"Похищение свободы" - читать интересную книгу автора (Шрайер Вольфганг)

1

События, о которых пойдет речь, начались почти год назад, в мае 1965 года. Конечно, предыстория их уходит в более далекое прошлое, да я мне не хочется ограничиваться описанием только одной акции.

В последние дни мая я нутром почувствовал, что вокруг меня творится что-то непонятное, причем обстановка менялась с такой быстротой, как это показывают в гангстерских фильмах. По ночам у тебя вдруг начинает звонить телефон, какие-то подозрительные типы прохаживаются вдоль ограды твоего дома, но стоит тебе приблизиться к ним, как они тут же превращаются в парочки, хотя вовсе не похожи на влюбленных, а возле твоего дома крутится тип, который делает вид, будто читает газету или ждет автобуса, а когда автобус приходит, он почему-то не садится в него. И тогда ты понимаешь, что пришло время перейти на нелегальное положение…

— В первый раз это может оказаться простой случайностью, — говорил нам Герберт — так мы называли в своем кругу Луиса Туркиоса Лиму, — во второй раз тебе угрожает неприятность, а в третий ты наверняка встретишься со своим заклятым врагом.

Разумеется, эти совершавшиеся перемены зависели в какой-то мере и от событий, происходивших внутри страны и за ее пределами. За это время был убит генерал-полковник Молина, и сделал это не кто иной, как террорист, три года назад пытавшийся подложить бомбу в машину, в которой должен был ехать Герберт. Мой отец, будучи собратом по оружию генерала, страшно разволновался, однако я объяснил ему, что Молина являлся высокопоставленным связным североамериканских секретных служб и, следовательно, нес ответственность за многие убийства. Затем моя группа, действовавшая в шестой зоне, казнила шефа полиции по фамилии Наполеон и одного из бывших сторонников Батисты, который состоял советником при этом палаче. На проспекте Атлантик Герберт однажды захватил целую группу, в то время как армейские сыщики безуспешно разыскивали его в горах.

Армия вообще оказалась неспособной выполнить подобные задачи, как с горечью отметил мой отец. Между тем янки высадились в Санто-Доминго, чтобы воспрепятствовать, как они выражались, появлению второй Кубы. Короче говоря, «свободный мир» почувствовал приближение опасности.

Расскажу немного о моем отце, к которому я питал нежные чувства. Его отец, то есть мой дедушка, стал генералом до восстания 1944 года, когда у нас еще существовали такие звания. Генерал Отто Вальдес Фрей (моя прабабушка родилась в Германии) слыл человеком удивительным, у которого было много врагов, что самым неблагоприятным образом отразилось на его сыне. Отец по характеру был натурой артистической, очень хотел стать художником, а стал военным. Никто его картинами так и не заинтересовался, и он не сумел понять, что помимо карьеры мог бы сделать еще кое-что в жизни. А дело заключалось в том, что он был чересчур серьезен, корректен, умел владеть собой даже в экстремальной ситуации, но порой становился на удивление сентиментальным. Он был не мыслителем, а скорее, добросовестным созерцателем, питающим пристрастие к немецкой аккуратности, деловитости и порядку.

К описываемому времени он стал одним из многочисленных полковников (их у нас насчитывается не менее сотни), которые не пользовались особым влиянием. Добрая дюжина таких, как он, имела в свое время отношение к общественному пирогу. Однако генералитет в свой круг его не принял, указав таким образом предел его возможностей. Будучи человеком мягким, он предпочитал идти на компромиссы, но ради интересов семьи проявил бы и твердость, если бы знал, как это делается. Как заместитель начальника службы тыла, он имел в своем распоряжении огромное число квартир и казарм, целый арсенал оружия, однако сам ни разу не приближался к базуке, так как был военным кабинетного плана и большую часть времени проводил за письменным столом, углубившись в изучение многочисленных списков личного состава, потерь и всего того, что должно быть закуплено или уже было закуплено для армии. Несколько гранатометов, станковых пулеметов и карабинов последнего выпуска, которые по его документам числились утраченными, в свое время поступили на вооружение к нам.

