"Пария" - читать интересную книгу автора (Мастертон Грэхэм)

9

Я вышел из дома номер семь и снова оказался под моросящим дождем. Я свернул направо, собираясь вернуться домой, но через минуту остановился, заколебался и посмотрел в сторону главного шоссе, где стоял дом миссис Саймонс. Было без нескольких минут десять, и я подумал, что миссис Саймонс не рассердится, если я нанесу ей визит. Наверняка у нее мало друзей. Мало кто теперь жил у главного шоссе, соединяющего Салем с Грейнитхед. Большую часть старых домов уже разрушили, чтобы освободить место для бензоколонок, супермаркетов и лавок, торгующих забавными сувенирами и живой приманкой для рыб. Прежние жители Грейнитхед также съехали, слишком старые, слишком измученные и слишком бедные, чтобы переселиться в модные прибрежные резиденции, обступившие Салемский залив.

Дорога заняла у меня добрых десять минут. Наконец я добрался до дома миссис Саймонс — большого каменного здания в федеральном стиле, изящно оформленного, с рядами запертых ставней и фигурным двориком с дорическими колоннами. Сад, окружающий дом, когда-то был ухоженным и старательно спланированным, но теперь одичал и зарос сорняками. Деревья не подстригали лет пять, и они опутывали ветвями стены, как некие паукообразные создания, цепляющиеся за одеяния прекрасной принцессы. Однако красота этой принцессы канула в Лету, что я заметил, проходя по протоптанной среди сорняков тропинке. Резные балконы поржавели, в полопавшейся стене змеились длинные трещины, и даже декоративная корзина фруктов над главным входом в сад наиболее примечательная особенность творений Макинтайра — была выщерблена и загажена птицами.

Ветер с Атлантики гулял по саду, посвистывая возле углов дома, и бил ледяным холодом прямо в спину.

Я вошел по каменным ступеням во дворик. Мраморные плиты пола были выщербленными и потрескавшимися, с дверей главного входа краска облезала полосами, как будто дерево отваливалось кусками. Я потянул за ручку звонка, в глубине дома раздался приглушенный звон. Я начал энергично потирать руки, чтобы согреться, но на ледяном ветру это было нелегко.

Ответа не было, поэтому я позвонил еще раз, а затем постучал. Рукоять дверного молоточка была сделана в виде головы химеры, с кривыми рогами и разинутой пастью на разъяренном лице. Один ее вид мог бы перепугать любого даже средь бела дня, и вдобавок молоток производил глухой, хмурый замогильный звук, как будто кто-то стучал по крышке солидного, красного дерева, гроба.

— Ну, пожалуйста же, миссис Саймонс, — вполголоса поторапливал я. Не буду же я здесь торчать всю ночь.

Я решил попробовать в последний раз. Я дернул за звонок, заколотил молоточком в дверь и даже завопил во всю глотку:

— Миссис Саймонс! Прошу вас! Есть кто дома?

Ответа не было. Я повернулся и спустился по ступеням дворика. Может, миссис Саймонс отправилась к кому-то в гости, хотя я не мог себе представить, куда она могла пойти в такой час и в такую погоду. Однако в доме нигде не горел свет, и хотя в темноте мало что можно было разобрать, мне казалось, что занавески на втором этаже не задернуты. Значит, миссис Саймонс не смотрела телевизор и не спала в спальне наверху.

Я обошел дом, чтобы проверить, нет ли света в окнах сзади. Лишь затем увидел «бьюик» миссис Саймонс, запаркованный перед открытыми дверями гаража. Двери гаража раскачивались и стучали на ветру, но нигде не было ни одной живой души. Никакого света, никакого звука. Только дождь, монотонно стучащий по крыше автомобиля.

Ну что ж, неуверенно подумал я, может, кто-то за ней приехал? Во всяком случае, это не мое дело. Я развернулся, чтобы уйти совсем, когда неожиданно заметил краем глаза белый блеск в одном из окон второго этажа.

Я повернулся и, замерев, напряг зрение, щурясь из-за дождя. С минуту ничего не происходило, а потом блеск появился снова, такой мимолетный, что мог быть чем угодно — отблеском фар проезжающего автомобиля, молнией, отражающейся в окне. Потом блеснуло еще раз, и еще: упорное мигание теперь длилось дольше, и я мог бы поклясться, что замечал лицо мужчины, поглядывающего на меня из окна.

В первую секунду мне захотелось убежать. На самом деле, при виде мигающей Джейн в саду я как-то смог справиться со страхом, но затем, вернувшись домой, тут же поддался панике, помчался к входной двери и понесся по Аллее Квакеров, как перепуганный заяц.

