободолюбивое княжество Приолонь, при практически единогласном одобрении пресвитерия, было присоединено к благому государству и верному брату союза – Лукерму. А все земли сего княжества, подвластные епархиям различных орденов оказались переданы во временное руководство нашего достохвального ордена. Однако уже на третий день, когда вновь все главы орденов и достойные доверия были призваны в паласт к Его Святейшеству, дабы мудро решать…

– Боклерк, прошу, опусти описания, зачитывай только важное, – не выдержав, епископ откинулся на спинку и принялся потирать висок. – Сил нет слушать его окольную писанину и прочее словоблудие.

– Как скажите, – секретарь быстро пробежал глазами по строчкам, и постарался сжато изложить прочитанное: – На следующем собрании конвента была внесена поправка в приказ, и Приолонь лишь временно присоединили к Лукерму.

– Плохо. Кто ж так постарался? – практически себе под нос пробурчал Констанс.

– Дальше тут говориться, что… Я прямо зачитаю: '…куда Маршал поехал с намерением поднять вопрос о вашей суспензии, однако он был уже не столь тверд в своих желаниях когда…'. Похоже, что после третьего конвента, маршал Сикст поостыл с идеей вашего немедленного снятия с поста, а после и вовсе к ней охладел.

– Видишь, – епископ заострил внимание секретаря на этой части письма. – Здесь отчетливо проглядывает рука Благочестивой. Но что там дальше?

– Затем на протяжении двадцати двух дней состоялись еще пятнадцать конвентов…

– Зачастили, – фыркнул Констанс.

– На которых были приняты следующие решения… Так. Сейчас… Проверка крепостей Инсбург и Хорбург принадлежащих Бурфелидам, замка Нирионь принадлежащему маркизу Лерови, замка Клерво графа д'Тоси, и всех прибрежных городов способных к обороне. Далее… Приказано в спешном порядке пополнить запасы продовольствия в перечисленных местах, на случай их затяжной осады, запасы уксуса если нурбанцы применят негасимый огнь, и запасы сырья для производства этого огня. Приготовить запасы леса для сборки метательных орудий, и начать изготовление деталей для самих орудий… Так тут дальше все в таком же духе. Цепи, чтоб перекрыть вход в бухты, – секретарь поднял голову. – Ваше преосвященство мне читать, что сказано о приготовлении к войне? Здесь далее в письме перечисляется то, что надлежит делать монастырям орденов, и все столь же подробно. (В данном случае имеются ввиду князья Бурфелиды, в собственность которых При Папе Геласии VII за особые заслуги было передано владение побережным районом Приолонь.)

– Опусти, сейчас это не важно, я позже просмотрю, что там полагается. Читай только то, что непосредственно касается положения дел в ауберге или Святом городе.

Боклерк, отложил одну мелко-исписанную страницу, и принялся торопливо изучать другую.

– Я одного не могу понять, – неожиданно сказал он, не переставая просматривать послание. – Почему не был отдан официальный приказ ордену Тишайших разузнать точнее: будет ли война? Здесь в письме об этом ни слова. Все выглядит так, словно война дело решенное. А ведь тем временем это могут быть пустые хлопоты, или того хуже – провокация со стороны Нурбана. Может войны не будет, информация ложная.

Епископ хитро посмотрел на своего секретаря.

