"«Прощание славянки»" - читать интересную книгу автора (Яковлев Алексей)

20«Прощание славянки»

Я увидел ее издали в колыхающейся разноцветной толпе пассажиров «стрелы». Одета она была как в первый раз, в светлой курточке, с черной торбочкой за плечами. Я махнул ей рукой, но она не заметила. Сурово и сосредоточенно шагала в хмурой, невыспавшейся толпе. Кричать не было смысла. Хриплым, утренним голосом громогласно, на весь перрон, дикторша объявляла об их прибытии. Я пошел навстречу сквозь толпу. Она меня не узнала и прошла мимо. Я догнал ее и спросил сзади:

— Девушка, вам носильщик не нужен?

— Мерси, — сказала она, не поворачивая головы.

Я опять догнал ее и шагал сзади, глядя на ее упрямый, мальчишеский затылок. Не выдержал и шепнул ей в ухо:

— Лямур-тужур.

Она остановилась. И я остановился. Она смотрела на меня удивленно и горько. Смотрела и молчала. Вот уж чего я не ожидал, так этого печально-удивленного взгляда. И я повторил:

— Лямур-тужур, Натали.

Она даже не улыбнулась. Она спросила:

— Это все, что ты знаешь по-французски? Да?

— Я знаю еще «бистро», — похвастался я.

Она опять не улыбнулась.

— Почему ты здесь, Слава?

— Я встречаю тебя.

— А откуда ты знаешь, что я приеду сегодня?

— Мне сказала Людмила.

Она понимающе кивнула.

— Ты опять говорил с ней «по делу»?

Меня толкали в спину, я прикрывал ее спиной от толпы. И я сказал:

— Давай отойдем куда-нибудь.

Я вытащил ее из толпы к горячему тепловозу.

— Почему ты удивилась, что я тебя встречаю?

Она посмотрела на меня перламутровыми глазами.

— Потому, что этого никто не знал. Даже я. Да?

— А мне Людмила сказала, — растерянно повторил я. — Еще вчера сказала.

— О-о, — сказала она, — Людмила очень проницательная женщина. Она знает то, чего никто не знает. Да?

Я ничего не понимал.

— Что происходит, Натали? Объясни.

Она пожала плечами.

— Меня выслали из Москвы… Да?

— Ко мне? — засмеялся я. — Это они здорово придумали!

— Не к тебе, — сказала она. — Меня выслали домой. В Париж. Да?

— Из Москвы в Париж через Питер?! — не поверил я.

— У меня здесь вещи, — объяснила она. — Сегодня я улетаю. В Париж. Да?

— Зачем?! — ужаснулся я. — Почему тебя высылают? За что?!

— За связь с тобой, — сказала она.

— А у нас была связь?

Она молчала. Толпа прошла. Перрон опустел. Тепловоз свистнул и дернулся назад: отгонять состав на запасной путь.

— Натали, — сказал я. — Если ты не расскажешь, в чем дело, я сейчас под паровоз брошусь! Как Анна Каренина! — и я шагнул к горячей громадине.

Она схватила меня за руку и повела, как маленького, в здание вокзала. Мы сидели в пустом грязном вокзальном кафе и пили кислый, как бочковой квас, кофе. Я ждал. И она сказала:

— Слава, ты считаешь, что я сделала тебя своим агентом. Да?

— Извини, — сказал я. — Прости дурака, Натали!

Она кивнула.

— А профессор решил, что это ты сделал меня своей… Мата Хари… Да?

— Кем-кем? — не понял я.

Она вздохнула.

— Профессор считает, что ты р-р-разведчик. Да? Офицер-р жене-р-раля Багирова. Да?

Мне стало очень обидно.

— И ты поверила?

— Нет, — твердо заявила она. — Но сегодня ты меня встретил…

— Ты не рада?

— То, что я приезжаю, никто не знaл…

— Мне Людмила сказала, — тупо повторил я.

Она пристально посмотрела на меня перламутровыми глазами:

— Я подумала… я решила, что ты ее агент. Да?

— Чей? — не понял я. — Людмилин?!

— Ты с ней часто разговариваешь «по делу». Да?

