"Черная шаль с красными цветами" - читать интересную книгу автора (Шахов Борис Федотович)

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

На съезде в столице коми края Усть-Сысольске собрался народ со всех уголков коми земли. Федор плохо слышал, о чем говорили, помнил он, что главная его задача - добыть оружие для изъядорского отряда. И потому все глаза просмотрел - выискивал Андрианова, матроса, братишку. Очень не хотелось Федору возвращаться с пустыми руками! Люди его послали, выбрали, он не отказался - стало быть, обнадежил людей. Одного матроса он разглядел, подошел к нему: не Андрианов ли? Нет, оказался Егор Гилев, тоже в Кронштадте служил, на миноносце. Гилев про Андрианова слышал, но видеть не приходилось, по обличью не знает. Судя по всему, должен Андрианов быть в уездном комитете партии. Пошел Федор туда. Нашел дверь председателя, на первом этаже. В комнате сидел человек, которого он видел на съезде, за столом президиума. Но как-то… ничего такого матросского в облике этого сухощавого председателя не было: узкоплечий, в простой крестьянской одежде, типично штатский. Но Федор как-то уже уверовал, что только Андрианов ему нужен, и коли он так долго ищет его - то вот он, матрос. Он обрадовался человеку и подошел к нему с протянутой для пожатия рукой:

- Ну, здорово, браток! Я тебя на съезде во как искал, но все думал, что будешь ты одет по-матросски, в форменке. Ты с какого корабля? Тоже, поди, служил на Балтике?

Человек за столом с удивлением глянул на Федора, пожал протянутую ему руку и улыбнулся в усы.

- Здорово, матрос. Садись. Служил я не на Балтике, а в Бессарабии. Слышал про армию Брусилова? Так вот - в ней.

Федор растерялся и замолчал, улыбка сползла с его лица.

- Прости, браток, обознался… Мне сказали, что председателем тут матрос Андрианов. Вот я и…

- Был Андрианов. Уехал на фронт, а председателем теперь я.

- Ух, едрена корень,- почесал в затылке Федор.

- Ты скажи, зачем пришел - просто так, по-флотски словцом перекинуться или, может, дело какое есть?

- Да вообще-то… по делу.

- Если по делу, какая тебе разница, кто тут сидит - Андрианов или Кочанов?

- Кочанов… Постой, откуда у нас Кочановы? Из Усть-Кулома, что ли?

- Оттуда. Ну, еще будешь расспрашивать или теперь скажешь, зачем пришел?

- Да видишь, какое дело… товарищ Кочанов. Я вот настроился на матроса, на Андрианова…

- А ты перенастройся на солдата, на Кочанова. Выкладывай.

И Федор выложил все в подробностях: и про неурожай, и про комбед, и про надвигающийся голод. Сказал прямо - без помощи со стороны ижемцы с голодом не совладают, нет. А тут еще белые, неровен час, подойдут, отряд создали, но отбиваться нечем. Так что, товарищ Кочанов, оба мои дела увязаны: без винтовки от белых не отбиться, а без хлеба и хороший стрелок - не вояка… В отряд записалось тридцать пять человек. Нам бы винтовок тридцать хотя бы, да патроны, да гранат маленько, да один пулеметик. Тогда мы своею силою отобьемся, ежели что.

- Да… Аппетит у вас хороший, Туланов. Не знаю… Конечно, если бы везде, как у вас, сколотили красные отряды самообороны,- тут бы белым каюк, быстренько бы смотались с коми земли. Отряд - это хорошо. Но запросы у вас… слишком…

- Слушай, Кочанов, у нас всего три шашки и две винтовки. На тридцать пять умелых парней…

- Да я-то понимаю, но пока мы бедны, Туланов, как церковные мыши. Арсеналы наши… только одно название, что арсеналы… Надо подумать, Туланов. Давай завтра на съезде встретимся, а я сегодня посоветуюсь со знающим людьми.

Назавтра в перерыве Кочанов и уездный военком сами подошли к Федору.

- Кто в вашем отряде командир?- сразу спросил военком.

- Туланов Гордей Михайлович,- ответил Федор. - Брат, что ли?

- Да, младший. Он служил в Красной Армии, сейчас дома, после ранения. Большевик.

- Правильно. Числится такой отряд в Кыръядинском военкомате, с января месяца числится. Дали им две винтовки с патронами, а больше у нас и нету. Слушай, Туланов. Мы так решили: по приказу командования шестой армии Ижмо-Печорский полк сейчас переходит с Ижмы на Эжву - как раз в вашем районе. Я напишу бумагу Самодеду, чтобы он дал распоряжение тому полку оставить для вашего отряда оружие. Какое смогут. В случае чего в волости преградой белым станет ваш отряд. Самодед мужик правильный, он это поймет и поможет. Как смотришь?

