"«Прощание славянки»" - читать интересную книгу автора (Яковлев Алексей)

19Женщина

Вас никогда не лишали жизни единодушным голосованием?… Незабываемое впечатление!

Даже теперь, уже на больничной койке, меня охватывает мерзкий озноб, а внутри такой холод — будто заставили проглотить живую лягушку.

Там, на катере, я понял слова Константина, сказанные у антиквара Миши: «К смерти я еще не готов!» Миша его тогда не понял. И я тех слов тогда не оценил…

Конечно, иногда мне, как любому нормальному человеку, приходили в голову мысли о смерти… Жалко, что ненадолго, жалко, что забывались быстро…

Мы живем свою жизнь, будто читаем книгу без начала и конца. Начала своего мы не помним, а в конец стараемся не заглядывать: «А то неинтересно будет!»

Многие и на следующую страницу не заглядывают — так они своим жизненным сюжетом увлечены, так боятся сбить кайф. А некоторые гордецы считают даже, что книгу эту пишут они сами. С вечера придумывают захватывающий сюжет, а утром воплощают его, лепят, выстраивают, оттачивают, забывая про вырванные из памяти страницы начала, которые не они писали.

Ведь на самых-то первых страницах уже обозначено самое главное. Название «романа» и очень известный автор. Как всякий хороший автор, он с самых первых страниц задал весь дальнейший сюжет, и название книги не с потолка взял, и имя герою дал не просто так, и место действия и время выбрал не случайно…

Напрасно с ним спорить, напрасно его редактировать, напрасно набиваться к нему в соавторы.

Он терпит наше вмешательство только до тех пор, пока мы добросовестно разрабатываем его собственный сюжет. Стоит нам заартачиться, настоять на своем, и в «романе» появляются замечательные по неожиданности страницы — наш герой начинает попадать в переделки: болезни, увечья, катастрофы…

Известный автор просто напоминает зарвавшемуся графоману о своем приоритете, ставит его на место. Терпеливо предупреждает, иногда неоднократно, что если графоман не прекратит своих дилетантских вмешательств, то грустный сюжет может закончиться очень скоро и очень печально…

О финале истории каждый обязан четко помнить! Настоящие герои, говорят, знали даже точную дату и час своей смерти, и за это известный автор прощал им их героический дилетантизм…

Мы не такие, конечно. Но предчувствовать финал и готовиться к нему обязан каждый…

Потому что нет грустней и несчастней страниц, чем смерть не готового к ней персонажа.

Меня, как историка, потрясли жалкие финалы палачей нашего народа.

Очевидцы вспоминают, как волокли их под руки по цементным полам Лубянских подвалов на расстрел, как одни орали дико фразы из революционных песен, а другие бормотали забытые слова иудейских молитв, как они целовали сапоги своим палачам…

Жалкое и гнусное зрелище…

Готовый к своему финалу герой никогда не опустится до такого. Он обязан совершить свой последний подвиг. Известный автор и ведет свою грустную историю только для того, чтобы в конце герой смог совершить его. Даже если он за всю свою жизнь не совершил ни одного подвига…

Таковы требования этого сурового жанра…

Ранним-ранним утром 7-го июня там, на катере, я любовался спокойствием Константина. Он был готов к подвигу, в отличие от меня…

Он поднял фужер и сказал, цокнув фиксой:

— Прошу последнее слово!

«Сходняк» зашумел: «О чем базарить?! Все уже сказано! Итак столько времени с психом потеряли!»

Но Хемингуэй рявкнул грозно:

— Хорош! — и обратился к Секретарю: — Какой у нас регламент?

Секретарь снял с руки золотые часы.

— Обычно на последнее слово мы пятнадцать минут отводим.

— Много,— буркнул Саныч.— Предлагаю в пять минут уложиться.

— Да я в две уложусь! — весело пообешал Константин. — Давайте выпьем и засекайте время!

Они пили, а я сидел в углу каюты на ящике и смотрел, как за стеклом бара переливается солнечным светом волшебный напиток.

Секретарь отодвинул от себя фужер и положил на его место часы.

— Время пошло!

— Господа,— обратился к «сходняку» Константин, — вы обвиняете меня в том, что я, в целях завладения финансовыми средствами и имуществом фирмы «Арк-Ан», заказал Адика, а потом, чтобы скрыть свое преступление, уничтожил единственного свидетеля. Я понятно изложил? Ничего не пропустил? Никто ничего не хочет добавить?

