Эльфарран Как меня опять надули

Ну вот опять, сколько раз я говорила себе, живи тихо, мирно, не высовывайся. И вообще, если ты принцесса, то веди себя соответственно. Не судьба, а поэтому, кое-как прикрыв разорванным рукавом, обнаженное плечо, лежу сейчас животом, на холодных камнях пола темницы. Передо мной лишь стопка чистых листов бумаги да остро отточенное перышко, я смотрю в дальний угол, где битый час, подперев спиной, каменную стену, с недовольным видом неподвижно застыл мой любимый. Впрочем, тот же самый вид был у него еще два дня назад. Когда его подвели к дверям темницы, попросив немного здесь переждать гнев высокоблагородного отца, посчитав подземелье за самое безопасное место. Он, правда, пытался выбрать иную камеру, напирая на то, что видит меня в первый раз, и ему, как женатому эльфу, не пристало коротать ночи с незнакомкой. Его молча втолкнули и заперли дверь на засов.

Значит так. Пишу я сей документ под жестоким моральным нажимом супруга, который сразу после моего недолгого отсутствия, вместо радостных объятий и всяких там нежностей приказал:

– Или ты пишешь подробный отчет о своем исчезновении на второй год медового столетия, или… – здесь он мне поставил такое невероятное условие, что я послушно вывела на белоснежном бумажном листе:

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА,

написана для успокоения расстроенных нервов моего царственного супруга, а еще для разрешения вопроса о недопустимом поведении, позорящем королевский род и полностью отвергающем эльфийскую этику.

Писано десятого месяца весны, в двести второй год по исходу.

Валинор. Подземная тюрьма. Пол. (Стол не предусмотрен, оттого за пятна и грязные разводы ответственности не несу.)

Спасибо и на этом.

Я, как и было указано выше, пока ещё, светлейшая аранель, осознавая всю ответственность, за рассказывание невероятных баек о своих приключениях, чистосердечно признаю, что сей документ есть чистая правда, и ничего кроме правды.

Здесь я немного отвлеклась, а как же художественный вымысел? Муж смерил меня недовольным взглядом,

– Пиши как дело было: четко, ясно, и в подробностях, а изощренность эпитетов оставь критикам, они прекрасно разбираются в сравнениях.

Я вздохнула:

– Ладно, ты всегда умел уговорить.

Итак, все началось в тот прекрасный летний день, когда соловьиный пересвист, запутавшись в аромате расцветающих белокрыльников…

– Это было 23 дня весеннего равноденствия.

– А не пошел бы ты куда-нибудь погулять… извини, пожалуйста, – я кинула взгляд на огромный засов, – забылась (с авторами бывает).

Лег еще сильнее надулся и, отвернувшись, сел ко мне спиной, уходить ему действительно было некуда.

Поехали дальше, – значит так – цвели белокрыльники… ну вот с мысли сбил, я озадаченно почесала затылок, и немного надкусив заостренное перо, посмотрела в угол.

– Свет. Свет? Правильно, свет – это первое, что я видела по утрам, бродя неторопливым, полусонным взглядом в загадочных цветочных узорах богатого королевского балдахина, что нежнейшим бледно-голубым облаком окутывал верх кровати. Лучи восходящего солнца, тепло-бархатистые, такие лучи бывают только здесь на Валиноре, заливали пьянящим золотом утра просторные покои спальни. Я все реже вспоминала свои злоключения, сдержанно улыбаясь, иногда пролистывала дневник, и, пожимая плечами, поражалась собственной несдержанности и горячности. Прошлые обиды, недомолвки, открытая вражда, становились мне все более непонятны, и стыдясь прошлого, я подальше прятала, переписанные набело, заметки. Сгорев однажды в пламени камина, самодельные тетради своим пеплом будто засыпали половину моей жизни, скрыв истину от придворных историков и просто любопытствующих. С прежними временами меня теперь связывала только тоненькая ниточка искренней, не меркнущей с годами, дружбы. Каждый месяц я получала длинное, в конверте из грубой серой бумаги, письмо. Далекий гном Гимли подробно описывал свои трудовые будни, обустройство свежевырубленных залов, намекал на скорые счастливые перемены в его судьбе и, конечно, приглашал на день рождения, причем, по несколько раз в году. Он скучал. Это сквозило меж строк: "И если вы будете проезжать мимо, то загляните к старому другу на кружечку эля."

Муж крепился, но временами тоже бывал задумчив. Обстановка дворца, с его четким распорядком и множеством условностей, угнетала его даже больше, чем меня. Часами сидя в одиночестве на берегу моря, он подолгу любовался изумрудными морскими приливами, тяжелыми волнами, что расплескивая пузырящуюся пену, облизывали прибрежный песок, оставляя на его поверхности гладкие камни блестящей гальки. Он по-прежнему любил одиночество, и сразу после свадьбы, посчитав, что выполнил опрометчиво данное слово, надолго оставлял меня одну. Поначалу я протестовала, плакала, но потом тоже смирилась, и, найдя себя на ином поприще, вскоре даже повеселела. Все дни я проводила в саду, занятая выполнением сложнейшего узора из сотен разноцветных нитей на парадных королевских занавесях. Неторопливо работала в увитой жимолостью и виноградом беседке, а тончайшее полотно ниспадающими до пола изящными складками закрывало мои колени. Прекрасные эльфийки, мои милые фрейлины, распутывали нитки, вдевали их в серебряные иголки, и наши нежные голоса сливались с песнями пестрых щеглов. Где-то едва слышно стонала иволга, и покой, то чего так долго жаждала моя душа, наполнял меня до краев.

– Покороче. Пиши самую суть, не размазывай.

– Не лезь, – огрызнувшись, я упрямо вывела на бумаге:

В тот день, следуя церемониальному распорядку, я училась играть на большой концертной арфе, терпеливо перебирая пальцами сладкозвучные струны сложного королевского инструмента, внимательно прислушивалась к монотонному постукиванию палочки учителя, отбивающему такт мелодии. Занятия эти проходили в главном зале приемов, где, отражаясь в натертом до зеркального блеска полу, я, подобно крупной белоснежной птице, медленно взмахивала широчайшими рукавами, выводя сложнейший напев старинной баллады. Гармония звуков приятно убаюкивала мысли – скоро, на празднике единения эльфийских родов, состоится мое первое выступление. Я на мгновение представила глаза своего свекра: он опять будет так умильно волноваться за меня, незаметно ободрительно кивать, и я оправдаю его надежды, хотя бы в этом. Приятная тяжесть резной рамы немного давила на плечо, мир, ограненный серебряными струнами, пел сладостный напев. Ближе к окончанию урока нас посетил аранен, он быстро прошел просторным залом и, нисколько не смущаясь, чмокнул меня в затылок, (он любил это делать, потому что согласно традиции, это не считается чрезмерным проявлением чувств при посторонних). Я, вздрогнув (так и не привыкла к этим штучкам), взяла фальшивый аккорд, чем вывела из полусонного состояния учителя. Тот встрепенулся и удивленно поглядел на меня.

– Прошу прощения, уважаемый, – теперь эти слова я произносила совершенно свободно и легко.

– Пожалуй, это я виноват, – муж встал на мою защиту, наклонившись к уху учителя, он попросил его закончить урок. К вечеру мы ждали гостей, и подготовка к встрече должна была занять весь оставшийся день.

– Ты же говорил – скромный семейный ужин, – я терпеливо застегивала сто пятую пуговку на рукавах роскошного, вышитого жемчугом, платья, успевая при этом недовольно передразнивать его утреннюю речь за завтраком. – Будут только самые близкие!

Одеяние выгодно подчеркивало мою все ещё совершенную фигуру, и, изогнувшись, я попыталась заглянуть себе за спину. – Разглядеть, как лежат на плечах три церемониальные складки. Лег неподалеку мужественно боролся со сложнейшим узлом галстука, и, судя по его упорному пыхтению, был намерен справиться с этим делом сам. Длинные концы галстука скользили у него меж пальцев, он тихо сквозь зубы ругался, бросая на меня красноречивые взгляды. Наконец, кое-как перехватив узел, он в ответ тоже ехидно поинтересовался, долго ли я буду стоять с глупой ухмылкой или, все же, исполню свой супружеский долг и заколю большой булавкой для выходов эту идиотскую удавку. Пришлось помочь. С этими булавками, вообще, была целая история, но о ней позже, итак…

Мы кланялись добрых полчаса, Галадриэль казалась немного взволнованной, но, пряча тревогу, она величественно и неспешно отдавала нам положенные поклоны. Мне интуитивно передавалось её волнение, поэтому я впервые неожиданно пропустила правый полупоклон исполнив его немного позже, чем вызвала несколько недоуменных взглядов. Наконец, приветствие кончилось, мы плавно вышли из зала приемов, и здесь, вдали от любопытных глаз, лориенские короли, сразу изменились. Громко хлопнув дверцей буфета, мой благоверный, подмигнул Келеборну, и, не сговариваясь, они оперативно скрылись во влажном сумраке винного погреба. Галадриэль облегчено вздохнула.

– Ближайший час нас не побеспокоят, я своего знаю. Надо поговорить. Но не здесь, лучше, на воздухе.

Мы вышли в сад, цикады, словно по приказу, дружно зазвенели приветственную песнь . Величественно волоча длинные подолы по идеально выметенным дорожкам, мы молча прошли к незаметной, скрытой густой листвой в глубине сада, беседке. Она хотела поговорить со мной тайно. Но начинать беседу первой мне не полагалось, поэтому я тоже молчала, ждала, что скажет королева. Она пыталась собраться с мыслями и представить произошедшее как можно поделикатнее. Но перебрав в голове насколько вариантов, наконец, остановилась на самом правильном. И без всякой подготовки, оглоушила.

– Не смей, слышишь, и думать не смей, вернуться. Здесь ты под защитой острова, но всего один безрассудный шаг, и пропадешь. Мы не должны вмешиваться в судьбы людей.

Я остановилась, непонимающе вглядываясь в её лицо.

– Письмо! Мы долго совещались, думали, но потом решили, что последнее слово все же за тобой, тем более, что и адресовано оно тоже тебе.

На грубом клочке бумаги, плясали разнокалиберные буквы. На простоватом мордорском наречии орков принесенное послание гласило.

"Все кончено! Мордор восстал!! Грядут демократические выборы!!!"

Дальше следовала огромная клякса и торопливый мелкий подчерк Байрака продолжал более обстоятельно:

"А Валентин, между прочим, свихнулся!!!!!

Я упрямо посмотрела на королеву, та недовольно качнула головой.

– Это может быть ловушка.

– Они мне братья, да и беспорядки – с ними что делать?

Так и не придя к соглашению, мы вышли к главной клумбе: растущие в самом центре, белые розы Мордора сейчас отсвечивали недобрым багровым оттенком. Было у них одно замечательное свойство – если на там, на далекой родине, все спокойно, то их белоснежные лепестки лишь слегка трепетали при моем появлении. Но сегодня они склонились так низко, что почти легли на землю, как от ураганного ветра, а на кончиках лепестков проступали капельки крови.

– Видишь, – крепко сжав мою руку, она заставила меня неотступно глядеть на вестников беды, – видишь, там идет кровопролитие, очнись, ты уже не властелин Мордора. – Затем Галадриэль так же порывисто выпустила мою руку и, твердо заглянув на самое дно глаз, произнесла. – Пожалуйста, подумай ещё раз, хорошенько. Посоветуйся с мудрым королем. А зеркало я, на всякий случай, запру.

 Той последней ночью перед разлукой, глядя на мирно почивающего супруга, я решала в голове сложнейшую задачу: если опоздаю на завтрак, он будет очень зол, или не очень.

– Придется немного отчитать неразумных слуг, – я дважды неодобрительно сдвинула брови и осуждающе покачала головой, выходило строго и величественно. Управлюсь с бунтом, и никто ничего не узнает. Быстро успокоив сомневающееся сердце, я решилась.

– Ну, значит, до встречи,– заботливо поправила спящему подушку, на что он едва слышно промычал что-то и сонно предпринял попытку схватить меня за запястье. Я осторожно отвела его руку.

– Не скучай. Я быстро.

Так, пакуем чемоданы, целуем безутешных родственников, берем бутерброды на вечер, и здрасте, не ждали, а я тут проезжала мимо, дай, думаю, загляну.

После секундных колебаний я стянула со стула одно легкое платье, отказавшись от полного наряда принцессы, – длинный шлейф мог застрять в зеркале, а висеть меж двух миров вниз головой было бы в высшей мере неприлично и крайне неудобно. Все делалось в лихорадочной поспешности – на сборы было не более десятка минут, спал Лег до безобразия мало. Осторожно перегнувшись через высокую спинку, я сняла висевший в изголовье лук. Теперь, ятаган, что лежал, завернутый в полотенце, в нижним ящике комода под кружевными платочками и коробочками с пудрой. Несмотря на всю любовь ко мне, муж не разрешил разместить его рядом с эльфийскими кинжалами-даггами, заявив, что это оружие грязных орков, и не пристало кривому лезвию красоваться в обществе благородных клинков. Несколько дней сдержанных рыданий не помогли, и я опять уступила, спрятав боевого друга. Так он и пролежал до сего дня, весь обсыпанный душистым порошком из случайно перевернутой коробочки, пропахший цветами лаванды. Но только я взялась за дверцу комода, как послышался шорох ресниц просыпающегося эльфа – времени больше не оставалось, и, отказавшись от своего любимого клинка, я бросилась бегом по пустынным коридорам дворца.

Пара шпилек в замке, и вот уже стоя перед призрачной завесой, немного страшась и тревожась, я в последний раз окинула взглядом зал предсказания, закрыла глаза и сделала шаг. Ловко проскочив в блестящий коридор, в один заход вынырнула в тронном зале Мордора. Эбонитовое зеркало сработало четко и без сбоев.

Шагнула и сразу погрузилась в густой слой пыли, что пушистым ковром заняла весь пол зала. В полумраке я разглядела наполовину отдернутые шторы, покрытые белой плесенью, хлопающие на сквозняке разбитые окна, гору опрокинутых скамей. Подбитыми птицами валялись по углам искореженные люстры с пеньками недогоревших свечей, где рубины тускло краснели сквозь густой покров паутины. И лишь знакомая горгулья глупой улыбкой встретила меня, а я подмигнула ей:

– Что ж, хоть кто-то мне здесь рад.

С громким, натужным скрипом распахнула тяжелые парадные двери и вышла в соседние покои. Гул моих одиноких шагов наполнил стены дробным эхом, увы, везде лежала печать запустения, Лужи высохшей дорожной грязи, окаменевший пепел, в давно не топленых каминах, – здесь давно не было той суетливо– радостной атмосферы, что так бодрила меня все годы… Где неудачник Чаки, где его большой, не по размеру, плащ? Где придворные тролли, вечно голодные, с зажатыми в кулаках кусками хлеба? Где все? На этот вопрос я, впрочем, получила ответ довольно быстро.

– На площади.

Откуда были слышны громкие голоса. Торопясь выбежать на балкон, я почти столкнулась с подвальным призраком, он не узнав меня, попытался испугать, пошире раскрыв пасть с тремя рядами клыков. Я впопыхах не глядя, сунула ему туда давно потухший факел и …

– Свобода выбора.

– Демократические реформы.

– А я хочу домой.

– Долой власть тьмы.

– Мордор принадлежит всем.

Последняя фраза мне не понравилась, ведь формально я все ещё оставалась темным властелином, и как властелин страшно возмутилась, а как аранель, страшно испугалась, оба этих чувства столкнувшись, в голове, произвели на свет необдуманную браваду. Свесив ноги с высокого балконного ограждения, я громко крикнула:

– Вот и неправда, это мой Мордор. А я ваш повелитель.

Они не то чтобы обрадовались, они буквально возликовали, и, выхватив клинки, всем скопом бросились на стену.

– И все равно, он мой! – я, тоже довольно резво, полезла по узким скобам на крышу главной башни, и только полетевшие камни заставили меня поумерить свои притязания. – Хорошо, я согласна на переговоры.

Именно тогда я поняла: любовь к красивым жестам меня погубит. Казалось, все население Мордора было страшно озабоченно моим внезапным появлением: по всем многочисленным коридорам и переходам загрохотали сапоги на деревянных подошвах. Понеслись крики, отовсюду слышался звон разбиваемых стекол, в тронном зале с грохотом рухнула последняя люстра.

– Тысяча фариков, – машинально отметила я. Мне резко захотелось домой, в свою уютную спальню, где сейчас мирно спит любимый муженек и не ведает, что натворила его дорогая женушка. Я вспомнила о неоконченном орнаменте новеньких портьер – позор, если не успею вышить их к полной луне. И мамочка будет ужасно беспокоиться.

Где-то ломали мебель, звонко плакал, разбиваемой вдребезги, дорогущий фарфор чайных сервизов,

– Если они доберутся до зеркала, то моё возвращение несколько затянется, – озабоченно выглянув из-под кровати, подумала я. Решив пересидеть бурю народного гнева в самом надежном укрытии, я ждала окончания бунта. Но орки поступили иначе: и дым, поначалу такой ненавязчивый, вскоре начал густеть, забиваться мне в нос, заставляя непрерывно чихать. Не выдержав, я бросилась к живительному воздуху.

– Прекратите разрушать мой Мордор, я не позволю, я приказываю…

Сразу на выходе из дворца, меня сшибли с ног, немного потоптали. Всего чуть-чуть, и забросили на кучу вырванных с корнем роз.

– Немедленно прекратите беспорядки… – дальше в глазах появились разноцветные звездочки, ноги стали слабыми, и захотелось ненадолго прилечь. Огромный орк с задумчивым видом покрутил в руках массивную, с инкрустацией янтаря, табуретку и вторично опустил мне на голову её пестрое сиденье.

– Я очень важная особа, – это было последнее, что я попыталась сказать, но передумала и с довольной улыбкой зарылась в колючие стебли роз.

Дальше я ничего не помню… Вроде бы, меня сначала хотели сжечь, потом повесить… но тут пришел обоз со свежей говядиной, и, отложив дела на вечер, восставшие разошлись на шашлыки. Ослепнув от боли, я ещё пыталась куда-нибудь заползти, стать незаметной и бестолково тыкалась в стороны, пока предостерегающий голос не велел мне остановиться.

 Битый час Мата вытаскивала у меня из носа колючки.

– Подними голову повыше, – она орудовала огромными кузнечными щипцами, и со стороны казалось, что в комнате происходит какая-то изощренно-изуверская пытка. Я задирала голову и громко фыркала, мокрая тряпка поминутно съезжала с головы, и пятна запекшейся крови расползались по ней причудливыми узорами.

– И кто тебя надоумил вернуться?

– Я ведь хорошая, – не переставая, жаловалась я, именно сейчас у меня возникло острое желание найти хоть капельку сочувствия.

– Вот ещё один, – она извлекла очередной обломок шипа и, вытерев мне лицо все той же тряпкой, наконец-то, закончила экзекуцию.

Она постарела, глаза, горевшие бунтарской искрой, немного поутухли, и даже некая мудрость, как мне показалось, появилась в них. Вросший в землю домик, где ютилось её малочисленное семейство, имел только дымный закопченный очаг да гордость хозяйки – пузатый котел, на стене – пара длинных ложек, и все это было освещено тусклым светом единственного маленького окошечка, закрытого крылышком бабочки-стеклянницы. Бедность и нужда вопили из каждого угла этого убогого жилища, но Мата, словно не замечая их, жалела меня, эльфийскую принцессу. Ком подкатил мне к горлу – почему?

– После твоего ухода Мордор погряз в междоусобицах. Орки, объединившись в шайки, ведут беспрерывные войны, даже несколько самозванцев было, но их век короток – колоды не успевают просыхать от крови. Когда все уляжется, я провожу тебя – уходи пока не поздно.

Но было поздно, потому что сразу после этих слов дверь затрещала под ударами кованных железом сапог.

– Лезь в печь!

– Куда? – не поняла я, но тотчас, упав на четвереньки, втиснулась в узкий проем, пахнувший кислым, мякинным хлебом. И весьма вовремя, потому что хлипкая дверь не выдержала и развалилась. Несколько воинов, в поношенной форме дворцовых стражников учинили обыск. Они перевернули единственный предмет мебели – стол, переворошили пару сундуков, заменяющих гардероб, заглянули даже в кувшины, и, ничего не найдя, решили вопрос кардинально. Один из мерзавцев, схватив мою подругу за горло, потребовал.

– Где эльфийка?

Я, тем временем, не дожидаясь развязки, отползала задом вглубь печи, и, хотя покидать дом без должных слов прощания было невежливо, я приструнила свою совесть: потом пришлю Мате открытку со словами благодарности. Зацепившись за какую-то ржавую железяку, мое ожерелье, подарок короля, распалось и брызнуло вниз искрящимся дождем, но времени собирать его не оставалось, надо было спешно возвращаться домой, – время завтрака поджимало. Я представила, как расскажу удивленному мужу о своих приключениях, даже увидела в грязных разводах сажи, его недовольную мину.

Он бы мне сказал:

– Это все очень забавно, дорогая, но как же ты там оказалась без разрешения совета старейших? Это равносильно измене своему королю.

Что-что, а злиться он умел, и делал это с явным наслаждением. И если бы кто-то мне сказал заранее, что супружество это не только одна постель, но еще и одна ванная комната, то, пожалуй, я бы крепко задумалась, прежде чем так стремиться на родину.

– Имей терпение дорогая, – эту фразу я слышала каждый день, сидя под запертой дверью ванной, где он шумно плескался, фыркал и долго, очень долго, расчесывался, при этом, почему-то пропадали мои румяна, разливались мои духи, а на своей расческе я находила чьи-то длинные золотистые волосы. В результате, на завтраке я сидела неумытая, со спутанной прической, тогда как мой муж был прямо верхом совершенства. Я несколько раз пыталась в корне переломить ситуацию: несколько ночей не спала, карауля его пробуждение, чтобы захлопнуть дверь прямо перед его аристократическим носом. Но в последний момент все срывалось, и пока я выпутывала ноги из многочисленных ночных юбок, он уже щелкал замком, и неизменная фраза о терпении, звучала как издевка. Ему вечно доставалось все самое лучшее: и лук у него был больше, и стрелы острее, и весь он был такой самый-самый, что временами я бунтовала – отказывалась вышивать. Он поджимал губы и укоризненно качал головой, молча давая понять, что в моих манерах ему не нравится, и я смирялась.

Тут мой зад уперся в стенку – дальнейший путь лежал наверх по разболтанным от времени шатким кирпичам.

– И как я прожила с ним так долго, не ссорясь? – обдирая в кровь руки и не преставая размышлять, я продолжала лезть вверх. – И чем он меня так очаровал?

Огромная птица, взмахнув крыльями и обдав мою макушку ночной прохладой, скрылась в ночи. Вот и конец. Опершись руками о ещё теплые камни печной трубы, я в последних лучах солнца увидела свою любимую страну. Мертвую пустыню разрушенных улиц, сожженные дома, обломки мостов над высохшими каналами, и огни, великое множество огней, что горели повсюду. В их багровых всполохах мелькали разбитые дороги, скелет лошади с переломанными ребрами, вырванные с корнем меллорны. Все мои начинания исчезли в безжалостном горниле бунта, и я, единственный законный властелин этих мест, сейчас сидела в прокопченной трубе и размазывала кулаком обильные слезы.

Странно, но раньше у меня всегда был кто-то, за чью спину можно было спрятаться, что я и делала, особо не раздумывая о подставляемых друзьях. Безрассудно решив, что, пожалуй, самые широкие плечи у троллей, я направила шаги в их квартал. Хохот и визг, вонь дешевого вина четко указывали их места отдыха. Сложенный из кое-как пригнанных друг к другу валунов, грубый сарай под деревянной крышей, светился приветливым огнем. Хозяева расслаблялись и плотно закусывали на ночь. Я, немного растерявшись, запнулась о порог и огляделась. Уставленные жестяными кружками столы, были завалены объедками сырых овощей. Сидя на толстостенном винном бочонке и дирижируя обглоданной костью, старый тролль приветливо предложил мне присоединиться к компании. Закатив глаза тролли горланили разухабистую кабацкую песню, каждый раз сбиваясь на припеве, потом громко спорили и, не придя к единому мнению, запевали снова.