Но теперь я расхрабрился чуть больше. Может, Кейт и Джордж были правы и сегодня вечером я видел только огни святого Эльма или какое-то другое естественное явление? Кейт говорил, что видел их сотни раз — так что же удивительного в том, что я увидел их дважды подряд?

Была еще одна причина, которая удерживала меня от бегства, глубоко спрятанная причина. Дело было в моем сложном чувстве к Джейн. Если Джейн на самом деле явилась передо мной как порожденный электричеством призрак, то в таком случае мне хотелось бы узнать о таких явлениях побольше. Даже если она не могла вернуться ко мне в физическом облике, наверняка существовал способ связаться с ней и, может, даже поговорить. Возможно, вся эта болтовня о медиумах и вращающихся столиках имеет какой-то смысл? Может, душа человека это не что иное, как совокупность слабых электрических токов, составляющая его личность, отделяющаяся от тела в минуту смерти, но все еще сохраняющая единство, все еще функционирующая как человеческий разум? А если разум несет в себе также прообраз тела, то разве не возможно, что время от времени тело показывается в виде мигающих нематериальных электрических образований?

Такие мысли клубились у меня в голове, когда я стоял перед домом миссис Саймонс. Я даже попытался открыть защелку кредитной карточкой, как это делают взломщики в кино, но защелка даже не дрогнула. Видимо, старинные, девятнадцатого века, замки не реагируют на пластик двадцатого века. Я обошел дом с другой стороны, огибая скрюченные, оплетенные дикими розами деревья, цепляющиеся ветвями за стены, и наконец нашел небольшое окно в подвал. Оно было защищено металлической сеткой, но в соленом морском воздухе железо проржавело, и достаточно было пару раз дернуть, чтобы сетка уступила.

Неподалеку, на заросшей садовой тропинке, лежала слепая облупившаяся голова мраморного ангела. Я поднял ее, подтащил под стену дома и бросил в окно, как пушечное ядро. Раздался звон лопнувшего стекла и глухой стук, когда голова шмякнулась о пол подвала. Я убрал пинками оставшиеся осколки, после чего сунул голову в окошечко, чтобы увидеть, что находится внутри.

Там царила полная темнота, было явно сыро, пахло плесень. К запаху плесени примешивалась особая вонь гнилья, которая всегда присутствует в старых домах, поскольку камень и дерево за долгие годы так пропитывается эссенцией минувших событий, что на них как будто остается осадок грусти, горькая селитра гнева и прокисшая сладость радости.

Я вытащил голову и полез в окно подвала ногами вперед. Я разодрал штанину на колене о торчащий из фрамуги гвоздь и громко выругался в глухой тишине. Но спуск оказался очень легким. В отдаленном углу подвала послышался шорох и возбужденный писк. Крысы — злобные и опасные грызуны. Если верить традиции, то крысы, живущие в Грейнитхед, были беглецами с тонущих кораблей. Я прошел через подвал на ощупь, вытянув руки, как Слепой Пью из «Острова сокровищ» Стивенсона.

Я прошел по периметру весь подвал, пока наконец не нащупал деревянный поручень и каменные ступени. При каждом моем шаге крысы пищали, подпрыгивали и поспешно убегали.

Дюйм за дюймом я добрался по лестнице до дверей подвала и нажал на ручку. К счастью, она не была заперта на ключ. Я открыл ее и вышел в холл.

Дом миссис Саймонс построили в те времена, когда Салем был пятым по величине портом в мире и шестым по богатству городом в Соединенных Штатах, поскольку собирал одну двадцатую таможенных поступлений в государственный бюджет. Холл тянулся через весь дом, от главного входа до задних дверей, ведущих в сад. Вдоль одной стены бежали великолепные резные ступени. Хотя на мне была обувь с мягкой подошвой, мои шаги по черно-белому полу отдавались эхом и возвращались ко мне из темноты множества гостиных, пустых кухонь и окруженных галереями лестничных площадок.

— Миссис Саймонс? — закричал я, слишком тихо, чтобы меня кто-то услышал. И мой собственный голос тут же эхом вернул мне: «Миссис Саймонс?»

Я вошел в большой зал, высокий, пахнущий пылью и лавандой. Мебель в нем была старомодной, но не антикварной; обычная традиционная мебель, снискавшая популярность в середине пятидесятых годов, приземистая и дорогая, якобинская, по моде Гранд Рапидс [2]. На другой стороне зала я увидел свою собственную бледную физиономию, отраженную в зеркале над камином, и быстро отвел взгляд, прежде чем меня снова начал охватывать страх.

