"Похищение свободы" - читать интересную книгу автора (Шрайер Вольфганг)

2

Наша четвертая операция тоже прошла на удивление успешно. Трюк, придуманный Хорхе Делано, помог нам довольно-таки оригинальным способом завладеть почти сказочной добычей. С помощью метода, заимствованного из просмотренных кинофильмов, мы вели того, кто должен был передать выкуп, от одного ресторана к другому, а затем в клуб «Колумбия», где бой передал ему, что его просят прохаживаться по первому этажу возле стены. Позади находилась никем не замеченная железная дверь, открывавшаяся на запасную лестницу. Правда, дверь эта была обычно заперта, но Делано каким-то образом удалось достать ключ. Он бесшумно отпер дверь, а как только посыльный остановился перед ней спиной, мигом вырвал у него чемоданчик с деньгами, захлопнул за собой дверь, не забыв запереть ее, и бесследно исчез в лабиринте коридоров.

Я в это время сидел в машине с работавшим мотором. Сунув чемоданчик с деньгами под кучу какого-то хлама, я дал газ, и наш старенький тарантас помчался вперед, не вызывая ни у кого подозрения. Мы добрались до Пасео, когда полиция оцепила наконец район похищения. Хорхе в тот день показал себя настоящим героем. Рената безудержно восторгалась им, а Гран Гато, будучи самым начитанным среди нас, назвал его Робин Гудом, чем еще раз подтвердил, что не лишен чувства юмора.

Успех этот не только окрылил нас, но и так вскружил нам головы, что в следующий раз нас здорово побили. Наш успех не остался незамеченным, и газеты так расписали наши подвиги, что зародили у многих любителей легкой наживы мысль о том, что повторить их несложно. И вскоре в городе появилось несколько мелких групп, которые начали обирать население. О нас складывали легенды, а мы по недомыслию гордились этим. Мы заговорили о создании революционных вооруженных отрядов, поскольку чувствовали себя теперь богатыми. Когда мы пересчитывали деньги, глаза у многих радостно блестели, а денег было так много (в основном мелкие купюры), что наши пальцы уставали их пересчитывать. Тут же строились самые смелые планы вплоть до покупки скоростного автомобиля. И вдруг нам позвонили и предложили провернуть новое, очень интересное дело. Посчитав, что наше будущее обеспечено, мы осмелели еще больше.

— Не нужно спешить, Репе, — сказал мне Бернардо, входивший в руководство Повстанческими вооруженными силами. — То, чем вы сейчас занимаетесь, пора прекращать. Все эти заложники, шантаж… Такие методы не свойственны революционной стратегии. Вообще-то мы не отказываемся от террора, но рассматриваем его как средство, к которому можно прибегать лишь на определенном этапе борьбы. Однако суть заключается в том, что именно сейчас нельзя предлагать террор в качестве одного из методов боевых действий наших групп. Его следует рассматривать как нечто самостоятельное. При наличии ошибок центральных организаций и слабости местных групп террор неприемлем… — Эту длинную тираду Бернардо произнес без запинки, сославшись при этом на какого-то крупного теоретика, который высказал нечто подобное.

— Мы далеки от отрицания индивидуального героизма, но в то же время вынуждены предупредить, что нельзя увлекаться террором и рассматривать его как основное средство борьбы… Вам не следует этим увлекаться, не то достигнутые успехи вскружат вам головы. Факт остается фактом, в настоящее время у вас есть средства, а число лиц, симпатизирующих вам, заметно возросло, но они не являются вашими помощниками и уж тем более борцами! Рене, мне кажется, вы слишком горячитесь, вам явно не хватает опыта и терпения.

— Но нам не хватает и твердого руководства, — осмелился возразить я.

Я хорошо понимал, что частое отсутствие Герберта (недавно он побывал в Сьерре, а затем отправился в Гавану) и его нерешительность мешали ему стать подлинным военно-политическим руководителем и возглавить восстание. Не подходил для этой роли, несмотря на свою начитанность, и Бернардо. A Coca, руководитель по призванию, был окружен горсткой троцкистов и находился где-то в восточной провинции.