– Садись оборванец.

Кто-то хлопнул меня по спине огромной немытой лапой и нечаянно опрокинул на стол. Воткнувшись носом в его поверхность, из столетней лиственницы, что так и гнулась под тяжестью пудовых кулаков, я собрала всю свою наглость и крикнула.

– Я пришла напомнить вам о клятве!

Но мой голос потонул в диком вое, а хмельные глаза возведенные к грязному потолку выражали такое довольство жизнью, что я не выдержала и обиделась.

– Вы изменники, а я Эльфарран. Посмотрите на меня, я ваш властелин.

Увы, оркиха, которая, постукивая каблуками по некрашеным доскам пола, несла от печи целое блюдо сочного жареного мяса с румяной корочкой, оказалась куда более популярна.

– Ухх, – довольно рычали тролли, хватая ещё дымящиеся куски и вонзая в них походные ножи; стоял такой треск ломаемых костей, что он заглушал слабый голос долга.

– Клятва верности, вы же не могли ее забыть, – взывала я, терпя крушение, в море довольного урчания.

– Эльфийка, – один вроде задумался, – это та, которая так драпала из Мордора, что только подол по камням шуршал? Забудь, это прошлое. Лучше выпей с нами.

Разглядев жирные потеки соуса на краях блюда, я предпочла замолчать, окунув туда кусок серого каравая. Кто знает, когда ещё удастся поесть, это только во дворце все по расписанию – не успеешь проголодаться, а тут уже третья перемена блюд, и хочешь, не хочешь, а ковырни вилочкой фруктовый салатик. Вскоре сытый желудок ненавязчиво шепнул мне, что это совсем неплохая компания, и, пожалуй, здесь можно задержаться. Потом, как в чаду, промелькнула пара кружечек эля, и я уже думала:

– А на фига мне сдался этот Мордор.

И так стало хорошо и уютно, и такое довольство затуманило разум, что сразу лавки стали невероятно удобными, столы гладкими, а оркиха, показалась родной мамочкой… и пристроившись в уголке, я блаженно задремала. Шум опрокинутых стульев меня не слишком потревожил, я только покрепче сжалась в комочек, пытаясь досмотреть прерванный сон. Последовавшие затем крики тоже остались без внимания, но когда меня весьма грубо потрясли за плечо, стащили с лавки и бросили на пол, я все же раскрыла глаза и вздрогнула от ужаса.

В дверях трактира, озираясь, стояло несколько орков-воинов. Позевывая, они шарили глазами в затянутом хмельной дымкой зале.

– Всем приказано покинуть помещение.

Представив как меня, светлейшую аранель Валинора, сейчас вышвырнут из трактира на грязную мостовую или прямо в придорожные лопухи, я страшно возмутилась. Сущность высокородной принцессы, бурно воспротивилась подобному обхождению.

– Ты своей маме приказывай! – Увы, так грубо высказалась все та же высокородная особа.

Из всех углов на меня зашикали:

– Тише, – и сразу отреклись от нашего знакоместа, – это не с нами.

– Вы же тролли, – тщетно взывала я, – вы беспощадны в битве, и ваша смелость не раз спасала меня. Тролли, братья мои…

– Эльфы тебе братья, – громко прервали полемику орки.

Откуда-то появился черный чурбан для рубки мяса. Предатели тролли и мучители орки окружили меня плотным кольцом, и их тошнотворное дыхание и противное сопение сказали все без слов.

– Ладно, я приношу извинения вашей уважаемой мамочке, – я попыталась спасти положение, но не тут-то было. Грязные пальцы схватили мою шею, согнули меня и бросили к чурке. Я упрямо забилась в грязных лапах.

– Не хочу! Ой, не надо! Ой, только не топором! – но, жирная, колючая веревка захлестнула мне рот препятствуя дальнейшим крикам и воплям. Руки скользили по жирному боку чурбана, но я, как могла, ладонями, плечами, локтями, коленями, отпихивала его

– Нет!!! – орали все мои чувства, и вдруг неожиданно, совершенно без подсказки – Братья, спасите!!!!!!!! Они хотят убить меня!!!

И ничего, конечно, не совсем ничего, вот только для меня – абсолютно ничего. А для орков, для них развлечение было в самом разгаре.

– Глядите она ещё барахтается, – завывали они, входя в азарт казни, – вот потеха.

Несколько рук крепко удерживали меня за плечи, и кто-то, уловив момент, ловко подбил мои ноги и опрокинул на пол.

– Ну хоть кто-нибудь спасите!!!

Это последнее, что мне удалось произнести более или менее отчетливо. Острое лезвие нежно кольнуло в шею.

– Отделить такую пустую голову, не слишком большое геройство, лучше осторожно надрезать жилы. Поглядите, какая нежная кожа, словно светится изнутри.

Маньяков мне только не хватало, я, уже примирившись с потерей головы, страшно возмутилась.

– Пшел прочь, извращенец, я здесь голову теряю и хочу, чтобы было все по порядку и с достоинством.

На мгновение заколебавшись, державший меня орк немного ослабил хватку, чем я и воспользовалась, засветив ему такую пощечину, что звон пошел по стенам трактира.

– Убери свои грязные лапы, я сама.

Подняв волосы на затылке и связав их тугим узлом, я величественно кивнула:

– И топор помойте.

Орки неожиданно послушно согласились.

– От страха она становится ужасно вульгарной.

Знакомый глухой выговор скорее озадачил меня, чем обрадовал.

Его поддержал другой голос.

– Да с эльфами такое бывает,.

– Хватит рассуждать, – взвыл третий. – Эльфи, мы давно здесь, погляди в нашу сторону.

Но меня уже заклинило.

– Вот ещё, – я резко опустила голову на чурбан. – Чего смотришь. Руби изверг.

Орк задрожал и перекинул в руках топор – он не знал, что делать.

– Ладно, представление окончено, – Валентин отобрал топор и отшвырнул его в сторону. – Зрителей прошу разойтись.

Он тяжело сел на лавку. Я, все ещё стоя на коленях, в упор смотрела на него.

– С возвращением, милая.

– Ты выиграл. Я почти поверила.

– А я почти соскучился. Ну что, может, обнимемся на радостях?

– Это лишнее.

– Как хочешь.

Укрывшись на заднем дворе, мы, наконец, смогли спокойно поговорить.

– Бунт – ерунда, орки тупы и примитивны, они пойдут за любым, кто предложит им хорошенькую потасовку и даст возможность пограбить. У нас иная проблема, – на этих словах Байрак отвел меня в сторону и, понизив голос до шепота, произнес:

– Валентин влюбился.

Я осторожно освободила свою талию от его настойчивых пальцев и сдержанно хихикнула.

– Вот удивил, я об этом догадалась ещё двести лет назад.

Он опять настойчиво притянул меня к себе, и продолжил:

– Ты слышала что-нибудь о королеве фей? Она великолепна! Боюсь, что Ленни крепко запал на нее – он у нас такой влюбчивый.

Вот так-так. Значит, это все было только притворством, значит, не я, а какая-то там королева… Закусив губу, я представила себе этакую эфемерную особу в полупрозрачном одеянии и от зависти поперхнулась.

– Да что она о себе возомнила! Сей же час я беру гвардию и поговорю с ней по нашему, по женски.

– Ну, и чего расселись, – сразу войдя во вкус образа бесстрашной воительницы, я начала приказывать. – Собирайте назгулов.

Но братья не двинулись с места, они даже с некой издевкой, если можно применить к ним этот термин, нагло усмехнулись. Я вспомнила кольцо, но отмела эту мысль – попадать под чужую власть, больше не хотелось, поэтому пришлось пустить в ход последний козырь – обаяние.

– Мы же друзья, мы должны помогать друг другу.

Я попыталась состроить глазки их пыльным плащам, но они опять отказались подчиниться.

– Мы никуда не полетим, и тебе лучше признать её власть, – сказал, как отрезал, посуровевший Чаки. – Смирись властелин. Мы должны доставить тебя к ней.

– Некое чудовище проползло в наш мир, и ты единственная, кто может с ним справиться. Прекрасная фея призывает тебя ! Это великая честь, милая! Где твои вещи? – Ленни поддержал Чаки.

Похоже, с союзниками мне сегодня страшно не везло. Но зато, с врагами полный порядок.

– Я не работаю на других, я свободная эльфийка!

– Уже, нет!

Внезапно пальцы братьев сомкнулись на моих запястьях.

– Идем. И прекрати свои уловки.

 "Странно, – думала я на бегу, – может, у меня судьба такая. Как только появляюсь в Мордоре, в первый же день накручиваю, по меньшей мере, с две сотни лиг, и все бегом, хотя мне этого совершенно не хочется."

Примерно в том же ключе, наверное, думали преследователи: "Странно. Когда ей надоест. Уже пятый круг делаем по стенам цитадели и, между прочим, без ужина. И кусается она по прежнему– здорово."

Но вот и ворота, ухватившись за ручку, я резко затормозила, решение пришло само собой.

"Пора домой, там, наверное, уже бал начался."

Дилемму между неминуемой гибелью от рук предателей и кислой ухмылкой супруга, немного поколебавшись, решила в пользу последнего.

"Подуется и простит, а вот с этими лучше не шутить."

Поэтому, подперев двери тронного зала перевернутой скамьей, я бросилась к зеркалу, к его спасительному отражению, сквозь которое, способны проходить только эльфы и значит…

Значит, значит, значит…

Вид зеркала оборвал мои рассуждения – в самой его середине торчала ржавая алебарда. Она пробила громадную дыру, и, осыпавшись дождем осколков, зеркало перестало существовать.

"К счастью," – неосознанно отметила я про себя.

В углу, валялась моя корона, ненужная и преданная. Опустившись на колени, я нежно взяла в ладони благородный венец, прижала его к груди и заплакала, поняв, что все началось с меня, с того момента, когда отбросив корону, я бежала от своих подданных. Теперь пришло время расплаты. Оттерев рукавом ряд самоцветных камней, я тяжело вздохнула – империя рушилась на глазах… Бежать, опять бежать, словно воришка. Я ползала на коленях по полу – где-то здесь был тайный люк в подземелья, в ещё верную мне Морию. Нащупав пальцами маленькое колечко, потянула на себя. С лязгом раскрылся зев подвала, но удача опять мне изменила – вместо подземного хода я угодила в канализацию.

– Привет неизвестность…

Мрак, сырость, холод липкой паутиной легли на плечи. Нащупав в темноте скользкие ступеньки, я осторожно спустилась. Передовой отряд крыс, каждая величиной с крупную кошку, встретил меня несколько настороженно, хотя у нас и был заключен пакт о взаимоуважении, но все же…

– Я рада вас посетить, там наверху такое творится.

– Верх, – мечтательные бусинки их глаз увлажнились, – верх это прекрасно, это золото солнца, ширь степей, ветер несущий ароматы полей, – они грустно вздохнули и бухнулись в вонючую стоячую воду, не забыв вежливо предложить мне следовать за ними.

– Ладно, идем.

Вода была по колено, но подобрав повыше подол, я все равно безнадежно испортила нежнейший эльфийский шелк, в зеленоватой, отвратительно пахнущей жидкости. Я все дальше уходила от своих покоев, от образа царственной эльфийки. Именно здесь, в грязном вонючем тоннеле, я вдруг явственно ощутила, как та, иная Эльфи, будто просыпаясь, толкается, фыркает и стремится вновь овладеть мной. Я до боли сжала кулак, так, что обручальное кольцо впилось мне в кожу ладони, оставляя багровый след.

– Нет, не надо. Только не сейчас, – но той, иной сущности, и дела было мало до моих терзаний. Но, хвала Элберет, мои мучения кончились довольно быстро, потому что приемная его величества, короля малых канализационных стоков и верхних умывальных труб, была тут же, за поворотом. Впрочем, вид её хозяина меня не поразил, а, скорее, испугал. Нет, он не был безобразен, а вторая и седьмая голова были даже в чем-то миленькими. Пустив по воде небольшие волны, я с достоинством раскланялась, расправляя мокрые юбки. Головы молчали, три улыбались, одна что-то жевала, две перемигивались, а крайняя демонстративно насупилась.

– А… – и я замолчала, неприлично было начинать разговор первой.

Встрепенувшись, самая близкая ко мне голова милостиво пришла на помощь.

– Ларик первый. – Она сделала равнение налево, словно передавая воображаемую эстафету. – Ларик второй, третий, – вытягиваясь закричали, мордочки по порядку, – …десятый, расчет окончен.– Пискнула последняя.

– Эльфарран, аранель из Валинора.

Похоже мои слова, им ничего не сказали, потому что, приняв безразличное выражение, вторая, третья и пятая головы отвернулись. Седьмая поковыряла в зубах, девятая заснула, удобно устроившись за ухом восьмой, шестая показала мне язык, первая велела ей извиниться, но та свалила все на пятую, пятая разревелась и призвала четвертую в свидетели своей невинности, десятая перегнувшись через девятую и восьмую, начала её утешать, третья подумала и выкрикнула лозунг о консолидации всех голов.

– Тихо, – взвизгнула я. – У вас зеркало есть?

Головы переглянулись, причем, первая сделала задумчивый вид, восьмая прищурилась, вторая подмигнула, седьмая растолкала десятую, и её сонный взгляд тоже пополнил копилку мимических видов. Почесав лапкой затылок десятой головы, король ответил, что подобного предмета не имеется, но есть пара прекрасно сохранившихся скелетов, которые он с удовольствием, преподнесет мне, за умеренную плату, разумеется. Вторая голова возмутилась столь щедрым предложением, четвертая обозвала вторую жадиной, шестая предложила ещё пару костей, её взяли в оцепление пятая и седьмая, заткнув рот кусочком колбасы.

– Ты меня слушай, – после совещания, головы, наконец, выбрали главную, проголосовав высунутыми языками. – Я здесь самый главный. Не хочешь скелеты, не надо, самим пригодятся, а корзиночку жирных червяков? По фарику за дюжину? Могу тебе устроить – если ты ещё не забыла, я самый главный.

И тут опять началось, невообразимое, посчитав себя униженными и незаслуженно обойденными, головы завопили,

– А я самый смелый.

– Я самый красивый,

– Я самый, самый. Подождите, я придумаю.

– Шла бы ты отсюда, – тихо шепнула мне на ухо крайняя десятая голова. – Сейчас проснется самый голодный – наш желудок, и они вспомнят, что брюхо у нас одно, кстати, я единственная здесь девушка, если ты еще не заметила. Дай мне вон тот кусочек колбаски и тикай побыстрее, потому что я ещё и самая жадная. Проваливаясь по колено в жадно чавкающий ил (мне приятнее думать, что это был именно ил), я побрела прочь, и ещё долго вдали не замолкал разномастный писк.

– У меня зубы самые острые.

– Я собственными глазами видел фею.

– Ой, фею, да мы все её видели.

– Он съел колбасную шкурку.

– Предатель.

Шум начинающийся потасовки, постепенно смолкая, еще долго звенел по темным переходам. Кое-как нащупывая дорогу в мягкой жиже, я на ходу думала: "Иметь целых десять голов – несколько опрометчиво, никогда не знаешь, кто ты на самом деле, хотя, может, что-то среднее. Стоп!.. Фея! Она опять на моем пути… Но зачем? И что ей надо?"

По все увеличивающийся густоте паутины я поняла, что выход на поверхность где-то рядом, и, когда спасительный свет блеснул в глубине подземелья, я позволила себе небольшую истерику.

"Куда иду? Что я собираюсь делать?" – это как вступление, чтобы потом перейти к самобичеванию, уверениям в собственном бессилии, унынию, и, как следствие, к обильным слезам. Обычно после таких выплесков энергии я чувствую себя будто заново родившейся, и с ещё большими силами приступаю к борьбе. Закрыв глаза, до боли, до красных всполохов на веках, я попыталась вспомнить Валинор, ощутить его нежное прикосновение. Пряный запах молодых трав. Наши долгие вечера, когда не нужны были слова, – язык сердец самый тайный, только он был допущен в сокровенные покои эльфийского дворца. Взявшись за руки, мы часами молча сидели возле широкого окна, провожая задумчивым взором ещё один блаженный день. Моя щека нежно прижималась к его плечу, последние лучи вечерней зари гасли отблесками сгоревших свечей, и лунная серебряная рука деликатно занавешивала наше окно звездной кисеей.

– Ты чего тут расселась? – ну вот, видение закончилось, и я опять очутилась в сточной канаве на окраине Минас-Моргула. Уперевшись грубыми волосатыми руками в края пещеры, в светлом проеме показалась голова – всклоченные, стоящие торчком волосы, красный длинный нос, серые глазки.

– Человек, – горько вздохнула я.

– И что, – он сразу обиделся, приняв на свой счет, мой протяжный вздох.

– Нет, ничего, извини, пожалуйста. Просто, на меня столько свалилось.

– Так ты об этом, – он потянулся, чтобы вытянуть меня из чавкающей тины, – это ерунда.

– Ты уверен?

– Абсолютно.

Так всегда был уверен только один человек во всей Арде, поэтому, ещё не до конца поверив в свое невероятное везение, я радостно бросилась обниматься.

– Морред, я, я сейчас лопну, от счастья…

Итак, это конечно был мой старый друг, самый лучший друг.

Наконец совладав со своими восторгами, я поразилась, как он узнал о месте моей дислокации, и поинтересовалась, не разболтал ли кому по дороге. В ответ получила совершенно ненужные сведения: что это граница с Аталессом, что он здесь проходом, а вот ответ на второй вопрос он деликатно обошел. И я ведь поверила обманщику – доверчивая .

Аталлес – государство слабое, время от времени я в налетах пугала местных жителей, поэтому меня каждый знал в лицо, значит, рассчитывать на гостеприимство не приходилось. Почти скрытые разросшимся плющом низенькие домики с малюсенькими, узкими окошечками, сгнившие заборы, даже из пустых собачьих будок здесь веяло какой то безысходностью. Мы заняли крайний дом, его обитатели давно перебрались под защиту крепких городских стен. Грайды – безжалостные разбойники – властвовали на местных полях безраздельно. Сейчас сезон охоты был в разгаре, и жители предусмотрительно покинули жилища.

Разгребая холодный пепел в заброшенном очаге, я нашла обгорелую картофелину, несчастная, пролежала здесь довольно долго и, увы, была несъедобна. Решив заночевать в брошенной избе, мы честно разделили территорию, волшебнику досталось крыльцо и лестница, мне, как принцессе, внутренние покои, состоящие из двух комнат с закопченным очагом. Пристроившись на досках в углу, я, рассматривая сложнейшую сеть домовитого паука, спросила мага о его жизни. Он, немного помолчав, ответил, что все эти годы провел в скитаниях, видел многие земли, людей и нелюдей, но всегда возвращался мыслями к рыжей эльфийке, что всегда была страшно занята – то мир спасала, то кольца собирала, и при этом вздыхала о Валиноре. Но сейчас, когда она потеряла все, возможно…

Зачарованная грустным тембром его голоса, слегка улыбаясь я покачала головой – это невозможно.

Он хотел сказать ещё что-то, но, вдруг разглядев опасность, забарабанил в дверь.

– Открывай.

И хотя, я вежливо попросила – не беспокоить, он продолжал ожесточенно выламывать крепкий засов. И на недвусмысленность позднего часа, ему было глубоко наплевать.

– Грайды!!!!!!!!! – он с шумом ввалился в избу, и мы отложили вечер приятных воспоминаний на потом.

– Надо чем-то припереть дверь! Окна, запри окна! – хором кричали мы, почти одновременно. Потому что всегда мыслили одинаково, и трусили тоже. Но враг подошел слишком близко, да что там, подошел, он буквально полез, полез в те же незакрытые окошки, закинув мохнатые когтистые лапы на некрашеные подоконники, сорвав ручки дверей, толпой заполнил сени и подвывая от нетерпения бросился к нам.

– Что стоишь, наложи заклятье на дверь, – видя как прогибается последняя преграда – тонкая перегородка задней комнаты, кричала, я, обезумев от страха.

Морред что-то произнес, развел руками и остановился.

– Не могу работать в такой экстремальной обстановке, сама сделай что-нибудь.

Что-нибудь, означало лишь одно – стреляй!!!!!!!

Подражая нашим доблестным воинам, я, взяв в зубы с пяток стрел, чтобы не отвлекается между выстрелами, мгновенно сняла первого противника, поразив его точно в глаз.

– Научилась! – выдохнул Морред. Спрятавшись за моей спиной, он приготовился считать убитых.

– Ещё бы,– про себя подумала я.

 Научится стрельбе и именно из эльфийского лука, это было первое условие, которое поставил мне муж, вытащив меня из мягкой постели и вылив на голову кувшин холодной воды.

Вот тебе и доброе утро!

И хотя мое появление на площадке для стрельбы слегка напрягало соседей, но, доверяя своему аранену, они только отходили на пару лиг. Он терпеливо учил меня правильно держать лук, правильно накладывать стрелу, правильно искать цель и, самое главное, не вопить от счастья, когда случайный зевака успевал увернуться. Его руки нежно полуобнимали меня, губы щекотали ухо, и в эти восхитительные моменты мне было все равно, где мишень, хотелось только, чтобы все это длились как можно дольше.

 - Ты куда стреляешь? – противный голос мага, вывел меня из приятных воспоминаний. – Грайды, давно кончились. – Пояснил он, отбирая у меня последние стрелы.

– Для безопасности, – на ходу пояснил он и пошел, осматривал тела поверженных врагов. Вытащив ещё пару стрел из косяка двери, укоризненно показал их мне. Я только плечами пожала:

– Бывает, задумалась слегка…

Ночь у нас вышла бурная: весь её остаток я складировала тела в подпол, затем мыла изгаженный пол, терла перилла, возвращала на место мебель. Особенно меня вымотали два сундука на кривых ножках. Морред был очень недоволен, потому что пытался заснуть на одном из них – как только улеглись волнение, он оглядел устроенный беспорядок и брезгливо поморщился:

– Прибраться не помешало бы. Ты начинай, а я, – он занял наблюдательный пост, на одном из массивных сундуков, – буду тебя охранять, вдруг, грайды опять полезут. Даже заклинание не успею произнести, и кто нас спасет? Давай, определись с телами и приберись что ли, ты же женщина, слабая и беззащитная.

– Потише пожалуйста, – ворчал он, с шумом переворачивась с боку на бок и тщетно пытаясь незаметно заснуть. Ещё какое-то время он ворочался, вздыхал, но потом затих и поплыл в свои волшебные сны.

Утро, дыша холодком, явилось к нам в разбитые двери сразу, без приглашения, и, потрепав мага за нос, осветило идеально прибранный дом. Морред вздрогнул, потянулся и кивнул мне.

– Где завтрак?

Его придирчивость достигла границ моего терпения.

– Поедим в дороге, – я хотела покинуть это место как можно скорее, но волшебник не спешил: он долго и методично разбирал, брошенные хозяевами вещи, затем еще дольше увязывал их в узел. Разыскал пару почти целых глиняных горшков, зачем-то оторвал доску от пола, долго и задумчиво разглядывал тяжеленный чугунный вертел, который из-за его тяжести прежние хозяева оставили в очаге. Потом он что-то посчитал, прикинул и отложил в сторону помятый жестяной чайник, затем ещё немного подумал и взял чайник обратно.

– Я принцесса, – слабо протестуя, я тащила по пыльной дороге, весь скарб мага. Морред в это время с увлечением рассказывал мне о звездах, о далеких мирах, чертил в небе схемы созвездий. Железный вертел, уперевшись мне в ухо, при ходьбе сильно натирал шею. Пекло полуденное солнце, я вязла по колено в песке, с трудом переставляя ноги, гремели горшки…

– Морред, или ты возьмешь часть поклажи, или я… – По его недовольному взгляду, я быстро просекла, что рискую остаться в одиночестве и продолжила. – …потащу все одна. Не беспокойся, мне совсем не тяжело. Вот только, не мог бы ты быть так любезен и перекинуть этот чудесный вертел, на другую сторону моей шеи.

