"Письмо с которого все началось" - читать интересную книгу автора (Елена Ковалевская)

Глава 5.

К обеду небо прояснело, воздух потеплел, и лужи стали подсыхать на глазах. Лошади уже не вязли в грязи, и мы довольно быстро продвигались в сторону монастыря. Если мы удержим такой темп всю дорогу, то к вечеру будем в монастыре у августинцев.

В пути я любовалась окружающим меня природным великолепием. Вообще места близь Горличей очень красивые, такие редко где встретишь. Это и необозримые просторы разнотравных лугов, и серебристая лента Вихлястой сверкающая в лучах солнца… Дорога все петляет меж холмов; по обе стороны от нее то тут, то там огромные каменные валуны. Начало предгорий. Вот невероятно прозрачное голубое небо разорвал пронзительный клекот пустельги. А далеко на горизонте, словно бы нарисованные на небосводе с белоснежными шапками снегов притягивали взгляд горы…

Ближе к вечеру, когда от голода начало подводить живот, мы наконец-то добрались до монастырского бастида. Кони тоже устали, и с нашей стороны было бы жестоко их подгонять. Еще четверть часа пришлось трястись по перепаханному орденскими лошадями ристалищу, прежде чем доехали до барбакана. Решетка оказалась опущена, за ней в глубине караульного помещения стояли трое братьев с алебардами. Никак не отреагировав на наше неспешное появление, они увлеченно о чем-то разговаривали.

Чуть подождав для верности, старшая сестра прокричала:

– Герсу поднимите! – голос у нее был весьма зычный, такой, что докрикиваться милое дело. (Герса – решетка)

– Зачем? – раздалось в ответ.

– Пакет срочный! – продолжила надрывать горло Гертруда.

– Откуда?

– Я что, так и буду ор… кричать? Сюда подойдите! – и тише добавила. – Уроды, всю глотку с ними сорвешь.

Один из братьев не торопясь, подошел к прутьям решетки.

– Откуда? – с ленцой в голосе повторил он.

– Боевой Женский Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской, – заученно протараторила я. – Срочный пакет его высокопреподобию настоятелю Жофруа.

– Видели мы, как вы срочно от ворот ехали, – так же вяло ответил брат.

– Слушай. Ты, – чтобы не сорваться на грубость Герта четко по отдельности выговаривала слова. – Кони у нас не железные. Раз говорят срочный, значит срочный!

Брат-охранник в раздумье чуть помолчал, а после выдал:

– Может, завтра приедете?

От подобных слов, я чуть с коня не свалилась. Ничего себе предложение?! Таким образом нас еще никогда не встречали.

У Гертруды поначалу даже чуть челюсть отвисла, но, кое-как справившись с собой, она выдавила:

– Ты что, ополоумел? – и уже увереннее продолжила: – Герсу подними, придурок! Мы не для того сюда две с лишним недели задницы мозолили, чтоб с тобой в воротах препираться! – так! Похоже сестра начала закипать…

– Ладно, – ответил охранник и ушел куда-то в глубь помещения.

Минут десять мы стояли и просто ждали, когда поднимут решетку, перегораживающую въезд. Наконец чудо свершилось, и она плавно поползла вверх. Я пришпорила жеребца и, пригнув голову, следом за сестрой въехала вовнутрь. Там никого не оказалось, похоже, браться убрались от греха подальше в караулку. Прежде чем попасть к подъемному мосту, ведущему за внешние стены монастыря, мы пересекли круглый двор барбакана. Звук лязгающих подков по брусчатке гулким эхом отражался от стен. Крутанув головой по сторонам, я невольно для себя отметила, что у августинцев тоже все серьезно построено, не хуже чем у варфоломейцев.

Когда мы замерли перед рвом – мост был поднят – позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:

– Письмо давайте.

'Ага, сейчас!', – зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:

– Приказано лично в руки.

Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой. Если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовится к неприятностям.

'Да что ж у них такое происходит?!', – мелькали мысли у меня в голове. – 'Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!'

– Настоятель сегодня не сможет вас принять, – наконец небрежно и с показным безразличием выдал начальник караула.

Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето – конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя…

Если присмотреться внимательнее, можно заметить – начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж!

– Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, – произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.

Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:

– Проезжайте, – затем махнул рукой кому-то из наблюдающих в бретеше и мост опустился. (Бретешь – надвратный выступ с бойницами для ведения обстрела противника, находящегося непосредственно перед и под воротами замка.)

Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий – подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится непонятное.