— В настоящее время в стране отсутствует революционная ситуация, — заметил Бернардо.

Я промолчал, так как у меня на этот счет было иное мнение: я считал, что начиная с 1962 года, когда произошла целая серия восстаний, революционная ситуация была налицо. Правда, руководство, ссылаясь на свой опыт, отрицало это, но в его состав входили очень разные люди: такие энергичные, как Coca, который за всю свою жизнь не прочел ни одной книги, и искушенные теоретики, которые, однако, не умели действовать. Нам не хватало вождя, который обладал бы и теоретическими знаниями, и богатым практическим опытом. Но настоящие политические вожди рождаются, как известно, нечасто и не в каждой стране.

По пути домой я долго думал над словами Бернардо. Я понимал, что он имел в виду, предупреждая нас. Успех вскружил нам голову, и мы могли превратиться в сражающихся одиночек, которых хвалили, но за которыми никто не хотел идти, то есть мы были лишены поддержки масс. Правда, мы обладали достаточной силой и авторитетом, чтобы порой сотрясать диктатуру, но такой путь не мог привести к окончательной победе.

С этого момента мне стало казаться, что мы делаем что-то не совсем правильно, а как делать правильно — этого никто из нас не знал. Придя в голову, эта мысль просто мучила меня, так как возник разрыв между огромной жаждой бороться и очень малой возможностью вести подлинно народную войну, неспособностью нашей организации мобилизовать на борьбу массы в условиях диктатуры. Бланка не понимала меня, когда я доказывал, что необходимо действовать, так как политическую ситуацию может создать и небольшая группа людей. Опыт Фиделя Кастро являл тому красноречивый пример.

Гран Гато разделял взгляды борца из Сьерра-Маистры. Он был одним из тех, кто считал себя бойцом передового отряда.

…В качестве пятого заложника мы выбрали мужчину по имени Тедди Геррера, но он оказался не очень богатым. Будучи человеком покладистым, он сразу назвал реальную сумму выкупа — 40 тысяч долларов (не в местной валюте, а именно в долларах), которую его люди внесут за него довольно быстро, так как он-де является крупным импортером и дорожит авторитетом фирмы.

Очередь забирать деньги выпала на этот раз Гран Гато. Его сопровождала Микаэла. Это позволяло им выдать себя за влюбленную парочку, что соответствовало действительности. Я и Хорхе в случае необходимости должны были прикрыть их, а Бланка осталась за рулем машины.

Гран Гато чувствовал себя довольно уверенно, однако, договариваясь по телефону о месте встречи, допустил ошибку, вследствие которой криминальная полиция устроила нам засаду. Как только мы получили выкуп, из «фольксвагена», стоявшего неподалеку, открыли огонь. Мы с противоположной стороны улицы сразу повели ответный огонь. «Фольксваген» загорелся, но Гран Гато уже неподвижно лежал на асфальте. Микаэле удалось бежать, поскольку в момент передачи денег она находилась поодаль. От испуга она обронила свой пистолет, но на это никто не обратил внимания.

Из второй полицейской автомашины, тоже «фольксвагена», выскочили несколько патрульных. Попытка спасти Гран Гато могла стоить жизни многим, и нам пришлось уехать. Нас, к счастью, никто не преследовал. С горьким чувством вернулись мы домой. Как группа прикрытия мы оказались не на высоте, в чем нас справедливо упрекнул Герберт, которого мы сразу известили о нашем провале.

Как всегда, когда у нас что-то не ладилось, Герберт взял командование в свои руки и дал указание, что делать в случае, если Гран Гато расколется. Прежде всего нужно было покинуть наше убежище.

Отдав необходимые распоряжения, Герберт выехал на место происшествия, чтобы заявить, будто он брат раненого. Его пропустили через оцепление, и он узнал, что Гран Гато убит первой же очередью. Чтобы выбраться из оцепления, Герберту пришлось бросить гранату. Вскочив в машину, он дал газ. За ним увязался какой-то джип, от которого он сумел в конце концов оторваться.

