"По земле ходить не просто" - читать интересную книгу автора (Лебедев Вениамин Викторович)

Глава четвертая

На участке фронта, который занимал уральский полк, после продолжительных боев наступило относительное затишье. Противники закопались в землю..

Однажды утром командир роты старший лейтенант Мезенин вызвал к себе Снопова и Куклина.

— Собирайтесь. Вас приказано направить в распоряжение штаба полка.

— Как? Насовсем из роты? — спросил Николай. — Почему?

— Сказано: откомандировать. Значит, насовсем. Очевидно, образование кое-какое значение имеет. А жаль. Хорошие вы ребята. Воевать с вами можно. Надежные ребята.

— Куда же нас?:

— Куда? В штаб. Засадят бумаги писать, — ответил старший лейтенант.

— Ну уж в канцелярии меня сидеть не заставят! — решительно заявил Андрей.

— Как сказать. Тут дело военное. И бумаги писать кому-то надо. Ну, идите.

Николаю хотелось на прощание пожелать командиру роты что-нибудь хорошее, и он не по-уставному проговорил:

— Желаю вам здоровья, товарищ старший лейтенант.

— Спасибо, ребята. И вам того же.

В штаб их не засадили, а направили в распоряжение командира батареи семидесятишестимиллиметровых орудий того же полка. Батарея понесла значительные потери и теперь пополнялась за счет наиболее образованных и грамотных людей из пехоты.

Николай и Андрей не раз видели в бою этих отчаянных артиллеристов с короткоствольными пушками. Они сопровождали атакующих пехотинцев чуть ли не в самых боевых порядках роты. Командовал ими высокий черноватый капитан, не расстававшийся с биноклем.

— Вот это дело! — обрадовался Андрей, узнав о направлении. — Там капитан стоящий!

Огневые позиции батареи находились на западном склоне высотки недалеко от переднего края. Командир батареи стоял в орудийном окопе, когда Куклин и Снопов подошли к нему с докладом.

— Пришли? — опередил их командир батареи, а сам подумал: «Помнит командир полка свое обещание… Ох и будет возни с этими интеллигентиками».

Увидев, что командир батареи чем-то недоволен, Андрей не очень учтиво ответил:

— Направили, товарищ капитан.

Капитан посмотрел на Андрея, и уголки его губ дрогнули в усмешке.

Он задал Николаю несколько вопросов: откуда, какое образование, где семья, чем занимаются родители, а потом взялся за Андрея:

— До армии были знакомы со Сноповым?

— Видел однажды в городе.

От внимания капитана не ускользнуло удивление Снопова.

— При каких обстоятельствах?

— Ехал я в трамвае, смотрю, бежит вслед студент. Спрашиваю: «Почему не садишься в вагон?» Он мне отвечает: «Двадцать копеек экономлю». «Дурак, говорю ему, беги лучше за автобусом — целый рубль сбережешь».

— Старый анекдот, Куклин, — перебил его капитан. — Я его еще в детстве слышал. А ты такой же балагур. В боях участвовал или до сих пор в штабах околачивался? Может быть, избавились от тебя начальники?

— Сказали тоже… Все время вместе в третьей роте были в стрелковом отделении. Благодарности имеем.

— Ну, это неплохо. Если и после боев остался балагуром, значит, не страшны тебе японцы…

В первые дни пребывания в батарее Андрей и Николай жили на огневой позиции и входили в расчеты орудий как запасные номера. Пользуясь тем, что стрелять приходилось мало, они с увлечением занимались у орудий. Капитан требовал, чтобы они могли в любую минуту заменить каждого из расчета. Через несколько дней их поставили замковыми, хотя они могли бы замещать и наводчика.

Однажды вечером привезли две машины со снарядами. Заканчивая разгрузку, Николай громко расхохотался очередной шутке Андрея и тут же услышал знакомый голос.

— Коля! Снопов!

Около пушек стоял человек в командирской форме.

— Своих не узнаешь?

Только теперь Николай узнал Колесниченко и спрыгнул с машины. На петличках Дмитрия Петровича виднелись две шпалы.

— Здравствуйте, товарищ военврач второго ранга!

— И ты здесь, Коля?

— Здесь, Дмитрий Петрович.

— А я думал, ты еще в институте. Впрочем, понятно. Не мог ты в стороне оказаться, когда такое происходит. Добровольно, конечно, пошел? Не раскаялся?