В любой момент я мог вылететь из страны в безопасное место, однако в мае 1965 года, когда наша группа оказалась в опасности, мне ничего не оставалось, как перейти на нелегальное положение. Я вовсе не собирался делать это втайне от отца, а уж хотя бы намекнуть ему на предстоящие перемены в моей жизни был просто обязан. С сестрой его мало что связывало, беседовал он обычно только со мной. Отец понимал меня с полуслова, когда заходила речь о том, чтобы вывезти из города знакомую девушку или в конце недели вместе с друзьями по университету отпраздновать важное событие подальше от города, там, где нас когда-то обучали партизанским премудростям и где теперь обучали новичков.

Помнится, в тот день между мной и отцом произошел примерно такой разговор:

— Что случилось, Марк? Почему ты решил уехать, да еще перед экзаменами?

— Будь добр, достань мне пропуск и паспорт.

— Боже мой, куда это ты собрался?

— Я остаюсь в городе, пока…

— С этим покопчено, юноша, раз и навсегда!

— Я не могу последовать твоему совету, отец.

— Что вы задумали? Ты мчишься навстречу собственной гибели, пойми это наконец!

— Именно поэтому мне и необходимо уехать.

— Неужели это так серьезно? Но ведь это может иметь нежелательные последствия и для нас.

— Все равно генералом тебе не стать.

— А мать? О ней ты подумал?

— Пойми, мой час настал…

— Если ты покинешь нас, то уже никогда не вернешься!

Это были его последние слова, и я хорошо знал, что произнес он их серьезно.

Осенью, после того как я перешел на нелегальное положение, наша борьба застопорилась, мы явно топтались на месте. Нам многого не хватало: нелегальных квартир, оружия, денег, но это была далеко не единственная причина. Руководство Сопротивления рассматривало нас не иначе как оперативную группу, действующую в столице, называя «центром войны нервов» — ситуация, как понимаете, довольно драматическая, не открывающая перспектив на будущее. Тогда мы еще не сознавали ошибочности нашей стратегии, утратившей ясные цели борьбы. В задачи нашего высшего руководства не входило подыскивать для нас укрытия или переправлять туда остатки сохранившегося у нас оружия. Всем этим, как я понял, должны были заниматься командиры боевых групп. Однако, если быть до конца откровенным, то и мы частенько забывали о своих обязанностях, жили слишком легко и беззаботно. Называя себя передовым отрядом, мы ровным счетом ничего не предпринимали, чтобы активизировать борьбу. Все шло как-то само собой, и выжили мы тогда только потому, что наши противники оказались трусливы и глупы.

В группе росло недовольство, а поскольку заострять внимание на этом было не в наших интересах, то слово взяла Бланка:

— Сопротивление военной диктатуре в нашей стране нельзя сводить только к выживанию. Движение должно развиваться и шириться. Важно не то, как мы гоняемся за шпиками или подкладываем бомбы под машины и здания, а то, ради чего мы это делаем. Речь идет о целях нашей борьбы…

— Я что-то не очень понимаю, — прервал ее Хорхе. — Передовой отряд прежде всего характеризуется своими действиями, а не рассказами о них. А чтобы действовать по-настоящему, необходима ясная цель.

Хорхе Делано учился в торговой школе, поэтому изъяснялся довольно сухим языком, однако мы, несмотря на это, почувствовали, что он, как и Бланка, прав.

— Я имею в виду большие цели, — продолжала она. — Наша главная ошибка заключается в том, что мы оказались неспособны дать правильную оценку создавшейся ситуации, не смогли разобраться в стратегии врага да и в своей собственной. Разумеется, нам не хватает кадров и еще раз кадров, но ведь они закаляются в борьбе, а не в кабинетах во время споров теоретиков.