У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань – чуть треснутое корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет. Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, но два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться мы не стали, но подобное положение вещей стало очень настораживать, поскольку не допускать гостивших церковников на общую молитву не полагалось.

Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. К вечеру, когда нас вновь не позвали ни в рефекториум, ни в собор, эти подозрения усилились. (Рефекториум – столовая в монастыре)

– Ничего не понимаю! – возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. – Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.

– Специально, – подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать клинок фальшиона. – Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И мы в ней, надеюсь, имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела. (Фальшион – короткий широкий, однолезвийный, слегка искривленный и расширяющийся к концу меч. Длина клинка 650 – 800 мм, вес 2,3- 3 кг. Имеет крестообразную гарду. Из-за малой длины удобен в пешей массовой схватке.)

– Извини.

– За что? – удивилась я столь необычному поведению старшей сестры; обычно извинения для нее не характерны.

– Я считала, что ты паникерша, всегда из воробья как минимум орла пытаешься сделать, – простодушно начала она. Ну спасибо! Никогда не знала, каким мое поведение выглядит со стороны, надеялась что осторожным, а вона как оказалось! – А теперь думаю, что по незначительным деталям умудряешься видеть всю картину целиком.

– Спасибо тебе Герта на добром слове, но я не настолько мудра, как ты сейчас меня изобразила. Сейчас, допустим, я совершенно не понимаю, что здесь происходит, и что это за письмо такое загадочное, из-за которого все так суетятся. А еще не знаю, каким боком приходятся сюда те пятеро братьев и гонец, – точильный брусок скользил по лезвию с верху вниз, равномерно, плавно, как мои слова и мысли. Из-за моей высокородности и образования полученного в детстве, мать настоятельница уже углядела во мне свою возможную замену в будущем и теперь постоянно стремилась запихнуть меня в самую гущу политического водоворота. Хотя видала я эту политику в гробу и белых тапках! В ней же вечно приходиться держать ушки на макушке и на тысячу раз перестраховываться. Иначе, чуть что не так, и моментально найдутся желающие спровадить тебя к братьям Ответственным. Так пусть лучше я буду казаться истеричкой, чем украшать собой какой-нибудь очистительный костер.

– Может, Юза что-то напутала, и они ехали не сюда? – меж тем продолжила рассуждать Гертруда.

– Не думаю, – отрицательно качнула я головой. – Сестра говорит всегда только проверенные вещи, а значит, она была уверена в своих выводах. Просто мы не видим всей картины, и если честно, я бы не стремилась ее обозреть целиком.

Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч – все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:

– Интересно, нас долго здесь на полном пансионе держать будут?

– Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, – пообещала я.

Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре и за это время отъелись, отоспались, умудрились отлежать все бока. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе.

Наконец я не выдержала, и, уговорившись с Гертрудой, решила вечером по темноте предпринять вылазку во внутренний двор монастыря. Оглушив охранника, что стоял на выходе из гостевого корпуса, мы, прижимаясь к стене, осторожно пересекли внешний двор и практически подобрались к главным воротам. Задачу нам облегчила растущая луна, да и ночи в октябре весьма темные. Конечно, мы не считали, что нам удастся попасть внутрь, но и сидеть в бездействии было глупо – время поджимало. Естественно у ворот нас обнаружили; хотя герса была поднята, часовые все равно никуда не делись, и грозный окрик заставил остановиться. Однако именно на такой вариант я и рассчитывала. Подлетев к охраннику практически на расстоянии удара алебардой, я затараторила.

– У меня срочное письмо! Очень срочное!

Брат тот час развернул оружие поперек входа, преградив мне дорогу.

– Не велено! – пробасил он.

– Это очень, очень важно! – зачастила я еще больше, пытаясь сбить его с толку. – Вопрос жизни и смерти! Безумно срочное письмо для преподобного! Он его очень ждет! Его обязательно надо передать! Это письмо очень важное и для его преосвященства епископа Бернара, для его высокопреосвященства главного маршала Урбана. Если ты нас не пропустишь, все пропало, его высокопреосвященство главный маршал Урбан об этом узнает! – я старалась сыпать именами высокопоставленного духовенства как можно больше, в надежде что брат запутается, и вынужден будет пропустить нас.

– Не могу я… – видя, что он колеблется, я поднажала.