— Да нет!

— Нисколько не изменился… Разве почернел на солнце. — И указывая на бруствер окопа, Колесниченко предложил: — Сядем. Давно в Монголии?

— С полком прибыл. Был в пехоте.

— Прошел, значит, и пехотную аспирантуру? А как с экзаменами?

— Отзубрил, Дмитрий Петрович. Все сдал.

— Хорошо, — с удовольствием сказал Колесниченко. — Молодец. Поздравляю… Да, не думали мы с тобой месяц тому назад, что придется встретиться в таких условиях и за столько тысяч километров. Помнишь дом отдыха? Прекрасно там было. И почему мы часто не умеем ценить обыденную жизнь. А что пишет Нина?

— Она не пишет и писать не будет, — подчеркнуто твердо ответил Николай, не глядя на Дмитрия Петровича.

— Почему? — изумленно спросил тот. — Вы же так хорошо дружили с ней. В чем дело?

— Не знаю, — опустил Николай голову. — С ней у нас все кончено.

— Вот это да-а! Не ожидал… Кто же в этом виноват?

— Кто же может быть, кроме меня самого? — горько усмехнулся Николай. — Сам порвал…

— Но почему же? Почему?

— Перед самым моим отъездом случилось одно неприятное дело. Был, одним словом, громкий разговор… Так что писем я не получу… Да это и лучше, пожалуй… — поспешно закончил Николай.

— Не ожидал, не ожидал от тебя этого! — с искренним огорчением сказал Колесниченко. — Но ведь ты ее любишь?

— Мало ли кто из нас кого любит? Зина, помните, доказывала, что для любви нет границ и расстояний… Есть, оказывается, и предел и расстояния.

Дмитрий Петрович глубоко вздохнул и, вытащив портсигар, закурил.

— Знаешь, Коля, не понимаю я этого всего. Дураком вроде тебя нельзя назвать, но…

— Умным тоже не приходится? — подсказал Николай.

— Пожалуй, так… Откуда у тебя такая дурь в голове? Разве можно поступать так? Девушка любила тебя, а ты… Чертовщина какая-то. Да и на войне не все погибают. Конечно, бывают жертвы, но разве в мирной обстановке люди не умирают? А жизнь никогда не боялась смерти! Откуда у тебя эти паршивые интеллигентские манеры?

— Интеллигентского во мне, Дмитрий Петрович, ничего нет. А только близок локоть, да не укусишь.

— Опять неверно, — поморщился Колесниченко, словно от зубной боли. — Хочешь сказать, что исправить невозможно? Неправда! Можно! Да и нельзя иначе. Любовь — это такая штука, что в жизни по-настоящему бывает только один раз. Все, что потом, — уже не любовь, а только отрепья одни, ошметки. Не верь тому, кто проповедует вторую, третью и десятую любовь! Вот я старше тебя на десять лет, а каждый день вспоминаю свою жену. Конечно, в моем возрасте говорить о любви — глупость, а вот я таскаю с собой полотенце, которое взял из дома. Почему? Да потому, что на нем есть метка жены.

Колесниченко, зная характер Николая, не щадил его самолюбия и, увидев, что тот невольно притронулся к левому карману гимнастерки, ухмыльнулся про себя, но сделал вид, что ничего не заметил.

Солнце давно закатилось за горизонт, на землю спустились сумерки, а они все еще сидели, не замечая времени. Разговор их прервал старшина батареи. Он передал Николаю, что капитан Гусев приказал ему явиться к себе через пятнадцать минут в полном боевом.

— Иди, — тепло сказал Колесниченко. — А Нине надо написать. Чем скорее, тем лучше.

— Напишу, когда перейдем в наступление. Не могу пока, Дмитрий Петрович.

— Я верю тебе. Ну, до свидания. Побереги себя.

— И вы поберегитесь, Дмитрий Петрович. Распростившись с Колесниченко, Николай сбегал за оружием и пошел к командиру батареи. Гусев ужинал, сидя на снарядном ящике.

— Вы пойдете со мной на наблюдательный пункт. Захватите с собой буссоль. Да гранаты не забудьте взять.

— Есть!

С наступлением темноты капитан Гусев, Николай, Андрей и два телефониста пошли в окопы пехоты.