Я рассмеялся.

— Ты думаешь, она шпион?! Она просто… просто женщина. И все!

Она растерянно посмотрела на меня.

— Я уже ничего не знаю. Да? У вас я совсем потер-р-ряла голову. Но то, что ты разведчик, профессору сказала она! Людмила его предупредила серьезно. Да? Здесь, на вокзале, когда мы уезжали. Да?

Вот это уже было несмешно. Когда они уезжали, я в качестве «подсадной утки» находился в камере Коли Колыванова. Генерал Багиров считал, что я ими завербован. И Людмила тут же предупредила об этом мьсе Леона… Здесь было над чем подумать, но думать об этом рядом с Натали не хотелось. Да и времени у нас не было. До ее отъезда я должен был успеть очень много. Все успеть!

— Натали, — спросил я. — Ты в Бога веришь?

Она подумала и упрямо кивнула.

— Да.

Я оглянулся по сторонам и начал расстегивать рубашку. Она испуганно смотрела на меня. Я достал из-под майки серебряный крестик и показал ей.

— Богом клянусь, что я люблю тебя. Веришь?

Она серьезно смотрела на меня, опершись подбородком на ладонь. Долго смотрела, а потом сказала:

— Слава, я тоже Богом клянусь. Да?

По солнечной стороне Невского пешком мы шли в ее отель. Мы больше не говорили. Мы молча решили, что все было сказано. Меня пробирала дрожь. Я не мог дождаться, пока мы придем в «Европу», пока мы останемся в ее номере одни. Мы шли по людной солнечной стороне Невского и проклинали людей за то, что их так много. Суровые и сосредоточенные, мы пришли в отель, и Натали пошла к портье брать от номера ключ. Я даже отвернулся. Я не мог уже видеть ее одетой…

Она подошла ко мне и виновато улыбнулась.

— Слава, мне не дают ключа. Да?

— Почему?! — взревел я.

— Меня уже выписали, Слава. Мой чемодан в камере хранения. Да?

— Они не имеют права! — бушевал я. — Сейчас я разберусь!

Она засмеялась.

— Зачем? Идем к тебе домой. Тут недалеко. Да?

Я осекся. Ко мне идти было нельзя. Я же отдал ключ Константину. Шел только десятый час утра. Константин мог еще не управиться…

Она взяла меня за руку.

— Идем… Или у тебя дома опять Людмила? Да?

Я побледнел.

— Вот так шутить не надо!

— Мне больно, — сказала она и выдернула из моей руки свою.

— Извини, — сказал я, — мне нужно позвонить.

Я подошел к автомату. Слава Богу, я надел рабочий «прикид». Телефонная карточка была на месте, она мне полагалась по работе в фирме «Арк-Ан». Я набрал номер офиса «Возрождение». Ответила Алина:

— Константина Николаевича сегодня не будет.

— А где он? — растерялся я.

— Он в командировке, — ответила Алина и повесила трубку.

Я подошел к Натали и сказал бодро:

— Натали, нам надо немного подождать…

Она улыбнулась.

— Не сразу. Да?

— Вот-вот,— засмеялся я.— Идем пока погуляем.

— Нет, — сказала она.— Мы идем не гулять. Мы идем в наше консульство. У портье лежит для меня записка. В консульстве мне вручат авиабилет. Да?

— Так это же на Мойке, — обрадовался я. — Рядом со мной!

Я решил, что Константин не может меня подвести. Он придет в офис. Обязательно. Я хотел идти через Михайловский сад и повернул из отеля налево, но она сказала:

— Нет. Идем по Невскому. Я хочу попрощаться с Петербургом. Да?

— Зачем прощаться? — удивился я. — Это теперь твой город. Навсегда.

И я широким жестом подарил ей Гостиный двор, портик Руска и башню Думы.

Она засмеялась и благодарно прижалась к моему плечу. Опять мы шли по солнечной стороне к Дому книги.

— Слава, ты оказался прав, — вдруг сказала Натали. — Она баба-яга!

— Кто? — насторожился я. — Людмила?

— Наталья Николаевна Гончар-р-рова, — сказала Натали.