– Его высокопреосвященство главный маршал ордена Варфоломея Карающего Сикст уже давно в курсе происходящего. А дражайший настоятель просто не знает о нависшей опасности! Ты знаешь, чем грозит промедление?! Великие наказания настигнут тех, кто хоть на миг замедлил появление этого послания пред светлые очи его высокопреподобия! – я несла подобную чушь, только чудом не сбиваясь при титуловании пресвитерия. (Пресвитерий – высшее духовенство)

Брат дрогнул. Конечно же, его никто не посвятил, почему именно нас пропускать не положено. На это я и рассчитывала. У нас был один-единственный шанс впихнуть настоятелю злосчастное письмо, иначе можно будет просидеть с ним здесь до скончания века. Сложилось более чем благополучно: брат, охранявший ворота, которого я окончательно заморочила, сам решил провести нас к преподобному Жофруа. Мы торопливо пересекли внутренний двор, вошли в неприметную дверцу и принялись плутать по извилистым коридорам главной монастырской обители. По дороге нас никто не окликнул, поскольку решили: раз нас ведет брат, то так и полагается. Под конец наш сопровождающий чуть ли не бегом бежал, видимо страшился, что его отсутствие на посту будет обнаружено.

– Сюда, – он указал на большую двустворчатую дверь, которой нас привел. – Обратно как?

– Отведут, – уверенным шепотом заявила я, и тут же пообещала: – Я расскажу о тебе его высокопреподобию… А он точно там?

Брат закивал.

– Точно, точно. Они с секретарем в зале Капитула сегодня свитки пересматривают.

Удивительная вещь! Любой брат или сестра в монастыре четко знают, где находится настоятель. Такое чувство, что подобное дается нам свыше: знать где начальство, чтобы не попасться ему на глаза.

Наш провожатый убежал обратно.

– Ну ты даешь! – восхищенно прошептала мне Герта. – Такой отборной бредятины я никогда не слышала!

– Ш-ш! – зашипела я на нее. – Тихо! Сейчас войдем, стой рядом, делай хмурое лицо и ничего не говори, – проинструктировала я и потянула дверь на себя. – Господь помоги!

В главном зале ордена, в этот час пустынном и слабоосвещенном, у края огромного стола сидели двое: настоятель и его секретарь. Настоятель высокий, здоровый, слегка расплывшийся мужчина лет сорока в длинной рясе и белом скапулире развернул перед собой большой пергаментный свиток, быстро пробежал по нему взглядом и с недовольством отшвырнул. Его секретарь, столь же высокий, но поджарый, чем-то похожий на журавля, с хрустом начал его сворачивать. Понятия не имею, что они искали, но когда отворенная мною дверь скрипнула, как по команде обернулись, прервав свое занятие. (Скапулир – "наплечник", туника, с капюшоном сшитая из двух прямоугольных кусков ткани с оставленным в одном шве отверстием для лица.)

– Кто позволил? – медведем взревел настоятель, увидев нас в проеме.

Стараясь не упустить инициативу, я, почти что вбежала в зал и зачастила, проглатывая окончание слов.

– Ваше высокопреподобие вам, наверное, не доложили, но у нас спешное письмо от матери настоятельницы Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, – я протягивала ему сохранивший последствия нашей путаной дороги слегка помятый пакет.

Настоятель сначала замер, помолчал немного, а потом произнес совершенно неожиданную вещь:

– Кретьен выйди!

Секретарь бросил недоуменный взгляд на настоятеля, но не посмел возразить и торопливо покинул зал. Я еще раз набрала полную грудь воздуха и вновь начала:

– Это очень срочный…

– Я слышал! – оборвал меня преподобный Жофруа. – Кто вас сюда пустил?

– Ваше высокопреподобие, – не сдавалась я, окрики от чужого начальства на меня давно перестали действовать. – Прошу примите пакет, он действительно очень важный.

– Ах, он очень важный? – вдруг как-то обрадовано вскинулся настоятель. – Замечательно! У меня нет подобных полномочий, чтобы принять письмо. Посмотрите на нем четыре печати, это означает особую секретность. Послания такой важности я даже брать не буду! – теперь уже я растерялась, ведь подобных вывертов не ожидалось. Мы уже догадались, что у нас не хотят его принимать, и просто тянут время, но подобное… – Нет, нет, я не посмею.

– Но это вам! – я продолжала с глупым видом протягивать ему пакет.

– Ни в коем случае! Письмо должен получить его высокопреосвященство главный маршал Урбан, никак не меньше! – в свою очередь как-то странно уперся преподобный. До этого момента я не могла себе представить большого и очень сильного мужчину, облеченного немалой властью, столь глупым образом отказывающегося принять пакет. И даже прячущего за спиной руки, чтобы, не дай Бог его, не коснуться! – Вы должны немедленно к нему отправиться! Все ступайте!

