"Выборы в Венгрии" - читать интересную книгу автора (Миксат Кальман)

НЕКОТОРЫЕ ДЕЛИКАТНЫЕ ПОДРОБНОСТИ

Первая осенница расцвела на приксдорфскпх лугах. Это значит — запирай ворота. Воды теряют свою чудодейственную силу; последние больные уезжают.

Лавки, отели закрываются, девушки, подающие воду у источников, до весны нанимаются в служанки по окрестным городам, деревья роняют листву — вся жизнь замирает.

Если и остается какой-нибудь запоздалый курортник, врач говорит ему: "Не будем мешать друг другу — платите половину гонорара и дайте мне уехать, а я дам вам возможность поправиться".

Катанги даже это не задерживало; он и без полюбовных сделок мог на зимнюю квартиру отправляться. Но куда?

Сначала они про Будапешт подумывали, но средства не позволяли. Остановились на одном городишке в Вашском комитате — там можно и на кое-какой заработок рассчитывать, особенно если местная газетка напечатает пожирнее:

"Известный приксдорфский врач, д-р Меньхерт Катанги поселился в пашем городе. Он проживает по улице Темплом в доме, что напротив корчмы вдовы Ширьяи "К трясогузке".

И действительно, больной сразу нашелся, даже аристократического звания: герцог Карой Янош Мария Монтвич, корнет тамошнего гусарского полка.

Чем уж страдал краснощекий крепыш корнет, одному богу известно (мало ли всяких внутренних болезней на свете), но одно бесспорно: герцог порой дважды на день заходил к доктору, по целым часам болтая с ним или с его женой.

Каким врачом, плохим иль хорошим, оказался Катанги, можно судить по тому, что следующее лето герцог, взяв отпуск, провел в Приксдорфе, чтобы у него продолжить лечение.

А что пациентом герцог Монтвич был неплохим, видно из следующего: осенью, когда корнета перевели в Надьварад,[33] доктор Катанги тоже туда на зиму переселился.

И когда — на третью зиму — полк перекочевал в Будапешт, Катанги тоже наконец попали в столицу. Герцог Карой Янош Мария и там ежедневно навещал доктора. Болезнь у него была, как видно, очень упорная.

Сомбатхейские и варадские кумушки много сплетничали об этом по кофейням.

— Красавица докторша… герцог-корнет… бедняга муж… — диагноз ведь поставить нетрудно.

Но настоящий джентльмен всегда выше людских пересудов. По свидетельству Михая Варги, — а уж он-то не мог не знать, — супруги Катанги жили в завидном согласии, как два голубка.

Вдобавок Меньхерт уже не так был беден, как раньше. Практика понемногу росла, на жизнь хватало — квартиру он снимал приличную и жену одевал хорошо. А главное, — ведь не все корнеты повесы, бывают среди них и честные, порядочные. И не все женщины… впрочем, это уж я не берусь утверждать.

Но зато смею утверждать, что если тут что-нибудь и было, Катанги ни о чем не подозревал. Во всем надо знать меру, даже в разоблачениях. Конечно, мы на Меньхерта сердиты: он плут, карьерист, но не более того. Во всем остальном Меньхерт истый джентльмен.

Дружбой герцога он дорожил, — быть может, потому, что это импонировало ему, упрочивая положение и суля пациентов из высшего общества; но что-либо иное предполагать мы просто не имеем права.

Наведываясь зимой в Будапешт, король Янош, особенно в следующие годы, почти каждый раз навещал супругов, неизменно подбадривая племянничка:

— Если только не помру, присмотрю тебе на будущее округ. Будь покоен.

А однажды заявился на масленицу с довольным видом:

— Считай, что есть уже, сообразил тебе округ.

Катанги только головой покачал недоверчиво. Как это можно округ "сообразить"?

— Какой же? — больше из вежливости, чем из любопытства спросил он.

— Боронто.

— Где это?

— Где Сент-Андраш, в том же комитате.

— Но на это ведь деньги нужны, милый дядюшка.

— Какие еще деньги, ни шиша не нужно.

— Разве у вас там такое влияние?

— Ни на вот столечко.,

— А чем же я возьму тогда?

Янош Кирай побарабанил пальцами самодовольно.

— Опытом возьмем.

— Чудес не бывает, дядя Янош.

— А вот и бывают, — возразил он с глубоким убеждением. Тем дело тогда и кончилось. Но с приближением выборов король Янош стал чаще бывать в Пеште и все понукал Катанги от слов перейти к делу с этим Боронто.

Менюш пропускал его напоминания мимо ушей: и палец о палец не ударю, все равно ничего не выйдет; что невозможно, то невозможно. Но жена требовала, а чего она требовала, то рано или поздно осуществлялось.

— Надо мной же только смеяться будут, Клари, вот увидишь.

— Попытка не пытка! Ну, хватит разговоров — выставляй свою кандидатуру, и все тут. Хочу госпожой депутатшей быть.

Некоторое время Менюш пытался сопротивляться, приводя разные доводы.

Легко сказать: выставляй, но как? С какого боку взяться, с какого конца начать?

Но никакие возражения не помогли, и за одним из семейных ужинов король Янош придумал для него весь план действий.

— Ты просто запишешься в клуб либеральной партии, а потом попросишь себе округ Боронто в исполнительном комитете, предварительно уведомив премьер-министра, что желаешь там выступить.