Это было чересчур круто, и я заступился за жену Пушкина.

— Ты с ума сошла. Она красавица. Мадонна. «Чистейшей прелести чистейший образец!»

Она сказала:

— Пушкин не узнал ее и сразу с ней поужинал. Да? Ему надо было сделать, как ты — сначала ее разглядеть, как следует. Да? Может быть, и ужинать тогда бы не пришлось…

— Ты хочешь сказать, что ты тоже баба-яга?

Она подмигнула перламутровым глазом.

— Каждая женщина немножко ведьма. Да? В Москве я видела последний портрет Натальи Николаевны. Перед ее смертью. Извини меня, Слава, но на нем — настоящая баба-яга. Да? А ей было только пятьдесят лет. Моей маме тоже пятьдесят. Да? Ты бы видел мою маму, Слава!

— Увижу, — пообещал я, — не бойся.

— Нет! — остановилась она. — Я тебе ее не покажу!

— Почему?

— Ты в нее влюбишься сразу! Она идеал француженки! Да?

Я уже не обращал внимания на людей — я поцеловал ее.

— Двух идеалов не бывает…

Мы пошли дальше. Она сказала шепотом:

— Я очень хочу тебя. Но очень хорошо, что так получилось. Да? Просто так идти рядом тоже очень хорошо. Да?

— Если рядом ты, — ответил я.

И тут оркестр заиграл «Прощание славянки». На той стороне, у Казанского, за памятником Кутузову, развивались красные флаги. Человек десять коротко стриженных парней в кожаных черных косухах развернули кумачовый плакат. На плакате суровые буквы: «Дави Америку как говно!»

Натали удивилась.

— Кто это, Слава?

— Это нацболы, — объяснил я.— Записывают добровольцев в Сербию.

Она стояла задумчивая и серьезная.

— А что там играют?

— «Прощание славянки», — сказал я.

— Очень красивая музыка. Да?

— Очень, — сказал я.

— Под такую музыку можно раздавить Америку, — сказала она.

Я увел ее с Невского на канал. Мы пошли в сторону Храма-на-Крови. Было уже десять. Она хотела скорее взять билет в консульстве. Нам нужно было точно знать — сколько еще времени у нас оставалось. У храма она спросила:

— Слава, а правда, что Александра убили в день, когда сожгли магистра тамплиеров Жака де Моле?

— И Николай II отрекся в этот же день, — сказал я.— И Сталина в этот же день отравили. И Павла I замочили в тот же день. Просто наши доморощенные заговорщики немного запутались во временных стилях.

Она остановилась.

— Не может быть!

— Но так было. Все жертвы посвящены одному событию.

— И Сталин? — удивилась Натали.

— Официально днем смерти Сталина считается 5 марта. Но большевики сами признают, что несколько дней охрана не могла проникнуть в его комнату. Он не открывал. А ломать дверь боялись. Последняя ночная трапеза малого Политбюро состоялась на даче Сталина как раз в ночь на 2 марта. После этой ночи Сталина живого не видели. Нашли его полумертвым.

— Почему этого никто не знает? — спросила Натали.

— Потому что у России нет истории, — ответил я.

На красивом и строгом голубом особняке трепетал на утреннем ветру сине-бело-красный флаг. Натали улыбнулась ему, как родному. Я даже заревновал ее к этому флагу. Она поцеловала меня в лоб.

— Подожди меня здесь. Да? Я скор-р-ро. Да?

Я стоял на Мойке, прислонившись к чугунной ограде, и смотрел на свой дом. Очень мне туда идти не хотелось. Но и расстаться с ней «просто так» я не мог. Я пошел на угол, позвонил в офис еще раз и услышал все то же самое: «Константина Николаевича сегодня не будет».

Натали действительно скоро освободилась. Подошла ко мне и сказала сердито:

— Бюр-р-рократы! Кошмар-р-р!

— Что случилось?

Она обиженно надула губы.

— Слава, я их умоляла дать мне хотя бы еще один день! Хотя бы один! Бюр-р-рократы!

— Когда у тебя виза кончается? — спросил я.