- Да как мне смотреть?- улыбнулся Федор.- Как показывают так и смотрю.

- Ну и ладно, договорились.

Через пару дней уездный военком снова подошел к Туланову:

- Ну, говорил я, что правильный мужик Самодед? Говорил… Отдано распоряжение, Туланов, оставить вашему отряду двадцать винтовок с патронами и гранат, сколько смогут. Пулеметов не обещают, самим, говорят, не хватает.

- Не густо, товарищ военком. Даже по винтовке на человека не выйдет.

- Да, Туланов, считать я тоже умею. Но, как говорится, чем богаты… Все же лучше, чем ничего. При случае хоть дадите понять, что не с голыми руками по избам сидеть.

- Понять дадим… в случае чего,- кивнул Туланов.

Поездкой Федор остался доволен. Он и с трибуны выступил - по наказу - просил куст их деревень отделить от Кыръядина в самостоятельную волость, очень неловко ездить решать самые простые дела за сто двадцать верст… Съезд такое предложение одобрил.

Вот только хлеба не удалось достать. Везде тяжело, одна надежда - на Россию, может, она подкормит. Съезд сильно затянулся. Упала оттепель, и Федор заволновался: успеть бы добраться домой зимним путем. Он уже собирался обратиться к председателю с просьбой отпустить его, пока зимние дороги не раскисли, как Кочанов сам его вызвал в уездный комитет партии.

- Ты чего хромаешь?- спросил он, когда Федор вошел в знакомую комнату.

- Да вот незадача, наколол на охоте ногу сучком, а теперь натер, рана вскрылась… Ходил тут к фельдшеру, он почистил, но говорит, покой нужен. А какой тут покой, до дому топать и топать. Так-то, особо, не болит…

- Не болит - это уже лучше,- задумчиво глядя на Федора, произнес председатель.- Тут вот какое дело, Туланов. Ты грамотный?

- Читать-писать-считать умею, закончил приходскую школу.

- Aгa, это совсем хорошо. Теперь слушай: мы в марте месяце в красные полки наши, северные, послали две роты коммунистов и сочувствующих. Двести шестьдесят человек. И теперь нам во как не хватает надежных людей. Понимаешь, Туланов? Чтоб сердцем и душой были за Советскую власть. И умели за дело взяться - и главное - довести до конца. Ты, Туланов, коммунист?

- Нет еще. Дома записали в сочувствующие.

- Ясно. Напишешь заявление, мы тебя примем. Зимний брал - уже этим заслужил право. А сейчас, Туланов, ты нужен партии. Слушай. Прошлой осенью у нас организовали округ по заготовке леса. Дело во какое нужное и для нас, и для всей коми земли. Лес поможет нам хоть первую бедность преодолеть. Ты поедешь туда помощником заведующего округом по заготовке. Как только в партию тебя примем - сразу и двинешься. Туда, понимаешь, попала одна контра - и контра эта только запутала и затормозила дела. Хотели его шлепнуть - да успел, сволочь, сбежать.

Федор аж покачнулся от неожиданности. Лицо Кочанова стало злым, пошло красными пятнами - такая досада всколыхнулась в председателе на эту контру, которая ускользнуть успела. Но Федор-то тут при чем?!

- Ка-ак?.. Остаться здесь, в городе, что ли?- не доходило никак до него.

- Да, да, в городе. Но работа будет во всем лесозаготовительном округе, по уезду пять районов, и придется везде организовывать рубку леса.

Федор молчал. Председатель внимательно смотрел на него и… не торопил.

- Кочанов,- попросту обратился Федор,- я ведь лес, кроме как на свой дом, никогда и не заготавливал, не рубил, не пилил. Я же охотник… крестьянин… рыбак. Какой из меня, к черту, начальник по заготовке?

- Ну, конечно, ты охотник… крестьянин… А я, по-твоему, кто? Профессор? Тайный советник? Генерал? И мой отец был охотником, и дед - крестьянином, и сам я позавчера в лаптях бегал… Власть у нас сейчас какая, Туланов?

- Народная.