– Скорее всего новости, привезенные неугомонными сестрами, которые были столь громогласно сообщены на конвенте, ни для кого из самого верха, прости за тавтологию, уже не новость. Просто по каким-либо причинам разглашение их не требовалось, а может, кому-то мешало. Взять, например Саскию, уж она-то точно знала о будущей войне, поскольку в оранжерее намекала об этом. Неужели ты думаешь, что у нас только бабы все наперед знают?! Сомневаюсь. Тут политика – дело очень тонкое и опасное, – секретарь, прервав просмотр письма, поднял голову и стал внимательно слушать его преосвященство. – Все конвенты с их бурной деятельностью, скорее всего, просто отвлекающий маневр. Вот только отвлекающий от чего?! О том, что о войне знали только верхи, но молчали? Сомнительно. Чтобы придать всей этой околовоенной возни значимость? А вот это запросто! Знаешь Боклерк, конечно, следует узнать, что же на самом деле происходит там, за кулисами, но меня в первый раз посещает сомнение, и даже больше могу сказать, опасение – а стоит ли? Пока я не прикрыт должностью голоса Папы, многие вещи знать просто опасно. Однако с другой стороны, если я не узнаю все эти тайны заранее, то могу поплатиться за такое неведение не только деградацией, но, скорее всего, или даже вернее всего, своей жизнью. А она мне очень дорога. Знаешь, из услышанного пока меня больше всего настораживает факт, что после, казалось бы, верного решения о присоединении Приолони, приняли новое: о временном присоединении пока будет идти война. Интересно кто же так постарался для Джованне? Неужто Сисварий? Что-то мне не верится в такое могущество этого болезного. И для Джованне ли старался этот загадочный кто-то? Слишком много вопросов. Однако больше всего меня удручает, что на них требуется чересчур много ответов.

Констанс замолчал, а Боклерк, вновь вернувшись к изучению содержимого послания, вдруг сказал:

– Это не все новости, ваше преосвященство, тут еще немного есть.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался епископ.

– Третьего дня перед отправкой гонца сюда, братьям из охраны нашей епархии удалось поймать одного из любопытствующих. Оказывается, они вновь объявились, – прокомментировал секретарь.

– Ты читай, читай, – нетерпеливо оборвал его Констанс.

– Так вот, от него удалось узнать, что его подослал к вам кто-то очень высокопоставленный, которого он боится до косноязычия. Братья даже под пытками не смогли выбить из него имя.

– Ничего, и не таким языки развязывали, – отмахнулся епископ. – Думаю, что брат Джарвис уже все узнал, и в ближайшее время пришлет нового гонца со столь же нудно и путано изложенными известиями. Все-таки брат Лафе немалый умелец в допросах с пристрастием.

– Боюсь, что нет, ваше преосвященство, – качнул головой Боклерк. – Тут написано, что брат Лафе слегка переусердствовал, спеша доставить вам максимально полные сведения. Допрашиваемый умер под пытками. Брат очень сильно извиняется, обосновывая это тем, что не догадывался о столь слабом сердце у пойманного.

– Бездари! – скривился епископ. – Упустить такую возможность! – он в сердцах махнул рукой. – Надеюсь, в следующий раз, вновь удастся поймать еще одного любопытного, они будут более аккуратны! Если будет – этот следующий раз… Что-то я сильно сомневаюсь. Думается мне, что наш таинственный интересующийся вряд ли допустит еще одну ошибку, и вновь станет кого-то ко мне подсылать. Теперь придется ждать новых действий, только уже с неизвестной на этот раз стороны. Ну как вновь вздумает отравить меня, только не столь поспешно и топорно, как в тот раз, а как-нибудь виртуозно? Например, на обеде, где отказаться есть никак нельзя? Или подкинут отравленную вещь или книгу? Зашьют в обивку мебели ядовитую иглу, и я сяду на нее? Надышусь чем-нибудь? Да вариантов великое множество! Можно сказать – простор для творчества!

Епископ с шумом выдохнул, пытаясь унять нервное негодование.

– Ваше преосвященство, – осторожно начал Боклерк. – Я всеми силами постараюсь, чтобы ничего подобного не произошло.

– Я в тебе не сомневаюсь, – мягко заверил его Констанс, немного остывая. – Ты, да еще несколько братьев самые верные мои люди. Но ты Боклерк, пожалуй даже самый верный из всех. Я ценю это. Знай.

– Благодарю, ваше преосвященство, – секретарь склонил голову. – На этом письмо заканчивается. Теперь скажите мне, что передать брату Джарвису и брату Лафе?

