"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 2.

Мы выехали сразу после заутрени, через четыре дня после моего разговора с матерью. Настоятельница передала мне запечатанный красным сургучом и лентами пакет, наказав отдать лично в руки настоятелю монастыря Святого Августина. Правда при этом загадочно добавила, что если там окажется епископ Бернар, то будет еще лучше, а паче всего вообще отдать командору ордена главному маршалу его высокопреосвященству Урбану. Только вот я не знаю, зачем маршалу сидеть в этой глуши под Горличами, а не как обычно в ауберге у Святого Престола. Не спорю, места там красивые, дороги не плохие… Но ведь это совсем на окраине, да и еще в другом государстве. (Ауберг – главное представительство (замок, крепость) ордена в котором почти всегда находится кардинал или командор (глава ордена). Расположен он (ауберг) в городе Святого Престола (Solus Sanctus Urbs – Единственный Святой Город). Государство, на территории которого находится город Святого Престола – Альтисия. Монастырь Ордена Святого Августина расположен на территории другого государства – Канкул, по соседству с вольным городом – Горличами.) Сейчас хорошо – церковь все объединила. Прошел небольшой пост на границе, записали тебя в книгу регистрации, и можешь быть свободен. Ну может еще денежку заплатишь, если не церковник, но не большую – подорожный налог. А раньше, еще лет триста тому назад, ужас что творилось. На границе обдерут, разденут, разуют, если вообще по дороге живым доедешь. Нынче же все спокойно – постоянные орденские разъезды Бедных Братьев Святого Симеона. Ни банд тебе разбойничьих, ни грабежа, разве что на окраинах пошумят немного. Церковь много стран верой объединила, многим мир и процветание принесла. А что некоторые про нас говорят, то верить не след, потому как церковь – есть вера, благоденствие и спокойствие на границах. Ну а с говорливыми теми братья из орденов Слушающих и Ответственных беседуют, потому как люди эти отступники веры. (Орден Слушающих и орден Ответственных – инквизиторские и дознавательные ордена) Но это все так, лирика…

Если матушка столько наказов перед отъездом дала, то правильно я сестер по-походному облачиться заставила, не все нам налегке бегать. Интересно, почему меня, как обозвала Герта, почетным пакетоносцем назначили? Боевых сестер по мелочам не гоняют. Для этого вестовые сестры имеются.

Вдоль дороги тянулись орденские угодья: ржаные и пшеничные поля, разделенные небольшими рощами, разнотравные луга с пасущимся на них скотом, небольшие чистенькие деревеньки монастырских сервов, одинокие подворья лендеров. Владения у нашего ордена не малые: больше десятка комендатерий с полусотней деревень и огромная ремесленная слобода. Хотя если сравнивать с другими орденами матери Церкви, то мы будем стоять чуть ли не в конце списка. Самые большие по угодьям – это ордена госпитальеров, за ними маршальские ордена и туркапольерские. (Туркаполь (Turcopol)- наемные солдаты из местного населения. Туркопольер (Turcopolier) – командор боевого ордена, командующий туркаполями. Эти ордена отвечают за охрану береговых и сухопутных границ, внутритерриториальную охрану.) Меньше наших только территории Ордена Святого Георга, но зато там все рубаки отчаянные, все-таки Святой Престол охраняют. Не приведи Господь на них в бою нарваться! Костей не соберешь!

Сестра Юозапа недовольно поджимала губы. Верно, солнце припекать начинает. Жеребца своего пятками едва под брюхо понукает. Оба обленились, что Юза, что конь ее. А младшенькая молчит, правда бледновата слегка, украдкой пот над губой вытирает, в седле как-то странно покачивается. Какая же она молоденькая! Ни единого шрамика, не то что мы – битые волки. О! Герта улыбается. Еще чуть дальше от монастыря отъедем, балагурить начнет, над Юозапой подшучивать, да к новенькой потихоньку присматриваться.

– Все! Не могу я больше! – Юозапа не выдержала, спеклась. – Упарилась! Фиря, ты как хочешь, а я разоблачаюсь!

– Сестричка, милая, ну потерпи а? Ты у меня такая сильная, такая выносливая, – стала я подлизываться. Иначе, если ее не умаслить, Юза мне потом неделю спуску не даст. Характер демонстрировать станет так, что будь здоров, не кашляй! – Ты же знаешь, что просто так я ничего не прошу. На все есть основания, и поэтому нам лучше быть вонючими, но живыми…

– Не выражайся при мне как закостенелый салдофон! – сразу же рявкнула та. Юозапа терпеть не может, когда кто-нибудь из нас – а это я и Герта – начинаем говорить чуть менее пристойно, чем полагается.