- Ну вот, политический момент понимаешь правильно. Пиши, пиши заявление, завтра же в партию примем. И будешь подчиняться партийной дисциплине. Охотник… Я тебя на фронт послать не могу, ты уже воевал и ранен. Нога опять же… Но я тебя посылаю не ворон считать, я тебя шлю на лесной фронт. И там столь же ответственно, как и на военном. Ты хоть слышал, как в стране с топливом? Худо с топливом, Туланов!- выкрикнул Кочанов полным голосом.- Очень худо! В Петрограде, в Москве люди и шубах спят. Пароходы, паровозы - стоят, дров нет, Туланов! Охотник. Дрова нужны, понимаешь ты, голова! Без дров, Федя, околеем мы все со всей нашей властью! Вот оно во что тenepь упирается - в дрова, Федя. Какой ты ни есть крестьянин, а дрова заготавливать сможешь, это ты мне мозги не крути. Я тоже, брат, не вчера родился, хватку коми мужика знаю, усвоил. Мне и нужен настоящий мужик - с хваткой. И с пониманием, с политическим. Ты как раз - такой. И не увиливай! У нас тут за три месяца всего-то заготовили двадцать тыщ кубических саженей… Слезы! Да на пиление тыщ тридцать бревен. Смех! Ну кто ж тут эту работу организует, да с размахом? Кто? Из Питера, что ли, пришлют? Как же - жди! Да у них этих самых проблем - во! не расхлебать десять лет. Нам самим надо выкручиваться, Туланов, и ты поможешь народу. Понял? Если ты, конечно, сам не контра и не подмазываешься к Советам, чтобы урвать свой кусок.

- Больно ты напираешь, Кочанов,- тихо сказал Федор, совершенно сбитый с толку.- Я же в отряде записан… Что мужики скажут - так ведь и скажут: пошел в Усть-Сысольск, да и нарочно застрял… Жена, опять же…

- Это все сопли, Туланов. Партия направляет тебя на лесной фронт, это я тебе категорически говорю. Завтра получишь мандат по всей форме. Мужикам сообщи, так и так, не будет дров - не нужен и ваш отряд, сомнут нас белые, перебьют, как сосульки - палкой… А жену - вызывай. Напиши письмо, пусть едет в город. Нечего молодым врозь жить…

- Да тут еще незадача, председатель. Ребенка она ждет…

- Какая ж тут незадача, Туланов? Вот и славно, пусть в городе ждет. Ты что, думаешь, в городе не рожают? Ого-го, еще как рожают! Не твоя первая… Зови - родит она тебе усть-сысольского, городского, будешь мне еще благодарен. Здесь и акушеры образованные, в случае чего - помогут, не бабки-повитухи… А ты тем временем на квартире устроишься, деньжат мы тебе подкинем, не сомневайся.

Федор молчал, сильно озадаченный таким поворотом своей судьбы.

- Про зарплату тебе Вишняков сам объяснит, а насчет пайка зайди в упродком, я им позвоню. И не расстраивайся, охотник. Еще придет время, будешь меня благодарить, что здесь оставил. Ну, это когда совсем городским станешь… Давай - до завтра.

Председатель протянул Федору руку - прощаться. Пожатие у Кочанова было неожиданно жестким, не по его узкоплечей фигуре…

Пораскинув мозгами, Федор написал Ульяне письмо в тот же вечер и послал с делегатами из Кыръядина, передадут из рук в руки. Быстрее почты. Велел ей оставаться у родителей, пока все толком не образуется. Написал, что сильно скучает, но быстро увидеться нету пока никакой возможности: так на его сознательность наступил председатель, что никаких отказов не может быть. Придется, раз такое положение с дровами, послужить людям, добыть им тепло, без которого Москва и Питер станут просто многоэтажными кладбищами… Пока он подберет квартиру в городе, придется пожить врозь, а потом, как он с жильем определится, Ульяна к нему и переедет.

Написал Федор и домой, отцу-матери. Так и так, партия просит его, Туланова, послужить общему делу…

Федор, когда писал письма, еще не представлял себе, какая работа ему выпадет. С первых дней, всю весну, все лето и осень был он постоянно в пути, в разъездах, спал черт-те где, укрываясь черт-те чем. Про питание уж и говорить не приходится.