Ближе к вечеру маг вспомнил об обеде и потребовал принести ему хлеба из ближайшего трактира, блаженно вытянув ноги прямо посреди дороги.

– И побыстрее! Бегом давай! – крикнул он мне вслед, – а я пока распакую вещи и проверю, не потеряли ли что-то по дороге.

"Он мне нисколечко не доверяет", – горько признавшись себе в несовершенстве нашей дружбы, я быстро преодолела крутой холм и вприпрыжку бросилась к маленьким огонькам далекой деревни.

По запаху определив трактир, я не раздумывая толкнула отсыревшую дверь и с трудом, разглядела внутри пару грубо сколоченных столов. Несколько крестьян, развалившись на скамьях, меланхолично наблюдали за ловким карточным шулером, который всухую обыгрывал простодушного гоблина.

– Ну те с. Что будем заказывать, пигалица? – толстый трактирщик с интересом уставился на меня, и я поняла самое главное – у меня нет денег.

– Я принцесса!

– А я король, – он довольно захохотал так, что с потолка посыпались гнилые ошметки дерева. – Попрошайкам не подаю, а вот как насчет игры?

 – Карты! Твои низменные интересы позорят наш род! Вместо благодарности за наш труд ты "такое" выкидываешь!!! – моя старшая сестра брезгливо ухватила двумя пальчиками, обернутыми в носовой платок, подаренную мне кем-то еще перед свадьбой, колоду.

Не понимаю, почему игру в тупого хоббита называют – "такое", ничего, вот именно "такого" в ней и нет.

Все началось с разговора о судьбах мира – мы с королем любили поболтать о всякой ерунде. Затем речь зашла о предсказаниях, и карты, очень кстати, оказались под рукой. А точнее, в левом рукаве. Как потом мне рассказали, взрывы смеха были слышны даже в дальних покоях дворца. Придворные недоуменно пожимали плечами и переглядывались, но войти в личные покои короля никто не решился. Но когда в из-за двери начали раздаваться сдавленные стоны, первым не выдержал караул: бросив пост, один из стражников доложил о подозрительных звуках моему благородному супругу. И хотя тот находился на другом конце острова, но прибежал довольно быстро, гораздо быстрее, чем смогла бы прискакать его лошадь. По его обалдевшему виду мы с королем поняли, что хватили лишку – картина, застрявшего под троном отца, куда тот залез, чтобы два раза промяукать, и меня, старающейся вытащить за руки намертво застрявшего свекра, поразила Лега в самое сердце. И когда он, наконец, справился со своими чувствами, и, приподняв трон, освободил отца, то грозно приказал мне готовиться к обыску.

Много добра в тот вечер полетело в море… Ночью я тайно оплакала свои сокровища и в первый раз подумала о муже без нежности.

 – Нет, я не играю, но удачу приношу, я счастливая.

Уродливый, с кожей будто изъеденной слизнями, мне подмигнул орк:

– Давай к нам, "принцесса".

– Десятка, – довольно проворчал он, покрыв, выложенные горкой карты. Его тощий противник, гоблин, весь покрылся капельками пота, громко выдохнул и выложил главный козырь – сенешаль Мустагрима.

– Эльфийка и кольцо, – взревел орк и с силой хлопнул по столу картой. – Ну как?

Гоблин молча снял куртку и отдал довольному шулеру.

 Эльфийка была весомой картой в колоде, если не считать Гондорского короля, короля гномов и эльфийского величества, впрочем, при изрядной поддержке темных воинов, эльфийка могла бить подобных с явным успехом.

В игре, что получила распространение уже после известных войн, мастей было семь: три светлых и четыре темных. Почему? А вот из вредности. Пусть свободные народы обижаются. Светлые были люди, гномы, эльфы; темные – орки, назгулы, тролли и хоббиты. Еще пара карт, с символами колец, как самые главные по старшинству, усиливали мощь своих соседей и давали им дополнительные преимущества – по правилам, даже нижайший тролль, если выпадал с картой кольца, мог бить гондорского короля со всей его свитой и наоборот. Из женских карт, присутствовала только эльфийка, она шла отдельной статьей – главенствовала над всеми мастями, и, единственная, могла принимать как темное так и светлое обличие. Именно ее приберегали на последний, решающий ход, когда все остальные резервы были исчерпаны. Выпадая со знаком кольца, она выигрывала, сразу и окончательно.

 Сжимая в ладонях честно заработанный кусок хлеба, я так же честно несла его другу. Колючие ветки били меня по лицу, а на подходе к месту привала я, зацепившись за корягу, с шумом полетела в гостеприимно расправленные колючие лапы ежевики. И здесь, лежа на животе под кустом, я услышала тихий разговор, доносившийся с противоположного склона холма.

– Я не понимаю, почему ты вчера не отдал её грайдам, и вместо этого попытался спрятать от меня. Ты ведешь себя, странно, волшебник. Где эльфийка?

Последовало молчание.

Приподнявшись на согнутых локтях, я старательно вслушивалась в тяжелое, с присвистом дыхание моего друга. И его голос, будто вымученный душевными терзаниями, наконец произнес:

– Она в кустах ежевики, за холмом.

Так я никогда не бегала, даже от орков. Сейчас меня гнал не реальный враг, меня гнал страх. Забыв о своих невзгодах и не разбирая дороги, я неслась, не разбирая дороги, лишь бы больше никогда не слышать этот голос.

Всю ночь, трясясь по ухабам в скрипучей повозке, я пыталась понять чувства предавших меня друзей. Пыталась, но не понимала и от этого непонимания ещё сильнее тряслась, тряслась до тошноты. Зарывшись в кучу сваленных в телеге тряпок, я старалась забыться в полусне. Ближе к утру кто-то теплый прижался к моей спине и тоже попытался согреться. В слабом свете я разглядела мордочку старой обезьяны, с большущими грустными глазами. Милостиво потеснившись, она свернулась калачиком и сразу заснула.

Пара расшитых бумажной мишурой костюмов, деревянный меч, раздавленный и изрядно перемешанный грим, раскрашенный тент с крупными незнакомыми буквами. Кое-как приподнявшись, я выглянула наружу. День, под стать настроению, плаксиво хмурился, серые тучки затягивали низкий небосвод. Зябко потерев ладонями плечи, я вернулась на свое место. Обезьяна проснулась и принялась задумчиво что-то искать в моих длинных косах. Она скребла ногтями по моему затылку и громко сопела. Не обращая внимания на её маневры, я сжалась в комочек и тоже тяжело вздыхала.

Как я оказалась здесь? Да очень просто – на другие повозки меня просто не взяли. Обессилевшая от быстрого бега, я напрасно махала руками и умоляла проезжающих отвезти меня хоть куда-нибудь – они лишь подстегивали лошадей и мчались дальше. И только к вечеру, когда со мной поравнялся медленно тащившийся обоз бродячих комедиантов, я без приглашения залезла в последнюю телегу и спряталась под ворохом тряпья. Добрая обезьяна меня не выдала а даже посочувствовала и приютила на ночь. И всю эту ночь я проплакала.

 Глухие шлепки веток по натянутой парусине вскоре стали реже, колеса замедлили ход и повозка, качнувшись, остановилась. Но все ещё находясь во власти дремы, я сонно сжимала веки – просыпаться не хотелось, как не хотелось видеть тот убогий мир, что окружал меня.

– Опаньки, у нас гости, – раздался бодрый, жизнерадостный голос, – из проема откинутого полога на меня глядел уже знакомый улыбающийся гоблин. – Ты откуда малышка? – И он опять рассмеялся. – Солнце встало, жизнь чудесна! Давай знакомится!!!!!!! Он протянул ко мне руки, но, слабо пискнув, я забилась в самый дальний угол.

– Кто же так тебя напугал?

Глотая подступившие слезы, я только отрицательно замотала головой.

А он продолжил.

– Да я не против, сиди, сколько хочешь. Только кинь мне вон ту рубашку, я, знаешь ли, несколько в неглиже.

Только сейчас, сквозь пелену слез, я заметила, что гоблин, голый – почти, если не считать венка из придорожных цветов на голове и повязки из листьев на бедрах. Отвернувшись я бросила первое, что попалось под руку.

Маленький караван состоял из двух повозок-вагончиков с тентами, ярко размалеванными сценами из героических баллад. Пара лошадей, лениво отмахиваясь от лесных оводов, паслась в сторонке, подбирая толстыми губами густо рассыпанное зерно. Горел костер, согревая продрогших в тумане странных существ, которые о чем-то приглушенно спорили. От костра шел вкусный запах еды, стучала ложка, напоминая о последних двух днях полной голодовки. Полусонный бакен с кошачьими глазами аккуратно вылавливал в бульоне кусочки картошки сломанной веточкой. Его тело, затянутое в лоскутное одеяние, сливалось с цветочным ковром, и казалось, что один из радужных ирисов внезапно ожил. Сходство довершал длинный синеватый нос и острый подбородок. Его племя никогда не жило на одном месте, они бродили по миру, вынюхивая и выискивая только им известные выгоды, потому как без них и шагу не могли ступить. А потому, его нахождение здесь было удивительно и странно. Моего гостеприимного хозяина нигде не было видно. Справившись со страхами, я, наконец вылезла из повозки, чтобы развесить на ближайших ветвях мокрую от слез чужую одежду. Судя по ее рваным карманам и полному отсутствию пуговиц, занятие хозяев не приносило им большого дохода. Тем более странным казалась присутствие здесь бакена.

– Иди к нам, – мне махнули из молочной дымки, – присаживайся.

Тоненькая, словно выточенная из стекла, молоденькая девушка узкими, почти прозрачными ладошками, крепко держала вырезанную из дерева ложку.

– Вот только длинноухих нам и не хватало. Давно вашего брата не видели. Мор на вас напал, что ли? Ты откуда? Впрочем, можешь соврать. Здесь все врут.

И сразу потеряв ко мне интерес, бакен продолжил вытаскивание из закипающего котелка недоваренной картошки.

– Держи, – подошедший сзади гоблин протянул мне половинку яблока, – голодная, небось. Ишь, глазищами так и зыкаешь.

Я молча оттолкнула его уродливую руку и направилась в чащу леса, гордая своим несчастьем. Но красивого ухода не получилось. Потому что, в тот же момент по мохнатым верхушкам деревьев заскользили рваные тени.

– Назгулы, – одно это слово повергло в ужас весь маленький отряд. И я без приглашения и раздумий снова шмыгнула в крайнюю повозку под все ту же груду грязного тряпья и, скорчившись, перестала дышать.

– Здесь вот – обезьяна, – нисколько не смущаясь, гоблин отвернул матерчатый полог повозки, – только, осторожно, кусается.

Блеснул свет. Что-то большое и пугающе темное зашевелилось на краю телеги.

Невдалеке слышался разговор:

– Эльфийка? Нет, не встречали! С длинными цвета мифрила косами? Большущие глаза, наполненные слезами? Лук за спиной? Нет, не видели. Впрочем…

По звуку разрубаемых и раздираемых вещей стало ясно, что моё убежище вот-вот обнаружат, и когда острый клинок с неотвратимостью, начал шарить в нехитром скарбе гоблина совсем рядом со мной, я зашептала прощальную молитву.

– Ай, а она действительно кусается!

Когда казалось, что все кончено, и ничего нельзя изменить, за меня вступилось самое ничтожное существо, – обезьяна. Она прыгнула на назгула и с яростью пустила в ход мелкие желтые зубы. Раздраженно саданув ее кинжалом, Чаки разочарованно отошел от повозки.

– Она рядом. Я чувствую её присутствие, – глухо и злобно бормотал Валентин, – ищите.

Закусив кулак, я неподвижной тенью лежала на самом дне повозки, а те, кому я так безгранично доверяла, сейчас искали меня чтобы погубить… За что? Но выяснять этот вопрос почему-то совсем не хотелось, и поэтому я молча мучилась от его неразрешимости и ждала, когда кончится обыск. Он кончился так же стремительно и неожиданно как и начался. Со стороны леса кто-то прибежал.

– Эльфийка в двух лигах отсюда, её видели на краю леса.

Вся темная масса вздрогнула, с шумом расправила крылья и рванула прочь.

– Странно, зачем назгулам эльфийка, – между делом приговаривала ундина, собирая разбросанные по поляне вещи.

– Ну вот, мантию порвали, – огорченно вертя в руках две половинки плаща, в другой стороне расстраивался гоблин.

– Придется отменить постановку о наихрабрейшим рыцаре и прекрасной принцессе. Кто теперь будет дракона изображать? – И он выразительно глянул на меня. – Она, между прочим, погибла из-за тебя, понимаешь намек? Понимаешь!?!

Пришлось вечером заменить погибшую обезьяну.

– Никто не видел моих жонглерских колец? – Меж тем беспокоился бакен.

Забегая вперед, скажу, что мы их все-таки нашли, в десяти лигах от стоянки, живописно развешанными по елкам. Но тогда мы недосчитались многого, похоже, кое-что расстроенные неудачей назгулы прихватили на сувениры. Остаток дороги проделали пешком – телеги восстановлению уже не подлежали. Нагрузив на спины свой реквизит, великие актеры лесными тропами топали в сторону захудалого пограничного городишки Аталесса, который и был целью их затянувшихся гастролей. Едва видимый из-за узлов с костюмами, а сверху нагруженный еще и деревянными мечами, гоблин на ходу учил роль, его возгласы: "О прекрасная принцесса!" – нервировали меня, я постоянно оглядывалась на них и порывалась ответить.

 Но на дворе стояла весна, и крестьянам было не до утех. Напрасно расчесывая длинные пряди голубых волос, зазывно пела ундина, пела о любви и нежности, а они все внимание отдавали овсу и репе. Магия искусства, увы, не действовала. Мы голодали вторую неделю.

Пришлось взять у местного богача подряд на посадку свеклы.

Еще до рассвета нам привезли несколько корзин, заполненных немного подвядшей рассадой, тем самым определив норму. Молчаливые работники сгрузили ношу у входа в сарай, где мы имели честь ночевать, на прошлогоднем сене. Растолкав ундину, я указала ей на поле.

– Солнце не ждет, идем пока нет жары.

Она зевнула и повернулась на другой бок.

Странно, но здесь, похоже, все презирали утро – на еще холодноватой и мокрой от росы рыхлой земле не было ни одного следа. Похоже, я оказалась в поле первой. Но оглянувшись, я поняла, что ошиблась. Неподалеку, сгибаясь почти пополам и упираясь когтистыми лапами в землю, огромный горный тролль тянул тяжелый плуг. Пыхтя и отдуваясь, он налегал широкой грудью на жесткие ременные гужи, упорно стремясь не отклонится и ровно провести пахотный ряд. Крупные капли пота, выступавшие на лбу, поминутно стекали струйками вниз, делая его и без того измученную морду еще более отвратительной.

– Прекрасное утро, – проходя мимо, пропела я, – вы тоже на подработке?

Он, не прерывая движения, поднял с ближайшей межи огромный валун и метнул мне вслед. Не попал – потому что, отбросив неудобную корзину, я рыбкой сиганула в ближайший овраг, пребольно шлепнувшись на живот и притворилась мертвой. Не оглядываясь, тролль продолжил пахоту.

Мне стало обидно, особенно потому, что я испачкала свое единственное платье, и, надув губы, я склонилась над своей грядкой, пихнув первый саженец в рыхлую землю. А остановилась только на конце поля, когда изумрудная зелень высаженных стебельков заполонила все пространство.

– Телле-кошмарик, – представился тролль, разглядывая меня стоящую на коленях у пыльной межи. Он протянул руку, помогая подняться, и увел в свой шалаш на краю поля, где честно поделился прокисшим молоком из огромного глиняного кувшина. Рабский браслет, висевший на его руке, глухо ударился о кувшин.

– Да, а все цыплята, – вздохнув, ответил он на мой немой вопрос.

– Воровал?

В этой местности воров кур, продавали в рабство хозяину обчищенного птичника, определяя по году за каждую птицу. Некоторые беззастенчиво пользовались этим законом, завышая число похищенных птиц до немыслимых размеров и загоняя несчастных воришек в пожизненную неволю.

Тролль серьезно посмотрел на меня:

– Не, высиживал.

Ближе к осени, когда тролли впадали в долгую спячку, местные жители подкладывая им под бока яйца, получалась двойная польза: и цыплята выведутся и тролль ничего не узнает.

А он меж тем продолжал:

– И только я развел целое стадо желтых пухленьких комочков, как явился хозяин яиц, и двух не досчитался. Меня, значит, плетью высекли, ноздри подпалили, на дыбе потянули, да только результат тот же – двух курочек нет. Тухлые яйца оказались. Двадцать лет отрабатывать заставили, по году за яйцо.

Вот чувствую, надули тролля, но в чем?

И только догадка замаячила где-то вдалеке, как резкий окрик хозяина заставил нас встрепенуться. Солнце уже вовсю жарило его лысую макушку, и, закрыв глаза от яркого света, толстый крестьянин указал моему другу на дальний холм. Тот, послушно согнувшись, вышел вон.

Я сняла с рук узкие витые браслеты – подарок короля, вынула из ушей длинные изумрудные подвески…

– И кольцо, – толстяк взвесил в руке искрящиеся богатство.

Я посмотрела на мощную спину тролля и, вздохнув, сняла обручальное кольцо.

В компанию мы явились уже вдвоем, и не напрасно.

Теперь, когда у нас не было лошадей (они в ужасе разбежались по лесу еще во время визита назгулов), выкупленный тролль тянул на своих широкий плечах, наш ветхий, кое-как отремонтированный, трехколесный экипаж. Добровольно впрягшись в повозку, он сурово хрипел на подъемах и подвизгивал на спусках, когда фургон бил его пониже спины.

 – А здесь совсем неплохо, – это первое, что я услышала, в сотый раз выпутавшись из пыльных складок тяжелого бархатного кокона, куда меня каждый раз закатывали от посторонних взоров. Запорошенными пылью глазами, я разглядела просторный сарай. Очевидно, зимой здесь хранили зерно, потому что сытный запах, пропитавший все стены, приятно взволновал ноздри. Затянув рваным платком самый дальний угол, ундина твердо пресекла робкие попытки гоблина первым занять лучшее место.

– Это женская половина, – она решительно бросила на пол старенькое одеяло и, растянувшись на нем, наконец поинтересовалась у меня.

– Ты откуда?

– Из Валинора.

На этом вопросы закончились.

– Сегодня зови меня Динкой, а завтра я придумаю себе новое прозвище, я ведь очень непостоянна, как вода, текущая в моих жилах.

Она вытянула из своего узла несколько мятых платьев, расставила на полу пару треснутых стаканов, и в довершение всего, в качестве украшения развесила на стене почти целую наволочку. И от всего этого на меня вдруг повеяло таким домашним уютом, что отбросив все обиды и переживания, я почувствовала себя совсем неплохо. И сразу предложила:

– Идем солому воровать!

Это предложение её ничуть не обескуражило,

– Идем, только ближе к ночи, а то премьеру зарубят. Люди ничего не смыслят в высоком искусстве: в предыдущем городишке мы десять раз выходили на бис, и что? Хозяин, все равно, высчитал с нас стоимость пропавших огурцов. Не доросло еще человечество до понимания высоких истин. Что им чистое искусство, им подавай грубые развлечения. Мы им благородные чувства, переживания, извечный конфликт добра и зла? А они нам черствые лепешки и ночлег с камином без дров. Не ценят в этом захолустье великих актеров, судя по сборам, точно не ценят. Давай и постельное белье своруем, я приметила – во дворе соседского дома сушится пара изумительных простыней.

Прошу прошения перед своим благороднейшим супругом, но той ночью мы поживились не только простынями: был еще и блестящий керогаз, сковородка с длинной ручкой, жестяная крынка, полная огневина, и даже соль, удивительным образом перекочевала на дно Динкиного кармана из хозяйской кладовой. Жизнь начинала нравиться мне все больше и больше. И сидя на коленях на полу сарая (стульев местный сервис не предусматривал) мы одной ложкой по очереди хлебали полужидкий белок недожаренных яиц и дискутировали о великом искусстве.

– А вот еще история. Собрались как-то гном, эльф и человек в поход, а тут хоббиты подкатывают. Дескать, возьмите дяденьки, у нас в Мордоре бабушка, пирожки ей несем в корзиночке, а у самих щечки так и горят, красненькие. А тут ещё и волшебник влез, да что нам жалко что ли, давайте возьмем пострелят, они ж со своими припасами…

– Это что – перебила я, – все знают, чем там дело кончилось, а вот я однажды была темным властелином…

– Зато я, – тут же перебил меня гоблин, – при двух шестерках троллей, сорвал всю колоду и выиграл.

Тут все захохотали, признав его рассказ самым невероятным.

 Лежа в пыльном углу на душистой, пропахшей полевыми васильками соломе, я неспешно размышляла: почему актеры, не имеющие почти ничего, так счастливы; что дает им эту эйфорию; может, есть у них какой то особый секрет?

Динке тоже не спалось. Поворочавшись, она громко вздохнула и, не выдержав, подобрала длинные полы ночной рубашки, перебежав ко мне на постель. Усевшись поудобнее, она призналась, что последние события совсем выбили её из колеи, и играть принцессу, похищенную драконом, ей сложно. Нет нужного настроя.

– Расскажи, что ты знаешь о принцессах и драконах, может, и на меня сойдет вдохновение, – она зябко накрыв плечи одеялом, прижалась ко мне. Ночи в это время года длинные и холодные, и, страшась остаться одна, я начала рассказ.

– Если насчет драконов, то был у меня один. Великий Змей Пятого Мира, так его звали окружающие. Наглый мародер, пожиратель безвинных ящеров, – это уже я так шипела на него в минуты раздражения. Всеми силами я старалась избегать встреч с ним, но все хорошее когда-то да кончается. И вот ближе к межсезонью мы заключили временное перемирие с нашим главным врагом – тем, что с коротеньким хвостиком, и судьба дракона решилась. Сборы не заняли много времени: на рассвете мы поднялись в небо, прихватив по дороге шампуры, немного салатов и всякие соусы. Ведь не каждый день на природу выбираться приходилось. Летим. А тут мне Ленни и говорит:

– Ты соль взяла? А меч?

Получив два отрицательных ответа, он только кивнул.

– Не переживай, я взял.

И только мы расположились, костерок запалили, по паре чаш пропустили, как является дракон, а глаза у него такие грустные-грустные, нежные-нежные. Тут Ленни меня в бок толкает и говорит:

– Ты на пасть лучше посмотри…

Смотрю.

– Пасть как пасть, – говорю, – на мордорские ворота, похожа. Если сейчас дохнет, то половину войска придется искать по ущельям.

Но ничего, сидим дальше. Дракон зубы поскалил, огонь пару раз из ноздрей выдохнул и вдруг обиделся, нашему равнодушию. Мне даже стыдно стало. И чтобы избавиться от такого неприятного чувства, я предложила дракону присоединиться к нашей маленькой компании. Хорошо посидели! Дракон от счастья начал баллады распевать, и все на народные слова, а в припевах ухитрялся шашлыки жарить. Песни были длинные, припевов много… Мясо, понятно, кончилось быстро, и тогда дракон предложил завалиться в ближайшее королевство и разжиться парочкой принцесс. А я ему:

– Нафига нам эти ломаки, крестьянки пожирнее будут.

Он аж глаза вылупил и говорит:

– Ну ты и отморозок, я только выкуп взять хотел. Да ты, вообще, кто?

– Кто, кто – темный властелин я!!! Что, страшно?

– Вообще-то, нет.

– Ленни, он меня обижает, – капризно надув губки, пожаловалась я назгулу.

– Башку ему долой, и все дела, – первый зам, меланхолично повертел в руках мой ятаган. – Да-а-а, маловат будет. Возьми меч у Чаки, он, все равно, им орудовать не умеет.

– Не дам, – заупрямился тот, – он мой.

– Не будь жадиной, твоего повелителя оскорбили, а ты подчиняешься своим низменным собственническим интересам.

И пока мы перепирались, дракон, не придумав ничего лучшего, умотал в свою пещеру.

– Эй, ты, вылезай, трус, – тщетно взывала я к его совести и бронированному заду.