– Я Юзу поддерживаю, – вставила свое веское слово Гертруда. И эта туда же! – По-моему ты перегрелась на солнце, сестра, или головой обо что ударилась. На нас же все как на умалишенных смотрели, когда мы в полном доспехе поехали.

Та-ак! Бунт в четверке?! Ох, как же мне их уговорить? Попробую…

– Сестры, мне настоятельница столько указаний напоследок надавала, что в пору в цельнокроеном железе ехать. И будь моя воля, то так бы и сделала.

На мои слова, старшая сестра только скептически сощурилась, а Юозапа так вовсе демонстративно фыркнула и отвернулась.

Хотя может сестры и правы – действительно, становилось жарковато, а ведь еще не полдень. Сентябрь выдался чересчур теплым, осень не думала вступать в свои права, листва по-прежнему зеленела на деревьях. К тому же бригантина давила на плечи до невозможности (Бригантина – доспех из пластин около 30-40 штук, вшитых в карманы матерчатой куртки стык встык, или из мелких пластин, наклёпанных под суконную основу, в которой пластины располагаются с нахлёстом. Вес 10 кг. Бригантина закрывает корпус и достигает до бедра. Одевается сверху на хауберк. К ней добавляются латные элементы в виде наручей и поножей.)

– Ладно уж, – согласилась я немного подумав. – Бог с вами, снимайте свое железо, но только до границы влияния ордена, а там, хоть заживо сваритесь, одоспешеные поедем.

– А сразу нельзя было? – ворчливо сказала Юза, тут же поворачивая коня к обочине. – Вон к той рощице поехали, там и поскидаем все.

– Младшая сестра Агнесс, ты как, живая еще? – Герта не забыла про нашу новенькую.

– Да, старшая сестра Гертруда.

– Оставь полные именования для монастырей да госпиталей. В бою пока прокричишь все это, десять раз прибить могут. Так что привыкай. В поле меня Гретой зови, Сестру Юозапу – Юзой, а эту сестру – Фирей, ясно?

– Да, стар… Ой, да Герта, – а голосок-то какой тихий, едва слышно лепечет. Малохольная она что ли? Да ей, похоже, только семнадцать стукнуло, а уже младшая сестра. Что творится! Скоро совсем соплюх в рейды посылать начнут.

– Вот и замечательно, – подвела итог Герта и пришпорила коня, направив его через луг.

Мы подъехали к небольшой роще с густым подлеском, где могли с удобством, не попадаясь никому на глаза, переодеться.

Спешились.

– Ох, Фиря, – прошипела Юозапа, тут же начав расстегивать пряжки у ламелляра. (Ламелляр или ламеллярный доспех – доспех из сплетённых между собой кожаным шнуром пластин, обычно в форме жилетки, надеваемой поверх кольчуги.) – Прибить тебя мало за эти издевательства. Заставить париться на солнце в доспехах. На такое даже инквизиторы Слушающих неспособны! – ну все, завела нескончаемую песню: то это плохо, то другое нехорошо. В нашей боевой четверке Юза исполняет роль совести и благочестия, но иногда ее начинает заносить, и тогда она устраивает многочасовые нотации вперемешку со стенаниями об измученной душе или теле.

– Ладно, перестань, – отмахнулась я, чувствуя себя немного виноватой за излишнюю мнительность. – Не делай из меня садистку.

– Никто из тебя ее не делает, ты ею являешься.

– Что-о? – отыграться решили? Ну хорошо. – Сейчас как заставлю все обратно на себя поназдевать и рядом с лошадьми часа два побегать! В конце концов, кто здесь командир вы или я? (поназдевать – сленговое выражение применимое к доспехам, вроде как – одеть тяжелый доспех, имея при этом в виду ассоциативный ряд одевания одного элемента за другим)

– Юза, родная, – вмешалась в нашу уже нешуточную перепалку Герта. – Ты же оговорилась, называя нашу добрую и любимую сестру таким нехорошим словом? Ну подтверди. – Гертруда приобняла сестру за плечи, и громко зашептала на ухо – А то ведь правда заставит!

