"Выборы в Венгрии" - читать интересную книгу автора (Миксат Кальман)НЕКОТОРЫЕ ДЕЛИКАТНЫЕ ПОДРОБНОСТИПервая осенница расцвела на приксдорфскпх лугах. Это значит — запирай ворота. Воды теряют свою чудодейственную силу; последние больные уезжают. Лавки, отели закрываются, девушки, подающие воду у источников, до весны нанимаются в служанки по окрестным городам, деревья роняют листву — вся жизнь замирает. Если и остается какой-нибудь запоздалый курортник, врач говорит ему: "Не будем мешать друг другу — платите половину гонорара и дайте мне уехать, а я дам вам возможность поправиться". Катанги даже это не задерживало; он и без полюбовных сделок мог на зимнюю квартиру отправляться. Но куда? Сначала они про Будапешт подумывали, но средства не позволяли. Остановились на одном городишке в Вашском комитате — там можно и на кое-какой заработок рассчитывать, особенно если местная газетка напечатает пожирнее: "Известный приксдорфский врач, д-р Меньхерт Катанги поселился в пашем городе. Он проживает по улице Темплом в доме, что напротив корчмы вдовы Ширьяи "К трясогузке". И действительно, больной сразу нашелся, даже аристократического звания: герцог Карой Янош Мария Монтвич, корнет тамошнего гусарского полка. Чем уж страдал краснощекий крепыш корнет, одному богу известно (мало ли всяких внутренних болезней на свете), но одно бесспорно: герцог порой дважды на день заходил к доктору, по целым часам болтая с ним или с его женой. Каким врачом, плохим иль хорошим, оказался Катанги, можно судить по тому, что следующее лето герцог, взяв отпуск, провел в Приксдорфе, чтобы у него продолжить лечение. А что пациентом герцог Монтвич был неплохим, видно из следующего: осенью, когда корнета перевели в Надьварад,[33] доктор Катанги тоже туда на зиму переселился. И когда — на третью зиму — полк перекочевал в Будапешт, Катанги тоже наконец попали в столицу. Герцог Карой Янош Мария и там ежедневно навещал доктора. Болезнь у него была, как видно, очень упорная. Сомбатхейские и варадские кумушки много сплетничали об этом по кофейням. — Красавица докторша… герцог-корнет… бедняга муж… — диагноз ведь поставить нетрудно. Но настоящий джентльмен всегда выше людских пересудов. По свидетельству Михая Варги, — а уж он-то не мог не знать, — супруги Катанги жили в завидном согласии, как два голубка. Вдобавок Меньхерт уже не так был беден, как раньше. Практика понемногу росла, на жизнь хватало — квартиру он снимал приличную и жену одевал хорошо. А главное, — ведь не все корнеты повесы, бывают среди них и честные, порядочные. И не все женщины… впрочем, это уж я не берусь утверждать. Но зато смею утверждать, что если тут что-нибудь и было, Катанги ни о чем не подозревал. Во всем надо знать меру, даже в разоблачениях. Конечно, мы на Меньхерта сердиты: он плут, карьерист, но не более того. Во всем остальном Меньхерт истый джентльмен. Дружбой герцога он дорожил, — быть может, потому, что это импонировало ему, упрочивая положение и суля пациентов из высшего общества; но что-либо иное предполагать мы просто не имеем права. Наведываясь зимой в Будапешт, король Янош, особенно в следующие годы, почти каждый раз навещал супругов, неизменно подбадривая племянничка: — Если только не помру, присмотрю тебе на будущее округ. Будь покоен. А однажды заявился на масленицу с довольным видом: — Считай, что есть уже, сообразил тебе округ. Катанги только головой покачал недоверчиво. Как это можно округ "сообразить"? — Какой же? — больше из вежливости, чем из любопытства спросил он. — Боронто. — Где это? — Где Сент-Андраш, в том же комитате. — Но на это ведь деньги нужны, милый дядюшка. — Какие еще деньги, ни шиша не нужно. — Разве у вас там такое влияние? — Ни на вот столечко., — А чем же я возьму тогда? Янош Кирай побарабанил пальцами самодовольно. — Опытом возьмем. — Чудес не бывает, дядя Янош. — А вот и бывают, — возразил он с глубоким убеждением. Тем дело тогда и кончилось. Но с приближением выборов король Янош стал чаще бывать в Пеште и все понукал Катанги от слов перейти к делу с этим Боронто. Менюш пропускал его напоминания мимо ушей: и палец о палец не ударю, все равно ничего не выйдет; что невозможно, то невозможно. Но жена требовала, а чего она требовала, то рано или поздно осуществлялось. — Надо мной же только смеяться будут, Клари, вот увидишь. — Попытка не пытка! Ну, хватит разговоров — выставляй свою кандидатуру, и все тут. Хочу госпожой депутатшей быть. Некоторое время Менюш пытался сопротивляться, приводя разные доводы. Легко сказать: выставляй, но как? С какого боку взяться, с какого конца начать? Но никакие возражения не помогли, и за одним из семейных ужинов король Янош придумал для него весь план действий. — Ты просто запишешься в клуб либеральной партии, а потом попросишь себе округ Боронто в