Приехав на 5-ю авеню, Герберт сменил машину и благополучно вернулся к нам.

— Повысьте сумму выкупа на десять тысяч, — со злостью посоветовал он.

Тем временем появилась Микаэла, которую мы закидали вопросами, но она лишь сокрушенно качала головой и горько рыдала…

Так мы потеряли нашего товарища Гран Гато. Это была наша единственная жертва за весь год. А семья Герреры потеряла 40 тысяч, которые поделили между собой начальник полиции, лейтенант Фольгар и еще трое полицейских, застрелившие нашего товарища. Немного позднее мы получили свои пятьдесят тысяч долларов, а 24 декабря, в шесть часов утра, освободили Тедди Герреру, пожелав ему приятного рождества и счастливого Нового года.

Несколько ночей подряд я плохо спал, но не страх за собственную жизнь был тому причиной. Мы были вынуждены прекратить всякую деятельность до конца года, поскольку нам стало известно, что мы попали под подозрение местных властей. Оставалось лишь пожалеть, что в мае, когда отец все же достал для меня в последний раз паспорт, я не выехал за границу. Просыпаясь в этом доставшемся по наследству доме, я ломал голову над тем, чем же теперь заняться. Я старался припомнить сны, которые мне снились. Они казались мне похожими на страшных черных птиц.

Особенно хорошо я запомнил сон, который перенес меня в отель «Палас», четырехэтажное здание, построенное в 20-е годы. Сон этот снился мне, скорее всего, потому, что последняя перестрелка произошла именно там. Мне приснилось, что я спал с девушкой, лица которой я так и не увидел. Она будила меня среди ночи криком, что горит отель. Я судорожно сбрасывал с себя одеяло и вместе с моими приятельницами (с Бланкой или Микаэлой?) устремлялся вниз, но по пути все куда-то исчезали. Просыпался я в холодном поту.

Сон теряет власть надо мной, только когда я могу его объяснить. В этом я уже не раз убеждался. Три года назад я отправился в Гавану, чтобы встретиться там в отеле «Националь» с Хакобо А., нашим свергнутым президентом. В ожидании бывшего президента я невольно задремал, и мне привиделось, будто в отеле начался пожар. Запах дыма и чего-то горелого добрался до девятого этажа. Сквозняк гнал дым через жалюзи. Я бросился к телефону, чтобы сообщить об этом кому-нибудь из обслуги, но телефон не работал. На самом деле ни пожара, ни дыма не было и в помине, и я так и не понял, отчего мне все это пригрезилось.

Разговор о А. меня разочаровал: слишком много само собой разумеющегося рассказал он о Сопротивлении, и воспоминание о приснившемся пожаре показалось мне вдруг почти реальностью. Возможно, тут действительно имелась какая-то связь…

За два дня до рождества мы с Микаэлой встретились на лекции профессора Кордовы. При президенте А. он являлся директором Национального банка и считался одним из лучших экономистов и Специалистов по аграрной реформе 1953 года. Если мы начинали отвлекаться, он, чтобы встряхнуть нас, восклицал:

— Вы стараетесь канонизировать гегемонию рабочего класса, а думаете при этом о господстве вашей партии…

Хотя он, как и некоторые из нас, членом Партии труда не являлся, однако на практике был к ней довольно близок.

Мы не перебивали профессора, чтобы не сбить его с мысли. Когда же Бланка захотела что-то возразить, он опередил ее:

— Вам дороги не знания, не поиски истины, а само учение. Ваша идеология должна оставаться цельной, ибо на ней зиждется ваша сплоченность…

Микаэла сидела рядом со мной и, казалось, внимательно слушала, хотя ее большие темно-карие глаза смотрели в пустоту. Таким отрешенным ее взгляд становился, когда она вспоминала о Гран Гато.