– Я не трус, – дракон недовольно попытался лягнуть меня задней лапой, – но на сытый желудок принципиально не сражаюсь, – и выставив в единственный проход острые, длиной, в локоть, когти, он нагло захрапел.

Мы подождали. Напрасно. Только ровное дыхание с легким присвистом. Провести ночь под открытым небом мне как-то не улыбалось.

– Нечего было его поить! – Рявкнул Валентин и, осмотрев вход в пещеру, тоже задумался. – Подорвать вряд ли удастся, камень непробиваемый. – И он раздраженно оглянулся. – Чего стоишь, выманивай!!!

Ему тоже не хотелось тут мерзнуть, когда дома ждал темный уютный кабинет, коллекция оружия…

Ленни вздохнул:

– Переодевайся.

Я стащила черный плащ, набрала у края пропасти немного цветов, сплела венок.

– Ах, я бедная принцесса, некому обо мне позаботиться! – Насколько позволяли мои голосовые связки, громко взвыла я.

Дракон шевельнулся.

– Некому, – в тон мне подтвердил хор телохранителей в две сотни глоток.

Мы прислушались – ничего.

Я взяла ноту повыше.

– Ах, я несчастная и одинокая, а мой папочка, между прочим, король.

– Точно, точно, все правильно говорит, – в едином порыве, поддержала меня гвардия. – Кому хочешь, гору золота отвалит за её спасение.

– Ты о жратве говори, – шикнул Ленни.

– И коров тоже сколько угодно.

Тишина.

Я еще немного повыла и, охрипнув, сдалась.

Уже подкрался вечер, стало прохладно, и так мне захотелось тепла и уюта, что, раздосадованная неудачей, я пнула чудовище в спину.

– Или ты меня похитишь, или я сама к тебе залезу.

Дракон, очнувшись от сладкой дремы, недовольно шевельнулся.

– Иду! – В каменном проеме, наконец-то, показалась его голова. – Это ты, что ли – принцесса? А чем докажешь?

Размахнувшись я ударила его, да так, что гигантская челюсть сместилась немного набок (рука у меня после тренировок, была ужасно тяжелая), и он обреченно кивнул:

– Доказательство принято. Проходи.

Я обернулась к назгулам.

– Ребята, за мной.

– Эй, насчет свиты уговора не было!

– Да какая это свита, сотня-другая темных всадников, это по-твоему свита, это так, особо приближенные.

И рота длинных плащей невозмутимо промаршировала перед изумленными глазами дракона, некоторые даже помахали ему руками. Вконец окосевший монстр, в ответ тоже поднял свои лапы в приветствии и гостеприимно провел нас в самый просторный зал.

– Располагайся, но учти, питание за свой счет. Апартаменты не очень чистые, зато свежий воздух в избытке, заметь, круглосуточно, – тут он тихо взвизгнув, подскочил, дуя сразу на две лапы, и добавил. – И прикажи своим особо приближенным, чтобы на лапы не наступали.

Чаки усиленно закивал, при этом в третий раз наступив хозяину пещеры на хвост.

Дракон обреченно ойкнул и, спрятав отдавленные конечности под живот, свернулся клубком на полу

– Ходят тут всякие, – сладко зевнул он и затих.

– Где у него голова, ты видел в какую сторону он закрутился?

Но братья только плечами пожали.

– Тебе надо, ты и ищи.

Дракон храпел, назгулы злились, я в отчаянье бегала по пещере с мечом наперевес, а ночь неизбежно шла к своему финалу. И когда первые ручейки солнечного света просочились между грубых камней, осветив внутренности пещеры, Валентин не выдержал и попробовал разбудить хозяина.

– Уважаемый, проснитесь, и без вас дел полно, второй день темный трон пустует. А это чревато бунтом, пожалуйста, войдите в наше положение.

Но дракон лишь крепче сжался и еще громче захрапел.

– Да, мамочка, я сейчас.

Наступил полдень.

– А если он и дальше будет так спать?

– Давайте сбежим! – Застенчиво влез Чаки. – А то вдруг какой-нибудь рыцарь, будь он неладен, прискачет.

– Рыцарь? – это немногословный Байрак, призадумался и выдал самую удачную мысль за последние два дня. – Вот ты и будешь рыцарем.

От подобной чести Чаки на мгновение стало дурно, он изобразил обморок, но, разглядев грязный пол, отказался от мысли на него падать. Поэтому, немного пошатавшись, он постоял, и, за неимением иного варианта, согласился.

– Но драться я не буду, только отвлекать. И если что, передайте моим друзьям, – он вытер воображаемые слезы, – что я погиб геройски…

– Эй, пожалуйста, без истерик. Ты же этот… как его там… – храбрый рыцарь.

Сложно сделать из назгула благородного рыцаря. Поэтому, особо не раздумывая, мы просто выпихнули Чаки наружу, прокричав за него слова его гневной речи. Дальше он попробовал действовать сам. Он очень старался! Заикаясь и пришепетывая от волнения, он все же довольно ясно изложил дракону свои претензии, помянул некоторых его родственников, обрисовал их совместное будущее, с картинками из собственных кошмаров, и только он расфантазировался, как дракон проснулся.

Для начала дракон выдал огненные струи из обеих ноздрей, но разглядев противника, сразу извинился и предложил в качестве откупного меня.

– Забирай вон ту, что в дальнем конце пещеры, её телохранители мне за ночь всю спину истоптали.

– Ой, это меня спасают! – от радости позабыв об истинной цели нашего визита, я выскочила к своему избавителю, бросилась на шею, и подпрыгивая, попыталась залезть к нему на руки.

Но озабоченный Ленни тут же прервал мое ликование.

– Полдень уже, – он грубо выхватил меня из рук, остолбеневшего от такого напора, Чаки, встряхнул и поставил на землю. – А голова у дракона, между прочим, еще на месте. – И обращаясь к Чаки продолжил. – Храбрый рыцарь, ты, вообще, будешь сражаться?

А пока они спорили, ящер рассмотрел предполагаемого противника, ударился в панику и, косолапо переваливаясь, резво рванул прочь, от страха забыв, что умеет летать. Назгулы метнулись прочь с его дороги. С возмущенными криками я бросилась в погоню за Чаки.

– Ты должен меня спасать, поимей совесть, вернись, я совсем беззащитная.

– Беззащитная! – громким эхом по инерции отозвались телохранители.

– Рыцарь,– орали назгулы, – рыцарь вернись, мы тебе ничего плохого не сделаем.

– Спаси меня, – я тоже добавляла свой голос во всеобщий гвалт…

Дракон далеко не убежал, сидя на краю пропасти он царапал свою грудь кончиками синеющих лап.

– Я… я больше не могу-у-у, – громко стонал он, и из его глаз текли обильные потоки слез. – Я сейчас умру-у-у…

Драконы всегда держат свое слово…

– Инфаркт,– констатировал Ленни. – Кто же знал, что у него такие слабые нервы…

 Глянув на подругу и поняв, что Динка давно уже спит, я заботливо прикрыла её одеялом и погладила по спутанным, не знавшим кос, прядям. Странно, хоть я и прожила совсем немного, но воспоминаний хватило бы, пожалуй, на увесистый том, который поставили бы на пыльную полку в библиотеке и забыли.

И все же Динка была права, утверждая, что чувства – великая вещь. Поэтому, наверное, я сразу прониклась великим чувством театрального братства, когда, облачаясь в длинные хламиды, пестревшие разноцветными заплатами, друзья преображались как по волшебству. Зачуханный, весь в бородавках, гоблин становился прекрасным принцем, Динка – нежной пленницей, а тролль, появляясь то в королевской мантии, то в рубище нищего, играл всех остальных персонажей, да так ловко, что не разу не сбился с нужной роли и не перепутал выход. Я тоже не осталась в стороне. На меня, светлейшую принцессу, в первый же вечер напялили картонную голову дракона и дали в каждую руку еще по одной такой же образине. Сидя за нарисованным холмиком, я играла самого главного героя пьесы – злобного дракона, и если с головами было все более – менее понятно, то рычание у меня, как назло, не выходило.

– Ры ры ры, – обреченно, в сотый раз, тянула я из своего убежища.

– Нет, не так, зритель не поверит, – орал бакен,

С грохотом, опустив левую голову на нарисованную ромашку, величиной с подсолнух, я ехидно поинтересовалась, а видел ли он вообще настоящих чудищ.

– Я читал, – отрезал режиссер, – и знаю,

– Ничего ты не знаешь – драконы, они не только рычат. Они свистят, бурчат, рыгают, и даже, если в хорошем настроении, поют.

– Третий акт, – разозленный спором, бакен вызвал на сцену гоблина с деревянным мечом и, показывая на меня, недовольно пробубнил.

– Значит так, срубаешь сначала левую, потом правую, и упаси тебя семь подземных богов, не трогай центральную, я чувствую, что пьеса продержится не один сезон, а желающих играть змея у нас больше не предвидится.

О том, что гоблин имел весьма смутные представления, где лево, где право, я узнала только на премьере.

И вот, вечером, когда, налегая всем весом своего тела на веревки, бакен раздвинул занавес, я вдруг ощутила, как в хлебном сарае закружилось ожившее волшебство, что приходит к нам лишь в детстве, когда мы еще верим в чудеса. Едва трепещущий свет лучин, скупо выхватил лица сидящих в первом ряду зрителей, мне показалось, что я попала в иной мир, мир легенд и старых сказок. По спине пробежала нервная дрожь, картонные холм уже не был грубо разрисованной картинкой, он благоухал мохнатым клевером и пестрел ромашками, столб с разноцветными лоскутками стал могучим дубом, а гвозди, держащие задник, сверкающими сияющими звездами. В этот момент реальный мир отошел, спрятался где-то на задворках, уступая место безграничной воле фантазии. Здесь, на сколоченных наспех подмостках, где места хватало только двум актерам, началась иная жизнь – жалкий картежник и полный неудачник гоблин с деревянным мечом, закованный в доспехи из глиняных черепков, стал самым настоящим рыцарем. Зрители сразу поверили его словам о злобном змее и прониклись сочувствием к его любовным мукам, к угнетаемой монстром принцессе, они свистели и выкрикивали непристойности, когда моя голова показывалась из-за декорации, подбадривали рыцаря, давали советы. Особенно усердствовал сельский мясник, что из задних рядов выкрикивал названия наиболее ходовых в народе кусочков мяса. Никто не оставался скучающим в этих стенах, всех захватила дивная игра воображения, и имя ей было – театр! И только настойчивые просьбы нашего режиссера, не мешать актерам самим разбираться в хитросплетениях пьесы, немного утихомирили, настроившийся на живейшее участие, зал. Долгие речитативы главных героев лишь изредка прерывались печальными вздохами, громкими сморканиями да шлепками по вечерним комарам.

Надеюсь, он не перепутает головы…

Я в сотый раз повторила про себя роль: "Ры-ры-ры", – и испугалась, вдруг забуду слова, ошибусь или скажу что-то не так, может, пока не поздно, сбежать, упасть в ноги режиссеру, расписавшись в собственной бездарности, а может, просто промолчать и это будет меньшим позором. Поняв мои сомнения, бакен из за кулис показал мне огромный кулак. И мой час пробил!!!

– Ры-ры-ры,– обреченно выдохнула я, а затем набравшись смелости, добавила.– Рыы!

– Браво! – заорали на задних рядах.

От радости мои глаза наполнились слезами, и, перекрикивая толпу, я опять громко прорычала. Да, это был триумф: в едином порыве зрители первых лавок вскочили с мест и страстно завопили:

– Убей гадину!

От восторга у меня в голове поплыли смутные образы охапок душистых цветов, что вот-вот посыплются к нам под ноги.

– Убей!

Меч просвистел совсем рядом.

"Правая, – несколько отрешенно отметила я, – левая." На третьем взмахе, я вдруг поняла, что, хоть у дракона и три головы, но та, что по середине, очень мне дорога, и пришло время задуматься, пока она ещё присоединена к моему телу. Поэтому я, с грохотом своротив картонный дуб и взяв раскрашенный холмик наподобие щита, попыталась закрыться от ударов, бутафорского меча. Расстроенные сопротивлением отвратительного змея, зрители полезли на сцену, смяв остолбеневшего гоблина, и бросились на меня. "Великое искусство этот театр!" – уважительно подумала я, отбила ещё пару ударов и рванула на улицу, перевернув по дороге пару корзин, бакена, и даже, единственный фонарь, что, изображая луну, мирно покачивался под потолком – как у меня это получилось, до сих пор остается тайной. В поднявшейся суматохе все спуталось: зрители, актеры, прибежавшие на шум, стражники, куры из соседнего сарая. Силясь на бегу снять деревянную маску, я совершала такие изумительные по красоте прыжки, что главный юродивый селения, увидев это зрелище сразу вылечился от падучей, признав главенство за мной.

– Спаси меня Эсте милосердная, – пробовала я помолиться на ходу, выходило, – пас, эс, мил.

Не сказать, чтобы я совсем ничего не видела, в крохотных щелочках, что заменяли на маске глаза, кое-что мелькало, но в этом деревенском саду были слишком густо насажены яблони. И когда я все же освободилась, сунув голову под пресс для отжима сока, то сразу прикинула, что можно свалить все на небольшую локальную бурю: и голые ветви деревьев, и весь урожай теперь уже лежащий на земле.

 – Где реквизит?

– В кустах.

Бакен как-то неопределенно тряхнул головой.

На рассвете заберем. А ты молодец, успех колоссальный. Представляешь, они даже не потребовали деньги назад. В общем, поздравляю с премьерой. У тебя, определенно, талант к лицедейству.

Пожалуй, он прав. Сейчас, когда почти стихли крики разъяренной толпы, сидя на коленях в своем углу, я поняла, что получила передышку. По моим следам шли столь могущественные враги, что встреча с ними была лишь вопросом времени, но какого прекрасного времени, времени напоенного творчеством и искренней дружбой. У дверей, громко завозился гоблин – сегодня ему опять не повезло, стыдливо прячась за разбросанными декорациями, он пробирался к узлам с одеждой. Странно, но одежды у него не убавлялось: возможно, не только мы иногда промышляли на стороне.

– Дамы, разрешите, – он вежливо залез к нам за занавеску. – Вижу, вам не спится, может, перекинемся разочек, – он хитро подмигнул и полез поближе ко мне. Вот этого я не ожидала, полагая, что призрачно прекрасная ундина куда как привлекательнее меня. И моя подруга тоже предполагала нечто подобное, поэтому она его резко осадила:

– Не обольщайся, она уже замужем.

– Как? – гоблин даже отшатнулся.

– Ну, никто не совершенен, впрочем, разве это недостаток?

– Нет, конечно нет, – влезла в разговор Динка, – нам все равно не спится, давай-ка расскажи о вашей первой встрече, ну как вы ощутили это самое прекрасное чувство взаимной нежности.

У меня мелькнула мысль: "Может, она извращенка?" – но терять подругу из-за такой ерунды очень не хотелось, к тому же, я увидела её странные, будто гладящие внутрь, серьезные глаза: она хотела насладиться отблеском чужого счастья, чтобы на краткий миг почувствовать себя немножечко счастливее. Я подумала, что мне это совсем не сложно, и согласилась.

– В то утро, когда мне исполнился год от второго рождения, мамочка, всплакнув по случаю, вытащила у меня изо рта пустышку, отобрала фарфоровую куклу, заперла её в сервант и строго сказала.

– Ты уже большая Эльфи, и пора тебе позаботится о дальнейшем процветании нашего рода. Я имею в виду твое удачное замужество. Запомни, принц будет крайний справа. Не ошибись, помнишь где право?

На всякий случай, она привязала мне на правую руку розовую ленточку, скрыв её под длинным, облегающим рукавом.

По дороге она увлеченно рассказывала о деяниях наших героических предков, о их подвигах на поле брани, восхваляя мужскую половину рода, и сокрушаясь, что эльфийки несколько отставали в этом своеобразном соревновании. Не забыла она упомянуть и о том, что за последние три тысячи лет ни одной эльфийке нашего рода не удавалось подцепить, хоть кого-нибудь завалящего из королевского рода, хотя, согласно предсказанию, – здесь она сделала такое серьезное лицо, что мне стало немного страшно, – согласно предсказанию, именно в нашей семье должна появиться будущая аранель.

Итак, с целой армией, суровых призрачных предков я впервые появилась на детской площадке, где уже делали вид, что играют в песочек, несколько таких же претенденток на королевский венец как и я, и с такими же необъятными армиями родственников.

– Крайний справа, – еще раз шепнула мне мама и осторожно подтолкнула к песочнице.

Вот и все.

– Как все? – подскочила Динка.

– Все, на этом моя удача кончилась, потому что бедняга принц, затравленно вжавшись в угол, отчаянно отбивался от желающих с ним познакомиться малюсеньких, но очень настойчивых эльфочек. Поняв, что с моей деликатностью сквозь столь плотную толпу не пробиться, я, без малейших угрызений совести, сразу изменила всему своему роду, увидев потрясающе большую кучу песка и пару блестящих разноцветных ведерочек. Что значит величие каких-то там давно ушедших, дедушек, перед столь изумительными игрушками, и, отринув тысячелетнюю историю рода, я с увлечением принялась строить домик. Он вышел просто замечательным – в два этажа, с окнами из маленьких камушков, и крышей – щепочкой. Возгордившись своим произведением, я безрассудно показала язык принцу, на что он страшно обиделся, и полез выяснять, как я посмела это сделать. До обеда мы играли вместе, а расставаясь вечером, он предложил мне выйти за него замуж. Даже на свидание пригласил. Но свидание не состоялось – я не смогла дотянуться до дверной ручки, поэтому только поулыбалась ему из окна.

– Как это прекрасно и романтично! – Динка вздохнула. – И с тех пор вы всегда были вместе.

Она закончила за меня рассказ, и разочаровывать её историей последующей серии смертельных обид и безобразных драк не хотелось.

– Угу, – хмыкнула я и полезла под одеяло.

В серебряном свете луны Динка плакала от умиления. Свесив длинные локоны светлых волос, словно ива над рекою, она переживала мои чувства. Её рука, прижатая к сердцу, чуть заметно дрожала, и я, словно нанеся ей страшную обиду, тоже не могла найти себе, покоя, жалела её и, как потом выяснилось, зря.

 - К чему эти подробности, – муж выхватил лист из-под моей руки, – и если быть абсолютно точной, то дом у тебя был в один этаж и кривой с одной стороны. – Короче…

– Короче, мы имели колоссальный успех!

– А без вранья?

Без вранья, нам даже не пришлось голодать. По дороге, мы давали по представлению в каждой из встреченных деревень, и их жители щедро забрасывали нас подгнившими овощами. Вот так и дошли до столицы этих земель – Аталесса. В сумерках она не выглядела крупным гордом, мы даже заспорили, а город ли это вообще. Кстати, извини, я проспорила, твою лориенскую заколку, полагая, что это заброшенное селение. Местами разрушенная, низкая крепостная стена была сложена из полугнилых бревен. Скрипучие ворота, висели на единственной сохранившейся петле. Несмотря на поздний час, они были широко распахнуты. Гулко запевший под нашими шагами подъемный мост, тоже застыл в неподвижности добрый десяток лет назад, его механизм зарос мхом, а цепи местами проржавели. Не было гербов и девизов, столь часто встречающихся в этой стороне Арды, где любой мало-мальски уважающий себя господин, стремился уже на пороге напугать предполагаемых гостей.

– Ты заметила, стражи нет, – бакену тоже было немного не по себе. Его подкованные сапожищи гулко стучали по каменистой мостовой. Держа в вытянутой руке заранее подготовленные разрешения на кривлянье и пение песен, он не знал, кому их вручить. Выходит, мы зря два дня готовились к встрече: рисовали документы, чистили одежду, закатывали меня в занавес, потому что здесь эльфов не признавали за одушевленных существ, и убить меня мог каждый, не особо печалясь об угрызениях совести.

– Да выпустите же меня, – болтаясь на плече тролля, подала я голос из плюшевого плена. Тот с явным облегчением сразу же сбросил ношу на землю.

– Знал бы такое дело, нипочем бы не потащил её, эти эльфы весят как люди.

– Много ты носил людей?

– Было дело, – тролль загадочно улыбнулся. – Что стоишь, давай вперед, ежели что – ты у нас все равно на вторых ролях.

Никто и не думал нас встречать. Перейдя по мосту высохший ров, что делало город еще более беззащитным, мы оказались на пустой площади, жители, затворившись в домах, беззаботно спали. Проулки, освещаемые только лунным светом, мирно дремали – их не тревожил стук колотушек ночных сторожей. Спали даже собаки, привалившись к покосившимся заборам. Петухи, засунув головы под крыло, неподвижно застыли на заборах. Прошатавшись битый час в потемках, мы тоже сдались этому умиротворенному покою: найдя более-менее вертикально стоящую стену, сбросили к её подножию свой багаж, и сели. Я потерла, сбитую в кровь, ногу.

– Может, у них вообще нет трактиров? Отсутствие данного заведения, на подмостках коего мы хотели дать представление, грозило провалом спектакля.

– Трактиры есть всегда! – гоблин оглянулся. – Но заметьте, здесь нет кошек.

И словно в ответ на его слова по стене мелькнула хвостатая тень и мгновенно скрылась в темной подворотне. Пшикнув, погас фитилек в фонаре бакена, и все погрузилось в ночную мглу.

 – Актеры, значит, – позевывая бормотал поздним утром наконец-то проснувшийся стражник, – а энтот тоже? – в последний момент мне на голову напялили деревянную башку дракона, – лентяи и лоботрясы, значит… Сейчас доложу о вас местному королю.

– Королю?– поперхнулась я. – В Аталлесе нет короля.

– Ишь какие мы умные, а вот и есть, вчера один согласился, – здесь он тихо хихикнул, – до первого появления Людоеда.

Из просторной избы к нам навстречу выскочил веселый немного загорелый человек. Радостно обежав вокруг нас, он весело спросил о репертуаре и сразу предложил разместиться во дворце, в соседних с ним покоях – весь королевский "дворец" состоял из двух комнат.

– Располагайтесь, – он подхватил на руки двух маленьких детишек, что крутились тут же на полу, – места хватит всем.

– Глядите, здесь даже кровати есть, – с ходу запрыгнув на укрытый шкурами топчан, со смехом закричала Динка. Только сегодня она уже именовалась Дин-дин Капелька Дождя. Кстати, я уже начала привыкать к её непостоянству: вчера длинные черные косы, сегодня – короткие, торчащие в разные стороны седые прядки; то худая, то полненькая. Первое время я каждый спрашивала, она это или нет, попаданий было почти столько же, сколько и промахов. Эта игра доставляла ундине огромное удовольствие. Но сегодня она была под стать бурному ливню и выражала чувства коротко и громко.

– Жестковаты, конечно, но от отдыха на земле у меня уже бока сыпью покрылись.

– Замков нет, странно, – бакен осторожно поковырял ногтем дверь, – и ручки кто-то открутил, видать, совсем туго приходится местному королю, раз в доме нет дверных ручек.

За окном слышался шум подъезжающих телег, груженых чем-то тяжелым – обода их колес скрипели и гнулись. Неразговорчивый крестьянин молча выпряг первую лошадь и, не оглядываясь, ушел, за ним потянулись и другие, король делал какие-то отметки на клочке бумаги и все время испуганно оглядывался.

– Кажется, он чего-то боится, – я, знакомая с поведением особ королевской крови, сразу раскусила его обман. – Как будто, он кого-то ждет…

Но мои сомнения потонули в суете подготовки представления: надо было приколотить занавес, сшить разорванную мантию, и головы дракона тоже требовали существенной доработки. Стремясь к большей реалистичности, бакен где-то раздобыл (подозреваю, тайком позаимствовал в соседней лавке) бутыль мутного, противно воняющего, огневина, и весь вечер выдувал огонь, чем приводил в восторженное исступление всех собравшихся на даровое представление жителей.

– Это просто, – он упорно совал мне в руку, стакан отвратительной жидкости. – Огнедышащий дракон – именно этого не хватает нам для повышения сборов. Попробуй.