— О-о, виза на месяц,— жалобно сказала Натали, — но билет мне вручили на сегодня. Четырнадцать сорок. Да? Они меня высылают!

У меня внутри все запело! Я наклонился к ней:

— Да, пошли ты их к черту! Я знаю одно место, где нас никто никогда не найдет! Целый месяц никто не найдет! Ручаюсь!

Натали грустно посмотрела на меня.

— В Африке? Да?

— Почему? — засмеялся я. — В России можно спрятаться лучше, чем в африканских джунглях! Пошлем все к черту, Натали!

— Но я не хочу прятаться, — сказала она. — Я ни в чем не виновна. И я им это должна доказать! Да?

Я затормошил ее.

— Да кому ты докажешь? Сама говоришь — они бюрократы!

— Ну и что? — твердо сказала она. — Они — это они. А я — это я. Речь идет о моем будущем, Слава. О моей профессии! Я приеду и все докажу! Во Франции уже двести лет демократия! Да?

Больше мне говорить было не о чем. Мы машинально пошли в сторону моего дома. Она сказала на ходу:

— В час они заедут за мной к отелю. Слава, у нас только два часа. Да? Уже можно идти к тебе домой?

Я признался ей:

— Мы не можем туда идти!

Мы остановились, не дойдя до моего дома. Она улыбнулась.

— Ты опять боишься?

Я искренне ответил ей:

— Боюсь.

— Чего? — спросила она ласково.— Ответь, мой маленький герой.

Я не мог ей ответить. Не мог я ей сказать, что я боюсь за Константина… Боюсь, что сегодня он так и не сможет доказать Людмиле, что он не раб… Я облокотился на чугунные перила напротив дома Пушкина. Она встала рядом.

— Ты опять боишься того легионера? Да?

— Его уже нет, — отмахнулся я. — С ним кончено.

— Как кончено? — забеспокоилась она.

— Он убит. Выстрел в голову, — успокоил я ее.

Но она не успокоилась. Смотрела на меня широко раскрытыми перламутровыми глазами:

— А Константэн? — спросила она тревожно.

— С ним все в порядке. Его ночью чуть не убили. С ним все в порядке.

— А с тобой?! — тихо вскрикнула она.

Я ей улыбнулся успокаивающе.

— В меня три раза стреляли! Все! Лимит исчерпан!

— О-ля-ля, — пропела она. — Как вы здесь живете?!

— Нормально, — ответил я. — В России идет скрытая, тихая революция. Пушкин ее предсказал в своих «Философических таблицах». Все идет нормально, Натали.

— Кошмар-р-р, — сказала она.

И тут я увидел наш катер! Он стоял у моего спуска. На том же месте, как в тот самый далекий день, когда все началось. На кормовой банке, прикрыв лицо мелкой фуражкой, загорал Котяра. Я схватил Натали за руку и потащил ее к спуску. Она упиралась, и я ей объяснил:

— Я нашел! Нашел!

— Что! — не понимала она.

— Я нашел, где нам провести два часа!

Над самым катером я крикнул сверху:

— Капитан, свободен?

Котяра снял с глаз фуражку и хотел ответить что-то нехорошее, но, увидев Натали, сел голый по пояс и прижал к груди тельняшку.

— Пардон, мадам.

Натали засмеялась. Котяра повернулся к ней спиной и натянул тельник.

— Покатай нас, Леня, — попросил я. — Я заплачу.

Котяра повернулся и презрительно на меня посмотрел.

— Обижаешь, Славик.

— Натали сегодня улетает. У нас всего два часа.

Котяра посмотрел наверх, в сторону моего окна.

— Не могу, Славик. Костю жду.

Я догадался, что Константин приехал сюда на катере, чтобы не впутывать свою охрану. Леня ждал его. Значит, как раз в этот момент он был там…

— Подожди,— попросил я Натали. — Мне надо узнать кое-что.

Она внимательно смотрела на меня. Внимательно и тревожно. Пока мы шептались с Котярой на катере, она стояла у ограды.