Гектор Кордова излишне горячился, потому что выступал перед людьми, о которых почти ничего не знал, а пресса писала о них столько ужасного. Мое появление вызвало у него возглас удивления, ведь он считал, что я продолжаю учебу где-то по ту сторону Атлантики. Разумеется, он догадывался о том, что наш кружок нелегальный, однако вида не подавал…

Хорхе легонько толкнул меня и прошептал:

— Знаешь, до чего я додумался? Они застрелили Гран Гато, чтобы заграбастать себе выкуп… И Микаэлу не задержали нарочно: потом заявят, что деньги остались у нее…

Я понимающе кивнул, соглашаясь с такой версией. Полицейских действительно в первую очередь интересовали деньги. Но это, собственно, и спасло нас: второй «фольксваген» не отважился начать преследование, поскольку для его пассажиров деньги были важнее. Такое поведение полиции свидетельствовало о полном разложении правящего режима. Но меня больше всего интересовало, что же теперь делать.

После Нового года наступило затишье. Классовая борьба, вероятно, зашла в тупик. А как из него выйти? Этот вопрос наверняка беспокоил обе враждующие стороны. Мы обдумывали его самостоятельно, а правящий режим — при поддержке многочисленных американских советников.

Мое участие в Сопротивлении — а особенно мое вступление в Партию труда — сказалось на судьбе моих родственников.

Мой дед, генерал, был обскурантом. Отец, выросший в обстановке обскурантизма, был человеком до некоторой степени прогрессивным. В октябре 1944 года он участвовал в свержении тирании, спустя десять лет, после прихода наемников, был изгнан со службы и некоторое время даже сидел в тюрьме, но потом его выпустили, поскольку выяснилось, что он отсоветовал президенту вооружать народ.

Будучи по натуре фаталистом, он, естественно, не мог служить мне примером для подражания. Мы на курсе выпускали студенческий журнал, на страницах которого я критиковал как преподавателей, так и режим в целом, потому что кое в чем уже начал разбираться. Во время первого семестра у меня произошло столкновение с отцом, Который наотрез отказался мне помогать. Я устроился на работу на радиозавод, где и погорел, пытаясь превратить заводской профсоюз в очаг борьбы…

После событий марта — апреля 1962 года я смог наконец вернуться в университет, но до сих пор сожалею, что опыт массовых выступлений того времени, в которых принимала участие и часть Союза студентов, не получил достойного признания. Правда, на здании каждого факультета висят мраморные доски, на которые занесены имена тех, кто пал тогда в неравной борьбе. Не имея руководящего ядра (партийные ряды в то время сильно поредели), народ устремился на баррикады, чтобы продемонстрировать свое единство…

После уличных боев повсюду дымились развалины и стояла такая жуткая тишина, будто мир превратился в пустыню. Я принялся разыскивать друзей и, к ужасу своему, узнал, что одни лишились головы в буквальном смысле слова, другие оказались за решеткой, третьи скрылись в неизвестном направлении, четвертые залечивали раны в больницах.

Практически я, внук генерала Вальдеса, остался в одиночестве. Город казался вымершим, превратился в ничейную зону. Мой друг Фреди, который во время событий жил у меня, забрал свои вещички и исчез. Я оказался в полной изоляции: не с кем было обсудить создавшееся положение. Многие в то время стали конформистами, лишь бы спокойно продолжать учебу. Разумеется, были и другие, но где они находились — этого толком никто не знал.

Перед отъездом Фреди в Мексику я встретился с ним в кафе. Он сразу набросился на меня:

— Ты подумал о том, что произойдет, если тебя арестуют?

— Стану все отрицать.

— Ты же знаешь то, что может навредить другим, не так ли?

— Надеюсь, смогу держать язык за зубами.

— Надеешься? В таком деле нужно не надеяться, а быть твердо уверенным. Никто из нас не знает, как поведет себя под пытками. Вот почему ты должен быть твердо уверен в себе.