Возразить Бланке было нечего, хотя, как обычно, она говорила слишком абстрактно. Я внимательно разглядывал ее, пытаясь обнаружить у нее грудь, но все скрывала блуза. Впрочем, Бланка была так худа, что походила больше на юношу, чем на девушку…

А если уж быть откровенным, то мои критические замечания в адрес Бланки не имели под собой оснований — просто мне не хотелось признать, что в психологическом плане я уступал ей. О любви же написано так много, что мне вряд ли удастся что-либо добавить к написанному.

В это время, примерно в середине октября, меня выбрали командиром нашей группы, и руководство партии утвердило мою кандидатуру. Не думаю, чтобы решающую роль в данном случае сыграли военные традиции моей семьи, тем более что товарищам было известно, что с семьей я порвал. Да и слишком смелым я не был, скорее наоборот…

К самым ранним воспоминаниям детства относится зеркало, висевшее в холле. Его обрамляли листья какого-то густого растения, некогда я проходил мимо него, мне приходилось в какой-то степени пересиливать собственный страх, чтобы удовлетворить любопытство и взглянуть на свое отражение в нем. А чтобы окончательно от него избавиться, я, стоя перед зеркалом, начинал корчить рожи, да такие безобразные, что, увидев их в зеркале, пугался еще больше и убегал прочь. Сердце мое готово было выпрыгнуть из груди… Теперь вы знаете, что за храбрец стал командиром вашей группы.

Вероятно, я должен благодарить случай, который помог нам вырваться из застоя. Случай же свел меня с Бланкой, которая, как большинство из нас, постоянно носилась с идеями превращения теории в практику, для чего возможности всегда имелись.

— Я хотела бы сохранить невинность, — сказала она во время нашего знакомства, — но как это сделать? Я хочу твердо верить, но во что? Хочу, чтобы у меня был верный друг, но где его найти?

— Это я! — сгоряча выпалил я, поддавшись ее обаянию, состоявшему, пожалуй, в блеске ее неповторимых глаз, в пластике, привлекавшей внимание окружающих, несмотря на отсутствие у нее каких бы то ни было признаков сексуальности.

А что же, спрашивается, влекло ее ко мне? Я был, по ее мнению, ветераном движения, а когда меня назначили командиром группы, она от меня не отходила. Но это, как мне кажется, объяснялось тем, что она мечтала при моем содействии совершить что-то необыкновенное.

— Ты помнишь кое-какие имена? — обратился я к ней.

Разумеется, она ничего не помнила: ведь это произошло почти восемь лет назад. Тогда, незадолго до гонок на Большой приз, группа 26 Июля похитила из отеля одного аса, а буквально на следующий день перед ним вежливо извинились и подвезли к посольству, где благополучно высадили.

— Ну, хорошо, — согласилась Бланка, — это произвело политический резонанс. Но кого ты здесь намереваешься похищать? Все известные политики имеют личных телохранителей.

— Никакие они не известные, а просто богатые, а нам как раз требуются деньги. За деньги можно достать все: оружие, транспорт, явочные квартиры… Они же на изъятие денег даже не прореагируют. Мы можем рассчитывать на успех.

Бланка это понимала, однако предпочитала говорить не о деньгах, а об этапах нашей борьбы, которая велась в интересах участников Сопротивления. Она даже придумала специальные выражения, такие, как «финансовая акция», «экономическое похищение» и другие.

Она была максималисткой.

— Эти акции должны потрясти диктатуру! — воскликнула она на одном из собраний. — Они продемонстрируют неспособность режима защитить эксплуататоров и одновременно станут свидетельством нашей готовности вести наступление, шаг за шагом лишая их собственности. При этом не следует забывать о клерикалах.

— Ты хоть церковь оставь в покое! — взмолилась Микаэла, которая пришла к нам в организацию из Союза христианской молодежи.