– Погодите, – аж опешила я. – Где я его должна искать?

– Маршал сейчас с посольством в Бувине по приказу Святого Престола, – сразу же ответил преподобный Жофруа. – Вам необходимо поехать к нему.

– Позвольте высокопреподобный?!- я чуть не сорвалась на крик. – Это же за территорией Церковного Союза, я прав не имею! Я оставляю его у вас.

Мы как два идиота пытались друг другу спихнуть злополучный пакет. Я мелкими шагами наступала на настоятеля, а он пятился от меня. Гертруда как ей и было велено, просто стояла и молчала для предания солидности.

– Не смейте! – едва не взвизгнул преподобный. Вот орет! Словно это не письмо, а змея какая-то! – Тогда везите его преосвященству епископу Бернару. Эй, кто-нибудь проводите сестер!

– Я сейчас его здесь оставлю! – от бессилия что-либо сделать, я принялась угрожать настоятелю. – И никуда не повезу! У меня приказ!

– Не оставите!

– Тогда на пол брошу и уйду!

– Вы не посмеете, – почти ласково произнес он, резко сменив тональность. – Если вы его бросите, я прикажу своим братьям не прикасаться к нему. И оно будет лежать здесь до тех пор, пока я не отпишу вашей настоятельнице, как вы справляетесь с поручениями, и она взашей не вытолкает вас обратно за ним! И тогда вы вдвоем вернетесь, поднимете его и повезете дальше, куда я вам сказал!

Тут он меня уел. Подобный фортель я выкинуть не могла, мать с меня три шкуры спустит, если узнает! Я обязана передать пакет из рук в руки в буквальном смысле этих слов, таковы правила. И если преподобный не собирается его принимать, и перенаправляет дальше, мне придется ехать с посланием к следующему адресату, названному настоятельницей.

Я, стояла в растерянности – в подобное положение попадать еще не доводилось – и все пыталась подобрать аргумент повесомей, как Гертруда подала голос, обратившись настоятелю:

– Ваше высокопреподобие! Есть еще одно письмо для вас, личное. Оно о сестре Агнесс.

– Нет! Никаких писем! – с жаром воскликнул настоятель, разве что руками не взмахнул.

– Но ваше высокопреподобие! Сестра Агнесс, должна вот-вот прибыть к вам в монастырь, это сопроводительное письмо, – попыталась пояснить старшая сестра.

– Ни каких сестер я не приму, и писем тоже! Все я сказал! Эй, кто там?! Проводите вестовых!

На наше несчастье появились четыре брата, сопротивляться смысла не имело. Да это было бы верхом кретинизма пытаться поднять оружие против братьев по вере, тем более у них в ордене! Пришлось выйти с сопровождающими. Нас отконвоировали обратно до келий, охрану непосредственно у дверей ставить не стали, лишь заперли гостевое крыло.

– И что теперь будем делать? – спросила у меня Гертруда, едва мы оказались одни.

– Честно? Понятие не имею, – я устало опустилась на аккуратно заправленный топчан. Сумбурная аудиенция меня сильно вымотала. – Наверное, обратно поедем, и уже втроем будем решать.

– А как же Агнесс? Ей же здесь остаться надо!

– Почем я знаю! – не выдержала я, невольно начиная повышать голос. С подобным раскладом до конца поездки ни каких нервов не хватит.

– Может ее обратно к Серафиме отправить? – видя, что меня сейчас лучше не злить, примирительно предложила сестра.

– Каким образом? Она у меня в подорожную вписана. Мы или все вместе или никак!

– Успокойся, – сказала мне Герта. – А то ты на меня кидаться начнешь. Сейчас отдохнем, а завтра заедем за Юзой и что-нибудь придумаем. Утром голова свежее будет.

– Завтра шестой день, – прикинула я, соображая как нам лучше поступить. – Чтобы нам не терять еще два дня, нужно до послеобеденной молитвы добраться до города… Как бы завтра нам еды в дорогу пораньше получить?

– Сделаю, – пообещала Гертруда. – Добуду, и тебя разбужу. А сейчас ложись.

Боевая сестра для меня как настоящая старшая сестра, которая была у меня когда-то. Всегда позаботится если плохо, и поможет в трудную минуту. Так все. Спать, спать! Все завтра! Будет день и будет пища, как говаривала моя нянька.