В этот момент в двери постучали, а затем в комнату вошел высокий и широкоплечий мужчина. Он, как и все братья ордена Святого Варфоломея Карающего был облачен в серую рясу, подпоясанную широким поясом, и скалипуре одетом на голову. Весь его вид от могучего телосложения до одеяния говорил сам за себя: в епископские покои зашел боевой брат, ни младший, ни старший, а именно просто боевой брат, ведь младшим боевым братьям не полагался такой широкий пояс, а старший обязательно откинул бы скалипур на плечи.

– В обитель вернулся его преосвященство Убертин. Его Высокопреподобие послал меня сообщить вас об этом, – басом выдал он, по военному четко отрапортовал и, развернувшись на месте, едва ли не печатая шаг, покинул покои.

– Вернулся наш сплетник, – фыркнул Констанс, когда за братом закрылась дверь. – Вот увидишь Боклерк, теперь меня чуть ли не каждый вечер этот старый и замшелый пенек будет приглашать к беседе и стараться выведать, что же мне тут понадобилось. Теперь будь в двойне осторожен при разборе документов. Убертин та еще гадина! Он только с виду мягкий выживший из ума старец, а на деле не хуже Саскии будет. Одно счастье – власти у него маловато! – пояснил положение дел епископ и в очередной раз вздернул вверх сползающее покрывало. – Теперь давай вернемся к нашим делам. Бери перо и пиши, я буду диктовать письмо для Джарвиса и Лафе. А то не приведи Господь, без моего руководства они еще что-нибудь, вернее кого-нибудь запорют.

Ярко светило солнце в прозрачном и высоком небе, отражаясь мириадами искорок от белоснежного ковра. Из-за оттепели деревья, покрытые инеем, причудливыми ажурными изваяниями стояли по бокам аллеи. Снег похрустывал, сминаемый башмаками из добротной свиной кожи. Для начала декабря день в этих широтах выдался теплым и очень мягким, пар небольшими облачками вырывался изо рта говоривших.

– Я так рад, что вы приехали сюда, – вздыхал один из гуляющих – согнутый, опирающийся на палку старик. Однако лицо его было загорелым и обветренным, и явно принадлежало человеку, привыкшему проводить много времени на открытом воздухе. Белоснежные брови, седая грива, непокорно выбивающаяся из-под капюшона пелиссона, как бы выгоревшие на солнце бесцветные глаза, выступающий вперед крючковатый нос и слегка с синевой узкие губы выдавали немалый возраст. Именно таков был епископ-суффраган Убертин. – Мне одиноко, и особо не с кем поговорить по душам. Дьедоне еще молод, сущий мальчишка по сравнению со мной! Вы же, человек умудренный опытом и знанием, столь долгожданный для меня собеседник. Ну же расскажите мне, что же происходит ТАМ? А то у нас здесь в провинции сплошь скука и тоска, совершенно нет ничего выдающегося, – продолжил сетовать он.

Констанс – второй, гулявший по монастырскому парку – был не в восторге от этого моциона, ведь ревматизм, расшалившийся к перемене погоды и мучивший его последние дни, сильно вымотал. Однако делать было нечего, отказываться нельзя, вроде как гость в монастыре, да и сослаться на недомогание тоже невозможно, ведь он епископ боевого ордена. И теперь его преосвященство неспешно шел рядом с епископом-суфраганом Убертином, тяжело опирающимся на свою сучковатую палку, но упорно ковыляющим по аллее.

– Ничего особенного, – начал нехотя Констанс. – Все как обычно: Его Святейшество Папа Геласий IX мудро управляет нами, да продлит Господь его дни, и даст новые силы. Мы же дети его, послушно все исполняем.

– Уж прямо так и послушно, – лукаво бросил епископ-суффраган. – Дети все время не бывают покладистыми и иногда шалят. Я бы даже сказал, что чем младше ребенок, тем он проказливее. Ну не томите, рассказывайте, порадуйте старика.

– Я, знаете ли, в этот год был далек от Святого Города, так что многое пропустил. Меня в основном занимают дела епархии, – принялся выкручиваться Констанс, мысленно прикидывая, какую бы устаревшую и самую незначительную сплетню скормить суффрагану, но на ум, как назло, ничего не приходило. Да и вновь начавшие мозжить колени весьма отвлекали и сбивали с мысли.