Внизу миссис Саймонс нигде не было. Я заглянул в столовую, где пахло дымом свечей и прогорклыми грецкими орехами. В кладовую, которая, несомненно, была последним криком моды во времена, когда строился дом. В старомодную кухню с белыми мраморными столами. Потом я вернулся в холл, сделал глубокий вдох и начал подниматься по лестнице на второй этаж.

Я был на середине пути, когда снова увидел бело-голубое свечение за дверями одной из спален. На секунду я застыл, вцепившись рукой в перила, но я знал, что нет смысла тянуть дальше. Или я сейчас узнаю, что означают эти электрические импульсы, или мне следует бежать отсюда со всех ног, забыв о мистере Саймонсе, Нийле Манци и обо всем подобном, в том числе и Джейн.

— Джон, — заговорил знакомый шепот прямо мне в ухо. Я снова почувствовал шевеление волос на голове, уколы медленно нарастающего страха. Из-под дверей спальни еще раз блеснул свет. В абсолютной тишине были слышны лишь приглушенные треск и гудение, которыми обычно сопровождаются мощные электрические разряды. Веяло ужасающим холодом.

— Джон, — услышал я снова, но на этот раз невыразительно, как будто два голоса шептали хором.

Я добрался до верха лестницы. Лестничная площадка была устлана ковром, когда-то толстым, теперь вытертым. На стенах кое-где висели картины. В царящей здесь темноте я не видел, что на них изображено. Лишь местами из темного масляного фона выступало чье-то бледное лицо, но я не замечал ничего больше, а свет зажигать не хотелось, чтобы не переполошить того, что так блестело и мигало в спальне.

Я долго стоял перед ее дверьми. Чего ты боишься? — допрашивал я сам себя. Электричества? Так в этом ли дело? Ты перепугался электричества? Не надо, ты ведь только что сам для себя выдумал прекрасную теорию, объясняющую существование духов, электрические матрицы, импульсы, образования, кучу подобного вздора, а теперь боишься открыть дверь и посмотреть на несколько гаснущих искорок? Ты сам веришь в свою теорию или нет? Ведь если не веришь, то ты вообще не должен был сюда приходить, ты должен был нестись в ближайший кабак, ведь это единственное место, где тебя наверняка не будут посещать никакие духи.

Я взялся за ручку двери и в ту же секунду услышал пение. Тихое, тихонькое, но достаточно выразительное, чтобы кровь стыла в жилах:

Я закрыл глаза и как можно быстрее открыл их из страха, что кто-то или что-то появится, пока я не буду видеть.

Я невольно откашлялся, как будто должен был провозгласить тост. Потом нажал на ручку и осторожно открыл дверь.

Раздался оглушительный треск, ослепительно блеснул свет. Двери резко открылись, вырывая ручку из моей руки. Я стоял на пороге с открытым ртом, утратив дар речи, неспособный двигаться, я всматривался в то, что было у меня перед глазами.

Это была огромная, богатая спальня с большим занавешенным окном и резным ложем с балдахином. Напротив, в углу, стояла мерцающая, слепяще яркая фигура мужчины с широко распростертыми руками. Воздух вокруг него дрожал и потрескивал, насыщенный электричеством, конвульсивно извивались голубые молнии, как черви на сковороде. Лицо мужчины было длинным и худым, удивительным образом искривленным, глаза казались двумя черными пятнами. Но я видел, что он смотрит на потолок. С необъяснимым чувством страха я также поднял взгляд.

Там висела большая люстра на двенадцать рожков со множеством хрустальных подвесок и дюжиной позолоченных подставок для свечей. К моему удивлению, люстра качалась из стороны в сторону, а когда треск электричества утих, я услышал звон хрустальных украшений, резкий и немелодичный, будто кто-то пытался их стряхнуть, как яблоки с дерева.

На люстре, растянувшись, что-то лежало. Нет, еще хуже. Кто-то лежал на люстре. Механически я сделал два или три шага вперед и уставился на потолок, совершенно ошеломленный, не веря своим глазам.

Это была миссис Саймонс. Каким-то чудом цепь, на которой висела люстра, пробила ее насквозь, и теперь она лежала лицом вниз на двенадцати разветвляющихся плечах, дергаясь и дрожа, как рыба на сковородке, цепляясь за подсвечники и хрустальные подвески, изворачиваясь в непонятной, невероятной муке.