— В первую очередь необходимо выявить, где живут богачи, изучить их привычки, а спланировать операцию будет нетрудно, — пояснил Хорхе.

— Само собой разумеется, — согласился я.

Но в действительности собрать сведения о богатых заложниках оказалось гораздо труднее, чем охотиться на шпиков или совершать покушение по определенным правилам, напоминающим игру в шахматы, где один неверный ход порой равносилен поражению. Чтобы приобрести хоть какой-нибудь опыт и быстрее освоить различные приемы похищения, мы смотрели американские, французские и итальянские детективные фильмы. Гран Гато предложил нам даже писать рецензии на них, чтобы немного заработать. Он достал где-то книгу Роммеля под названием «Пехота наступает» и, опираясь на нее, изложил тактику действий мелких подразделений. В своей книге Роммель использовал в основном опыт первой мировой войны, в частности, боевые действия в горах и в меньшей степени в условиях города. Помимо этого мы изучали произведения наших классовых врагов, имевшиеся в библиотеках и букинистических лавках. А Герберт во время пребывания в форте Беининг прослушал несколько лекций американских; офицеров о теории Клаузевица.

Разумеется, самое главное было подыскать место, чтобы надежно спрятать заложников. И тут нам помог случай: после смерти одной из теток Микаэла получила в наследство небольшой сельский домик. Ей удалось пристроить туда в качестве привратника некоего Руперто Рохаса, старого партийца, печника по профессии. Гран Гато называл его «нашим пролетарским алиби». В 1954 году во время одной из облав на коммунистов его арестовали и бросили за решетку. Наскитавшись по разным тюрьмам, он вышел наконец на свободу и совершенно неожиданно получил приглашение поехать в США на курсы повышения профсоюзных работников. Руперто от этого предложения наотрез отказался, так как не собирался эмигрировать, но, оставшись на родине, не знал, чем ему заняться. На цементный завод, где он работал раньше, его не взяли, более того, его не брали на работу даже в маленькие мастерские, выдвигая самые немыслимые предлоги. Он превратился в настоящего уличного бродягу, и им даже перестала интересоваться полиция. Затем он попал на пивоваренный завод. Новое место и новая профессия пришлись ему явно не по вкусу, но он подчинился партийной дисциплине.

Всем нам хотелось поскорее увидеть дом Микаэлы. Сама она пока что находилась на легальном положении и жила у родителей. К нам она приехала на машине матери. Унаследованный ею дом располагался в стороне от автострады, протянувшейся от Аляски почти до Огненной земли. Место, куда мы пожаловали, оказалось вполне подходящим с точки зрения безопасности. Дом стоял в конце старой аллеи и имел выход в сад, раскинувшийся на склоне холма. До ближайшего дома было довольно далеко.

— Посмотрите-ка, какая красота кругом! — вздохнула Рената.

С ней нельзя было не согласиться: внизу расстилался великолепный зеленый массив, а дальше — город, окруженный голубоватым венцом гор, поросших лесом. На востоке, почти у самого горизонта, на серебристом фоне возвышались три фиолетовых вулкана.

Меня лично особенно радовало, что недалеко от дома проходило шоссе, соединявшее Мексику с южными районами. Шоссе было оживленным, по нему то и дело сновали туристские автобусы и легковые машины, так что было нетрудно влиться в их поток, а затем незаметно свернуть в нашу аллею. Лучшее место для нас вряд ли нашлось бы.

— А как соседи? — поинтересовался я.

Руперто пожал плечами:

— Обыкновенные крестьяне… Они привыкли, что сюда наезжают горожане…

Интуитивно я чувствовал, что он не одобряет наш выбор, нисколько не интересуясь тем, зачем мы это делаем. Он охотнее беседовал бы с крестьянами и потихоньку их агитировал. Но время агитации прошло, и он это прекрасно понимал.