— Ты давай защищайся! Время идет! — напомнил Руслан.

— Не волнуйся, — успокоил его Константин, — я иду по графику. Значит, ограничимся только этими обвинениями? Я понятно излагаю?

— Полминуты,— объявил Секретарь, поглядев на Саныча.

— Признаюсь, — сказал Константин, — я действительно предлагал Аркадию Филипповичу Анисько объединение наших фирм в одну. Это случилось, когда упомянутый Адик кинул меня с гарнитуром и возвратить его мне не смог. Я подумал, что у Аркадия Филипповича имеется проблема с «крышей», если он не может наехать на покупателя, и предложил ему свою помощь, не безвозмездно конечно. Я понятно излагаю?

— Сорок пять секунд, — сказал Секретарь.

— Но Аркадий мне вежливо объяснил, кто является его хозяином. И я закрыл эту тему навсегда! На-все-гда! Я понятно излагаю?!

— Минута, — сказал Секретарь.

Константин кивнул.

— Когда Мангуст принес мне финансовые документы фирмы «Арк-Ан», я сразу понял, что это провокация! И затеял ее тот, кто не знает о моем слове Адику закрыть эту тему навсегда! Теперь давайте подумаем вместе, был ли мне смысл убирать единственного свидетеля, который помог бы мне развести ситуацию и главное — раскрыть человека, мечтающего замочить меня ващими руками? Я понятно излагаю? Не очень сложно?

— Полторы минуты, — сказал Секретарь.

Цокнула фикса, Константин лучезарно улыбнулся.

— Так у меня все, как будто.

«По-по-по-по-по-по», — гудела выхлопная труба.

«Сходняк» молчал. Все, что рассказал Константин, было для меня открытием. Неожиданным открытием…

— Но Адик-то замочен в твоем офисе! — сказал танк Петрович.

— Петрович, — спросил его Константин, — ты меня за полного идиота держищь?

— А чо? — не понял Петрович.

— Ты стал бы в своем офисе клиента мочить? — спросил его Константин.

— Так это же я! — гордо сказал Петрович. — А ты. Костя, бандит.

— Но не мудак! — парировал Константин.

— А где счета?! — спросил Руслан. — Где кредитные карточки?!

— У меня в сейфе. Могу их в любое время вернуть. По первому требованию. Я понятно излагаю?

Все опять замолчали. Саныч вздохнул.

— Что ж ты раньще молчал?

Константин закурил.

— Освежиться захотелось… Чтобы врубиться в ситуацию…

— Врубился? — как-то грустно спросил его Саныч.

Константин глубоко затянулся.

— Один маленький вопрос остался…

— Давай его разведем, — согласился Саныч.

Константин через стол наклонился к нему.

— Вы-то знали, кто у Адика перекупил гарнитур! Не могли не знать!

— Знали, — кивнул почтенный старец.

— И на него не наехали?

— Не могли.

Константин тихо посмеялся.

— Значит, на генерала — не могли… Решили всю парашу на меня вылить? Нехорошо, господа… Нехорошо…

Ситуация повернулась совершенно неожиданно. Я понял наконец, что параллельно со шпионской интригой кем-то разыгрывалась не менее коварная авантюра. Кто-то пытался убрать со своего пути Константина. Но зачем? Неужели из-за больших денег, которые он заработал на Юбилее?

— Э-э-э! — вспыхнул, как порох, Руслан. — За дураков нас держишь! Думаешь, мы не поняли, что генерал отмазка?! Гарнитур твоя Людмила купила! Вместе с генералом приезжала на черном джипе! Я собственными глазами видел! А все счета у кого?! Кому их Мангуст принес?! Мы тебя макнули, мы тебя за горло взяли — отъезжать стал! По первому требованию теперь их готов отдать! Поздно, Белый Медведь! За нашего Адика ответка будет! Не жить мне на этом свете! Вот и весь развод!

— Остынь, — успокоил его Саныч и повернулся к Константину, — что скажешь, Белый Медведь!

— Извини, Руслан, — сказал Константин, — я, наверное, сложно объяснил ситуацию. Извини.

— Э-э-э, — махнул рукой в сердцах Руслан. — Петровича мудаком назвал. Теперь меня назови. Попробуй назови!

Танк Петрович заволновался.