Вот что я выяснил. Высадив меня у Аничкова моста, Константин направился на катере на набережную Робеспьера, напротив «Крестов». Они причалили на углу Потемкинской. Котяра остался ждать, а Константин, в махровой простыне, босиком, пошел домой к Таврическому саду. Хорошо, что было еще очень рано и дом его отсюда был совсем недалеко. Вернулся он быстро. Веселый, выбритый, переодетый во всё белое. Как на праздник. Они сразу приехали сюда, на Мойку. Константин попрощался с Котярой и ушел…

— Куда он пошел? В парадную? — спросил я.

— Под арку,— ответил Котяра. — Я думал, он к тебе…

Я понял, что Константин решил попасть туда через мой чулан… На моем окне колыхалась от ветра кремовая занавеска.

— Когда он ушел?

— В семь пятнадцать, — четко ответил Котяра.

— А сколько сейчас?

Котяра посмотрел на часы.

— Четверть двенадцатого… А что?

— Он просил тебя ждать?

— Нет. А что?

— Чего же ты ждешь?

Котяра оскалился:

— Славик, он обещал мне новый мандат выдать. От своего фонда. Он меня на работу к себе берет, Славик. Я жду своего хозяина! Ёк макарёк!

Четырех часов было вполне достаточно, чтобы доказать, что ты не раб. Даже более чем достаточно… Константин не мог после всего выйти на Мойку. Слишком много народу было на набережной в самый разгар пушкинского юбилея. На том берегу, у желтого особняка Волконской, толпились люди с цветами. Разве мог сюда выйти Константин? Он вышел через флигель на Миллионную. Этот путь я сам ему показал. Он так и поступил — в этом я был уверен!

Натали внимательно и тревожно смотрела на нас сверху, и я махнул ей рукой.

— Все в порядке. Спускайся.

— А Костя? — сурово спросил Котяра.

С чистой совестью я ответил ему:

— Он уже ушел, Леня. Не дождался нас с Натали и ушел.

Котяра недоверчиво смотрел то на меня, то на окно, пока я встречал на спуске Натали. Натали села с ним рядом и сказала:

— Я сегодня улетаю. Да? Я хочу попрощаться с Петербургом.

— Прилетишь, — буркнул Котяра. — Куда ты денешься?

Натали засмеялась.

— Я денусь в Париж.

— А Славик-то здесь останется, — резонно заметил Котяра. — Я первый заметил, что ты в Славика втюхалась. Даже он еще не понял, а я уже знал. Скажи, Славик.

Натали покраснела. Котяра довольный заржал:

— О! Что я говорю! — он обнял ее за плечо. — Слушай, бросай ты свой Париж. Оставайся. Будете со Славиком у меня на катере работать. Экскурсоводами! А? Капусты нашинкуем — десять бочек! Оставайся, Натали!

Натали ему серьезно ответила:

— У вас в Р-р-россии очень стр-рашно. Да?

— Зато весело! — засмеялся Котяра. — А ты, я понял, с юмором.

Натали улыбнулась.

— Хор-рошо. Я сделаю в Париже свои дела. И прилечу. Да?

— Вот это разговор! — обрадовался Котяра. — Только не задерживайся. Сейчас самый сезон! Самое время рубить зеленую капусту!

И они оба весело засмеялись.

Я в это время отвязал катер от чугунного кольца и отпихнул его от набережной. Из-под моста навстречу нам выходил чей-то катер, и Котяра бросился к штурвалу.

— Ёк макарёк, Славик! Кто тебя просил без команды!

«По-по-по-по-по-по», — запела выхлопная труба. Мне показалось, что я слышу мелодию «Прощания славянки»…

Натали, грустно улыбаясь, молча прощалась с домом Пушкина. Мы расходились со встречным катером левыми бортами. Катер был милицейский. Отрешенный мент стоял на корме с багром в руках. Что-то тащил на багре за катером.

— Акулу поймал? — спросил его Котяра.

— Бомжа, — мент сплюнул в воду.

Багром был подцеплен утопленник. В бурунах пены качалось распухшее тело в белой майке. Я разглядел его синее лицо и красную надпись на майке Coca Cola. Я вспомнил вчерашние «водные лыжи» и отвернулся. А Натали, наоборот, повернулась на их разговор. Она долго смотрела вслед ментовскому катеру и что-то шептала про себя. «Кошмар-р, — понял я, — Кошмар-р».