Дом оказался довольно симпатичным, внутри царила приятная прохлада. Запущенный сад расточал дурманящие ароматы цветов и фруктовых деревьев. Секрет же столь буйного цветения заключался в том, что с помощью небольшого дизельного движка из глубокого колодца в сад подавалась вода для полива. Бывший владелец додумался грунтовую воду вначале накачивать в построенный им плавательный бассейн, а затем подавать ее в сад и на огород.

Мы не преминули искупаться в бассейне, а потом погрелись на солнышке.

— Фантастика! — вздохнула Рената.

— Вода из бассейна уходит, — недовольно ворчал Руперто, который с удовольствием копался в земле. — Во всей округе не нашлось человека, который смог бы его зацементировать. Под слоем глины голые кирпичи, никакой изоляции… — При этих словах он сокрушенно качал седой головой.

Поскольку бассейн находился в самой высокой точке участка, то вода растекалась по всему склону холма, увлажняя землю и пропитывая стены дома, что способствовало его быстрому разрушению.

— Множительный станок будет здесь ржаветь, — заметил Хорхе.

— Не будет, если ежедневно как следует проветривать помещение.

— Держать порох надо сухим, — лениво зевнул Гран Гато.

К нам он пришел перед рождеством после очередного провала. Он упорно ухаживал за Микаэлой, считая, что перед ним ни одна девушка не устоит.

Вскоре все и началось. Не стану рассказывать о том, о чем, собственно, можно прочесть в книгах, по которым мы, кстати, и учились. Последовательность подготовки и проведения операции была примерно такова: выбор цели и ее разведка; сбор информации; неожиданное нападение; увоз заложника в укрытие; доведение до него наших требований и, наконец, получение выкупа. Последний пункт самый ответственный и рискованный. Не менее важно было также выяснить, не попытается ли семья заложника, несмотря на наше предупреждение, вступить в контакт с полицией, а если вступит, то как далеко это зайдет. В большинстве случаев нам приходилось иметь дело с криминальной полицией, которая, обнаружив след, была готова на все вплоть до применения оружия.

Полной гарантии успеха у нас никогда не было, поскольку интуиция подсказывала родственникам заложника, что мы связаны с политикой, следовательно, до убийства дело не дойдет. А передача выкупа была опасна тем, что полицейские могли нас опознать. Именно поэтому Герберт предложил организовать мобильную группу прикрытия для тех, кто отправлялся получать выкуп.

Теоретически мы знали все и спою первую операцию разработали досконально. Выбор заложника казался удачным, разведку провели основательно, однако в момент захвата все мигом рухнуло: заложник, вместо того чтобы сесть в машину, как мы предполагали, в окружении приятелей отправился обедать, а после обеда пригласил их домой.

На следующий день не на высоте, как выразился Герберт, оказалась техника, и мы прибыли на место с опозданием в тридцать секунд. А еще через день выбранный нами господин улетел в Канаду. Вот почему мы были вынуждены вернуться к «процессу обучения», по определению Бланки.

Зато второе, похищение прошло успешно, и мы, заполучив 25 тысяч в качестве выкупа, отвезли заложника — а это был богатый буржуа — на ипподром, расположенный в северной части города.

Во время проведения третьей операции произошла небольшая заминка, которую нам следовало бы предусмотреть заранее. Заложник уже двое суток находился в сельском доме (чтобы достать выкуп, требовалось время), как вдруг родители Микаэлы заявили, что собираются поехать в село и собственными глазами взглянуть на дом, доставшийся дочери в наследство. Выручил нас Гран Гато, который тайком пробрался в гараж и сделал что-то с машиной родителей Микаэлы, после чего она перестала заводиться.

Получив предупреждение о предстоящем визите, мы отложили проведение операций до лучших времен, с тем чтобы все-таки дать старикам возможность посетить свои владения.

— Ну и как прошел визит? — спросил я у Микаэлы.