Вкус жидкости был еще отвратительней, чем запах, в горле сразу запершило, и кое-как удерживая маленький глоточек на языке, я уже хотела, следуя примеру режиссера, произвести залп пламени, как выяснилось, что факел потух. В подступивших сумерках мы начали искать огниво, а найдя его, потеряли факел. Наконец, тот нашелся под одной из лавок, куда он благополучно скатился в поднявшейся суматохе.

– Выдохни посильнее, И желательно в воздух, а не на наши ноги.

Я закрыла глаза и…

– Король сбежал, – в дверь вихрем влетела Динка то есть Дин-дзин Капелька Росы, нет, Дождя. Впрочем, неважно.

– Куда!?! – проникнувшись её тревогой, остальные побросав все дела, подбежали к ундине и в свете все того же факела прочли маленькую записку:

"Я ни в чем не виноват, только, помирать неохота. У меня семья, и все такое… Царствуйте, кто хочет, а я ухожу."

– Конец представлению, – бакен удрученно ударил себя по бокам, – все, кранты, сматываемся.

Гоблин на всякий случай понюхал пергамент.

– Вроде как, дымом пахнет.

В комнате наступило долгое молчание – мы вдруг ощутили себя незаслуженно преданными.

– Может, он решил пошутить?

Гоблин лишь покачал головой.

– Он всю одежду забрал. Я еще утром проверил.

– Все ясно, – бакен со злостью рванул, только полчаса назад с таким трудом прикрепленный занавес. – Аншлага не будет – чего стоите? – бежим, убираемся, смываемся, рвем когти, пока не поздно. Эльфи, чего стоишь? Хватай занавес.

Цепляясь за последние проблески эльфийской невозмутимости я прошептала:

– Ребята, я, кажется, проглотила огневин.

Но никто уже не слушал, все лихорадочно собирали, с такой любовью разложенные по полкам, вещи, вязали узлы, а в перерывах, для разрядки, орали на меня, потому как я была не в состоянии им хоть чем-то помочь и все время пыталась заснуть где-нибудь в уголке.

– Нет уж, постойте, – стража поймала нас уже в воротах. – Во дворце жили, на царских коврах спали, извольте и долг заплатить!

Дрожащими руками бакен развязал желтую тряпицу, в которой хранился наш неприкосновенный запас – откладываемые с каждого представления гроши на покупку ослика. Тролль уже начинал понимать, что мы его беззастенчиво используем сразу на двух работах, и вопрос транспорта вот-вот должен был разрешиться не в нашу пользу. Это только пока Телле-кошмарик таскал на себе нашу единственную повозку безропотно, а мы всей компанией путешествовали, подбирая ноги от летящей из-под колес грязи.

– Возьмите!

Стражники переглянулись, мизерность взятки, их оскорбила, и, налегая на длинные древки копий, они загнали нас обратно в сарай, то есть, дворец.

– А что, – философски заметил гоблин, – почему бы нам не справиться с Людоедом. – Он, как я понимаю, один, а нас, – он огляделся и попробовал нас сосчитать, но не сумел и добавил, – …гораздо больше. – Он вооружился деревянным клинком, дважды взмахнул им, попал себе по коленке, и запрыгал на одной ножке. – Больно-о-о!

Телле-кошмарик выломал откуда-то бревно и с грохотом несколько раз ударил им по двери. Увы, запоры держали крепко.

И тут четкая мысль замаячила в моих мозгах, основательно приправленных огневином.

– Ребята, милые, да я же темный властелин – я же спец по войнам, набегам, осадам. Я уже совсем забыла об этом.

Они только переглянулись и понимающе подмигнули друг другу – с огневина и не такое привидится.

– Да нет, подождите, я не вру. Так, надо быстро укрепить линию обороны, проверить все имеющееся оружие, запастись боеприпасами. Вы начинайте, а я пока речь подготовлю, для воодушевления. Странно, но мои приказы, действительно, начали выполняться. Притащив лавки, мы забаррикадировали двери и окна, вооружившись палками, заняли ровную линию обороны. Дизинка Капелька Воды (новое имя ундины со вчерашнего вечера) притащила из печи забытый котелок вареной картошки.

– Воины, – проникновенно, начала я, – сегодня мы должны выстоять, и неважно сколько их будет, главное, что мы…

-Нет, так не пойдет, – бакен, вдруг начал сеять панику, – ну, кто мы? А он? А мы?

Гоблин тоже опустил деревянный меч.

– Он прав, мы жалкие неудачники, разыгрывающие из себя героев. Что толку в бесплодных мечтаниях, деревяшка никогда не станет булатным клинком, а гоблин – рыцарем. Глупости все это.

– Всем отбой, – вздохнула я. – Ладно, сама справлюсь.

 Той ночью, разобрав крышу, я вылезла наверх. Людоед должен был показаться со стороны леса. По преданиям, его род жил здесь издревле, наводя ужас на крестьян и принимая каждый год кровавую дань, он честно не тревожил покой жителей, до следующего года. Заблудившимся в лесу грибникам даже дорогу подсказывал. Но когда приближалась роковая дата, вся округа словно вымирала – люди откочевывали куда подальше, прихватив свой нехитрый скарб, угоняли скот, запирали немногочисленные мастерские и лавки. За все эти годы в Аталлесе не нашлось храбреца, который бы дал отпор людоеду и заставил его навсегда забыть о позорной дани. В сочиненных жителями балладах, он представал неким исполином с руками, словно клещи кузнеца, и длинной, до земли, бородой, по которой, обязательно, стекала кровь жертв. Его именем матери пугали детей с колыбели. Уже за несколько дней до появления людоеда со всех деревень свозили в столицу припасы и пригоняли скот, нижайше прося безжалостного злодея удовольствоваться этими дарами.

Так все и текло из года в год, но за день до нашего прибытия во дворец прибежал какой-то босоногий мальчишка, вручил стражнику письмо и передал на словах, что это очень важное послание для короля. В письме говорилось, что на этот раз жители не отделаются только продуктами, что людоед требует в жертву самую прекрасную девушку и на меньшее не согласен. "Желательно, королевских кровей", – было приписано внизу, другим подчерком.

"А раз мы живем во дворце, значит, одной из нас и придется стать жертвой," – к такому вот выводу я пришла, обдумала ситуацию, пересчитала стрелы и, дождавшись пока стихнут причитания бакена, полезла на крышу. Ночь, была дождливой: с неба тянулись тонкие струйки холодной воды; барабаня по стенам, они растекались лужами вдоль заборов и домов, сливаясь в ручейки бежали по дороге и скрывались в темных зарослях оврагов. Накрывшись снопом соломы, я оглядела предполагаемое место преступления. Конечно, не честно стрелять во врага из засады, но я же эльфийка, и меня подобные проблемы не должны расстраивать, тем более, что ундина уже перетянула на свою сторону всех актеров, и выбор жертвы был более чем очевиден.

Напрягая глаза, я искала малейшее движение, вслушивалась в шорохи, но, как назло, неподалеку праздновали свадьбу, и все мои потуги ничего не давали. То, что Людоед должен был придти сегодня ночью, сомнений не вызывало – дата была четко указана в письме, которое вместе с вещами успел спереть гоблин перед побегом короля. Труба, давно нетопленной печи, холодила мне спину, застоявшийся лук немного подрагивал на коленях, и я изредка поглаживала его словно котенка. На другой стороне улицы хохотали подвыпившие гости, визжали деревянные свирели, бухал огромный котел, заделавшийся на этот вечер барабаном. Жизнь продолжалась. Но вот я, наконец, разглядела как, прячась за деревьями, мелькнула крупная фигура. Стремясь незамеченным перебраться через улочку, злодей скорым шагом направился прямо к моему укрытию. Разбрызгивая грязь, он так торопился получить жертву, что не глядел ни по сторонам, ни под ноги: дважды поскользнулся, громко чертыхнувшись вляпался в лужу, его борода развевалась как рыжее знамя. Вот он вошел в зону досягаемости моих стрел – теперь маскировка была ни к чему: я сбросила с плеч мокрую солому, выпрямилась и натянула лук.

Жениха убили!!!!!!!!!!!

Это было последнее, что я расслышала, перед тем как упала в обморок и скатилась с высокой крыши прямо под ноги, сбежавшихся на шум людей.

К утру кандидатуру жертвы выбрали единогласно – дело было за малым, выставить меня за ворота, навстречу приближающемуся Людоеду. Посовещавшись немного, жители Аталесса с третьей попытки связали меня, на руках вынесли за ворота и сгрузили на ровную площадку из бревен. Утренняя роса прохладными капельками оседала на порванные рукава, из последних сил я обреченно подергала толстые веревки, надежно крепившие мои руки к столбам старой коновязи. Из проломов стены неслись последние напутствия и слова сочувствия, впрочем, не слишком настойчивые – все втихомолку радовались, что впереди у города еще один спокойный год, и что продовольствие можно разобрать по домам. Единственное, на что я надеялась (нет не на принца на белом коне, с этим типом лучше было сейчас не встречаться), что людоеды эльфов не едят. Мне была неприятна сама мысль, о том, что мои такие красивые ножки будут кем-то обглоданы. Припомнив, свои гастрономические пристрастия, дала клятву – отныне я вегетарианка. И только я твердо уверовала в собственное совершенство, как из-за ближайшего куста вылез какой-то грязный мужик в набедренной повязке из шкуры енота и кривым ножом на поясе.

Наверное, у него где-то есть семья… Я сочувственно разглядывала его в упор – сейчас начнет меня спасать и пропадет. За компанию. Стараясь смягчить свой голос, я потихоньку зашипела:

– Уходи, пожалуйста, я жду здесь встречи с одним неприятным типом…

Тот тяжело вздохнул, и ответил:

– Ты, что ли, ежегодная жертва. Тоща, что-то.

Я оскорбилась за свою фигуру.

– Не корову выбираешь.

Тот горько вздохнул,

– Уж лучше бы корову, Мириель была бы довольна, а так, хоть домой не возвращайся. Ну, и что я с тобой, делать буду?

– А есть варианты?

Он разрезал ножом веревку и повел меня по тропинке в лес. Первое время мы шли молча, искоса поглядывая друг на друга, но молчание с каждой лигой становилось все более невыносимо.

– Ты не бойся, она у меня отходчивая, – вдруг сказал Людоед. – Покричит, повоюет, а там, глядишь, и смилуется. Главное, не возражать ей. Ежели что, сразу падай на землю и голову прикрывай, ну а остальное – по обстановке. Вот мы и пришли.

В земле чернела большущая яма, с уходящими вниз ступеньками.

– Помни: падать на землю и беречь голову, – в последний раз прошептал попутчик и толкнул меня вниз.

Двери землянки были широко раскрыты. Вырытая в далекие времена, она поражала своей просторностью и чистотой: земляные стены были везде тщательно отшлифованы и завешаны искусными вышивками, спинки немного громоздких стульев укрывали кружевные накидки, чисто выметенный пол поражал своим блеском. Вдали угадывались другие покои, деликатно закрытые от посторонних хитроумно сплетенными ковриками. Возле очага, присев на колени, хлопотала женщина в нарядном фартуке с крупными оборками и полосатой юбке. Напевая веселый мотивчик, она подбрасывала поленья в жаркое горнило очага и косилась на висевшие на стене старенькие часы. По всему было видно, что хозяйка ждала любимого мужа. Но вместо него в их уютное жилище влетела я и от смущения застыла на пороге.

– Ноги вытирайте, пожалуйста!

Разглядев на полу коврик, я потерла о него изрядно вымазанные подошвы сапожек.

– Здрасте.

Но она глядела мимо меня,

– Это все, а где овощи? Ты же должен был принести не только мясо! Людоед, смущенно положил на кухонный стол маленький сверток.

– Не дают больше. Совсем к нам уважение потеряли. Как платить дань, так у них либо мыши все погрызли, либо град побил, ну что мне драться с ними что ли… Ты же знаешь, я не могу.

– А дед твой мог, и отец мог, и все могли! О семь подземных богов, я вышла замуж за людоеда, все говорили: "Иди, не прогадаешь, завсегда сытая будешь." И где это мясо, где, я спрашиваю?

Ну думаю, пора на землю падать, но везде были постелены такие чистенькие половички, а мой наряд был так давно не стиран, что я лишь спрятала лицо в ладонях и присела, привалившись к стене и стараясь стать как можно незаметнее.

– Дети второй день на одних ягодах. Не можешь прокормить семью – меняй профессию или фамилию. Вот погляди, девчонку запугал до смерти, сидит в углу и умирает от страха, – и обращаясь ко мне, проворчала. – Нечего рассиживаться, живо в котел.

И вот я сижу в огромном котелке, варюсь понемногу. Рядом плавает крупно нарезанная трава, кусочки яблок… Я нервно оттолкнула ногой горячий пучок петрушки и задумалась. Что бы сказали придворные сочинители некрологов: скончалась посреди щей или достойно умерла в горячем бульоне? Положив подбородок на согнутые руки, я наполовину высунулась из-за толстого ободка кастрюли. Такая аккуратная чистенькая комнатка, крынки из под молока сушатся – век бы здесь жила! Но. На дне вода начала закипать, и я попыталась незаметно выскользнуть на пол, но мой маневр был сразу замечен и отвергнут уже в самом начале.

– Горе мое, – застонала людоедка, с силой нажав мне на голову и целиком погрузив в бульон.

– Ой, больно же, – я отчаянно забила по воде руками, – нельзя же так, вдруг потом волос в супе попадется, вы что, не брезгливые?

Сверху в котел что-то посыпалось.

Соль, поначалу решила я, но это было нечто страшно скользкое и мыльное. Взяв в сильные ладони мою голову, женщина с упорством, граничащем с жестокостью, крепко терла мою светлую макушку, виски, отмывала лицо ужасно жесткой мочалкой. Пена лезла в рот.

– Ну будет, – внезапно она отпустила меня, как будто минуту назад не хотела утопить. – Будет, давай вылезай, а то к ужину все перемыться не успеют. Вот, держи, переоденься, а я твои одежки пока прополощу.

Ничего не понимая, я начала расстегивать тугие эльфийские пряжки негнущимися пальцами, но, перехватив заинтересованный мужской взгляд, вдруг засмущалась и поспешила скрыться за занавеской, по пути столкнувшись с прелестной девочкой. Та испуганно поглядела на меня, не вынимая изо рта палец, опрометью бросилась в комнату и ткнулась головой в фартук матери. Мириель погладила её по голове и успокоила:

– Не бойся, это просто эльфийка, она нам ничего плохого не сделает.

Кутаясь в широчайшее полотенце, я стыдливо подала женщине одежду.

– Вот и славно, сейчас посидим после баньки, чайку попьем, да побеседуем. На моего мужика внимания не обращай, он страшно застенчивый, когда чужие в доме.

Я старалась не смотреть, как Людоед, громко отфыркиваясь долго мылся, крякал, поднимая мыльные волны, выплескивающиеся через край. Как с визгом возились в котле трое озорников-детишек. Чашка едва держалась в моих усталых руках, маленькая ложечка дрожала на её дне, и, боясь уронить, я поставила на стол недопитый чай, устало опустив голову. Мириель поняла все без слов – взбила высокую гору подушек и уложила меня в постель под толстое самотканое одеяло. Растворяясь в уюте их жилища, я сразу доверчиво заснула, да так крепко, как не спала с тех пор, когда убежала из Валинора.

– Бедняжка, – она долго гладила меня по спутанным волосам. Вздрагивая во сне, я внутренне оплакивала свою судьбу. Враги были везде, а я, как ловко загнанная дичь, бежала припадая на израненные ноги, пряталась, но преследователи неумолимо приближались. Мне хотелось остановиться и крикнуть, что я сдаюсь.

Теплая ладонь осторожно коснулась моей щеки, вытерев набежавшую слезу.

– Ты Эльфарран, аранель, и не дело, раскисать на полдороге. Сложно? Страшно? Борись, перестань чувствовать себя жертвой. С сегодняшней ночи роли меняются, теперь ты – охотник!

Слабый шепот слышался мне всю ночь, я зажимала уши, накрывалась подушкой, но упрямые слова, терпеливо нашептывали, советовали, учили. Утром я помогла хозяйке дома приготовить завтрак, натаскала воды из ближайшего источника, вымела пол, и, взяв детишек, увела их на прогулку на ближайшую полянку. Беззаботно растянувшись на мягкой траве и закрыв глаза, я вспомнила дом и родных.

Вдруг, рядом прошуршал подол длинной суконной юбки.

– Спасибо за помощь, Эльфи. – просто сказала она.

– Странно, – протянула я, – откуда вы узнали мое имя?

– Имя? – Лицо женщины расплылось в улыбке, – мы не знали его. Но женщина твоего рода, пришла к нам прошлой ночью, и, сев возле очага, рассказала твою историю. Она была вся мокрая, ведь на улице шел проливной дождь, но отказалась от горячего отвара и не захотела обсушиться, только просила нас найти тебя, согреть и успокоить.

– Но кто она?

– Своего имени она не назвала. И ушла так же незаметно, как появилась, слившись с холодными каплями дождя. Сегодня вечером она будет тебя ждать на опушке леса.

А пока…

… пока мы готовили обед, я не выдержала и спросила:

– Я не видела семьи счастливее вашей. Как это у вас получается?

– Это взаимное притяжение, – засмеялась она. Как только мы впервые повстречались, так одновременно поняли это. Разве у вас с супругом, было не так?

Я призадумалась: кажется, всю жизнь у нас было только взаимное отталкивание. Хотя один раз…

 Впервые смысл этих слов дошел до меня по пути домой. Мой муж до сих пор считает, что я это сделала нарочно, но, клянусь Элберет, это неправда.

Заканчивался сезон попутных ветров. Я в слегка расслабленном состоянии, страдая ленивым настроением, слонялась по палубе и откровенно скучала. Дважды ловко избежав укоризненного взгляда эльфа, пытающегося подвигнуть меня на мытье полов, сочла за лучший вариант присоединиться к сидящему на корме гному. Решив, что управление судном более чистое и благородное занятие, аранен ожесточенно погремел ведром, вылил очередную порцию грязной воды за борт и, не выдержав такого наплевательского отношения к порядку на судне, тоже отшвырнул тряпку, хитро поинтересовавшись моими планами на ближайший вечер.

– Я еще не решила, а что, есть предложения?

Он торжественно вручил мне щетку, заверив своим королевским словом, что занятия интереснее чем мытье палубы, на судне не сыскать. Он величественно кивнул в подтверждение своих слов и ушел на нос, заниматься разборкой такелажа. От разочарования я, как всегда, начала жаловаться Гимли на жизнь, тот, как всегда, бросив руль, принялся с жаром меня утешать. Корабль, почувствовав полную свободу, тоже как всегда, нашел мель и с удовольствием в нее врезался. От резкого толчка меня неумолимо потянуло вперед, где еще не подозревающий о моем стремлении эльф, обвитый веревками, готовил обличительную речь в пессимистическом ключе, что-то вроде:

– Эльфийка на корабле к несчастью, Мы все через неё погибнем и, возможно, даже сегодня.

Мокрая палуба была ужасно скользкой, а канат в руках эльфа слишком длинным… одна моя рука запуталась в веревочных оковах, другая в косах эльфа, и я, пытаясь освободиться, изо всех сил дергала обеими. Сдавленные стоны эльфа, иногда прерываемые проклятиями, только добавляли азарта этой борьбе за выживание.

И такое у нас случилось вот это самое "притяжение", что не обращая внимания на застывшее в неподвижности судно, гном, подполз поближе и, встав на четвереньки, принялся подавать советы.

– Режь веревку, если хочешь, чтобы хоть кто-то остался в живых, – прохрипел Лег, и в следующее мгновение его голова скрылась, но очарованный красотой борьбы гном продолжал стоять неподвижно. Мы же продолжали ощущать взаимное притяжение и крепость, все более затягивающихся узлов, словно кто-то свыше связывал нас помимо наших желаний и воли. У меня уже звездочки мелькали в глаза, хотя над нами и светило полуденное солнце, когда, наконец, веревочная хватка ослабела, и, ухватив жадным ртом, глоток морского воздуха, я пришла в себя. Разведя нас по разным концам судна, гном только проворчал:

– Может вам просто пожениться?

Ночью я пробралась на нос и проверила веревки – они были гнилыми и, буквально, расползались в руках. Много лет спустя, я спросила мужа:

– Как мы смогли в них запутаться?

– Возможно, это был знак судьбы, – он хитро улыбнулся, и сразу поменял тему разговора.

 К вечеру, провожаемая, добрыми напутствиями и советами, а также снабженная объемистым узелком, с вареной картошкой, я довольно быстро нашла место встречи. Но приветствовала меня лишь одиноко стоящая береза. Насколько я знала, в Арде не осталось эльфов и, тем более, эльфиек. Из Валинора никто не мог отлучиться под страхом смертной казни, значит, либо они обознались, либо нет. И последнее, пожалуй, более похоже на правду. Потому что, сразу после этих мыслей, я вдруг увидела, как от стройного ствола отделилась тонкая, будто воздушная фигура в темном плаще.

– Не надо убегать, – тихо произнесла она, – я не могла встретиться с тобой раньше, и на то были свои причины: слишком много, жаждущих эльфийской крови, идет по твоему следу.

– Но, – невпопад пробормотала я, – но я, вроде как, еще на свободе.

– Конечно, ведь они идут за мной.

Она приподняла верх капюшона, и первое что поразило меня – её сияющие глаза, такие глубокие и нежные, что на мгновение, стало радостно и горько одновременно.

– Арвен.

Она приложила палец к губам.

– Так меня давно не называют.

Она приподняла мохнатое крыло густой ели, указала мне на убежище у корней и, опустившись на подушку из старых иголок, продолжила:

– Я издали наблюдала за перипетиями твоей судьбы, удивляясь невероятной способности вылезать из самых непредвиденных бед. Впрочем, над твоей макушкой всегда светила счастливая звезда. Но и у тебя есть уязвимое место, в которое сейчас метит враг. Ты по прежнему упряма и одинока, так и не научившись верить самым близким, самым дорогим. К сожалению, у тебя не было мудрых наставников, которые бы простерегли или просто объяснили: ты привыкла всего добиваться сама, но это неправильный путь. Даже сейчас ты отвергаешь помощь, считая это признаком слабости.

Её голос звучал так нежно и проникновенно, что я невольно задумалась: "Может она, действительно, права?"

– Тебе пора встретиться со своим страхом и выиграть в самой главной битве. И это будет пострашнее всего, что ты ранее испытывала.

Мне хотелось надуть губы и сказать, что она не знает и сотой доли того, что мне пришлось пережить, но невероятная доброта её взгляда невольно обезоруживала – впервые я хотела слушать и верить. И она понимала меня.

– ЛИШЬ ВЕРНЫЙ СЕРДЦЕМ ОДОЛЕЕТ ПУТЬ! Дальше вспомнишь сама, когда придет время, а теперь нам пора прощаться, уже стучат копытами лошади на пыльных дорогах, я слышу приближение врага. Найди источник зла и сокруши его. И помни, мы сами выбираем свою судьбу, и звезды у всех счастливые, просто, некоторые не хотят в это верить, а ты постарайся.

 Фея – при произнесении этого слова даже сейчас, когда все закончилось, во мне закипает гнев. Но тогда я еще не знала, что мне принесет встреча, поэтому бездумно углубилась в лес, разыскивая по только мне известным приметам дорожки проложенные легкими шажками этих существ мира теней и сумрака. В лесах издавна существовали заколдованные круги – кто в них попадал, был обречен вечно плясать в хороводе фей, до тех пор, пока силы не покидали его. Хотя с виду казалось, что человек, безмерно счастлив, выписывая сложнейшие пируэты, но если приглядеться повнимательнее, можно было заметить его страдающие, словно просящие о помощи, глаза. Нельзя было верить его радостной улыбке – это была лишь гримаса боли и отчаяния, и, если все же человека спасали, вырвав из кадрильного круга, то он все равно оставался как бы полуспящим, не воспринимая голоса друзей и глядя только внутрь себя. Он чах, отказывался от пищи и, под конец умирал, тихо и незаметно, словно засыпал после утомительной работы.