— А если не дадут?

— Что? Округ? Дадут. Еще рады будут. Подманицкий[34] на шею тебе бросится: "С богом, дорогой друг, с богом". Это трудный округ, там до сих пор оппозиционный депутат сидит. А трудные округа в партии легче звезд с неба раздают: "Этот хочешь? Пожалуйста". Пугать будут или на смех тебя подымать — не смущайся, знай свое тверди: "Этот округ хочу, и точка. Волков бояться — в лес не ходить".

— А кто там губернатор?

— Барон Петер Беленди, славный малый.

— А, знаю, мы с ним в Кашше учились.

— Тем лучше, — сказал король Янош.

— Тем хуже, — возразил Катанги, — потому что л он меня тоже знает.

— Неважно. Я тебе объяснил, теперь действуй.

— Но хоть бы какое-нибудь подобие вероятия! — вздыхал Катанги; однако послушался (все равно жена не отвяжется).

Вступил в либеральный, клуб и в один прекрасный день уведомил нужных лиц, что на ближайших выборах желает баллотироваться в Боронто.

Так что к следующему дядюшкиному приезду, в конце февраля, дело уже сдвинулось с мертвой точки. Партийные киты плечами пожимали: "Пожалуйста, округ за вами; но теперь уж смотрите укрепитесь в нем хорошенько".

Король Янош был доволен результатом.

— А письмо к губернатору есть?

— Вот оно, у меня в кармане.

— Прекрасно. Самое легкое сделано. Теперь будет потруднее. Слушай внимательно, Меньхерт! А ты не перебивай все время, Клара.

— Слушаю, дядя Янош.

— Двенадцатого марта — день святого Гергея, запиши себе число. В этот день наш комитатский набоб Гергей Фекете именины справляет в Боронто. Там будут все, кто хоть каким-нибудь весом пользуется в избирательном округе. Понял?

— Чего ж тут не понять.

— Ты приедешь в Сент-Андраш еще одиннадцатого, но не у меня остановишься, а в гостинице.

— Хорошо.

— Явишься к губернатору и отдашь письмо. Он над тобой смеяться будет, но ты стой на своем; попроси его только, чтоб он в Боронто тебя отвез на именины. Ну вот, губернатор свезет тебя, сиди там, ешь, пей, но ни словом, ни взглядом не выдавай своих намерений. Я сам там буду и сумею им зубы заговорить: это уж мне предоставь.

— Вы там будете?

— Конечно, но ты сделаешь вид, что незнаком со мной. А заведут обо мне речь — отзывайся так, пренебрежительно.

— О вас? Ни за что на свете!

Король Янош вскипел, зеленые огоньки блеснули в его хитрых глазках.

— Делай, что тебе говорят, — веско сказал он, — иначе ничего не получится. План хорош, только тонкости все нужно соблюсти. Уж если кошка голову в горшок сунула, сливки будут съедены, запомни.

Все так и вышло, как было задумано. Десятого марта госпожа Катанги снесла в ломбард свое жемчужное ожерелье и полученные полтораста форинтов отдала мужу на дорогу. У жившего напротив портного Якаба Зингера взяли напрокат шубу (за форинт в день), и Менюш, расцеловав жену и своих пострелят, которых у него была уже целая тройка, отбыл с дневным поездом в страну сынов Чабы.[35] Одиннадцатого марта он согласно программе благополучно прибыл в Сент-Андраш, остановился в гостинице "Турул"[36] и, переодевшись, отправился к губернатору в управу. Вот человек, этот Янош Кирай: все в точности предвидел, даже что губернатор скажет; как в воду глядел.

Его высокопревосходительство очень обрадовался своему старому школьному товарищу Менюшу Катанги, но, прочитав письмо исполнительного комитета, где витиевато сообщалось, что наш уважаемый собрат будет баллотироваться в Боронто, спросил напрямик:

— Ты что, спятил?

— Пока еще нет.

— Или жилу нашел золотую?

— Еще того меньше.

— Тогда чего же тебе надо?

— Попытаться хочу. И попросить тебя, дорогой барон, пока что об одном: возьми завтра с собой в Боронто на именины, я хоть на избирателей погляжу.

Барон пожал плечами.

— Взять возьму, пожалуйста, но это дерево не так просто срубить, разве что у тебя топор золотой.

— Даже и не серебряный.

— Секеи, видишь ли, чужаков выбирать не любят — разве знаменитость какую-нибудь. Да и то не очень. А тем более Боронто. Это самый трудный округ. Правда, теперешний их депутат непопулярен уже (за три года им и сам Кошут надоел бы). Но на его место десяток других найдется, любой расцветки. Полезут, как лягушки из болота, через недельку-другую. Что же до нашей партии, я краем уха слышал, будто старый граф Альберт Тенки хочет баллотироваться. А он тут настоящий самодержец, против него никто даже пикнуть не смеет. Ну, на что ты надеешься, дружище? Тем более с этим шарошским выговором.

— Все равно, уж раз я здесь, так хоть самому убедиться.

— Ну, и прекрасно. Я ведь не возражаю, поедем; это только мое личное мнение, пророчить не хочу. Попробуем, бывают же чудеса в конце концов. Я, правда, еще не видел. Какой-нибудь знакомый твой будет у набоба?

— Янош Кирай.

— Бургомистр? Ну, этим-то знакомством ты не очень хвастай!