— Не знаю… Только мама очень удивилась, когда увидела на этаже четыре матраца. Ей показалось, что в доме слишком сыро. А папа подсчитал, что земельный участок приносит дохода меньше, чем зарплата Руперто плюс налог и дизельное топливо. Но мне кажется, им там понравилось.

— Надеюсь, не очень.

Мы ехали туда вдвоем, чтобы подготовиться к проведению четвертой операции. День выдался солнечный, на небе ни облачка, зато Микаэла, сидевшая рядом со мной, беспрестанно хмурилась, пряча лицо в густых темных волосах. Она мало чем отличалась от Бланки, но была менее самоуверенна, а когда чувствовала, что ее внимательно разглядывают, очень стеснялась, по привычке втягивая голову в плечи. Однако не обратить на нее внимания было невозможно, что подтвердил своим примером Гран Гато, так и не узнавший истинную красоту ее души.

Что касается Бланки, то она, общаясь со мной, делала вид, что для нее мои взаимоотношения с Микаэлой не являются тайной. И все, кроме Руперто и Хорхе, считали Бланку политически зрелым товарищем, тем самым заставляя ее быть выше таких чувств, как ревность.

Но разве она не заслуживала снисхождения? Если ей было все равно, значит, она просто не любила меня. Я же постоянно чувствовал влечение к ней и, разумеется, не молчал об этом, потому что мне не терпелось поумерить ее гордость.

Выполнение очередного задания было сопряжено с риском, и потому я хотел немного снять напряжение этим невинным флиртом. А упомянул я об этом потому, что с того дня Микаэла оставалась для меня только товарищем. И хотя она не была сторонницей марксизма, но так или иначе влияла на мои поступки.

Микаэла позвала меня на второй этаж, и мы начали спорить.

— Если ваш бог действительно существует да еще занимается освобождением страждущих, а это является одной из сторон революционного самосознания, — сказал я, — то непонятно, почему ты не примкнула к марксистам раньше.

Я, очевидно, говорил слишком запальчиво, переняв эту манеру у Бланки, поэтому глаза у Микаэлы заблестели.

— Истории известны союзы между левыми христианами и представителями социальной революции. Во времена крестьянских войн в Европе они шли рука об руку. Более того, в свое время в Парагвае иезуиты…

В средневековье она меня правда не повела: католики обычно избегают этой темы — эры черной реакции в истории церкви.

— Послушай, Рене, — обратилась ко мне Микаэла, употребив подпольную кличку, к которой она прибегала довольно редко. Когда мы оставались вдвоем, она обычно называла меня Марком, а иногда даже Марком Антонием. — Христианство — очень многослойная религия, которая претерпела большие изменения, продемонстрировав при этом удивительную жизнеспособность…

— Подобное можно сказать и о марксизме, который пронизал своими идеями буржуазное мышление.

— Знаешь, кое-что в вашем учении не стыкуется. Я, например, не могу представить, как это с отменой частной собственности на средства производства исчезнет разобщенность людей. Боюсь, что человек просто замкнется в себе… поскольку он не сможет…

Все, что она говорила, казалось чересчур абстрактным, но это в какой-то мере забавляло нас. Во время одной такой беседы, когда мы особенно увлеклись, в дверях неожиданно появился Руперто. Он опирался на трость — ногу ему повредили в тюрьме.

— Марк, что же теперь будет? — спросил он.

— Будет еще одна операция.

— Что-нибудь новенькое? У вас в каждой операции задействована женщина, а ты знаешь, как я к ним отношусь…

— Этот план разработан мной.

— Все вы что-то придумываете, но беда в том, что, прежде чем обсудить этот план в группе, ты сообщаешь о нем девушке, желая ее удивить. Вот это-то мне и не нравится.

Сначала я думал, что Руперто заблуждается. В свое время он, вероятно, немало настрадался из-за женщин, но тогда их не принимали в партию. Однако позже я понял, что в чем-то он прав, что Бланка и Микаэла действительно оказывали влияние на принятие некоторых решений.