Котяра причалил катер в Михайловском саду, у красивого спуска к желтой ротонде, знакомой с детства.

— За мной, — велел Котяра и спустился в каюту.

Мы с Натали переглянулись и пошли за ним.

В каюте, у трапа, Котяра открыл низкую дверцу.

— Все, как в лучших домах Парижа!

Мы заглянули внутрь. Под лестницей была каморка на ширину катера и метра полтора глубиной. Почти всю каморку занимал топчан, застеленный грязным пледом. Над топчаном кнопками приклеены были фотографии голых грудастых девиц в самых замысловатых позах. Девицы улыбались влажными открытыми ртами.

— Мулен Руж! — гордо сказал Котяра.

Натали покраснела.

— Прощайтесь, ребята! Не буду вам мешать, — Котяра подмигнул мне, — я же тебе обещал, Славик. Слушайся дядю, и все будет хорошо!

Он поднялся по трапу и плотно закрыл за собой дверь. А Натали села на голубой диванчик и положила торбочку на колени.

— Слава, — сказала она. — Это должно быть очень кр-р-р-расиво. Да? Или никак… Ты меня понимаешь, Слава?

Я молча толкнул ногой дверь в каморку, она, щелкнув, закрылась. Я сел напротив нее на диванчик.

— Извини меня, Слава, — сказала Натали. — Я так не могу… Да?

— Ничего, — сказал я. — Бывает.

— Разве тебе со мной плохо, Слава? — спросила Натали.

— Хорошо, — сказал я. — А тебе?

— Мне очень гр-р-р-рустно, — сказала Натали.— Мне хочется плакать. Да?

— Поплачь, — сказал я. — Помогает.

Из ее широко раскрытых глаз выкатилась слезинка и остановилась в глазнице.

— Я вернусь, Слава, — сказала она. — Ты веришь? Да?

— А ты? — улыбнулся я. — Ты сама-то веришь?

Она подумала и упрямо кивнула.

— Верю. Да? Я заработаю деньги на билет. И вернусь. Да?

— А сколько стоит билет?

— Триста долларов, — сказала она, — триста с чем-то. Да?

Я достал из кармана хрустящие, новенькие бумажки.

— Возьми. Тут как раз на билет.

Она испуганно смотрела на зеленые деньги.

— Возьми, — сказал я строго, — чтобы потом не говорила, что заработать лишних не удалось.

Она спросила тихо:

— Ты хочешь, чтобы я вернулась? Да?

— Я без тебя умру, — сказал я.

Она вскрикнула и прыгнула мне на колени…

Через полчаса мы вышли на палубу. Котяра загорал, растянувшись на кормовой банке.

— Леня, — позвал я.

Котяра зевнул.

— Вы меня укачали, ребята.

— Как? — не поняла Натали.

— В такт, — объяснил Котяра, — качали катер, как колыбель.

Натали посмотрела на меня и счастливо засмеялась. Котяра стал натягивать на себя тельник.

— Подожди, — сказал я. — Покажи ей свою икону.

— Неудобно, — застеснялся Котяра.

Я вырвал у него тельняшку.

— Неудобно скрывать от людей произведение искусства. Смотри, Натали.

Котяра смущенно оскалился и выставил грудь. Во всю ширину груди, от соска до соска, разместилось монументальное полотно. За низким столиком, уставленным бутылками, сидели трое: в центре — кудрявый белобрысый морячок, слева от него — грудастая красотка с призывно открытым ртом, справа — худой горбоносый лупоглазый тип разливал бутылку. Над всей композицией синели буквы славянской вязью: «Они нас губят».

Натали, приоткрыв рот, рассматривала полотно.

— Что скажешь, специалист по наколкам? — спросил я.

— Очень красиво, — сказала Натали.

— Ты поняла суть произведения?

— О да, — задумчиво сказала Натали. — Они погубили Пушкина.

— Кто?! — удивился я.