Я прислушалась. Откуда-то издали манила к себе заунывная песня рассохшихся колес по проселочной дороге. На облучке сидел зевающий гоблин, изредка толкая ногой в зад тролля впряженного в фургон. Повозка тряслась, грозя рассыпаться на очередной кочке, тент хлопал на ветру, но мое появление в самом центре дороги немного разогнало их невеселые мысли.

– Живая!

Гоблин даже прослезился, обнимая меня и прижимая к своей груди. Дохнуло пылью от его плаща, и неожиданно я сама доверчиво положила руки ему на плечи, и не задумываясь о последствиях, чмокнула его в щечку, пытаясь попасть в место без бородавок. Следующим был тролль, как самый близкостоящий. Бросив повозку, он высоко поднял меня и подбросил в воздух сильными руками. Я немного ударилась головой о ветку дерева, но даже это ничуть не испортило моего прекрасного настроения. Они окружили меня плотным кольцом, хватали за локти, пожимали руки, вертели в разные стороны, не веря своим глазам.

– Пьеса спасена, – восклицал бакен, – дракон опять с нами!

А когда мы немного успокоились, я узнала главную новость. Актеры направлялись на фестиваль бродячих театров. Водя грязным ногтем по сорванной где-то афише, мне по слогам прочитали объявление о том, что королева фей приглашает всех бездельников, музыкантов и поэтов, комедиантов и факиров на ежегодный слет. Призы превзойдут все возможные ожидания. На этих словах, гоблин пихнул меня в бок:

– Все возможные ожидания – ты знаешь что это означает?

– Нет.

– Она исполнит по одному желанию каждого из победителей! Разве тебе не хочется вернуться домой?

– В темницу? Нет, не хочется! Меня там ждет участь изменницы – завтра исполнится ровно год, как я исчезла из супружеской спальни, и срок терпения моего мужа истекает. А раз все теперь будет зависеть от него, значит, я уже совершенно пропала.

– А может, это и к лучшему,– гоблин неожиданно обнял мою талию, – может, и наша встреча была предопределена судьбой?

Судьбой, что он понимает в судьбах… Я, на всякий случай, отодвинулась вглубь повозки подальше от зеленолицего соблазнителя. Чтобы хоть немного сократить время пути, цепляясь за горстку воспоминаний, я вдруг сама предложила притихшей Прохладной Струйке Родниковой Воды – Дринь (новое имя), рассказать еще одну романтичную историю, и, не ожидая её согласия, начала.

 Что можно считать первым поцелуем? Мимолетное касание губ в детстве; ритуальный поцелуй в школе; или тот самый поцелуй, что он подарил мне в Мордоре; или, все же, тот, что не страшась осуждения, произошел на балу. Потом, вообще, поцелуев была целая куча, но какой из них по настоящему первый? Может то что произошел по воле домашнего пудинга?

А дело было так.

Как-то раз после урока стихосложения нам объявили, что учитель струнной музыки приболел, и вместо игры на арфе будет незапланированный урок обычаев и ритуалов, тема – приветственный поцелуй. Нам велели разбиться на пары и, прослушав теорию, приступить к занятиям. Надо ли говорить, что я осталась в гордом одиночестве, при этом, нисколечки не огорчаясь, с шумом забросила книги в школьную сумку и уселась с довольным видом круглой двоечницы. Учитель неодобрительно посмотрел на меня.

– Очень нехорошо, не определиться со своей судьбой к пятому классу, и куда только смотрят твои родители. Давай дневник.

Он раздраженно перелистал страницы, с трудом нашел свободное от замечаний место и втиснул свои пожелания между последним предупреждением о моих прогулах и замечанием строгого библиотекаря о просроченной на сто лет книге судеб. Уменьшив свой, и без того бисерный, почерк и не забыв упомянуть о великих предках рода Вентрум, он высказал свое удивление столь беспечным отношением моих родителей к участи их высокоблагородной дочери.

– Если ты не научишься нашим обычаям, – сурово выговорил он мне, на мгновение, оторвавшись от вдохновенного эссе, на тему роли эльфийки в семье, – то тебя можно будет смело причислить к людям. Прекрати свои выкрутасы, умоляю во имя твоего великого деда Франгона.

Я с дедом не была знакома лично, поэтому все взывания к моим матримониальным чувствам пропустила мимо ушей. Тогда, держа указку наперевес словно пику, бедный учитель ожесточенно двинулся к доске.

– Маргота нет на эту эльфийку, – буркнул он себе под нос и, наткнувшись на тоже одиноко сидящего аранена, вдруг расцвел, потому что и у нашего отличника, пары тоже не наблюдалось.

Сосредоточенно разглядывая деревья за окном, аранен явно скучал – королевский выбор судьбы был государственной тайной, и от данного урока его просто освободили.

– Конечно, я не настаиваю, но она просто не сдаст экзамена, – издалека начал учитель, а аранен продолжил отстраненно разглядывать, как шевелятся листья на ветках меллорнов. – Успеваемость нашего класса, к сожалению, не дотягивает до идеала… Я прошу ради чести группы… Это всего лишь ритуал, и ничего более…

Они помолчали. Потом подумали. Потом прикинули возможные последствия. Испугались. Еще раз подумали. Взвесили факты. Весь класс замер, ожидая окончания их немого спора. И когда принц медленно кивнул, соглашаясь с доводами старшего, я, не выдержав, подскочила с места и громко заявила, что скорее поцелую косяк двери.

 – И…

– Вот я и говорю – косяк двери. Тут нас некстати зашел проверить куратор. В результате поцелуй вышел несколько смазанным, но зато синяк на лбу, четко очерченным – такой ровненький, с круглыми краями.

– И где поцелуй? – Дин – Струйка Влаги, (новое имя, придуманное мгновение назад) внезапно потеряла интерес к моему рассказу и разочарованно вздохнула.

– Действительно, где? – Я на мгновение остановилась. – Поцелуй? Поцелуй был потом.

 Весь вечер прикладывая мне к ушибу настойку из лепестков лилий, мамочка горько плакала, спрашивая богов, за какие прегрешения её предков, боги послали в этот мир непослушную дочь. Отец, раздраженно размахивая моим дневником, добавлял более жесткие эпитеты, сомневаясь в моем праве находиться в столь изысканном обществе, как наша семья. Мама слабо возражала, намекая на счастливые приметы моего рождения, но приметы моего папу интересовали мало:

– Или ты исправишь оценку по ритуалам и обычаям эльфов, или останешься без ужина весь год!!!

Папа знал, чем меня можно страшно напугать.

…В тот же вечер.

– Эльфи, к тебе пришли.

Только по одну этому припеву мамочки, я поняла, что сбылись самые худшие опасения. У двери стоял аранен, собственной персоной.

– Меня попросили подтянуть тебя по нескольким предметам, – он, раскланявшись с моими родными, повелительно указал мне на стол. – – Садись, и пиши.

Пришлось сесть. Развернув длиннющий свиток, я призадумалась, как это просто у других получается – сочинить балладу. Я даже не могла придумать название, а полистав словарь рифм, окончательно расстроилась. Строгий репетитор стоял, отвернувшись к стене, и терпеливо ждал. Окунув перо в густые чернила, я вывела заглавную букву и задумалась, что писать дальше. Время шло. Не выдержав долгой паузы, с тоненького острия пера скатилась огромная черная капля. И на пергаменте расплылась потрясающе красивая клякса, он резко обернулся, услышав, как та упала на стол.

– Ой, вот здорово, – я тут же пририсовала кляксе пару длинных ножек – вышла маленькая птичка. А когда хотела изобразить клювик, то встретилась с гневным взглядом будущего супруга и похолодела от ужаса. Промокашки у меня не было, поэтому наклонившись я быстро слизнула кляксу языком и нежно ему улыбнулась.

Молча отобрав у меня чистые листы, он за несколько минут накатал сорок стихов в сложной манере анн-теннат и бросил мне – учись. Оперевшись подбородком на кулак, я, меж тем, мирно задремала. Из кухни доносились запахи сладкого миндального пудинга, готовившегося сегодня на ужин, я даже представила себе, как орудуя блестящим ножом, папочка разрежет его рыхлое тело и оделит нас, всех своих детей, ровными, словно по эталону кусками. Мама положит на край старинных тарелок тоненькие серебряные ложечки. Я даже почувствовала в мечтах нежнейшей вкус пудинга, перевела затуманенный взгляд на стол и очнулась. Ужин был на грани срыва: до него оставалось менее минуты, а главное задание еще не было выполнено, надо было действовать быстро и решительно. Без предупреждения и всяческих присказок, резко перегнувшись через стол, я крепко ухватила Лега за уши, быстро притянула к себе его лицо и поцеловала. От неожиданности он дернулся, и вместо щеки мои губы попали ему в нос, который сразу окрасился стойкими, несмываемыми чернилами.

– Есть! – не глядя взвизгнула я и бросилась к накрываемому столу. – Папочка, я выполнила домашнее задание!

Прижимая к лицу платок, аранен незаметно покинул наш дом.

На следующий день меня судили за государственную измену, обвиняя в том, что своими действиями я дискредитировала существующую власть. Принимая во внимание юный возраст, мне определили наказание в виде домашнего ареста, но из школы, на всякий случай, исключили. Принцу запретили ко мне приближаться на сотню шагов, поэтому, стоя на другом конце улицы, он издали грозил мне кулаком. Что, впрочем, не мешало ему по ночам, цепляясь за резной наличник, забираться в мое окно, и до утра молчать, сидя отвернувшись к стене, всем своим видом показывая, что он меня презирает. Он даже письма мне присылал в виде чистых листочков, не желая со мной разговаривать, и чем больше злился, тем длиннее были его послания, мама каждый раз во время уборки недоуменно выбрасывала полную корзину его недомолвок.

– Странные вы, эльфы, – ундина (я уже запуталась в её именах) высунула узкую ладошку под начинающийся дождик – осень близко, надо поторопиться в царство фей, там всегда весна. – Ты, – громко крикнула она на тролля, – перебирай копытами порезвее.

…Спустя несколько минут мы обе, увязая в дорожной грязи, на пару тащили нашу телегу дальше. Дорога петляла, словно пьяная, заворачивалась резкими изгибами. С трудом втащив повозку на небольшой холмик, я остановилась. Здесь, на открытом месте, солнце уже не закрываемое витражами листьев берез и осин, обняло нас своими прощальными теплыми объятиями. Ундина разглядывала вывоженные в грязи ноги. Бакен спал, тролль сопел, гоблин потихоньку подглядывал за нами. Вдруг, ощущение опасности заставило меня вздрогнуть и оглянуться. Я медленно повела глазами, стремясь найти источник беспокойства, остановивший меня на полушаге. Динка – Льющаяся Вода, или Струйка Влаги (нет, не помню!), наконец оторвавшись от созерцания собственных ног, вопросительно посмотрела на меня.

– Ты чего? Пошли, дальше.

Но чувство смертельной опасности сковало мышцы. Краем глаза я уловила смутное движение, какой-то стремительный полет.

– Скоромоны. Все на землю.

И они мне сразу поверили, скатились с повозки и растянулись в придорожной грязи. Динка, та даже лопухом голову прикрыла.

Скоромоны, – учитель приносил их уже после начала урока, в огромном стеклянным сосуде, медленно и торжественно. Его неизменно сопровождали два ассистента, чтобы даже в просторном коридоре случайно не столкнуться со встречными эльфами. Руки учителя были дополнительно замотаны в несколько слоев грубого толстого полотна, словно эти слабые полузасохшие стебли могли обжечь кожу страшными незаживающими ранами. Цветы эти были добыты уже давно, несколько тысяч лет назад, но даже сейчас они таили в себе немалую опасность. Эльф-травник очень осторожно клал их на стол, предварительно отведя учеников на безопасное расстояние. Едва трепещущие венчики, словно дивные птички, раскрывали свои желтенькие с крапинками горлышки, но вместо сладкого пения в их глубине таилось нечто иное. Там были семена. Поставив перед нами щит, позаимствованный из лабораторных запасов и скрепленный для надежности металлическими полосами, учитель длинной указкой слегка касался полуспящих стеблей, и в то же мгновение из нежных цветов, вырывались сверкающие острия ядовитых семян. Они с яростью впивались в древний мустагримский щит, и янтарная жидкость текла по его поверхности, разъедая грубые доски. Даже на расстоянии сотни шагов было слышно, как плавилась под обжигающей жидкостью поверхность щита. Осторожно отделив одно из семян, учитель показывал нам, что оно снабжено острейшими наконечниками, числом более трех, и в полете может поражать цель любой стороной. Снова заключив растения в непроницаемые оковы, учитель подробно объяснял, как, впиваясь в тело жертвы, семечко молниеносно впрыскивает под кожу яд.

– Но главное коварство скоромонов, – я слышала голос все отчетливее, – заключается в том, что яд обладает еще и наркотическим действием. Жертва не чувствует боли, она продолжает все так же идти или бежать, и лишь небольшая слабость говорит о том, что сок действует. А теперь достаньте тетради и запишите сто раз: "Я никогда не приближусь к скоромонам ближе, чем на сто шагов." Эльфи, ты опять потеряла перо? И немедленно положи назад семечко – его острие плохая замена лебединому перу.

Скоромоны. Прав был травник – эльф чувствует их за сто шагов, на расстоянии выстрела.

– Ну что, – гоблину первому надоело валятся в грязи, – что дальше?

– Разбойники? Сборщики подорожной дани? Конкуренты? – бакен, замирая от страха, перечислял самых страшных для нас существ.

– Цветы!!! – необдуманно прошептала я.

И через минуту осталась в одиночестве – друзья, не веря такой опасности, беспечно двинулись вперед.

– Стойте! – бежала я за повозкой. – Там смерть, там нас всех перебьют!

– Вон на той приятной поляночке? – смеялся беспечный гоблин. – Ну если ты предпочитаешь раскисшую глину, то можешь располагаться на ночлег здесь, на дороге, а мы простые актеры, нам будет приятнее полежать на травке. Дорога оборвалась – словно неведомый художник, проведя часть широкой желто-рыжей полосы, внезапно отложил кисть и отвернулся от неоконченной картины.

– Здесь конец всем дорогам.

Забежав вперед, я упрямо села прямо посередине дороги, умоляюще глядя на друзей, но они обогнули меня, и свист, тихий, едва различимый, тонкий как серебряная струна арфы, взрезал воздух.

– Оп, – удивился тролль, энто что же такое?

Сразу несколько семян застряли в холщевой крыше повозки. Тролль осторожно принюхался и, вдруг, развернувшись побежал прочь, смешно переваливаясь на своих кривых ногах. Это, наконец-то, убедило всех остальных, и они, бросив вещи, тоже бегом вернулись на край луга. Я наклонилась пониже, стараясь понять, сколько корней скоромонов спит в земле, где они локализуются, и нет ли запасного пути. Втягивая ноздрями дурманящий аромат, я ощутила их присутствие…

– Ну вот, ты опять врешь – эльф не может носом правильно оценить численность этих цветов, у них слишком тяжелый аромат.

– И все же это так…

Если брать влево, то там всего несколько растений, видимо, скоромоны пока захватили только правый край поляны, и если завернуться в несколько складок нашего занавеса, то…

– Вы пойдете к ним, – я твердо показала рукой на едва видневшиеся на горизонте верхушки деревьев, как только достигнете леса, громко крикните мне. Я услышу. А сейчас живо надевайте на себя все, что есть из одежды, здесь главное не красота а толстота одеяний. Идти будете по три шага, не больше. Затем остановка, досчитаете до десяти и опять три шага, и снова стоять. Пусть считает Телле-кошмарик, у него, все-таки, степень бакалавра.

Я взглянула на заходящее солнце – оставалось совсем мало времени, и, отбросив слова прощания, вытолкала друзей на почти безопасный путь.

– Три шага.

Прикрывшись повозкой, они медленно потащились в сторону леса.

– Эй вы, цветочки. Поймайте меня!!!

Заткнув длинный подол платья за пояс, чтобы он не сковывал движений, я резко поднялась и бросилась в противоположную от ребят сторону. Они медленно, не привлекая внимания, ползли по лугу.

"Молодцы, какие они молодцы," – подумала я о них с нежностью. Но, увы, чувства пришлось отложить на потом – сразу с десяток острых семян просвистело в опасной близости от моего уха.

– Догоняйте, – взвизгнула я и продолжила сумасшедший бег отвлекая скоромоны на себя. Только у эльфа есть шанс, выйти из этой борьбы победителем, в силу изворотливости и ловкости. Промахи следовали один за другим – цветы, развернув головки, обсыпали меня ядовитыми семенами. Они смертельным ливнем летели со всех сторон. То наклоняясь, то распрямляясь, перескакивая через преграды, я бежала вперед, отвлекая убийц от друзей, и не чувствовала усталости. Только за пределами поляны, упав на прохладный мох под еловым пологом, я поняла как мне было страшно и как я устала. Задрожали руки, по телу прошла судорога, я закрыла ладонями рот, чтобы не закричать от боли в сведенных мышцах, и прислушалась – было тихо, странно тихо…

"Они не перешли поле, они еще там!" – в последних лучах почти закатившегося светила я разглядела темные точки. Друзья почти достигли спасительного леса, им оставалось еще несколько шагов, но скоромоны уже повернули жадные венчики в сторону актеров. И ждали, ждали движения.

– Я еще здесь!

Бросив неподвижных жертв, цветы, как по команде, плюнули семенами в мою сторону, и я молниеносно упала, зарывшись лицом в мох, а когда подняла голову наша повозка уже стояла за надежной защитой из толстых стволов.

– Эльфа, – орал мне гоблин, – мы перешли. Присоединяйся.

Что я и сделала.

Осмотрев одежду и осторожно отлепив от подола несколько застрявших там семян, я аккуратно бросила их в пламя костра и прилегла в его тепле. Этот сегодняшний спор со смертью здорово меня вымотал, хотелось долго, очень долго лежать неподвижно, и спать тоже очень хотелось. Привалившись к колесу, я устало смотрела как потрескивает в огне хворост, но что-то немного мешало моей ноге… Так и есть, чуть повыше щиколотки торчал ядовитый шип семени скоромона, и небольшая краснота вкруг него говорила о том, что яд уже начал действовать. Волна безразличия накрыла меня. Гоблин заподозрил что-то неладное, забеспокоился, крепко взял меня за плечи и сильно встряхнул. Моя неимоверно тяжелая голова неловко откинулась назад, и тьма заволокла глаза.

 – Странно, – на минуту отложив исписанный лист, я задумчиво возвела глаза к потолку, – что они опасны помню, но как яд действует на эльфов, увы, не знаю.

– Проблема, в отсутствии памяти? – муж на третий день, наконец-то, подал голос из угла. – Ты и не должна этого знать – тебя выгнали со второй половины урока. – Он немного помолчал, а затем шепотом продолжил. – И мы до звонка целовались в кладовке эльфа-уборщика. Кстати, я тоже не знаю этого урока, а они, действительно, как-то воздействуют?

И я опять опустила перо в густые чернила.

 Тонким дискантом пищит разболтанное колесо, подпрыгнув на кочке телега толкнула мою сонную голову, и, стукнувшись затылком об какой-то острый край, я открыла глаза. Солнечный свет, едва просачивался сквозь полотно тента. Дзин-Дин (ундина, для краткости) дремала, подперев рукой щеку, больше никого видно не было. Облизнув пересохшие губы, я сделала попытку шевельнуться. Накрытая плюшевым занавесом, словно глубоко засыпанная песком, я с трудом поднесла к глазам руки – медленно, тяжело. Синяя, вся в струпьях кожа…

"Это чужие руки!" – сразу пришла на помощь спасительная мысль, но опровергая ее, пальцы шевельнулись в такт желанию. Боясь притронутся к щеками и обнаружить учиненное ядом безобразие, я только тихо и жалобно застонала. Кто-то осторожно пригладил мне волосы.

– Ну, все не так плохо. Только не гляди на себя сразу, а так постепенно, в полглаза, и потом, твоя белая кожа вечно обгорала на солнце… Во всем можно найти хорошую сторону.

И действительно, утратив эльфийский облик, я теперь стала более походить на болотную тварь, вылезшую из тины, немного задумчивую и печальную. И подумала: "Теперь никто мне не скажет: "Ай– ай, как не стыдно! Ты же принадлежишь к такому знаменитому роду",– теперь мне позволено все, и кто знает, может именно сейчас я, наконец, сбросила маску, что почти приросла ко мне в Валиноре, и впервые увидела, как была незримо уродлива."

Уловив пристальный взгляд гоблина, вздрогнула, вот уже не раз и не два, я ловила на себе этот испытующий, словно чего-то ждущий взор. Исподволь он подводил меня к только ему известной цели. Меж тем ундина утешая, подсказала.

– Ты теперь и без грима сможешь сыграть дракона.

Утешила, надо понимать…

Дорога пошла под уклон. Нарыв на заброшенном поле недозрелой брюквы, мы честно разделили корнеплоды, и грызли их немного горьковатые бока, а на зубах еще долго скрипел песок. Телле-кошмарик, налегая на потертое дышло, послушно тянул повозку в розовеющий румянцем рассвет, навстречу новым испытаниям.

…Эльфийская речь поначалу повергла меня в ужас, но, одновременно, и горячая волна радости окатила зардевшиеся щеки. И сжав зубы, чтобы не подавиться воплем счастья, я уже готова была выпрыгнуть из телеги, и даже поставила на приступочку ножку, но её вид остановил меня. Из-под истрепанного подола виднелась грязная лапа чудовища. Застыв в сомнениях, я осторожно выглянула в одну из прорех тента – неподалеку стояла маленькая группа эльфов и тихонько переговаривалась. Я даже различила интонации и непередаваемые оттенки наречия синдар, голоса родных братьев… Но я только поглубже спряталась, покрепче сжала руки в молитвенном жесте и застыла в ожидании. Их говор внезапно прекратился, послышались восклицания. Не выдержав мук любопытства, я опять тайком выглянула наружу. Со стороны леса к эльфам бежала тоненькая изящная фигурка. С громким смехом она бросилась в объятия одного из эльфов, покрывая поцелуями его лицо. Их окружили, смеясь и громко поздравляя.

– Выходит, они искали не меня?

И отвечая на этот вопрос, незнакомка повернулась ко мне лицом. Я вздрогнула. Там на полянке, всего в тридцати шагах от меня, мой любимый муж, обнимался …со мной. Нет, не с жалким существом, что сейчас сидело в телеге среди тряпок, нет, с Валинорской аранелью, блистающей молодостью и свежестью юности.

"Все-таки, мы красивая пара, – глупая мысль, не к месту пришла мне в голову, – и зря говорили другие эльфы, будто мы, Вентрумы, – выскочки. Нет, они совсем не правы. Пожалуй, мы даже достойны стать эльфийскими королями.

Горячая кровь, огненным молотом била мне по сердцу. "Я должна пресечь эту ложь, выйти, сказать. И опозорить свой род, поставить в неловкое положение братьев, выслушать насмешки мужа, затем принять его сочувствие, смириться с его холодностью и безразличием. А что скажет Ар-Трандуил, увидев меня? Он и так сильно переживал когда я шлепнулась в грязную лужу", – тихий голос нашептывал правильные мысли. И я отвернулась. Меж тем, та, вторая я, смеясь рассказывала спасителям о своих приключениях, походя вспоминая забавные случаи из прошлого, чем окончательно рассеивала сомнения в своей достоверности. Дзин-Дин Капелька Росы, которая так легко могла принять любой облик, нашла мое счастье. Я сама долгими вечерами выболтала ей все о перипетиях своей жизни.

– Ты не могла бы подвинуться?

Вот так, в момент наивысшей скорби, гоблину опять зачем-то понадобились штаны, и он молча рванул из-под меня первые попавшиеся.

– Эльфы, между прочим, уезжают, – стараясь сделать безразличный тон, он, все же, украдкой вздохнул. – Ты ничего не хочешь им сказать?

Я молча взяла лук, в колчане оставалось только три стрелы. Подержала, перебирая в пальцах их стройные гладко отшлифованные тела. Посмотрела на спины уходящих. Рука Лега нежно обнимала мою (ну, почти мою) талию, и он так предупредительно ее поддерживал, что я опустила оружие.

– Ладно, – гоблин со злостью взялся за вожжи и прикрикнув на тролля, – поворачивай.