Ночь была темная, безлунная. На черном небе мерцали крупные звезды. Над передним краем изредка вспыхивали ракеты, раздавался сухой треск винтовочных выстрелов.

Шли молча. В темноте Николай видел спину командира батареи, который уверенно шел вперед, словно эти места ему знакомы с детства.

В седловине между двумя высотками их встретил незнакомый Николаю лейтенант, рота которого занимала оборону в этом районе. Обменявшись двумя-тремя фразами, командиры направились параллельно переднему краю, а потом круто повернули на восток. Скоро лейтенант распростился и пошел обратно. Николай понял, что наблюдательный пункт выносится за передний край обороны — в нейтральную зону.

Не доходя несколько десятков шагов до гребня сопки, капитан шепотом приказал двигаться по-пластунски. Густая жесткая трава была влажна от росы, и вскоре Николай промок до нитки.

Перевалив за вершину, капитан остановился и спросил:

— Все тут?

Николай оглянулся. Даже на фоне совершенно темного неба отчетливо вырисовывались очертания гребня сопки. Казалось, что отсюда видна даже полоса помятой травы там, где они проползли.

«Так вот почему он приказал ползти», — подумал Николай и с уважением посмотрел на капитана, который пополз еще дальше.

На склоне, косогора капитан дождался Николая и спросил:

— Где развернем наблюдательный пункт?

— Хорошо бы на этой высотке, — ответил Николай, чувствуя, что его экзаменуют.

— Не годится. Сразу засекут.

— Тогда на южном склоне. Правда, подступы с тыла будут затруднены, но…

— Правильно.

Продвинувшись вперед, начали окапываться. Первый слой земли сняли без особого труда, но затем стали попадаться камни, и чем глубже — тем их было больше. Копали лежа. Чтобы не обнаружить себя, старались не стучать.

Неожиданно со стороны японцев затрещали винтовочные выстрелы. В ответ заработали пулеметы и винтовки советских пехотинцев. Перестрелка, вспыхнув в в одном месте и постепенно нарастая, передвинулась вправо по фронту. До артиллеристов то и дело долетали визгливые пули и, срикошетив, проносились дальше. Капитан, работавший наравне со всеми, остановился и прислушался.

Край неба начал алеть, а они едва углубились на один метр. Оставлять людей здесь было опасно, и капитан отправил Андрея с телефонистами на огневую позицию.

— А мы с вами останемся тут, — сказал он Николаю. — Поставьте телефон и — маскироваться!

Маскировались тщательно, подбирая травинку к травинке. С наступлением рассвета еще раз проверили свою работу.

Над дальней сопкой блеснул край солнечного диска и, быстро поднимаясь, оторвался от горизонта.

Командир батареи смотрел в бинокль на позиции японцев и говорил, будто сам с собой:

— Здорово закопались. Нелегко их оттуда выкурить. Но ничего!.. Правее у них ложные позиции. Видите? Это уж как дважды два… Ловко же они меня обманывали!

Николай не видел в стереотрубу ни ложных ни настоящих позиций. Впереди была пустынная сопка без всяких признаков жизни. Чтобы не молчать, он спросил:

— Что там за красноватой возвышенностью?

— Где? Вижу… Что-то похоже на зенитную батарею, но слишком близко. Не будем торопиться с выводами. Вы, Снопов, пока ложитесь и поспите, а я буду наблюдать. Потом смените меня.

— Не лучше ли, товарищ капитан, вам уснуть? Пока все тихо, а там неизвестно как будет…

— Пожалуй, дельно… Меня разбудите через два часа, если ничего не случится.

Капитан завернулся в шинель и лег на дно окопа. Николай прильнул к стереотрубе.

Сопка по-прежнему была пустынна. Было так тихо и спокойно, что можно было подумать, будто это обыкновенное утро в мирной холмистой степи. Не хватало только пасущихся овец и коров.

Метр за метром изучал Николай передний край противника. Ему хотелось научиться так же ясно видеть все, как капитан. Но ничего примечательного он пока не обнаружил, а глаза уже начали уставать. Только в одном месте трава блестела как будто несколько тускловато. Это насторожило. Он присмотрелся внимательнее. Трава подозрительного цвета тянулась со стороны японцев. Было ясно, что кто-то под утро сбил росу. Кто это мог сделать? Люди? Машины? Зачем? Куда они могли направиться?

Николай нерешительно посмотрел на капитана. Гусев спал. Борода его, незаметная вчера, за ночь пробилась, и лицо стало еще чернее.