— Когда это он меня мудаком назвал? Не понял.

— Хорош базарить! — рявкнул Саныч. — Объяснись проще, Костя.

Константин откинулся на спинку диванчика.

— Господа, кто-то играет нами, как игрушкой…

— Тобой? Может быть, — горячился Руслан. — Кто посмеет нами играть? Что говоришь — не понимаешь!

Константин сложил руки на груди.

— Прошу выслушать меня внимательно, господа. Когда Мангуст принес мне финансовые документы и кредитные карточки, я понял, что это провокация! Потому что я его об этом не просил и не мог просить. Я дал слово Адику, что тему закрыл навсегда. Но кто-то прислал ко мне Мангуста с карточками, чтобы круг замкнулся! Чтобы вы приговорили меня. Он хочет замочить меня вашими руками! Теперь я понятно изложил?

Саныч поправил золотые очки.

— Но круг-то начала твоя Людмила! Хочешь сказать, что она не на тебя работала?

Константин помрачнел.

— В то время она со мной не жила.

— Э-э-э, — начал Руслан.

Но Саныч его остановил мощной ладонью.

— Ты хочешь сказать, Костя, что она на твоего врага работала?

Константин побледнел.

— Господа, я прощу, — поехали на Каменный. Вызовем Суслика. Разведемся до конца, господа! Это он хочет меня замочить, потому что Людмила любит меня! Это Суслик играет вами!

— Э-э-э, — не поверил Руслан, — вонючего Суслика вместо себя подставляешь? Хытрый!

Я не выдержал:

— Суслик убит. Уже…

Константин растерялся:

— Неправда… Врешь, Ивас-сик!

— Вечером я был на Каменном. Выстрел в голову. Как Мангуста.

Все опять смотрели на меня с каким-то ужасом. Как на психа.

Константин сидел не шелохнувшись.

— Э-э-э, — сказал Руслан, — тогда поехали к твоей жэнщинэ. Разведемся!

Константин вскинул голову, сверкнула фикса.

— Господа, прошу оставить меня одного. Я должен подумать. Завтра к вечеру я снова в вашем распоряжении. Я понятно излагаю?

На этом кончилось долгое «мочилово»…

Хемингуэй вошел в положение Константина. Согласился на его условие. Катер довез «сходняк» до Петропавловки, где ждали их машины. Только когда они сошли на берег, я заметил, как шикарно были одеты участники «сходняка». И машины у них были солидные, те, что я уже видел на Серафимовском кладбище…

Прошаясь, Саныч протянул Константину руку.

— Может, тебе помочь?

— Спасибо, — поблагодарил Константин, — справлюсь.

— Не ошибись,— предупредил его Саныч.— Не грохни сгоряча постороннего.

— Не ошибусь, — улыбнулся ему Константин.

Он стоял на палубе, завернувшись в махровую простыню, как в тогу, пока все они не разъехались со стоянки на Троицкой площади у бензоколонки. Котяра шумно дышал мне в затылок:

— Ну как, развелись?

Что я мог ему ответить?

Константин перекинул конец простыни через плечо и пошел в каюту, словно забыв обо мне. Уже спустившись на две ступеньки, он обернулся.

— Ивас-сик, идем выпьем,— и Котяре: — Греби помалу куда-нибудь.

Я спустился за ним в каюту. Он достал из бара чистый фужер и налил мне грамм сто.

— Извини, раньше не мог угостить…

Я сел к перламутровому столику. А Константин из-за спинки дивана, на котором все время сидел, достал пистолет и поставил его на предохранитель.

— Хорошо, что разошлись тихо. Очень хорошо. Я за Руслана боялся.

Он сидел задумавшись, с пистолетом в руках, а я соображал, когда же он успел положить его себе за спину. И понял, что он проиграл всю ситуацию заранее, как только мы его мокрого на катер втащили.

Когда мы выпили, он с жалостью посмотрел на меня:

— Маньяк ты, псих ненормальный… О России долбаной беспокоишься… Угомонись! Не будет больше России. «Прощание славянки», Славик. Я понятно излагаю?

— А что же мне будет? — спросил я.

— Будет один большой зоопарк. Клетка белого медведя рядом с клетками жирафа и льва…

— Чушь! — сказал я. — Этого никогда не будет!

— Конспиролог сраный, видишь, как все повернулось?! Какие масонские бумаги, какие дуэли, какие шпионы?! — он засмеялся тихо. — В жизни-то все гораздо проще, конспиролог. Проще и страшней.