Кошмарик надел хомут, и колеса запели немудреные скрипящие куплеты.

На обочине дороги вскоре начали попадаться крупные фиолетовые фиалки. Сначала по одиночке, затем дружными семейками, голубые елки в вечерних сумерках отливали густо чернильным оттенком, зимородок, сверкнув грудкой, уселся на ветку и без боязни уставился на меня. Вдруг тролль споткнулся, выронил из неуклюжих лап оглобли и смешно запрыгал на месте. От резкого толчка я врезалась лицом в жесткий передок, но ничуть не расстроилась: когда у тебя кожа испещрена уродливыми морщинами, шрамы даже украшают. Но мысль лишиться главного двигателя нашего театра, однако, заставила меня, после серии воплей и ругательств, поинтересоваться и его состоянием. Он показал мне разрезанную ступню, которая уже покрылась темной капающей кровью. Зачаровано глядя как багровые капли падают на песок, я враз застыла в алчущем ступоре – жажда, желание, неуемное стремление напиться и вновь почувствовать себя счастливой, забыть, разбить вдребезги все невзгоды. Раздираемая множеством желаний, я сжав в кулаки руки, едва остановилась. Прежние привязанности всколыхнули то, что я пыталась забыть. И чем старательнее я напяливала на себя личину прекрасной принцессы, тем отвратительнее и безумнее становились мои устремления, но когда вокруг были эльфы, мне было проще справляться со своей темной сущностью, гораздо проще, а сейчас…

– Давай помогу, – бочком сползя с повозки, я незаметно облизнулась, и, стараясь скрыть свою радость, наклонилась над раной.

– Элфа. А ты уверенна, что именно так надо? – Сомневающийся гоблин, присел рядом на корточки, когда я уже была готова вонзить зубы в кровавую мякоть.

– Оттащи меня, пожалуйста, – слабо попросила я, – подальше за повозку.

Оставшись одна, я несколько раз с силой ударилась лбом о край телеги.

– Опомнись!!!

Рассеченная бровь тотчас заныла и немного отвлекла, по телу прошла дрожь.

"Кровь!!! Я так давно не пробовала крови, только капельку, никто и не узнает."

ЛИШЬ ЧИСТЫЙ СЕРДЦЕМ ОДОЛЕЕТ ПУТЬ.

– Вот, я тут… – и, не зная как продолжить, протянула троллю пучок трав. – Эти листья остановят кровь, а эти зарубцуют разрез… Да нет, не так.

Вздохнув, покорно положила в рот стебли кровохлебки и, морщась от её кислого привкуса, энергично заработала челюстями. Всхлипывая, тролль уставился на меня, его глаза с непонятным беспокойством неотрывно следили за моим лицом.

– Не бойся, если немного пощиплет.

Опустившись на колени, я приложила измельченную лекарственную массу к ноге, и завернула её в широкий лист,

– Пару дней поболит и пройдет, а пока полный покой.

Тот только кивал.

– Двигаемся дальше?

– Никогда не думал, что буду ездовым гоблином, этот Кошмарик весит как медведь, – увы, но мы все еще были очень далеко от цели.

Лиловый кузнечик, усевшись на тонкий стебелек сизой овсяницы, проводил нас взглядом.

– Остановись, Эльфи, – выпевала его скрипочка. Гибкими стеблями опутывал ноги полевой вьюнок, словно стремясь остановить меня зелеными объятьями. Отполированное годами тягловое ярмо давило на плечи, но с каждым шагом я становилась ближе к источнику своих несчастий, и теперь, не замечая усталости, упрямо ставила кривые ноги на песок дороги. Кошмарик, столько дней возивший повозку, теперь наслаждался покоем и почти все время спал. Гоблин молчал. Я тоже.

Усталый распорядитель, безразлично скользнув по нашим лицам невидящим взглядом, только указал свободный от постояльцев угол. Фиолетовый оттенок здесь властвовал безраздельно, он пробирался даже в малейшие трещинки между камнями, красил спинки шныряющих под ногами мышек, проливался родниковой водой. За время путешествия мы уже успели привыкнуть к его навязчивости, и без излишнего раздражения воспринимали лиловые стены домов, заросшие ежевикой, на тонких ветвях которой сверкали темные но тоже темно-синие ягоды. Мы набирали их гроздьями и ели, от чего наши губы тоже приобрели странный синюшный оттенок, а языки становились чернильного цвета.

Сразу по приезду, нас скрыли под гигантским шатром, на окраине города, сквозь его матерчатые стены сюда иногда долетал журчащий говорок фей. Изредка кто-то невидимый касался тоненькими пальчиками тента, словно проверяя, все ли мы на месте. Везде, сколько хватало взгляда, сидели, лежали, ругались и смеялись подобные нам оборванцы. Кто-то вполголоса бубнил стихотворные строки. Но большинство ходило молча понурив головы.

– Вы же говорили: праздник, типа, фестиваль! – я непонимающе пытала спутников. – Желания исполняют, и все такое. Но здесь, как в тюрьме, все будто ждут чего-то ужасного?

– Или боятся, – угрюмо подтвердили друзья, – ты не дергайся, и до нас очередь дойдет. Схватив правой рукой гоблина а левой тролля я их слегка встряхнула.

– Или вы все рассказываете, или я за себя не отвечаю.

– Тогда тебе надо это, – гоблин, бросился к нашим вещам и притащил что-то завернутое в свою рубашку.

– Нет,– загородив его широкой спиной, затряс башкой бакен, – еще не время.

Похоже, все всё знали и молчали, только подальше отодвигаясь в глубь шатра.

– Проходите, – только я собралась устроить небольшой перекрестный допрос, как была довольно грубо вытолкнута на сцену, точнее, на помост обитый синим бархатом. Вдали в кресле застыла зрительница – высокая женщина в темном кресле.

– Не густо, – только и успела подумать я.

Властный медленный голос с сомнением произнес:

– И вы утверждаете, что она эльфийка!

Я спиной почувствовала, как тролль, бакен и гоблин энергично закивали головами.

– Помоги ей повелительница, еще немного и цель будет достигнута. Мы выполнили твое задание, королева фей.

– Вы не понимаете, о чем просите, впрочем, подойди ко мне, милая.

Поднявшись, она поманила меня рукой. Я где-то уже видела эти бездонно-черные глаза, они пугали меня даже в полной безопасности во дворце эльфийского короля. Ноги сами двинулись навстречу.

– Королева Солеа, ты хотела меня видеть, я здесь.

– Вот и славно, дорогая, а теперь займемся твоей прической.

Все вмиг погрузилось в прозрачную блестящую дымку, и фея повлекла меня куда-то вниз, по крутым ступенькам.

В какой то момент, я потеряла её из вида, очутившись вдруг в богато убранных покоях. Комната была необычайно просторна, вся пронизана солнечным светом и заставлена зеркалами, в которых я разбивалась на сотни отражений и мелькала со всех сторон. Вдохнув наполненный благоуханием свежий воздух, я прошла мимо необъятных диванов, придерживая лохмотья поношенного платья, словно боясь запачкать дорогую парчу обивки, обошла крутые бархатные спинки. В глубине, на широком ложе восседала хозяйка всего этого великолепия. Откинув волны густых смоляных волос, она делала вид, что слегка устала, но маленькие темные искорки в уголках глаз, то и дело вспыхивали неподдельным интересом.

"Она изучает меня", – я остановилась в гордом молчании.

– Вот мы и встретились маленькая эльфийка, – её руки, выдавая волнение, судорожно сжались. Кажется, она хотела произвести впечатление полного безразличия, но она была всего лишь женщиной. – Как ты сейчас себя чувствуешь, потеряв все: родину, друзей, имя, честь и титул? Ты теперь как и я – никто, но хватит ли тебе сил подняться, как хватило мне моей ненависти, что бы выжить и отомстить?

– Превосходно, – ответила я на первый вопрос и, подумав, добавила, – а если кто-то страдает комплексами, рекомендую вышивание, очень успокаивает.

Но все мои слова она пропустила мимо ушей, и вдруг широко улыбнулась. Вот именно от этой улыбки мне и поплохело окончательно. Неправда, что мы, эльфы, лишены человеческих переживаний. Потому что внутри, где-то в районе сердца, вдруг стало так холодно и мерзко, что я закусила губу, чтобы сейчас же не разреветься.

– Я знаю твою последнюю соломинку: ты все еще веришь в преданность мужа? – Она показала мне глазами на стоящую около неё шкатулку. – Открой, это прислали к твоему приходу.

Внутри, на алом бархате, лежала простая эльфийская булавка для закалывания ворота рубашки. По двум крапинкам изумрудов, я опознала её хозяина и почувствовала, как качнулся пол у меня под ногами, и чтобы не упасть, схватилась рукой за стоящий рядом столик. Он зашатался и жалобно заскрипел, затылком я почувствовала немое торжество соперницы.

Теперь я действительно потеряла все и, обернувшись, кивнула – хорошо, ты выиграла!

В осколках разбитого сердца, мелькнули наши счастливые вечера, когда я сама вытаскивала подобные штучки из воротника супруга, я, и никто более.

– Так и будем стоять? – Как бы невзначай она влезла в мои воспоминания. – Где рыдания, обвинения неверного, может надо распустить волосы, или как это у вас выражается.

– Да никак, разве что пойду, утоплюсь, пожалуй.

– Куда? – не веря своим ушам, она даже привстала с шелка подушек.

– Утоплюсь! Надо же что-то делать в подобном случае! Хотя… У тебя нет альтернативного варианта?

– Может просто поговорим, а если что, море рядом. Всегда успеешь.

Я подумала: вода холодная, дно илистое, глубина на протяжении нескольких лиг по колено, и русалки будут смеяться, глядя как я пускаю пузыри на мелководье. Сопоставив все за и против, согласилась на разговор.

– Валяй, отложим самоубийство на завтра.

Но разговор не складывался: усевшись рядом, мы полчаса молчали, разглядывали камешки пола и качали головами.

– А ну их, этих мужиков! – Вдруг предложила она. – Право они не стоят того, чтобы мы так переживали, давай объединимся. Твоя удача и моя настойчивость проложат прямую дорогу к успеху. Ведь мы почти равны, только цвет волос у нас разный. Взгляни.

И она распустила длинные пряди роскошных кос.

– Нравится?

Странно, но на меня словно нашло некое отупение, я не почувствовала подвоха, и, восхищенно оценивая красоту, потеряла бдительность. Закинув руки за голову, она изящно повернулась ко мне, так что в лучах заходящего солнца, блеснули её влажные черные глаза. Королева тихо засмеялась, придвинулась почти вплотную и горячо зашептала:

– Я покажу тебе иную любовь, поверь мне, и не будет на всем свете эльфийки счастливее!

Её пальцы как бы невзначай коснулись моей шеи, лаская, перетекли на плечи, но завороженная полным неги голосом, я продолжала неподвижно сидеть, неестественно выпрямившись, словно говорящего зайца узрела. Голос её тек неторопливой широкой рекой неги, звал за собой, ласкал мой слух.

– Что значит любовь мужчины с его эгоизмом и тупым желанием? Я не причиню тебе боли, дам нежность и понимание. И верну все, что у тебя было отнято, взгляни, хотя бы, на это.

В роскошном зеркале на расшитых покрывалах восседали две прекрасных женщины. Не веря глазам, я вскочила, бросилась к своему отражению и громко рассмеялась: мое лицо, шея, руки приобрели прежний облик.

– Это волшебство?

Она неслышно подошла сзади.

– Считай, что подарок. А теперь закрой глаза – ничто не может исказить нашу истинную красоту, что всегда скрывается внутри. Но если тебе важна внешность, мне приятно оказать эту небольшую услугу. Иди ко мне.

Я медленно падала на расшитые подушки роскошного ложа, покорная, не пытающаяся оттолкнуть хитрую искусительницу, оторвать её кровавые губы, что уже припали к моей шее. Навалившаяся тяжесть связывала мысли и желания, все куда-то стремилось, кружилось и бессильно валилось на землю.

ЛИШЬ ВЕРНЫЙ СЕРДЦЕМ ОДОЛЕЕТ ПУТЬ,

А ЧИСТЫЙ ПОМЫСЕЛ СПАСЕТ ВО МРАКЕ НОЧИ.

Словно удар веткой по затылку, слова встряхнули меня.

– Извиняюсь, забылась немного – я твердо отстранила её руки, может, даже немного резко, от чего, вся подавшаяся вперед, она вдруг неловко упала животом на покрывало.

– Я что-то не поняла, о чем речь?

Она замолчала на полуслове, в упор посмотрела в глаза.

– Помоги мне, освободи чудовище. И я выполню все твои желания.

Дрожь, словно в морозный день, била её крупными волнами, затуманенный взгляд стал почти безумным.

– Отдай свою сущность светлой эльфийки во власть тьмы!!! – Кричали её пылающие, искусанные в тревоге губы.

Мне стало немного неловко, но она так настаивала, упрашивала, молила, что на втором часу беседы я не выдержала напора эмоций.

– Ну, я не знаю, может, это нехорошо, и даже совсем дурно? Вообще-то, я должна подумать!

И все в таком ключе. Я серьезно подошла к вопросу продажи души, с чисто эльфийской методичностью стала раскладывать по полочкам возможные последствия, сомневаться и колебаться. Пока королева наконец, не простонала:

Вон!!!

…Я шлепнулась на головы друзей, сидящих в глубокой яме посередине двора, и обрадовала их тем, что, кажется, нашла точки соприкосновения с нашей гостеприимной хозяйкой. Они, на удивление, не разделяли моего оптимизма а только молча отдвинулись к сырым, отшлифованным неведомыми спинами стенам. Было темно и так душно, что, казалось, смрад можно потрогать руками. Кое-как выпутав из волос особо крупных насекомых (не вшей, клянусь не вшей!), я объяснила друзьям, что дело плевое, и что нас скоро переведут в гостевые комнаты, как только те освободятся. В клеточках решетки блеснули первые лучи восходящего солнца. Я, осторожно подогнув колени, села на грязный пол возле Кошмарика, сжав руками, внезапно заболевшие виски, тошнота подкатила к горлу. Привычная утренняя слабость была сегодня просто невыносима.

– Вы ведь тоже меня предали, но ничего, я не сержусь, разве что, немного.

Не желая признаваться себе в полном крахе, я улыбнулась в темноту. Ближе к обеду нас вывели во двор на сортировку. Здесь уже собралась довольно большая толпа таких же пленников, как и мы. Они стояли понурив головы, разглядывая серые камни мостовой, как будто впервые их увидели. Распоряжался всем толстый тролль.

– Так, гоблины направо, эльфийки и прочая нечисть налево!

Телле-кошмарик было заволновался, на мгновенье растерявшись.

– Налево, – рыкнул распорядитель, и он повиновался.

– Извините, а у вас нет другого размера? – Перед тем как отправить нас невольничьим караваном в каменоломни, всех привели в кузницу и заковывали в ножные кандалы. Дождавшись своей очереди, я осторожно присела на маленький кожаный стульчик возле ярко пылающего горна и изящно протянула маленькую ножку, вложив её в лапы грайда-кузнеца. Тот некоторое время был не в силах оторвать восхищенных глаз от моей узкой лодыжки, застыв, пораженный ее красотой. Перемеряв все, имеющиеся в его распоряжении, цепи он смущенно закашлял. Кандалы соскальзывали с моей ноги не задерживаясь. В отчаянье он схватил первую попавшуюся пару и расплющил её на наковальне огромным молотком. Грубое железо обожгло и сразу натерло мою нежную кожу.

– Покажи, (помятая страница).

И чем отличается эльф от грайда? Да, ничем. Лег так же заинтересованно схватил мою ступню и развернул к себе – четкий след рабских браслетов еще четко был виден на коже.

– Я убью его, – забывшись, он дал несколько необдуманное обещание. Не понимаю, отчего, но мне вдруг стало радостно и легко, я даже не заметила, как его рука двинулась дальше.

Так, о чем я писала?

 Ах да, нам дали напиться из, лоснившейся мокрой чернотой, бадьи. Переход предстоял долгий и тяжелый, поэтому я нехотя оторвала губы от её размокшего края, передав ведро дальше по цепочке. С башни послышался звук трубы, вспугнутые её резкими криками, из слуховых окон ринулись вниз сизые голуби. Подгоняемее пинками, мы двинулись прочь от высоких сиреневых стен. Несмотря на некоторые неудобства, день был замечательным: на обочинах цвели роскошные крупные фиалки; усыпанные ягодами, синели кусты голубики. Напевая старинную песенку, я с удовольствием оглядывала окрестности, вызванивая цепью несложный мотивчик.

Огромный песчаный кот появился сосем неожиданно, вынырнув сразу всем своим гибким телом из-за холма. Он прищурился и с явным удовольствием втянул запах сотни усталых тел. Его светло-желтая шкура обрисовывала упругие мощные мышцы. От голода он явно не страдал, не в пример нам.

– Эй, – я подергала за ногу, ехавшего на хромающей лошади полусонного стражника, – защитите нас, пожалуйста.

Тот только хмыкнул и, послав коня вперед, отодвинулся от меня подальше. Кот, пропустив первые ряды рабов, подобрался поближе и, сжавшись в комок, разглядывал нас с явным интересом.

– Хорошая киса, – попыталась пропеть я,– киса кушать не хочет, правда?

В ответ огромный кот в тот же момент сделал затяжной прыжок и упал на загривок троллю.

– Телле!!!

– Я, это, пока ничего, у меня шея толстая. Но все же, поторопитесь.

Легко сказать – с какой бы стороны я ни пыталась ухватить зверя, ручек для подобного процесса на нем не было предусмотрено, и руки соскальзывали с его шкуры, а я каждый раз скатывалась вниз, под мощные когтистые лапы.

– Надо разжать ему пасть, – кричал гоблин, – палку, дайте палку!

Он совсем помешался, где в пустыне можно было найти этот предмет, и только я хотела его просветить, как…

– А-а-а, мне все равно уже не вернуться на родину, и с эльфами я больше не встречусь. – Именно эти слова я прошептала засовывая в пасть зверя конец своего лука (как друзья смогли его сохранить и протащить в рабский караван, они так и не признались) и пытаясь воспользоваться им как рычагом. Зверь замотал башкой, не желая отпускать свою добычу, взревел, и по сухому треску ломающегося дерева, я поняла, что обесчещена навеки. Эльф, умышлено повредивший свое оружие, считается вне закона, и подлежит проклятию своего племени. Завывая, кот сделал резкий разворот и бросился бежать, унося в своем языке огромную занозу, а тролль плюхнулся на песок.

– Ты меня спасла!

Я молча бросила вслед, убегающему врагу ненужный пустой колчан.

С этого момента я прекращаю именовать себя высокоблагородным именем Эльфарран, теперь я одна из многих, теперь я лишь незаметная тень.

– Ты слишком комплексуешь, – утешил меня гоблин, делясь своей кружкой воды. – И что с того, что твое благородство лопнуло как переспелый арбуз, живи и радуйся, в мире есть столько приятных вещей. Как насчет того, чтобы прибить охранника?

…А наутро началась гроза. Туча надвинулась из за невысоких гор, поднимающихся на горизонте, съев половину голубого небосвода. Немного отягощающие шаг, кандалы теперь уже грозно звенели в унисон, моему враз испортившемуся настроению, и закинув лицо вверх, я смотрела на темнеющее небо и, конечно, тут же споткнувшись о какую-то кочку, растянулась. Неожиданно для себя самой, я разревевшись уселась прямо на мокрый песок посередине дороги. Удивленный надсмотрщик склонился надо мной и легонько потрепал по плечу.

-Ты чего, ты давай не дури, еще до привала далеко.

Я смотрела на него, снизу вверх, и слезы непрерывно текли по моим щекам, сливаясь с каплями начинающего дождя.

– И что? Что ты сможешь мне сделать: у меня нет имени, нет поддержки рода, нет места, где бы я могла жить в безопасности, у меня нет даже носового платка! Меня предали друзья! Меня бросил муж! Я укололась о шип скоромона и еще… – я потерла распухший нос, и, хотя этого я еще никому не говорила, но сейчас, выплеснув на совершенно незнакомого человека свои беды, решила идти до конца. – …и еще, еще я беременна!!!

И вот здесь королева опять сделала ошибку, недооценив всей опасности, исходящей от доведенной до полного отчаянья эльфийки. Нет ничего страшнее моей истерики. Выхватив висевший на боку стражника меч, который он так бездумно оставил без внимания, я заученным движением погрузила клинок в грудь громадины-грайда, почти не прикрытую панцирем. Он непонимающе ойкнул, осев на дорогу, и я не раздумывая следующим движением ровненько отсекла ему голову, при этом восхищенно цокнув языком от красоты среза. Следующим движением я с полуразворота поразила второго стражника, шедшего на помощь. Да, тогда я очень расстроилась, поэтому остановилась только когда все стражники были на земле, а пленники попрятались по расщелинам скал. Неожиданно оставшись одна на залитой кровью дороге, я громко взвизгнула и тоже рванула с мета побоища – подхватив длинный подол платья, я резво побежала по дну пересохшей реки вслед за улепетывающими друзьями.

– Подождите, я с вами! Подождите, пожалуйста. Я не знаю, как это случилось, я глубоко извиняюсь.

Вся облитая чужой кровью, с чужим мечом в руках, я пыталась догнать друзей, и готова была на все, лишь бы не оставаться здесь в одиночестве.

– Я не виновата, я нечаянно!!!

Но мне не верили.

– Если не сбавим скорость, то она ограничится только стражниками, не отставай, – на бегу кричал гоблин оглядывающемуся Телле-кошмарику…

В вечерних сумерках я все же их догнала – даже обремененные цепями, мы за день намотали, с три десятка лиг, и все по пересеченной местности, забыв о еде и усталости. Найдя укрытие в пещере и предусмотрительно выкинув из неё лисье семейство, мы расположились там и, наконец-то, смогли перевести дыхание. Неожиданное освобождение немного озадачило нас, разрушив все планы.

– А ничего, классно отделались. – Я попыталась придать голосу извиняющиеся нотки, заискивающе глядя в глаза гоблина. – Правда?

Они завалили вход в пещеру камнями и разожгли небольшой костерчик. Я растянулась в дальнем углу пещеры, устало вытянув гудящие ноги. Кровь, гримасы боли, предсмертные хрипы взбодрили необычайно. Мне не спалось.

– Мне бы выйти на минутку, здесь недалеко.

Друзья переглянулись.

– А до утра не потерпишь? Камень уж больно тяжелый, чтобы ворочать его каждый раз, как приспичит.

Сегодня на дороге случилось то, что никак не должно было произойти, я так глубоко похоронила в себе злые чувства, что считала, что они никогда больше не выплеснутся наружу, но видно здорово ошибалась. Я, оказывается, не такая сильная, как предполагала Арвен, даже хуже, я – трусливая лицемерка.

– Ты же не собираешься возвращаться?

– Еще как собираюсь! Здесь я слишком опасна для вас, но зато там я так же слишком опасна для них, и у меня есть пара вопросов, на которые я хочу получить подробнейшие ответы. И горе им, если они откажется мне помочь.

Друзья снова переглянулись,

-Ты справишься одна?

– А то!

Сбив рукояткой меча, так мешающие мне при ходьбе цепи, я взвесила в руке, клинок – слишком тяжелый, рукоять грубая – ладони к утру натру. Глазами поискала тряпку, чтобы обернуть неудобный меч.

– Тогда мы должны отдать тебе это, – гоблин осторожно развернул сверток, висевший у него на спине, – теперь, когда твоя ярость достигла самого накала, самое время.

Он протянул мне вороненую сталь старого знакомого ятагана.

– Иди и подчинись своим чувствам, ибо ты и есть – величайшее чудовище этого мира.

Свободна !!!

…Обратная дорога не заняла много времени. Вот и ворота. Я грохнула по их доскам рукояткой ятагана. Сворки раскрылись, и гвардия в полном составе заступила мне путь плотной темной массой. Я медленно подняла руку, хищно блеснул ятаган. Они не двинулись. Клинок описал дугу и уперся в горло Валентина. Твердым голосом я поинтересовалась:

– Ты, здесь главный?