Николай еще раз посмотрел туда, где терялся след. Внизу, между позициями, росла высокая трава, похожая на камыш. Может быть, там искать?

В это время трава зашевелилась, но не там, где он искал, а ближе — метрах в двухстах от наблюдательного пункта.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Японцы перед нами!

— Где? Где? — спросил капитан, мгновенно просыпаясь.

— Скопление японцев в камышах.

— Не может быть! — резко ответил капитан и оттолкнул Николая от стереотрубы.

— Я видел…

— А, черт! — выругался капитан. — Передай: «Батарея, к бою!»

Огневая позиция отозвалась тотчас же. Гусев сам взял телефонную трубку и начал передавать команды. Николай, ничего не понимая, стоял на коленях рядом с капитаном. В эту минуту он чувствовал себя беспомощным, никому не нужным человеком. Выйди капитан из строя — Николай ничего не смог бы предпринять. Хорошо, конечно, что на огневой позиции он изучил устройство орудий и наводку, но вот изучить подготовку данных для стрельбы не додумался. Вот и торчит теперь столбом перед командиром батареи.

Первый снаряд, прошуршав над головой, разорвался в воздухе далеко за целью. На месте разрыва остался клубок бурого дыма.

— Левее… Прицел… — крикнул капитан в трубку. — Батарея, четыре снаряда… Огонь!

Над местом, где были замечены японцы, одновременно рявкнули шесть разрывов шрапнели. В то же мгновение там все пришло в движение: показались фигуры в желто-песочных мундирах, раздались крики, послышались отрывистые слова команды, и вся эта масса ринулась к окопам боевого охранения второго батальона, расположенного впереди основных позиций. Роты второго батальона открыли огонь, отсекая их.

— Огонь! — кричал капитан в трубку.

— Бегут! Сюда бегут! — крикнул Николай, увидев впереди группу японских солдат, устремившихся к наблюдательному пункту.

— Шугани гранатой! — приказал Гусев, мельком взглянув через бруствер.

Две гранаты, брошенные Николаем, покатились под откос и одна за другой разорвались среди бегущих. Осколки с визгом ударились перед окопом и, подняв пыль на бруствере, рикошетом скользнули вверх.

— Черт! — выругался капитан. — Пригибайся, когда бросаешь.

Через полчаса все стихло. Атака была отбита. В нейтральной полосе остались десятки трупов. С большим запозданием открыла огонь японская батарея.

Капитан бросил телефонную трубку и закурил.

— Гранату все же надо уметь бросать, — сказал он примирительно. — Радиус действия у нее велик. Осколки у меня фуражку сбили. В следующий раз самому надо укрыться и других предупредить.

Николай молчал. Было стыдно до слез. Знал же он все об этой гранате! Сколько раз сам рассказывал батарейцам, а тут растерялся и чуть не погубил своего командира.

— Ну, ничего, — подбодрил его командир батареи. — Бывает и хуже.

Запел телефонный зуммер.

— Я слушаю, — ответил командир батареи. — Готовились к атаке… Примерно? Два взвода… Не может быть! Снопов… Красноармеец Снопов… Слушаюсь…

Закончив разговор, капитан улыбнулся.

— Благодарят нас. Штаб сообщает, что две роты самураев хотели снять наше боевое охранение. Не вышло. Давай завтракать. А вот воды нам до вечера не видать. Дорога она здесь, дорога!

Николай старался понять, что происходит, но сильный стук в висках мешал ему сосредоточиться. Глаза видели отвесную стенку траншеи, бойко бегающего по брустверу черного паука, тонкий штык, конец которого терялся в каком-то желтоватом кругу.

Он помнил, что перед атакой японцев была сильная артиллерийская подготовка.

— Японцы! Близко! — закричал Андрей.

— Противник слева! — доложил телефонист.

— Банзай! — раздалось где-то впереди.

Капитан Гусев и Николай в два прыжка очутились рядом с Куклиным и Макаренко.

— Батарея, к бою! — крикнул капитан. Ясно было, что противник решил отбить высотку. Пользуясь темнотой, японцы вплотную подошли к наблюдательному пункту.

Команды капитана потонули в торопливой скороговорке пулемета. Андрей бил короткими и частыми очередями. Николай выстрелил. Толстый приземистый японец, подгонявший своих солдат пистолетом, пошел как-то боком, клонясь к земле.