Я от этих слов сначала в ступор впала – неужели поверили? Я ж не зверь в самом-то деле! У меня уже и брови от изумления чуть не до середины лба доползли, гляжу, а Герта мне подмигивает, косясь на новенькую. Снова придуриваются! Насидятся с постными рожами в монастыре, а потом неделю окружающим страдать приходиться от их забав и поддевок. Тоже мне, шутницы выискались!

Под такие вот незатейливые подтрунивания мы быстро посбрасывали свою амуницию; ведь можем, когда припечет без помощников обходиться. Увязали все по переметным сумкам.

– А ты что стоишь как статуя? – голос Гертруды оторвал меня от шнурования сапога. Я подняла голову. Агнесс с мученическим выражением лица пыталась справиться с ремнем плечевого щитка. Эта копуша толком ничего не сняла, только мелочевку расстегнула. – Иди сюда, помогу.

Да, досталась нам юная неумеха. И где таких воспитывают?

Герта споро выпотрошила ее из защитных накладок и кольчуги. Броня наздевана на нее не ахти какая, а уже падает – хлипкая спутница. Одоспешь чуть посерьезней, не поднимется.

– Агнесс, как давно ты стала младшей сестрой? – мне, дуре, расспросами раньше заняться следовало, еще в ордене. Глядишь, отвязалась бы от такой обузы.

– Полгода… – чего она там шепчет?

– Громче! Тебя же совсем не слышно.

– Полгода, старшая сестра.

– Сколько? У тебя же новициат не закончен! (Новициат – этап в 1-2 года для молодой сестры, когда она не имеет права выезжать за пределы монастыря.)

Теперь мы все оторвались от своих дел, и уставились на новенькую.

– Ну, я не знаю… – смутилась Агнесс.

– То есть, как это не знаешь? – у меня аж сумка из рук выпала. – Ты где обучалась? Из какой комендатерии?

– Из дальней…

– Из дальней, девочка, понятие растяжимое! – Ничего себе! Еще и говорить не хочет откуда она. – Короче! – подводить итог придется мне. Сестры смотрели в ожидании. Хоть взять ее в дорогу был приказ настоятельницы, я не имела права таскать ее за собой, пока положенный срок не вышел. – Живо собирай свои вещички, и чехом в монастырь! И моли бога, чтобы не заметили твое отсутствие!

– Не могу, – Агнесс втянула голову в плечи. – Мне мать настоятельница приказала с вами ехать.

– Да чтоб тебя… – вовремя осеклась я. – Возвращайся обратно!

– Не могу, – продолжала упираться та. – Мне сказано с вами ехать, куда бы вы ни направлялись. И письмо приказное на то есть.

– Приказ сюда!

– Лишь в монастыре Святого Августина его велено отдать, – ты смотри какая упертая.

О Боже! Навязали на мою голову это наказание!

– Тогда живо собирайся!

Да, думаю, что быстро съездить не получится! Сестры Гертруда и Юозапа поглядывали на меня с осуждением, смешанным пополам с неудовольствием. А я что могу сделать? Не по своей же прихоти я эту доходяжку тащу. Что меня особенно убивает в роли командира среди своих подруг: если решение им нравится – они его с радостью выполняют, если же нет – от разобиженных взглядов неделю отделаться невозможно.

Я отошла к Пятому, поправила подсумки, проверила подпругу, села в седло, только собралась тронуться…

– Ты что творишь, бесстыжая! – нет, меня точно с ними сегодня кондрашка хватит! Ну чего Юза опять разоралась?! – Да как же ты посмела волосищи свои напоказ выставить!

Оглянулась. Та-ак! Еще не легче! Агнесс взялась сегодня нас добить! Мало того, что она сидела в седле точно в поговорке у кавалеристов: как собака на заборе, так и ехать собралась в поддоспешнике нараспашку, с непокрытой головой. Неудивительно, что Юозапа завопила как резаная. Без боевого облачения верхом сестрам полагается путешествовать в рясе, с разрезами по бокам. Под нее одеваются широкие кальцони и высокие сапоги по колено, на голове горжет, а поверх него не очень длинный покров. Эта же ворона только кольчугу в мешок упихала и сразу в седло полезла. (Кальцони – разъемные, широкие штаны-чулки.)

– Бегом переоделась! – рявкнула я на Агнесс, злясь на ее дурость. И что за недоразумение настоятельница нам в четверку подсунула?!

В итоге мы сидели верхами с кислыми лицами, смотрели за суетными раскопками младшей сестры в своих сумках и тихо переговаривались.