Восход солнца мы встретили в седлах. Из ордена уехали беспрепятственно. Стоило только Герте заикнуться о провизии, как ее тут же принесли. Любая просьба выполнялась моментально. Августинцы так спешили от нас избавиться, что даже лошадей оседлали. Братья чуть ли не на перегонки торопились исполнить наши требования, лишь бы поскорее убрались. А когда мы выехали за ворота, разве что ручкой в дорогу не помахали.

Под шумок старшая сестра вытрясла у них теплые плащи; ведь скоро первые заморозки. После такой неслыханной для их положения щедрости, стало окончательно ясно, что нас просто мечтают выпроводить отсюда.

– Жаль денег не дали… – сокрушенно вздохнула Герта, когда монастырские стены скрылись вдали.

– Ты б еще луну с неба затребовала. То, что дали уже само по себе чудо!

– Знаю, но мало ли…

Мы ускоренной рысью добрались до города. Юозапа нашла нас, едва только колокол на соборной башне возвестил о конце молебна.

– Хвала Господу! – воскликнула она и обняла по очереди. – Я уж и не знала что думать!

– Сейчас расскажем, вообще голову свернешь, – фыркнула Гертруда.

– Все потом, – прервала я их. – Пошли туда, где вы остановились, и уже на месте поговорим.

Юза повела нас в противоположную от порта часть внешнего города, где улицы были чище и спокойнее, нежели чем в портовом районе. Дом, в котором она сняла комнату, располагался в укромном переулке, туда же находились и небольшие хозяйственные постройки. Лошадей мы оставили в конюшне, а сами поднялись по шаткой наружной лестнице на второй этаж. Комнатка была крошечной, с единственным окошком. В одном углу располагался маленький очаг, в противоположном кровать, аккуратно застеленная стеганым одеялом, а подле нее на тщательно выскобленном деревянном полу лежал свернутый матрас. У окошка на стуле сидела Агнесс и читала какую-то потрепанную книжицу.

– Ой, как здорово, что вы приехали! – девочка вскочила со стула, прижав чтиво к груди, когда мы вошли.

Она была одета в рясу и белоснежный горжет без покрова. Если бы не одежда, то ее можно было принять за обыкновенную хорошенькую девушку на выданье.

– Сестра Юозапа меня никуда не выпускала, – тут же поделилась она своим горем.

– Этого еще не хватало, – отрезала та. – Проголодались?

– Нет, мы в дороге перекусили, – качнула головой Герта.

Окинув нас внимательным взглядом, Юозапа спросила:

– Что-то случилось?

– Да уж случилось! – стянув сюркот, буркнула Герта и принялась расстегивать поддоспешник. Обратно мы ехали налегке, не став одевать броню.

Я рассказала о наших приключениях в ордене Святого Августина.

– Значит письмо осталось у нас и Агнесс тоже, – подвела итог услышанному Юозапа.

– Истинно, – подтвердила старшая сестра.

– И что теперь? – удивленно спросила девочка, переводя взгляд с меня на Гертруду.

– Думать будем, – ответила ей Герта, ставя свои сапоги поближе к очагу. – Лучше посмотрите, что я из них вытрясла! – ни мгновения не утерпела, решила похвастаться. Простодушная наша!

Она развязала скатку и перед нами предстали совершенно новые двусторонние шерстяные плащи-шапероны немаркого коричневого цвета.

– Частично проблема с одеждой решена. Уже легче, – сказала я, пощупав плащ, чтоб определить насколько он теплый, а затем перевела разговор в нужное русло. – Теперь давайте все обсудим. Сестры у нас два варианта: либо мы доставляем пакет в ауберг, либо отвозим Агнесс обратно в монастырь, и уже после везем пакет.

– А ты как считаешь? – спросила меня Гертруда.

Видимо после истории с настоятелем она на какое-то время будет спрашивать у меня советов. Хотя пройдет день другой, и, как пить дать, все вернется на круги своя. Ведь подобное происходит не в первый раз.

Юозапа промолчала.

– Как? – в раздумье произнесла я. – Таскаться с письмом как дурень с писаной торбой в наш монастырь, и только потом дальше, мне не хочется. Известия устаревают в нем со страшной силой, и, боюсь что, еще через месяц будут нужны всем как прошлогодний снег. Мать за это нас по головке не погладит. Но и возить за собой ее племянницу тоже чревато последствиями. Поэтому нам надо решить: что более важно и менее опасно. Пока согласны? – сестры дружно кивнули. – Вдобавок мы связаны между собой проездной биркой при пересечении границы как путами: куда один, туда и остальные. Так? Так. Предлагаю для начала прочесть письмо, что настоятельница адресовала преподобному Жофруа лично, то которое должна была передать Агнесс, а потом уже определяться.