По речке Вишере он поднимался до самой верхней деревни, и ой как непросто было повернуть тамошних мужиков на большую рубку леса: своих забот хватало у всех. Возвратясь с Вишеры, несколько дней сидел в конторе, писал отчеты, подшивал свои «сооруженные» документы в папку - и отправлялся в новую поездку, в Локчимский край. А после него, вдоль Сысолы, сначала до Межадора, потом в Койгородок - на лодках, одноколках, пешком, сотни и сотни верст немеряной тайги. Продлял ранее заключенные договоры с артелями лесорубов, сколачивал новые, авансом выдавал им деньги на пропитание, уговаривал, умащивал, грозил - всяко. Конечно, и сам Федор понимал, и люди с его слов и со слов других партийцев понимали, что во как нужны дрова молодой республике, позарез - пиловочник, рудстойка, круглый лес. Коми мужику и не требуется долго объяснять нужду страны в дереве. Но во многих местах коми земли голодали, ели пихтовую кору, примешивали в тяжелый сырой хлеб разные травы, опухали, умирали от голодного бессилья. Сбить из таких людей артель для работы в лесу… у-у, сколько для этого надо и сил и слов. А лучше бы -надежный кусок хлеба. Но не было - надежного.

Сердце Федора глодала тревожная мысль: в этакое нелегкое время оставил он, пусть у родителей,- жену свою, любимую Ульяну. Он ведь клялся-божился, что не будет Уля знать за его широкой спиной ни забот, ни нужды… Он ведь ее поилец - кормилец, ее защитник. Чуть не силой вырвал он у судьбы такую роль для себя. А вот как сложилось в жизни… оказался вроде клятвопреступником. Ульяне теперь, пока ждет ребенка, поддержка нужна, ласка, а его мотает из края в край, и конца не видно этим мотаниям. Да и будет ли тот конец?

Спустя время, осознав, что с этой работы его так просто не отпустят, Федор написал Ульяне второе письмо, обещал по первой зимней дороге приехать, просил черкануть хоть пару слов: как живут, в чем нужда, как здоровье, и все такое. Но не вышло у Федора поездки к молодой жене. И следующий, девятнадцатый год, оказался для коми земли бедовым: опять сильные заморозки оставили многие волости без урожая. Федор Туланов вместе с заведующим лесозаготовительным округом ходил в упродком, умоляли они выделить для лесорубов и их семей хоть немного хлеба.

Отказали им наотрез:

- И не надейтесь, товарищи лесники. Не дадим ни единого пуда. Даже для красноармейских семей нехватка. Да и чего вы просите, Совет народного хозяйства выдал вам деньги, облек властью - ищите сами. Тут Чердынь неподалеку, другие волости Вятской губернии,- говорят, неплохой у них урожай. Езжайте да закупайте, пока другие не опередили. Инициатива нужна! Разворотливость! Валяйте, робяты…

Завокругом Вишняков долго молчал, когда они с Федором, его заместителем, сидели после в своей конторе. Обоим ясно было, что без хлеба лесные заготовки станут, да так станут - их потом и вагой не сдвинешь… Людей в лес они манили только одним: обещанием хлеба. Деньги были чаще всего простой бумагой с водяными знаками, деньгами можно было обклеивать стены, заместо обоев… Хлеб, только хлеб!

- Ну чего делать заведем, Туланов?- спросил Вишняков, когда они насиделись, накурились и намолчались донельзя.

- Ох, уж и не знаю, как теперь,- вздохнул Федор.- Закрыть придется нашу лесную лавочку, не иначе. Без хлеба ничего не сдвинуть.

- Закрыть, говоришь, лавочку…- Вишняков усмехнулся.- А на каком таком основании - закрыть?

- Как на каком? Хлеба нету, вот на каком. Люди в лесу кожа да кости, краше в гроб кладут… Руки топора не держат.

- Во-во, Федор Михайлович. Именно. Только ты поимей в виду, если мы дров не дадим да круглый лес не вывезем - в гроб положат сперва нас с тобой, как не обеспечивших руководство. И скажут тебе, у самой стенки, такие слова: вся страна голодает, вся страна последние жилы рвет, а ты, гражданин Туланов, саботируешь… И еще скажут: ты, Туланов, и ты, Вишняков, оченно умело маскировали свое подлинное лицо, с контрреволюционным выражением… За что и приговаривает вас революционный скорый суд к высшей мере пресечения… Устраивает тебя, Федор Михайлович, такая картинка? Нет. И меня, Туланов, никак не устраивает теплое место у той стенки. Давай кумекать, Федор. Что нам с тобой остается? Либо - бежать в берлогу к медведю, либо… самим хлеб доставать. Иначе - все. Край. Осознаешь?

- Осознаю,- кивнул Федор, который к тому времени действительно много чего понял и осознал.