– Элфани, прекрати. Это переходит все границы, ты не понимаешь.

– Отчего же, это я раньше не понимала, но теперь, очень даже… А вот ты нет!

Он не ожидал того подлого удара, который я молниеносно нанесла перерубая его руки, так нерешительно сжимающие меч.

– Чувства делают нас слабыми, – вонзая ятаган в тело поверженного Ленни, передразнила я его голос, – никогда не отвлекайся, только потеряешь время.

Байрак и Чаки напали одновременно, но я хладнокровно расправилась и с ними, как, впрочем, и со всеми кто мешал мне пройти в увитые сиреневыми колокольчиками двери. Походя вдохнув их аромат, я невольно улыбнулась – потеха обещала быть увлекательной. Без раздумий и опасений я шла во дворец. Как тараканы разбегались от моих ударов немногочисленные грайды, я не глядя рубила не успевших увернуться: летели головы, падали тела, хрипели раненые…

"Да, кажется, я немного перестаралась, – слизнув с ятагана кровь, я на минуту остановилась и обвела взглядом покои замка, – уборки на год хватит, а гобелены вообще на выброс, пойдут."

В углу, шевельнулась мышь, и тотчас замерла, пригвожденная к полу остро отточенным кинжалом. Впрочем, я тотчас пожалела, что поторопилась – мне нужна была только королева фей.

– Где !!! – рычала я.

Двери сами привели меня в тронный зал. У окна темнела маленькая сжавшаяся фигурка, она беспомощно выставила руки вперед.

– Это невозможно. Ты… Ты не убьешь меня, я же только пыталась помочь тебе освободиться. Мне приказали.

Дзин-дин, Капелька, или как там тебя зовут на самом деле? – тонкий змеиный свист, моего голоса, не оставлял сомнений в твердости решения. Раскаленный убийствами ятаган, сам скользнул к её шее, еще мгновение…

– Я всего лишь актриса, – она вдруг приняла свой обычный прозрачный облик, – пожалуйста, не убивай меня!

В наступившей тишине вдруг раздались сухие хлопки.

– Умница дочка! – знакомый глухой голос раздался из ниоткуда. На фоне окровавленной стены заколебался призрак.

– Я не твоя дочь.

– Да неужели? А кто еще на такое способен? Пройти по телам, лишь бы заглушить свою боль. Кто же ты – как не моя дочь?

Я медленно закрыла руками глаза, он опять прав, он всегда прав. Я так торопилась узнать, кто стоит за всем этим, – и вот ответ. И что, я довольна? Бессильно разжались пальцы, со звоном упал на каменные плиты ятаган, я покачнулась.

– Но как, как, я могла стать монстром?

– Ты слишком долго сдерживала в душе зло, что таилось в глубине тебя, давила его. Так легко быть чистенькой правильной эльфийкой среди соплеменников на острове блаженных, и так сложно сохранить свет добра в дни полные горя и лишений. Я знал, что стоит только отобрать у тебя все, чем ты гордишься, и ты станешь нашей – противной злобной Элфани, той, что мы все безумно любим. Приди же в мои объятия, избранница! Когда-то маленькой девочкой ты пришла в логово тьмы, ища защиты и крова. Тебя безрассудно отвергли светлые народы, но мы, презренные твари, приняли и взрастили им на погибель невиданное чудовище под маской нежнейшей красавицы! И лишь одно не давало нам возможности использовать твою силу: пока ты была под властью острова, мы вынуждены были ждать, а вытащив в наш мир, провести по всем бедам, открыв твою истинную сущность. Теперь мы потопим в крови этот мир.

Он протянул руки, осторожно взял мое лицо в ладони, приблизил к себе. Горящие темные глаза острыми мечами пронзили моё затухающее сознание. Подчиняясь магической силе, я позволила завернуть себя в полы черного плаща, и, словно огромная хищная птица, Саурон скрыл меня от мира. Его поцелуй невыносимой ледяной тяжестью заморозил тонким льдом мои щеки. Теряя понятие реальности, я все глубже погружалась во тьму его чар. Последним усилием отведя взгляд и мысленно попрощавшись со всеми, я вдруг наткнулась на другой взгляд, что временно остановил мои благородные мысли.

Сложив на груди руки, в проеме дверей стоял Лег собственной персоной. Прислонясь плечом к косяку, он с интересом наблюдал за нами и явно не торопился мне на помощь. Непослушными губами я, как могла, просипела:

– Дорогой, ну что же ты там стоишь?

Он усмехнулся.

– Да знаешь ли, дорогая, рога не пролезают!

Он и сейчас остался верен своему неизменному насмешливому, хладнокровному цинизму. Только по цвету его глаз я понимала, что он в ярости. Надо было спасаться, и побыстрее. Уперевшись локтями во вражескую грудь, я отчаянно пыталась освободиться, успевая при этом оправдываться.

– Это не то, что ты думаешь!

– Я не думаю, – тихо прошипел он, – я смотрю. – И добавил: – Пожалуйста, не падай в обморок. Мне твое притворство слишком хорошо известно.

Я громко возмутилась.

– Неправда, я никогда не притворялась!

– Неужели?

Я вдруг вспомнила, что не раз ловила на себе пристальный, словно сомневающийся, взгляд мужа, хотя он сразу скрывал его под маской радушия. Даже целуя меня, он будто наблюдал со стороны, оценивая мою реакцию. И кажется, часто бывал недоволен. Обнимая мои плечи, он вечно думал о чем-то ином, или о ком-то, и это не давало ему покоя, мучило своей неразрешенностью, заставляя пренебрегать такими короткими нашими минутами счастья. Я потом тихо плакала, отодвинувшись подальше на другой конец нашей роскошной кровати, но наутро, обманываясь его вежливой улыбкой, забывала ночные страхи, откладывая и заглушая недомолвки дневной суетой. И так длилось годы и годы.

– И этого ты желала? Полная ненасытной жаждой жизни, ты покорно ограничила свои желания только ради одной иллюзии любви? – Вкрадчиво спросил меня Саурон, не меняя спокойного тона.

– Я была счастлива!

– Врешь, ты еще никогда не находилась так близко к отчаянию.

И в то же мгновение моя черная сущность восстала, я почувствовала, как безобразно исказилось лицо, как отрылся рот, издавая дикий, звериный вопль.

– Ненавижу вас всех!!!

Боль рвала изнутри мое тело; летели, кувыркались в безумной пляске, хохочущие и плачущие лица; крик, визг бешеных голосов, грохотал, наливаясь силой и мощью. Скорчившись немыслимым клубком, я упала на пол, и тело начали сотрясать судороги.

"Убей, уничтожь всех!!! Они твои враги!!! – визжали и выли голоса. – Нет в мире ничего ужаснее твоего страдания, смети с пути все препятствия!!!"

Вот уже и теплая рукоятка ятагана снова оказалась в руках, он, как живой, сам рвался в бой.

– Отринь тьму, выбрось её из себя, – срывающийся голос эльфа прорвался в сплошной череде безумных мучений.

Я изогнулась, стремясь вырваться из моря ненависти. В уголке моих губ показалась струйка черной крови, она медленно потекла по подбородку. Обернувшись, я беспомощно взглянула на Лега. Невероятная слабость охватила тело. Давя светлой магией, он попытался помочь мне. Поток горького яда, набирая силу, катился с губ. Скользя, я на коленях ползала в луже темной крови. Удары изнутри сотрясали тело – из меня уже шли сгустки, горевшие синим пламенем, летели во все стороны черные рваные клочья.

– Остановись, ты погубишь её, – тихо прошептал Саурон. – Так нельзя! Слишком резко.

– Выдержит.

Он, присев на колени, осторожно коснулся рукой моего измученного, всего в кровяных потеках лица.

С трудом ворочая разбитыми губами, я шепотом начала повторять эльфийскую молитву отречения, сбиваясь, потянулась из болота отчаянья и злобы.

"Помоги!" – я не сказала, но он понял.

– Иди ко мне.

Но скованная неведомой силой, я осталась неподвижной. Тихий смешок раздался похоронным набатом.

– Она не может вернуться, надо что-то посущественнее простого желания. Ты своей поспешностью лишь заставил её понапрасну страдать. – И обращаясь уже ко мне, он повелительно произнес. – Тысячи миров я дам взамен тесного островка, ты не можешь даже помыслить о их необъятности, и каждый последующий день не будет похож на предыдущий. Пойдем со мной милая. Я так долго ждал, давая тебе возможность вырасти, попробовать вкус власти, радости своего совершенства, и сегодня мое терпение вознаграждено. Ты есть лучшее мое произведение, МОЁ!!!

Мощь его повелевающей магии обрушилась на меня. Гул рушащихся стен накатил и загрохотал неостановимым потоком.

"Да, – хотелось мне кричать во весь голос, – да, я твоя, навсегда! Я принадлежу твоим мыслям и желаниям, и присягаю на верность тьме…"

Тихий голос, произнес.

– Эльфи, ты любишь меня?

Я остановилась, провела рукой по лбу.

– Люблю, кажется…

– Скажи это правильно!

– Я люблю тебя!

И мир рухнул. Взорвавшись мириадами осколков, разлетелись волшебные зеркала Галадриэли, а я оказалась на полу в зале, откуда начала свой путь, и, как будто, ничего здесь не изменилось, словно я в последний момент остановилась и передумала.

Лег осторожно улыбнулся.

– Спасибо за признание, польщен. Хотя, в нем уже не было необходимости. Вот мы и избавились от твоей злобы раз и навсегда. А они говорили, не получится. Но я лучше всех тебя знаю.

Так усыпляя мою бдительность, он ласково взял мои руки в свои, задумчиво поцеловал пальцы и защелкнул на запястьях наручники из тонкого мифрила.

– Любовь – это, конечно, замечательно, но и закон никто не отменял. Пошли в подземелье. Побег, умышленная потеря оружия, и ревность – похоже, Эль (так он звал меня наедине для краткости), лет на пятьсот наши дорожки разойдутся.

Он провел меня по узким темным коридорам и вывел к неприметным скалам на берегу океана.

– Подожди здесь.

Я остановилась и пристально вгляделась в его лицо.

– Так ты знал о готовящемся преступлении заранее?

– Я его спланировал, подобрал актеров и декорации. Не понимаю, дорогая, чем ты недовольна – тебе так нравился театр.

– И ничего не было? Сегодня все то же число, и через два дня праздник единения эльфийских родов? Значит, у меня остается шанс стать эльфийской королевой?

– Безусловно, ты же прошла очищение. Мы изгнали твою злобу, как гной из давно зарубцевавшейся раны. Прости, если был иногда излишне жесток, но впоследствии ты поймешь – я спас тебя. А пока, если хочешь расцарапать мне лицо, потерпи немного – мы скоро прибудем на место.

…"Вот тебе и спасение, – разглядывая сырой потолок, злилась я. – Вместо красот неведомых миров лишь охапка сена в углу. Эх, Эльфи, Эльфи, и когда, наконец, ты научишься делать выбор головой а не сердцем."

К вечеру привели и Лега – его осудили за эксперименты с зеркалами судьбы.

Моя запоздалая благодарность Галадриэль.

Вот так и оказались мы вместе в тюрьме, не слишком чистой, не очень комфортабельной, но вполне сносной.

– Предатель.

– Изменщица.

Обменялись вежливыми приветствиями. И два дня не разговаривали, сидели повернувшись спиной друг к другу. А затем, чтобы как-то скрасить одиночество, он велел мне писать объяснительную, что дало еще один повод поиздеваться надо мной, потому как её содержимое дальше дверей камеры никуда не пошло. Муж, свернув листы, спрятал их себе за пазуху.

– Просмотрю на досуге, – пояснил он, – а то здесь несколько тоскливо.

На суде мы старались держаться подальше, сев на противоположные концы скамьи. Мудрые седовласые судьи только головами покачали, и когда распорядитель четким голосом предложил нам примириться, мы одновременно ответили: "Нет!" Наступило молчание, и приговором прозвучало самое страшное:

– Пусть пройдут испытание верности и доверия.

 Испытание верности – мои родные встревожено, будто до конца не веря в смысл сказанных слов, переглянулись. Бледность предательски проступила на и без того светлых щеках мамы.

– Испытание верности,– эхом вздохнули сестры, – но это неслыханно жестоко.

– И глупо! Это обычай наших далеких предков, зародившийся ещё на заре эпох, когда только таким способом можно было узнать правду… – папа раздраженно заходил по залу, и продолжил. – Я не позволю моей дочери пойти на это изуверство! – Он решительно встал и четко изложил королевским гонцам, свое решение. – Эльфарран, не мишень для обиженных принцев – она отказывается.

В подтверждение его слов Лютениэль отколола белый цветок от лифа платья и бросила его на землю, давая понять, что она слагает с себя полномочия фрейлины.

– К чему величие, когда нашей сестре, надо заплатить столь высокую цену, – она недовольно обернулась. На минуту замешкавшись, Камелия тоже выпутала цветок из кружевного ворота и твердой рукой бросила его оземь.

– Мы избираем участь изгнанников, и пусть род Вентрум будет вычеркнут из истории.

 Все последующие дни в нашем доме стояла упрямая тишина, оглушая всех домашних ожиданием неминуемой беды. Уж лучше бы они на меня накричали; распахнув дверь, предложили убираться вон и никогда больше не тревожить духов рода – все что угодно. Но только не эта тишина сочувствия и причастности к моим злоключениям. Это смирение и эта смелость, с которой они шагнули за мной на путь изгнанников, неожиданно показали родных с иной, не знакомой мне стороны.

– Что ждем? Пакуем вещи, – отец, как глава теперь опозоренного рода, наконец собрался с мыслями и начал распоряжаться.

Единственное, он не посмел прикоснулся к своему луку, а так и оставил его висеть на стене. Он даже попытался ободрить ещё сомневающуюся мамочку, сказав, что зато мы будем первым родом изгнанным из Валинора, и что на побережье Арды он уже присмотрел одно совсем неплохое местечко. Конечно, он соврал. Но удивительно, она ему поверила и, энергично кивая, начала снимать коврики со стен, скатывая их в аккуратные рулончики и перевязывая веревочками. Лютениэль поддержала его срывающимся голосом, сообщив, что она даже рада, и что люди совсем недурная компания.

В тот же день прибыли все до единого братья, с женами, с детьми, с кучей багажа. Шумно размещаясь в нижних комнатах, они оживленно обсуждали курс нашего корабля. Из кухни вынесли несколько необъятных корзин с хлебом и воду в больших кувшинах. Словно собираясь на семейный пикник, пожилые эльфийки серьезно обсуждали брать ли про запас фарфоровую посуду и сколько нужно докупить лент. Сидя на окне, Камелия сосредоточенно пыталась сосчитать членов нашего многочисленного семейства, а когда их число перевалило за третью сотню, она с огорчением заметила, что для семейства пятиюрдного дяди места на корабле, увы, не остается.

– Может, пока не поздно, заказать ещё одно судно, – мой отец озадаченно почесал затылок.

Который день, гудя как переполненный улей, не спал наш дом. Не прекращались веселые пиры – пили за встречи, за расставания, за успешное плаванье, пили за все, словно в Арде не найдется ни одного стаканчика нектара. Эльфийки, как более практичные, проверяли на прочность паруса, обсуждали модные тенденции женских нарядов, учились готовить человеческие блюда. В суматохе они даже забыли об источнике всего переполоха и, не обращая на меня внимания, серьезно готовились к отплытию.

И вот, груженные узлами, мы ступили на порог своего дома и, по обычаю, немного там постояли. Я вдруг увидела их, с трудом скрываемое, волнение – гордые представители славного рода Вентрум, деликатно прятали его от всех. Но в последний момент, прорвавшись сквозь оковы приличий и строгого воспитания, блеснули слезы.

– Пора, – отец с шумом хлопнул дверью, – мне всегда здесь не нравилось, слишком пресно. Эльфи, держи ковер.

Но я не протянула рук.

– Нет, это неправильно, мы не должны бежать, и если таково решение совета двенадцати, то я подчинюсь и пройду это дурацкое испытание. Вещи на землю, мы остаемся.

 Ритуальное, простого покроя, без единого украшения платье из грубого небеленого холста. Застегнув его на все пуговицы, я упрямо вытянула подбородок – узкий ворот сильно давил шею. Длинные, до пола, разрезные рукава были связаны за спиной сложнейшим узлом, не оставляя свободы движения для рук. Мама, задыхаясь от слез, в последний раз провела расческой по полностью распущенным волосам и, тихо застонав, отвернулась, пряча гримасу боли.

Над морем вспыхнули первые лучи восходящего солнца.

– Виновны, – сейчас как-то особенно четко я вспомнила слова вершителя приговоров, – в их словах не было доверия, а в чувствах согласия. Оба преступили закон, и да возляжет равно тяжесть наказания на непокорные головы. Дабы никто не сказал, что мы были пристрастны, страшная участь убийцы грозит аранену, и смерть – аранели. Чья участь будет более ужасна, неизвестно, но если огонь любви горит в сердцах провинившихся, великий Эру направит стрелу правильно.

Все было до банального просто: мне давалась в руки маленькая свечка, моему мужу лук, мы расходились в разные стороны и …далее в дело вступали Боги, так было записано в книгах, но как это все происходило на самом деле, никто не знал – случаев супружеского недоверия за последние несколько тысячелетий не наблюдалось. Возможно кто-то и верил во всю эту лабуду, но только не я.

– Звездочка, мы будем вечно помнить тебя, – едва слышно прошептала печальная мама. Не находя слов утешения, Камелия припала к моему плечу, Лютениэль нашла себе прибежище на другом. "Интересно, – подумала я, – а если бы у меня было три сестры, то куда бы приткнулась последняя?" Но время шло, и откладывать испытание было уже невозможно. Поднимающийся с моря туман укрыл остров пеленой молочного покрывала, скрыв многочисленных зрителей, высыпавших полюбоваться на чужую беду. Я шла, как и полагается принцессе, в гордом одиночестве на несколько шагов впереди сонма плачущих родственников, накалывая босые ноги на неровностях маленькой едва заметной тропки.

– Туман. Это плохо, – бормотал себе под нос отец.

Сквозь коридор из пришедших проводить меня доброжелателей, я взошла на небольшой холм и встала на роковую черту, отмеренную накануне с величайшей тщательностью.

– Возьми, – строгие старейшины подали мне зажженную свечу. – Сосредоточься и помни – только истинность вашей любви остановит смерть. Доверие – спасение.

ЛИШЬ ВЕРНЫЙ СЕРДЦЕМ ОДОЛЕЕТ ПУТЬ,

А ЧИСТЫЙ ПОМЫСЕЛ СПАСЕТ ВО МРАКЕ НОЧИ,

ТЕПЛО ЛЮБВИ В ГРУДИ СВОЕЙ ДОБУДЬ,

Как все просто в балладе.

Держа в руке крошечный огонек, я приготовилась искать. Вот только как и где? Маленькое пламя, едва теплилось на толстом, странного зеленого цвета огарке. Там в дали, что смутно проглядывалась в пелене тумана, он уже натянул лук, направленный на маленькую светящеюся точку.

"Только не промахнись! – мысленно взмолилась я. – Ведь это я сейчас стою под прицелом." И вдруг поняла – только его зоркий глаз и моя неподвижность спасут нас. Надо было поверить, хотя бы сейчас. Доверить ему свою жизнь и ждать. Как это сложно, не проще ли, бросив свечу, сбежать, спрятаться, ведь он точно промахнется с такого расстояния, обязательно даст промах, он убьет меня!!! Но… сжав пальцами, немного дрожащий огонечек, я, застыв, неотрывно смотрела на тусклое пламя.

– Я верю тебе.

Свеча сама медленно выпала из моей руки, когда, сбив блестящий огонечек, стрела пронзила её тело и застряла в вязком воске, лишь полпальца не долетев до моего сердца.

Эльфы замерли, и в напряженной тишине я услышала отчетливый и спокойный голос отца.

– Пошли домой, дочка, не нужны нашему роду королевские регалии, и, кстати, твой муж мне никогда не нравился.

Меня трясли, хватали за руки, смеялись. С трудом улыбаясь помертвелыми губами, мамочка принимала поздравления многочисленной родни. Сестры не сговариваясь тихо запели благодарственный гимн, и его подхватил весь наш род. Только я одна, незаметно затерявшись в толпе, поспешила прочь – сейчас мне надо было побыть в одиночестве, чтобы понять и осмыслить произошедшее. Со все сторон были слышны радостные крики, бодрым голосом, отец приглашал всех в дом на угощение, а где-то далеко, на другом конце острова, сейчас тоже с мучительным нетерпением ждали известий, вглядываясь в туман… Но с полным безразличием к чужим терзаниям, я прошла в дом и заперлась в дальней комнате.

– Эй, – раздалось под окном, – вылезай дорогая. Я знаю, ты здесь, и перестань дуться, риск был минимальный.

От возмущения я в долю секунды преодолев полкомнаты, я подлетела к окну:

– Я тебя ненавижу!!!

Лег довольно кивнул и привалился к стволу дерева, намериваясь терпеливо пробыть здесь, по крайней мере, до утра. От подобного нахальства я разозлилась ещё больше; хватаясь за резной наличник, быстро вылезла наружу, готовая в любую минуту дать отпор, но Лег явно не торопился проявлять чувства. Он только безразлично смотрел куда-то вдаль и молчал. Готовая к долгому спору, я просто задыхалась от невысказанной обиды. И только я, собравшись с мыслями, хотела начать их высказывать, как он задумчиво произнес:

– Я на тебя сердит. Взять и так легко поверить этой уличной актресульке, зная меня уже тысячу лет… Так глупо попасться на заколке… Как же еще надо было тебя встряхнуть, чтобы ты, наконец, научилась мне верить?

Мне стало немного стыдно и, не найдя лучшего варианта, я слепо ткнулась ему в грудь лицом. Из окон глядели встревоженные родственники, прижав руки к щекам, мамочка беззвучно плакала. И только сейчас я разглядела, что виски моего мужа, стали совсем светлыми, почти седыми, словно немного сияющего мифрила высыпали ему на голову. А он продолжал.

– Но все закончилось просто превосходно, испытания позади.

Его сияющие глаза, подсказали мне: "Эльфи, жди подвоха, сейчас он тебя опять надует."

Почти не вслушиваясь в музыку эльфийской речи, я мысленно прорабатывала в голове возможные варианты.

– Коронация… платье выбрать… званный обед… Ты добилась венца королевы!

– А ты?

Лег остановился на полуслове и отвернулся.

– Я не прошел, поэтому ухожу. Мне не хватило мужества отказаться от жестокого испытания, увы, я проиграл.

С каждым его словом, удавка беды все теснее обвивала мое горло.

– В потайной гавани я давно построил корабль, и он готов к отплытию. Здесь мы попрощаемся с тобой, эльфийская королева, навсегда.

Он нарочито низко мне поклонился и, резко развернувшись, пошел прочь.

– Ну и ладно, и пожалуйста. Я все равно буду счастлива, слышишь ты баран упрямый, я буду счастлива!!!

 Канатный ящик, был ужасно тесным – даже выкинув за борт все, так мешающие мне веревки, я вынуждена была согнуться в нем в три погибели. И вот уже третьи сутки не могла пошевелиться.

– Вылезай, – довольный Лег, наконец, нашел меня и откинул крышку. – А как же власть над эльфами?

Я выплюнула горсть опилок, и фыркнула:

– Я и с одним-то не могу справиться, но если он сомневается в моей любви, то у меня будет достаточно времени, все объяснить.

Сидя на теплых досках палубы, мы с наслаждением опустили босые ноги в бирюзовые волны моря.

– Но через год нам надо будет вернуться – ты же не хочешь, чтобы наш первенец родился на чужой земле.

ЛИШЬ ВЕРНЫЙ СЕРДЦЕМ ОДОЛЕЕТ ПУТЬ,

А ЧИСТЫЙ ПОМЫСЕЛ СПАСЕТ ВО МРАКЕ НОЧИ,

ТЕПЛО ЛЮБВИ В ГРУДИ СВОЕЙ ДОБУДЬ,

И СЧАСТЬЕ, ПО ЗАСЛУГАМ НАПРОРОЧАТ.