— Боже, Боже, Боже, — лепетала она. Из ее рта текли струйки крови и слюны. — Боже, освободи меня, Боже, освободи меня, Боже, Боже, Боже, освободи меня.

Я посмотрел расширенными глазами на мигавший призрак, который все еще стоял на другой стороне спальни с поднятыми руками. На лице мужчины не было улыбки или гнева, только какая-то хмурая непонятная сосредоточенность.

— Сними ее! — закричал я ему. — Ради Бога, сними же ее!

Но мигающий призрак игнорировал меня, как будто мои слова совершенно не доходили до него.

Я снова посмотрел на миссис Саймонс, которая всматривалась в меня вытаращенными глазами из-за висящих подвесок. Кровь закапала на ковер, сначала капля за каплей, потом все быстрее, пока не хлынула ручьем. Миссис Саймонс сжала хрусталики, которые лопнули в ее руках. Обломки стекла прошили ее ладони и вышли с обратной стороны.

Я отступил на пару шагов для разбега, подпрыгнул, пытаясь достать до люстры и сорвать ее с потолка. На первый раз мне удалось только схватиться одной рукой. Секунду я висел на люстре, а потом вынужден был ее отпустить. На второй раз захват мне удался лучше. Я медленно раскачивался туда и назад, а надо мной миссис Саймонс содрогалась, истекала кровью и молила Бога о спасении.

Раздался треск, и люстра опустилась на пару дюймов. Потом рухнула на пол с оглушительным звоном, как тысяча разбитых стекол, увлекая с собой миссис Саймонс. Вся спальня была заляпана кровью и осыпана осколками стекла.

Я неловко отскочил, но споткнулся, упал на колени. И немедленно вскочил опять. Призрак на другой стороне спальни побледнел и почти исчез, оставив вместо себя только дрожащий приглушенный блеск. Топча разбитое стекло, я подошел к миссис Саймонс, встал на колени и положил руку ей на лоб. Тело ее было холодным, как у трупа, но глаза все еще были раскрыты, а губы шевелились, что-то вполголоса бормоча.

— Спасите, — простонала миссис Саймонс, но в ее голосе уже не было никакой надежды.

— Миссис Саймонс, — сказал я. — Я позвоню в «скорую помощь».

Она с усилием подняла голову, чтобы посмотреть на меня.

— Слишком поздно, — выдавила она. — Я прошу только… вытяните эту цепь…

— Миссис Саймонс, я же не врач. Я не должен даже…

— Как тут холодно, — прервала она меня. Ее голова снова упала назад, на битое стекло. — О, Боже, мистер Трентон, как тут холодно. Пожалуйста, не уходите.

Я не знал, что я должен делать. С минуту я держал ее за руку, но наверняка она ничего не чувствовала. Я отпустил ее руку.

— Миссис Саймонс, я должен позвонить в «скорую помощь», — настойчиво повторил я. — Где тут телефон? Есть на втором этаже телефон?

— Только не уходите. Прошу вас, побудьте здесь со мной. Он может вернуться.

— Кто может сюда вернуться? Кто здесь был, миссис Саймонс?

— Только не уходите, — прошептала она. Ее веки уже начали дрожать, посылая последние безнадежные сигналы в исчезающий перед ней мир. В темноте я различил белки ее глаз. — Останьтесь. Защитите меня от него.

— Но кто же здесь был, миссис Саймонс? — спросил я ее. — Вы должны мне все сказать. Это важно. Это был Эдгар? Это был ваш муж? Просто кивните, если здесь был ваш муж. Вы можете кивнуть?

Она закрыла глаза. Она дышала медленно и с трудом. Из ее горла вырывался хрип. Я знал, что должен вызвать «скорую помощь», но я также знал, что это не поможет. Было уже чересчур поздно.

Она умерла, не сказав больше ничего. Последнее дыхание вырвалось из ее легких долгим протяжным вздохом. Я с минуту посмотрел на нее, а потом встал. Стекло захрустело под моими ногами.

Собственно, мне вообще не нужно было спрашивать ее, появлялся ли сегодня Эдгар в этой комнате. Я знал, что это был он. Так же, как и призрак, появлявшийся на моих качелях, наверняка был призраком Джейн. Умершие возвращались, чтобы преследовать живых, которые их когда-то любили.

И я знал еще больше. С ужасом я отдал себе отчет в том, что эти призраки вовсе не были безвредной формой электричества. Эти призраки могли совершать ужасные, непонятные преступления. Могли и хотели.

Я нашел телефон на столике в холле. Я поднял трубку и глухо сказал:

— Прошу соединить с отделением полиции. Да, это срочно.