исполнительном комитете, предварительно уведомив премьер-министра, что желаешь там выступить. — А если не дадут? — Что? Округ? Дадут. Еще рады будут. Подманицкий[34] на шею тебе бросится: "С богом, дорогой друг, с богом". Это трудный округ, там до сих пор оппозиционный депутат сидит. А трудные округа в партии легче звезд с неба раздают: "Этот хочешь? Пожалуйста". Пугать будут или на смех тебя подымать — не смущайся, знай свое тверди: "Этот округ хочу, и точка. Волков бояться — в лес не ходить". — А кто там губернатор? — Барон Петер Беленди, славный малый. — А, знаю, мы с ним в Кашше учились. — Тем лучше, — сказал король Янош. — Тем хуже, — возразил Катанги, — потому что л он меня тоже знает. — Неважно. Я тебе объяснил, теперь действуй. — Но хоть бы какое-нибудь подобие вероятия! — вздыхал Катанги; однако послушался (все равно жена не отвяжется). Вступил в либеральный, клуб и в один прекрасный день уведомил нужных лиц, что на ближайших выборах желает баллотироваться в Боронто. Так что к следующему дядюшкиному приезду, в конце февраля, дело уже сдвинулось с мертвой точки. Партийные киты плечами пожимали: "Пожалуйста, округ за вами; но теперь уж смотрите укрепитесь в нем хорошенько". Король Янош был доволен результатом. — А письмо к губернатору есть? — Вот оно, у меня в кармане. — Прекрасно. Самое легкое сделано. Теперь будет потруднее. Слушай внимательно, Меньхерт! А ты не перебивай все время, Клара. — Слушаю, дядя Янош. — Двенадцатого марта — день святого Гергея, запиши себе число. В этот день наш комитатский набоб Гергей Фекете именины справляет в Боронто. Там будут все, кто хоть каким-нибудь весом пользуется в избирательном округе. Понял? — Чего ж тут не понять. — Ты приедешь в Сент-Андраш еще одиннадцатого, но не у меня остановишься, а в гостинице. — Хорошо. — Явишься к губернатору и отдашь письмо. Он над тобой смеяться будет, но ты стой на своем; попроси его только, чтоб он в Боронто тебя отвез на именины. Ну вот, губернатор свезет тебя, сиди там, ешь, пей, но ни словом, ни взглядом не выдавай своих намерений. Я сам там буду и сумею им зубы заговорить: это уж мне предоставь. — Вы там будете? — Конечно, но ты сделаешь вид, что незнаком со мной. А заведут обо мне речь — отзывайся так, пренебрежительно. — О вас? Ни за что на свете! Король Янош вскипел, зеленые огоньки блеснули в его хитрых глазках. — Делай, что тебе говорят, — веско сказал он, — иначе ничего не получится. План хорош, только тонкости все нужно соблюсти. Уж если кошка голову в горшок сунула, сливки будут съедены, запомни. Все так и вышло, как было задумано. Десятого марта госпожа Катанги снесла в ломбард свое жемчужное ожерелье и полученные полтораста форинтов отдала мужу на дорогу. У жившего напротив портного Якаба Зингера взяли напрокат шубу (за форинт в день), и Менюш, расцеловав жену и своих пострелят, которых у него была уже целая тройка, отбыл с дневным поездом в страну сынов Чабы.[35] Одиннадцатого марта он согласно программе благополучно прибыл в Сент-Андраш, остановился в гостинице "Турул"[36] и, переодевшись, отправился к губернатору в управу. Вот человек, этот Янош Кирай: все в точности предвидел, даже что губернатор скажет; как в воду глядел. Его высокопревосходительство очень обрадовался своему старому школьному товарищу Менюшу Катанги, но, прочитав письмо исполнительного комитета, где витиевато сообщалось, что наш уважаемый собрат будет баллотироваться в Боронто, спросил напрямик: — Ты что, спятил? — Пока еще нет. — Или жилу нашел золотую? — Еще того меньше. — Тогда чего же тебе надо? — Попытаться хочу. И попросить тебя, дорогой барон, пока что об одном: возьми завтра с собой в Боронто на именины, я хоть на избирателей погляжу. Барон пожал плечами. — Взять возьму, пожалуйста, но это дерево не так просто срубить, разве что у тебя топор золотой. — Даже и не серебряный. — Секеи, видишь ли, чужаков выбирать не любят — разве знаменитость какую-нибудь. Да и то не очень. А тем более Боронто. Это самый трудный округ. Правда, теперешний их депутат непопулярен уже (за три года им и сам Кошут надоел бы). Но на его место десяток других найдется, любой расцветки. Полезут, как лягушки из болота, через недельку-другую. Что же до нашей партии, я краем уха слышал, будто старый граф Альберт Тенки хочет баллотироваться. А он тут настоящий самодержец, против него никто даже пикнуть не смеет. Ну, на что ты надеешься, дружище? Тем более с этим шарошским выговором. — Все равно, уж раз я здесь, так хоть самому убедиться. — Ну, и прекрасно. Я ведь не возражаю, поедем; это только мое личное мнение, пророчить не хочу. Попробуем, бывают же чудеса в конце концов. Я, правда, еще не видел. Какой-нибудь знакомый твой будет у набоба? — Янош Кирай. — Бургомистр? Ну, этим-то знакомством ты не очень хвастай! |
|
|