— Во мне ты можешь не сомневаться. А если что случится, ты мне поможешь.

— Жаль, Рене, я не смогу тебе помочь…

— Почему?

— Очень жаль, но не смогу. У меня есть один товарищ… Номер его телефона я могу сообщить только настоящему революционеру, твердому борцу.

Мне этот разговор не понравился, хотя в конце концов Фреди сообщил мне телефон того товарища. Выяснилось, что руководитель одной из партийных ячеек разрешил установить связь со мной при условии, если Фреди за меня поручится.

Вскоре мой друг уехал в Мексику, откуда уже не вернулся. Я же, желая поскорее покончить с изоляцией, рвался к людям, но ввязываться в драку не собирался — для этого я был слишком измучен.

Телефон, который оставил мне Фреди, помог выйти на подпольщика Рафаэля Т., человека грубого и необычайно энергичного. Он представлял старую гвардию, следовательно, ему было лет сорок с небольшим. Меня должны были подвергнуть строгому экзамену, но Рафаэль ненавидел формальности и предпочитал говорить в открытую.

— Очень хорошо, — сказал он, — что ты не из тех, кто умирает после первой же встряски. Так и держись, браток! Я тебе кое-что открою по секрету. Буржуазия — это дерьмо, о котором не стоит горевать…

Хотя он столь неодобрительно отзывался о нашем классе в целом, однако представителей этого класса в свою организацию принимал. Впрочем, в то время двери партии были открыты для всех, и трудно было предсказать, куда это ее приведет — вправо или влево. Как бы там ни было, она открывала перед нами путь, который был далеко не легок и мог привести либо в тюрьму, либо за границу. Нам же, студентам и бывшим офицерам, как, например, Герберту или Сосе, оставалось одно — продолжать вооруженную борьбу как в городе, так и в сельской местности. Политический сектор тогдашнего партийного аппарата решительно отмежевался от военного, чтобы в случае необходимости последний можно было безболезненно распустить.

Рафаэль руководил военным сектором в столице. Его дисциплинированность и пунктуальность просто поражали нас. Если ему требовалось провести в жизнь какое-нибудь предложение, он вступал в спор с кем угодно и отстаивал свою точку зрения до конца.

Однажды он приказал мне подложить бомбу под дом полицейского офицера, заявив, что если она взорвется в нужный момент, то он будет считать меня своим соратником. Это, как он мне объяснил, не покушение, а всего лишь серьезное предостережение. Получив приказ, я целый день обдумывал, как лучше его выполнить. Мне очень хотелось проверить, способен ли я на столь мужественный поступок, выяснить, какие у меня нервы — слабые, как у отца, или крепкие, как у деда. Мне было интересно узнать, гожусь ли я для настоящей борьбы, и Рафаэль помог мне в этом.

Он регулярно выезжал с нами за город, где проводил различные занятия. Говорил он мало, часто употреблял жаргонные словечки, а слова «совет» или «указание» настойчиво заменял словом «ориентировка». Часто употреблял он едкие словечки и выражения, особенно когда в чем-то упрекал нас.

Тех, кто находился на легальном положении, он собирал дважды в неделю. На этих встречах мы обсуждали военно-политические вопросы, он рассказывал нам о том, как нужно планировать различные акции, а однажды мы попытались разыграть штурм дворца правительства. Это занятие проводилось на ящике с песком и давало нам возможность приобрести кое-какие практические навыки, которые должны были пригодиться в случае, если бы пришлось взять в руки оружие, припрятанное до поры.

— Настоящему бойцу необходимо иметь при себе 14 патронов и 65 центаво (пачка патронов стоила в то время 5 центаво), твердую руку и веру в то, что лучший способ обороны нападение.

Помимо этого Рафаэль учил нас отступать в случае необходимости, уметь скрываться в толпе, используя дома и сады, вскочить в первое попавшееся такси, а проехав на нем немного, быстро пересесть в подъехавший к остановке автобус, чтобы затеряться среди пассажиров.