— Наталья Николаевна, Дантес и Геккерн. Все трое. Да?…

Котяра надел тельняшку.

— А я что говорю? Икона — на все случаи жизни. Ёк макарёк…

А потом мы на катере перекусили. Натали отказывалась, но я заставил ее поесть — до Парижа три часа лета. И мы выпили «жють-жють» за Париж.

В половине первого она попрощалась с Котярой. Я пошел ее провожать до отеля через Михайловский сад.

У пруда она села на скамейку.

— Слава, я должна тебе сказать кое-что. Да?

— Да, — сказал я. — Ты должна открыть мне свою тайну.

— Тайну? — удивилась она. — У меня нет тайн от тебя. Да?

— Есть, — напомнил я. — Ты мне обещала рассказать, чем я тебе помог!

— О, это не тайна,— сказала Натали.— Ты мне помог разоблачить ложь.

— Про Пушкина?

— Это большая ложь. Но была еще одна маленькая. Да?

— Какая?

Натали сморщила носик.

— Это все мой профессор. Он большой идеалист. Да? Он очень крупный ученый, но большой идеалист. Ему очень повезло. Он нашел в архиве Геккернов дневники Дантеса. Их искали все, но нашел только он. В дневниках он прочел, что Дантес очень любил мадам Пушкину. Он совсем не собирался убивать Пушкина. Он спасал честь своей дамы. Пушкин не поверил ему. И произошла трагедия. Да?…

— Это и есть маленькая ложь? — спросил я.

— Это большая ложь, — сказала Натали. — Профессор приготовил сенсационный доклад. Но этого ему показалось мало… Я же говорю — он большой идеалист! Он решил окончательно снять тему трагической дуэли. Да? И помирить Россию с Дантесом. Да? По счастливой случайности оказалось, что в жилах Жоржа течет кровь Дантесов. А меня зовут Натали. Да? Цель была очень благородная, правда?… И я согласилась!… Да?

— На что ты согласилась?

Натали виновато посмотрела на меня.

— Сыграть здесь роль его невесты. Чтобы все было совсем хорошо. Чтобы все поняли, как французы любят Пушкина… Чтобы все было очень кр-р-р-расиво… Да?

— Все было очень красиво, — сказал я.

— Нет! — стукнула кулачком по торбочке Натали. — Все было ужасно! В вашем городе, Слава, я поняла, что не имею права на эту маленькую красивую ложь. Я решила… Я должна была ее разрушить, но одна я бы ничего не смогла. Да? Ты мне в этом очень помог… Большое тебе спасибо. Да?

Я думал о другом.

— Скажи, Натали, а твой профессор часто бывает в Питере?

— Почти каждый месяц.

— И в мае он был здесь?

— Конечно,— сказала она.— Но я не это хотела тебе сказать на прощание. Совсем не это… Да?

— А что?

Она взяла мою ладонь и стала разглядывать на ней линии.

— Слава, я тоже немножко баба-яга… Да?

— Думаешь, немножко?

— Слава, бер-р-реги себя… Они тебя погубят… Да?

— Кто? Кто меня погубит? — поинтересовался я.

Она сжала мою руку.

— Людмила, Кр-ритский и Константэн…

Я засмеялся.

— Ты совсем дошла! Тебе нужно срочно уезжать из нашего волшебного города. Пошли. Уже без пяти час.

Дальше скверика у Русского музея она мне идти запретила. Она не хотела, чтобы меня видел сотрудник консульства, приехавший за ней в отель. В скверике было людно. Все скамейки заняты. Мы стояли у памятника Пушкину и делали вид, что любуемся им.

— До свидания, Александр Сергеевич,— сказала она. — Я скоро к Вам вернусь. Да?

— Не опоздай, — сказал я. — А то я умру.

— Нет! — она бросилась мне на шею. — Я скоро приеду. Да? Очень скоро!

Мы поцеловались, не обращая внимания на людей. Она засмеялась.

— Прощание славянки. Да?

Я поправил ее:

— Прощание француженки.

— Нет,— она упрямо тряхнула головой. — Я славянка, потому что я твоя, Слава. Да?…