Герта кивнула сразу, Юозапа же чуть помедлила. Сначала ее подбородок пошел в сторону, но все же и она согласилась с моим мнением.

– Хорошо, читаем, – подвела я итог.

Я достала из-за пазухи сверток из промасленной кожи, в нем лежали два письма, одно непонятно кем проклятое, с которого началась вся эта история, другое Агнесс. Сломала простую сургучную печать, развернула и приступила к чтению.

– Куда? – мне не удалось сдержать удивления по мере прочтения текста.

– Что там? – обеспокоено спросила Юозапа.

– Сейчас, – я дочитала его до конца и передала, как полагается по старшинству Гертруде. – Держи.

Юозапа подсела к ней на краешек кровати, и они вдвоем склонились над бумагой.

– Ну что там? – принялась теребить меня Агнесс.

– А ты не знаешь?

– Нет. Мне тетушка его так, уже запечатанным отдала. Что там написано?

– Ничего себе, ближний свет! Это ж почти север! Край союза! – выдала Юза, закончив чтение.

– Да что там?! – девочка уже вся извелась. – Это же меня касается, а вы не говорите!

– Успокойся! – осадила ее старшая сестра. – Тебя от августинцев велено переправить к сподвижникам.

– Зачем? – ее удивление было не меньше нашего, а даже, пожалуй, и больше. – К каким движникам? Я не хочу ничего двигать.

– Балда! – расхохоталась Герта. – Не к движникам, а в орден Святого Кристобаля Сподвижника.

– Зачем? – от волнения девочка начала икать. Сестра подала ей кувшин с водой. Когда ее отпустило, еще раз переспросила. – Так зачем?

– А там не написано, – сообщила ей Юза, отбирая кувшин, чтобы она от волнения ненароком не пролила.

Агнесс выхватила письмо из рук Гертруды и быстро пробежала глазами по строчкам.

– Ничего не понимаю… – призналась она и в бессилии опустилась обратно на стул.

– Да здесь все ясно, как Божий день, – выдохнула я, поскольку мне стало все понятно. – Настоятельница не хочет, чтобы кто-нибудь знал, куда направили ее племянницу. Чем запутаннее нить, тем сложнее размотать клубок. Это очевидно как два плюс два. Мы, не зная кто такая Агнесс на самом деле, довозим ее до монастыря. Все первая ниточка обрывается. Абсолютно другие люди отправляют ее дальше – еще один обрыв. Агнесс, последний раз спрашиваю, у тебя больше нет писем, адресованных еще кому-нибудь? Нет? – она отрицательно покачала головой. – Что еще дала тебе настоятельница в дорогу?

– Двести двойных монет золотом, – тихо ответила она.

– Сколько?! – воскликнула Гертруда оторопев. – Да это же целое состояние!!!

У нас после двухнедельной дороги осталось еще по три золотых на нос. И это притом, что наши кони не простые верховые, а кавалеристские, и питаться должны, чтобы не потерять своих качеств высококлассным фуражом. А стоит он, ох как не дешево. На пять золотых семья ремесленника может безбедно жить до полугода, а если поэкономят, то и целый год. (Хорошая кавалеристская лошадь может пройти в день 80- 100 км, находясь под седлом часов по пять-шесть)

– Девочку просто-напросто решили качественно спрятать, так, чтобы концов не нашли, – продолжала объяснять я. – А теперь мы возвращаемся к вопросу: кто твои родители.

– Если меня хотели спрятать, может тогда не стоит их называть? – неуверенно предложила Агнесс.

– Вот сейчас как раз и следует.

– Погодите, – прервала нас Юозапа. – Пока никто ничего не сказал, может нам не нужно в это ввязываться? Отвезем девочку обратно к настоятельнице. Будь на самом деле проблемы, ее бы не отправили одновременно с опасным письмом.

– А здесь сестры уже я сглупила! – что делать, придется сознаться. – Думала, что мать что-то затеяла и не стала рассказывать о странностях своей поездки. Отчиталась, словно все прошло как обычно. Она понятия не имеет об этой кутерьме, и даже не знает, что епископ что-то замышлял. Вот поэтому и решила, что мы самый безопасный вариант.

– В следующий раз будешь откровенна с настоятельницей, – поучительно произнесла Юозапа. Сестра всегда категорична в оценке действий.

– В следующий раз за свою откровенность я могу попасть в лапы к Слушающим, – отрезала я. Терпеть не могу, когда Юза лезет в дела, в которых ничего не понимает. – Одной тайной больше, одной меньше, уже не страшно. Агнесс кто твои родители?