– Герта, скажи. Неужели и я такая беспомощная была, когда меня определили в четверку? – я начинала под присмотром Гертруды.

– Не все так печально, как здесь, но ты полчаса блевала после своего первого трупа и потом два дня зеленая ходила, – услужливо напомнила мне та.

– Если после боя ее будет тошнить меньше, скажешь, и я поставлю самую толстую свечу апостолу Фальку.

– Если она вообще кого-нибудь сможет прикончить, – выразила наше общее сомнение Юозапа.

Прошло не менее получаса, прежде чем мы снова могли тронуться в путь. Гертруда сразу же принялась исправлять огрехи в обучении Агнесс. Она прирожденный наставник, многому научила меня и Юзу.

– Спину держи прямо! Коленями бока сожми!

Такими темпами девочка к вечеру света белого невзвидит, через неделю нас проклянет, а через две чему-нибудь научится.

До города мы добрались к самому закату, из-за Агнесс приходилось ехать медленно. Под вечер она едва не выпадала из седла. Ворота пока были распахнуты, десяток стражников сидевших возле них, лениво посматривали по сторонам: места спокойные, да и народа желающего попасть в город к ночи становилось маловато. Проводив нас лишенными интереса, пустыми взглядами, поскольку с церковников-то налог содрать нельзя, они продолжили созерцать засыпающие окрестности. А мы, миновав арку ворот, направились к небольшому навесу, притулившемуся недалеко от них. Поскольку Витрия находилась в ведении нашего ордена, там расположилась пара боевых сестер, в обязанности которых входило фиксировать въезжающих в город церковников, проверяя у них проездную бирку – металлическую пластину с названием ордена и именами путешествующих священнослужителей.

– Господь посреди нас, сестры, – поприветствовала я их, предъявляя пластинку.

– Есть и будет, – последовало в ответ. – Госпиталь неподалеку от северных ворот.

– Благодарю, – я и так знала, где он расположен, но таковы были правила.

Если б я не показала бирку, нашу четверку должны были задержать до выяснения цели поездки. А посмей мы воспротивиться, из неприметной калиточки появились бы еще шестеро сестер, и две из них с арбалетами. В церкви все серьезно, нечего болтаться без дела. Если нужно куда-то съездить, проси у начальства подорожную и отправляйся куда хочешь, вернее куда отпустят. Беглых таким способом разыскать тоже просто: при первом же въезде в город без бирки поймают.

Проплутав с полчаса по кривым и узким городским улочкам, мы наконец-то добрались до госпиталя. Перед его воротами, обшитыми металлическими листами, во всеоружии стояли два брата ордена Святого Жофре Благочестивого, поскольку в их подчинении тот и находился.

В Единой Церкви лишь два ордена заведуют госпиталями и паломниками: этот и Святого Бенедикта Путешествующего. Братья вели себя отлично от городских стражников: были собраны, внимательны, зорко следили за проезжающими.

– Господь среди нас! – поприветствовала я их.

– Есть и будет. Проезжайте сестры.

Один из братьев распахнул створку ворот, мы спешились, и, ведя коней в поводу, попали во двор. Госпиталь оказался небольшим: угрюмый трехэтажный корпус гостиницы, приземистое здание больницы, трапезная и часовня. Все эти строения по периметру были окружены стенами, вдоль которых расположились с десяток торговых лавок, уже закрытых к этому времени.

Едва мы успели осмотреться, как к нам сразу подскочили мальчишки, чтобы увести лошадей в конюшню. Я отвязала сумки и взвалила на плечо, сняла скатку с оружием, хлопнула Пятого по крупу, разрешая: 'Иди, можно', а то не доверяет он чужим. Оглянулась: все ли на месте? Герта подхватила вещи младшей сестры, та стояла на нетвердых ногах, слегка покачиваясь. Да, сама бы себя до кельи донесла, и хорошо.

Не успели войти в гостиничное здание, как к нам подлетел невысокий, круглый, с большой лысиной монах из братьев-прислуживающих.

– Общую комнату на четверых, – попросила я.

– Как скажете. Вас проводить? А то трапеза скоро.

– Веди, – кивнула я согласно.

Брат подхватил фонарь и заспешил впереди. По узкой лестнице поднялись на второй этаж, прошли в глубь коридора. Распахнув одну из дверей, он показал нам узкую келью с единственным окном, вдоль стен которой, стояли пять топчанов, а также табурет с большим тазом и кувшином в нем. Положив вещи тут же у порога, мы вышли.