«Этот далеко не уйдет», — подумал Николай, беря на мушку другого.

Пулемет Куклина внезапно замолк. Николай оглянулся. На бруствер выскочил японец с безумными глазами и завизжал. Андрей вышиб из его рук винтовку, но японец, падая, успел схватить его за горло. Оба свалились на дно траншеи. Николай швырнул гранату за окоп и бросился на помощь другу, но тот уже сам поднялся. В руках у него был окровавленный самурайский кинжал.

Капитан, не отрываясь от трубки телефона, стрелял из пистолета вдоль хода сообщения. Макаренко, раненный в плечо, одной рукой вгонял обойму в магазинную коробку.

— Огонь! Огонь! — кричал капитан.

С нарастающим воем приближались снаряды.

«Сюда!» — промелькнуло в сознании Николая, но не страх, а злорадство испытывал он.

Снаряды накрыли наблюдательный пункт, но, к счастью, ни один не угодил в траншею. На артиллеристов обрушились горы песка и комья земли.

— Ура-а! — донеслось сзади.

Это бойцы второго батальона бросились на японцев с фланга. Те заметались.

Капитан перенес огонь и первым выскочил на бруствер. Несколько японцев кинулись к нему. Капитан в азарте боя не рассчитал момента: преждевременно бросился в контратаку с горсточкой артиллеристов.

В груди Николая похолодело: командир батареи не выстрелил, а швырнул пистолет в голову японца. Николай бросился вперед, как-то боком отбил плоский штык от груди Гусева, ударил прикладом по лицу ближайшего солдата, но сам отлетел в сторону и упал…

Николай вздрогнул: кто-то положил на его плечо тяжелую руку. Подняв голову, он увидел капитана Гусева.

Капитан присел рядом на пустой снарядный ящик, отставил в сторону японскую винтовку, которую принес с собой, и протянул открытый портсигар.

— Закури.

Капитан, кажется, первый раз заговорил с Николаем на ты. Николай видел, что пальцы командира батареи дрожат, но не так сильно, как у него.

— Махорки хочется. Говорят, крепче.

— Не завернуть сейчас.

— Что это? Страх? — спросил Николай, когда закурили.

— Страх не страх, а нелегкое дело штыковой бой. Я шестой раз схожусь врукопашную, и после всегда такое состояние…

— А у меня голова болит. Круги желтые перед глазами, — виновато пожаловался Николай.

— Еще удивляешься! Тебя офицер лопатой по каске ударил. Больше часа без сознания лежал.

Николай взглянул на свою каску, лежавшую у его ног. На ней была продолговатая вмятина с трещиной посредине.

— Здорово!

— Попади чуть в сторону — разрубил бы плечо… Папиросы хватило ненадолго. Закурили по второй.

— Выручил ты меня сегодня, — вдруг сказал капитан. — В пистолет попал песок. Стал стрелять — заело… Если бы не ты, конец мне.

Капитан замолчал. Николай не знал, что ответить. Да и зачем говорить об этом?

— Вот одно непонятно, — продолжал капитан. — Почему у нас любят говорить о самураях в восторженном тоне? «Они такие, они сякие», — передразнил он кого-то и плюнул с досады. — Ни черта нет в них геройского! В атаку прут пьяными! Хотя вообще-то японская армия не слабая… Драться могут.

Постепенно нервы успокаивались.

— Давно куришь? — спросил капитан.

— Раньше не курил.

— А сегодня двух папирос не хватило? — усмехнулся Гусев. — Ну, ничего. Покончим с японцами и бросим.

— Товарищ капитан, вы… нарочно вызвали огонь батареи на себя? — спросил Николай.

— Да, — ответил капитан, бросив окурок на дно траншеи и аккуратно придавив его носком сапога. — Иначе нас смяли бы. И вот что, Снопов. Хоть, может, сейчас и не совсем время говорить об этом, а скажу. Сам ты работаешь хорошо, в бою молодец, а с комсомольской работой у тебя слабина. А ведь в тебя поверили, избрали тебя секретарем комсомольской организации. Тебе обязательно надо бывать на огневой позиции. Правда, иные говорят, что во время войны не лекции читать, а врага бить надо. Неверно это. В бою нужны твердые, убежденные люди. У тебя есть агитаторы среди комсомольцев. Надо подсказать им, чтобы поинтереснее проводили беседы. Они ведь другой раз замечательнейшую историю так расскажут, что блохи с тоски дохнут! Понимаешь меня?