– Герцог Амт, – наконец-то сдалась она.

– А ты?

– А я их единственная дочь.

– Вот все и встало на свои места, – подытожила я. Мне до конца стало ясно к чему эти тайны.

– У тебя, может быть, и встало! Но ты уж просвети нас убогих, – язвительно потребовала Юза. – Мы же не бла-агародные, этикетам не обученные, в политиках не понимаем!

– Юза, перестань кривляться, – одернула ее я. – Тут только глухой не слышал об Амтах и политической ситуации в Винете.

– А ты сделай милость, потрудись, расскажи нам, – продолжала та. Юозапа, мягко говоря, недолюбливала аристократию из-за возможности более легкой жизни в Единой Церкви.

Сложилось так, что если ты знатен, то можешь достичь большего, даже если глупее всех окружающих на порядок. И не будь она дочерью поморского рыбака из глухого селенья, то давно стала бы старшей боевой и, может быть, имела бы свою боевую четверку, а не просиживала до сих пор в простых сестрах. Большинство ее родовитых сверстниц уже получили повышение, а ей тридцатидвухлетней, будучи обыкновенной сестрой, до сих пор приходится подчиняться более младшей, но рожденной у титулованных богачей. Воистину у всех нас есть свои маленькие слабости и амбиции.

– Хорошо, – согласилась я с обреченностью. Если Юозапе сейчас не рассказать, она меня вновь издевками про голубую кровь достанет. Не знаю, правда, как эти известия воспримет Агнесс, но… – Герта встань-ка возле двери, – мой тон не терпел возражений, и старшая сестра послушалась. Пришлось рассказывать.

Винет – государство очень богатое: плодородные земли, свинцовые и медные рудники, выход к морю – все способствовало процветанию. Монарх, что правил им, отличался особо резкими взглядами на отношение церковной и государственной власти. Он считал, что церковь сильно влияет на положение дел в стране, берет слишком большие налоги, сокращая поступления в казну; спорил со Святым Престолом, прижимал госпиталя. В своих действиях он находил поддержку у приближенных, знатных и верных ему людей Винета. Среди них был герцог Амт, отец Агнесс. Поскольку государи не вечны, то сын должен являться продолжателем дел отца. Однако вышло по-другому – церковники нашли лазейку к принцу, и хоть он не был истовым ревнителем веры, но по существу стал марионеткой в руках Единой Церкви. Государь, по горло занятый заботами о благе страны попросту проморгал своего сына и наследника престола.

– Король Гюстав II умер месяц назад. Нам живущим в Интерии подобное событие побоку, тем более что похороны прошли скромно, без массовых 'гуляний'. Но уже в то время, пока правитель был в предсмертной горячке, начались гонения на его приближенных. А когда он отбыл в мир иной, принц, а ныне Гюстав III взялся за чистку рядов основательно. Мать Агнесс – герцогиня Амт – умнейшая женщина, похоже, уже тогда понимала, что скоро запахнет паленым, и поэтому отправила дочь к сестре в орден, в надежде спрятать ее у нас. А как только известия о смерти короля достигли настоятельницы, та отправила племянницу в дальнюю дорогу. Теперь всем ясно?

Юозапа пристыжено молчала. Агнесс сначала сидела точно громом пораженная, затем начала тихонько плакать, потом разразилась бурными рыданиями. Вдруг вскочила, заметалась, начала хвататься за вещи, но тут же их бросала. В конце концов, кинулась к двери, где была перехвачена Гертрудой. Она отбивалась, брыкалась, но так и не смогла вырваться из медвежьих объятий старшей сестры. Под конец девочка горько заплакала, прижавшись к ней в поисках утешения.

– Вот этого я и опасалась, – спокойно прокомментировала я ее действия. Я не черствая эгоистка, но вряд ли стала бы сильно убиваться из-за своей бывшей семьи.

Агнесс еще долго плакала, пока не выбилась из сил и не заснула. Слезы и сон, порою, лучшее лекарство: и теперь она тихо посапывала, отвернувшись к стенке.

Уже поздно вечером мы втроем решили, что наш дальнейший путь лежит в ауберг ордена Святого Августина – это единственно возможная дорога. Обратно везти Агнесс мы не рискнули, ведь не просто так настоятельница убрала ее из ордена. Скорее всего, была очень веская причина в лице братьев Слушающих, чтоб отправить девочку в такие дали. И хоть светить ее лицом перед Святым Престолом не следует, но письмо нам просто необходимо доставить, раз столько вокруг него суеты. А путешествие на север может подождать. К тому же, как известно – самое темное место под свечкой – и думаю, что мало кому придет в голову искать девочку в Святом городе.