Мы выпили еще по одной. Он был трезв абсолютно. Как-то грустно трезв, задумчиво трезв. Мы сидели и молчали. Я уже все понял, я бы мог ему все рассказать, но разве он поверил бы мне?

Одно дело — наедине с самим собой, в тишине своего кабинета под шелест страниц, распутывать старинную, загадочную интригу; другое — сказать всю правду в глаза другу, резать его правдой, как хирург ножом по живому… Я никогда не смог бы стать хирургом… Я надеялся, что Константин и без меня все поймет…

— Да, — вспомнил вдруг Константин, — я вчера тебе свою карточку отдал вместо твоей. Перепутал в темноте.

Я достал из кармана синюю пластиковую кредитку. Константин взял ее, повертел в пальцах.

— Понял, что это?

— Что-то медицинское, — сказал я. — Страховка?

Константин медленно начал улыбаться, долго улыбался, как в замедленной съемке, пока не обнажилась сверкающая фикса.

— Медифьючер. Медицина будущего. Фирма обещает клиенту в 2020 году обеспечить бессмертие! Я понятно излагаю, Ивас-сик?

— До этого года надо еще дожить, — сказал я.

— Фирма гарантирует это своим клиентам. Новейшие медицинские технологии. И стоит не очень дорого… В 2020 году мне будет всего шестьдесят три года…

Константин засмеялся, распахнул на груди простыню и откинулся на спинку дивана. Над левым соском во льдах заходило солнце. По арктическим льдам шел угрюмый мощный белый медведь…

— Ты понял, кто я теперь, Ивас-сик? Я бессмертен! Как Кощей… Хвостатые менты мне теперь не страшны! И их раскаленные сковородки… Я понятно излагаю?

Я хотел ему сказать, что «сходняк», к сожалению, не знает об этом. Но не сказал. Да Константин и не ожидал от меня ничего.

— Где тебя выбросить, Ивас-сик? Извини, дела. Поеду домой, переоденусь… — он посмотрел на меня тревожно. — А ты? Домой, на Мойку поедешь?

Я, кажется, понял его и сказал:

— Нет. Поеду встречать Натали. Скоро «стрела» приходит.

Константин мне благодарно улыбнулся.

— Молодец, Ивас-сик… Это лучшее, что ты сделал за все эти дни. Я понятно излагаю?

Котяра подвез меня на Фонтанку к Аничкову мосту. До Московского вокзала отсюда было пять минут ходьбы. Первый троллейбус бесшумно проплыл мимо испуганно шарахнувшихся от него бронзовых коней Клодта.

Завернутый в махровую простыню, Константин проводил меня до самого спуска.

— Ты понял, что я сказал, Ивас-сик?

— Про что?

— Про лучшее, что ты сделал. Я имел в виду Натали. Только Натали. И ничего другого.

— Я так и понял, — сказал я.

— Молодец, а ключ мне дай все-таки.

Константин протянул руку, и я вложил в нее свой ригельный ключ от квартиры.

— Прощай, — сказал он, — твою кредитку и ключ я тебе сегодня верну. Позвони мне в офис. Обязательно.

— Конечно, — кивнул я. — Ключ у меня единственный.

Константин задержал мою руку.

— А знаешь, кто мне кредитку подарил? «Медифьючер», знаешь кто?

— Кто?

Его серые глаза сверкнули цветом, металла.

— Игорь Михалыч. Моя правая рука. Мой всезнающий советник.

— Анекдот, — сказал я.

— Скверный анекдот, — понял меня Константин. — Привет Натали!

Редкие прохожие с удивлением наблюдали, как на гранитной набережной Фонтанки стояли обнявшись двое. Один в помятом «прикиде» от Версаче, другой, завернутый в полосатую махровую простыню, босиком…

Уже с моста я видел, как Константин, стоя на катере, провожает меня взглядом. Я остановился на середине моста и махнул ему рукой. В ответ я услышал свист:

— Фа-фа-ра-ри-ра-ра, фа-фа-та-та…

До прихода первой «стрелы» было еще часа два. Но, слава Богу, вокзал уже открыли. В гулком мраморно-красном, как крематорий, зале ожидания народу было мало. Я устроился на мягкое, распоротое ножом кресло, засунул руки в карманы и закрыл глаза…

Я был спокоен. Мне не пришлось ничего объяснять. Константин все высчитал сам… Высчитал то, что я сумел понять только на «сходняке»… Константин понял свою главную ошибку. Она была проста.