– Больше никого не подселяй, – распорядилась я.

– Как скажете, – брат ловко отцепил от связки, висевшей у пояса, нужный ключ, закрыл дверь и протянул его мне.

– Идемте. Молитва вот-вот начнется, – с этими словами он развернулся и заспешил обратно, подняв повыше фонарь, чтобы не споткнуться в потемках коридора.

Мы торопливо спустились вниз, пересекли двор и вошли в трапезную. Хотя она и была небольшой, однако многие места пустовали. Едва расположились за накрытым столом, как прозвонил колокол. Настоятель госпиталя встал со скамьи, и возблагодарил за хлеб насущный. Мы помолились и приступили к еде.

На столе стояли плошки с пшенной кашей, горкой лежал редис и лук, ржаной хлеб был нарезан крупными ломтями, в кувшинах вода. Сегодня пятница – постный день.

Еду в госпиталях подавали всегда скромную до безобразия. Конечно, можно было отправиться на постой в какой-нибудь трактир или харчевню и поесть нормально, но какие-нибудь доброхоты могут донести настоятельнице, поскольку мы еще не достаточно далеко уехали от монастыря. Но это еще не так страшно. Самое главное – за ночевку в городе пришлось бы платить свои кровные. А я, между прочим, за прошедший год и так сильно поиздержалась.

Несмотря на то, что все мы даем обет бедности, выжить в этом мире небедным гораздо проще, поэтому приходиться крутиться, как можем. Я имею небольшой доход от одной ткацкой мануфактурки, кузни, пары торговых лавок в Триплисе и нескольких вкладов в банках на разные имена. (Триплис – вольный город) Основную часть денег я перевожу в капитал, а оставшуюся мелочь пускаю на прожитие. Известно, что стяжательство грех, но если мой доход сравнить, например, с епископскими средствами, то я так, мелкий лавочник супротив негоцианта. Ныне большинство братьев и сестер имеют свою маленькую денежку, покровительствуя либо состоя в доле у торговцев или ремесленников. А епископат с бейлифатом на это смотрят сквозь пальцы, зная, что в любой момент могут взять нас за горло, и повода искать не нужно. Впрочем, такие вещи имеют и обратную сторону: случись что, и зависимые от священнослужителей люди с большим рвением поддержат Мать Церковь. Подобное положение устраивает всех: от Папы до последнего золотаря. (Епископат (авт.) – священнослужители высших степеней церковной иерархии входящие в управляющий аппарат духовной части Единой церкви. Бейлифат (авт.) – священнослужители высших степеней церковной иерархии входящие в управляющий аппарат боевой части Единой церкви)

На протяжении всей трапезы я чувствовала на себе чей-то взгляд. Пыталась определить, кто бы это мог быть, даже оглядывалась украдкой, но так и не смогла. За столами сидели около десятка паломников, трое братьев из непонятно какого ордена, несколько путешествующих монахов из духовенства и сопровождающие их беллаторы из ордена Святого Георга, четверо из братьев-прислуживающих. (Беллатор (bellator) – воин (лат.)) Кто из них – неизвестно. Ели в молчании. Под конец я настолько извелась от сверлящего меня взгляда, что едва сдерживала желание выскочить отсюда. Но вот вечеря практически закончилась, и настоятель поднялся со своего места, ознаменовав ее завершение. Мы тоже встали, и только направились к выходу, чтоб пойти к себе, как Агнесс обратилась ко мне с вопросом.

Герта тут же оборвала ее:

– Рот закрой! – так яростно прошипела она, что Агнесс прикусила язык. Та-ак! Похоже, и старшей сестре что-то не понравилось во время трапезы.

Мы в полном молчании поднялись в келью, только начали распаковывать вещи, как Гертруда обратилась к девочке:

– Еще раз чего-нибудь спросишь при посторонних – месяц заставлю молчать! – да-а, старшая сестра не на шутку рассвирепела.

Агнесс сникла и нахохлилась, вроде как собираясь заплакать. Я же, не обращая внимания на ее понурый вид, тихо спросила у Герты:

– Тоже почувствовала?

– Тут бревно только не заметит… – так же тихо ответила та. – Но кто это был, я так и не определила. А ты? – обратилась она к Юзе, которая на своем топчане расстилала постель.

– Да вы обе дурью маетесь! Мерещится вам, что ни попадя.