Еще одним плюсом в выборе дороги стало загадочное нападение. После того как мы узнали, что девочка является единственной дочерью опального герцога Амта, а значит его единственной наследницей, то наши прежние рассуждения – что все только из-за письма – были подставлены под сомнение. Возможно, всему виной была именно Агнесс, и если нападавшие были церковники, то ей заинтересовалась инквизиция, а если нет, то кто-то другой. Ждали нас возле монастыря, следовательно, могли и дальше быть в курсе, куда мы направляемся. А теперь коль нам волей-неволей придется ехать в Святой город, причем самой короткой дорогой, думаю, нам удастся сбить возможных нападающих со следа.

В дорогу необходимо было хорошенько подготовиться: не дело в такие путешествия пускаться с наскока. Предстояло пересечь три границы – расстояния не маленькие, чуть ли не месяц потеряем. Чтобы быстрее добраться до города Святого Престола мы постараемся срезать большинство петель выделываемых наезженными трактами. Добираться придется глухими местами, малонаселенными. Нашей основной проблемой, как это не странно звучит, будут лошади, а точнее их кормежка. Наши жеребцы, слава Богу, не дестриэ, но на травке, как мелкие степные лошадки далеко не уйдут. А кривоногие степняки нас самих далеко не увезут, поскольку вес имеем неслабый. Самая тяжелая – старшая сестра Гертруда: при росте больше шести футов, вес у нее ну ни как не меньше шестнадцати стоунов с амуницией. Я тоже не крошка – вторая после нее по размерам буду. Юза, правда, ни так, ни сяк, по росту не особо боец, но зато она хорошим арбалетчиком числится. Агнесс как всегда не считаем. Так вот, даже если мы сядем на степных малюток, то ногами землю будем царапать, словно на осликах едем. Еще у малорослых лошадок масса небольшая, пробивной способности никакой, то есть она никого не затопчет, и чтобы вступить в схватку нам придется спешиваться. А на наших здоровяках, которые в холке до пяти с половиной футов мы за двенадцать, ой, Агнесс не берем, за девять бойцов пойдем. А теперь прикинем: сколько для четырех неслабых скакунов нужно фуража?! Придется брать еще минимум две вьючных лошади, да и то запасы пополнять не реже чем раз в шесть дней, плюс наше питание и снаряжение. Это вам не пару недель по обжитым местам неспешно смотаться – все серьезно. (Дестриэ – боевая лошадь, ее рост в холке колебался между 175 и 200 см, вес до 800кг, (внешне тяжеловоз) отличались медленным ходом, передвигается по относительно ровной местности. В день переход не превышал 30 километров, но обычно меньше, такие лошади на марше существовали только за счет усиленного потребления фуража. 1 фут – 0,305 м)

Юозапа нам прочла лекцию о расточительности, припомнив отпущенных скакунов убитых братьев. Бесполезно ее увещевать, что те были верховые, а вьючная лошадь она тоже свою особенность имеет, тут просто так одно под другое не поставишь. И ведь сама все прекрасно знает: кто и куда должен быть применен, но чуть плешь нам этим не проела. Но, не смотря ни на что, мы все равно ее любим и ценим.

На деньги растрясли Агнесс, с обещанием вернуть если не на обратной дороге, то в следующем году через тетку передать. Кстати, девочка все порывалась отправиться в семейные владения; как известно Амтам принадлежит часть провинции Фурток, там же их родовой замок. Реши мы тогда заехать, крюк перед Багрянцами получился бы небольшой, всего дней на пять. А теперь дураков нет. Мало того, что не по пути, так и отец ее, поди, давно на том свете. Как ей в лоб заявила Юза: 'В подвалах Слушающих долго не живут. Помер, и весь сказ! За его душу мы помолимся'. Иногда она бывает такой жестокосердной стервой! Узнала что Агнесс высокородная, перестала с ней церемониться и начала все как есть в лоб говорить. Про матушку заявила, что наверно ее в какой-нибудь дальний монастырь сослали – через год другой отыщется; а если вместе с супругом упокоилась, то и по ее душе молитвы отчитаем. Мы мол, и так из-за девчонки все головой рискуем, нечего к себе лишнее внимание привлекать. После такой отповеди девочка еще пол дня рыдала.

В итоге сборы заняли пару дней, и на рассвете в воскресный день второго осеннего месяца мы покинули Горличи.