Я был первой любовью Людмилы, и эта любовь заржавела…

Второй ее любовью был «старичок-профессор», Константин подозревал мсье Леона. Людмила училась в Париже в аспирантуре. А первым ее профессором в Питере был Игорь Михайлович Критский… И эта любовь не ржавела!

Когда я увидел, как Критский снимал у себя на кухне с зеленого шнурка «неглиже» — свои широкие трусы и белый кружевной лифчик, я подумал, что это лифчик Алины. Именно такой лифчик торчал из-под ее воздушного платья в тот первый летний день, когда мы с Константином появились в его офисе, а она сидела за столом у букета сирени.

Уже на «сходняке» я вспомнил, как Людмила пришла ко мне домой, когда вывезла меня из «гостевой» на Каменном острове. Под ее светлой трикотажной маечкой просвечивал точно такой же лифчик!

На моей кухне она сама пошла в чулан за вареньем и потом предупредила меня о чулане… Она испугалась. Не за меня. За себя… Испугалась, что я могу открыть их тайну…

Она родилась на Мойке. Это много значит. Ее тянуло сюда. Это она заставила Константина купить нашу бывшую квартиру у Адика. Она и не догадывалась, что я остался жить рядом, за стеной, в своей выгороженной клетушке с выходом во двор. В квартире своей первой любви она поселила свою любовь настоящую…

Настоящая любовь королевы — «искусствовед в штатском»! С ума сойти! Сердцу не прикажешь, как говорится. Дело не в этом… В другом. Кто из любовников придумал так хитро убрать с дороги Константина?… Конечно же он! Это Критский посоветовал прибрать к рукам фирму Адика. Критский для этого с помощью Людмилы перекупил гарнитур. Константин наехал на Адика. Об этом все знали. А потом по приказу Критского Мангуст подвесил Адика на струну! По приказу Критского Мангуст принес счета и документы Константину. Критский знал, что Константина ожидает «сходняк», и он подарил ему «бессмертие»… А при чем же тут Суслик?… Все очень просто.

Ушла от Константина Людмила не к Суслику… Настоящим хозяином Суслика был его Мастер! Таинственное лицо, явившееся из-за занавески в Юсуповском дворце… Мастером этим был человек с портретов Боровиковского, «пожилой ангел», открывший в тот страшный новогодний вечер свою истинную сущность… Я понял это, когда спросил у Людмилы в ее машине: «Ты передала бумаги Мастеру?» После этих слов она достала «Беретту» и взяла с меня слово не лезть в чужие дела… И я ей это слово дал. И я сдержу его. Потому что Константин прав: все оказалось проще и страшнее… И еще… Потому, что я люблю ее. Эту смешную, трогательную и очень сильную девочку… И я ее никому не отдам. Потому что она — моя, потому что других уже мне не надо…

Я не заметил, как уснул…

Я снова стоял в толпе на огромной площади. Мелкий холодный дождь стекал с моего лица. А из-за туч пробивался солнечный луч. Он освещал только высокую фигуру в белом хитоне с капюшоном, накинутым на голову. Фигура стояла высоко над толпой, на площадке перед экраном. На таймере замерли зеленые цифры «2033»…

Красавец в черном смокинге, раскинув для братских объятий руки, подходил к белой фигуре все ближе…

Толпа замерла.

Красавец остановился, не дойдя шага. Человек в белом откинул капюшон… Белокурый красавец отступил на шаг…

Все увидели, что перед ним стоит высокая седая женщина. Она сказала ему тихо, но услышала ее вся толпа:

— Вы убили моего сына.

Толпа ахнула. И она повернулась к толпе.

— Вы убили его. И не покаялись.

Толпа стояла, оглушенная ее словами, завороженная блеском ее глаз. Она откинула с лица прядь седых волос и вскинула руку, как на старом плакате:

— Он долго ждал. Пришло время. Он идет!

Она показала смуглой рукой в небо. И толпа запрокинула головы. В небе рос на глазах огненный шар. Он приближался к земле под музыку Глиэра о «великом городе»…

Я понял вдруг, что под эту музыку приходит из Москвы «Красная стрела». Я вздрогнул. И проснулся.