– Ничего нам не мерещится, – немного возмущенно ответила я сестре, отрываясь от разбора сумки. – За нами наблюдали. Значит я была права, когда заставила всех напялить на себя доспехи.

– Чего права-то?! – возмутилась Юозапа, бросив расправлять одеяло и подходя ко мне. – Теперь будем таскаться с ними за спинами, ни к уму, ни к сердцу.

– Вот и хорошо, – из ее фразы я умудрилась сделать немного нелогичный вывод. – Зато эти загадочные соглядатаи не знают, что они у нас есть. Только как бы нам поступить, чтоб они и дальше не знали?

– Да кому мы нужны?! – возмущенно возразила Юза.

– Может сделать вид, что мы ничего не заметили? Выедем так, а потом переоденемся за городом, – предложила Герта, не обращая внимания на последнюю реплику сестры. Когда Гертруда чувствовала даже смутную угрозу, она предпочитала встречать ее во всеоружии.

– А я не собираюсь опять туда-сюда с одеждой бултыхаться! – меж тем продолжила сопротивляться Юозапа. – Надоело! Сначала Фиря чудит, а теперь ты тоже! И вообще…

Мы встали тесным кругом посреди кельи, и продолжили тихо обсуждать сложившуюся ситуацию между собой, хотя все наши разговоры больше походили на шипение клубка рассерженных змей. Старшая сестра поддерживала мою сторону, начиная понимать, что все мои подозрения имеют под собой основу. Юозапа наоборот крутила пальцем у виска, утверждая, что у нас крыша поехала. Агнесс сиротливо уселась на дальнем топчане и молча плакала, пытаясь подавить всхлипы. Все же довели младшую сестру до слез. С одной стороны жаль ее, девчонка совсем, с другой – быстрее всему научится, легче в пути будет и ей, и нам. Если такая нежная, чего к нам пришла? Отправлялась бы куда-нибудь к элиониткам и молилась себе по-тихому, не покидая стен монастыря.

– Рясу сверху накинем, покровом прикроем, а как отъедем, снимем, – волевым решением я поставила точку в споре, и дала распоряжение по келье: – А сейчас все спать! Дверь свободным топчаном подпереть, сумки перепаковать, чтоб завтра с утра не мешкая уехать.

Поднялись по темноте, еще до заутрени. По-тихому собрались, и спустились в конюшни, чтобы оседлать лошадей. Агнесс встала с опухшими глазами, видимо всю ночь проплакала. Лучше бы спала, честное слово! Теперь половину дня носом клевать будет. Что-то совсем мы девочку затюкали, даже жалко становится… Хотя будет сожалеть, это для ее же пользы. А то, ну в самом то деле, какая из нее боевая сестра? Пока сплошная размазня.

Из госпиталя выехали без проблем: один из братьев, стоявших в ночном карауле, открыл ворота и выпустил нас. Быстро добравшись по пустынным улочкам до выезда из города, мы махнули на прощанье сестрам из караула и покинули Витрию, а потом, направив коней на восток, зарысили в сторону Битунской дороги.

Солнце медленно выплыло из-за несжатых полей, окрашивая их в золотисто розовый цвет. Тинькали и свистели утренние птахи. Мы проехали городское предместье, его аккуратные и не очень пригородные усадьбы, ее кожевенные и гончарные слободки. Едва лишь из виду скрылись последние строения, скинули рясы и бодрой рысью припустили по прямой как палка дороге в сторону Каменцов – майората герцогов Рибургов. А после них и до границы с Канкулом будет рукой подать.

Агнесс кулем болталась в седле, но на ее неловкость никто внимания не обращал. Не может – научится, не хочет – заставим научиться. И зачем нам ее настоятельница навязала? Ведь ясно же как божий день, что девочка ничего не умеет. Да еще таинственность странную с пакетами и приказными письмами развела. Неужели Агнесс доверенное лицо матери? А может кого из епископата? Тогда с ней надо держать ухо востро. Только шпионов и доносчиков мне в четверке не хватало! Ладно, поживем – пожуем, и видно будет! Кстати, где-нибудь к обеду надо будет остановиться, дать лошадям отдых, ведь без вьючных едем, а у нас вес довольно приличный. Орденские кони хоть и выносливые, но не настолько же.