– Выше преосвященство, – Убертин повернул лицо к епископу, сощурившись от яркого солнца. – Вы уж пожалейте меня, не обижайте. Или думаете, я не знаю что вы первый достойный доверия, и поэтому не можете все время уделять только епархиальным проблемам? У нас тут события весьма бурные, а уж у вас ТАМ и подавно. Вот, например, недавнее: после долгого судебного разбирательства богохульника и еретика бывшего герцога Мильтона Амта четвертовали и жену его Амарис вместе с ним. А все почему? Потому что богомерзкими деяниями занимались, закон Церкви попирали. Теперь у нас новый истовый верующий и преданный короне герцог Амт. Правда, там что-то с передающей по наследству фамилию дочерью непонятно, то ли нашли ее, то ли наоборот не нашли. Видите, какие события! В ауберге же дела поважнее происходят?!

– В ауберге у нас никого не жгут и не четвертуют принародно, – скривился Констанс. Он не любил всю эту грязную возню и раздел наследства при помощи силы Церкви, но с другой стороны каким еще способом удержать в узде непомерно наглеющее дворянство?! – В основном открытые обеды, да праздники, посвященные дню святого покровителя ордена. Но если уж вам хочется что-нибудь этакого, то пожалуйста…

Епископ принялся рассказывать безопасные, и некасающиеся его сведения о Бейлифе Цемпе, да смещении адмирала Форсина, умолчав о своем участии при этом. Ему проще было поделиться такой информацией, нежели продолжать открещиваться от расспросов настырного суффрагана, затягивая прогулку с вновь разболевшимися коленями. А Убертин, вцепившийся как клещ, казалось был готов хоть весь день бродить по аллеям парка, стремясь выведать крохи сплетен из Sanctus Urbs.

Когда Констанс вернулся к себе замерзший и злой, с вдобавок безбожно обострившимся ревматизмом, в покоях его в нетерпении поджидал брат Боклерк. Едва епископ вошел, как секретарь бросился к нему навстречу. Поспешил снять с него пелиссон, усадил в кресло, стоявшее у камина, разул и завернул его ноги в нагретое одеяло.

– Горячее вино с пряностями будите, ваше преосвященство? – спросил он участливо.

– Буду, – кивнут епископ. – Убертин невыносим! Таскал меня битый час по морозу, показывал деревья в инее, словно в детство впал! Поскорее бы он на самом деле из ума выжил! Чтоб от него отвязаться я ему едва ли не половину сплетен Святого Города пересказал. Ужас! А нам еще придется сидеть здесь, Бог знает сколько!

– Не придется, – едва сдерживая волнение, ответил Боклерк. – Посмотрите, что я нашел! – Он протянул епископу желтый, обкрошившийся по краям пергаментный лист. – Это запись единственного допроса епископа Сисвария! Водимо он был весьма растерян, после ареста и предъявления ему обвинения. Находясь под впечатлением от возможности деградации, он проболтался, а потом одумался, пустил в ход деньги или еще что случилось… Но больше нет ни одного протокола. Дальше он проходил не как обвиняемый в грешном деянии, позорящем одеяния священнослужителя, а как пострадавшая сторона. Я тайно изъял сей лист из подшивки, и вынес под сутаной. Это единственный документ, указывающий…

– Не тараторь ты, дай прочесть, – отмахнулся от оживленного и нервно говорящего секретаря, епископ.

Боклерк, отошел к столу и принялся лихорадочными движениями перекладывать разложенные бумаги. Через минуту со стороны раздался удивленный и одновременно с оттенком торжества возглас Констанса:

– Боклерк! Невероятно! Уму непостижимо! Кто бы мог подумать?! – секретарь бросился к камину, где возле кресла стоял епископ и потрясал зажатым в руке листом. – Сисварий получает свои огромнейшие деньги от домов терпимости, в которых подхватил заразу! Никто и вообразить такого не мог! Да простит меня Господь за столь грязные слова, но теперь мы держим этого святого сифилитика за… За яйца!