— Я слушаю, товарищ капитан.

Страшно хотелось пить, но вода была только в одной фляге и ее берегли для раненого Макаренко, который лежал на дне окопа.

— Почему ты, Снопов, ни разу не написал письма девушке? Неужели не дружил ни с одной? — спросил Гусев после небольшой паузы.

— Было… Напишу скоро.

Андрей, дежуривший около стереотрубы, доложил:

— В тылу у японцев наблюдается пыль, судя по скорости, идет колонна автомашин.

— Японцы подбрасывают новые силы. Теперь уже и днем… Значит, скоро будет решительная схватка, — заключил Гусев.

Во время совещания командного состава в штабе полка японская артиллерия открыла сильный огонь по расположению второго батальона.

Заместитель командира полка майор Шилов как ни в чем не бывало продолжал разбор боевых действий.

Майор Кушнарев и капитан Гусев нервничали, прислушиваясь к нарастающему грохоту разрывов.

Вдруг поднялся сам командир полка.

— Тут у нас есть товарищи, — начал он сердито, — которые полагают, что если бой ведется без них — он проигран. Я говорю о вас, товарищи Кушнарев и Гусев. Если не надеетесь на своих людей — грош вам цена: не сумели подготовить. Заместители должны действовать самостоятельно. Командир второго батальона майор Кушнарев не надеется на своего заместителя, а Гусев — на командира взвода управления. Это же безобразие.

Командир полка подал знак Шилову продолжать занятие и сел.

Гусев внешне успокоился, но невольно все время прислушивался к канонаде. В грохоте десятков орудий он различал выстрелы короткоствольных пушек — глуховатые, отрывистые — и чувствовал: батарея работает ровно, методично.

Совещание закончилось под утро.

Гусев вышел из палатки, позвал Андрея и пошел на наблюдательный пункт.

Недалеко от переднего края он увидел две тени, осторожно пробирающиеся к траншеям. Это показалось подозрительным.

Подав знак Андрею быть наготове, капитан поставил пистолет на боевой взвод и ускорил шаг. Подкравшись вплотную к неизвестным, он узнал в них своих телефонистов Алексеева и Журбу.

— Вы откуда? — строго спросил он.

— Лейтенанта относили. Ранило его.

— Лаченко? Когда?

— В самом начале. Он хотел идти к командиру роты. Тут как начали стрелять, — рассказывал Алексеев, волнуясь, — его и ранило. В спину ранило.

Из сбивчивого доклада, в котором было больше почтения к своему командиру, чем смысла, стало понятно: ранен командир взвода управления и по приказанию Снопова телефонисты унесли его.

— Кто на наблюдательном пункте? Кто управлял огнем?

— Снопов.

— Сильно ранило лейтенанта?

— Худо ему, — вмешался Журба.

— Лейтенант управлял огнем?

— Нет. Не успел.

— И Снопов там один остался? — Да, товарищ капитан. Один!

— За мной! — приказал Гусев и побежал. Перевалив через гору, он спрыгнул в траншею.

— Стой! Кто идет? — тихо, но властно раздался голос Снопова из глубины.

— Свои!

— Кто? Пропуск!

— Это я! — ответил Гусев и назвал пропуск.

— Подходи один.

— Как дела? — спросил капитан издали, давая Снопову возможность узнать его по голосу.

Снопов стоял спиной к стенке у стереотрубы. Одной рукой держался за телефонную трубку, а другой сжимал пистолет лейтенанта. Рядом лежали гранаты.

— Товарищ капитан, за время вашего отсутствия…

— Не надо, — перебил Гусев. — Знаю. Послушайте телефон. Нас вызывают.

— Я — Звонкий. Слушаю… Вас просят, товарищ капитан.

Закончив разговор с начальником штаба полка, Гусев обратился к Снопову:

— Вот что… Командира взвода управления не стало. Когда пришлют нового, неизвестно. Его обязанности пока придется выполнять вам, Снопов. Я об этом доложу начальнику артиллерии и командиру полка, а за то, что хорошо действовали в мое отсутствие, объявляю благодарность. — И закончил тише — Молодец! С сегодняшнего дня начну учить тебя по-настоящему, как командира…