Ближе к полудню нас стал настигать орденский разъезд. Вот только чей? Видно, что орденский – амуниция и кони справные, а вельможные столь малым числом не ездят. Отсюда цветов одежд не видно, да и не все обязаны их в дороге носить. Тройками разъезжают многие: орден Святого Кристобаля Сподвижника – братья защищающие все земли с севера от набегов Гугритов – варварских племен, многобожников поганых, орден Святого Жофре Благочестивого, орден Святого Бенедикта путешествующего, орден Тишайших – нашей разведки на границах Церковного союза, орден Святого Варфоломея Карающего в том числе. Кто из них – гадать можно до бесконечности. Я старалась как можно реже оборачиваться назад, чтобы не вызвать подозрения. С другой стороны не буду же я шарахаться от каждого куста? Может Юозапа права, я сдуру переполошилась, а на самом деле пугаться здесь нечего. Эка невидаль – второй пакет доставить! Да у меня в жизни события покруче оборот принимали! Гораздо круче. Если впредь я начну вздрагивать от каждого неизвестного мне чиха, то следует бросать служение, отправляться в дальний скит и не казать оттуда носа. Вот ведь пропадь! Не могу отделаться от неприятных ощущений. Бывает же так: вроде все хорошо, а у тебя на душе неспокойно, ровно гадость какую-то ждешь, и никуда от этого деться не можешь. Все, хватит бабские сопли разводить! Будет реальная опасность – буду дергаться. И нечего над сестрами издеваться, после привала предложу основные тяжести поснимать. Мотыляюсь из стороны в сторону, позорище! Мне аж стыдно стало за свое малодушие.

Разъезд потихоньку нагонял нас. Трое братьев: двое впереди в ширину дороги едут, один сзади. Одоспешены как обычно, копья уперты в стремена, из-за спин выглядывают легкие щиты.

Все ближе раздавался лошадиный топот, всадники приближались. Мы с сестрами попарно сместились к краю дороги, пропуская разъезд. Герта впереди с младшей сестрой, я с Юозапой сзади.

Вдруг Юза вскрикнула, покачнулась в седле и приникла к гриве коня. Из ее правого плеча торчал арбалетный болт. Я обернулась. Два брата опустив копья наперевес и крепко прижав их к боку локтями, что есть мочи неслись на нас.

– Hostis! Rapide! Porro! (Враг! Быстро! Вперед! (лат.)) – прокричала я.

Гертруда ударила пятками коня, посылая его в галоп, я следом. Несмотря на ранение Юза, держалась рядом. Мы с предельной скоростью понеслись вперед, ведь нам не выстоять при копейной атаке. При скачке Агнесс тряслась и подпрыгивала в седле, и оставалось лишь молиться – чтобы она не вывалилась под ноги лошадям. Девочка, сильно удивленная нашими маневрами, рискнула оглянуться. Боже! Как она завизжала! Ее конь шарахнулся в сторону, чудом не скинув наездницу. Скакун Гертруды взвился на дыбы. Наши лошади сбились с галопа, смешались в кучу и ринулись прочь с дороги, чудом не переломав себе ноги. Это и оказалось спасением: свернувшие скакуны попросту выдернули нас из-под атаки братьев. Те не успели среагировать и пронеслись мимо. Но отъехали они не далеко, и уже разворачивали коней в нашу сторону. Мы с Гертой, стараясь не терять ни секунды, с трудом справились с ошалевшими лошадьми, и нещадно раздирая им губы трензельным железом, вылетели обратно на дорогу. Я вытянула из петли клевец, отцеплять и подхватывать щит времени не было, все слишком быстро. За полуторник я даже хвататься не стала, буду полагаться на один удар, иначе сшибка затянется, и братья нас сомнут. Я проскочила мимо нападающего, сжимая двумя руками свою тяпочку. С трудом увернулась от нового удара копьем, которым вблизи шибко не поорудуешь, и со всего размаха ударила клевцом ему в спину, глубоко пробив пластины доспеха. Противник недвижимо уткнулся в гриву своего скакуна. Чтобы освободить застрявшее оружие я дернула оное на себя. От сильного рывка тело упало на землю. Я покрутила головой: Гертруда уже расправлялась со своим противником. Она ловким движением зацепила крючковатым обухом край щита, дернула на себя, заставляя противника открыть лицо, а затем быстро и резко ткнула вперед. Раз, и перо секиры попало тому в лицо. Есть! И этот не жилец! Щелкнула тетива арбалета. Я совсем забыла про третьего!!! Но нет, вот он, все в порядке – зацепился за стремя и волочится за лошадью. О нем позаботилась Юозапа, даром что ранена. Пока мы с Гертой схватились с братьями, она спешилась, отцепила от седла арбалет, взвела его, ведь левая рука и ноги не отказали. Уж как она целилась, не знаю, но брату, которому пришлось остановиться, чтобы подстрелить Юзу – нашего единственного в четверке арбалетчика, не повезло. Едва он догнал своих, как сестра оказала ему теплый прием в виде железного болта в голову. (Из седла можно стрелять только из специальных маленьких, следовательно очень слабых арбалетов, а такие редко встречались, ведь они требовали тщательной и умелой сборки мастера, т.е. были чересчур дороги. Из обычного арбалета с козьей ногой из седла стрелять невозможно.)