- Ну, тогда собирайся, делать нечего. Тебе и придется ехать в Чердынь за хлебом. Пока не опередили нас более скорые на ногу… Кроме тебя - некому. Деньги с собой надо брать большие, а кому нынче доверить большие деньги? Только тебе, Федор. Собирайся. Я предварительно говорил тут… с товарищами, и вот чего они присоветовали, Федор Михалыч: доберешься до Усть-нема и возьмешь себе помощником Григория Ивановича Паршукова, помнишь его? Вот и хорошо, он там заведует лесным районом, должен ты его помнить. Паршуков знает туда дорогу и округу вокруг Чердыни знает. Будет тебе полезным. Ну и все-таки двое… повеселей, вдвоем-то, в чужих местах. Понял, Федор Михайлович? Давай, друг, бери деньги и двигай. И без хлеба не возвращайся. На том хлебе, Федя, наши с тобой головы держатся, это ты не забудь… Я на тебя в надежде, Федор, в большо-ой надежде…

Федор подумал только, что Ульяна, поди, уже родила, а он даже понятия не имеет - сына ли, дочь… Подумал еще: деваться действительно некуда. Сам же, когда сколачивал лесные артели, обещал мужикам поддержку хлебом. Он не просто так обещал, заманивая людей на тяжкую лесную работу. Обещал потому, что и ему - обещали: поддержат артели харчами. А теперь вот выходит, он, Федор Туланов, бывший балтийский матрос, верхнеижемский охотник, самое пустое ботало на всей коми земле. Вырастет сын (или дочка?), а ему (или все-таки - ей?) скажут люди: Туланов? Это что за Туланов? не с Верхней ли Ижмы? Который людей обманывал в девятнадцатом годе?..

Волна стыда окатывала его банным жаром, стоило только представить такое, пусть и в далеком, неясном пока будущем. Федор хорошо понимал, что со временем забудут люди, как дело было, почему было именно так, а не инако. Но крепко запомнят имя обманщика… А как тебя обманщиком сделали - кому до этого будет забота?

- Когда ехать?- только и спросил у Вишнякова. - Хоть завтра. Получишь в казначействе деньги - и в путь. Мандат я вам заготовил уже, вместе с Паршуковым, один на двоих.

Из скрипучего железного ящика Вишняков вытащил бумагу по всей форме: «Предъявитель сего пом. зав. Усть-Сысольским лесозаготовительным округом товарищ Туланов Федор Михайлович с товарищем Паршуковым Григорием Ивановичем направлены в Чердынский уезд и уполномочены закупить зерно для нужд трудовых лесозаготовительных артелей Усть-Сысольского уезда.

Заведующий округом Вишняков».

Такая бумага. В конце - вишняковская закорючка и большая печать. Федор подумал только: ну до чего нехорошее время - в дорогу правиться, дожди холодные, слякоть, грязь по колено… И сколько еще такой распуты, бог ведает. Чуть подморозит, ну, кажется, все, кончилась грязь, а через день опять оттеплит, и снова раскисло, пошло-поехало…

- Слушай, Вишняков, может, обождать чуток? Не сегодня завтра настоящий мороз ударит, и реки подкует, и дороги поправит, а?

- Подождать, Федор, конечно, надо бы. Но ты одно возьми в толк - застопорятся наши дрова, и кто-то ведь скажет - вот, мол, Вишняков с Тулановым, двое гнедых, сидят и ждут у моря погоды… А тем временем люди в городах мерзнут. Чего они ждут? Когда манна небесная на голову свалится? Да этих саботажников, мать-перемать…

- Понятно,- сказал Федор.

- А коли понятно, бери деньги и топай. Пока до Паршукова доберешься, пока вы с ним на прямую дорогу в Чердынь выходите, у-у, сколько пройдет… А вам еще хлеб скупить, подводы нанять, хоть небольшой, а все же обоз получится. Не жди, Федор.

- Ну, а сколько… это… денег брать?

- Выдаст тебе казначейство триста тысяч рублей. Распоряжение уже ими получено. Мы, видишь, прикинули предварительно, так оно примерно получается, меньше нельзя.

У Федора похолодело в груди. Он уже имел дело с деньгами, возил иногда, для расчетов с рабочими. Но такую сумму… он и представить себе не умел.

- Если хотим иметь хлеб для рабочих, а не горбушку для начальства, сумма нужна, Туланов, сумма. Не баловаться вас посылаем. Ты ведь не из трусливых, да и силушки не занимать, но все же зайди к военкому. Попроси револьвер. Если что, пусть он мне позвонит, для подтверждения. Думаю, даст и без этого. Сам объяснишь, зачем. С наганом, знаешь ли, веселее.

- Да уж, веселья будет… много,- покачал головой Федор.

- В дороге про деньги не болтайте, Паршукова предупреди. Ну, а как уложить да подальше - это уж сам сообразишь.