– И кого мы теперь будем спрашивать?! – горячка боя еще не схлынула, и я была чересчур резка в своих словах.

– Сейчас тела осмотрим и узнаем кто такие, – бросила мне Герта. Она осталась посреди дороги и посматривала по сторонам: не видно ли кого. – Отъедем к перелеску и разберемся что к чему.

Я поискала глазами нашу младшую.

– Агнесс, ну где ты там? – позвала я ее, но не услышав ответа направила Пятого к обочине. С высоты седла увидела, как девочка, лежа в высокой траве, закрыла голову руками, и нервно вздрагивала. Спешившись, я подошла к ней поближе. Оказывается, дело было еще хуже: Агнесс еще и скулила на одной ноте. Так! Похоже, нужно принимать срочные меры. – Да заткнись ты! Встать! Живо! Кому сказано! – если девочку сейчас не встряхнуть, например, наорав на нее, то истерика может продолжиться еще долго. А чем скорей она придет в себя, тем лучше. Хорошее средство пара оплеух, но я рисковать не стала, латная перчатка может разворотить лицо. Впрочем, та меня не слышала. Попробую еще раз: – Подъем! Встать! – бесполезно.

Ко мне подошла Юза, баюкая руку, чтобы не бередить рану.

– Истерика, – сухо прокомментировала она состояние девочки, а потом, сделав еще пару шагов приблизилась к ней и несильно поддала ногой в бок.

Агнесс свернулась в комок и запричитала; да, дело серьезно. Неужели повредилась умом? Нервно выдохнув я передала поводья Пятого Юозапе. Что ж, видимо девочку придется приводить в чувство методом Гертруды. Покопавшись в седельной сумке, я достала фляжку с крепкой настойкой и, подойдя к Агнесс, с размаха пнула ее в спину, а когда та развернулась, еще добавила пару раз под дых. Серьезно повредить я бы ей не смогла, толстый поддоспешник – неплохая защита от ударов. Потом вздернула на подгибающиеся ноги и сунула фляжку в губы.

– Пей! – Агнесс невольно сделала пару глотков, подавилась, закашлялась, но в ее глазах появилось осмысленное выражение. – Ну вот и молодец! Умница.

Что-то нам слишком приходится с ней нянчиться. У меня стали закрадываться мысли, что девочка вообще не боевая сестра. Ни одна из ордена при виде мчащегося на нее всадника визжать не станет. У нас этому специально тренируют. Ладно, все потом…

Когда Агнесс самостоятельно смогла стоять на ногах, я развернулась к сестре.

– Юза, ты как? Серьезно?

– Да нет, всего на пару пальцев зацепило. Пошло как-то вскользь или арбалетик слабый и изношенный, – поморщилась та.

– Сильно кровит?

– Дотерплю.

Тем временем Гертруда поймала бесхозных лошадей, подвела к нам и сунула все еще бледной Агнесс поводья. А потом мы вместе со старшей сестрой подтащили тела нападавших и взвалили поперек седел, зацепив их же собственными поясами за луки. От вида крови и изуродованных лиц Агнесс перегнулась пополам, и ее стошнило. Но рук не разжала и коней не выпустила. Молодец! Уже что-то!

Отобрав у нее поводья, я отвела нервно вздрагивающих от запаха крови лошадей в сторону, а Гертруда, когда девочка утерлась и кое-как выпрямилась, чуть ли не волоком дотащила до ее жеребца и, спросив:

– В седло сядешь? Ну, давай! – словно пушинку закинула наверх.

Потом мы прицепили коней с убитыми братьями как заводных и направились в сторону деревьев маячивших в стороне.

– Вот что, Есфирь, – обратилась ко мне Герта. – Нам серьезно придется обо всем этом поговорить.

– Еще бы! Ой как серьезно придется. Агнесс, ты меня слышишь?